И вот я уже в финале. Последний забег. Позади долгая жизнь и, самое главное, терпимое отношение к таким понятиям, как чье-то недоброжелание, зависть и даже репутация (которая по Владимиру Ивановичу Далю означает: добрая или дурная слава человека). Где слава? Конечно, среди людей, проще сказать: в общественном мнении. Читатель и без меня знает: нет человека, прожившего жизнь без доброго поступка, как нет и такого, который уберег бы себя от греха.
      А случилась со мной такая история. Это было лет двадцать пять назад: я работал спецкором "Комсомольской правды". Был не лучше других газетчиков, а в чем-то, надеюсь, и не хуже: курить - курил ("беломор"), зато не пил совсем. Вся редакция языком: "ц-ц-ц". За моими плечами к 1975 году - десятки (если не сотни) публикаций. Уже есть то, что называется в газетах: имя. Начальство (партийно-комсомольско-советское) относилось ко мне сдержанно и с опаской. Что и требовалось профессиональному журналисту для самоуважения. Благодать.
      Кому пересек дорогу, на чей наступил мозоль - не знаю, не ведаю. Могу только предполагать, но под себя догадки не подстелишь: мягше спать не будешь. Правда, коллеги говорили, что пером обладал "остреньким" (по тем временам), а сегодня, куда ни плюнь - на лезвие судебного иска попадешь.
      И вот, представьте, у меня - ни одного опровержения. Витают слухи о неуязвимости удачливого корреспондента. Еще немного, и возникнет легенда: заколдованный. "Секрет" знает. Действительно знал: табу на вранье и точно просчитывать ситуацию, да еще "не покупаться, не продаваться". Как это просто сказать и как трудно сделать! Соблазнов - тьма. А нынче еще больше.
      Правда, в то время газеты опровержений с извинениями вообще не публиковали. Лафа! Критика любого человека (от рядового до начальства не всякого ранга), и они тут же лишались голов. Помалкивали: себе дороже было. Но уж коли прокалывался газетчик, давали пона-прасну обиженному небольшое интервью в той же газете на нейтральную тему: вот и вся сатисфакция. И он восстановлен в общественном мнении ("рыбку съев"), да и газета чиста ("на кол не сев"). Честь героя и журналиста с газетой - копейка. Все довольны.
      Демократия по-советски.
      Теперь вызываю огонь на себя: вдруг звонок в кабинете. Беру трубку. А был у нас в "Комсомолке" тогда главным редактором господин: когда он звонил сотруднику, начинал не с "добрый день", или с "привет!", а еще короче: "Кто?" Просто и со вкусом. Я, конечно, его отучил, однажды ответив: "Тебе коротко или автобиографию?" Он смутился, замолчал секунд на двадцать и, ничего не придумав, повесил трубку. И лично ко мне больше так не обращался, начиная телефонный разговор с приветствия. Он считался у нас "воспитуемым". Нашего Главного мы и по голосу, и по стилю всегда узнавали, а уж кому везло, то по "кто?" - безошибочно. Оч-чень культурным был наш "водила".
      На сей раз, уже перевоспитанный, он мне говорит (с дрожанием в голосе): "Валя... (меня обычно в редакции так звали, а не Валерой, как некоторые, а тут он поправился)... Валерий, зайди-те ко мне сейчас, я вас жду!" Понял: чем-то встревожен. Уже на "вы", а не на "ты", как обычно. Пошел, тем не менее, неторопливо, своим привычным "ходом": терпеть не мог спешащих и суетливых журналистов. Уже шагая по длинному редакционному коридору, заметил: коллеги, идущие навстречу, отводят глаза, а перегоняющих - нет. Они "что-то" уже знают или догадываются по бегающим глазам шефа? Глаза - враг Главного, когда ему не друг, о чем всем нам (кстати, и ему) известно.
