Приключения Билли Чаки (№1) - Разборки в Токио

Мы умчались в другую сторону, а прохожие и выскочившие из машин автомобилисты бросились на дорогу, чтобы оценить повреждения. Нас, кажется, никто и не заметил. Мы уже исчезли.

Человек в Шляпе почти улыбнулся.

– Что у вас, бля, происходит? Где вы, черт побери? Арадзиро! – затрещала переносная рация. Человек в Шляпе опустил стекло и с элегантной небрежностью выкинул рацию в окно.

Я наблюдал, как она поскакала по дороге и остановилась прямо перед малышом лет пяти. Он присел на корточки на обочине и с любопытством вытаращился, боясь поднять. Вероятно, учил разнообразнейшие новые слова.

Несколько минут спустя после множества изгибов и поворотов – я их даже не считал, – мы остановились на непримечательной улочке Токио, которую я не смог бы назвать. Человек в Шляпе сбросил медицинское облачение и выпрыгнул из микроавтобуса. Ассистент последовал его примеру и схватил меня за руку, чтобы я наверняка последовал за ним. В этом не было необходимости. Я не собирался оставаться в машине и ждать, когда Арадзиро очнется.

Водитель уехал, увозя с собой Арадзиро, вырубленного и привязанного к носилкам. А может, и мертвого. Что, интересно, они с ним сделают? Я не стал спрашивать. Абсолютно ясно, кто тут командует.

Я огляделся. Я понятия не имел, куда нас занесло. Мы в Токио, но в безымянном Токио киносъемочных площадок и манга, где все знакомо, но жутко. Городского шума не слышно, даже небо не того цвета. Будто кто-то, набрасывая реальность, упустил несколько деталей.

Двое моих конвоиров повели меня к безликому корпоративному небоскребу. Очередной трудовой концлагерь из стекла и бетона, какие капитализм оставляет за собой по всему миру. Не говоря ни слова, мы вошли в здание. Вахтер посмотрел и тут же забыл о нас, а мы направились к лифту.

Пока мы молча ждали лифт, я вспомнил свою дискуссию с Ихарой на тему «лестницы-против-лифтов». Меня бросило в дрожь: похоже, я всю дорогу был прав.

Лифт прибыл, и мы вошли. Ассистент вынул ключ и открыл панель управления. Затем Человек в Шляпе вынул другой ключ и вставил его в замок под кнопками. Повернул его, и мы поехали.

В воздухе звенела безобидная прилизанная версия «Глупых песен о любви». Тихо жужжал трудолюбивый лифт. И не скажешь, едем мы вверх или вниз. Ладно, что делать – подождем.

Я разглядывал свои ботинки. С учетом обстоятельств, они были в прекрасной форме.

Через некоторое время лифт остановился. Двери бесшумно открылись, и ассистент молча вышел. Я было последовал за ним, но Человек в Шляпе положил руку мне на плечо и мягко втянул назад. Не наш этаж.

Мы продолжили спуск. Из динамиков напевал Пол Маккартни со своим бэндом. Свет замигал. Внезапно со всех сторон послышался неприятный скрежет, будто в системе пространственного звучания столкнулись два старинных корабля. Лифт покачнулся, и я едва не упал. Землетрясение, подумал я.

Я в панике покосился на Человека в Шляпе, но тот лишь улыбнулся и плотнее вжался в стенку. Внезапно пол словно провалился – лифт помчался вниз. Скрежет перешел в ритмичный скрип, точно у локомотива вместо колес оказались ногти, а вместо рельсов – классная доска. Скрип почти забил «Глупые песни о любви». А ведь это, возможно, последняя песня, которую я слышу.

Финиш был внезапный, как и старт. Несколько секунд ржавые шестеренки механизма выстукивали свою мелодию. Я посмотрел на Человека в Шляпе. Тот стоял недвижно, словно каменный Будда. Губы его шевельнулись, выдав одно слово, но я в грохоте не расслышал. Человек в Шляпе сардонически улыбнулся и больше ничего не сказал. Затем все смолкло. Ну, за исключением Пола Маккартни. Чтобы заткнуть суперзвезду попсы, раздолбанного лифта мало.

