История рода Пардальянов (№4) - Заговорщица

Герцог де Гиз не умел скрывать свои истинные чувства так же хорошо, как это делал Генрих III. Он побледнел от злобы, увидев, что прием ему оказан более чем холодный.

Остановившись в трех шагах от трона, Лотарингец низко поклонился. Братья последовали его примеру. Затем Генрих де Гиз выпрямился и замер, ожидая, что король обратится к нему.

Все присутствующие были в напряжении. Тишина стояла такая, что пролети в огромном зале муха, ее жужжание показалось бы оглушительным. Наконец король соизволил заговорить:

— Ах, это вы, господин герцог? Чем обязаны? Вы, кажется, хотите мне что-то сказать?

Да уж, Генрих III при желании умел унижать людей и выводить их из себя!

Глава XXIV

ПРИМИРЕНИЕ

Слова короля заставили всех вздрогнуть — а ведь в зале собрались только сторонники Валуа! Трем братьям на миг показалось, что перед их глазами уже сверкают обнаженные шпаги. Они вообразили, что король сейчас встанет и отдаст приказ об их аресте… Королевские приближенные уже потянулись к оружию. Вот-вот они набросятся на Гизов…

Майенн отступил назад и что-то неразборчиво пробормотал. Кардинал де Гиз, напротив, расправил плечи и обвел собравшихся злобным взглядом. Только один Генрих де Гиз остался невозмутим и спокоен. Он попытался сохранить хладнокровие, и это ему удалось.

— Сир, — звонко произнес Меченый, — вы знаете, что мой брат вместе с кардиналом де Бурбоном возглавляет французское духовенство. Вполне естественно, что он присутствует на заседании Генеральных Штатов, которые вы, сир, соблаговолили собрать в Блуа.

— А вы сами, господин герцог? — невежливо настаивал король.

— Сир, вы знаете, что мой брат, герцог де Майенн, вместе с господином маршалом де Бриссаком возглавляет депутатов от дворянства.

— Маршал де Бриссак, — проворчал король, — только и воевал, что в день Баррикад, а кардинал де Бурбон годен разве что на то, чтобы плести заговоры…

Герцог вспыхнул. Король даже не пытался скрыть своей неприязни. Значит, вот-вот разразится гроза…

— Но вы мне все твердите о своих братьях, — продолжал Генрих III, — а я-то спрашиваю о вас, герцог! Я счастлив видеть их рядом с вами… я рад, что вы неразлучны… но вы лично, зачем вы прибыли в Блуа?

В этот момент Екатерина Медичи подошла поближе и встала рядом с троном. Гизу показалась, что мрачная фигура королевы-матери приблизилась к нему как предвестник грядущих несчастий. Он бросил быстрый взгляд на присутствующих, еще раз убедился, что окружен сторонниками короля, готовыми вцепиться ему в горло, и едва сдержался, чтобы не выкрикнуть какое-нибудь оскорбление.

«Если он подаст знак, — решил Генрих де Гиз, — я кликну своих дворян, и мы будем драться… «

Однако Гиз сдержался и попытался объясниться.

— Ваше Величество, будучи избранным наряду с другими представителями аристократии депутатом от дворянства, я счел своим долгом откликнуться на высочайший призыв и прибыть на собрание, которое вы соблаговолили созвать…

— Я не имел в виду ваше участие в работе Генеральных Штатов, — холодно прервал его король (Гиз в который уже раз понял, что Генрих умеет быть и настойчивым, и жестоким). — Я спрашивал о вашем появлении здесь, в покоях короля, в моих покоях! Зачем вы сюда явились?!

Это уж было чересчур. Гиз смешался, пробормотал несколько слов, потом замолк. Его брат кардинал намеренно наступил ему на ногу, как бы пытаясь сказать:

— Чего мы ждем! Оружие к бою! Пора драться!

