Рейвенор (№1) - Рейвенор

– Базаров? Базаров?

Он пытался сбежать, но ему тоже пришлось нелегко. Воздуха не хватало, да и два мощных удара не прошли даром. Дрейс заскользил по краю парапета и съехал почти на самый край крыши.

Кара глянула вниз и увидела его испуганное белое лицо. Скрюченные пальцы вцепились в водосточную трубу, ноги молотили в пустоте, повиснув над пропастью Стайртауна.

Свол не смогла дотянуться до него. Она попыталась было это сделать, но тотчас же поняла, что и сама свалится вниз. Оглядевшись, она нашла обломок трубы, но он оказался слишком коротким. Базаров снова заорал, его руки скользили, а между пальцами поднимались кислотные пары.

Кара побежала обратно по парапету и схватила один из тяжелых и непослушных оборванных тросов. Перебросив его через парапет, Свол закричала что было сил:

– Хватай его! Давай же!

Он простонал что-то в ответ.

– Давай! – Кара была готова проклясть саму себя, если потеряет очередной источник информации, так и не успев его допросить. Пока что ни одна из операций в Петрополисе не увенчалась успехом.

– Хватай его!

В отчаянии выбросив вперед руку, Базаров все-таки схватился за кабель, но практически в тот же момент заскользил вниз. Кара закричала от натуги, пытаясь удержать трос.

Базаров с воплем скрылся за краем крыши.

Кара громко выругалась, но еще чувствовала вес тела на другом конце троса. Значит, мужчина все еще держался. Что было сил Свол потянула трос на себя… раз, второй… Бесполезно. Слишком тяжело. Она не сможет… но тут возле нее возникла Пэйшенс Кыс.

– Откуда ты взялась? – прохрипела Кара.

– Мы подумали, что вам потребуется помощь.

– Так помоги мне, мать твою растак, пока он не упал!

Кыс даже не попыталась взяться за трос. Она только посмотрела на скат крыши и водосток, и брови ее нахмурились. Кара почувствовала, как внезапно ослабло напряжение на том конце. Все-таки нинкер свалился…

Но нет. Он всплыл над крышей, вначале руки, потом лицо, затем все тело. Он все еще цеплялся за трос, но теперь его вытягивало наверх ментальное усилие Кыс. Хныкающий мужчина скользил по плиточному склону лицом вниз, пока не оказался достаточно близко, чтобы они смогли подхватить его и втянуть на парапет. Кыс отошла назад, отдуваясь и переводя дух от напряжения. Базаров скорчился и застонал у их ног.

– Прекрати! – сказала Кара, поднимая его.

Вдруг Базаров попытался вцепиться в нее. Каре пришлось толкнуть его так, что, отлетев назад, его голова оставила вмятину на коробе воздуховода.

– Прекрати!

И наконец, он подчинился.

Под мягкий гул суспензоров инквизитор медленно продвигался по комнатам Бергоссиана в Гиблых Чердаках, сантиметр за сантиметром внимательно обследуя изрисованные стены. Фраука шел следом, дымя очередной папиросой. Они казались степенными посетителями какой-нибудь общественной галереи.

– Что-нибудь важное? – спросил Фраука.

Динамики кресла Рейвенора ответили мягким щелчком, эквивалентом задумчивого «хм…». Кресло развернулось, и датчики осмотрели противоположную стену. Из глубины машины донеслось тихое потрескивание записывающего пиктера.

– Плоды безумия, – наконец ответил Рейвенор. – Случайные каракули, показывающие признаки третичной стадии душевного расстройства, но все же подсказанные определенным или квазиопределенным символизмом. Результат пребывания в трансе, как мне кажется. Без сомнения, состояние измененного сознания. Невозможно сказать, есть ли какая-нибудь последовательность в надписях. Художник мог быть безумен или просветлен до состояния сверхпонимания.

– Ну, это вряд ли,– с сомнением отозвался Фраука.

Искусственная речь, льющаяся из вокс-транслятора, была абсолютно бесстрастной, лишенной всяких интонаций.