      Пришел к Главному. Присаживай-тесь. Присел, слушаю. Треснувшим голосом: "Валерий, тут пришла, понимае-те, "телега" в Центральный комитет, а уж они нам". Молчу. "Иди-те к себе в кабинет, прочитайте и напишите объяснение. Кому? На мое имя и в Цека. Обстоятельно, чтобы потом нам легче было выпутываться". Я взял письмо, пробежал содержание. Смею заверить вас, читатель, это был первый донос на меня за пятнадцать лет работы в "Комсомольской правде" и за тридцать лет - в центральной прессе. Интересно!
      Документ точно процитировать не смогу. Вспомню своими словами: ваш спецкор Аграновский, находясь по службе в Ярославле с такого-то дня по такой-то, жил в отдельном номере гостиницы. Каждую ночь он устраивал "оргии и попойки" (это я запомнил) в обществе молодых неизвестных женщин и мешал ночами шумом всем отдыхающим "советским труженикам на этаже". В подписях полный синклит: от администратора, дежурного, директора гостиницы до первых секретарей обкомов партии и комсомола, да еще подписи (с домашними адресами) пятнадцати "тружеников и тружениц этажа". Затем печать. Дата. И резюме: просим принять партийные и административные меры к вашему сотруднику - алкоголику и развратнику, а нас - известить.
      Серьезный документ. Такой "телеге" многие позавидуют. Я подумал и сказал Главному, что сделаем так: в кабинет к себе не пойду, дай лист бумаги, а я тебе объяснение. Написал за считанные секунды. Положил перед Главным. И ушел. Чтобы он насладился всласть и в одиночестве. По всем законам драматургии сделаю перерыв, а уж потом любознательный читатель узнает финал. Но с одним джентльменским соглашением: в конец моего повествования не заглядывайте (как в детективах): сами себе испортите сюрприз. И получится, как в старом анекдоте: "Дядя, дай рупь!" - "Не дам, хочу дочитать детектив". - "Тогда знай, дядечка: убийца - бухгалтер!"
      Продолжим серьезный разговор. Тема наша - препротивная. Об этом, не мешкая, предупреждаю читателя. Для начала нам придется "компро" сложить с кратким нехорошим словом (нет-нет, не до такой степени!), но с единственной и важной целью - ощутить брезгливость: "мат". Получите искомое. А если бы с "мисс", то мы имели "компромисс", который куда продуктивнее войны "матов", но - увы!
      Природа компромата, о которой мы сейчас поговорим, еще задолго до своего торжества над обществом, достигшего нынче лавинный характер, в основе рождения имела три непременных условия или три причины (воистину, Бог троицу любит!), а проще сказать, три реальных источника (как у марксизма, не к ночи помянутого).
      Первым источником назову злонамеренно придуманную или созданную клевету. Вопроса о том, как относиться к клевете и лжи, у нас с вами, надеюсь, не будет: если ложь была не во спасение, то она обыкновенная мерзость; вот и весь "вопрос".
      Вторым источником я бы назвал факт с криминальной или безнравственной начинкой, причем истинной правдой, которая по разным причинам была скрыта от общественности, но ждала своего "урочного часа". Конечно, у любых компроматчиков есть и всегда будут политические, экономические, житейские (какие еще?) мотивы. От констатации этого обстоятельства мы никуда не уйдем, тем более что такой факт и такая правда принимают на себя функцию отложенного "на потом" компромата? (Типичный пример - история с Генеральным прокурором: я пишу эти строки, когда он еще не выступил в Совете Федерации, а петух уже прокукарекал побудку общественному мнению). Когда и кто нажмет "взведенный курок" и пустит оружие в ход? Мы вправе предположить, что вовсе не во имя торжества справедливости и нравственности. Скорее всего, в корыстных целях или во имя возмездия? Но кто мешает раскрыть правду не сегодня, а завтра? Возникает интересная юридическая и нравственная коллизия: хранитель чужой (криминальной или моральной!) тайны сам себя загоняет, как шахматисты, в цугцванг, оставаясь без хода. Донесет "куда следует"? - предатель, что грозит опасностями от потерпевших. Не донесет? - соучастник, но здесь уже прокуратура будет о нем думать. Желает, извините, на собственную задницу еще и чужие заботы навесить? - изволь, если своего геморроя мало.