Двери открылись в тоннель инженерных сетей, полный труб, кабелей и пыли. В узком бетонном проходе лишь иногда попадалась заляпанная грязью лампочка. Либо «заброшенный индастриал» – последний писк моды в офисном интерьере, либо мы проскочили кабинет начальника.

– Так где же амонтильядо, Монтрезор? – съязвил я. Человек в Шляпе не ответил, только жестом велел идти дальше. Может, он не читал По. Может, я ему просто не нравился.

Он сворачивал влево, затем вправо, вправо, затем влево, и наши шаги эхом отдавались в лабиринте. Я попытался запоминать маршрут, но потом бросил. Настала пора признать, что я давно не контролирую ситуацию. Попытки запомнить все повороты и изгибы на дальнейшие события никак не повлияют. На них, по-моему, никак не повлияешь, что ни делай.

Это меня даже подбодрило. Если я беспомощен, так тому и быть. Вместо планирования следующего шага можно хоть расслабиться немного. Я плыл по темной быстрой реке. Для меня борьба закончилась.

Ситуация напомнила мне глупый анекдот, который я услышал много лет назад, когда писал статью о пятнадцатилетнем бенгальце, дрессировщике питонов. Я подумал, что Человеку в Шляпе анекдот не помешает, и стал рассказывать. И тут понял, что Человек в Шляпе исчез.

Я чуть не позвал его, но мне не хотелось, чтобы мой голос эхом гулял в пустых коридорах. Я еще не испугался, но эха бы хватило. Я остановился и плюхнулся на холодную землю.

Посидим. Где-то улыбались токийские продавщицы, молодые атлеты-инвалиды создавали мгновения, о которых будут помнить всю жизнь, а я… а я вообще где? Вряд ли это имело значение. «Глупые песни о любви» неотвязно крутились в голове, а мне было как-то безразлично. Всякий раз, когда я пытался проанализировать ситуацию, сладенький голосок Пола Маккартни отвечал: «Да что же тут плохого? Хотелось бы мне знать…» Может, он и прав.

Внезапно из темноты появилось призрачно-бледное лицо маленькой девочки. Заморгав, я торопливо проверил приборы – все ли нормально функционируют. Девочка улыбнулась и сдавленно хихикнула. Ее голова повернулась, и я, последовав за ее взглядом, увидел другую девчушку, стоявшую позади. Девочки были одеты в малиновые кимоно, а их тонкие темные волосы лежали на головах маленькими аккуратными холмиками. Посмотрев на меня, как на самое глупое создание в мире, двойное привидение засмеялось. Я закашлялся, но, отдышавшись, тоже рассмеялся. Абсолютно синхронно протянув крошечные ручки, девочки помогли мне подняться, проявив силу, не совместимую с их миниатюрностью. Либо у меня галлюцинации, либо я умер, рассуждал я, пока мы шли по темному коридору под звон собственного смеха, эхом разносящийся в безжизненном бетонном лабиринте.

Дорогу девчонки знали и шли быстро. Мне нравилась эта прогулка. Я представлял, будто мы в парке солнечным днем, а не застряли в унылых подземных катакомбах. Я уже состряпал целый сценарий: я – их дядя, и мы на пикнике весной среди цветущих вишен. Мы взяли с собой целый пакет сэндвичей, крекеров, баночку оливок, клубники и, по настоянию девочек, печенья «Орео». Настоящий пир горой. Я попытался вообразить остальное, типа, может, они взяли с собой бумажного змея, собаку или еще что, но все как-то не стыковалось: Кроме того, детали портят сценарий.

Наконец мы остановились у двери в конце одного из коридоров. Дверь мореного дерева, с этим проклятым символом и бронзовой круглой ручкой прямо из каталога фирменной конторской мебели. Обычная офисная дверь, нелепая среди пыльных стен из шлакобетона. Одна из девочек, сжав кулачок – крошечный, с морскую ракушку, – тихонько постучала.