Тишина, вновь установившаяся в зале, была очень тревожной. Она в любую секунду могла взорваться звоном клинков и криками сражающихся. Король же, казалось, ничего не замечал. Все тем же небрежным тоном он произнес:

— Во всяком случае, я вижу, что вы явились сюда в сопровождении дружной и многочисленной компании. Черт возьми, вы неплохо устроились. Взглянув на вашу свиту, люди, пожалуй, решат, что король Франции не я, а вы, мой лотарингский кузен!

— Сир!.. — вмешалась королева-мать.

— Подождите, мадам!.. Клянусь всеми святыми, здесь как-никак присутствует король, и только один король. А когда королю угодно говорить, остальные должны молчать… даже вы, мадам! Итак, дорогой кузен, я восхищался вашей свитой. Но вам не кажется, что кое-кого в ней все же не хватает?

— Кого же, сир? — спросил герцог.

— Да одного монаха… того самого, что собирался убить меня в Шартрском соборе… вы его что, в Париже забыли?

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. По толпе придворных прокатился зловещий ропот. Шалабр на половину вытащил шпагу. Граф де Луань и вовсе вынул кинжал из ножен и поигрывал им, внимательно разглядывая Гиза.

Герцог уже повернулся к дверям; он готов был отдать страшный приказ, и Бог знает, что бы произошло тогда в королевской гостиной… Но неожиданно вновь заговорила Екатерина Медичи, и голос ее прозвучал торжественно и властно (она очень редко прибегала к подобному тону):

— Господа Лотарингцы, послушайте меня! Послушайте свою королеву!.. Мой сын, король Франции, желает, чтобы я высказалась… Не правда ли, сир?

— Клянусь Пресвятой Девой, я вроде все сказал! — проворчал себе в усы Генрих и уже громче добавил: — Говорите, мадам, мы слушаем вас!

Все. кто присутствовал при этой сцене, замерли в ожидании. А Екатерина Медичи неторопливо начала:

— Господин герцог, вам. конечно, неизвестно, что в Шартре был раскрыт заговор против короля. Некий монах действительно похвалялся, что убьет Его Величество. Но Господь охраняет старшего сына церкви, и заговор провалился…

Этот монах прибыл в Шартр, смешавшись с затеянной вами процессией. Разумеется, вы не могли знать каждого участника крестного хода… Именно это и хотел сказать вам мой сын…

— Я даже и не подозревал, — проговорил Гиз, — что в королевстве может найтись такое чудовище… Невозможно представить подобное — кто-то осмелился поднять руку на короля Франции!

— Кроме того, — с тонкой улыбкой продолжала Екатерина, — король, соблаговолив дать вам испрошенную вами аудиенцию, хотел бы узнать, каковы же ее цели… Ничего другого Его Величество не имел в виду…

Гиз взглянул на Генриха III, и тот, опасаясь, что слишком далеко зашел, молча кивнул. Все тотчас же вздохнули с облегчением. Придворные поняли, что рокового приказа король не отдаст. Луань спокойно зачехлил кинжал. К Майенну вернулась прежняя уверенность, а кардинал де Гиз даже попытался улыбнуться. Король откинулся в кресле, положил ногу на ногу и зевнул.

Гиз заговорил, и в голосе его слышалась уверенность:

— Сир, и вы, королева, я действительно прибыл в Блуа, чтобы просить у короля аудиенции. На то есть своя причина. Я не просто явился на заседание Генеральных Штатов, я прибыл к королю. Я действительно попросил братьев сопровождать меня и пригласил всю свою свиту. Я собираюсь нынче произнести важные и торжественные слова, и мне хотелось бы, чтобы лучшие представители французского дворянства собрались в этом зале…

— Иду навстречу вашим пожеланиям! — ответил король. — Откройте двери, пусть все войдут.

Приказ короля был исполнен немедленно. Дверь гостиной широко распахнули, и мажордом крикнул:

— Господа, король желает вас видеть!

Дворяне, ожидавшие на лестнице, вошли в зал. В гостиной было не повернуться. Те, кто не поместился, толпились в дверях. Всех разбирало любопытство.

— Итак, дорогой кузен, ваше пожелание выполнено. Говорите же!

— Я буду говорить искренне и открыто! — заявил Гиз. — Сир, когда я посетил вас в Шартре, я сказал, что Париж, ваша столица, с нетерпением ожидает короля. Теперь я добавлю, что вся Франция молит вас о прекращении раздоров и жаждет увидеть, как король возьмет в свои руки бразды правления. Меня, Генриха I Лотарингского, герцога де Гиза, совершенно несправедливо считают поборником гражданской войны. К моему большому сожалению, те, кто сеет смуту в государстве, попытались сделать меня главой мятежников, а я всего лишь командующий одной из королевских армий. Эти смутьяны и дальше будут пятнать мое имя, если я громко и открыто не остановлю их. Сир, я пришел преданно положить свою шпагу к вашим ногам и торжественно предложить вам примирение, если вы считаете, что между нами действительно были раздоры…

— Раздоры? Но их не было! — живо откликнулась Екатерина Медичи.

Трудно описать то выражение, что появилось на лицах всех без исключения придворных — как из свиты короля, так и из свиты Гиза, когда Генрих Меченый кончил свою речь. Одни почувствовали, что рухнули все их мечты и надежды, — ведь пятнадцать лет они неустанно плели заговоры. Другие решительно отказались поверить смирению горделивого герцога и смотрели на него с изумлением и досадой.

Лишь два десятка самых близких к Лотарингцу дворян сохраняли полное спокойствие. Они слишком хорошо знали своего господина.

Генрих III был удивлен не менее прочих и никак не мог разобраться в своих чувствах, ибо в его душе радость мешалась с непонятным огорчением. Лицо его, впрочем, оставалось бесстрастным. Король взглянул на мать, и та тут же пришла на помощь сыну.

— Сколь благородны ваши слова, дорогой кузен! — растроганно произнесла Екатерина Медичи. — Как жаль, что Господь не выступил свидетелем вашей прекрасной речи…

Генрих III давно научился понимать матушку с полуслова. Вот и сейчас он встал и совершенно естественным тоном произнес:

— Итак, господин герцог, готовы ли вы повторить ваши слова, поклявшись на Святых Дарах и на Священном Писании?

Герцог на минуту заколебался, но потом ответил:

— Конечно, готов, сир… Как только мы вернемся в Париж, я тут же отправлюсь в Собор Парижской Богоматери, и тогда…

— Господин герцог, — прервал Гиза король, — алтари есть повсюду, и Господь присутствует в каждом храме… Думаю, собор Блуа ничуть не хуже Собора Парижской Богоматери… Вы можете принести клятву и в Блуа…

— Как вам угодно, сир… я согласен… хоть завтра…

— Завтра? Бог знает, где мы будем завтра. Сегодня, сейчас! Мы немедленно направляемся в храм…

Герцог снова заколебался, и на этот раз Екатерина Медичи заметила его нерешительность. Однако Гиз собирался идти до конца. Он твердо произнес:

— Я готов, Ваше Величество, если такова ваша воля!

— Крийон, — распорядился король. — Мы идем в собор. Господа, следуйте за нами. Пусть все королевство знает об этой клятве! Пусть этот день останется в анналах истории. А пока, господа, оставьте меня одного…

Все вышли. Гиз остановился во дворе, беседуя с братьями. Крийон отправился распорядиться насчет охраны короля. Он хотел показать Гизам, что у него достаточно сил и ему не страшна герцогская свита. Лишь королева-мать задержалась возле кресла сына.

— Так что, матушка? — весело спросил король. — Мы возвращаемся в Париж?

Екатерина молчала.

— Как только кончатся заседания Генеральных Штатов, — продолжал Генрих, — мы отправимся в путь. Признаюсь, я с нетерпением жду этого момента… Надоел мне Блуа!

— Конечно, — раздраженно произнесла старая королева, — вас только развлечения и интересуют! Вернуться в Париж, веселиться, наряжаться, устраивать маскарады! А горожане снова будут возмущаться тем, что им приходится оплачивать ваши безумства и ваших фаворитов?!

