Береговая операция

      - Что же ты мне раньше не сказала?! - встревожилась мать и побежала в Васину комнату.
      - Что с тобой, мальчик мой, почему ты так рано вернулся? Почему ты лежишь одетый?
      - Не приставай, мама, - ответил Вася, не поднимая головы.
      - Пойдем в комнату, у нас гости - Эльмира Гаджиевна с мужем и Фируза Касумова.
      - К чертям твою Фирузу! Оставь меня в покое.
      - Не смей грубить матери, паршивый мальчишка, - умиротворяющим тоном сказала Анна Марковна, уселась рядом с Васей на тахту и стала ладонями щупать его лоб: не температура ли.
      - Ну, так и есть, голова горячая, как огонь, простудился! Я так и знала, что этим кончится. Сумасшедшая езда на "Москвиче" не доведет тебя до добра. Я сейчас врача вызову.
      - Мама, я прошу тебя, оставь меня в покое, - Вася отвернулся к стене.
      Анна Марковна опасливо поднялась с тахты и вышла из комнаты сына. Она хотела было направиться к гостям, но решительно вошла в кабинет мужа.
      В большом кабинете было полутемно. Настольная лампа бросала пучок света на письменный стол, за которым Юрий Максимович Кокорев разглядывал через лупу какую-то удивительно яркую бабочку. Он даже не поднял головы, когда вошла жена.
      - Юра, - окликнула его Анна Марковна, - пойдем со мной.
      - Аннушка, милая, я работаю и очень занят. Честное слово, твои гости интересуют меня не больше, чем...
      - Юрий Максимович, - провозгласила Анна Марковна металлическим голосом, - у нас заболел сын. - Этот голос у нее появлялся всегда, когда ей приходилось спорить с мужем о Васе. Она была твердо убеждена, что Юрий Максимович относится к мальчику несправедливо и жестоко и вообще не склонен выполнять своего отцовского долга перед ребенком.
      - Что с ним такое стряслось? - поднял голову Юрий Максимович.
      - Он весь пылает, пойдем, посмотри.
      Профессор нехотя поднялся с места и пошел в комнату сына.
      - Да, температура, - потрогал он лоб сына. - Какой ты, однако, батенька, хлипкий. Летом простудиться это тоже нужно уметь. Но думаю, ничего страшного. Перегрелся на солнце или наездился по ветру. Дай ему аспиринчику или крепкого чайку с малиной, - обратился он к жене, - и до утра все пройдет.
      - Надо немедленно вызвать врача, - категорически заявила Анна Марковна.
      - Ну уж, матушка, врачи - это по твоей части. Хочешь - вызывай. А я лично к ним еще в жизни ни разу не обращался, чем и горжусь.
      И Юрий Максимович спокойно ушел в свой кабинет.
      - Мама, я прошу тебя, не надо никаких врачей, - проговорил Вася. - Папа прав, я, наверное, перегрелся на солнце. Пришли мне чаю и, если у тебя есть таблетка снотворного, дай. Иди, пожалуйста, к твоим гостям, неудобно их оставлять.
      - Хорошо, - сказала Анна Марковна, а про себя решила, что утром обязательно вызовет врача. Ее материнское сердце было полно тревоги, хотя, скорее всего, это была даже не тревога, а привычка. Анна, Марковна любила своего сына слепой материнской любовью. В нем она видела и смысл жизни, и искупление всех своих маленьких женских грехов. Когда они поженились с Юрием Максимовичем Кокоревым, они были очень молоды, и жизнь ей представлялась в неопределенном, но розовом свете. Юрий Максимович окончил естественный факультет. Еще студентом он специализировался в энтомологии и проявил незаурядные способности в исследовательской работе.
      С веселой, смешливой студенткой Анечкой Нестеровой Кокорев познакомился в лаборатории, где она прилежно разглядывала многочисленные коллекции. Ему понравилось, как эта полная, румяная девушка по-детски шептала мудреные латинские названия бабочек и беспомощно озиралась большими голубыми глазами. Чувствовалось, что ей трудно удержать в памяти имена обитательниц стеклянных ящиков.