– Войдите, – прогремел голос по ту сторону. Одна из девочек, потянувшись вверх, схватилась за дверную ручку и повернула. Они из сил выбивались, пытаясь открыть дверь, а я тупо стоял, пытаясь выкинуть из головы сэндвичи. Очнулся я ровно настолько, чтобы задуматься, что, собственно, за чертовщина тут творится.

Дверь распахнулась. На полу просторной комнаты сидел на корточках симпатичный толстяк. Он был похож на куколку фукусукэ – старые владельцы магазинов выставляют такие на удачу. В комнате не было мебели и вообще ничего, что помогло бы определить, офис ли это, жилая комната или просто необставленная камера пыток. Флуоресцентные лампы отбрасывали омерзительный зеленый отсвет на пустые белые стены. И всё – плюс смутно знакомый благообразный старичок, сидящий на ковре, малиновом, в тон ярким кимоно странных девчушек.

– В коридоре такие бы тоже не помешали, – заметил я, показывая на потолочные лампы.

– А! Вы его нашли. Прекрасно, прекрасно! – Он расплылся в улыбке. Девчонки засмеялись. Затем одна руками прикрыла рот и что-то прошептала другой. И обе засмеялись опять.

Старичок посмотрел на меня заговорщически, как бы говоря: «Дети – ну что с них возьмешь?» Затем перевел взгляд на девчонок.

– Вы хорошо поработали. Суперфантастика. А теперь идите, поиграйте.

Как ребенок может играть в этом подземелье, я не знаю, но они, мелодично смеясь, вылетели из комнаты, громко хлопнув дверью.

– Мы с вами раньше не встречались? – спросил я.

Старик рассмеялся, качаясь вперед и назад, едва не падая. Глупо ожидать другого ответа от человека, похожего на куклу-талисман.

Мне хотелось задать еще десять тысяч вопросов, но я придумал только один:

– А кто эти девочки?

Он перестал смеяться.

– Они? Они мои племянницы. – Вопрос, кажется, его задел, и он лишь небрежно отмахнулся.

– Они прямо тут и живут?

– Конечно, нет. Они живут с моей сестрой недалеко от Осаки. – Он с отвращением покачал головой. Отвращение внушали не они, не Осака, и не его сестра, а мой вопрос.

Я хотел спросить, почему они выглядят как изящные кандидатки в майко или какого черта они тут делают. Я не специалист по воспитанию детей, но, по-моему, девчонкам тут не место. Однако я гость, пусть меня и похитили. Так что я счел за лучшее держать язык за зубами и выслушать, что скажет старик.

– Вас еще что-нибудь беспокоит? – спросил он.

Я покачал головой.

– Тогда прошу вас, – с явным облегчением сказал он, – садитесь.

15

Я глянул вокруг – вижу, а стульев-то нет, как поется в песне.[66] Так что я плюхнулся на ковер посреди комнаты. Это был, наверное, самый мягкий ковер, на каком я когда-либо сидел. Не устаю удивляться – чего только не найдешь в подвалах гигантских небоскребов.

– Так вы, значит, господин Билли Чака, – с улыбкой начал старик.

– Рад с вами познакомиться, господин…

– Мое имя не имеет значения.

– Я, в общем, так и подумал. – В этой чертовой группе, кажется, все настроены против имен. Чудные у них, наверное, корпоративные вечеринки.

– Моя задача – информировать вас о том, что произойдет в течение следующих сорока восьми часов, и рассказать вам о наших целях. Я поясню вам часть наших основополагающих принципов, расскажу историю нашей организации и подготовлю вас для совместной работы в будущем.

Похоже на собеседование при приеме на работу, когда тебе внушают, какая у них славная команда. По логике игры, поздновато агитировать меня к ним присоединиться, но, может, пару-тройку фактов я добуду.

