Приключения Билли Чаки (№1) - Разборки в Токио

– Я вам не помешаю, – заверил я. – Я тихий.

– Вокруг полно других мест, – огрызнулся он.

Барменша направилась ко мне, но внезапно остановилась, почувствовав назревающий скандал. Я понимал, что, в общем, закатываю сцену, но выбора не было. Барменша меня за это не полюбит. Тем более когда узнает, что я не собираюсь ничего заказывать.

– Извините, сэр. Не хочу проявлять непочтительность, но мне надо сесть у окна.

– Вот пристал, – сказал мужчина, нервно шелестя газетой, но не опуская ее. – Я занял этот столик первым и пересаживаться не буду.

Официантка ушла в кладовку, сделав вид, что ей надо срочно подсчитать кофейные бабки, пока все не уляжется. Я воспользовался шансом:

– Может, вам следует взглянуть на это, прежде чем мы продолжим разговор, – сказал я, рассчитывая показать ему всего лишь кулак. Как только он опустит газету, я сразу врежу ему по тыковке. А когда вернется официантка, скажу, что парень решил немного вздремнуть.

Протестующе ворча, он стал складывать газету, и я уже приготовился его вырубить. Но тут взглянул ему в лицо.

А он посмотрел на меня. Мгновение мы в изумлении таращились друг на друга. А затем он расхохотался:

– Ну, надо же было сказать, что это ты, а? Садись.

Ихара, частный детектив из «Глаза Сыскаря».

– В прошлый раз, когда ты пригласил меня сесть, мне чуть нос не свернули, – холодно сказал я. И все же сел.

– Ты застал меня врасплох. Мои клиенты очень скрытные, и я должен защищать их право на конфиденциальность. Но мне сказали, что сейчас мы играем в одни ворота, – сказал он.

– Так ты работаешь на них? – сказал я, сам не понимая, о ком мы говорим – о Ямагама-гуми или о безымянной религиозной секте.

– Мне хорошо платят. Хотя, если честно, они, по-моему, чокнутые. Меня не удивляет, что ты с ними связался. – И он довольно хмыкнул.

– Где твои головорезы? Прячутся в туалете?

– Ты слишком сентиментален. Живи настоящим. – Он протирал очки цвета бутылки из-под колы. Я все еще не исключал возможности разок ему врезать.

– Так где они? – спросил я.

– Не беспокойся, Билли. Сегодня я один.

– Я про людей, за которыми ты следишь.

– В здании напротив. Третий этаж. Адвоката зовут Никка. Как виски. Любит клиентов, которые нарываются на неприятности и потом могут себе позволить из них выпутаться, если ты меня понимаешь. Они там уже два часа.

– Это невозможно, – сказал я. – Я только что был с ней. Она не могла там просидеть так долго.

– Девушка? Она вошла минут пятнадцать назад. Сногсшибательная девчонка, все при ней. По-моему, баламутка.

– И еще какая, – проворчал я. И тут до меня дошло: – То есть ты следишь не за ней?

– Никогда ее раньше не видел. Иначе запомнил бы. – Ихара рассеянно посмотрел в окно.

– И за кем же ты следишь? – спросил я. Он не ответил сразу, и я открыл было рот, но Ихара поднял руку – дескать, помолчи. Его лицо странно дернулось. Он повел головой, точно змея, которая учуяла тепло.

– За вон тем парнем, – сказал он.

Брандо Набико как побитый тащился по улице. Одна рука в кармане, в другой кожаный дипломат. Прекрасный костюм, дорогущие темные очки – не чета моим. Человек из другого мира, совсем не тот утомленный трудоголик с переполненной съемочной площадки.

Ихара подождал, пока Набико пройдет, а затем поднялся. И тут я увидел Флердоранж: она выходила из здания в сопровождении двух якудза – старых знакомых, Перманента и Бобрика. Ну просто встреча одноклассников на улице. Ихара бросил на столик несколько монет.

– Пока, – сказал он и натянул плащ. Дурацкий плащ частного детектива. Любой, кто видел старые фильмы, тут же узнал бы в Ихаре сыщика.

