"Неужели вы не могли привезти ее сюда? Дать матери поцеловать хотя бы глаза своей дочери!" - содрогаясь от рыданий, спрашивала мать министра здравоохранения республики, лично сообщившего ей эту страшную весть.
      "Нет, поймите меня, не могли. Если бы сделали это, может быть, еще сотням матерей, и не только там, где она спасала умирающих, а здесь, в Советабаде, пришлось бы оплакивать своих близких. Болезнь беспощадна, она несет страшную заразу".
      С того вечера Октай Чингизов стал реже бывать в доме Азимовых. Зарифа напоминала ему Лейлу, а боль утраты жила в нем и сегодня, такая же сильная и такая же острая, как в тот роковой вечер...
      Чингизов шел по улице, погруженный в глубокое раздумье, и перед глазами его была отчетливая картина; трап у борта самолета и ноги Лейлы в простых черных закрытых туфлях.
      Резкий скрип тормозов остановившейся на перекрестке машины заставил его очнуться от раздумья. Только сейчас он заметил, что вечернее небо затянуло тучами и начал накрапывать мелкий дождь. Он собрался с мыслями и, поднимаясь по лестнице Комитета государственной безопасности, обдумывал все установленные им обстоятельства кражи в квартире Азимова, чтобы доложить их полковнику Любавину.
      След больших женских ног. Почему он показался ему таким странно знакомым? Где и когда он видел похожий след? А может быть, не видел? Нет, видел, но где и когда? И вдруг, как это иногда бывает, вспомнилась с резкой отчетливостью Германия ранней весной 1945 года. Маленький немецкий городок Грюнвальд. Двор свиноторговца Карла Виттенберга, труп старшины и следы на земле больших, но изящных армейских сапог, сшитых на заказ, судя по узкому носу и суженному каблук у- женских сапожков, - такие сапоги шили армейские сапожники для полюбившихся им женщин-врачей, медсестер, санитарок или боевых девушек-сержантов из особого дорожно-эксплуатационного полка. Его тогда поразил размер этих следов. Уж очень они были велики. Видно, обладательница этих сапожек была высокой женщиной и, судя по тому, что следы от носков отпечатывались глубже и четче, чем от каблуков, Чингизов и тогда пришел к выводу, что у женщины этой была походка, присущая спортсменкам.
      Минут через десять после ухода Чингизова к Азимову пришли капитан Рустамов и старшина Прокопенко. Этот визит был встречен с бурной радостью всеми ребятишками дома № 27, которых начавшийся дождь согнал со двора, где они играли в шумные ребячьи игры, в подъезд. Причиной их неуемного восторга была знаменитая собака-ищейка Пальма, которую вел на поводке старшина Прокопенко. Такая громкая популярность Пальмы объяснялась тем, что незадолго до описываемых событий в пионерской газете появился очерк, познакомивший юных читателей с необычными способностями и портретом этой великолепной овчарки.
      Прокопенко не разделял в настоящую минуту восторгов детворы: ни его, ни Пальму не устраивал начавшийся дождь.
      В квартире Азимова Пальма добросовестно обнюхала все углы, но, видимо, запах парафина, растворенного в чистом бензине, которым Зарифа натирала паркет, предпочитая эту проверенную опытом смесь патентованным мастикам, пришлась не по вкусу собаке, обладавшей исключительно тонким обонянием.
      Около вешалки она, однако, насторожилась, подбежала, к углу, где был след, привлекавший внимание Чингизова и сфотографированный экспертом, лизнула языком какое-то пятнышко и устремилась к двери. Прокопенко, не выпуская поводка, последовал за ней. Пальма, тщательно обнюхивая каждую ступеньку, спустилась вниз, миновала расступившихся мальчишек, по-прежнему торчавших в подъезде, выбежала на улицу и остановилась, растерянно виляя хвостом.
      Тугие струи дождя начисто вымыли тротуар и мостовую. Мутные ручейки дождевой воды, поблескивая под уличными фонарями, с шумом стекали в решетку ливнеспуска.
      - Не берет? - спросил капитан Рустамов, кивнув головой в сторону Пальмы.