      Наконец, третий источник, рождающий компромат. Вы уже догадались, наверное: я имею в виду самый благородный (если прилично так говорить о компромате), да еще самый экологически чистый и даже нравственный; я имею в виду явку с повинной, сознание греха, раскаивание. Но тут же добавлю (подстраховывая себя): не рассчитываю на безупречность этого мнения. Надо спокойно и терпеливо разбираться в мотивах каждой явки с повинной. Юристы знают случаи принятия на себя чужой вины (самооговоры во имя спасения ближнего, а то богатого, хоть и не ближнего); и даже сокрытого собственного большого греха с помощью "сдачи" греха малого. Работы здесь - уймище.
      И последнее: я только упомяну явление, но размышлять над его причинами еще придется (не мне, так другому автору): на сей раз я имею в виду дезинформацию, которую народ обозвал емко: "деза". Ежели проще сказать, то я говорю о Его Величестве и Его Ничтожестве: слухах, берущих на себя функцию компромата. "То ли у него украли, то ли он у кого-то украл": элементарная утечка дезы, а мы с вами вольны задуматься; выбирать "помеченного" или проваливать на всякий случай?
      Отсюда (от этой классификации) мы и "танцевали".
      Подведем итог. Возможно, повторившись, мы попробуем сделать акцент на нескольких ключевых мыслях. Все без исключения люди, даю-щие на кого-либо компромат, - бессовестны и корыстны. Кроме тех компроматчиков, которые, раскаявшись, сами кладут свои (не чужие!) головы на плаху общественного или уголовного осуждения. Заметьте, читатель, я говорю только о людях, за спиной у которых предчувствую или угадываю трагическую судьбу и объясненную причину. Все остальные компроматчики, помазав кого угодно, сами хотят остаться в смокингах без пылинки.
      Корысть и мерзость способны вести на эшафот и праведника, и грешника. Мотивы и цели - ключ к раскрытию поступков компроматчиков. Особо отметим "отложенный" компромат (самый, как мне кажется, гнусный), когда носители тайны чужого греха используют жертву, как дойную корову: доят, пока дает молоко, а потом безжалостно пускают под нож на мясо. Такова психология мародерства: эти люди пожинают урожай на человеческой беде и страдании, беспомощности, бессилии, неспособности к сопротивлению. Не уверен, что нашел самые точные слова, чтобы вызвать читательский интеллектуальный и душевный отклик. Но тут уже мне следует встать перед вами на колени.
      Завершить повествование я решусь только после сентенции, извес-тной студенту первого курса юридического вуза, но неведомой властям всех калибров: кто бы и на кого бы не дал компромат, бремя доказательств его правоты должно лежать не на "объекте", а на компроматчике: Доказал? - живи на воле с цветочком в уголочке довольного рта. Не доказал? - на нары, малоуважаемый, а цветочек оставь родственникам, пускай смотрят на свежезасушенный и вспоминают, как хорошо когда-то жили и процветали. Иначе мы из этой трясины никогда не вылезем; вот уже питерцы "двойников" изобретали, чтоб крепче обкомпроматить соперников.
      Осталось самое последнее: обещанный вам финал моей собственной истории. Предлагаю: вы сделаете вид, что еще не посмотрели в конец материала, а я сделаю вид, что открываю вам "америку". Я ушел из кабинета редактора, а на столе осталось мое объяснение. Главный открыл листочек и, предполагаю, без особой радости (опять на "ты" переходить?) прочитал: "За время своей работы в прессе я никогда не был в командировке или без командировки в славном городе Ярославле". (А про себя, когда писал, думал: если б тогда вдруг оказался в Ярославле, как теперь отмывался?) Подпись. Дата.