Я высматривал следы увечий на Флердоранж. С такого расстояния она выглядела в полном порядке. Они, кажется, обращаются с ней по-джентльменски – ну, насколько гангстеры умеют. Я заставил себя отойти от окна, и стал быстро прикидывать.

Я могу вырубить Перманента с Бобриком. Черт, конечно, могу. Просто подойду к ним сзади, и они окажутся на тротуаре, не успев даже ответить на удар. Рядом полицейский, но от него можно оторваться, без проблем. А дальше что?

Мне не нравилось появление Набико. Его присутствие еще больше всё запутало. Якудза и религиозные извращенцы рядом с Флердоранж – это я могу понять. Но Набико – обычный гражданин. Может, немного свихнутый на фильмах, но не настолько же, чтобы оказаться в одной упряжке с этой шайкой. Однако вот он здесь, и, мурлыча себе под нос, идет по улице.

Я последовал за Ихарой к его автомобилю.

– Я еду с тобой, – сказал я.

– Проваливай. Ты меня раскроешь, – ответил он, краем глаза следя за Набико…

– Я тебя раскрою по полной программе, если ты сию секунду не пустишь меня в машину.

Угроза подействовала. Ихара открыл дверь. Я сел в автомобиль.

– Только никаких фортелей, Чака. Я профессионал и занимаюсь профессиональной слежкой. Это моя работа, и я не позволю тебе лишить меня заработка. Я знаю, в прошлом у нас были разногласия, но если ты хочешь что-то со мной утрясти, давай сделаем это в другой раз. Я знаю, ты благородный человек…

– Он только что сел в тот «дацун», Ихара.

– Конечно, ты слегка обалдуй. При твоей профессии это понятно. Но я же знаю, ты понимаешь, что некоторым людям нужно зарабатывать на жизнь. Они, может, не так умны, как ты, поэтому вынуждены делать то, что умеют, чтобы заработать на чашку риса…

– Ради бога, Ихара. Он уезжает!

– Мне платят не за то, чтобы вежливо кланяться и водить дружбу со всеми подряд. Меня не приглашают на свадьбы или играть в гольф по воскресеньям. Мое присутствие людей нервирует. Может, это оттого, что я слишком много видел. Я знаю, как ведут себя люди за закрытыми сёдзи.[81] Может, это у меня по лицу видать. Может, это из-за моих очков. Они такие толстые. Я хотел заказать контактные линзы, но…

– Трогай! Он сейчас уедет.

– Не беспокойся о нем, Чака. И не указывай мне, что делать. Я просто хочу увериться, что мы сейчас в полном согласии и понимаем друг друга.

– Я тебя понимаю, Ихара, – сказал я. Я не имел представления, о чем он говорит. Я понимал одно: я упускаю шанс поймать Флердоранж, а теперь еще и Набико ускользает.

– Тогда ладно. – Ихара устало вздохнул. – Очень хорошо.

Он осторожно вырулил на дорогу, будто вез яйца, наполненные нитроглицерином. Я надеялся, что он знал, куда ехать. Набико нигде не было видно.

Несколько часов спустя мы сидели в темной комнате на третьем этаже скромного отеля в пригороде на западе Токио и напряженно всматривались через улицу в окно напротив, вроде бы принадлежащее Брандо Набико. Когда мы подъехали, шторы уже были опущены.

Ихара устроил в отеле настоящую базу. Приволок сюда фотооборудование и даже трех своих бандитов. Те сидели в дальнем углу, жевали чипсы «Понрики» и перешептывались. Каждые несколько минут один из них взрывался смехом. Ихара косился. Устыдившись, они опускали глаза в пол и снова начинали шептаться и жевать «Понрики». Он, должно быть, так нуждался в общении, что вынужден был мириться с этими тремя клоунами.