– Кто вы…

– Господин Чака, мое имя не имеет значения, – повторил он с той же улыбкой.

– Не вы. Организация. Я тут провел небольшое расследование и не обнаружил даже названия. Как вас, ребята, называть?

Старик нахмурился:

– Ну, боюсь, вы затронули довольно щекотливую тему, – сбивчиво начал он. – Как такового, названия у нас нет. Позвольте поправиться. Мы пока не нашли его снова, хотя уверяю вас, эта задача поручена лучшим нашим исследователям. Они даже отследили утерю названия вплоть до ошибки клерка в период Токугава.[67] Именно тогда по чистой случайности известный вам символ полностью отделился от своего значения. Всего лишь бюрократический ляп, но какие неудобства он нам принес. – Старика это очень развеселило. От смеха его большое лицо пошло морщинами. Я мучился, соображая, где мог видеть этого старика прежде.

– А как вы сами себя называете? – спросил я.

– Никак. Мы еще пока не определились. Называть себя абы как мы не хотим. Наше название священно. Хотите выпить? Может, чего-нибудь перекусить?

Я отказался.

– Очень хорошо. Во-первых, хочу поздравить вас с избранием. С тех пор как вас выбрала Флердоранж, мы хорошенько покопались в вашей биографии и полагаем, что она сделала прекрасный выбор. По правде говоря, ей это не всегда удается.

Теперь ты избранный, сказала она.

Я прикинулся, будто не в курсе:

– Она меня выбрала?

– Когда подошла к вам в этом баре, Пурпурном как-его-там. Это был первый знак. Консуммация имела место в вашем номере в гостинице.

Весьма огорчительное понятие о консуммации.

– Все это, разумеется, конфиденциально. Вы репортер – понятно, что это против вашей природы. Но никому не рассказывайте то, что я вам сообщу. Мы – организация, которая блюдет свою конфиденциальность. Наше существование строится на анонимности. Очень немногие знают о нас, и, если потребуется, мы не остановимся даже перед насилием, дабы сохранить статус кво. Нет таких границ, которых мы не перейдем ради благополучия Флердоранж. Ее жизнь священна. Разумеется, жизнь каждого человека священна, это закон – но у некоторых она священнее. Вам известна толика того, на что мы способны, так что мне нет нужды распространяться. Поймите, это не угроза, а объяснение. «Крутая» речь окончена.

И он выдал улыбку страхового агента. Если не пойму, где я видел этого старика, – свихнусь как пить дать. Я уже встречал его во время этой поездки в Японию. Но где? Не на турнире. Не на киностудии. Не в отеле, не в полицейском участке и не в штаб-квартире якудза. Прежде чем я успел перебрать остальные места, он снова заговорил:

– История Флердоранж невероятна – я уверен, невероятнее, чем у любого, с кем вы только столкнетесь в жизни. Часть наших обязанностей включает постоянное исследование ее прошлого, которое настолько глубоко, разнообразно и фантастично, что не вписывается ни в какие границы реальности, в которой живет большинство людей. Изложение хроники жизни Флердоранж – пустое занятие, ибо, пока мы узнаём о ней что-то новое, она продолжает жить – создавая новые загадки. Мы вечно играем с ней в догонялки. После Тридцатилетнего Сна мы уже ближе, но вплотную не подходим никогда. Однако у нас большие надежды на будущее. С момента ее последнего отпуска имел место ряд, технологических усовершенствований.

Я почувствовал, как у меня начинают слипаться глаза. Я тряхнул головой и расправил плечи. Не время спать. Он продолжил:

– Начнем с начала, которое, возможно, представляет собою наиболее смутный и наименее понятный для нас период жизни Флердоранж. Мы всегда работаем в глубь: начинаем с того, кто она сейчас, и пытаемся добраться до источника. Один из наших главный спецов по метафорам сравнил это с плаванием на каноэ по бесконечно извилистой реке с целью добраться до ее истоков, которые, кажется, совсем рядом, за следующим поворотом. Отдел метафор мы, конечно, сократили. По их собственному признанию, пред Флердоранж метафоры тускнеют. Она ни с кем не сравнима, она просто есть, и попытки оценить ее посредством сложных лингвистических приемов… ну, мы решили, что это просто нечестно.