      - Не берет, - буркнул Прокопенко. - Вон дождище какой, хай ему грец! Поработал на дворников. Отмыл вулицу, як баба хату.
      Сопровождаемые двигавшимися за ними на почтительном расстоянии мальчишками, они подошли к дожидавшейся их милицейской машине и уехали.
      Эта короткая сценка привлекла внимание досужих прохожих. Вылез из своей машины, стоявший на остановке такси, рыжеватый коренастый шофер.
      - А что здесь стряслось, ребятня? - полюбопытствовал он.
      Мальчишки стали наперебой рассказывать ему, добавляя изобретавшиеся тут же на ходу подробности, что квартиру инженера Азимова, который живет на третьем этаже, ограбила целая шайка бандитов, а самого Азимова чуть не убили, и собака Пальма обязательно их всех разыскала бы по следам, да вот дождь пошел,
      - Так бы уж и разыскала, - разжигая азарт своих собеседников, проговорил шофер. - Куда ей, этой собаке, против бандитов! - И тут же, будто усомнившись в собственных словах, заметил, - а может, и разыщет. Нюх-то у этих собак, говорят, очень острый.
      - Теперь не разыщет, - авторитетно заявил одиннадцатилетний Витька и мастерски сплюнул под ноги.
      - Подумаешь, не разыщет. А ты откуда знаешь? Если твой папа милиционер, так ты все и знаешь? - наскочил на Витьку петухом его извечный оппонент Али, который прославился тем, что умел нырять и не выныривать целую минуту.
      - Дурак ты, дурак, - процедил с презрительным превосходством Витька. Причем тут мой отец? Сам старшина Прокопенко сказал, что дождь все смыл и Пальма не взяла. Ясно?
      - Вот теперь ясно, - сказал, пряча улыбку, шофер и вернулся к своей машине.
      Полковник Любавин внимательно выслушал краткий доклад майора Чингизова. Осмотрев обрывок кожаного ремешка, найденный им в квартире Азимова, он кратко заключил:
      - Это не от сандалий и не от рюкзака, тем более, что вы утверждаете, что ни того, ни другого у Азимова нет. Это похоже на ремешки, которыми пристегиваются ножные протезы, и оборвался он видите где, вот здесь, сбоку, где протерся сильнее. Так бывает у ремешков протезов. Кстати, майор, хорошо что вы так бережно сохранили ремешок. Это ниточка в поисках обладателя протеза. А как - вы об этом сами подумайте. Плохо другое, что вы не оставили его на месте, это помогло бы собаке-ищейке.
      Чингизов густо покраснел. Это, действительно, был промах, и ему было стыдно перед своим учителем. Любавин, видимо, заметил это, но виду не подал и продолжал:
      - Рано делать какие-либо выводы, но один вывод можно сделать сейчас. В квартире Азимова побывали не просто воры. Это шпионы, и у нас с вами сейчас должна начаться настоящая работа, причем работа быстрая и точная. Вы вправе спросить, почему я, сказав, что выводы делать рано, все-таки делаю вывод о том, что это вражеские лазутчики. Сейчас поясню.
      Полковник Любавин подошел к сейфу, открыл его, вытащил тоненькую папку и, раскрыв ее, прочитал: "... Мне известно также, что перед группой "Октан" была поставлена задача активизировать свою деятельность и, в частности, оперативно добыть все сведения, касающиеся деятельности Советабадского научно-исследовательского института и его ведущих инженеров Азимова, Галицкого и Меджидова. В другие подробности шеф меня не посвящал, так как это было за пределами моих интересов. Меня интересовали авиаконструкторы и артиллеристы. Октановцы их смежники. Именно поэтому шеф рассказал мне то, что я вам сейчас сообщил. Другими сведениями о группе "Октан" и ее составе я не располагаю".
      Полковник Любавин закрыл папку, запер ее обратно в сейф и, снова усевшись за свой стол, продолжал:
      - Это показания агента Станислава Годлевского, он же Сергей Васильев, американца польского происхождения, что одно и то же, заброшенного к нам три месяца назад и задержанного нашими органами в Ленинграде. Теперь вам ясно, товарищ майор?