      На сей раз пронесло. И вам того желаю. Но от сумы, тюрьмы и компромата зарекаться не будем. А теперь, читатель, как принято говорить: пойдем "все, как один" на грядущие выборы! И компроМАТик прихватим для затравочки, не жалея при этом голосовых связок во имя истерик по любому поводу, чтоб не соскучиться в первом и во втором туре; ассортимент и нынче богат, как в магазинах до 17 августа минувшего года (и цены сходные): бери - не хочу!
      Вечерняя Москва. 1999, 22 марта
      Московские новости. 1999, 7-14 марта
      "Разрешите любить!"
      Последний пример выработки концепции:
      "Редакция, разрешите любить! Или нет, лучше верните любовь! Ту любовь, о которой вы так хорошо пишете! Простите, я хочу сказать, что о любви писать вообще невозможно. Я буду писать о чувствах. Но вам нужны факты, что ж, факты есть.
      Мне семнадцать лет, я ученик десятого класса. Далее: поступил на подготовительные курсы. Бросил. Занимался спортом - бросил. Увлекся электроникой - бросил. Увлекался музыкой - бросил. Писал стихи - бросил. Любил - люблю! Кто может запретить мне любить? Кто? Зачем они это делают, зачем врываются в душу, пытаются вырвать самое дорогое?!
      Все началось с того, что я стал плохо заниматься, но как им объяснить, что я не могу больше, не могу! Довольно, сколько можно жить по маминой указке! Они никак не хотят понять, что мне не пять и не пятнадцать лет. Они не принимают тех изменений, которые произошли во мне. В последнее время я чувствую, у меня появился какой-то цинизм мыслей, я стал более раздражителен и невыдержан, но ведь это же не основание говорить мне: мы хотим спасти в тебе человека, тебе надо поступать в институт, получать диплом и "право на жизнь", устроиться в хорошем городе инженером, а не гнуть спину рабочим, а ты еще о чем-то думаешь, о "какой-то" любви!
      Меня это страшно взбесило, и я бросил учебу. А они злятся и смеются над моим чувством, постоянно оскорбляют ее и меня.
      Что мне делать? Что?!
      Ударить отца? Так я убью его. Как я их презираю! Я несколько раз убегал из дома, за что получил сенсационную известность. Меня ловили и возвращали назад. Во всем районе меня называют "шальной турист". Вы, конечно, скажете, что я делаю "не то": через каких-то шесть месяцев кончил бы школу - и тогда "свободен". Согласен. Но почему же за меня должна страдать она, ведь не могу же я ее не любить. Как смотреть ей в глаза после того, как встают на родительском собрании и при всех оскорбляют девушку, да так, как могут одни только взрослые! Зачем после всего этого я должен быть с ней рядом, в одном классе, за соседней партой?
      Вы не поверите, но я был почти на всех предприятиях района: в карьере, на руднообогатительной фабрике, в туннельных проходках, но нигде меня не берут, ну конечно, хотят "спасти человека"! Тут уж действует самый главный председатель райисполкома, он даже грозил мне, что, если бы мои родители не были учителями, он нашел бы на меня управу.
      Где же выход? Мне пришлось сказать ей: "Не люби, не надо, так будет лучше!" - "Ты трус! Ты боишься!" - выкрикнула она. Редакция, верните любовь! Напечатайте это письмо. Пусть знает она, пусть знают все: я люблю ее, слышите, я люблю!!!"
      Письмо анонимное: обратного адреса нет, подписано "Сергей Т.". Но найти автора в принципе не сложно, так как анонимность прозрачная: город известен по штемпелю на конверте, юноша учится в десятом классе, родители - педагоги, в дело вмешивался председатель райисполкома, прозвище парня "шальной турист" этого сверхдостаточно, чтобы расшифровать таинственное "Сергей Т.". Но стоит ли искать юношу, если он этого не хочет? - и такие вопросы приходится решать журналистам. Отложим пока решение до выработки концепции. Какие же мысли навевает прочитанное нами письмо?