Его слова обволакивали меня шелковистым звоном отдаленного колокола. Шуршащие, пульсирующие отголоски слов. Глухое гудение, будто электрический шмель, – только мягкое, как кролик. Кролик? Я вздернул голову. Правильно сделали, что разогнали отдел метафор.

– Так вот – ее происхождение. Мы не знаем ни даты, ни места ее рождения. Среди наших ученых шли горячие дебаты о том, родилась ли она в Китае и приехала в Японию, или была японкой по рождению. Само собой, нам бы хотелось, чтоб она родилась здесь, но невозможно выяснить наверняка. Письменных свидетельств ее существования до седьмого века не обнаружено, но, поскольку письменность в Японии появляется только в этот период, это мало что доказывает. Ранние века – темное время, полное противоречивых легенд. Говорят, она жила недалеко от Осаки во времена восхождения Императора Дзимму на Хризантемовый трон в 660 году до нашей эры.[68] Но в народной песне, сложенной в Наре,[69] предполагается, что Флердоранж жила именно там и исполняла Семилетний танец, прежде чем удалиться в тайную пещеру, охраняемую лесными демонами. Информация весьма обрывочна. Даже ученые при датировании этих данных оперируют столетиями. Наши методы не так примитивны, как у профессоров, но и у нас свои пределы… Мы нашли две сильно кодированные ссылки на нее в 712 году, в «Записях о деяниях древности» и позже, в 720 году, она упоминается в «Хрониках Японии». Впрочем, не пытайтесь найти источники: наша организация веками систематически уничтожает все эти пассажи. Даже если бы вы получили доступ к оригинальным документам, упоминания о Флердоранж очень невразумительны, и без ключа их не расшифруешь. В качестве эксперимента в 1843 году мы послали код Лафкадио Хёрну[70] – писателю вроде вас. И Хёрн, черт побери, почти его расшифровал. Но он был гений, а не поденный писака из молодежного журнальчика. – Сделав паузу, он посмотрел на меня. – Шучу, конечно. Я слыхал, вы довольно прилично пишете.

Даже оскорбление не могло вывести меня из ступора. Потрачено столько времени, задано столько вопросов, но в словах старика – ни капли смысла. Меня похитили из тюрьмы и привезли в подземелье только для того, чтобы я выслушал скомканную, распадающуюся историю организации, настолько чокнутой, что они даже собственного названия не помнят. И к тому же теперь меня тянет в сон. Может, после всех этих переживаний моя единственная психическая защита – переход в бессознательное состояние, где различия между прошлым и настоящим, реальностью и фантазией размывались в теплую туманность. Я клевал носом, стараясь вслушиваться в повествование.

– Начиная с 847 года, шаблон выявляется полностью. В этот период и была сформирована наша организация. Теперь есть Тридцать лет Цветения и Тридцать лет Сна. В этот же период мы находим первое упоминание о Возрожденной Молодости, а в горах в окрестностях Нары возводится первый тайный Золотой Храм Сна. Впрочем, он существует по сей день, хотя, поверьте мне, выглядит совсем по-другому, так как им уже никто не пользуется. Мы вынуждены были уйти в более отдаленные уголки островов. Конечно, для нас это большие события. Важные вехи. Однако частности повседневного существования Флердоранж в течение этого Периода Явления, как мы его называем, все еще не выяснены. Конечно, она могла и картошкой вразнос торговать, но, с учетом ее красоты и темперамента, это не ее профиль. Вы представляете, как Флердоранж торгует картошкой?

На секунду вопрос как бы повис в воздухе, а потом старик рассмеялся.