Я долго сидел в неудобном кресле рядом с Ихарой и глазел через улицу на маленький квадратик света в бетонном обрамлении. Спустя некоторое время я устал и принялся играть в «Геймбой», который подарил мне монах. Я до этого в «Геймбой» не играл – оказалось, увлекательно. В игре маленький мальчик бегал, прыгал по камням и черепахам, лазил на деревья и все такое. Время от времени огромный камень приземлялся парнишке на голову, тот с карикатурной болью смотрел на меня и затем падал на землю. Я знаю, как это больно, пацан, утешал я его про себя.

Играя, я думал и передумывал, верно ли поступил, не поймав Флердоранж, когда мог Я убеждал себя, что действовал очень умно – если я пойму, что происходит, я закрою это дело раз и навсегда. Но убедить себя не получалось. Упустить такой шанс – против моих инстинктов. Хотя, может, у меня не такие уж выдающиеся инстинкты.

В этом занюханном отеле Ихара кратко ввел меня в курс дела. Он следил за Набико уже некоторое время – правда, не сказал, как долго. Каждый день у Набико довольно четко расписан. Подъем в четыре утра. Электричка на студию в пять. На съемочной площадке с шести утра до четырех дня. Конечно, это лишь догадка: Ихара понятия не имел, что происходило за воротами студии. Набико оставался на студии до шести или семи, а весь народ к этому времени обычно разбегался по домам. Как правило, после работы Набико перекусывал в дешевой лапшевне, а иногда пропускал рюмочку с коллегами в каком-нибудь небольшом клубе в Роппонги – обычно или в «Адской смеси», или в «Параллаксном Пите», клубе разрядом повыше, где собиралась киношная тусовка. Неоднократно в компании Набико Ихара видел Йоко Ториката, но я оборвал Ихару, прежде чем он стал делиться грязными соображениями.

Таков был повседневный распорядок дня. Исключение – воскресенья, когда Ихара дважды видел Набико в конторе адвоката Никки в Кёбаси. Первый раз Набико пробыл там целый час, затем сегодняшняя встреча – около двух часов. И сегодня, по уверению Ихары, впервые появилась Флердоранж.

Когда я спросил, ускользал ли от него когда-нибудь Брандо Набико. Ихара признался, что да – один раз. И добавил, что в тот день Брандо вел себя как-то странно. Сначала поехал на студию, а затем вышел в длинной шинели, шляпе и темных очках. Даже фальшивые усы наклеил. Затем сел в поезд. Ихара последовал за ним, но потерял его на огромной станции Синдзюку.

Я усмехнулся.

– Что смешного? – сказал Ихара.

– Ничего, – ответил я. Я вспомнил, как глупо выглядел Брандо в этом наряде а-ля Филипп Марлоу/Фу Манчу, когда передавал мне кошмарный сценарий «Разборок в Токио». Тогда я бы ни за что не догадался, что Брандо будет участником этого зловещего заговора.

Вот и все повседневные дела Брандо Набико.

– По-моему, эти ребята попали пальцем в небо. Неясно, зачем мне следить за этим болваном, – сказал Ихара. Они ничего не сказали ему о Флердоранж, и я понял, что у них были на то причины. Я проговариваться не собирался, но мне было интересно, чем они объяснили слежку за Набико. – Ничем, – сказал Ихара. – Никаких объяснений. В таких случаях я обычно посылаю куда подальше, но они пообещали умножить мой гонорар на пять. Единственное условие – чтобы я не болтал языком. Ну, это обычная практика. Я и согласился. Хотя, по правде говоря, я бы предпочел с этим покончить побыстрее.

В «Геймбое» мальчик упал в канализационную трубу. Все обошлось. Под землей оказалась целая подземная комната, полная звезд. Не знаю, что там делали звезды, но игра весело пищала всякий раз, когда он по ним пробегал.

– Не любишь работать на секты, а?

– Терпеть не могу, – ответил он, яростно тряся головой. – Моя политика – держаться подальше от религиозных групп. Особенно от этой. Есть люди, на которых я никогда не буду работать.

– Ихара, правда в том, что ты будешь работать на любого, кто тебе достаточно заплатит. Ты будешь следить даже за собственными родителями. Фотографировать. Ты не сможешь отказаться. Ты любишь деньги. Все любят. Смирись.

