История рода Пардальянов (№7) - Сын шевалье

— Он скажет!

В самом деле, какой безумец обрек бы себя на отвратительную смерть, если одного слова было достаточно, чтобы обрести разом жизнь, свободу и состояние?

Склонившись над решеткой, Кончини с горящими глазами страстным шепотом задал заветный вопрос:

— Скажи мне только одно: куда ты отвел девушку?

Если бы фаворит не ожидал с таким безумным нетерпением ответа Жеана, он, быть может, услышал бы возле себя сдавленное рыдание. Но вся жизнь Кончини словно бы сосредоточилась в отверстии, забранном решеткой, и все остальное перестало для него существовать.

Поэтому услышал он лишь звонкий смех Жеана и его голос, ставший еще более насмешливым, чем раньше:

— Сказать тебе, где она? И только?

Кончини воскликнул, задыхаясь:

— Только это! И ты свободен… богат! Отвечай же!

А Жеан прошептал, внезапно озлившись на самого себя:

— Я все-таки неисправимый глупец! Вот уже четверть часа выслушиваю глупости, хотя должен был знать, что у такого трусливого подонка, как Кончини, нет ни малейшего понятия о благородстве и верности! Ведь он может уйти прежде, чем я успею выложить заготовленную для него маленькую историю… и тогда я погиб! Погиб по собственной вине! Ну ладно, пока время у меня еще есть.

Он выпрямился во весь рост. На лице его появилось выражение холодной решимости, голос приобрел жесткость. Видя и слушая его, невозможно было бы догадаться, какая тревога сжимает ему сердце.

— Кончини, — сказал он, — твои шпионы должны были оповестить тебя, что нынешней ночью король, отказавшись от сопровождения господина де Пралена, равно как и господина де Неви, оказал эту честь двум незнакомцам, с которыми и совершил прогулку по городу…

Действительно, Кончини знал об этом. Прален или Ла Варен, а, возможно, и оба не смогли держать язык за зубами. О ночном приключении ходили самые разнообразные толки — однако никому не удалось выведать, кто же эти загадочные незнакомцы, которых почтил своим доверием король. Несомненно было одно: эти двое могли стать фаворитами монарха.

Итак, Кончини знал об этом, а потому насторожился, услышав слова Жеана. Однако, не догадываясь еще, чем эта история затрагивает его самого, и изнывая от нетерпения, вызванного неутоленной похотью, он яростно проскрежетал:

— Негодяй! Какое мне дело до короля и этих незнакомцев! Я говорю с тобой о ней! И я должен ее найти, даже если мне придется…

Жеан спокойно прервал его:

— Одним из этих незнакомцев был я.

Кончини был удивлен. Одновременно он ощутил какую-то смутную тревогу. Но, будучи великолепным актером, ничем не выдал себя. К тому же он еще не отказался от мысли вырвать у Жеана ответ.

— Ты скажешь мне? — произнес он уже не гневным, а умоляющим тоном.

Жеан, со своей стороны, опасался только одного: что Кончини уйдет прежде, чем заготовленная заранее история привлечет его внимание. Поэтому юноша постарался как можно быстрее перейти к той части, которая непременно должна была заинтересовать флорентийца.

— Король пожелал узнать, отчего я вызвал его и едва не убил на поединке… этого ты, возможно, не знаешь, Кончини: я скрестил шпагу с королем!

Кончини молчал. Тревога в нем росла, хотя он сам не мог бы сказать, почему. Однако мысль о Бертиль, поглощавшая все его внимание, начала вдруг отходить на второй план.

Жеан понял, что добился желаемого впечатления, и с улыбкой пробормотал:

— Ну, похоже, я смогу выпутаться. Главное — это потрясти воображение Кончини!

А вслух произнес:

— Я объяснил королю, что меня известили, будто некто попытается предательским образом проникнуть в дом моей возлюбленной.