Образ Флердоранж и слово «картошка» крутились у меня в мозгу, но не стыковались. Я уже совсем переставал соображать и решил, что надо встать и постоять, если я не хочу совсем лишиться сознания. Я не был уверен, стоит ли сознание таких усилий, но все же встал.

– Помедленнее, Шеф, – промямлил я, поднимаясь на ноги. Старик, кажется, удивился: то ли увидев, как я возвышаюсь над ним, то ли услышав, как я говорю. Он недоверчиво дернул головой, будто его никогда в жизни не прерывали. – Не хотите ли вы сказать, – сказал я, стараясь постичь абсурдность идеи, – что эта женщина, Флердоранж, – бессмертна?

– Ну, – как будто с облегчением сказал старик, – это еще надо выяснить. Но она живет, то появляясь, то исчезая, вот уже тысячу лет. Так что мы принимаем просто на веру, что она, вероятно, бессмертна. Она определенно некого рода богиня.

– И ваша организация создана, чтобы ей поклоняться?

– В основном чтобы защищать ее и изучать. Но, думаю, можно сказать, что мы и поклоняемся ей тоже. Молиться мы не молимся. Существует ряд противоречивых теологических интерпретаций касательно того, какого рода божеством она является и является ли вообще божеством или просто очень странной женщиной, которая вечно живет в режиме тридцатилетних циклов сна и пробуждения. Прошу вас, садитесь, господин Чака. Вам как будто нездоровится.

Мне нездоровилось. Флердоранж озадачила и смутила меня, но, если она выкинула такой номер с этими чудаками, я – просто неприступная крепость логики. К сожалению, я не знал, что должна делать крепость логики, очутившись в подземном убежище, где нет стульев, а есть только вроде бы знакомый псих, с которым можно поболтать. Так что я опять сел.

– Я могу продолжить? – спросил он, возмущенный тем, что я его перебил. Я пожал плечами. Меня вдруг страшно потянуло к теплому малиновому ковру. Я почувствовал себя Дороти, которая остановилась отдохнуть на маковом поле. – После Периода Явления жизнь Флердоранж становится чуть менее загадочной. Наши ученые снова провели замечательную работу по выявлению фактов, секретных даже в то время, и это – чудо нашей веры, что такие записи сохранились. Как бы там ни было, большинство повествований о Флердоранж того периода носят анекдотический характер и весьма подвержены суевериям и, по сути, невежеству, что характерно для той эпохи. В них фигурируют гоблины, демоны, призраки и прочая чертовщина.

Его голос мягко замурлыкал. Я на мгновение закрыл глаза и прислушался.

– Если отсеять все мифы и легенды, останутся лишь неоспоримые факты – неоспоримые, но зачастую противоречивые. Флердоранж или присутствует сразу в двух местах, или просыпается, когда должна спать. Одна история гласит, что Флердоранж спит перед самым первым снегом Тридцатого года, в другой утверждается, что Флердоранж спит посте первого снега. С момента последнего сна эпохи Мэйдзи мы взяли за правило удостоверяться, что перед первым снегом она находится в Золотом Храме Сна. Это даже не вопрос веры или доктрины, а практическая забота. Как любил говорить мой учитель, осторожность – самый доблестный поступок. Нет смысла ее выпускать, если из-за Возврата к Невинности она становится беспомощной, как четырехлетний ребенок, а тут еще старые предрассудки утверждают, будто она умрет, если попадет под зимние метели. Предрассудки предрассудками, но идти им наперекор только ради любопытства – безумный риск с учетом того, что нам известен – если вернуться к тому, с чего я начал, – ряд неоспоримых, однако зачастую спорных фактов.

То, что он говорил дальше, мозги мои так и не усвоили. Они милосердно переключили сознание в режим вялотекущего сериала сновидений, в каждом из которых блистала Флердоранж. Еще в них присутствовали Лафкадио Хёрн, Дороти и Тотошка. Мы ели сэндвичи, пили амонтильядо и слушали Пола Маккартни. По сравнению с тем, что происходило, когда я бодрствовал, сны мои были абсолютно понятными, почти земными.