– Шучу я, – сказал Рейвенор. – Скорее всего…

В комнату вошел Нейл.

– Они взяли его, – доложил он. – И уже притащили сюда.

– Тогда давайте поговорим с ними. Вистан, если позволишь?…

Фраука потушил папиросу и активизировал ограничитель.

Не было необходимости их серьезно «ломать». Это я мог сказать сразу, как только вкатился в комнату, где Матуин держал их на мушке. Поверхностные мысли наших пленников оказались до смешного очевидными. Базаров был ошеломлен и напуган. Лант тоже боялся, но, кроме всего прочего, никак не мог взять в толк, что происходит. Тело Одиссея Бергоссиана сотрясали нервный тик и наркотическая ломка.

На всех троих произвел впечатление устрашающий вид вооруженных людей. А появление безликого, бронированного, неприветливого, как каменная глыба, кресла и вовсе повергло их в ужас.

Поначалу мне даже не пришлось задавать вопросы. Сознание Ланта оказалось наиболее открытым. Безграмотный чернорабочий, он был другом Бергоссиана и, когда не имел денег на ночлежку, оставался на Гиблых Чердаках. Лант был знаком с Базаровым, но не считал его другом. Дрейс явился этим утром, заявив, что ему необходимо спрятаться. Причин он не называл, но Лант подумал, что он, скорее всего, прячется от властей.

Лант советовал Бергоссиану прогнать его. Появление такого человека, как Базаров, не сулило ничего хорошего. А у них без того полно неприятностей. И что еще более важно, Бергоссиан был совсем плох. Уже в течение многих лет он скользил от одной наркотической зависимости к другой, проводя под кайфом большую часть жизни. Долгое время это была обскура, затем таблетки, а следом и веселящие камни.

В последние несколько месяцев Бергоссиан стал использовать еще и флекты. Поначалу немного, полагаясь в основном на веселящие камни, но со временем все чаще и чаще. Наконец, Бергоссиан забросил камни и стал использовать флекты каждый день. Вот тогда-то он и начал рисовать.

Лант беспокоился о своем друге. Сам Герг не употреблял наркотики – разве что немного лхо, иногда затяжка обскуры, но ничего тяжелого. Ему хотелось помочь другу. Бергоссиан совсем перестал следить за собой, забывал поесть и практически не работал. Странно, но при всем этом он выглядел вполне счастливым. Большую часть времени он пребывал в блаженстве, постоянно что-то восхищенно бормотал о своих картинах. Они целиком поглотили его. Вооружившись кувалдой, Одиссей пробивал себе путь из комнаты в комнату, чтобы расширить простор для творчества.

Я выплыл из сознания Ланта.

Базаров оказался крепче, хотя в его голове все еще пульсировало от той затрещины, которой его наградила Кара. Узнав о судьбе Сонсала, Дрейс перепугался до безумия и попытался удрать.

– Правильно делаешь, что боишься.

Базаров вскинулся и, удивленно моргая, уставился на меня.

– Все, что ты расскажешь сейчас, может помочь при рассмотрении твоего дела. Возможно, я даже проявлю некоторое снисхождение. Откуда появляются флекты?

Я понимал, что расколоть его будет не так-то просто. Устный допрос наверняка занял бы несколько часов, и Дрейс плел бы ложь за ложью, пока его не загнали бы в угол. Однако мой ментальный вопрос застал его врасплох. Он так сконцентрировался на том, чтобы не проговориться, что нужный ответ сам выплыл на поверхность его сознания.

Базаров тоже не был наркоманом. Как начальник смены в «Энжин Империал» он получал довольно приличную заработную плату, но увеличивал ее за счет сделок на черном рынке. Как правило, он приторговывал наркотиками. Сам он не мог позволить себе использовать их. Адептус Механикус тщательно следили за рабочими, время от времени забирая у них анализы мочи и крови. А Базаров не хотел терять место, поэтому вел свои темные делишки в родном стеке. Как начальник смены он заводил знакомства и имел множество связей на предприятиях поставщиков и в транспортных компаниях по всему городу. Дрейс выправил для себя хорошие документы и наслаждался роскошью свободного передвижения.

