Пьесы (сборник)

На столе – кувшин.

На кресле – черные брюки, рубашка, пиджак. В кресле – Епископ в митре и золоченой мантии.

Он выглядит крупнее, чем есть на самом деле. Исполнитель этой роли должен подняться на котурны высотой около 0,5 м. Его плечи, на которых лежит мантия, заметно увеличены. Когда поднимается занавес, Епископ предстает огромным, несущимся, словно пугало.

Его лицо загримировано.

Рядом с ним – молодая, ярко накрашенная Женщина, в кружевном пеньюаре. Она вытирает руки салфеткой (я не сказал, что она вытирается).

Тут же стоит женщина лет сорока, брюнетка, с суровым выражением лица, в строгом черном костюме[2]. Это Ирма. На ней шляпа, которая завязана ремешком под подбородком.

ЕПИСКОП (сидя в кресле, посреди сцены, говорит глухим голосом, но с воодушевлением). И в самом деле, для истинного прелата главное не мягкость и вкрадчивость, а строгость ума. Сердечность губит нас. Мы полагаем, что сами управляем своей добротой: мы рабы этой безмятежной расслабленности. Речь идет даже не столько об уме… (Колеблется.) Скорее о жестокости. И, с другой стороны, – через жестокость – о смелом и мощном прорыве к Отсутствию. К Смерти. Бог? (Улыбаясь.) Я вижу ваше приближенье! (Обращаясь к своей митре.) Ты, митра в форме епископского колпака, знай, когда мои глаза закроются в последний раз, сквозь прикрытые веки я увижу тебя, моя золоченая шапка… И вас, прекрасные церковные облачения, мантии, кружева…

ИРМА (грубо). Что сказано, то сказано. Когда ставки сделаны…

В течение всей сцены она почти неподвижна. Она стоит около двери.

ЕПИСКОП (вкрадчиво, отстраняя Ирму). И когда жребий брошен.

ИРМА. Нет. Две тысячи так две тысячи, и без глупостей. Иначе я рассержусь. А это не в моих привычках… А теперь, если у вас затруднения…

ЕПИСКОП (сухо, бросая митру). Спасибо.

ИРМА. Ничего не ломайте. Это еще послужит. (Обращаясь к Женщине.) Убери это[3].

Женщина кладет митру на стол рядом с кувшином.

ЕПИСКОП (тяжело вздохнув). Мне сказали, что этот дом будет осажден? Повстанцы уже переправились через реку.

ИРМА (озабоченно). Повсюду кровь… Вы проберетесь вдоль стены Епископства. Пойдете по улице Пуассонри.

Вдруг слышится пронзительный крик. Кричит, явно от боли, Женщина, которую мы не видим.

ИРМА (продолжает, с досадой). Я ведь им говорила, чтоб было тихо. Хорошо, что я догадалась завесить окна наглухо плотными занавесками. (Вдруг становясь любезной и игривой.) А что мы совершили сегодня вечером? Благословение? Молитву? Мессу? Вечное поклонение?

ЕПИСКОП (строго). Не надо об этом. Кончено. Я думаю только о возвращении… Вы говорите, город в крови…

ЖЕНЩИНА (прерывает его). Было благословение, Мадам. Затем моя исповедь…

ИРМА. А потом?

ЕПИСКОП. Хватит!

ЖЕНЩИНА. И все. Закончили отпущением грехов.

ИРМА. Значит, никто не может при этом присутствовать? Хоть разок?

ЕПИСКОП (испуганно). Нет, нет. Такие вещи должны оставаться и останутся тайными. Кощунственно даже говорить об этом, пока меня переодевают. И чтобы все двери были закрыты. О! Наглухо закрыты, забиты, застегнуты, зашнурованы, зашпилены, зашиты…

ИРМА. Я вас об этом просила…

ЕПИСКОП. Зашиты, Мадам Ирма.

ИРМА (с досадой). По крайней мере вы позволите мне поинтересоваться… так сказать, с профессиональной точки зрения? Я сказала, две тысячи.

ЕПИСКОП (голос его вдруг становится звонче, четче, словно он проснулся. Он выказывает некоторое раздражение). Не очень-то и утомляли себя. Всего шесть грехов, и вовсе не самые мои любимые.

ЖЕНЩИНА. Шесть, но смертных! И мне трудно было подыскать их!

ЕПИСКОП (обеспокоенно). Как, значит, они были ненастоящие?

ЖЕНЩИНА. Самые настоящие! Я имела в виду, что с трудом совершала их! Если бы вы знали, что нужно преодолеть, через что пройти, чтобы прийти к неповиновению.

ЕПИСКОП. Я догадываюсь, детка. Заведенный порядок вещей так безобиден, что позволено все или почти все. Но если твои грехи фальшивые, признайся сейчас.

ИРМА. Ну нет! Я уже слышу ваши претензии, когда вы придете в следующий раз. Нет, они были настоящие. (Женщине.) Развяжи ему шнурки. Разуй его. Смотри, чтоб он не простудился, пока его будут одевать. (Епископу.) Выпьете грога, что-нибудь горячее?

ЕПИСКОП. Спасибо. У меня нет времени. Мне надо идти. (Мечтательно.) Да, шесть, но смертных!