      Он помог ей, сообщив им самим изобретенную систему запоминания. Потом как-то получилось, что в следующий раз они вышли из лаборатории вместе, и он по пути очень интересно и увлекательно рассказывал об экспедициях. Они стали встречаться, и Юрий как-то пригласил Аню принять участие в небольшой экспедиции, которую возглавлял он сам, о чем не преминул сообщить с гордостью. Она согласилась. Это было чудесно. Бродить с сачком по горам, поросшим вековыми самшитовыми деревьями, выходить на лесные лужайки с нетронутой изумрудной травой, а потом сидеть у костра и слушать, как Юрий рассказывает про бесчисленных мошек, слетающихся на огонь, описывает характер и повадки каждой из них.
      Вскоре они поженились. Первые несколько лет у них не было детей. Анечка работала лаборанткой на той же кафедре естествознания, где Юрий Максимович, уже доцент, вел курс энтомологии. С весны он уезжал в экспедиции, и Анечка оставалась одна, собирая у себя дома, как она их называла, "девишники". Квартира у них была большая. Подружки привили Анечке вкус к дорогим вещам и туалетам. Кокорев посмеивался над ее страстью к приобретениям, но охотно прощал ей это.
      Сам он был человекам малоприспособленным к житейским делам, но, признаться, ему нравилось возвращаться из далеких экспедиций, после ночевок в шалашах, в уютную квартиру, которую Анечка обставляла на свой вкус.
      Жена как-то попыталась покуситься на его кабинет, где громоздилась грубая полка с книгами, а в углу на некрашеном деревянном столе вечно валялись обрывки картона, стекло, жестянки с отвратительно пахнущим клеем: Юрий сам мастерил ящики для коллекций. Он мягко, но уверенно запротестовал, и тогда они нашли компромиссное решение: Анечка приобрела в комиссионном магазине роскошный письменный стол, водрузила на нем бронзовый чернильный прибор со львом, вздыбившимся на задние лапы, медную настольную лампу, и подыскала в тон столу два тяжелых книжных шкафа.
      В шкафах уместилась только часть книг, остальные остались на полках. Деревянный стол, стоявший в углу просторного кабинета, Кокорев вынести не разрешил. После этого "покушения" его кабинет был объявлен заповедником. Это остроумное слово нашла Анечка. Доступ сюда с метлой и тряпкой получила только Григорьевна - женщина неграмотная, но отлично разбиравшаяся в характере и привычках своего хозяина.
      На восьмом году супружеской жизни у них родился сын Вася. Отныне Анна Марковна стала только матерью. Лабораторию она, конечно, бросила, и когда Кокорев спустя года три после рождения ребенка намекнул ей, что, может быть, лучше мальчика воспитывать в детском садике, а ей вернуться в лабораторию, так как у нее все-таки диплом, она ответила, что будет растить сына. И она растила его.
      Ребенок ни в чем не знал отказа. Малейший каприз его исполняли немедленно. Кокорев, признаться, тоже очень любил своего первенца, но был занят и мог уделять ему только крохи своего времени. Однако, когда малыш вскарабкивался к нему на колени и, тыча пальчиком в стеклянные крышки ящиков с бабочками, начинал спрашивать - "это кто, а это кто?" и потом, смешно коверкая слова, повторял за отцом названия, Юрий Максимович испытывал огромную радость.
      А потом Вася пошел в школу. Учился он неважно. Анна Марковна безумно боялась всяких детских болезней, ей без конца мерещились эпидемии. И стоило мальчику чихнуть, как он на целую неделю оставался дома и в школу не ходил. А к концу учебного года появлялись всякие репетиторы, и мальчишку перетаскивали в следующий класс. В десятом классе Вася куда лучше разбирался в расцветках модных галстуков, марках коньяков и фигурах девушек, нежели в синусах, косинусах и таблице Менделеева. Но опять помогли репетиторы и авторитетное имя профессора Кокорева, которым умела при случае щегольнуть Анна Марковна. Васе даже удалось поступить в медицинский институт, но, проучившись с грехом пополам два года, он понял, что медик из него не получится, и перемахнул на филологический. Но и здесь его не увлекли ни Гораций, ни научная грамматика. И он вдруг возымел стремление к иностранным языкам.
