- На следующей странице каталога, обратите внимание,- продолжает хозяин,- зарегистрировано стихотворение Лермонтова, сочиненное им по-французски. Специалист говорил мне, что это блестящий французский стиль.
      Действительно, под № 186 в каталоге значится французское стихотворение Лермонтова, тоже известное нам по копии: "Нет, если б я верил своей надежде..."
      - Если вас интересует судьба этих автографов,- подает совет доктор Кёниг,- вам следует обратиться в антиквариат "Карл унд Фабер". Это в Мюнхене, на Каролинен платц, фюнф-а...
      РАЗГОВОР С МАРБУРГОМ
      Следующий день начинается для нас в Мюнхене с посещения антиквариата.
      Просторный зал с зеркальными витринами, обведенный книжными полками. В простенках - старые гравюры, репродукции работ Пикассо.
      Выходит "прокурист" фирмы, ее представитель,- респектабельный, очень осведомленный. Через минуту мы уже знаем: автограф баллады "Гость" ушел за границу, в Женеву и, кажется, дальше - за океан. Кто купил? На это он ответить не может: фирма сохраняет тайну своих клиентов. Другой автограф ушел в Марбург. В данном случае фамилия может быть названа, потому что купивший его господин Штаргардт сам владелец известной аукционной фирмы. И выставлял этот лермонтовский автограф для продажи в 1954 году...
      - Можно ему позвонить,- говорит прокурист херр Хартунг.- Платите в кассу стоимость разговора, а я наберу Марбург...
      Господин Штаргардт словно ожидал нас с нашим вопросом:
      - Автограф французского стихотворения Лермонтова попал в Бад-Годесберг. Если вас интересуют автографы Пушкина, то фрагмент "Капитанской дочки" ушел в Лондон. Рисунок Пушкина приобрел коллекционер из Вены. Вы можете прислать по моему адресу письма к моим клиентам - без обращения по имени: "Уважаемый господин! Не могу ли я получить фотографию с принадлежащего вам автографа Лермонтова?.."
      Я перешлю эти письма сам. На двенадцатое ноября,- торопится сообщить нам наш марбургский собеседник,- назначен ежегодный аукцион. Из русских автографов я выставляю: неизвестное письмо Гоголя, неизвестные письма Тургенева и Максима Горького, альбомную запись Рубинштейна и сочинение Рахманинова. Приглашаю вас к участию в аукционе. Могу резервировать для вас место в гостинице. Я ожидаю коллекционеров из многих стран, в частности из Соединенных Штатов. Я сегодня же вышлю вам свои каталоги на адрес посольства...
      Таким образом, мы с Ивановым и Кишиловым получили гораздо больше того, что могли ожидать, а узнали такое, чего не могли и предвидеть.
      Остается побывать в замке Хохберг.
      ЗАМОК, ОТКУДА ВСЕ НАЧАЛОСЬ
      Снова мчимся по автобану, ночуем под Штутгартом, в местечке Бернхаузен, в крошечной гостинице "Шванен" ("Лебеди"), каких в Западной Германии множество,- три окошечка по фасаду, старые деревянные кровати в крошечных номерах, старые гравюрки в старинных рамках...
      С утра продолжаем путь.
      Предки барона Хюгеля выбрали славное место: судоходный Неккар, зеленые луга, дали, живописные городки и селения. Местечко Хохберг раскинулось на высоком холме. Над ним поднимаются башни древнего замка.
      Ищем оберлерера Штренга. Из школы идем в приватный дом, оттуда - в другой. Нашли. Оберлерер дает урок музыки шестилетнему мальчугану. Узнав, зачем мы приехали, предлагает ребенку играть упражнения, покуда он не вернется, гладит его по головке и ведет нас туда, где жила Верещагина.
      Он отслужил свой век, старый замок! В год, когда распродавалось имущество, окончилась в нем прежняя жизнь.
      Его разделили на квартирки и комнаты. Новые жильцы привезли с собой новые вещи! И только в проходных помещениях можно увидеть остатки былого: на подоконнике - мраморный бюст военного в немецких орденах, который никто не купил; на стене - старинную фарфоровую тарелку, под лестницей выцветшую гравюру...