Кончини беспокойно зашевелился. На лбу его проступил пот. Он слушал теперь с напряженным вниманием. Жеан холодно продолжил:

— Королю хотелось узнать, кто же по доброте душевной известил меня, но я со всей почтительностью ответил, что не чувствую в себе склонности к доносительству… Великодушный король снизошел к моему затруднению и не стал настаивать.

Кончини вздохнул с облегчением. Угроза прошла стороной, и он вновь, обрел уверенность, а с ней высокомерие.

— Ты полагаешь, я пришел сюда выслушивать все эти глупости? — бросил он пренебрежительно.

— Не торопись. Ты убедишься, что эта история имеет к тебе самое прямое отношение. Итак, король настолько оценил тонкость моих чувств, что одарил меня своим благорасположением.

— Тебя? — вскричал Кончини с насмешкой, но холодея от неприятного предчувствия.

— Именно меня, — холодно подтвердил Жеан. — Моему спутнику и мне была оказана высокая честь: завтра мы приглашены в Лувр, дабы иметь частную беседу с королем. Запомни это, Кончини… для тебя это очень важно.

— Неужели? — проскрежетал фаворит. — Какое мне дело до беседы короля с этим неизвестным спутником? Что до тебя… когда король получит все необходимые сведения, он поймет, что единственным твоим собеседником может быть только палач.

Жеан, не удостоив ответом этот выпад, продолжал со странным спокойствием:

— Но поскольку я знал, что ты, Кончини, способен на самое омерзительное предательство, то принял некоторые меры предосторожности.

Тут голос юноши стал откровенно угрожающим:

— Зная, что ты можешь заманить меня в какую-нибудь ловушку, я рассказал моему спутнику то, о чем не пожелал донести королю. Он знает, что это твоя жена Леонора, подстрекнув меня, натравила на короля, в надежде, что я его убью… Тогда ты стал бы владыкой королевства, благодаря… покровительству Марии Медичи. Он знает, что кроткая, верная Леонора предупредила начальника полиции с единственной целью — чтобы меня схватили после покушения! Он знает все, говорю тебе, все! Я же сказал, что моя история тебя непременно заинтересует.

И юноша рассмеялся, хотя его, как и Кончини, тоже терзала тревога. Он говорил про себя:

— Если мне не удалось испугать его до безумия, я погиб!

В то же самое мгновение Кончини, оглушенный словами Жеана, мысленно воскликнул:

— Я погиб! О, демон ада!

Жеан заговорил нарочито равнодушным тоном:

— Теперь ты понимаешь, что произойдет? Мой спутник знает, как дорожу я возможностью встречи с королем… ведь от нее зависит мое будущее! Он предупрежден, что мне грозит опасность. Не увидев меня завтра в Лувре, он все поймет. И скажет королю: «Сир, молодого человека, напавшего на вас прошлой ночью, подстрекнули синьор Кончини со своей благородной супругой… они хотели убить вас! В отместку же за неудачу Кончини, наверное, приказал зарезать его, а труп бросить в Сену. В противном случае, сир, молодой человек непременно был бы здесь. « Вот что скажет мой спутник. И король поверит ему, можете не сомневаться.

В полубеспамятстве от ужаса Кончини пролепетал:

— Ты это сделал? Ты посмел?

— Еще бы! — фыркнул Жеан. — Я же говорил, что хорошо тебя знаю. Я постарался обезопасить себя… и не ошибся!

— Все это ложь! — взревел Кончини. — Ложь от первого до последнего слова! Король никогда не поверит!

— Поверит, — неумолимо произнес Жеан. — У меня есть свидетели… и доказательства.

— Какие доказательства? — пробормотал Кончини, лязгая зубами от страха.

— Ты сам дал их мне, — веско сказал Жеан. — Ты, как и все трусы, болтлив и хвастлив. Зачем тебе надо было говорить, что я арестован и заключен в Шатле по обвинению в цареубийстве? И когда же ты говорил все это? В тот самый момент, когда я мирно прогуливался по городу вместе с королем. Ты сказал это, Кончини, и, если вздумаешь отрицать, свидетелями выступят предупрежденные мною Каркань, Эскаргас и Гренгай, перед которыми тебе вздумалось чваниться. Подтвердит это и девушка. Как видишь, я принял все необходимые меры…

Потрясенный Кончини не нашелся, что ответить.