      Это стремление имело в своих истоках не немецкие глаголы, а смазливое личико Леночки Астаховой, единственной дочери какого-то деятеля торговли. Леночка одевалась во все заграничное и умела, как она сама выражалась, "глотать" коньяк так ловко, что за ней не могли угнаться ее друзья, молодые прощелыги, завсегдатаи частых вечеринок в доме Астаховых, где Леночке была предоставлена полная свобода действий. В институте иностранных языков Леночке учиться было сравнительно легко, потому что она унаследовала от своей матери не только свободу взглядов, но и французский язык. Покойная ее бабушка была в свое время бонной в семье крупных богачей, удостоенных дворянского звания. Мать ее появилась на свет случайно, во всяком случае о дедушке в семье Леночки никогда не говорилось. И маман, как называла Леночка мать, осчастливила папу тем, что вышла за него замуж.
      Торговому деятелю нравилось иметь жену, говорящую по-французски, тем белее, что эта жена умела принять в доме нужных гостей и в те времена, когда Астахов, в счастливые для него годы нэпа, держал собственный комиссионный магазин, и после, когда он вынужден был перейти на поприще кооперативной торговли.
      Здесь, в доме у Леночки Астаховой, Вася понял, что такое "красивая жизнь". Здесь можно было пить до утра, танцевать в темноте, не зажигая света. Здесь можно было сразиться в покер и преферанс, причем папаша Астахов охотно принимал участие в этих развлечениях молодежи, пока ревнивая супруга, перехватив его слишком нежные взоры, обращенные на Леночкиных подруг, не уводила его в другую комнату. В командировки "маман" мужа одного не отпускала. И тогда для Леночки наступало раздолье. Здесь Вася узнал впервые и вкус анаши.
      Слухи о вечеринках в квартире Астаховых дошли до институтского комитета комсомола, но Леночка, как она выражалась, была беспартийная, академических хвостов у нее не было, и на этом основании она заявила, что никто не имеет права вмешиваться в ее личную жизнь.
      Вася был комсомольцем. Он вступил в комсомол еще в школе. С ним произошел крупный разговор в комитете комсомола. Вася покаялся, обещал исправиться. И продолжал свое. В последнее время Вася вообще не бывал в институте, а когда бывал, ребята замечали, что сидит он сонный, с осоловелыми глазами, уставившись в одну точку. На консультациях отвечал на вопросы невпопад. Ребята думали, что он заболел. А дело тут было в анаше и Леночке Астаховой. Отец Леночки уезжал в длительную командировку в Москву, Ленинград и Ригу, мать - с ним. И Леночке тоже захотелось прокатиться с родителями. Ведь Рига - это почти Европа. Нашлись добрые врачи, которые засвидетельствовали, что у Елены Астаховой острое малокровие и нервное переутомление. И ей в институте был предоставлен длительный отпуск.
      Вася затосковал без веселых встреч, без Леночки, впервые открывшей ему тайны женских ласк, и нашел утешение в анаше. Друзья познакомили его с человеком, у которого можно было всегда купить несколько порций анаши. Это был вахтер водной станции Худаяр.
      Как-то заглянув к Худаяру с двумя приятелями, Вася заметил выходившую с водной станции рослую, красивую блондинку. Она произвела впечатление на юнцов, и, видимо, сама почувствовав это, чуть улыбнулась, кокетливо повела в их сторону глазами и, произнеся мелодичным голосом "до свидания, дядя Худаяр", удалилась.
      - Кто это? - спросил Вася у старого анашиста.
      - Татьяна. Хорошо прыгает. Хорошо плавает, - односложно отвечал Худаяр.
      - Познакомь меня с ней, - попросил Вася.
      - Зеленый еще. Ничего не выйдет, - скептически заметил Худаяр. Начальник Садыхов за ней ухаживает, тоже ничего не выходит.