В течение трех последних лет Бергоссиан время от времени кое-что подбрасывал Базарову. Он мог достать почти все, главным образом потому, что сам был наркоманом. Ассортимент зависел от того, где подрабатывал Одиссей. Кричалки и веселящие камни он доставал, когда упаковывал мясо в Общем Блоке К, улыбнись-траву, когда таскал зонт на рынке в Грязях, хотя этим он не занимался уже довольно давно.

Хорошие штучки вроде флектов появлялись благодаря его связям в цирке.

Я переключил свое внимание на Одиссея Бергоссиана. Когда я прикоснулся к его сознанию, у меня возникло ощущение, что оно сделано из каучука.

– Одиссей. Расскажи мне о цирке.

Сморгнув и громко рассмеявшись, Бергоссиан, точно ребенок, стал оглядываться вокруг в поисках источника голоса. Лант и Базаров тревожно следили за другом.

Но в сознании Одиссея не было ни чувства вины, ни попытки что-либо скрыть, поэтому в его случае не действовали методы, которые я применил к Дрейсу. Его мысли представляли собой потоки расфокусированного света и ярких красок.

Я копнул чуть глубже и почувствовал, как вздрогнула Кыс от покалывания нарастающего псионического напряжения. На окне расцвели морозные узоры.

Я погрузился еще глубже. Кыс вышла в коридор. Кара, Матуин и Нейл, чьи ментальные ауры слегка засветились, теперь тоже слишком хорошо могли ощущать мою псионическую атаку. Они осторожно отошли назад. Базаров и Лант задрожали и попытались отползти от Бергоссиана к дверному проему, ведущему на кухню. Одиссей же только хихикал себе под нос. Стоящий за моей спиной Фраука, который ничего этого не чувствовал, прикурил очередную папиросу с лхо и стал насвистывать какую-то мелодию.

– Одиссей.

В ответ он лишь рассмеялся. Я увидел, как подрагивает его нижняя губа. Затем я потянулся в его поверхностное сознание и был поражен многообразием обнаруженных там волн счастья и удовлетворенности. Его рассудок оказался теплым, густым, успокаивающим, текучим пространством.

– Цирк, Одиссей. Расскажи мне о нем.

– Цирк, цирк, цирк! – захихикал он.

Новый звук заставил остальных подскочить от неожиданности. Это были первые слова, сказанные Бергоссианом с тех пор, как я вошел в комнату.

– Да, Одиссей. Цирк. Ведь там ты достаешь флекты, не так ли?

– Да, да. В отражении, да! – пробулькал он, зайдясь в смехе.

Одиссей растянулся на полу и замахал руками.

– Кто их тебе продает, Одиссей?

Бергоссиан фыркнул.

– Дюбо! – прокудахтал он.– В отражении, Дюбо из клетки.

– Черт возьми, Одиссей! – закричал Базаров.– Они же тебя укокошат, если ты их сдашь!

– Заткнись, Базаров.

– Дюбо! Дюбо и агенты!

– Не делай этого, Одиссей! – снова завопил Базаров, подавшись вперед.

Возиться с ним времени у меня не было. Легким псионическим ударом я сбил Базарова с ног и прижал к стене кухни. Затем я подкатился ближе к хихикающему Бергоссиану.

– Ты нам очень помог, Одиссей. Что еще ты можешь сказать мне?

Он устало затряс головой, словно человек, который долго катался на карусели и которого теперь тошнит. Или как пьяница, который выпил слишком много. Я мог чувствовать горький запах поднимающейся рвоты, дезориентацию сознания и тело, вышедшее из-под контроля.

Да простит меня Император, но это было восхитительно. Любые крайности телесного опыта, даже caмые неприятные, настолько недоступны мне, что, когда выпадает такая возможность, я наслаждаюсь ими.