А Жеан насмешливо продолжал:

— Тебя арестуют, Кончини. И кроткую Леонору также. А королева, ваша дрожайшая покровительница, ничем не сможет вам помочь. Дай Бог ей самой благополучно выпутаться из этого дела.

— Мы будем отрицать все! Мы скажем, что ты оклеветал нас из ненависти и по злобе! — возопил Кончини, обретая голос.

— Ты забыл, — холодно отозвался Жеан, — что против тебя выступят шесть свидетелей. Да и потом… Существует пытка, об этом ты тоже забыл… положительно, у тебя сегодня неладно с памятью. Пытка, знаешь ли, имеет свою хорошую сторону. Ежели применять ее с умом, то можно развязать самый неподатливый, самый мятежный язык.

Фаворита била дрожь. Он уже видел себя на пыточном станке. Он чувствовал, что погиб безвозвратно, и мысленно проклинал себя:

«Лучше бы я вырвал этот болтливый язык! Дернула меня нелегкая хвастаться перед девкой и тремя головорезами! Ведь я и в самом деле все это говорил, клянусь телом Христовым! О, я безумец! Как мог я такое сказать! Будь проклят тот час, когда я увидел тебя, злосчастная Бертиль!»

Жеан Храбрый, не сводя глаз с зарешеченного отверстия, прилагал все усилия, чтобы казаться безмятежным и равнодушным. Но по лицу его стекали крупные капли пота, и он с замиранием сердца ждал, что предпримет Кончини. Оказала ли должное воздействие на итальянца эта история, выдуманная от начала и до конца, хотя в основе ее лежали реальные события? Только этот вопрос занимал сейчас юношу.

Он чувствовал, что Кончини потрясен до глубины души и изнемогает от страха. Но хватит ли этого, чтобы фаворит вернул ему свободу? Не желая давать передышки итальянцу, потерявшему от испуга голову, Жеан заговорил ужасающе спокойным голосом:

— Представь себя связанным на пыточном станке. Вот начинают вбивать клинья. Ты знаешь, что больше пяти или шести не выдерживает никто. Ты почувствуешь, как у тебя ломаются, дробятся, превращаются в труху кости. Сама плоть твоя возопит о пощаде. И ты признаешься во всем, а это означает смертный приговор. Но прежде, Кончини, тебе отсекут правую руку, раздерут грудь твою раскаленными добела крючьями, а кровоточащие раны зальют кипящим маслом и расплавленным свинцом…

— Довольно! — вскричал Кончини, обезумев от ужаса. — Чего ты хочешь?

Жеан с трудом сдержал рвущийся из души вопль радости. Кончини был укрощен. С силой выдохнув воздух, как если бы с груди его свалился страшный груз, юноша произнес с самым невинным видом:

— Я? Ничего не хочу… и ничего не прошу. Я просто рассказал тебе, что произойдет, если я не приду на встречу с королем. Остальное касается только тебя. Если я умру, то за мою смерть тебе воздастся. Мне этого вполне достаточно. Доброй ночи, Кончини.

Кончини уже открыл рот, чтобы крикнуть: «Я немедленно верну тебе свободу!» Но в этот момент чья-то нежная и одновременно властная рука прикоснулась к его плечу. Мгновенно обернувшись и привстав с блуждающим взором, с исказившимся лицом, он конвульсивно схватился за кинжал — и тут узнал Леонору.

Она сидела на корточках возле него. В прекрасных черных глазах ее светилась любовь и одновременно некая презрительная жалость.

— Ты? — пролепетал изумленный Кончини. — Ты была здесь? Как ты узнала? Как смогла войти?

Не удостоив его ответом, она еле слышно выдохнула:

— Я все слышала! Что ты намерен делать?