И, судя по тому, что мне снилось, старик говорил со мной еще много часов, даже когда я спал. Короткие фразы временами пронзали мой сон и застревали в грезах. Консуммация Выбора… Быстротечность земного бытия… Возврат к Невинности… Погружение в Сон. Звучало как эпические песни хэви-металл.

Но во сне меня посетила интересная мысль. А вдруг все, что говорит этот чудак, верно? Вот это будет шуточка.

Я проснулся от раздражающей мелодии, электронной музыки, которая безостановочно пиликала. Не открывая глаз, я безнадежно понадеялся, что она кончится, но она, естественно, не кончалась. Ощущение такое, будто я проспал несколько дней. Я чувствовал, что лицо опухло и обвисло так, что при малейшем движении готово сползти с черепа. Тело так отяжелело, что ни о каких движениях не могло быть и речи. В общем, оставалось только лежать и слушать монотонную симфонию гудков и свистков.

– Нас ждет восхитительный день, – внезапно прощебетал старик позади меня. От его бойкого голоса я взбодрился больше, чем хотелось бы. Я едва сдержался, чтобы не сказать, куда ему надо пойти с его восхитительным днем.

– Сколько я спал?

– Сколько было необходимо. Это одно из чудес тела. Если оно устало, оно спит.

Движение требовало еще одного чуда. И я осуществил его одним махом – взял и сел прямо, как зомби, набальзамированный эспрессо. Старик проводил очередной раунд электронной игры на карманном компьютере. Интересно, сколько он уже играет.

– Выигрываете, Шеф? – спросил я. Их отказ назвать свои имена позволял мне срывать свое раздражение всякими наглыми способами, о которых средний японец не имеет понятия. Я мог называть старика как угодно, игнорируя строгий кодекс титулов и сопутствующие им социальные сложности. Хотя особого удовольствия это не приносило. Я хочу сказать, это разве подвиг – не уважать старших? В США это практически национальное времяпрепровождение.

Он покачал головой, затем сухо добавил:

– Здесь специально сделано так, что не выиграешь.

– Именно это и нужно миру, – сказал я. – Очередная игра, которую не выиграешь.

– Вы помните наш вчерашний разговор? – спросил он с видом словоохотливого страхового агента, который явился снова, – с улыбкой, чересчур восторженной для этой утренней поры. Если сейчас утро.

Я пожал плечами. Чудны его представления о разговорах.

– Суть я уловил. – Я зевнул. Я не хотел быть невежливым, я просто устал. На мгновение я испугался, что он опять заведет свою чокнутую шарманку с невнятными экскурсами и бесцеремонными оскорблениями. Но он промолчал. Только наклонил голову и улыбнулся.

– Ну, пожалуй, придется обойтись этим, – сказал он. – Мы, конечно, хотели бы просветить вас как можно полнее, но, как вы, журналисты, говорите, сроки поджимают. Так что на данный момент прошу довольствоваться кратким изложением истории Флердоранж. Когда-нибудь теологи и исследователи устанут препираться и в конце концов займутся написанием работ. Это будет следующий большой шаг – конечно, после обнаружения нашего названия. Хотите, чтобы я вам их присылал?

Я кивнул и попросил отправлять их в редакцию в Кливленде.

– Прекрасно. Должен предупредить вас, что это займет определенное время. Я навещу ваш почтовый ящик лишь в самом конце наступающего периода Тридцатилетнего Сна. Но после этого в любое время – скажем, в течение трех-четырех лет, вы их можете ожидать.

– Так что примерно через тридцать четыре года? – Он светился радостным предвкушением. – Буду ждать.

– Прекрасно. – Он хлопнул в ладоши. – Я сегодня приготовил вам суп мисо и рис. Это традиционные блюда, с которых начинают День Перерождения. У нас также есть энергетические батончики «МускулБар» для восстановления сил. Вам они могут пригодиться.