Но вдруг ситуация начала выходить из-под контроля. Казалось, будто блаженные, теплые флюиды его мыслей пересыхают. Из них, словно камни во время отлива, стали подниматься какие-то фигуры. Теплое свечение в голове Бергоссиана потускнело, и на краю его сознания зарделся черный рассвет.

– Одиссей.

Неясные фигуры обступили меня – уродливые, застывшие, цвета потемневшей кости, покрытые пленкой теплой жидкости, которая плескалась и булькала, утекая от меня. Тело Бергоссиана начинало биться в каком-то припадке.

За спиной я услышал шипение Нейла:

– Выбирайтесь из него. Босс, выбирайтесь из него к чертям!

Я понял, что не могу. Меня несло вперед. Вокруг раскинулся залитый неясным светом пейзаж измученного, изувеченного сознания Одиссея. На какое-то мгновение все происходящее показалось мне почти смешным. Теперь я восседал не в своем суспензорном модуле, а в старинном инвалидном кресле, которое, набирая скорость, катилось вниз с откоса, а я не мог ни затормозить, ни остановиться.

– Одиссей. Отпусти меня.

Бергоссиан метался, бился головой, молотил о пол пятками и локтями. Затем раздался крик, но я уже не мог сказать, кричал ли это реальный Бергоссиан или это был какой-то пронзительный заупокойный плач, разносящийся над опаленной землей его ментального пейзажа.

Я все глубже погружался в него и никак не мог остановиться. Передо мной раскинулась обширная пустошь, засыпанная гагатовым пеплом и обломками какой-то почерневшей материи, искривленной, вздутой, рассыпающейся, потрескавшейся. По выгнутому куполу неба стремительно проносились рваные облака. Солнце, красное, как налитый кровью глаз, вскарабкалось по мелькающим небесам и снова зашло за один-единственный вздох.

Завывающий звук стал громче. Черный изломанный ландшафт рассекала смердящая пропасть. Яма, заполненная черепами. Миллиарды человеческих черепов, каждый из которых окрашивался эхом собственного предсмертного крика. Передо мной из затвердевшей ночи поднимались разрушенные здания: башни, шпили и циклопические цитадели. Сожженный город. Убитый улей. Это был Петрополис? Это было грядущее?

Я рухнул между огромными башнями и увидел их бесчисленные окна, ряд над рядом, ярус над ярусом – темные окна, напоминающие пустые глазницы, помутневшие от невообразимых эпох, проведенных во всепоглощающей темноте.

И тогда я остановился. Завывание смолкло. Я был одинок среди этого безмолвия, вокруг меня вздымались руины, а воздух наполняли зола и запах разложения. Под ногами поблескивало битое стекло и…

Под ногами.

Под ногами.

Я пошатнулся. Я стоял. Я был целым. Ступни, ноги, тело, руки, пальцы…

Я посмотрел вниз. Посмотрел живыми глазами, а не фоторецепторами. Потрескавшаяся черная почва под моими босыми ногами была усеяна осколками битого стекла. В них, словно в разбросанной кем-то мозаике, отражалось мое совершенство.

Я увидел свое лицо. То лицо, которое когда-то имел. Гидеон Рейвенор, молодой, сильный, целеустремленный. Как я скучал по этому лицу…

Я почувствовал, как что-то приближается ко мне. Я слышал это за своей спиной. Что-то тяжелое, быстрое бежало, хрустя стеклянными обломками. Оно фыркало, рычало, отплевывалось.

Я хотел повернуться. Тело отказалось двигаться. В отражении у своих ног я увидел неповоротливую, косматую тень какой-то огромной твари. Сверкнули клыки.

В последнюю секунду мое изображение в бесчисленных осколках изменилось и снова стало правильным. Шишковатая, раздутая груда плоти, покрытая шрамами и застарелыми следами ожогов, обрубки конечностей, изодранный и бесполезный ком головы, лоснящийся, розовый, будто грубо сшитый мешок. Настоящий я.

Абсолютно беспомощный во власти Хаоса.