      Во-первых, мы сталкиваемся с вечной темой - темой любви, которой, как известно, все возрасты покорны, с одной стороны, а с другой - далеко не все возрасты одинаково относятся к тезису о покорности. Сколько писано об этом, сколько снято фильмов, сколько поставлено пьес! Школьник любит школьницу, родители против, вмешиваются педагоги - начало бродячего сюжета, одновременно старого и молодого, но неизменно трогающего читателя. На моей памяти, к примеру, двадцатипятилетней давности материал А. Каплера "Сапогом в душу", напечатанный в "Литературной газете" и наделавший много шума. Быть может, повторить? Время идет, появился новый читатель, ему неведомы прежние публикации, тем более что повторение никогда не повредит.
      Однако, и это уже будет "во-вторых", с течением времени меняется не только читатель, но и содержание проблемы. "Что теперь волны, вот раньше были волны!" - даже в этом суждении старого "морского волка" я улавливаю некую общую справедливость "постановки вопроса".
      Иное содержание любви - с чем оно связано? Полагаю, кроме прочего, с явлением, называемым акселерацией. Откуда она взялась и надолго ли, никто толком не знает. Но факт остается фактом: происходит обгон интеллектуального роста физическим. "Кепка большая, - как говорил один мой знакомый следователь, - а ума по-прежнему!" Современные юноши и девушки, сохраняя "прежний" интеллект, по крайней мере по глубине его, физически вымахивают в таких "амбалов", что страшно становится. Из-за резко увеличенного потока информации и ее доступности им известно сегодня то, что в прошлом веке не снилось даже старцам.
      Но более всего беспокоит в подростках продиктованное акселерацией стремление считать себя взрослыми: брать взрослую ответственность (а на каком основании?), по-взрослому решать (но чем решать - позвольте задать вопрос?), по-взрослому любить, но так и не преодолев юношеской инфантильности и "детскости" чувств, не говоря уже о "детскости" забот, связанных, положим, с процессом учебы. Физически и физиологически они, возможно, к этому готовы, а интеллект и психика отстают, вот тут-то и может поломаться человек - как важно это понимать нам, взрослым!
      Профессиональные охотники знают: от крупного зверя надо бежать вверх по горе, потому что большой вес не пустит животное в гору. Известны случаи, когда дети, беря на себя физические нагрузки взрослых, погибали от инфарктов, не выдержав взятого веса: сердечко-то слабенькое! Вот так же и психика подрост-ка не всегда выдерживает, и интеллект не всегда готов, и чувства, не задубленные опытом, часто "пропускают". Уверен: бедного Сергея Т. родители уже не раз показывали психиатру, а не успели - скоро покажут.
      Если все так и если это неизбежно, то как воздух необходима повышенная чуткость взрослых к детям, а она в силу "похолодания", как назло, пониженная. Вот в чем, по-моему, самое страшное противоречие.
      Если все так, необходимо предельно бережное отношение к первым чувствам молодого человека, а оно, как назло, предельно грубое, нетерпимое, без учета акселерации, о которой мы почти ничего не знаем, и, хотя наша опека подростка вроде бы продиктована заботой о нем, основана, по существу, на равнодушии к ребенку.
      Если все так, вдвойне необходимо умное, тонкое, грамотное воспитание детей, а оно, к сожалению, безграмотное, тупое, примитивное, даже в таких семьях, где родители, как у Сергея Т., педагоги. Что же себе позволяют инженеры, бухгалтеры, слесари, трактористы, весьма далекие от педагогической науки? Да и есть ли она, педагогическая наука? Где доктор Спок со своей "системой позволительности"? Где Сухомлин-ский? Кто их пропагандирует, кто применяет?