      Чингизов молчал. Он знал манеру своего начальника и ожидал, что вслед за этим "ясно" последуют лаконичные пояснения и четкие выводы.
      И, действительно, полковник Любавин, помолчав несколько секунд, продолжал:
      - Так вот, Октай, что мы имеем? Многое. Мы уже знаем, что в Советабаде действует целая группа, имеющая свое условное название, а следовательно, имеющая, как полагается в настоящей группе, резидента, агентов, явки, средства связи. По-видимому, они после долгого бездействия получили, так сказать, боевое задание и приступили к активным действиям. Из трех названных Станиславом Годлевским инженеров в Советабаде сейчас только Азимов. Галицкий пять месяцев, - Любавин бросил взгляд на календарь, - и двадцать два дня находится в Киеве, а Меджидов третий месяц в больнице: у него инфаркт. Значит, объект "Октана" - Азимов. Какой ты из этого делаешь вывод, Октай?
      - Что шпионы получили задание овладеть работой Азимова и что они начали выполнять это задание.
      - Волга впадает в Каспийское море, - усмехнулся Любавин. - Не обижайся, но это не вывод, это факт, а мне нужны выводы из факта.
      - Выводы из факта? - произнес Чингизов. - Выводы из факта, на мой взгляд, таковы: первый - один из агентов работает в том же институте, где Азимов, иначе не было бы такого совпадения - совершения кражи именно тогда, когда Азимов взял домой свой реферат и уехал на дачу; второй - почему агент не попытался овладеть работой Азимова в самом институте. По двум причинам: в присутствии Азимова это исключено, а когда ведущие инженеры отсутствуют на своих рабочих местах, система хранения документов поставлена так, что овладеть ими без риска провала почти невозможно, а агент не должен провалиться, тем более, что не стоит рисковать только из-за части работы, по которой вряд ли сразу можно воссоздать целое.
      Любавин одобрительно кивнул головой и спросил:
      - Твои предположения?
      - Прежде всего, остановиться на гласной версии, что у Азимова совершена обычная кража, ее расследованием занимается уголовный розыск. В том, что это все так и обстоит, должен быть для пользы дела убежден и сам Азимов. Азимову дать негласную личную охрану. Проверить весь состав работников института. Нам, я имею в виду, мне, если не будете возражать, лейтенанту Александру Денисову и младшему лейтенанту Сурену Акопяну, двинуться по следам ремешка от протеза. Кстати, Рустамову хорошо бы поднять на ноги всю агентуру уголовного розыска, чтобы найти пальто. Это закрепило бы нашу версию об обычной краже и помогло бы "исчерпать" инцидент, что, несомненно, должно успокоить агентов и тем самым толкнуть их к активным действиям. Нам невыгодно, чтобы они долго молчали.
      - Будем считать, что для начала неплохо, - заметил Любавин. - С твоими предложениями согласен. Действуй. Меня информируй немедленно и оперативно. У тебя все, товарищ майор?
      - Все, Анатолий Константинович. - Чингизов на минуту задумался. Он вспомнил, как полковник Любавин учил его никогда не таить малейшего сомнения, продумывать любые, самые неожиданные ассоциации. "Ведь разведка и есть сплошная неожиданность", - любил говорить Любавин.
      Любавин приметил раздумье Чингизова и спросил:
      - Ты хочешь что-то сказать, Октай?
      - Да, Анатолий Константинович. Весь вечер меня преследует странная ассоциация: следы больших женских босоножек в квартире Азимова, о которых я вам сейчас докладывал, и следы больших женских сапог в Грюнвальде в 1945 году. Общее в этих следах не только в размере обуви, но и в манере носить ее. Ассоциация вроде бессмысленная - где Грюнвальд, где Советабад? Что общего между убитым эсесовцами старшиной и кражей в квартире инженера Азимова, который не видел Грюнвальд даже на географической карте?