      Много картин с аукциона приобрел владелец соседней виллы, господин Хоршер. Учитель ведет нас на виллу. Предупреждает: управляющий покажет нам только те вещи, которые висят на лестнице и украшают холл виллы. Самое ценное заперто в комнатах. Как знать: может быть, туда и попало случайно какое-нибудь полотно Лермонтова?
      Управляющий объясняет, что его хозяин живет в Испании, сюда приезжает раз в году, в день рождения покойной матери.
      - Если прибудете двадцатого июля утром, вы сможете увидеть его и попасть в его комнаты. Писать ему надо в Мадрид, в ресторан Хоршера, самому господину Хоршеру.
      Выходим. Выясняется, что господин Штренг пишет историю замка и населенного пункта Хохберг, изучил родословия, собрал обширный исторический материал, снимки со старых портретов. Если у нас есть время, он бы хотел отвести нас к себе - он живет отсюда в нескольких километрах.
      ...Сидим, попиваем рейнское вино, я проглядываю переписанные на машинке главы "Истории", посвященные Верещагиной-Хюгель, вношу какую-то незначительную поправку. В свою очередь получаю несколько уточнений относительно Верещагиной и ее немецкой родни.
      Господин Штренг достает каталог вещей, продававшихся в замке Хохберг. В нем перечислены мебель, мрамор, ковры, фарфор... К сожалению, книги, картины, рисунки означены только суммарно, без указания названий и авторов. Господин Штренг готов согласиться со мной: вероятно, Верещагина получила в подарок от Лермонтова его роман "Герой нашего времени" и книгу стихов. А раз так, на них были надписи. В этом случае книги могли уйти прежде, чем на аукцион приехал профессор Винклер. Фирма, которая проводила аукцион, была в Штутгарте: это "Кунстаукционхауз" Пауля Хартмана. Каталог выпущен им. Но, кажется, эта фирма во время войны закрылась. Однако если в Штутгарте позвонить в аукционаты, то можно будет узнать, кто стал преемником Хартмана...
      - Я думаю, вам придется приехать в ФРГ еще раз,- обращается ко мне Иванов.
      - Если хотите, можете поручить это нам,- предлагает Кишилов.
      - До скорой встречи! - говорит Биллем Штренг.- Желаю вам найти сокровища нашего замка все до единого!
      История, начавшаяся в 1836 году, еще не окончена. За одним фактом открывается десять других. А раз так, будем надеяться, что верещагинские материалы еще не исчерпаны и мы еще вернемся в эти места.
      1962
      ЧУДЕСА РАДИОТЕЛЕВИДЕНИЯ
      НАХОДКА ОТ НАХОДКИ
      Командировка в Западную Германию завершена. Лермонтовские материалы, полученные от профессора Винклера, привезены в Москву. Рисунки и картина поступили в Литературный музей, автографы, как условлено,- в Рукописное отделение Библиотеки имени В. И. Ленина. Туда же переданы на хранение фото с автографов, которые принадлежат господину фон Кёнигу. Мне предстоит сделать отчет о поездке - сперва в Министерстве культуры СССР, а потом и по телевидению.
      ...Сижу перед камерой в студии, поднимаю со столика лермонтовские реликвии одну за другой.
      - Вот,- говорю,- акварельный автопортрет. Лермонтов изобразил себя в бурке, на фоне Кавказских гор. Это подлинник. До сих пор мы видели только копию.
      Показал - отложил.
      - А это - неизвестная картина Лермонтова. Арба спускается к реке, волов удерживает погонщик в островерхой грузинской шапке. А тут притаились горцы...
      Показал - и убрал. Поднимаю портрет Верещагиной:
      - Это фото со старинной литографии, на которой изображена Александра Михайловна Верещагина... Ей принадлежали все эти вещи, отыскавшиеся в Федеративной Германии. Фото подарил нам ее правнук - доктор фон Кёниг.
      Показал и отложил в сторону.