Кончини произнес с яростью, но столь же тихо, как и жена:

— Ты все слышала и спрашиваешь, что я намерен сделать? Что мне остается, кроме как открыть дверь и вывести его наружу? Этот негодяй держит нас в своей власти!

— Этого делать нельзя, — промолвила Леонора строго.

— Ты с ума сошла? Или же не поняла, о чем идет речь?

— Поверь мне и подчинись. Откажи ему, — приказала Леонора.

Кончини смотрел на нее так, словно хотел заглянуть в самые глубины души. Он хорошо знал свою жену и понимал, что она задумала какую-то хитрость. Но решиться выполнить приказание все же не мог.

— Ты погубишь нас!

— Напротив, спасу! Делай, что я тебе говорю! — сказал она с холодной решимостью.

Кончини верил в силу этого могучего, мрачного ума. Скрежеща зубами от бессильной ярости, он уступил.

— Будь по-твоему! — прошептал он. — Но если…

— Снотворные шарики! — прервала его Леонора. — Два!

Сделав знак, что понял, Кончини вынул из кармана два шарика размером с небольшую пилюлю и наклонился над решеткой. Мощным усилием воли придав спокойствие своему голову, он насмешливо бросил:

— И ты решил напутать меня подобными глупыми байками? Я едва не заснул, слушая их, мой бедный мальчик!

Жеан пошатнулся.

— Я погиб! — прошептал он. — Что-то произошло наверху… Кончини испугался, я почувствовал это! Он готов был сдаться… голову даю на отсечение! А теперь…

— Пусть твой спутник, — продолжал Кончини, — идет к королю и рассказывает, что хочет… меня это не волнует! Я невиновен и смогу это доказать… если, конечно, понадобится. Ты, дурачок, понадеялся, что испугал меня? Но ты не получишь свободу… ты подохнешь здесь, и смерть твоя будет мучительно-долгой, как я тебе и обещал… ты умрешь от голода и жажды!

С этими словами он выпустил из ладони два шарика.

Жеан не увидел, как упали на землю коричневые пилюли, совершенно незаметные в сумраке темницы. Он не услышал, как они лопнули, ибо это произошло почти беззвучно. К тому же он был слишком потрясен ударом, который нанес ему Кончини. После всплеска надежды наступило горькое разочарование: теперь ничто не могло спасти его от гибели.

Впрочем, он даже не успел толком обдумать свое положение. Внезапно ноздри и горло ему забил невыносимо едкий запах. Машинально вытянув руки вперед, он упал ничком, будто земля ушла у него из-под ног.

Глава 26

СУПРУГИ КОНЧИНИ

Кончини увидел, как рухнул на пол Жеан. Медленно поднявшись, он поставил на место сундук, скрывавший зарешеченное отверстие подземной темницы. Он еще не знал, радоваться ли ему или приходить в отчаяние: гибель врага не могла его не радовать — но лишь в том случае, если это не повлечет смертного приговора для него самого.

Он увлек Леонору в свой кабинет и заговорил жестким, угрожающим тоном:

— Зачем ты помешала мне освободить его? Неужели эта история показалась тебе забавной выдумкой?

Леонора, в отличие от своего взволнованного супруга, выглядела совершенно спокойной. На вопрос его она ответила задумчиво:

— Быть может! Я лучше тебя знаю Жеана. Это безумец со своими понятиями о чести и благородстве. Полагаю, он солгал тебе…

— Если бы я мог быть уверен! — проскрежетал Кончини.

— Естественно, — холодно подтвердила Леонора. — Я ведь и сама не вполне уверена… Но, думаю, он не способен на такую предусмотрительность… слишком уж все выверено и рассчитано! Он, скорее всего, сказал правду, что не имеет склонности к доносительству… Откуда такая рассудительность у браво, у разбойника с большой дороги? Так я думаю, но не уверена в своей правоте. Поэтому будем считать историю его достоверной и заслуживающей всяческого внимания… иначе мы рискуем совершить крупную ошибку.

— Тогда повторяю тебе свой вопрос, — нетерпеливо произнес Кончини. — Зачем ты помешала мне освободить его? Объясни же мне это, Богом молю!