Генрих III широко зевнул, наставления матушки занимали его весьма мало.

— Хорошенькое дело! — продолжала королева. — Вернуться в Лувр, потеряв всю свою власть! Не монарх, а жалкий призрак монарха!

— Это почему я потеряю власть? — встрепенулся Генрих. — Объяснитесь же, матушка. Вы знаете, я всегда внимательно прислушиваюсь к вашим словам и следую вашим мудрым советам.

— Вы сами только что упомянули про Генеральные Штаты. Вам будет представлен список жалоб и требований. Если вы удовлетворите их, то наверняка потеряете и те крохи власти, что еще имеете. Вы превратитесь в короля без королевства!

— Подумаешь! Разве они многого просят? Выгоню Эпернона и еще кого-нибудь… Эти молодцы мне и так надоели!

— Да разве дело в одном д'Эперноне? Они же требуют гарантий! Они хотят, чтобы ваши злейшие враги контролировали финансы королевства!

— Ну уж это ерунда! Все эти жалобы не что иное, как дань традиции… Нашим вельможам захотелось немного поворчать… И потом — мы же примирились с Лотарингским домом!

— Вы верите в это примирение?

— А почему бы и нет? Ведь герцог готов поклясться на Святых Дарах! — простодушно заявил король.

Екатерина горько улыбнулась. Она прекрасно знала своего сына. Генрих был человеком развращенным и своей склонности к разврату не скрывал. Но при этом он был глубоко верующим и набожным, столь же набожным, как Людовик XI. Клятва на Святых Дарах казалось ему нерушимой.

— Не подумайте, матушка, — продолжал Генрих, — что я принял за чистую монету уверения герцога де Гиза в преданности. Понимаю, он вынужденно дал клятву, — мы его заставили. Да и куда ему было деваться? Он загнан в угол. Сторонники Католической Лиги подталкивают его; он должен принять чью-то сторону и заявить или о поддержке мятежников, или о подчинении королю. Я не испытываю к нему ни приязни, ни благодарности, но если он поклянется на алтаре, я готов ему поверить.

— Будьте осторожны, сын мой!

Король не понял глубинного смысла этих слов и поспешил заверить мать:

— Я думаю, мадам, Крийон примет все необходимые меры предосторожности. Да вот и он!

И король приветливо кивнул появившемуся в дверях Крийону. Генриху III уже смертельно надоела беседа с матушкой.

Екатерина Медичи тяжело вздохнула, с глубокой жалостью посмотрела на сына и медленно удалилась.

Бравый Крийон доложил, что все готово и Его Величество может направляться в собор.

Генрих быстро спустился во двор замка и с удовольствием взглянул на целую толпу своих приверженцев, ждущих высочайшего повеления сопровождать короля в храм. За рядами дворян виднелись грозные колонны солдат Крийона. Генрих сел на коня и выехал из ворот замка. Свита последовала за государем.

Выезд короля был великолепен: впереди герольды, трубящие в фанфары, за ними — рота мушкетеров, потом сам король в окружении толпы своих придворных. Гиз ехал сразу же за Генрихом и поэтому оказался отрезан от своих приверженцев.

Роскошная и торжественная процессия двинулась к собору. Однако в воздухе была разлита тревога: каждый спрашивал себя, нет ли тут какой-нибудь ловушки.

Капитул собора, предупрежденный в последний момент, успел собраться у главного входа. Священнослужители в церковном облачении ожидали появления Его Величества. У храма Генрих спешился и, не говоря ни слова, вошел в собор. За ним потянулась свита. Гиз шагал следом за королем, отстав от него примерно на шаг.

В мгновение ока церковь оказалась заполненной до отказа. Король и Гиз приблизились к главному алтарю. Настоятель собора в сопровождении викариев преклонил у алтаря колена и вознес короткую молитву. Потом священник взошел по ступеням, открыл дароносицу и вынул золотой ковчежец, украшенный драгоценными камнями. Хор затянул Tantum ergo, а настоятель повернулся к присутствующим, подняв ковчег вверх.

Все опустились на колени, и король — первый. Генрих III крестился и молился, истово бия себя в грудь. Похоже, королю было за что вымаливать у Господа прощение. Наконец ковчежец водрузили на алтарь, и король встал.

— Но где же Священное Писание? — спросил Генрих. — Для такой клятвы нужна и Святая Библия рядом со Святыми Дарами.

Настоятель приказал положить на алтарь Библию. Король внимательно взглянул на Гиза. Тот твердым шагом поднялся по ступеням и вытянул правую руку. Мертвая тишина воцарилась в соборе.

— Клянусь на Святом Евангелии и на Святых Дарах, — громко произнес герцог, — от своего имени и от имени Католической Лиги, которую я возглавляю, что всегда буду готов примириться с Его Величеством королем. Клянусь в вечной дружбе и преданности!

Генрих III, которого до этой минуты, похоже, еще мучили сомнения, сиял от радости. Он поднялся вслед за герцогом по ступеням, вытянул руку и сказал:

— Клянусь на Святом Евангелии и на Святых Дарах, что готов примириться с моим кузеном герцогом де Гизом и с Католической Лигой. Клянусь в вечной дружбе!

Из рядов сторонников короля раздались крики «Виват!», меж тем как приверженцы Гиза хранили мрачное молчание. Король протянул руку Гизу, и тот, коснувшись ее, почтительно поклонился. Генрих III и Генрих де Гиз примирились!

Король чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Он начисто забыл обо всех давешних страхах и опасениях. Генрих приказал Крийону отправляться вместе со свитой обратно в замок. Королю пришлось дважды повторить свое приказание, прежде чем Крийон нехотя подчинился. Преданному слуге явно не по душе было то обстоятельство, что его повелитель остается в компании сторонников Гиза.

— Господа, — заявил Генрих III, — поскольку мы примирились, я считаю, что среди нас нет врагов. Король полностью доверяет своим дворянам.

— Да здравствует король! — без особого энтузиазма откликнулись приближенные Гиза.

Король обратился к Меченому:

— Господин герцог, будьте любезны, проводите меня в замок. Надеюсь, ваши свитские не откажутся сопровождать нас. А что касается вас, господин кардинал, и вас, герцог де Майенн, я думаю, вы присоединитесь к вашему любимому брату в час обеда. Господа, приглашаю вас отобедать со мной. Такое значительное событие следует отметить!

Король и герцог удалились, а кардинал вполголоса отдал какие-то распоряжения придворным Гиза. Те быстро передали эти указания мрачным, раздосадованным сторонникам Лиги, выходившим из собора. В результате около двух сотен наиболее видных деятелей Католической Лиги задержались в храме. Все двери закрыли, и после этого, предварительно убедившись, что в соборе нет ни одного постороннего, кардинал заговорил:

— Господа, все вы слышали моего брата герцога.

Его речь прервали ругательства и разъяренные выкрики:

— Подлое предательство!

— Он не имел права клясться от имени Лиги!

— Гиз падет, как и Валуа.

Кардинал лишь загадочно улыбался. Когда буря негодования утихла, он продолжил:

— Вижу, господа, что вы неправильно истолковали слова моего брата… Он поклялся в вечной дружбе и преданности, но кому?

— Как кому? Королю! — отозвались дворяне.

— Верно, господа, королю… но не королю Генриху III, не династии Валуа! Генрих Валуа приговорен, считайте, что он уже больше не король!.. Герцог Гиз принес клятву на Святом Евангелии и на Святых Дарах тому монарху, которого выберет Лига! Тому королю, которого выберете вы, господа! А я, в свою очередь, клянусь, что именно эту клятву он и сдержит!

Глава XXV

ПРЕДАТЕЛЬ И КОРОЛЕВА

Приверженцы Лиги, которые, услышав клятву Гиза, решили, будто их предали, моментально повеселели, поняв, что речь идет всего лишь об очередной уловке. Больше им ничего не пришлось объяснять. Клятва о примирении вовсе не разрушила их замыслы, а, напротив, усилила позиции Лиги.

Вечером во время большого приема в замке сторонники Гиза казались довольными и счастливыми; более того: они позволяли себе насмешливо поглядывать в сторону Генриха III.

Король пообедал с большим аппетитом, что с ним случалось нечасто. Он совершенно не обращал внимания на странности поведения герцогской свиты. Но от многих других не ускользнула ни одна деталь. Конечно, среди проницательных наблюдателей оказались и королева Екатерина, и ее астролог Руджьери.

Астролог находился в небольшой комнате рядом с обеденным залом и через отверстие в стене мог незаметно наблюдать за королем и его гостями. Сюда его привела королева-мать и велела во время обеда внимательно следить за братьями Гизами. Никогда еще старая королева так не тревожилась за сына. Она чувствовала приближение несчастья. В веселых, довольных лицах Гизов и их приверженцев ей виделась угроза ее обожаемому Анрио.

Что касается короля, то он в душе ликовал, но вовсе не потому, что примирение с Гизом могло принести мир исстрадавшимся подданным. Нет, просто Генриху III очень хотелось вернуться в Париж!

За королевским столом обедали маршал де Бирон, де Вилькье. дю Га, Крийон, трое Гизов и несколько видных деятелей Католической Лиги. Приглашенных рассадили вперемешку — так, чтобы рядом с роялистом непременно оказался сторонник Лиги. Король сидел в кресле, на небольшом возвышении, и оживленно беседовал с сотрапезниками:

— Клянусь Шартрской Божьей Матерью… Кстати, покидая Шартр, я поднес церкви в дар пелену из золотой парчи… хотел бы я видеть физиономию проклятого Беарнца, окажись он здесь, рядом с нами! При одной мысли о нем меня смех разбирает!

И король действительно расхохотался. За ним рассмеялся герцог де Гиз, потом все сидящие за столом, а затем к ним присоединились и все стоявшие в обеденном зале придворные.

— Мне кажется, я так и слышу его голос: «Черт бы вас всех побрал!» — при этом Генрих так удачно изобразил южный акцент короля Наваррского, что окружающие прямо-таки захлебнулись от смеха.

— Кстати, сир, а вы знаете, чем занят в данный момент Генрих Наваррский? — спросил кардинал де Гиз.

— Ей-богу, нет! А вы, герцог?

— Я тоже не знаю, — ответил Гиз, — но думаю, мой брат сейчас нам что-нибудь об этом расскажет.

— Так вот, сир, — продолжал кардинал, — он возвратился в Ля Рошель и председательствует на всеобщей ассамблее протестантов.

— Значит, гугеноты тоже созвали что-то вроде Генеральных Штатов? — ехидно поинтересовался король. — Что ж, пусть королек собирает кого угодно. Теперь он нам не страшен. Если мы выступим против Генриха Бурбона, то с Божьей помощью и с помощью нашего друга (тут король выразительно взглянул на Гиза) мы непременно разобьем гугенотов.

— Сир, — отозвался Меченый, — только прикажите — и мы немедленно выступим в поход!

— Наберитесь терпения, господа, — ответил Генрих III. — Сначала надо вернуться в Париж. Однако же я уважаю ваш порыв, ибо не будет спокойствия в королевстве, пока Ля Рошель в руках еретиков!

Король с удовольствием осушил бокал вина, и гости последовали его примеру. Так оживленно и весело проходил этот обед. За столом обсуждались самые разные проблемы. Не касались лишь одной темы — созыва Генеральных Штатов, хотя именно ради этого события и прибыли в Блуа депутаты.

После обеда в парадном зале для приемов играли в карты, а потом король поднялся, чтобы отправиться спать. Гизы подошли к нему, желая попрощаться. Герцог склонился в низком поклоне, но Генрих III поднял его, взял за руку и произнес:

— Обнимемся, дорогой кузен, мы ведь теперь братья… друзья!..

Гиз побледнел, однако обнял Генриха III. Затем король в сопровождении слуг удалился в свою спальню. Гизы покинули замок; разошлись по своим комнатам и придворные.

Екатерина Медичи, несмотря на свой возраст и болезни, дождалась конца обеда. Оставшись одна, она направилась в кабинет, где прятался Руджьери. Вдруг в полутемном коридоре навстречу ей шагнул какой-то человек.

— Моревер! — узнала его королева.

— Да, это я, мадам! — ответил, почтительно поклонившись, Моревер.

Он выпрямился, внимательно взглянул на королеву и заговорил:

— Сударыня, перед вами тот самый Моревер, что когда-то стрелял из аркебузы в адмирала Колиньи… С тех пор прошло немало лет, но, полагаю, вы меня не забыли… Я счастлив, что вы узнали вашего верного слугу…

Екатерине Медичи слова Моревера отчего-то показались дерзкими, и она пронзила наглеца мрачным взглядом. Моревер вздрогнул, но королева уже думала о другом. Перед ее взором проходило прошлое, вызванное в памяти неожиданным появлением Моревера.

Королева вновь увидела красные от крови воды Сены, где плавали трупы гугенотов. Увидела она горящий Париж: город напоминал адское пекло, на улицах и площадях оглушительно кричали разъяренные фанатики, стонали умирающие, плакали дети… И старческая бледность на лице Екатерины уступила вдруг место яркому румянцу, а ее холодное сердце учащенно забилось.

Королева глубоко вздохнула и опустила голову, словно воспоминания давили на нее непосильным грузом. Иногда даже самые закоренелые преступники впадают в раскаяние… правда, ненадолго… Но Екатерина была не из тех, кто прислушивается к голосу собственной совести — если, конечно, таковая у нее вообще имелась. Она вновь внимательно взглянула на Моревера и произнесла:

— Да, вы были нам верным слугой и много сделали для моего сына Карла IX.

— О нет, мадам, — возразил Моревер, — чтобы я ни делал, я делал то. только ради вас!

Екатерина несколько удивилась таким словам. Она знала Моревера, знала, что он — человек загадочный и необыкновенный, Ей было прекрасно известно, что просто так, без надежды извлечь для себя выгоду, Моревер никогда ничего не говорит и не предпринимает.

— Господин де Моревер, — неожиданно спросила старая королева, — позвольте узнать, где вы были в день Баррикад?

— О, я понимаю ваш вопрос! — ответил Моревер. — Я служу герцогу де Гизу, служу верно и преданно. Естественно, я выполнял его поручения, содействуя успеху его замыслов. Таким образом, после дня Баррикад я превратился во врага короля, в вашего противника, Ваше Величество… И если королю вздумается отрубить голову герцогу де Гизу как мятежнику, то я тоже умру. Буду повешен… в лучшем случае. Вы это имели в виду, мадам?

— Вижу, господин де Моревер, — улыбнулась Екатерина, — что вы по обыкновению проницательны. Но, думаю, вы искали встречи со мной не для того, чтобы доказать, что прошедшие годы никак не отразились на ваших мыслительных способностях.

— Конечно, нет, мадам, тем более, что Ваше Величество уже изволили отметить мою проницательность…

— Так что же вам угодно? Говорите! Говорите смело, сегодня вообще день смелых заявлений и громких клятв. Хотелось бы также, чтобы вы говорили искренне…

— Я ждал вашего разрешения, мадам. Вот что я хотел бы вам сказать… Когда вы, Ваше Величество, боролись с гугенотами, а я, рискуя жизнью, служил вам и только вам, вы кое-что обещали мне… Десять лет ждал я исполнения ваших обещаний. Но однажды мы встретились, я заглянул вам в глаза и понял, что обо. мне забыли!.. Вот чем объясняется, мадам, моя приверженность Лиге, вот почему я решительно поддержал явные и тайные замыслы честолюбивого герцога, вот почему, наконец, я вопреки своей воле стал противником династии Валуа…

— Вы и впрямь явились сюда лишь для того, чтобы сообщить мне это?

— Да, мадам! — твердо сказал Моревер. — Теперь я высказал все, что у меня накипело… можете позвать капитана королевских гвардейцев и арестовать меня… Но знайте: я предал вас лишь потому, что вы обманули вашего верного слугу… Я причинил вам зло… О мадам, вы даже и не представляете, сколько зла причинил я вам и королю… и все это только из-за того, что вы, королева, забыли вознаградить преданного слугу… а я действительно был предан престолу…

— Ах, змея! — процедила сквозь зубы Медичи. — Видно, вы уверовали в могущество своего господина, герцога де Гиза, раз осмеливаетесь в таком тоне разговаривать с королевой. Похоже, вы славно служили Лотарингцам, потому и сейчас рассчитываете, что он вас вытащит из тюрьмы, если я вас туда засажу. Но я не буду вас арестовывать, а просто выгоню вон! Вы разговариваете, как лакей, и я буду обращаться с вами, как с лакеем!

Моревер, казалось, не обратил никакого внимания на обидные слова старой королевы. Он только поклонился и остался стоять на месте.

— Что это значит, сударь? — возмутилась Екатерина. — Или вы не слышали: я вас выгоню вон! Может, мне слуг позвать, чтобы они вас вышвырнули?

В эту минуту в коридоре раздался спокойный, вкрадчивый голос:

— Ваше Величество, высокочтимая королева, простите, но я молю вас: смените августейший гнев на милость… Останьтесь, господин де Моревер. Королева разрешает вам остаться…

Это был астролог Руджьери — он все видел и все слышал из своего кабинета. Итальянец сделал знак королеве, и та, моментально сменив и тон, и выражение лица (а старая Екатерина мастерски умела владеть собой), произнесла:

— Хорошо, господин де Моревер, я прощаю вас, хотя ваши слова звучали странно, да и поведение ваше меня удивило…

Моревер преклонил колено и сказал:

— Думаю, теперь я могу сообщить королеве то, что хотел.

Он встал. Екатерина, не зная, что и думать, все еще колебалась, но потом, решив последовать совету Руджьери и проявить снисходительность, улыбнулась:

— Значит, вы хотите сообщить нам что-то важное, господин де Моревер?

— Я думаю, — вмешался Руджьери, — поведение господина де Моревера вполне объяснимо: он чувствует себя незаслуженно обиженным, не получив обещанного вознаграждения. Надо исправить ошибку, ведь мы помним о заслугах этого достойного дворянина!

Моревер поклонился.

— И, конечно, чтобы получить действительно весомое вознаграждение, — продолжал Руджьери, — вы намерены кое-что сообщить королеве.

— Вы совершенно правы, сударь, — согласился Моревер. — Вот что я хотел сказать: «Ваше Величество, сегодня я принес вам то же, что принес когда-то много лет назад в день святого Варфоломея… «

— И что же это? — спросил Руджьери, а королева смертельно побледнела.

— Я принес нам голову! — заключил Моревер.

Зловещая радость охватила душу Екатерины. Она наконец поняла, зачем явился Моревер.

«Голову… голову Гиза! — осенило итальянку. — Похоже, я старею — как же я сразу не догадалась, что он явился предать своего господина!»

— Сударь, — произнесла вслух старая королева, — будьте любезны, пойдемте со мной. Ты тоже, дорогой Руджьери, думаю, ты нашей беседе не помешаешь…

Екатерина прошла через столовую, затем через ту гостиную, где король принимал Гизов, а затем спустилась вниз, но не по парадной лестнице, выходившей во двор, а по узкой, боковой, что вела прямо в покои королевы. Апартаменты Екатерины находились на первом этаже дворца, и расположение комнат было точно такое же, как наверху, в покоях короля.

Только спальня королевы находилась не под спальней ее сына, а под небольшим салоном, примыкавшим к спальне Генриха III. Читатель далее убедится, что эти мелкие детали важны для нашего повествования.

Екатерина Медичи ввела Руджьери и Моревера в небольшую молельню, велела придворным дамам удалиться и села в кресло.

— Итак, сколько же вам угодно получить? — спросила она, внимательно наблюдая за Моревером.