      Мы постоянно твердим подросткам, что они уже взрослые, что несут ответственность перед обществом. Мы делаем все, чтобы укоротить их детство, но, может быть, усугубляем тем самым издержки акселерации? Не лучше ли продлевать детство нашим детям, освободив их от ранней ответственности? Не лучше ли блокировать акселерацию вовсе не стремлением как можно раньше закрепить детей за профессиями, а созданием реальных условий для истинно детских забав, желаний, мыслей и чувств? Могу с уверенностью сказать, что Сергей Т., прожив на белом свете семнадцать лет и побывав за это время на всех предприятиях района, ни разу не лазал по веревочной лестнице, не играл в "Али-Бабу и сорок разбойников" или в "трех мушкетеров" и не испытывал потребности в нормальной дружбе с девчонкой из своего класса. Куда девалось это спокойное понятие "дружба", когда и как девальвировалось?
      Конечно, хотя Джульетта и не собирала в свои тринадцать лет металлолом, она все же ухитрилась влюбиться в Ромео, что тут поделаешь, если любви покорны все возрасты, вот уж воистину. Но я почти убежден: если бы бедной девочке пришлось одновременно с любовью заниматься выбором себе профессии, вести какую-нибудь общественную работу и отдавать рапорты о количестве собранной ею макулатуры, она в тринадцать лет была бы уже прабабушкой. Разве наша сегодняшняя действительность опровергает это предположение? Посмотрите, сколько школьниц делают аборты, сколько страданий переживают от "любви с последствиями"! Одна ли акселерация в этом виновата? А наше настойчивое требование "взрослой" ответственности перед обществом? А наше воспитание, лишенное индивидуального подхода даже в семье? А то же "похолодание"? Я уж не говорю об аномалии - о потере идеалов некоторой частью молодежи, о неверии ее в завтрашний день, об отсутствии у нее Бога в голове...
      Вот примерно мысли, с которыми можно ехать в командировку по письму Сергея Т. Они полемичны? Способны вызвать читательские возражения? И прекрасно! Если мы заставим читателя хотя бы задуматься над поставленными вопросами, можем считать нашу миссию исполненной. Не поленюсь напомнить еще раз: мне важно на этом примере продемонстрировать механизм формирования концепции, необходимость современного и желательно свежего подхода к любой теме, даже такой "вечной", как тема любви. Если хоть в какой-то мере мне удалось это сделать, я тоже могу считать свою миссию исполненной.
      Теперь завяжем небольшой узелок на память. Дело в том, что изложенной концепции все же недостаточно, чтобы ехать в командировку и вплотную браться за сбор материала. Концепция должна быть обоснована в полной мере, а личного опыта и знаний журналиста обычно, как и в данном конкретном случае, хватает лишь для того, чтобы концепцию родить. Значит, надо "копать" дальше, вглубь, по уже намеченным маршрутам и набираться фундаментальных знаний.
      Из всех возможных способов "копания" я, кажется, не помянул, однажды их перечисляя, обращение к словарям, например к словарю "живого великорусского языка" В.И. Даля. Вот уж истинный клад для нас, журналистов! [1] Словарь назван толковым потому, написал В. Даль, что он не только переводит одно слово другим, но и толкует, объясняет подробности значения слов и понятий, им подчиненных. Добавлю от себя: и дает нам толчок для размышлений.
      Попробую на примере письма Сергея Т. продемонстрировать полезность союза со словарем. Выпишем для начала несколько слов и понятий, которыми мы пользовались, размышляя над письмом, в надежде на то, что Даль поможет нам проникнуть в их глубину.
      Итак: "любовь", "похолодание", "акселерация", "ответственность" достаточно? Признаюсь: я рискую, потому что еще не знаю, что подарит нам В.И. Даль. Теперь - к словарю! "Любовь" - страсть, сердечная привязанность, склонность, вожделение - несколько толкований. А какое из них более всего подходит к нашему случаю? Кто может утверждать, что чувство семнадцатилетнего Сергея к однокласснице было "страстью" или "вожделением"? Быть может, всего лишь "склонностью" к ней, "сердечной привязанностью", что, по Далю, тоже "любовь"? И только стереотипное отношение взрослых к самому факту общения юноши и девушки вызвало всеобщий ажиотаж и спровоцировало аффектацию Сергея? Подобный ход мыслей должен побудить нас к тактичному выяснению "качества" Сережиной любви. А затем, возможно, мы получим основание сказать его родителям: "Уважаемые папа и мама, зачем вы понапрасну паникуете? Не трогайте сына! То, чего вы так опасаетесь, называется "привязанностью", которая либо пройдет, либо укрепится, но для того и другого нужно время. И его хватит, чтобы Сергей закончил десятый класс и спокойно выбрал себе профессию. Но только не лезьте ему сапогом в душу!"