Глава 5

Цирк можно было услышать за двадцать кварталов. Увидеть – за десять. Горны, сирены, оглушительные зазывающие крики из рупоров на столбах, танцующие лучи прожекторов и вспышки фейерверков. Казалось, будто ночной город в Общем Блоке G освещается огромной пылающей чашей.

Соседние улицы были переполнены: толпы смеющихся, пьяных людей, коробейники, воры-карманники, торговцы, «улыбчивые девочки». Наступила ночь игры.

Циркодром представлял собой колоссальный, покрытый куполом амфитеатр. Девяностометровые оуслитовые стены огромного строения казались только тенью в дымной ночи, теряющейся за вспышками и ослепительным блеском бушующего светового представления. Красные лучи прожекторов метались по волнующейся толпе. С верхних арок срывались визжащие ракеты, рассыпавшиеся ливнями зеленых и белых искр. В двадцати метрах над улицей на главном фасаде виднелась массивная вироновая надпись. Полыхающие буквы, высотой в три человеческих роста, гласили: «КАРНИВОРА». Оранжевые световые трубки вспыхивали, вычерчивая слово целиком, а затем пульсировали КАР-НИ-ВО-РА и снова вспыхивали вместе. Заточенные в клетках факелы и светосферы освещали внешние колонны стадиона, а сине-белые электрические разряды плясали вверх и вниз вокруг подков арок.

Сирены перекрывали рев толпы, громкоговорители обрушивали на нее немилосердные децибелы популярного пунда. Одновременно с гремящей музыкой, и даже еще громче, вокс-горны захлебывались хором мужских голосов, скандировавших: «Кар-кар-карнивора!»

Над вироновой надписью в такт пульсировал массивный экран. Изображения на нем мелькали с ужасающей быстротой. На долю секунды загорался образ проходящей колесом обнаженной женщины, чье тело было выкрашено золотой краской, потом на экране неожиданно возникали два закованных в броню бойца с цепными мечами. Экран вновь резко мигал, и на зрителя несся желтозубый ящер. Затем все заволакивал кровавый туман и белый шум, словно камера сломалась. «Банг! Банг! Банг! Банг! Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!» Снова и снова, пока звуки не сливались в сплошной, одуряющий и будоражущий поток.

Пэйшенс позволила толпе подхватить себя и нести к воротам номер IV. Кыс грызла мясо на палочке, которое купила у уличного торговца, и открыто отхлебывала из фляги. Она смеялась, шутила и флиртовала с какими-то мужчинами, подмигивая одним и мягко отталкивая ментальным воздействием тех, кто желал приобнять или шлепнуть ее.

Кыс облачилась в элегантное платье с изумрудным корсетом и пышной сетчатой черной юбкой. Ее волосы были свободно распущены по плечам, и она выглядела как «улыбчивая девушка», до хрипоты срывающая голос и напивающаяся до беспамятства в цирковую ночь.

Она уже примкнула к группе кланстеров с мясоконсервного завода. Это были шумные и грязные мужчины, щеголявшие искусственно выращенной мускулатурой, пирсингом и кислотными татуировками.

Один из них – Леше – то и дело передавал ей бутылку с зерновым пойлом и настаивал на том, чтобы заплатить за нее на входе. Он полагал, что таким образом вызовет ответную симпатию. Его собратья наверняка решили, что Леше подцепил любительницу вечеринок с высоких уровней Блока, решившую поразвлечься в бедняцких Грязях.

Руки громилы ощупывали прелести Кыс, и она до поры не возражала. Наконец компания пробралась мимо охраны, чтобы направиться к деревянным помостам со стоячими местами на галерке. Дешевые места.

Тут им устроили проверку на предмет оружия. Правда, охранники вовсе не желали связываться с подвыпившими, разгоряченными кланстерами. А вот когда над головой Кыс загорелся красный, сотрудники службы безопасности окружили девушку, несмотря на протестующий рев компании Леше.