Леонора пренебрежительно пожала плечами.

— Неужели ты не понял, что освободить его, подчиняясь угрозе, — а он именно угрожал тебе! — означает навсегда оказаться в его власти?

— Черт возьми, как не понять? Но что делать? Речь идет о нашем спасении… и этот удар необходимо отразить!

Леонора, внимательно глядя на мужа, произнесла медленно и отчетливо:

— Завтра… через неделю… через год… в любое время, пока жив король, этот браво вновь явится угрожать нам. Он может потребовать у нас столько золота, сколько захочет. Ты готов на это, Кончини?

Кончини, расхаживая в бешенстве по кабинету, коротко бросил:

— Да! Что прикажешь делать? Я дорожу своей головой!

Леонора презрительно улыбнулась.

— И ты бы отказался от мести? — спросила она с любопытством. — Ведь эта угроза нависала бы над тобой постоянно… и только смерть короля могла бы тебя освободить.

Кончини в ярости кусал ногти и шептал проклятия. Он не ответил на вопрос жены, что означало согласие с ее доводами.

— А ведь ты его ненавидишь, правда? — осведомилась Леонора.

— Ненавижу ли я его? — взорвался Кончини. — Да чтобы свести с ним счеты, чтобы умертвить его на медленном огне, я бы отдал десять лет жизни!

И вновь Леонора с презрением пожала плечами, сказав ужасающе-холодным тоном:

— А вот я, если кого-нибудь смертельно ненавижу, отдаю не десять лет жизни, чтобы свести счеты… нет, я отдаю всю жизнь, и без всяких колебаний.

Кончини молчал. И тогда она произнесла со зловещим спокойствием:

— Значит, ты смертельно ненавидишь Жеана… но не смеешь разделаться с ним, потому что боишься за собственную шкуру. А вот у меня нет к нему ненависти… Но он встал на моем пути с угрозой на устах… он расстроил планы, выношенные мной… он стал живым препятствием для моих целей. У меня нет к нему ненависти… но я приговариваю его к смерти, и он умрет, клянусь тебе.

Кончини, вздрогнув, посмотрел на нее с искренним восхищением. Затем, после тяжелой паузы, пробормотал сквозь зубы:

— Ты приговариваешь его! О, per la madonna! Если кто и ринется его спасать, то это буду не я! Однако… если он не получит свободу к завтрашнему дню, его спутник обо всем расскажет королю… И тогда мы погибли.

— Он получит свободу, — безмятежно промолвила Леонора, — следовательно, король ни о чем не узнает.

Кончини метался по кабинету, как зверь в клетке. При этих словах он остановился перед женой, воздев руки с недоумевающим видом.

— Я больше ничего не понимаю! — воскликнул он.

Леонора тонко улыбнулась.

— Кончино, — сказала она, — сколько времени длится действие наркотика?

— Примерно час.

— Время у нас есть. Ты пошлешь своих людей в подземелье разоружить Жеана. Необходимо… ты понимаешь меня? необходимо, чтобы он, выйдя отсюда, был уверен, что ты собирался привести в исполнение свои угрозы. Необходимо, чтобы он, когда его освободят сегодня вечером, был убежден, что ты к этому освобождению непричастен и что будь твоя воля, он бы погиб мучительной смертью. Ты понимаешь?

— Нет! — резко бросил Кончини.

— Но ведь это так просто! — удивилась Леонора. — Спутник Жеана ни о чем не расскажет, если юноша придет на встречу с королем, хотя я сильно сомневаюсь, чтобы эта встреча вообще имела место. Сегодня вечером один из друзей Жеана освободит его. Ты должен дать мне необходимые пояснения, как пробраться в эту подземную темницу.

— Все это представляется мне слишком сложным. Почему бы не открыть ему дверь прямо сейчас?

— Для нас чрезвычайно важно, чтобы Жеан думал, будто угрозы его не произвели на нас никакого впечатления… Поверь мне, Кончино, это умный малый… он все поймет с одного раза и никогда больше не использует средство, которое себя не оправдало.