      И еще у Даля: "Нет выше той любви, как за друга душу свою полагать" новая краска для правильного толкования поступков Сергея.
      "Похолодание" - среди прочего вдруг натыкаемся в словаре: остывание! Выходит, если говорить о людях, они холодеют не только со стороны, как от лютого ветра, но еще "изнутри" - остывают, растрачивая тепло. Что-то в них, значит, было, да остыло! А что в таком случае было у родителей Сергея, когда и как истратилось?
      "Акселерация" - увы, у Даля нет такого понятия, оно слишком новое, да и слово иностранное. Однако в переводе "акселерация" означает "убыстрение". Смотрим: "Убыстрить - дать чему-то более успешный ход". Успешный?! А мы невольно относимся к акселерации только лишь как к несчастью. Свежее толкование Даля помогает найти в акселерации и нечто положительное, "успешное", а если не найти, то хотя бы поискать. Кто ищет...
      "Ответственность" - интересно, есть у Даля? Есть, как производное от слова "отвечать". Читаем: "Ответственность - долг дать в чем-то отчет" [2]. И все. Кому отчет и в чем - неизвестно. Однако понятно, что Даль понимает "ответственность" не как, положим, долг трудиться, а как долг дать отчет, трудиться же вроде бы не обязательно. Ну что ж, посмотрим в таком случае, как толкуют понятие современные словари. Находим в "Энциклопедическом": "Ответственность - государственная, гражданская, по обязательству, солидарная...", но опять без расшифровки, без упоминания "социальной" ответственности и даже ответственности перед обществом. Выходит, отстал словарь от жизни? Предположим. Как же нам теперь выпутываться из лабиринта? Скажу так: прекрасно то, что мы в него попали, потому что немедленно оказались в положении людей ищущих и дума-ющих. Спасибо Далю.
      Я попытался - надеюсь, не безуспешно - продемонстрировать полезность (во всяком случае, не вредность) углубления наших знаний с помощью словарей. Всего лишь только словарей! Добавлю к сказанному, что обращение к опыту прошлого ничуть не мешает правильно и современно понимать "вечные" понятия, при условии, что журналист находится в курсе самых последних теорий и представлений, живет заботами и проблемами сегодняшнего дня, не отрывается от действительности, не тонет в прошлом и не витает в безоблачном и слишком отдаленном будущем.
      На этом я готов считать наши размышления вокруг письма Сергея Т. законченными. Теперь можно и в путь-дорогу?
      ПОДКИДЫШИ
      (Памфлет)
      Есть ли будущее у комсомола?
      Именно меня угораздило, как потом выяснилось, одним из первых советских журналистов заикнуться публично о "дачных" оргиях, разврате, пьянстве и мздоимстве в комсомольских верхах под видом теоретической учебы. Добавлю, чтобы не было кривотолков: практика эта укоренилась именно в руководящем составе почти всех рангов комсомольской элиты; рядовая масса, как всегда, во всем "таком" замешана не была. Год стоял 1977, сентябрь месяц. В командировку я выехал по письму оскорбленной жены молодого функционера; мог бы и без "наводки" найти адрес: ситуация была типичной для всего руководства, подхватившего вирус безнравственности и бесчестия. Статья в "Комсомолке" называлась так: "Вольские аномалии". Это значит, что мой осторожный Главный редактор на всякий пожарный случай ввел в заголовок понятие "аномалия": в отдельных магазинах нет отдельной колбасы. Уникальность провозглашалась как принцип нашей повседневности. Обобщать никто в ту пору вообще не решался. Мы полностью полагались на эзопов язык и на понимание читателя, умевшего читать между строк.