      - Да, общего, действительно, мало, - в раздумье проговорил Любавин. Но, тем не менее, раз думается об этом, думай, Октай. Ложная ассоциация враг разведчика, она может увести его в сторону, а с другой стороны, - чем черт не шутит, когда бог спит. Иная ассоциация может обернуться и добрым другом. Думай, Октай, думай.
      КОНЕЦ ХУДАЯРА
      Квартиру инженера Азимова Худаяр открыл универсальной отмычкой. Этот безотказный портативный инструмент был сделан мастером своего дела, бывшим "медвежатником" Арамом по кличке "Ростовский". Сейчас Араму было уже под шестьдесят. Со своей профессией он покончил задолго до войны. В стране был введен безналичный расчет, да и уж больно хорошо охранялись государственные сейфы, а частники давно распрощались с несгораемыми шкафами, предпочитая им сберегательную книжку, гарантировавшую тайну вкладов, Что оставалось делать "медвежатнику"? Отсидев положенный срок, он "завязал", как принято говорить у воров, кончающих со своим ремеслом, и устроился в артели "Металлист", где стал неплохим слесарем. Но "домушники" знали, к кому обратиться за надежным инструментом. За солидную мзду Арам делал великолепный набор отмычек, не уступавших патентованным английским.
      Худаяр вошел в переднюю, поставил в угол свою корзину и стал дожидаться блондинку. Через несколько минут он услышал чьи-то шаги на лестнице, остановившиеся у двери, затем последовал едва слышный стук пальцем. Он открыл дверь и закрыл ее изнутри за вошедшей блондинкой. Блондинка, быстро осмотревшись в передней, кивнула Худаяру на дверь справа, без труда угадав, что в этой трехкомнатной квартире нового дома здесь должна находиться отдельная небольшая комната, которую главы семейств обычно используют под свой домашний кабинет. Она не ошиблась.
      Стандартный письменный стол она открыла своим ключом и выдвинула средний ящик стола, пока ни к чему не прикасаясь. Справа лежала толстая книга. Она прочитала ее заглавие "Справочник А. Ф. Скворцова", В верхнем углу обложки стоял гриф: "Только для служебного пользования". Она отодвинула рукой книжку в сторону. Под ней лежала плотная канцелярская папка, завязанная двойным узлом.
      Блондинка вытащила папку из стола, развязала ее и, бросив взгляд на первую страницу стопки листков, убедилась, что это именно то, что она ищет. Она деловито вынула из своей сумочки портативный фотоаппарат. Это была обычная "Смена", которой пользуются начинающие фотографы-школьники. Правда, заряжена она была пленкой высокой чувствительности. Прикинув глазом расстояние от объектива до страницы, блондинка навела аппарат на резкость, щелкнула затвором и так сфотографировала одну за другой все двадцать девять страниц работы. Больше ее здесь ничего не интересовало. Заметив в ящике стопку денег, она свернула их, небрежно засунула в открытую сумочку и, выйдя на комнаты, закрыла за собой дверь,
      - Все? - спросил Худаяр.
      - Все. На, возьми вот это, - и она протянула ему пачку денег, которые забрала из стола. - Тебе пригодятся на мелкие расходы. Прихвати и вот это, и она кивком головы указала Худаяру, на висевшие на вешалке пальто.
      Она пошла к двери, прислушалась, не идет ли кто по лестнице. Было тихо. Вышла за дверь и стала неторопливо спускаться вниз.
      Худаяр рывком снял с вешалки два пальто, запихал их в свою корзину и прикрыл сверху тряпкой. Когда он нагибался, у него что-то треснуло под брюками. Он поднял штанину и выругался: оборвался ремешок протеза.
      Тогда Худаяр вытащил из кармана носовой платок, крепко подвязал протез. В эту минуту до него донеслись два глухих удара. Это блондинка, проходя последний марш лестницы, ударила дважды ладонью по перилам. Худаяр понял, что путь свободен, поднял корзину и быстро вышел. Остановив за углом проходившую машину, Худаяр проехал в старинную часть города, так называемую Крепость. Машина остановилась у широких крепостных ворот, пробитых в увенчанной зубцами стене. Это массивное сооружение, построенное несколько столетий назад, охраняло когда-то коренных жителей от набегов иноземцев. С высоты этих крепостных стен на врагов летели стрелы, на головы их обрушивались камни и потоки кипящей смолы.
      В Крепости машине развернуться негде. Дома лепятся друг к другу, образуя между собой узкие кривые улочки, тупики, переулки. В этом лабиринте плутали даже люди, неплохо знавшие город. Но Худаяр чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Он прошел через какой-то переулок и оказался около протезной мастерской. Ремонт отнял немного времени, и через несколько минут Худаяр уже вновь был на улице. Завернул в тупичок и остановился у деревянных ворот, примыкавших к приземистому одноэтажному домику с узенькими оконцами, убранными в прочные железные решетки. Он постучал пальцем по оконному стеклу. Никто не откликался. Он повторил свой стук. Окно чуть приоткрылось. Из него выглянула какая-то физиономия. Он прошел к воротам, услышал, как звякнул железный засов, и его впустили внутрь крохотного дворика.
      Хозяин - не очень любезный косой старик в желтой бязевой исподней рубахе и в каракулевой папахе, которую он, видно, не снимал ни в жару, ни в холод, - мрачно буркнул в ответ на приветствие Худаяра "салам" и спросил:
      - С чем пожаловал?
      - Может быть, зайдем в комнату? - спросил Худаяр.
      - И здесь обойдется, - ответил старик. - Ворота не прозрачные.
      - Друзьям моим нужны деньги, лечиться уезжают, просили продать два пальто.
      - Показывай товар.
      Худаяр вытащил из корзины два габардиновых макинтоша.
      Старик осмотрел их с таким пренебрежительным видом, будто перед ним была настоящая ветошь, и спросил:
      - Сколько хотят твои друзья за это барахло?
      - Это не барахло, а габардин, Гасан, - обиделся Худаяр. - Две с половиной тысячи.
      - Да, твои друзья, действительно, очень больны. У них, наверно, высокая температура, и они бредят, - ухмыльнулся старик, обнажив пожелтевшие гнилые клыки.
      - А сколько дашь? - осведомился Худаяр.
      - Полторы.
      - Ну, хоть две.
      - Полторы, и только из уважения к твоей капитанской фуражке.
      - Скупой ты человек, Гасан, ох, скупой, - укоризненно покачал головой Худаяр.
      - Ничего, - ответил старик. - Вечером совершу намаз в мечети, и аллах простит мне мои прегрешения.
      - Ну, ладно, давай деньги, - безнадежно махнул рукой Худаяр.
      - Зайди, выпьем чай, хоть сахару, кажется, я не припас, - пригласил старик.
      - Нет, спасибо, тороплюсь. В другой раз, - ответил Худаяр.
      - Ну что ж, раз торопишься, не могу настаивать, - пробормотал безразличным тоном старик, вошел в дом, через минуту возвратился и отсчитал Худаяру пятнадцать засаленных сотенных бумажек.
      - Не забудь корзину, хорошая корзина. Привезешь виноград, принеси немного, позаботься о бедном старике.
      - Бедный, черт бы тебя побрал, - бормотал Худаяр, шагая по тупику. Но, вспомнив, что у него в кармане лежит еще кругленькая сумма, которую ему дала блондинка, заметно повеселел и решил кутнуть.
      А где еще можно поесть янтарное пити из гороха и баранины, сваренное в глиняном горшочке? Где можно полакомиться шашлыком, который сочится расплавленным жиром и алым соком поджаренных на углях помидоров? Запить все это парой стопок водки и пузатым стаканчиком такого крепкого чая, что после нескольких глотков бросает в пот и начинает учащенно биться сердце? Конечно, на майдане - городской толкучке, где люди знают толк в хорошей спекуляции, ловкой карманной краже, где неопытного горожанина, желающего сбыть по нужде какую-нибудь вещь, или, наоборот, присматривающего что-нибудь нужное, облапошат в несколько минут. Правда, майдан давно уж не тот: не те на нем пошли товары, не тот продавец и не тот жулик. Все обмельчало. Государственная торговля после войны набрала силу, народ поокреп. И только закоренелые кустари-одиночки да мелкая шушера, торгующая крадеными с фабрики кусками кожи, мотками электрических проводов или отслужившими свой век патефонами и радиоприемниками устарелых марок, вершили еще здесь свои коммерческие операции.