Я посмотрел на него. Его глаза сверкали так, будто он готов напустить на меня своих пожирателей «Понрики». Я был невыносим, но он не мог собраться с духом и возразить. Я вернулся к игре. Мальчик выбрался из канализации на солнечный свет жидкокристаллических диодов. Наконец Ихара заговорил:

– Тут все иначе.

– Почему?

– Этот парень, за которым я слежу, Набико. Меня в нем что-то настораживает.

– Что такого странного в парне, который каждый день ездит на работу и обратно?

– На первый взгляд вроде ничего. Но я занимаюсь этим делом уже довольно долго, и, по-моему, происходит что-то не то. Все слишком осторожные. Он знает, что я за ним слежу. Он это чувствует.

– С чего ты взял?

– Во-первых, чересчур все упорядочение. У каждого свои привычки. Но он так однообразно существует – есть в этом какая-то принудиловка. Не могу объяснить. Назову лишь самый очевидный признак, который и навел меня на эту мысль.

– Какой же?

– Он никогда не ковыряет в носу.

– Правда?

– Он никогда не ковыряет в носу, не чешется и не делает ничего такого, что обычно делают люди, когда остаются одни. Он это делал первые несколько дней, а потом вдруг перестал. Раньше был раскованный, а теперь сдерживается. Не знаю, что его насторожило, но это всегда верный признак. Человек знает, что за ним следят. Как только он перестает копаться в носу, я понимаю, что меня обнаружили.

Я пропустил намек мимо ушей.

– Осторожнее, – сказал я. – Раз он знает, что ты за ним следишь, попытается заманить тебя в ловушку.

– Да ну? Это каким же образом? – Ихара покачал головой. – Я в этом бизнесе появился, когда еще кабельного телевидения не было, господин Чака. Будь я проклят, если позволю какой-то секте себя заловить.

– Может, не секта. Может, якудза.

– Да пошли на хуй эти якудза.

Придурки в углу ухмыльнулись и грубо захохотали. Они сами походили на якудза – правда, не такие ушлые. От этого они здорово проигрывали. Где бы Ихара ни нашел этих горилл, вряд ли они его защитят, если, например, Квайдан решит, что Ихара путается под ногами. Кончится все тем, что их порубят на кусочки и сложат в мешки для мусора. Удивительно: параноик Ихара нашпиговывает лифты техникой слежения, но при этом плюет на якудза с высокой башни. Либо осторожность отказала, либо он подрядил себя защищать каких-нибудь гангстеров. Я решил, что мне лучше этого не знать.

– Ну, и что дальше? – спросил я.

– Будем ждать. Будем наблюдать, – ответил он, раскрывая пакет с «Мишками Гамми». – Добро пожаловать в прекрасный, волнующий мир частного сыска.

Ихара так ничего и не узнал, пока следил за Набико, да и я вряд ли узнаю. Я же не мог сидеть тут всю ночь в ожидании непонятно чего и размышлять о судьбе Флердоранж. Время ухищрений давно прошло. Очевидно, Ихара может себе позволить рассиживаться. Это его работа. Но я в этом деле увяз гораздо глубже. Я вышел из игры и положил «Геймбой» в карман. У мальчугана все равно ничего не получалось.

Я встал и направился к двери.

– Ты куда? – спросил Ихара с полным ртом конфет.

– Собираюсь нанести нашему другу визит, – сказал я.

– Не лезь на рожон, Билли. – Подручные Ихары разом поднялись с кровати и перекрыли мне путь к двери. Коротышка, ухмыляясь, потирал нос. Двое других захрустели пальцами, как кастаньетами. Демонстрационный показ, все как полагается.

– Отзови своих шакалов, пока я их не вырубил, – сказал я. – Я все равно пойду.

– Я тебя не пущу. Ты меня раскроешь.

– Дело не в тебе, Ихара. Дело в спасении жизни женщины.

Ихара вздохнул так, будто я – самый ужасный геморрой в его жизни. Надув губы, он стал протирать очки.

– До утра это не может подождать?

– Это может – я не могу. Я иду сейчас. – И я сделал шаг к двери. Коротышка шагнул вперед и столкнулся со мной, остальные двое приготовились к драке. Этот старый танец, видимо, никогда не выйдет из моды.

– Пропустите его, – сказал Ихара. – Он все равно сорвет нам операцию. Знаешь, Чака, надо было мне тебя сдать. Дружба с копами мне бы не помешала.

– Да, – сказал я. – Надо было, – и вышел из комнаты.

Я шел по улице, понимая, что сверху, матерясь, за мной следит Ихара. У двери я обернулся к отелю и беззаботно поковырялся в носу. Ихара, вероятно, выматерился еще крепче.

Затем я позвонил в квартиру 312, некоему Б. Набико. Меня приветствовал треск статики из домофона, потом, будто издалека, послышался голос.

– Это Чака, – сказал я, пытаясь изобразить крайнюю безысходность беглеца, уносящего ноги от полиции в чужой стране. Что недалеко от истины. – Билли Чака.

Повисла пауза, и шорох статики наполнил мирную ночную тишину. Наступил поворотный момент, от которого зависели дальнейшие действия. План так себе, хиленький, но другого у меня не было. Если Набико меня не впустит, можно возвращаться в Кливленд и записываться на прием к психиатру. Когда Набико наконец нажал кнопку домофона и открыл дверь, я думал о Саре. Сама по себе она очень великодушная, но никогда не простит мне, если меня убьют из-за другой женщины. У каждого свои пределы.

Я поднимался по лестнице в квартиру Набико. Вот такие лестницы и превратили Ихару в параноика. Она была уже, чем путь Басе на дальний север, и гораздо неприятнее. Грязный проход освещался редкими уцелевшими лампочками, а холодные перила покрывал слой пыли. Мои шаги эхом отдавались в лестничном колодце. На подоконнике вымерло целое поколение мух – они лежали кучкой у крошечного оконца, из которого и на улицу не выглянешь. Массовое захоронение насекомых внушало безотчетный ужас. И все равно тут лучше, чем в лифте.

Мне стало ощутимо легче, когда я достиг третьего этажа и открыл дверь в прихожую. Будто в иной мир попал. На полу ковер цвета морской волны. На стенах – со вкусом подобранные фрески: путаница линий и многоцветные узоры, среди которых иногда мелькали морские коньки и морские звезды. Интерьер детской спальни по версии Жака Кусто.

Я не успел постучать, как Набико резко распахнул дверь и поманил меня внутрь. Когда я вошел, он высунул голову в прихожую, будто проверяя, не следит ли кто за мной, а потом закрыл дверь.

– Как дела? – спросил он.

– Лучше не бывает, – сказал я, подпустив дрожи в голос, чтобы зародить у Набико сомнения. – Мне больше не к кому было обратиться.

– Молодец, что пришли. Прошу. – Он жестом пригласил меня в крошечную столовую, где стояли кухонный стол и два стула. – Позвольте предложить вам что-нибудь выпить. – Он прошел все восемь футов в кухню и открыл холодильник.

По стенам висели киношные реликвии. В том числе и фотография Набико с Йоко Ториката на съемочной площадке. Она, смеясь, задирала рубашку, чтобы показать в камеру одну из своих знаменитых грудей. Еще была фотография, на которой Набико в каком-то туристическом центре почтительно стоял рядом с манекеном Дарта Вейдера[82] в натуральную величину. Набико так благоговейно взирал на манекен, будто оказался подле святых мощей.

– Прошу, – сказал он, протягивая мне виски с содовой.

– Благодарю, – сказал я, слегка дрожащей рукой поднося бокал ко рту. Сделав глоток, я поставил бокал на стол. На этом сценарий, в общем, заканчивался.

– Несколько дней назад приходили полицейские, искали вас, – сказал он. – Не говорили, в чем дело. Спрашивали, видел ли я вас в последнее время.

– Ну? И что вы им сказали?

– Сказал, что некоторое время назад вы приходили на студию, но с тех пор я вас не видел. Настроены они были не очень доброжелательно, – усмехнулся он. Полагаю, хотел меня приободрить. Я глотнул еще виски с содовой. И это меня тоже не очень приободрило.

– Они считают, что я отрезал человеку голову, – ровным голосом поделился я.

– Вашему водителю, да? – Набико притворно смутился. Это было ошибкой. Полицейские никогда бы не сказали, почему они меня ищут, и тем более – что подозревают меня в убийстве Синто Хирохито.

– Ага, – сказал я. – Вы как думаете, это я сделал?

– Конечно, нет. С какой стати! – Набико подкрепил ответ нервным смешком. И оглянулся через плечо на дверь спальни, она же гостиная. Насколько мне было видно, там лежали всевозможные киношные причиндалы, и стоял кинопроектор, обращенный к большой пустой стене. Дальше виднелось окно с задернутыми шторами. В него, очевидно, и смотрел Ихара через улицу.

– А как продвигается сделка? – мимоходом спросил я.

– Какая сделка? Не понимаю, о чем это вы. – У него в неподходящий момент забегали глаза.

– Фильм. «Разборки в Токио».

– Ах да. – Он хихикнул. – Конечно. Движется. Требуется время, как вы понимаете. Но, думаю, скоро все уладится.

– Думаете, завтра? – Я допил виски и пристально посмотрел на Набико.

– Завтра? Ну, может быть. Вообще-то нет. Вряд ли так скоро. Вы же знаете, как все это бывает. Хотите еще выпить?

– Если вам это нужно.

Набико быстро взглянул на меня, а потом решил, что ему послышалось. Он взял мой бокал, и теперь у него подрагивали руки. Он прошел на кухню и на сей раз налил две порции, нам обоим. Я наблюдал за ним, чтобы он не подмешал туда ничего лишнего. Он поймал мой взгляд и выдавил из себя улыбку. Принес напитки.

– Вы наверняка слышали, что Йоко Ториката в этом году опять выиграла соревнования по спаррингу среди женщин-инвалидов, – сказал Набико. – Лучший матч турнира.

– Слыхал, – ответил я. На самом деле это новость. Турнир был много световых лет назад.

– Тогда вы, наверное, слышали, что подтвердилось явление Учителя Ядо. Есть снимки, как он смотрит бои. Проверили на компьютере и все такое. Это он, никаких сомнений. Он появился на финальных боях, а затем исчез, с ним даже поговорить никто не успел. Как вам это нравится?

Мне это совсем не нравилось. Редкостная невезуха. В другой раз я был бы убит, узнав, что упустил шанс взять интервью у одного из величайших мастеров боевых искусств за всю историю человечества. И, если по-честному, даже сейчас внутри саднило. Я начал было заводиться, но отмел раздражение. Прошлое – в прошлом; по крайней мере, никто меня не опередил.

– Знаете, – сказал я, – мы с Сато Мигусё заключили пари, что когда-нибудь Ядо вернется на соревнования. Если это произойдет в четный год, выигрывал я, а если в нечетный – выигрывал он.

– Правда? – спросил Набико. При упоминании Сато в его глазах мелькнуло что-то странное.

– Видимо, в конечном счете выиграл он, – сказал я. Набико лишь кивнул и снова оглянулся на затемненную комнату и окно. У меня неприятно свело живот. Я посмотрел на проектор.

– Что сегодня в программе? – спросил я. Он непонимающе глянул на меня. – В проекторе. Что крутим?

– А, – сказал он. – Так, один демо-ролик. Давно снимал. Ничего особенного.

– Не скромничайте. Я уверен, это интересно.

– Нет, – сказал он. – Я тогда вообще не умел с камерой обращаться. Иногда люблю пересматривать, чтобы напомнить себе, как я изменился.

– Любопытно, – сказал я. – Сато был вашим любимым режиссером, а у вас нет ни одного постера Мигусё среди всего этого хлама. Почему так?

– Ну… – он замялся. – У меня все они были. Устал на них смотреть за все эти годы. И решил сменить декорации.

– Особенно в последнее время, да?

– О чем вы?