– Великолепно, – сказал я, выдавив улыбку. Сижу тут в подвале, как в ловушке, вместе с придурком и его племянницами. Интересно, где они. Наверное, убежали спасать кого-нибудь в подземном лабиринте. Возможно, там сотни таких, как я, которых заманивают по одному в час. Каждого пойманного приводят в отдельную комнату со своим безумцем, и тот рассказывает сказки, а затем жертву всю оставшуюся жизнь кормят супом, пока она сама не превратится в безумного старика, и так до бесконечности.

Шеф жестом пригласил меня к накрытому столу в углу. Судя по всему, стол принесли, пока я спал. Продемонстрировав мне еду, старик направился в другой угол, чтобы продолжить видеоигру. Причмокивая, я в полуодиночестве съел суп и мгновенно разделался с рисом. Как будто несколько дней не ел. И хотя обстановочка не располагала, еда была довольно вкусной.

Заметив, что я все съел, Шеф показал на «МускулБар». Я вежливо отказался. Несколько раз. Шеф явно расстроился, но вряд ли я нарушил какие-то предрассудки относительно Дня Перерождения или как он там называется.

Плана у меня по-прежнему не было. Якудза временно исчезли из поля зрения. У них талант возвращаться с помпой, но ребята, у которых я сейчас гостил, кажется, их опередили. В то же время у этих ребят в патинко явно шариков не хватает. Я не планировал передавать им Флердоранж, пока не узнаю от нее, что, черт побери, происходит.

Правда, я теперь знал, для чего она им нужна. Если верить Шефу, она для них что-то вроде богини. То есть им нужна Флердоранж, поскольку они – тайное общество буйных психов. А вот якудза, эксклюзивная банда убийц, так и не сказали, зачем она им понадобилась.

Я хотел спросить ее сам. Я хотел расспросить ее о Сато Мигусё, о фотографии и о сотне других вещей.

Но даже если я сумею улизнуть от этих кретинов (честно говоря, если не брать во внимание их идиотские верования, мне эти дуралеи даже нравились), бежать особо некуда. Когда тебя преследуют копы, а у тебя ни денег, ни удостоверения личности, вариантов практически нет. Якудза наверняка засекли места, где я мог спрятаться при таких обстоятельствах. Или рыщут в поисках опустившегося гайдзина, который хорошо говорит по-японски и одет как бомж.

Я громко рыгнул в знак признательности за вкусную еду. Формально это высший гастрономический комплимент, на который, правда, ныне посматривают косо. Когда я делал это при Саре, она морщила носик, имитируя отвращение, и я начинал читать ей лекцию о культуре поведения и умении вести себя за столом. Она отвечала мне обвинениями в том, что я усваиваю только те элементы зарубежной культуры, которые позволяют мне быть шовинистом, свиньей, а в идеале и тем и другим. Так что небольшая радость – рыгать, когда Сары нет рядом.

В конце моего извержения в комнату вошел лысый человек, похожий на монаха. Монаший вид компенсировался джинсовой рубашкой и брюками цвета хаки, отчего мужчина больше походил на клерка в отпуске, чем на служителя церкви. Может, он вообще не походил на монаха, а выглядел так из-за гладкого черепа, который поблескивал мертвецкой зеленью под мигающей флуоресцентной лампой.

Шеф сунул видеоигру в карман, после чего двое мужчин некоторое время пытались перещеголять друг друга в поклоны. Затем Шеф поманил меня в центр комнаты, прямо на безымянный символ.

– Что он знает? – спросил лысый у Шефа.

– Я, насколько мог, все подробно ему рассказал. – Шеф оказал мне любезность, не упомянув, что я заснул, а может, он таким образом прикрывал и собственную задницу.

– Он в курсе о сроках?

– Смутно. – Кажется, ответ никого не удовлетворил.

– Но он понимает, что такое Возврат к Невинности, да?

– Ну, – Шеф откашлялся, – думаю, не помешает напомнить. Если вы полагаете, что это необходимо. И, знаете, если у вас найдется время…