      Могу ли я знать, что происходит в это время в Москве, на Кутузовском проспекте, 11?
      Нет, не могу,
      Почему?
      Потому что мне телезрителей не показывают.
      Между тем на Кутузовском разыгрывается напряженная сцена.
      Сидящая у телевизора восемнадцатилетняя художница Наталья Константиновна Комова вскакивает, хватает телефонную трубку, звонит своей бабушке Инне Николаевне Солнцевой, по мужу Полянкер. Бабушка живет в другом районе Москвы.
      - Ты телевизор смотришь?
      - Смотрю.
      - Фотографию видела?
      - Видела.
      - Так ведь это портрет совершенно такой же, как тот, что висит в твоей комнате!
      - Да, я тоже удивляюсь, такой же!
      - Ну, так я тебя поздравляю: это не твоя бабушка, а Александра Михайловна Верещагина. А ты откуда ее взяла, литографию?
      - Я вынула ее из альбома.
      - Какого альбома?
      - Нашего, старого...
      - А где этот старый альбом?
      - Господи! Что же ты у меня спрашиваешь, когда он у вас, на Кутузовском! За зеркалом посмотри.
      Девушка бросается к зеркалу и достает огромный альбом 30-х годов прошлого века. Начинает листать и...
      Обнаруживает карандашный рисунок с подписью:
      "М. Лермонтов" - неизвестный портрет какой-то молодой женщины.
      На другой день Наталья Комова и брат, постарше ее, скульптор Олег Константинович Комов, приезжают ко мне домой с альбомом и окантованной литографией, изображающей Верещагину. Невольная ошибка Инны Николаевны Солнцевой разъясняется.
      Ее появление на свет вызвало трагические последствия - мать умерла. Услышав об этом, отец новорожденной застрелился. Инна Николаевна воспитывалась без родителей. Ей было известно, что бабушка, мать ее матери, родом из Франции. И, увидев в альбоме старинную литографию с пометой "Paris", она окантовала и повесила на стену. Теперь уже ясно - это не бабушка, не француженка, а Верещагина-Хюгель. Но Инна Николаевна привыкла видеть это изображение и расставаться с портретом не хочет. Дело ее!
      Интересуюсь, нет ли чего-нибудь за окантовкой, на обороте.
      - Бабушка говорит, что нет,- отвечает Наташа Комова.- Но она давно не смотрела. Надо расколупать...
      Повезли литографию "колупать" в Музей Пушкина.
      Надписей нет.
      Не менее интересен альбом, из которого вынута литография: стихи Пушкина, Веневитинова, Ростопчиной, Бенедиктова, французских поэтов: Ламартина, Гюго, Барбье...
      Списано чьей-то неизвестной рукою из книг. Но больше всего в этом альбоме Лермонтова. Есть рисунок с подписью Шан-Гирея, троюродного брата поэта, того самого, которого в 1838 году Лермонтов "таскает" за собою, по словам матери Верещагиной. На рисунке проставлен год: "1838". Кстати, и портрет Верещагиной тоже 1838 года. Видимо, этого времени и альбом.
      Чей?
      Это пока неизвестно. Надо установить.
      На одном из листов имеется запись:
      Я буду любить вечно,
      Буду помнить сердечно.
      А... (подпись неясная)
      А Строчкой ниже - очень размашисто:
      Очень нужно. Мария Ловейко.
      Прочитав эту отповедь, обиженный обожатель взял перо и вставил отрицательные частицы "не". Получилось;
      Я не буду любить вечно,
      Не буду помнить сердечно.
      И снова почерком Марии Ловейко приписано:
      Да мне все равно, будете ли вы меня любить или нет.
      В чужом альбоме никто не посмел бы заниматься такими писаниями. Очевидно, альбом и принадлежал этой Марии Ловейко.
      Кто же она такая?
      В одном из писем матери Верещагиной, посланном в Штутгарт из Петербурга в 1838 году, упоминается имя Ловейко и ласково: Машенька. Эта девушка живет у Столыпиных, которые переехали в Петербург. Комовы, со своей стороны, узнали, что Мария Ловейко - бабушка Инны Николаевны Солнцевой по отцу, жена владимирского помещика Ивана Солнцева. Им самим приходится прапрабабкой. Итак, альбом прапрабабки. Комовы просят меня распорядиться им по своему усмотрению.
      Я "усмотрел", что его хочет хранить музей села Лермонтове Пензенской области. Там он теперь и находится. И люди подолгу рассматривают этот рисунок, исполненный лермонтовской рукой.
      ЕЩЕ ДВА
      Но телевизоры не только в Москве; В Ленинграде передачу тоже смотрели...
      Впрочем, прежде чем рассказать про главное, придется сказать и про то, что для дела совершенно не нужно. Как ни странно, но без этого ничего не получится!
      Вскоре после той передачи по телевидению я собрался уезжать в Киев. Но перед этим должен был на один день слетать в Грузию.
      В Москве, спускаясь по лестнице из квартиры, в которой живу, я запустил руку в распределитель для писем (он стоит на втором этаже, на площадке), сунул письма в карман и помчался во Внуково. Вечером выступал в Тбилиси, на другой день приезжаю в тбилисский аэропорт, чтобы отправиться в Киев.
      Объявление: вылет откладывается.
      Новое объявление: самолет, следующий рейсом Тбилиси - Ленинград, в Киеве посадку делать не будет. Пассажиров, купивших билеты до Ленинграда, просят пройти на посадку.
      А я как же?
      Протиснулся в кабинет к начальству. Узнал: сегодня я в Киев не попаду - нет погоды. А завтра - нет самолета. Может быть, послезавтра...
      - Что же мне делать?
      - Летите до Ленинграда. Попросите: вас перекинут оттуда на турбовинтовом или на обычном. А "ТУ" Киев не принимает давно.
      . Покупаю билет, лечу... Записная книжка с ленинградскими телефонами осталась в Москве. Попаду ли я завтра в Киев, не знаю. В тоске засовываю руку в карман, вытащил нераспечатанные конверты. Разрезаю: одно письмо ленинградское. Пишет научный сотрудник Института физиологии Академии наук СССР Антонина Николаевна Знаменская:
      "Когда вы снова попадете в наш город, приезжайте на Васильевский остров, Средний проспект, дом № 30, кв. 4. Хочу передать Вам альбом, в котором нашла стихотворения Лермонтова..."
      Радоваться рано. Может быть, это "Бородино", переписанное рукой гимназиста. Но воображение уже заработало, и верится, что это увлекательная находка. Звоню из гостиницы, от швейцара.
      - Довольно поздно уже,- отвечает приветливый голос.- Но если вы улетаете утром, то приезжайте, я жду...
      Приехал. Альбом в коричневом сафьяновом переплете с золотыми цифрами "1839". Золотой обрез. Английская плотная бумага. Стихи, вписанные поэтами Вяземским, Ростопчиной, стихи Александра Карамзина и...
      Лермонтов! Два стихотворения! Его рукой! Одно - известное: "Любовь мертвеца". Другое - известное лишь отчасти:
      Есть речи - значенье
      Темно иль ничтожно,
      Но им без волненья
      Внимать невозможно.
      Как полны их звуки
      Тоскою желанья,
      В них слезы разлуки,
      В них трепет свиданья...
      Вот эти строфы, первые две, известны. А три строфы - неизвестны первый вариант этого прославленного стихотворения
      Надежды в них дышут,
      И жизнь в них играет...
      Их многие слышут,
      Один понимает.
      Лишь сердца родного
      Коснутся в день муки
      Волшебного слова
      Целебные звуки;
      Душа их с моленьем
      Как ангела встретит,
      И долгим биеньем
      Им сердце ответит.
      Лермонтов
      Сейчас этот альбом в Пушкинском доме Академии наук СССР. История у него преинтересная. Принадлежал он, как удалось выяснить, молодой Марии Бартеневой, сестре замечательной русской певицы Прасковьи Бартеневой: Лермонтов встречался с ними в салоне Карамзиных. В 1917 году этот альбом принес продавать в антикварный магазин Дациаро на Невском проспекте господин, не назвавший своего имени, и купила альбом Александра Николаевна Малиновская. За ее племянника впоследствии вышла замуж Антонина Николаевна Знаменская. Но до того как он попал в руки Знаменской, его пришлось спасать из Воронежа в 1942 году...
      Нет, телевидение - это просто какая-то "золотая рыбка". И не просишь желание сбывается. А уж если обратиться к телезрителям с просьбой!..
      ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ советов
      Павел Александрович Висковатов, который первым начал собирать материалы о Лермонтове и написал его первую биографию, многое собранное держал у себя. Что касается материалов, не принадлежавших ему, он вернул их по принадлежности, но как будто не все. То и дело в его книге встречаются примечания: "В настоящее время находится у меня", "Не премину передать в Императорскую Публичную библиотеку...".
      Но не передал. И где находится это теперь, неизвестно.
      В 70-80-х годах Висковатов еще встречал многих из современников Лермонтова, расспрашивал их про поэта, записывал... Но в книге своей имен он не называет, а чаще как-то неопределенно сообщает: "рассказывали нам...", "достоверно известно", "как довелось услышать...", "много называли и называют имен...". Но кто называл? Кого называли? Кто рассказывал? От кого довелось услышать?
      Про это - ни слова.
      Отчасти это понятно: в то время были живы родственники тех лиц, о которых шла речь. Кроме того, приходилось писать неопределенно из предосторожности политической. Между тем если б мы располагали архивом Павла Александровича Висковатова, то могли бы уточнить очень многое. Но, как нарочно, я ни разу не встретил страницы, писанной почерком Висковатова, если не считать копий лермонтовских стихотворений и помет ученого на лермонтовских рукописях и рисунках.
      Поэтому спрашивать в архивах, куда я входил впервые, нет ли там хотя бы листочка, писанного висковатовскою рукою, стало для меня правилом.
      Архив его я найти уже не надеялся. Он читал лекции по истории русской литературы в Дерпте (это город Тарту в Эстонии). До 1940 года архив никто не искал: Эстония находилась за пределами Советского государства. Когда же после войны я занялся этим делом, оказалось, что, прослужив в Дерпте свои двадцать пять лет, Висковатов переехал в столицу, стал директором одной из петербургских гимназий и умер в Петербурге в 1905 году. И архив его нужно было искать в Ленинграде, где до блокады жила его дочь, Павла Павловна. После войны это оказалось делом уже невозможным.
      И вот- это было в 1948 году - в Ленинграде. Я занимаюсь в Пушкинском доме, в Рукописном отделе. На стол тихонько кладется какая-то папка. Раскрыл - листы, писанные рукой Висковатова. Довольно много листов: подготовительный материал к биографии Лермонтова. И в записях упоминаются даты, когда Висковатов слушал рассказы о Лермонтове людей, его знавших, и самые имена этих людей.
      Спрашиваю у сотрудницы.
      - Откуда это взялось?
      - Это дар.
      - От кого?
      - Даритель не пожелал назвать имени.
      - Но мне нужно знать это имя!
      - Спросите у Льва Борисовича.
      А надо сказать, что Рукописным отделом заведовал тогда известный пушкинист Лев Борисович Модзалевский, сын пушкиниста старшего поколения Бориса Львовича Модзалевского, о котором вы уже знаете.
      Я-в кабинет:
      - Лева, откуда это взялось?
      - Я положил.
      - Ты?
      - Да, это история долгая... Сестра моего отца была замужем за племянником Висковатова - Василием Васильевичем. Архив цел. И перешел к этому Василию Васильевичу. Его фамилия тоже Висковатов. Я сам стремлюсь добраться до этих бумаг, но мне это сложно из-за родства.
      Между прочим, "твой" Висковатов взял на время из архива Академии наук массу неопубликованных документов, в том числе ломоносовские бумаги, и умер, не вернув их. И Василий Васильевич не отдавал.
      - Кто этот Василий Васильевич? Где он живет?
      - Да он уже умер - не то в тридцать шестом, не то в тридцать седьмом году. Жил в Москве. Был художником...
      - А у кого хранились бумаги Павла Александровича, дяди? У Василия Васильевича?
      - У Василия Васильевича были лермонтовские рисунки и какие-то рукописи лермонтовские, я думаю - копии... Архив сохранился. И я знаю примерно, где он находится. Должен обязательно его разыскать. Хочешь - вместе? Тебе, москвичу, это проще, чем мне. Если можешь, приходи ко мне вечером. Расскажу тебе все подробно...
      - Я сегодня уезжаю в Москву... - Ну, тогда до Москвы отложим. Я послезавтра еду туда, могу прийти к тебе, и мы решим, как нам действовать.
      На том и расстались.
      Через несколько дней я узнал, что, переходя по мосткам из одного вагона "Стрелы" в другой, Модзалевский погиб. Вместе с ним исчезла тайна архива.
      Я начал искать один. Четырнадцать лет искал без всякого результата. Ни загсы, ни кладбища, ни адресный стол ничего не открыли. Ходил в Союз художников, во "Всекохудожник" - нет, не было у них Висковатова! Кого только не спрашивал про Василия Васильевича! Кого только не мучил!
      Несколько лет назад решил я рассказать про Василия Васильевича по телевидению. А рассказав, попросил зрителей записать телефон студии или адрес и сообщить, кто что знает. К концу передачи дежурная передала список:
      "Двадцать шесть человек звонили, хотят вам что-то сказать!"
      Через два дня я знал о Василии Васильевиче Висковатове больше, чем собирался узнать.
      Он родился в 1875 году. Служил в Петрограде, в Государственном банке. В 1918 году вместе с Госбанком был эвакуирован в Москву. Продолжал работать на прежнем месте. Жил в Рыбном переулке, дом 3, квартира 12. В свободное время делал макеты для промышленных выставок: в Союзе художников не состоял. Умер при трагических обстоятельствах в 1937 году.
      Стал я набирать номера телефонов, которые записала дежурная, и узнавать имена людей, видевших В. В. Висковатова в последние годы жизни, имена его соседей, знакомых. Вместе с Висковатовым жил Филипп Яковлевич Яковлев с дочерью Ниной. Знаком был Василий Васильевич с педагогом Владимиром Ивановичем Григорьевым, с братом его Петром. Знала его москвичка Вера Алексеевна Маслова; очевидно, в родстве состоял Петр Александрович Висковатов, живший на станции Саблино Октябрьской железной дороги. Работнику домоуправления Алексею Игнатьевичу Ланцову были переданы ключи от комнаты Висковатова и принадлежавшие ему вещи. Есть сведения, что двое мужчина и женщина - приходили и взяли какие-то папки с бумагами.
      Василию Васильевичу было бы сейчас много лет. Люди, с которыми он общался в то время, тоже принадлежали к числу не вполне молодых. С тех пор прошло много времени. Те умерли, другие уехали, иных не удалось разыскать. А ведь дело идет о Лермонтове!
      И каковы были мои радость и огорчение, когда одна из родственниц Висковатова в разговоре по телефону сказала:
      - Как жаль, что в ту пору, когда я приезжала в Москву и заходила к Василию Васильевичу, так была поглощена своими делами, что не заглянула в папку с рисунками Лермонтова! Ах, если б они только нашлись!
      Они еще не нашлись. Но путь к этой находке наметился с помощью телевидения. Хотите еще примеры?
      НЕОБЫКНОВЕННЫЙ МУЗЕЙ
      В Москве, на Кропоткинской улице, в доме 12, разместился Государственный музей А. С. Пушкина. Я говорю не о Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Нет! О музее, посвященном поэту. Если у вас будет возможность там побывать - пойдите! Он не похож ни на один музей, какие мне приходилось видеть. Начнем с того, что судьба его необычна и увлекательна.
      Решение о его открытии состоялось в 1957 году. Предоставлено ему было все - и помещение, и средства, и штаты. Не хватало одного - экспонатов: портретов Пушкина, его книг, рисунков, картин, иллюстраций, вещей. Все это сосредоточил в своих собраниях Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде. Поэтому некоторые работники предлагали разделить Всесоюзный музей пополам: пускай, дескать, часть останется ленинградцам, а другую возьмет Москва. Но музея, подобного Всесоюзному, не удостоился, кроме Пушкина, ни один из величайших писателей мира - ни Данте, ни Сервантес, ни Гёте, ни Байрон, ни Бальзак, я уж не говорю о Шекспире! Разрушить такой музей невозможно! Что сказали бы вы, если бы речь пошла о разделении на части Третьяковской галереи или ленинградского Эрмитажа?
      Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде решили не трогать. И тогда коллектив нового музея, московского, во главе с директором, редким энтузиастом, почитателем Пушкина и блистательным организатором - зовут его Александром Зиновьевичем Крейном,- ринулся на розыски материалов. Дело было нелегкое. В 1937 году, в дни, когда отмечалось 100-летие со дня гибели Пушкина, пушкинисты получили материалы из всех музеев страны. И все это было передано потом Всесоюзному музею А. С. Пушкина и увезено в Ленинград. Но оказалось, что можно еще раздобыть кое-что - и вещи той эпохи, и книги, изображения друзей и знакомых поэта...
      Периферийные музеи очень тогда помогли своему начинающему собрату. Но не меньшую помощь оказали жаркие почитатели Пушкина - их же в нашей стране легион! Узнав о том, что новый музей нуждается в экспонатах, они понесли и повезли кто что мог.
      Один - первое издание пушкинского труда "История Пугачева", другой старинный альманах "Северные цветы", где впервые было напечатано пушкинское стихотворение. Третий преподнес старинную чашку, тот - янтарную трубку. Бронзовую статуэтку. Старинный столик. Книгу - такое издание было в библиотеке Пушкина. Недавно умерший профессор - нейрохирург А. А. Арендт подарил музею ящик для медицинских инструментов, с которыми приезжал к раненому Пушкину его прадед, лейб-медик Н. Ф. Арендт.
      Вдова известного терапевта профессора Д. М. Российского - огромное собрание старинных портретов в гравюрах и литографиях. Около тысячи предметов преподнес музею коллекционер Я. Г. Зак. Другой коллекционер, Ф. Е. Вишневский, обойдя знакомых и комиссионные магазины, достал множество редчайших вещей, дополнив это ценнейшими экспонатами из собственного собрания. От студента Университета дружбы народов имени Лумумбы поступили сочинения Пушкина в переводе на арабский язык, от бывшего разведчика фотография села Михайловского, снятая через линию фронта. Актер В. С. Якут предоставил в постоянное пользование портрет поэта в трехлетнем возрасте. Этот подлинный, неизвестный портрет хранился в семье врача М. Я. Мудрова, лечившего родителей Пушкина, и правнучкой был подарен Якуту.
      Посмотрели бы вы, как использовал музей эти сокровища! Уголок, посвященный детству поэта, похож на театральную выгородку. Столик, свечи в старинном подсвечнике. Кресла, какие могли стоять в гостиной родителей Пушкина. На стене, оклеенной обоями XVIII века,- виды старой Москвы, полотно, писанное знаменитым Левицким: двоюродный дед поэта, наваринский герой Иван Абрамович Ганнибал. Вот где "заиграла" подаренная Якуту реликвия! В шкафу - книги, которые читал Пушкин подростком. Возле шкафа портреты друзей отца - Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Дмитриева.
      Ни в одном литературном музее не увидишь такого сочетания науки с искусством, такого умения оживлять атмосферу эпохи!
      Другой уголок - старинный письменный стол. Он мог стоять в кабинете Онегина. А на нем работники музея разместили
      И лорда Байрона портрет,
      И столбик с куклою чугунной
      Под шляпой с пасмурным челом,
      С руками, сжатыми крестом,
      статуэтку Наполеона. И тут же
      Янтарь на трубках Цареграда,
      Фарфор и бронза на столе,
      И чувств изнеженных отрада,
      Духи в граненом хрустале.
      И книги лежат и стоят, какие читал Онегин! И все это показано наглядно, талантливо, живо! Это только два уголка. А их множество. И во всех ощущаешь дух поэзии Пушкина, дух того времени. А сколько вечеров устраивает музей в этих залах и в специальном концертном зале! Здесь делают доклады прославленные ученые - доступ свободный! Выступают известные чтецы. И читают здесь не одного Пушкина: сюда приходят поэты со своими стихами и переводами. Школьники, самодеятельные чтецы. Коллектив музея страстно мечтает, чтобы дом Пушкина стал домом поэзии в самом широком значении слова. Он ищет самые разные формы общения с теми, кому дорога поэзия Пушкина, кому дорога культура. Устроили телевизионную передачу из залов музея. И... пошли на другой день москвичи - понесли в подарок старые альманахи, номера журналов, в которых впервые печатались творения Пушкина. Письма пришли. Стали присылать вещи из других городов...
      Повторили передачу. И снова подарки - знаки бесконечной любви к Пушкину и уважения к музею. Дарят такие сокровища, что невозможно даже исчислить!
      Я думаю, имя Маргариты Владимировны Ямщиковой вы знаете? Она писала увлекательные детские книги и печатала их под псевдонимом Алтаев. Ее дочь, Людмила Андреевна Ямщикова-Дмитриева, тоже посвятила себя детской литературе. Ее псевдоним - Арт. Феличе.
      Так вот, увидев однажды Музей А. С. Пушкина на телевизионном экране, Людмила Андреевна позвонила Александру Зиновьевичу Крейну и попросила принять от нее в дар музею книги и вещи, принадлежавшие ее матери,- вещи эпохи Пушкина. Ямщиковы связаны с псковской землей, в родстве со знакомцем Пушкина Федором Толстым, которого звали Американцем...
      И сотрудники привезли от нее старинные игрушки, чернильницы, перовницы, табачницы, сумочки, вышивки, чашки, тарелки, чайник, графин, рецепт тех времен... Три чемодана вещей - сверстников Пушкина!
      Подарок не меньшей ценности музей получил от окулиста Антонины Сергеевны Головиной, жившей под Москвою, в Калининграде. Она тоже видела передачу по телевидению и в 1967 году, умирая, завещала Пушкинскому музею коллекцию, которую собирала в продолжение всей своей жизни,- бытовые предметы первой половины прошлого века: хрусталь, бронзу, фарфор, бисерные вышивки, мебель...
      Так от одного тянется нить к другому, особенно если в дело включается такой мощный инструмент для обнаружения еще неизвестных исторических материалов, как Центральное телевидение! Инструмент, способный и для другого, еще более важного - обнаруживать в телезрителях великое уважение к культуре и качества высокой души.
      ВАГОН ИЗ САРАТОВА
      После гибели Лермонтова все, что было при нем в Пятигорске, что оставалось в петербургской квартире и в пензенском имении Тарханы,- все его рукописи, картины, рисунки, книги и вещи,- решительно все осталось единственной наследнице и единственно близкому человеку - бабушке, Елизавете Алексеевне Арсеньевой.
      Обливаясь слезами, она щедро дарила знакомым листки из его тетрадей, рисунки, картины "на память о Мише". Она немногим пережила своего гениального внука - всего на четыре года.
      Наследство перешло к ее брату. Вещи Лермонтова, какие остались, сложили и увезли в Саратовскую губернию, в имение Лесная Неёловка. В этом имении Лермонтов в юные годы гостил, и, по преданию, там все это бережно сохранялось в той комнате, в которой он ночевал.
      Сменялись эпохи, владельцы. Зловещее имя утеснителя крестьян министра Столыпина вызывало в народе ненависть. В 1905 году, когда крестьянские восстания прокатились по всей России, поднялись и неёловские крестьяне. И решили столыпинское имение спалить. Но, прослышав, что тут гостил когда-то великий поэт, вошли в его комнату, вынесли вещи, зарыли в саду, а усадьбу сожгли.