      Но готовили здесь в подворотнях уличные кухмистеры по-прежнему вкусно из свежей баранины тайного убоя. Когда Худаяр подошел к одной из подворотен, около кябабчи - уличного повара, жарившего на мангале шашлык, - толпилось несколько каких-то подозрительных личностей. Худаяр был им, видимо, знаком. Они приветствовали его с преувеличенным ироническим восторгом:
      - О, капитан пришел. Говорят, на твоем пароходе новые котлы ставят, с тебя причитается!
      Худаяр, не удостоив их ответом, обратился к кябабчи:
      - Всем по порции шашлыка, угощаю. Есть чем-нибудь прополоснуть горло?
      Кябабчи что-то буркнул вертевшемуся около него подростку, державшему поднос с большим фарфоровым чайником и пузатыми стаканчиками. Мальчишка куда-то исчез, через несколько секунд вернулся и стал разливать по стаканчикам белую жидкость, запах которой не оставлял никаких сомнений. Все выпили за здоровье Худаяра, а кябабчи спросил его:
      - Кейфуешь? Не получил ли ты наследство от Аскера Ятыма-безродного?
      Худаяр понял намек и зло посмотрел на болтливого кябабчи.
      ...Аскер Ятымов был крупный бандит и редко кого брал с собой "на дело". Действовать он любил в одиночку, а мелкую сошку, вроде Худаяра, использовал как наводчиков или заставлял стоять на стреме, когда шел "на дело".
      Как-то, это было вскоре после того, как Худаяр вернулся из тюрьмы, где он честно отсидел положенные ему за кражу чемодана на вокзале три года, он случайно здесь, на майдане, столкнулся с Аскером Ятымовым. Тот коротко бросил ему:
      - Есть дело, иди за мной.
      Худаяр послушно последовал за ним. Ночью они подошли к одному дому на Персидской улице.
      - Будешь стоять здесь, - сказал Худаяру Аскер. - Если увидишь что-нибудь подозрительное, прикинься накурившимся анаши и запой какую-нибудь песню. Если увидишь, что мимо тебя медленно проедет полуторка номер 00-17, подними руку. Полуторка остановится там, где ты будешь стоять. Поможешь шоферу накачать баллон. Понял? Выйдет дело - будем счастливыми на всю жизнь.
      Худаяр остался на перекрестке, откуда просматривались все подходы к дому. Аскер поддел коротким ломиком дверь и вошел в подъезд. Минут через двадцать, которые показались Худаяру целой ночью, он услышал хлопанье мотора. Прямо на него шла полуторка с номером, который назвал ему Аскер. Худаяр поднял руку. Шофер остановил машину, чертыхаясь, вытащил из кабины ручной насос и приладил его к переднему колесу. Худаяр, помня наказ, подошел и стал делать вид что качает воздух, а шофер с другой стороны возился с домкратом.
      Сзади послышался легкий свист. Шофер швырнул домкрат в кузов, буркнул Худаяру "садись". Аскер сел в кабину. Машина тронулась с места и помчалась по пустынным ночным улицам. Вскоре она выехала за город на дорогу, шедшую вдоль берега моря. Потом машина остановилась. Аскер пересел в кузов, и машина покатила дальше с бешеной скоростью.
      Пассажиры примостились на каких-то тюках, и Аскер только теперь рассказал Худаяру, что он делал в доме. Он давно облюбовал старого ювелира Мушаилова. Сегодня он помог старику переселиться поближе к аллаху или шейтану. Он взял у него больше, чем ожидал.
      - Нам хватит на всю жизнь. Мы откроем большой мануфактурный или ювелирный магазин, возьмем себе по две или три красивых жены, наймем слуг-нукяров, будем есть из серебряной посуды и пить французский коньяк.