– Ни о чем. Давайте посмотрим эту вашу пленку.

– Нет. Мне слишком стыдно, я вряд ли…

Я встал и направился в спальню. Он схватил меня за руку. Я холодно посмотрел на него. В его глазах билась животная паника. Отдернув руку, я сердито зашагал к проектору. Он засеменил следом, в отчаянии ломая руки, но остановить меня уже не пытался.

Любой ребенок с начальных классов школы умел обращаться с 16-миллиметровым проектором. Задолго до видео. Я щелкнул переключателем, и на стене появился квадрат белого света. Послышалось знакомое жужжание. Я наблюдал за удрученным лицом Набико, пока ракорд отсчитывал:

10… 9… 8… 7… 6… 5… 4… 3… 2… 1

По пустынной улице идет Флердоранж, держа Сато за руку.

Смена кадра.

Флердоранж и Сато на Зимнем карнавале в Саппоро играют в снежки на фоне массивного ледяного дворца. Смена кадра.

Флердоранж смеется и корчит рожицы в камеру, а Сато в темных очках наблюдает за ней и улыбается. Смена кадра.

Флердоранж и Сато сняты с расстояния. В верхнем углу – статический разряд, как на фотографии, которую мне дали яки.

Смена кадра.

Флердоранж и Сато стоят на безымянной улице под дождем – Сато в широкополой шляпе, левой рукой что-то прячет под курткой. Флердоранж прикрывается лацканами своего пальто, которое и впрямь оказалось красным.

Смена кадра.

Сато в толстом зимнем пальто, его старое тело грубо имитирует замах клюшкой для гольфа. Смена кадра.

Общий план. Флердоранж идет по заснеженной тропинке к деревьям. Камера ее теряет. Остается только лес. Смена кадра.

Общий план. Сато расслабленно сидит на складном стуле на снегу. Улыбается и смотрит куда-то вдаль, непонятно на кого. Внезапно неуклюже поворачивается. Ему мешает зимняя одежда. На мгновение он тянется к камере. Затем медленно отворачивается и откидывается на спинку. Даже издалека видно, что он уже не так расслаблен. Камера некоторое время задерживается на нем.

Затемнение.

Конец.

Хвост пленки змеей выполз из проектора и закрутился вокруг бобины. Катушка крутилась, а хвост пленки хлопал и хлопал. Набико обхватил голову руками. Я включил свет.

– Неплохо. Но конец провален, – сказал я. – Кто эта девушка?

– Не помню. Какая-то его подружка. Я снимал это на Хоккайдо, Сато натуру там искал. Вот и все. Просто дурачились.

– Ага, – сказал я. – Странно, что вы ничего об этом не сказали, когда я показал вам фотографию. С другой стороны, вы и про слежку не говорили. Что еще вы забыли упомянуть?

– Билли…

– Видимо, вы считали, что поступили очень умно, навешав мне лапши на уши в «Токо». Атмосферная дымка и все такое…

– Я поясню. Я расскажу вам, как они заполучили пленку…

– Меня это не интересует, Набико. Меня не интересует, что вы с самого начала знали, кто такая Флердоранж, или даже то, что вы с ней встречались сегодня днем. Я хочу, чтобы вы объяснили мне только одно.

Он взглянул на меня, затаив дыхание.

– Вы говорили, что Сато Мигусё был вашим любимым режиссером, вашим наставником, почти отцом. Так?

Набико кивнул.

– Тогда почему вы его убили?

18

Застыв на стуле, он тупо смотрел на меня. Мгновение мы оба не шевелились. Было слышно, как пленка шлепает о проектор и шумит вентилятор лампы. Набико, не отрывая от меня взгляда, медленно встал и сделал шаг ко мне. Я напрягся. Он выключил проектор. Конец пленки крутнулся несколько раз и замер.

Набико снова сел на стул рядом с тумбочкой. Сделал долгий выдох, как бы готовясь к разговору. Но вместо этого вытянул из тумбочки ящик. Быстро сунув туда руку, достал полуавтоматическую девятимиллиметровую «беретту». Похоже, он знал, как с ней обращаться.

Наведя на меня пистолет, он впервые за весь вечер искренне улыбнулся. Затем встал и жестом велел мне следовать на кухню. Я сделал четыре шага и сел на стул. Подтянув другой стул, он сел напротив, благоразумно соблюдая дистанцию. Он внимательно за мной наблюдал, стараясь оценить мою реакцию. Я вообще уже не реагировал.

– Есть очень много такого, чего никто не знает о Сато Мигусё, – серьезно сказал он. Обдумав этот факт, он продолжил: – Полагаю, правильнее будет сказать, что есть такое, чего о нем не знает никто в мире. Никто, кроме меня.

– Скажем, как он на самом деле умер.

Набико усмехнулся, как будто я неудачно пошутил:

– Как он умер, знают все. Задохнулся от дыма. Я говорю о том, что было раньше. О предыстории его характера, его подоплеке, если угодно. – Он умолк и зашмыгал носом.

Такого тона я не ожидал. Я ждал надменности злодея, который толкует о своем главном преступлении герою, держа его на мушке. Но Набико был просто печален, ни капли самодовольства. Слова застревали у него в глотке.

– Многие считают, убеждены, что истинно великие люди, особенно в искусстве, не вписываются в рамки обычной морали. Ради достижения величия они могут делать то, что других отталкивает. – Он запнулся. Он не мог посмотреть мне в глаза.

– Судьи на это не купятся, – сказал я. – Судьи ненавидят артистов.

– А я не о себе говорю, – сердито сказал он. – А о нем. О том, кем он был. Что бы он ни вытворял, люди его прощали. Говорили – «артистический темперамент». Ладно, все хорошо и прекрасно. Хорошо и прекрасно.

– Набико, – спокойно сказал я, – о чем вы?

Он всхлипнул, попытался заговорить, и наконец слова потекли беспорядочно вперемешку со слезами:

– А как же я? Артистический темперамент. Всю жизнь избегать ответственности. Все время отказывать в помощи, отвергать меня даже в самом конце. Ты все не так понял. Называть меня чокнутым. Меня! Он знал. Он знал. И что он делает? Сценарий нуждается в доработке! Этот герой слишком плоский, эта сюжетная линия неправдоподобна. Ведет себя так, будто ему двадцать. Вовсю гуляет с этой сукой. Когда я… всю жизнь. Пашу как вол. Работаю, не покладая рук, и получаю отказ. Неприятие и отказ. Я думал – встречусь с ним с глазу на глаз. Поговорю прямо, без формальностей. Выскажу все. Он должен понять. Я упомяну свою маму. Но тут появляется она…

Он зарыдал. На него накатило быстро и неотвратимо. Пистолет лежал у него на коленях, а он сидел, медленно раскачиваясь туда-сюда. Я мог с легкостью отобрать у него пистолет, но решил, что нет необходимости. Набико слишком погружен в свой катарсис и угрозы не представляет. Вскоре он взял себя в руки. Вытерев лицо рукавом, он поднял на меня покрасневшие глаза.

– Итак, теперь вы поняли. – тихо начал он. – Сато Мигусё был моим отцом.

Быстро приближался рассвет. На темно-синее небо пробирались оранжевые всполохи. Я дал ему время выплакаться. Ему это было необходимо. Подробности я узнаю позже, когда у него мозги прояснятся. Рассказ его толком ничего не объяснил. Я узнал только, что Сато был его отцом, но своего отцовства не признавал. И что Сато не особо нравился сценарий «Разборок в Токио». Не знаю, сколько прошло времени, но думаю, достаточно. Мне надо было спросить еще кое-что.

– А Флердоранж?

– Флердоранж, – раздраженно воскликнул Набико. – Ну, вы в точности как он. Вас только какая-нибудь глупая мэгуми-но ко[83] интересует.

Громко выдохнув, он потер глаза.

– Она была там, – сказал он спустя некоторое время. – В Саду. Мы с Сато разговаривали. Он отослал ее из комнаты, пока мы просматривали сценарий. Он мне ездил по ушам.