      Сказать про себя, что я был очень смелым спецкором, не могу. Хлопать дверью все боялись. Но знали (как и сегодня все знают), что наш Леонид Ильич Брежнев уже откровенно маразматирует, что не вяжет языком, что не всегда адекватен, а правит за него камарилья. Мы всех из его "команды" знали по именам и даже по прозвищам. Главным для нас, журналистов, было только одно: вякнуть (написать), и вякали многие. Но обнародовать наш писк могли только очень умные или слишком глупые главные редакторы изданий, мой Главный (из числа умных) решился, но я почти уверен, сначала подстраховавшись "наверху". Там тоже шла своя игра, от которой вся наша храбрость и зависела. Но это мои догадки. Истину обо всем сказанном не знаю.
      В экономических проблемах открытость была допустима (на грани фола); уже остро и блистательно выступал в "Известиях" мудрый Анатолий Аграновский и, кстати, не только он один. А тут - чистая идеология и (главное!) нравы, нравственность руководителей всех рангов! Почти недоступные для печати темы ("говорю - комсомол, подразумеваю - партию" - работала крылатая формула Маяковского). Я уж не говорю о том, что пресса на "героев" почти не воздействовала: они, как святые коровы в Индии, недосягаемо шествовали по главным магистралям общественного мнения: попробуй, тронь их! Косточки потом не соберешь. Вот и появилась однажды тема, совершенно случайно обнаруженная мною на периферии: "Вольская аномалия". Не "областная и не столичная": упаси вас Бог!
      Нашел я сегодня тот номер, перечитал и понял [3]: написал я настоящий донос (с именем и фамилией главного героя), причем даже без попытки анализировать явление и без просчета последствий для общества. Полный обвал! В ту пору, правда, о политике иначе писать не разрешили бы никому: могли позволить журналисту только прокукарекать, полагаясь на то, что хронические болезни общества можно лечить точечным воздействием, как это делает иглотерапия: поштучно искоренять зло. А сегодня, когда мы дожили наконец до возможности анализировать, искать причины и прогнозировать следствия, пользоваться доносом как журналистским жанром - стыдно. Я уже имел честь говорить об этом в центральной печати, не грех повториться: превращать газеты в пропыленный склад негативных поступков-проступков-преступлений негоже, отбирая при этом хлеб у правоохранительных органов. Печать не "наводчик", не "агент-информатор", не телефонный и адресный справочник для судебной власти и следственных органов.
      Помню, рассказав в "аномалии" про ситуацию, я сделал такой финал, который даже цитировать неприлично, но ради примера добровольно ложусь на плаху. Там мой отрицательный герой, понимая, что после публикации его "попросят" с должности, пришел ко мне в гостиницу прощаться (я написал: на сей раз без бутылочки) и сказал: в Вольске только что начали строить молокозавод, так не могу ли я походатайствовать перед партийным руководством, чтоб его туда директором направили? И я завершил материал словами (которые, произнесенные со сцены актерами, называют "в сторону"): "Поскольку мой герой вреден для комсомола, почему бы ему за вредность действительно молока не дать?" Ах, какой я остроумный! Реплика прямо рассчитана на аплодисменты при финале спектакля и уходе артиста за кулисы. Занавес!
      Как и некоторые мои читатели, я тоже вступил в свое время в комсомол, причем палкой меня туда не гнали: чистосердечное добровольное движение. Едва стукнуло четырнадцать (август сорок третьего военного года), я тут же подал заявление и с гордостью стал членом армии комсомольцев. Кстати, до сих пор среди множества мер измерения (тонна, сажень, миллиард, миллиметр, дюйм, поллитровка, локоть, минута, килограмм, секунда, уйма) прижилась у нас чудо-юдо "армия": армия безработных, чиновников, студентов, расстрелянных врагов народа, школьников, "челноков" и "коробейников", спортсменов, даже только что родившихся на свет грудничков.