      Худаяр подумал, что Аскер пьян или бредит, и спросил его:
      - Тебе снится рай, Аскер?
      - Мне снится та страна, где нет уголовного розыска, где люди говорят на Красивом певучем языке и называют друг друга не "товарищ", а "господин", и мы, да поможет нам аллах, окажемся там еще сегодня до рассвета.
      - Вот на этой машине, или нас перенесет на своих крыльях ангел?
      - Слушай, дурак и сын дурака. Эта машина принадлежит потребсоюзу. Она везет свой груз для магазинов Яшылкенда и вернется обратно в Советабад. А нас с тобой через границу перенесет вот это.
      Аскер засунул руку в карман и вытащил полную горсть золотых перстней, игравших крупными бриллиантами.
      Только сейчас Худаяр понял, что ему предлагал Аскер. В тюрьме он наслышался о пограничниках, об их неутомимых сторожевых собаках и похолодел от ужаса.
      - Я не пойду, Аскер.
      - Сдрейфил?
      - Да, я хочу жить, - вздохнул Худаяр.
      - Дурак, - процедил сквозь зубы Аскер. - А, впрочем, хорошо, что сказал - Трус мне не попутчик. И сам засыпешься, и меня завалишь. Ладно, черт с тобой, слезешь на повороте, отдохнешь в кустах, машина на рассвете пойдет обратно и захватит тебя в город. Ты мне помог, и я хочу быть сегодня добрым. - Он отсчитал десяток колец и произнес: - На, бери, это твоя доля. Шофер получит у меня свое, а когда он привезет тебя в Советабад, ты не скупись, дай ему одно колечко, он тебе пригодится, это хороший парень.
      Аскер постучал в кабину. Машина резко затормозила. Шофер приоткрыл дверцу кабины, стал на ступеньку и, приподнявшись над кузовом, спросил:
      - Что случилось?
      - Этот сейчас сойдет. Поедешь обратно - захватишь его, - сказал шоферу Аскер.
      - Ладно, - ответил шофер. - Вылезай быстрей.
      Худаяр, не дожидаясь второго приглашения, как кошка, перемахнул через борт грузовика. Он крикнул "счастливого пути, Аскер", но голос его потонул в фырканье мотора.
      На рассвете шофер прихватил его и привез обратно в Советабад. Худаяр, пока дожидался в кустах машину, осмотрел подарок Аскера. Он понял, что стал обладателем большого богатства... Выбрав самое маленькое колечко с бриллиантом, отделанное чернью, он отложил его для шофера. На окраине Советабада шофер остановил машину. Худаяр вручил ему колечко. Шофер охотно принял подарок и сказал:
      - Теперь ты наверно "завяжешь" надолго. Есть на что продержаться. Знакомства со мной не теряй. Всегда найдешь меня на автобазе райпотребсоюза. Спросишь Владимира Соловьева - так звать меня. Когда определишь свой адрес, дай мне знать. Советую купить домик с виноградником. Буду в гости приезжать.
      Худаяр последовал совету этого рыжего коренастого шофера, видно понимавшего толк в жизни. Сплавив через надежного человека одно колечко с крупным камнем приезжему дельцу из Ростова, он приобрел по сходной цене маленький домишко в Гюмюштепе у самого берега моря. Старый протез, которым он пользовался уже несколько лет, после того как сломал себе ногу, прыгнув на ходу с поезда вслед за выброшенным им чемоданом, взятым "в кредит" у крепко спавшего пассажира, износился. Он заказал себе новый. Принарядился. Ему понравилось спокойно покуривать анашу у калитки собственного дома и в любой момент, когда захочется, кушать жирное пити. Он никогда не работал. Инвалидную книжку, несмотря на все старания, ему не удалось выхлопотать. Соседи косились на него, да и участковый несколько раз интересовался, кто он и чем намерен заниматься. Тогда Худаяр решил навестить шофера Владимира Соловьева, не устроит ли его тот куда-нибудь. Соловьев обещал подумать.
      - Приходи завтра часов в шесть, к концу работы.
      Назавтра они пошли с Соловьевым на Приморский бульвар. Около водной станции им повстречалась высокая красивая блондинка.