      Самолюбие Васи было задето, а тут еще подзуживали дружки. "Все равно познакомлюсь", - сказал он ребятам. В данном случае он надеялся на один, как он считал, неотразимый аргумент. Анна Марковна месяц назад осуществила его заветную мечту. После длительной атаки на Юрия Максимовича она добилась, что Васе был куплен "Москвич". Вася научился уже резво водить машину и даже как-то раз прокатил маму по городу и отвез отца в институт, убеждая его по дороге, что обязательно летом с ним поедет на своем "Москвиче" в экспедицию, во что профессор, судя по его скептической улыбке, конечно, не поверил.
      Вася представлял себе во всех деталях роскошное зрелище, как он встретит на собственном "Москвиче" вернувшуюся из Риги Леночку. Но сейчас облик этой "классной блондинки", как отозвался о ней друг Васи Толик-саксофонист из джаз-оркестра, заслонил все.
      Знакомство состоялось. Татьяна Михайловна не отказала в любезности сообщить Васе, что вода очень теплая, рекомендовала ему искупаться и даже снизошла до того, что разрешила отвезти ее на "Москвиче" в Дом офицеров на репетицию.
      "Парень пригодится, приручи его", - сказал ей Соловьев, которому Татьяна сообщила об этом знакомстве.
      И Татьяне Остапенко не стоило большого труда влюбить в себя молодого повесу...
      Анна Марковна вернулась к Васе в комнату, неся на подносе стакан чаю, тарелочку с пирожным и таблетку аспирина.
      - Выпей, сыночек, пожалуйста, тебе станет лучше, а утром я попрошу заехать доктора Львова, пусть он тебя посмотрит, ты мне очень не нравишься в последнее время.
      - Ладно, - буркнул Вася, - ты меня больше не трогай, может быть, я засну.
      Анна Марковна ушла. Вася отхлебнул чай, но он показался ему противным. Нехотя он поднялся с тахты, подошел к книжному шкафу, открыл его и извлек из-за стопки журналов початую бутылку коньяку. Пустого стакана под руками не оказалось, он отпил из горлышка добрую половину бутылки, погасил свет и, не раздеваясь, только сбросив с себя туфли, улегся на тахту.
      Всю ночь Васе мерещились кошмары. В комнате около мертвого Худаяра танцевала Леночка, разбрызгивая вино из поднятого вверх бокала. Такой он ее видел на последней вечеринке. Потом Леночка сменилась Татьяной, раскачивающейся на упругом трамплине. Вот она взлетела, разведя руки, но в воду упала не она, а он, Вася. Он нырнул, не мог выплыть и задыхался. Проснулся Вася весь в холодном поту. В окно светило яркое солнце. Он не сразу понял, где он и что с ним происходит Но постепенно вспомнил все, что случилось накануне, и в его сердце забрался противный липкий страх. Вася пытался отогнать его от себя, вспомнил, как Татьянин деверь сказал: "Держи язык за зубами и не дрейфь". "Он же сам свалился и свернул себе шею", пытался успокоить себя Вася.
      В комнату влетела мать. "Васенька, ты уже встал? Очень хорошо. Пойди в ванную, умойся. У нас доктор Львов, он хочет тебя посмотреть".
      Вася покорно пошел умываться. Больше всего он сейчас боялся остаться один.
      Доктор Львов, невысокий, полный, подвижной человек, в старомодном пенсне, завсегдатай семьи Кокоревых, быстрыми шагами вошел в комнату и, приговаривая заученные на всю жизнь "посмотрим, посмотрим, уверен, что ничего серьезного", заставил Васю снять рубашку и стал внимательно его выслушивать. Потом, несколько раз прочертив кончиком ногтя по Васиной груди, внимательно посмотрел на багровые следы и заключил: "Ничего серьезного, но переутомление. Я бы рекомендовал вам, дорогая Анна Марковна, увезти его на бархатный сезон в Сочи. Там очень хорошо. Я сам туда собираюсь в сентябре и могу за ним понаблюдать. Да и вам не мешает перемена климата, полнеть изволите, а вам не к лицу, обаятельнейшая!"
      - Александр Михайлович, но ведь в сентябре у Васи занятия начинаются.
      - Отсрочку оформим, отсрочку. Пришлите его в поликлинику, и мы все сделаем как надо.