— А иначе эта угроза висела бы над нами, подобно дамоклову мечу! О, теперь я понимаю, — радостно воскликнул Кончини. — У тебя мертвая хватка, ты знаешь?

— Знаю, — холодно ответила Леонора. — Итак, сегодня вечером Жеан получит свободу. Я возьму это на себя. Как, впрочем, и все остальное. Можешь мне поверить, Кончино, этот браво недолго. будет наслаждаться свободой… и вскоре лишится возможности угрожать кому бы то ни было. Положись в этом на меня.

Она говорила очень спокойно, с улыбкой, но в словах ее звучала такая неумолимая решимость, что Кончини задрожал от радости.

— Как добраться до дверей темницы? — спросила Леонора.

— Очень просто: надо только спуститься в подвал. Затем открыть первую дверь слева… ключи от нее я всегда ношу с собой. Далее будет небольшой коридор с несколькими дверями — но эти запираются лишь на засов.

— Прекрасно! — одобрительно промолвила Галигаи. — Надо сделать так, чтобы ключи легко можно было найти.

— Проще всего оставить их в скважине, — предложил Кончини.

— В самом деле, это разумное решение.

— Сейчас я все сделаю, — весело заявил Кончини, — а заодно отберу оружие у нашего храбреца.

Не помня себя от счастья при мысли, что месть не уйдет от него и при этом никакая опасность не будет угрожать его драгоценной шкуре, он полетел вниз, как на любовное свидание.

А на лице Леоноры, прежде столь спокойном и бесстрастном, появилось вдруг выражение глубочайшей муки. В темных глазах ее зажглось гневное пламя, а из груди вырвался вздох, похожий на рыдание.

Кончини отсутствовал не более пяти минут. Уходил он радостным и веселым, вернулся же мрачным и озабоченным, со злым огоньком во взоре и с плотно сжатыми губами.

Ибо до сих пор он имел дело с союзницей, решая вместе с ней, как отразить нависшую над ними угрозу. Теперь совет был завершен, необходимые меры приняты, опасность устранена, дело закончено.

И ему предстояло сражение с обманутой, ревнивой и страшной в гневе супругой, которая в очередной раз уличила его в измене. Он не сомневался, что объяснение будет бурным.

К тому же мысль о Бертиль вновь овладела всем его существом. На какое-то время он забыл о девушке, ибо речь шла о спасении собственной жизни. Теперь, когда страхи развеялись, в свои права вступила любовь.

Неизбежная сцена и приводила его в раздражение, и пугала. Он страшился за Бертиль, ибо настоящая опасность угрожала только ей, он это слишком хорошо знал.

В самом деле, Леонора была безжалостной по отношению к возлюбленным своего супруга. Она терпела только связь с Марией Медичи, притворяясь, что ничего не замечает. Во всех остальных случаях — а их было бесчисленное множество — она разила без всякой пощады. Поцелуи Кончини, можно сказать, таили в себе смерть.

Кончини это было известно даже лучше, чем всем прочим, ибо на его глазах погибали от внезапной, таинственной болезни самые дорогие ему любовницы.

В очередной раз свирепой ревности удалось обнаружить любовное гнездышко. В очередной раз неверному супругу предстояло держать ответ. Случайные обстоятельства, неожиданная угроза отсрочили объяснение. Тем ужаснее оно должно было быть — особенно если судить по нарочитому спокойствию Леоноры, которое, как хорошо знал Кончини, было куда страшнее самого неистового гнева.

Впрочем, супруга, обнаружив гнездышко, не захватила птичку — иными словами, Бертиль. Быть может, Леоноре не удалось узнать, кто она? В таком случае, Кончини мог продолжить начатое, подыскав другое убежище. Но если Леонора знала? Эта мысль приводила Кончини в содрогание, ибо он боялся за девушку.