      - Вот, Татьяна, тот человек, о котором я тебе говорил, - сказал ей шофер.
      Та приветливо кивнула головой и ответила:
      - Я уже говорила с товарищем Садыховым. У него есть вакантная должность вахтера, и он возьмет его на работу.
      Так Худаяр стал вахтером на водной станции и надел морскую фуражку.
      С шофером Соловьевым он больше не встречался, но Татьяну он видел часто. Каждый день в пять часов с ранней весны и до поздней осени она приходила на водную станцию тренироваться в плавании. Худаяр видел, что многие пытались ухаживать за ней, но она держалась гордо. Единственный человек, с кем она позволяла себе перекинуться несколькими приветливыми словами, был начальник водной станции Рашид Садыхов.
      От своей сменщицы - болтливой тети Маши - Худаяр узнал, что высокая блондинка Татьяна Остапенко работает медицинской сестрой в военно-морском госпитале, что она замечательно танцует, поет и имеет почетную грамоту за участие в художественной самодеятельности Дома офицеров.
      Ночью третьего дня, когда вахту на станции нес Худаяр, к нему неожиданно пришел рыжий шофер. Он сказал ему:
      - Вот что, надо помочь Татьяне. У одного человека на квартире хранятся письма, которые могут причинить ей вред. Надо добыть эти письма.
      - Как? - спросил Худаяр.
      - Письма она найдет сама, а ты поможешь ей проникнуть в квартиру. Хозяев не будет дома. Чтобы замести следы, прихватишь пару вещиц.
      - Нет, нет, - в ужасе зашептал Худаяр, - я с этим кончил. Я больше не хочу сидеть, мне теперь хорошо живется.
      - Не хочешь? А за Аскером последовать хочешь? Его кокнули на границе, а тебя кокнут здесь. За вами мокрое дело. Ты забыл? Это тебе не анашой торговать, впрочем, и за это дают три года, учти.
      Худаяр понял, что ему придется подчиниться. Он не спал двое суток.
      Но теперь все страхи были позади. Плотно закусив, Худаяр направился на водную станцию. На дежурство он заступает ночью, а пока прилег на соломенной циновке под перевернутой шлюпкой и заснул сном праведника.
      Татьяна Остапенко вышла из продуктового магазина, неторопливой походкой дошла до кафе "Мать и дитя", с аппетитом поела яичницу, запила ее стаканом какао и направилась на бульвар. Здесь на скамейке против водной станции, у нее назначено свидание с одним молодым повесой, который донимал ее проявлением своей любви и готов был отдать за нее, как он выражался, все, вплоть до папашиной профессорской квартиры и собственного "Москвича". Она его давно послала бы к черту, этого лоботряса и стилягу Васеньку Кокорева, но Соловьев - а ему она по ряду причин должна была подчиняться безоговорочно - велел ей придержать мальчишку около себя.
      Вечером ей обязательно нужно было отделаться от Васи. Ей предстояла встреча со своим новым знакомым - инженер-полковником Николаем Александровичем Семиреченко, приехавшим в Советабад по делам службы из Киева.
      Вася Кокорев явился в зеленых брючках, в цветастой импортной ковбойке с букетом чайных роз. Татьяна одарила его манящей улыбкой и тоном искреннего сожаления произнесла:
      - Ах, Вася, я так огорчена, так огорчена. Мне хотелось провести с вами весь сегодняшний вечер, но заболела дежурная сестра, а у нас тяжелый больной, который признает или ее, или меня. И мне придется сегодня дежурить. Если можете, отвезите меня в госпиталь, а завтра ровно в пять мы встретимся здесь на водной станции.
      Вася, как говорится, скис. Он рассчитывал сегодня вечером повести решительную атаку на эту "роскошную блондинку", как он охарактеризовал ее вчера, хвастаясь еще не одержанными победами перед своими собутыльниками. Он посадил Татьяну в "Москвич". Не доезжая до госпиталя, она попросила остановить машину и сказала:
      - Дальше я пойду пешком. Вы знаете, наши санитарки - любительницы посплетничать.