– У меня нет оружия, – серьезно сказала Кыс. – И вы тоже спокойнее, – добавила она Леше с задорной усмешкой.

Когда охранники стали водить вдоль ее тела портативными сканерами, она вскинула вверх руки, демонстрируя тонкую талию и соблазнительно приподнявшуюся грудь.

– Ясно вам? Это просто металлические вставки в моем корсете.

Кланстеры одобрительно заревели. Поняв, что искать нечего, охранники махнули ей, разрешая проходить. Кыс рассмеялась, Леше подхватил ее на руки и закружил. В ответ Пэйшенс поцеловала его. Компания взобралась на галерку и нашла себе хорошие места с видом на главную арену.

Цирк наполнялся. Лучи прожекторов метались по ярусам, освещая возбужденную толпу. Начиналось представление, предшествующее главной игре.

Арена представляла собой овальное пространство пятьдесят метров шириной и девяносто метров длиной. Массивные гидравлические системы, размещенные глубоко под землей, поднимали и опускали шесть сценических площадок – логеумов, – расположенных по краю арены, и одну, самую большую,– в центре. Центральная предназначалась для главного сражения ночи.

Сейчас три внешних, окутанных клубами пара логеума с шипением поднимались на место. На двух из них двадцать пар бойцов демонстрировали виртуозное владение клинками. Все двигались с поразительной четкостью, все были в броне и красивых серебряных шлемах в форме рыбьих голов. Толпа затаила дыхание. Мечи кружились, сливаясь в едва различимые полосы. Искры разлетались в стороны. Ни один из меченосцев не заработал и царапины.

На третьей сцене четыре клоуна-твиста в полосатых панталонах изображали пантомиму, сражаясь на молотах. Все они были огромными, неуклюжими мутантами, горбатыми и огриноподобными. Их и без того уродливые лица были вымазаны белилами, рты ярко напомажены. Зрители любили их.

Арена вращалась так, чтобы каждый, сидящий на трибуне, мог разглядеть все, что происходит на внешних логеумах.

Представления еще продолжались, когда динамики опять взвыли фанфарами. Огромная подвесная клетка опускалась на главный логеум.

Точно монетки в копилку, в клетку посыпались акробаты. Прежде чем схватиться за поперечные брусья и трапеции, они пролетали в свободном падении такое расстояние, что у зрителей перехватывало дыхание. По трибунам прокатилась волна аплодисментов. Акробаты – обнаженные женщины с выкрашенными золотой краской телами – стали раскачиваться, ловить друг друга, крутить сальто и строить пирамиды, ходить по гладким брусьям, плясать на канатах, кувыркаться и летать по воздуху. И все это без какой-либо страховки. Внизу, в тридцати метрах под брусьями клети, было только твердое покрытие арены.

Леше был очарован видом сексапильных гимнасток. Он сделал глоток из фляги и оглянулся, чтобы протянуть выпивку девушке.

Но Кыс исчезла.

«Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!»

– Ты! Ты опоздала! – закричала мадам Скайзорс высоким и властным голосом, каким и приличествовало разговаривать хозяйке цирковой труппы.

Она подобрала длинные кружевные юбки и в гневе затопала по подвесным осветительным мосткам. Здесь, под крышей Карниворы, в семидесяти метрах над ареной царил полумрак. Сквозь щели в досках пробивались копья отраженного света. Нарастающий рев толпы волнами накатывал снизу.

Механик носился туда-сюда, подтягивая тросы, цепляя противовесы и проверяя многочисленные блоки. Кара Свол, облаченная в почти прозрачное, телесного цвета трико, наносила на свое тело последние мазки золотой краски.

– Прошу прощения, мадам, – бормотала она.

– Извинения не звенят в карманах! Извинения не делают представления!

– Я понимаю, мадам.

Скайзорс подалась вперед, опираясь на трость, и на ее старом, морщинистом лице отразилось любопытство.

– Что-то я тебя не припомню…

– Меня зовут Кара, мэм. Вы наняли меня на прошлой неделе.