      Анна Марковна пошла проводить врача. Григорьевна принесла Васе завтрак. Только сейчас Вася почувствовал, что основательно проголодался. Он с аппетитом; поел свое излюбленное блюдо - яичницу с колбасой, выпил стакан какао и закурил. По телу разлилась приятная, сытая теплота. Ночные страхи уже казались несерьезными. Дома сидеть не хотелось. Время близилось к полудню. Вася уже подумывал о том, не спуститься ли ему, завести "Москвич" и прокатиться по городу, как в комнату вошла Григорьевна и сказала, что его зовут,
      - Кто? - спросил Вася и вдруг почувствовал, как у него оборвалось сердце, в голове промелькнуло: "за мной пришли, дознались про Худаяра".
      - Какая-то твоя знакомая по телефону зовет, - равнодушно ответила Григорьевна.
      "Здравствуйте, Васенька! Как вы себя чувствуете - услышал он голос Татьяны..
      - Танечка, вы?
      - Нет, не я, а та, с которой вы собираетесь уехать, на край света.
      - Я себя чувствую совсем неплохо. Я так рад, что вы мне позвонили.
      - Я не могла быть спокойной, все время тревожилась о вас, вы так плохо вчера вечером выглядели. А тут еще мой деверь, Петр Афанасьевич, позвонил и велел извиниться за него перед вами. Он вчера с машины сошел и даже не поблагодарил вас за розыск злосчастного пропуска. Да, пропуск-то я нашла. И знаете где? Никогда не догадаетесь. Потом скажу, милый. Подождите одну минуту, - зашептала она в трубку, - здесь проходят люди, а мне вам нужно еще что-то очень важное сказать. Вы слушаете меня? Вы сегодня вечером должны со мной отметить маленькое торжество. Какое? Сейчас не скажу. В восемь часов за углом у госпиталя вы будете ждать меня?
      - Конечно, буду! - воскликнул Вася.
      - Только без машины, - предупредила Татьяна. - Мы пойдем в одно место и задержимся, вам некуда будет машину поставить. Хорошо?
      - Конечно! - ответил Вася.
      В трубку донесся шепот: "Целую тебя, милый", и послышались прерывистые гудки отбоя,
      Вася был вне себя от счастья. Ему хотелось петь, смеяться. Он влетел в комнату матери, обнял ее и закружил. Анна Марковна даже растерялась от неожиданности.
      - Что это с тобой, сыночек?
      - Я просто очень рад, мамочка, что мы вместе поедем в Сочи. Мне так хотелось там побывать вместе с тобой. Ты ведь у меня такая молодая. Я буду за тобой ухаживать, и все будут завидовать, что у меня такая интересная дама.
      Анна Марковна растаяла от сыновней ласки, а Васе именно это и нужно было.
      Кататься на "Москвиче" расхотелось. Вася лежал на тахте и мечтал о свидании с Татьяной. "Звонил Татьянин деверь, извинялся. Значит, все хорошо и страхи напрасны".
      Только сейчас он вспомнил, что у него в кармане лежит пачка денег. Он вытащил и пересчитал их - две тысячи восемьсот рублей. У него никогда не было столько карманных денег. "Можно не клянчить у матери сторублевки и не стрелять десятки у товарищей", - подумал Вася.
      Чингизов, Денисов и Акопян стояли в дверях, глядя на труп Худаяра.
      - Спугнули и опоздали, - коротко бросил Чингизов.
      - Товарищ майор, я старался действовать как можно осторожнее, - убитым голосом произнес Сурен Акопян.
      Не отвечая ему, Чингизов приказал Денисову погасить фонарь. Денисов выключил фонарь, и комната погрузилась в темноту, освещаемую только лунным светом, пробивавшимся через окно.
      - Вот что, - сказал Чингизов. - Вы, Акопян, останетесь здесь, в доме. Вы Денисов, пройдете к дороге, Если случится милицейский патруль, оставьте его при себе. К дому никого не подпускайте, могут затоптать следы. Самое лучшее, если до поры до времени никто не будет знать о происшествии и никто не заметит вас, Я вернусь через час.
      Чингизов помчался в город, к Любавину. Он коротко доложил ему о происшедшем и, заключая свой доклад, сказал:
      - Я виноват. Я не должен был пускать по следам Худаяра молодых оперативников.
      Любавин молчал. А Чингизов страшно не любил когда молчал Любавин, уж лучше бы он обругал его. Любавин поднял трубку, набрал чей-то номер:
      - Здравствуйте, товарищ капитан. Что слышно о пальто, украденных у Азимова? Следы ведут к Гасану? Кто это? Барыга, скупщик краденого? Ясно. Верные следы? Так. Тогда вам придется поручить немедленно одну или даже две операции. Понимаю. Сейчас договорюсь с вашим непосредственным начальством.
      Любавин дал отбой, набрал новый номер и вызвал к телефону начальника отделения милиции майора Мехтиева. Он сообщил ему, что нуждается в помощи капитана Рустамова. Получив согласие, он попросил майора немедленно направить к нему Рустамова.
      Через несколько минут в кабинете Любавина прозвучал четкий рапорт:
      - Капитан Рустамов прибыл по вашему приказанию.
      Несмотря на свой молодой возраст, Рустамов успел завоевать славу одного из опытных работников уголовного розыска. Демобилизованный лейтенант, прошедший со своей разведротой боевой путь от предгорий Кавказа до Польши, Рустамов после демобилизации пришел по комсомольской путевке в органы милиции. Он отлично зарекомендовал себя, раскрыл ряд сложных преступлений и, в частности, последнее нашумевшее дело - ограбление ювелирного отдела Универсального магазина.
      - Садитесь, товарищ капитан, - пригласил Любавин. - Так, что это за барыга Гасан и откуда уверенность, что пальто у него?
      - Нам известно, что Гасан намекнул одному из своих толкачей, сбывающих его товары, что у него имеется пара отличных габардиновых пальто. Толкач пальто не взял, сказав, что понедельник не торговый день, пусто на майдане и закрыты комиссионки. Следовательно, пальто попали к Гасану в воскресенье и примерно в середине дня. Если бы с утра - он успел бы их перепродать. Кроме того, в воскресенье в середине дня к Гасану приходил какой-то хромой человек в морской фуражке. Имя его мне установить пока не удалось,
      - Уверены вы в том, что пальто у Гасана?
      - На девяносто процентов, товарищ полковник.
      - А на остальные десять? - улыбнулся Любавин.
      - В нашем деле надо всегда оставлять десять процентов в резерве. Так меня учил мой командир разведроты капитан Доценко.
      - Что ж, капитан Доценко был, пожалуй, прав, - заметил Любавин. - И все-таки имеется ли у вас законное основание, чтобы произвести обыск у Гасана?
      - Да, - коротко ответил Рустамов, - у нас есть и другие поводы побывать у него в гостях.
      - Тогда определяем первую задачу, - сказал Любавин - Вы производите обыск у Гасана, актируете и
      забираете вещественные доказательства, Гасана подвергать аресту не нужно. Но обязательно нужно установить, кто ему сбыл эти пальто. Ясно?
      - Так точно.
      - Это, так сказать, малая задача, - продолжал Любавин. - А главное заключается вот в чем: Худаяр Балакиши оглы убит в своем доме в Гюмюштепе. Там сейчас находятся наши сотрудники. Мы снимем их оттуда, как только там появитесь вы и ваши люди. Вам нужно успеть до первой зари быть на месте, тщательнейшим образом взять все до единого следы, и только тогда пригласить понятых и снова повторить осмотр и обыск, в общем, все, что полагается. Тогда уже огласки не бойтесь. Наоборот, независимо от результатов, нужно, чтобы дело стало немедленно ясным для окружающих. Ничего не буду иметь против, если эксперт при осмотре трупа в присутствии понятых и любопытных, которые, надо полагать, к этому времени соберутся, узнав о покойнике, выдвинет примерно такую версию - накурился анаши, не удержался на костылях, упал и сломал себе шею. Вы меня поняли, товарищ Рустамов?
      - Так точно.
      - Результаты обеих операций докладывайте сюда - мне и майору Чингизову. Вопросы ко мне есть?
      - Никак нет. Все ясно. Разрешите, идти?
      - Да, желаю удачи, товарищ капитан.
      Рустамов козырнул и вышел.
      Заметив растерянный взгляд Чингизова, Любавин спросил его:
      - Вы что-то хотите мне сказать, товарищ майор?
      - Разрешите спросить, товарищ полковник, - вы нас отстраняете от этой операции?
      - Да, - ответил Любавин. - А почему, собственно говоря, Комитет государственной безопасности должен интересовать какой-то уголовник, квартирный вор и анашист? Милиция, друг мой, только милиция должна заниматься такими делами. И я уверен, что капитан Рустамов отлично с этим делом справится. Вы поняли меня, товарищ майор? Именно сейчас ни в чем и никак не проявлять себя... А вот одна твоя фраза, Октай, - переходя на ты, сказал Любавин, - мне очень не понравилась.
      - Какая фраза, Анатолий Константинович?
      - А вот когда ты сказал: "Я виноват, я не должен был пускать по следам Худаяра молодых оперативников". А у тебя, когда ты был молодым оперативником, не было ошибок? Хорош бы ты был сегодня, если бы мы тебя тогда не пускали по всяким следам, несмотря на молодость и несмотря на ошибки! А у нас с вами дел хватит. Факты будут добыты, а вот выводы из фактов, правильные выводы, - этого за нас никто не сделает. А сейчас выезжайте на место, дождитесь Рустамова, забирайте своих людей и, если еще останется время, спать. Утро вечера мудренее.
      Скупщик краденого Гасан не очень охотно пустил к себе непрошенных гостей. Капитан Рустамов и участковый уполномоченный Гусейнов зашли в его квартиру,
      - Будем обыскивать, - коротко сказал Рустамов, - Настаиваешь на свидетелях?
      - Двум честным людям никогда не нужны свидетели, - прошамкал Гасан. Что хочешь найти?
      - Сказать?
      - Скажи.
      - Ничего, кроме двух габардиновых пальто, которые ты по случаю купил в воскресенье.
      - Золотые слова, товарищ начальник, именно по случаю. Выручил человека из беды. Пришел, уговаривает: знакомые заболели, на курорт лечиться едут, деньги нужны. Купил, пусть, думаю, полежат, может быть, заработаю на них полсотни. Много ли старику нужно?
      - У кого купил?
      - Есть такой Худаяр Балакиши оглы, почтенный человек, моряк, капитан. Фуражку с золотым гербом носит.
      - Твой старый знакомый?
      - Мы с ним были знакомы до войны, потом раззнакомились.
      - Ну, вот что, - перешел к делу Рустамов. - Давай пальто, получай официальную расписку. Пальто надо вернуть тому, у кого они украдены.
      - Украдены? - спросил Гасан. - А я за них две с половиной тысячи заплатил, последние сбережения отдал. Кто же теперь вернет эти деньги бедному старику?
      - Аллах! - ответил Рустамов. - Впрочем, если тебя наша официальная расписка не устраивает, позовем понятых, составим протокол, начнем следствие.
      - Не хочу утруждать таких занятых людей, как вы, - прошамкал Гасан. Итак не поленились, ночью ко мне пришли.
      Нырнув за ситцевую занавеску, отгораживающую угол комнаты, он, тяжело сопя, начал там возиться, а немного спустя появился, неся на вытянутой руке два пальто.
      В третьем часу утра на асфальтовом шоссе в Гюмюштепе, невдалеке от домика Худаяра, остановилась машина, на которой приехали капитан Рустамов, его помощник Керимов и судебно-медицинский эксперт Петров. Чингизов обменялся с Рустамовым несколькими словами и, прихватив с собой Денисова и Акопяна, уехал в город.
      Рустамов и его спутники, дождавшись рассвета, не входя пока в дом, принялись тщательно изучать следы. У большого карагача Рустамов остановился, осмотрел след и сказал: "Москвич". От следа машины к дому вели два следа.
      Судя по размеру туфель и - глубине отпечатка, они принадлежали крупному, грузному человеку. Вторые следы были оставлены новенькими чехословацкими босоножками. Обладатель босоножек шел не рядом, а сзади человека в туфлях, и босоножки иногда ступали по следам, оставленным туфлями. Эти следы потом повторились в комнате, где лежал труп Худаяра.
      Эксперт бережно собрал валявшиеся рядом с трупом документы умершего. Осмотр трупа заставил эксперта: задуматься. Худаяр был, конечно, убит. Смерть наступила от перелома шейного позвонка. Удар был нанесен сзади. Но чем? Не было типичных следов, оставляемых, тяжелым предметом. На коже прослеживалась узкая полоска кровоподтека толщиной в большой палец. Такой кровоподтек оставляет, например, удар эластичной резиновой трубкой. Но трубкой нельзя переломить шейный позвонок у взрослого и довольно крепкого человека, каким был убитый. Так эксперту и не удалось решить загадку, как был убит Худаяр. Но то, что он был убит, не оставляло, разумеется, никаких сомнений.
      - Кажется, все, - резюмировал Рустамов.
      Усевшись в машину, они подъехали к сельскому милицейскому пункту, послали милиционера разбудить председателя сельсовета, и вскоре у домика Худаяра уже собралась толпа сельчан. Они с любопытством наблюдали, как Рустамов и его помощники осматривали все вокруг. Эксперт, предупрежденный Рустамовым, повторно осмотрел труп убитого и громогласно констатировал, что покойник, по всем признакам, накурившись, анаши, уронил костыль, который валялся рядом с трупом, и, потеряв равновесие, упал, ударился о край стола и сломал себе шею.
      Внимание Рустамова привлекла какая-то женщина с ребенком на руках, что-то оживленно рассказывающая жительницам Гюмюштепе. Улучив момент, он незаметно отозвал ее в сторону и спросил, что такое она рассказывает. Словоохотливая женщина во всех подробностях сообщила, как она возвращалась из города на электричке, а потом села в попутную машину, и та подвезла ее до дому.
      - Так вот, этот Худаяр в машине из города ехал, и я рядом с ним сзади сидела. Он слез, заплатил, потом у ресторана на пляже высокая русская красивая женщина тоже слезла и тоже заплатила...
      - Какая женщина? - поинтересовался Рустамов.
      - Очень высокая, светлые волосы, красивая. Только злая.
      - А ты что, с ней разговаривала? - спросил Рустамов.
      - Разговаривала? Стану я с посторонними людьми разговаривать! - сказала женщина.
      - Откуда же ты знаешь, что она злая?
      - Я с ребенком ехала, вот с ним, с Эльханчиком, а она даже ни разу не повернулась. А добрая женщина всегда обернется к ребенку.
      - Ну, а дальше что?
      - А дальше ничего. Доехала, дала шоферу деньги, слезла и домой пошла.
      - А шофер какой из себя был?
      - Ай, киши, ты тоже спрашиваешь! Разве порядочная женщина станет рассматривать постороннего мужчину!
      Поручив председателю сельсовета и участковому милиционеру позаботиться о трупе, так как покойник был одинок и родни не имел, Рустамов со своими помощниками отбыл в город. Спустя некоторое время он докладывал полковнику Любавину и майору Чингизову результаты.
      Любавин слушал его, не перебивая, и только делал карандашом краткие заметки в своем большом настольном блокноте. Записав слово "Москвич", он дважды подчеркнул его. Когда Рустамов кончил доклад, Любавин спросил:
      - А что вы можете сказать об автомашине, на которой, как вы предполагаете, приезжали к дому Худаяра преступники?
      - "Москвич", новый. Приобретен не более месяца-двух назад. Водитель его или неопытный, или очень нервничал, а скорее всего и то и другое.
      - Доказывайте! - коротко заметил Любавин.
      - Покрышки "Москвича" не имеют следов износа, значит, машина очень мало находилась в эксплуатации. Машина не оставила также никаких следов масла и горючего, значит, заводская подгонка еще не разболталась. Машина до дома шла сравнительно уверенно, но тормознули ее резко. Так делают молодые водители. Возвращаясь, машина немного восьмерила, значит, водителъ или был нетрезв или нервничал.