ИРМА. Идите сюда, вас разденут!

ЕПИСКОП (умоляя, почти на коленях). Нет, нет, не сейчас.

ИРМА. Пора. Давайте! Быстро! Быстрее!

За разговорами его раздевают. Вернее, откалывают булавки, развязывают тесемки, поддерживающие мантию, епитрахиль, стихарь.

ЕПИСКОП (обращаясь к Женщине). Так ты действительно согрешила?

ЖЕНЩИНА. Да.

ЕПИСКОП. Ты совершала эти поступки? Все эти поступки?

ЖЕНЩИНА. Да.

ЕПИСКОП. И когда ты приближалась, обратив ко мне свое лицо, его освещали отблески пламени?

ЖЕНЩИНА. Да.

ЕПИСКОП. И когда моя рука с перстнем лежала на твоем лбу, в знак прощения…

ЖЕНЩИНА. Да.

ЕПИСКОП. И когда мой взгляд погружался в твои прекрасные глаза?

ЖЕНЩИНА. Да.

ИРМА. А в этих прекрасных глазах, Монсеньор, хоть промелькнуло раскаянье?

ЕПИСКОП (вставая). Галопом. Но не раскаянья я там искал. Я видел там сладостное желание греха. Ее огромным глазам открылась пропасть – смертельная бледность оживляла – да, Мадам Ирма, оживляла ее лицо. Но наша святость потому и существует, что мы прощаем ваши грехи. А были ли они притворными?

ЖЕНЩИНА (вдруг кокетливо). А если мои грехи были настоящие?

ЕПИСКОП (менее театрально). Ты с ума сошла! Я надеюсь, ты не совершала всего этого на самом деле?

ИРМА (Епископу). Да не слушайте ее. Будьте спокойны за ее грехи. Здесь нет…

ЕПИСКОП (прерывая ее). Я прекрасно это знаю. Здесь нельзя совершить зла. Вы живете во зле. Без угрызений совести. Как могли бы вы совершить зло? Все это игры Дьявола. Так и можно узнать его. Он – великий Актер. Вот почему Церковь прокляла актеров.

ЖЕНЩИНА. Вас пугает реальность, не так ли?

ЕПИСКОП. Будь твои грехи настоящими, это были бы уже преступления, и я бы вляпался в дурную историю.

ЖЕНЩИНА. Вы пошли бы в полицию?

Ирма продолжает его раздевать. Однако мантия еще на нем.

ИРМА (Епископу). Оставьте ее с вашими вопросами. (Опять слышится тот же страшный крик.) Опять они! Я заставлю их замолчать.

ЕПИСКОП. Этот крик не был притворным.

ИРМА (обеспокоенно). Не знаю… что вообще мы знаем, да и какая разница?

ЕПИСКОП (медленно приближается к зеркалу, останавливается перед ним). Ответьте мне, зеркало, ответьте же. Я здесь для того, чтобы опознавать зло и невинность? (Ирме, очень тихо). Выйдите. Оставьте меня одного!

ИРМА. Поздно. На улице будет уже небезопасно…

ЕПИСКОП (умоляюще). Только минутку.

ИРМА. Вы здесь уже два часа двадцать минут. Лишних двадцать минут…

ЕПИСКОП (гневно). Оставьте меня одного. Подслушивайте у дверей, если хотите, я знаю, вы это делаете, и возвращайтесь, когда я закончу.

Женщины выходят, вздыхая, выведенные из терпения.

(В одиночестве, с трудом успокаивается и говорит перед зеркалом, держа стихарь).…Ответьте мне, зеркало, ответьте. Разве я здесь для того, чтобы опознавать зло и невинность? А кем я был в вашей золоченой глади? Никогда, видит Бог, никогда не желал я епископского трона. Стать епископом, подниматься вверх по лестнице за счет добродетелей и пороков – для меня это означало бы – удаляться от истинного достоинства епископа. Сейчас объясню. (Епископ говорит очень четко, словно развивая логическое построение.) Чтобы стать епископом, я должен был лезть из кожи вон, чтобы не стать им, и при этом стремиться к тому, что бы сделало меня епископом. А для того, чтобы стать епископом (конечно, в моем понимании), мне пришлось бы постоянно сознавать, что я пребываю в этом качестве для того, чтобы исполнить свою функцию. (Он поднимает полку своего стихаря и целует ее.) О кружева, кружева, сплетенные тысячами ручек для того, чтобы прикрыть трепещущие груди, сытые груди, лица, волосы, вы украшаете меня вашими веточками и цветами! Начнем сначала. Вот в чем казус! (Смеется.) А-а, я заговорил по-латыни! Долг есть долг. Это не способ существования. А епископство – способ. Это нагрузка. Тяжелое бремя. Митра, кружева, парча, бисер, коленопреклонение. В задницу – функцию.

Примечания

1

Имеется в виду Институт Франции – главное научное учреждение страны, объединяющее пять Академий. (Прим. пер.)

2

Нет. Я предпочитаю, чтобы на ней было длинное траурное платье и креповая шляпа без вуали. (Здесь и далее прим. автора.)

3

Но «сожри это» мне тоже нравится. Тогда нужна пряничная митра, чтобы женщина отщипывала от нее по кусочку.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.