– На прошлой неделе? Не припомню…

– Так и было, мэм.

– Сомневаюсь. Ты не совсем подходишь. Слишком низкорослая. Слишком большой бюст и широкие бедра.

Скрюченный палец Скайзорс ткнул в выступающую мягкую округлость левой груди Кары.

– Но вы наняли меня, мэм. Вам понравился мой проход на руках и превосходное комбо, а еще вы нашли удовлетворительной мою работу на канате.

Мадам Скайзорс сложила сухие руки на набалдашнике трости.

– Покажи мне еще раз.

Кара прошлась колесом, прыгнула, прокрутилась в полете веретеном и ловко приземлилась на обе ноги. Доски мостков скрипнули и едва незаметно задрожали.

Толпа внизу снова взревела, но восторги предназначались вовсе не опоздавшей акробатке.

– Хорошо,– пробормотала мадам Скайзорс.– Где ты этому научилась?

– Имперские Ямы на Бонавентуре, – сказала Кара.

– Но я все равно не помню, чтобы нанимала тебя, – продолжила Скайзорс, – и к тому же ты опоздала на представление. Я не потерплю подобного в своей труппе. Ты уволена.

Кара пожала плечами. Она пробралась в цирк под видом девушки-акробатки. Этого было вполне достаточно. Честно говоря, она опоздала специально. Свол не собиралась рисковать своей шеей в подвешенной над ареной клетке. Когда-то, возможно, она и пошла бы на такое, но не теперь. Время не стояло на месте, и гибкие девушки, выступающие сейчас под возбужденные крики толпы, выполняли трюки куда более сложные, чем могла продемонстрировать Кара.

Все еще поддерживая свою легенду, Свол нахмурилась:

– Уволена?

Мадам стукнула тростью.

– Уволена! Ты слышала меня! Убирайся вон!

Кара повернулась и стала собирать одежду.

– Отправляйся домой! – взвизгнула ей вслед мадам Скайзорс.

Кара подхватила мешок, незаметно сжала в левой руке миниатюрный автоматический пистолет и отправилась к лестницам.

«Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!» – раздавалось внизу.

Тяжелый грузовик подкатил по бетонному пандусу к служебному въезду. Нейл посигналил. Толпа стала нехотя расступаться, пропуская машину. Каждые несколько секунд перекрещивающиеся лучи прожекторов заливали водительскую кабину кроваво-красным светом.

Гарлон поправил вокс.

– Уже подъезжаю, – прошептал он. – Надеюсь, все пройдет как надо, Карл.

– Расслабься, Гарлон. Нет ничего проще, – протрещал в ответ Тониус.

Служебный въезд был закрыт. К грузовику спускались служащие арены. Лучи их фонариков шарили по бортам машины. Работникам цирка приходилось протискиваться сквозь толпу пуритан, собравшихся здесь по призыву Экклезиархии, чтобы протестовать против варварских развлечений.

– Давай же, Тониус…

Нейл опустил водительское окошко.

– Что это такое? – прокричал один из служащих.

– Грузовик за мясом в сполиарум [5], сэр!

– Да? От какой фирмы?

– Дичина Буканольда, сэр…

– Дайте проверить ваши путевые документы,– произнес служащий.

Гарлон подал ему информационный планшет.

– Тониус… – прошипел Нейл в вокс.

– Уже сканирую,– произнес Карл Тониус, сидя за своим когитатором. – Пять, три, один… а вот и мы… декодирую… декодирую…

– Поторопись, черт возьми! – прохрипел Нейл.

– Есть. Код получен. Передаю его через твой планшет.

– Что-то не так? – спросил Гарлон, выглядывая из кабины.

– Нет, – произнес мужчина. – Ничего. Небольшая задержка при регистрации. – Он вернул планшет. – Все в порядке. Проезжайте в ангар номер пятнадцать. Откройте ворота, у нас грузовик!

Заслонка со звоном поднялась под свод арки. Нейл завел двигатель, и грузовик вкатился в хорагиум [6]. Гарлон услышал грохот аплодисментов и рев зрителей над головой.

– Слишком долго, Карл. Слишком долго, – прошептал Нейл.

– Действительно слишком долго, Карл? – спросил Рейвенор.

Они сидели в тесном кузове восьмиколесного грузовика, припаркованного недалеко от цирка. Тониус оторвался от монитора и нервно взглянул на инквизитора. Фраука и Заэль устроились в кабине. Мальчик то и дело посматривал через потрескавшееся клероплексовое стекло. Карлу парнишка не понравился с самого начала. Он постоянно крутился рядом, внимательно наблюдая за действиями дознавателя.

– Так что, слишком долго? – повторил вопрос Рейвенор.

– Нет, нет, – улыбнулся Тониус. – Это ведь был взлом по беспроводной сети. Мне пришлось ждать, пока планшет Нейла окажется рядом со служащим, чтобы получить чистый сигнал.

– И он уже внутри?

– Они все внутри, сэр, – сказал Тониус, разглядывая гладкий корпус силового кресла.

– Ты ведь спрашиваешь себя, все ли со мной в порядке, верно? – вдруг спросил Рейвенор.

От неожиданности Тониус подскочил на месте.

– А я-то думал, что Фраука включен! – воскликнул он. – Вы прочитали меня, словно…

– Фраука включен, – невыразительно проговорил вокс-транслятор инквизитора. – Но у меня есть глаза… и я могу читать язык тела. Ты продолжаешь разглядывать меня, Тониус.

– То, что случилось с Бергоссианом… – пожал плечами Тониус. – Все прошло не слишком хорошо…

– Действительно. Я вел себя легкомысленно и заработал новый шрам. Но сейчас все идет на лад.

– Но…

– Никаких «но», Карл. Я исследовал сознание этого сумасшедшего и чуть не оказался в ловушке, когда оно начало разрушаться. Но я выбрался. Прошло уже три дня. Я поправляюсь.

Тониус пожал плечами. Кыс рассказала ему, как Одиссей Бергоссиан вначале забился в судорогах, а затем… проще говоря, взорвался. Превратился в кровавую кашу, как она выразилась. Рейвенор завыл, вырываясь на свободу из погибающего сознания. Вопль из вокс-динамика. Звук, который ей никогда не забыть. Монотонный. Полный страдания.

– Отлично,– сказал, наконец, Карл.– Я рад за вас.

Он помедлил и подрегулировал длину волны вокс-передатчика.

– Получаю сигналы. Кыс внутри. Кара тоже. Нейл на подходе.

– Продолжай, – произнес Рейвенор.

«Кар-кар-карнивора!»

Грохот сотрясал стены. Зрители кричали, свистели, аплодировали и топали ногами. Бам-бам-бум! Бам-бам-бум!

Пэйшенс спешила по тускло освещенным каменным коридорам, расположенным под зрительскими рядами. От ужасного шума под потолком раскачивались светосферы. На бегу она расстегивала и сбрасывала свои многослойные юбки. Вскоре она осталась в изумрудном корсете, оказавшемся верхней частью комбинезона. Теперь она могла двигаться свободно. Кыс активизировала вокс и натянула перчатки.

Пэйшенс услышала чьи-то шаги и отступила в тень неглубокой каменной ниши. Мимо торопливо пробежали два служителя цирка. Осторожно выглянув из укрытия, Кыс увидела проход, ведущий в хорагиум. У дверей дежурил низкорослый, коренастый твист. Из его пятнистого лба торчали маленькие рожки. Девушка осторожно приблизилась к нему, стараясь держаться поближе к стене, ментальным усилием подхватила с полу разбитую бутылку и бросила ее вперед. Бутылка со звоном прокатилась мимо твиста. Мутант услышал звук и обернулся. Толстые серые пальцы сжались на рукояти энергетического молота, и охранник отправился искать источник шума.

Как только он отвернулся, Кыс длинным прыжком бросилась в проход и сбежала по широкой металлической лестнице в просторные подземные чертоги Карниворы.