Возможно, он не трепетал бы так, если бы овладел ею. Возможно, даже порадовался бы. Он не отличался постоянством в любви. Однако в данном случае похоть, его осталась неудовлетворенной, и все препятствия, возникающие на пути, лишь сильнее распаляли желание. То, что могло бы быть пустой прихотью и капризом, превращалось в мощную, бешеную страсть.

Вот почему Кончини возвратился в кабинет в очень мрачном и злобном расположении духа.

— Все сделано, — произнес он с порога.

Леонора, одобрительно кивнув, сказал именно то, чего он ожидал:

— Присядь, Кончини, мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Эти слова предвещали бурную сцену. Кончини искоса взглянул на свою супругу. Она казалась спокойной, но в спокойствии этом таилась большая угроза, нежели в истерических обвинениях, к каким обычно прибегают женщины.

Он был готов ко всему и подчинился ее просьбе, яростно бросившись в стоявшее напротив кресло. Взгляд, которым он одарил жену, заставил бы побледнеть любого — но только не Леонору Галигаи.

Между тем Леонора безмятежно продолжила:

— Кончино, настало время, чтобы Мария потребовала от короля совершить наконец церемонию коронации… это нельзя больше откладывать.

Кончини был изумлен. Он опасался семейной сцены, а с ним говорили о политике. Стараясь ничем не выдать своего удивления, он все равно держался настороже.

— Почему? — спросил он, подражая безмятежному тону Леоноры. — Или ты боишься, что после исчезновения короля задержку с коронацией попытаются использовать, дабы лишить Марию права на регентство?

— Это серьезный довод, и к нему нужно отнестись внимательно, — сказала она. — Для подстрекателей все предлоги хороши. Этот им тоже пригодится. Тем более что король, как говорят, в завещании своем настолько урезал права регентши, что ей достанется лишь видимость власти. Отсюда всего один шаг до утверждения, что король считал свою супругу недостойной править именно поэтому постоянно отказывал ей в совершении коронации.

— Но это же ложь! — вскричал Кончини, внезапно потемнев лицом. — Всем известно… во всяком случае, при дворе… что король отказывает потому, что страшится торжественных церемоний. Ему предсказано, что он подобного празднества не переживет.

На устах Леоноры появилась зловещая улыбка.

— Именно ложный довод и будут защищать с остервенением. Иначе не бывает.

— Это так, клянусь Вакхом! Именно так и будет!

— Поэтому, — продолжала Леонора, понизив голос, — даже если бы это был единственный довод, его следовало бы принять во внимание. Но существует и другой, гораздо более важный, по моему мнению, и нам следует удвоить усилия, чтобы вырвать у короля согласие на коронацию, которую постоянно откладывают вот уже в течение десяти лет.

— Что же это за довод?

— Некий астролог, — сказала Леонора еле слышно, — предсказал, что король не доживет до пятидесяти девяти лет [29] и умрет в карете во время торжественной церемонии. Слышишь, Кончини? В карете, во время торжественной церемонии.

То было время господства суеверий. Под влиянием их находился и король, считавший себя скептиком. Вследствие предсказания, о котором говорила Галигаи, он садился в карету с невольным трепетом. И вот уже десять лет отказывал королеве, осаждавшей его просьбами и мольбами, в совершении коронации.

Кончини и его жена, будучи итальянцами, верили в астрологию слепо. Отсюда понятно, с каким напряженным вниманием выслушал фаворит слова Галигаи.

— И что же? — с тревогой спросил он.

— А вот что! — задумчиво произнесла Леонора. — С судьбой не поспоришь. Отчего потерпели крах все наши предприятия против короля? Возможно, мы напрасно пренебрегли столь ясным предсказанием.

— Возможно! — искренне согласился Кончини.

— Королю, — продолжала Леонора, — идет пятьдесят восьмой год. Он приближается к возрасту, указанному в гороскопе, — это первое. Коронация королевы кажется мне самой подходящей церемонией, ибо ничего более грандиозного и представить себе невозможно — это второе. А уж карета какая-нибудь найдется… и тогда все три необходимых условия соединятся! Кончино, если мы хотим, наконец, добиться успеха, нам нужно расправиться с королем… Вот почему я говорю: Мария должна любой ценой добиться коронации. Нам нужно постоянно подстрекать ее, чтобы она, в свою очередь, не давала вздохнуть королю.

Кончини, как и его жена, был вполне убежден, что с судьбой не следует спорить. Неудивительно поэтому, что он с жаром воскликнул:

— Ты права, ты совершенно права! Я с завтрашнего дня начну уговаривать королеву. И ты тоже не должна упускать ни единой возможности повлиять на нее.

— Будь спокоен, — произнесла Галигаи с тонкой улыбкой.

И добавила:

— Это еще не все. Есть и другое важное дело.

Кончини, не в силах понять необъяснимого равнодушия Галигаи, трепетал под маской бесстрастности. Без сомнения, ревнивая Леонора заготовила какой-то ужасный удар. Но какой? Он не мог догадаться, но чувствовал, что момент близится.

Поэтому он следил за супругой с неослабным вниманием дуэлиста, который ни на секунду не упускает из виду шпагу противника, зная, что любая оплошность может стать роковой.

Леонора же продолжила с самым безмятежным видом:

— Сегодня утром мне нанес визит епископ Люсонский.

— Отчего же ты не сказала мне об этом за обедом? — удивился Кончини.

— Но ведь ты очень торопился. Кажется, у тебя были какие-то важные дела в городе.

В словах ее не было ни малейшей иронии. И смотрела она на него своими большими глазами все так же нежно, все так же преданно… с кроткой улыбкой на устах.

— Чего хотел этот маленький интриган? — спросил он презрительно.

— Он пришел с просьбой назначить его духовником королевы.

— Вот как! — фыркнул Кончини. — Надеюсь, ты предложила ему немного подождать… скажем, несколько лет?

И он добавил более серьезным тоном:

— Я не очень-то люблю этого маленького прелата. В нем есть что-то неприятное… даже опасное.

— Он оказал нам большую услугу, — спокойно парировала Леонора, — и я обещала ему, что он завтра же получит это место.

Кончини поглядел на нее удивленно.

— Diavolo! Услуга должна быть очень большой.

— Он купил свое назначение, вот и все.

— Так бы сразу и сказала, — с улыбкой молвил Кончини.

И цинично спросил:

— Сколько?

— Десять миллионов, — небрежно обронила Леонора.

Кончини подскочил от изумления.

— Десять миллионов! Я знал, что он богат… но не до такой же степени. Десять миллионов! Это неслыханно.

— Успокойся, Кончини, — пояснила Леонора с усмешкой, — эти десять миллионов он вынул не из своего кармана.

— Я об этом сразу подумал!

— Епископ принес нам сведения о знаменитом, сокровище принцессы Фаусты… ты, конечно, о нем слышал.

— А оно в самом деле существует, это пресловутое сокровище? — выдохнул Кончини, чьи глаза алчно вспыхнули.

— В этом не приходится сомневаться. Вот бумага, отданная мне Ришелье: здесь указано точное место, где спрятан клад.

И она протянула сложенный вдвое листок Кончини. Тот жадно впился в него взглядом. Увидев, что он закончил чтение, она осведомилась:

— Думаешь ли ты и теперь, что Ришелье запросил слишком много в обмен на этот документ?

— Нет, клянусь рогами дьявола! — весело воскликнул Кончини. — Полагаю даже, что он поскромничал. Завтра же приказ о его назначении будет подписан… В конце концов этот Ришелье, быть может, не так уж плох, как мне казалось…

— Само собой разумеется, — добавила Леонора с многозначительной улыбкой, — что эти указания и эти миллионы Ришелье отдает не нам, а королеве.

Кончини ответил такой же улыбкой и жестом, означавшим, что большого значения это обстоятельство не имеет.

Богатство, упавшее с неба, настолько поразило воображение Кончини, что он на радостях забыл и о Бертиль, и о том, что Леонора еще не произнесла последнего слова. В восхищении он повторил, словно не в силах поверить своему счастью: