Возвращение - смерть

      - Тогда я ничем не смогу тебе помочь, - процедил Тошкин очень тихо и очень грозно.
      - А ты думаешь, что уже надо? А, кстати, Анна Семеновна была очень взбудоражена.
      И вела себя странновато. И знаешь, она все повторяла "должок, должок"... А у меня были случаи, когда убивали весьма банально и по очень банальной причине - из-за денег.
      Я хлопнула дверью так, что вся вечерняя невидимая уже пыль взлетела вверх и создала мощный вихревой поток. Если завтра в сводке погоды сообщат о разрушениях и жертвах, то прошу взять меня в комиссию по ликвидации последствий. Потому что автору всегда виднее, где собака зарыта. А в роли собаки пусть будет Тошкин. Я просто настаиваю на этом как продюсер проекта.
      А что мне теперь делать? Хорошие стройные версии требовали немедленного пересмотра. Плохо только, что идти по улице мне придется в гордом одиночестве. Идти и думать, опираясь на палку и вновь открывшиеся обстоятельства. Две остановки на трамвае... Какая пошлость! Я поймала такси и поехала в гостиницу "Дружба". В холле было тихо, безлюдно и прохладно. До пяти звезд этому заведению не хватало бассейна, ремонта, двух приличных ресторанов и публики. В провинции как в провинции.
      - Вы Коля? - обратилась я к хмурому представителю обслуги, который вяло стоял за стойкой.
      - А я Надя. Надежда Крылова, - сказала я, чтобы что-то сделать.
      - Знаю, проверяли. Шумная вы дама, - он улыбнулся и сделался милым. Хорошая ночь. Тургеневская, навевающая первобытные настроения с поясками у костра. Я и Коля на пожаре.
      - Мне нужно к Чаплинскому. После двадцати трех даю подписку о выезде из отеля.
      - А его нет, - сказал Коля с начальственным вызовом. - Нету. Как утром поехали, так и нет. Будете ждать? Или позвонить Тошкину, пусть вас заберет?
      В его устах это звучало "пусть черт вас заберет". Обидно!
      - Тогда знаете что; берите листочек, бумагу, я буду диктовать. Чтобы вы сразу ознакомились с содержанием.
      Глаза Коли превратились в две щелки, в которых метался убийственный огонь. Недаром я вспомнила о пожаре.
      - Я знала Анну Семеновну, - плохой прием, запрещенный, но надо же обезопасить себя от возможной напалмовой ямы. - И мне не безразлично. Он встречался с ней?
      - Что небезразлично: он или она, - Коля хмыкнул и отвернулся. Я безжалостная баба. Но в старинные сказки о вечной любви не верю. Для себя не верю. А для таких тупоголовых как Коля - очень может быть.
      - Не знаю. Но в районе её дома был. Это точно. Проверено. И можете написать об этом нарушении прав человека. Мы немножечко за ним проследили.
      Ну, наконец-то. Наконец-то мне стало страшно. Близкий моему сердцу образ маньяка диссидента так реально встал передо мной, что лист перед травой и прочие сивые бурки потребовали немедленного возвращения домой. Тем более народный мститель Коля шутить со мной не собирался.
      - Вызовите мне такси, - осторожно попросила я, рассчитывая на финансовую помощь постаревшего ректора.
      Коля хмыкнул и потянулся к телефону. В его взгляде читалось одно единственное слово "презираю". Ну и пусть. Потому что согласно системе Чехова и Станиславского в дверях гостиницы образовался лысый комок нервов Наум Чаплинский.
      - Здравствуйте, Надя, - он расплылся в улыбке и стал похожим на колобка.
      - Да, - сказала я, понимая, что вот сейчас все можно узнать. А потом испортить или исправить. Я зажмурилась, представляя, как нежно прошепчу ему на ухо какую-нибудь глупость, после которой перестану себя уважать. Ему нужно стать волшебником, чтобы понять, как со мной надо себя вести. Я так давно не пробовала вырвать из жизни ночи... Однако - готова рискнуть.
      - Снова интервью? - спросил он устало.
      - Какое классное название, - засмеялся Коля и ехидно спросил. - Такси на утро?
      - На сейчас! - рявкнула я, подавляя в себе желание съездить сразу всем по мордасам. Для успешного проведения акции не хватало лишней пары рук.
      - Убийца, - прошептала я, чтобы почувствовать себя хоть чуточку отомщенной. Инородец смотрел на меня обиженно - обманули и запутали в самых лучших чувствах. Коля готовился к прыжку, А Максим меланхолично вычеркивал круги носком своей туфли. Сборище блатных и шайка нищих. Мне надоело быть метрессой. Я в который уже раз за этот день громко хлопнула дверью.
      День-ночь - сутки прочь, как говорила моя мама, намекая на час Быка генеральную уборку в доме. В этом был свой резон - проснуться в убранной квартире и не увидеть пыли... Золотые воспоминания заставили меня вылить на ковры ведро воды, чтобы почувствовать себя уверенной Золушкой на чужом балу. Не спалось не мне одной. Зловеще тренькнувший телефон сообщил совершенно утробным голосом:
      - Это было последнее предупреждение. Жди...
      Проходили - знаем, недавно побежденный злостью, ворвался во всей свой красе. Не так прост этот Чаплинский, мой верный рыцарь закона и бумажки Тошкин оказался прав. А ковры высохнут сами... Я свернулась калачиком на диване и, немного подумав о том, какой молодой и глупой была когда-то, попыталась заснуть.
      Так и не поборов темное грязное небо, ночной осенний холод с запахом жженых листьев и любви, я встретила рассвет дремой, ощущением тяжести в голове и устойчивым желанием смыться отсюда куда подальше. Поэтому свой первый утренний визит я нанесла мужу Анны Семеновны. Не знаю, видели ли вы плачущего большевика, но вид поникшего бизнесмена расстроил меня куда больше.
      - Я - Надя. Я хочу вам помочь, - мои слова прозвучали как-то неубедительно, но он впустил меня в квартиру, наверное, втайне надеясь, что кашу его горя не испортишь таким дешевым маслом как я.
      - Кофе, чай? Или может выпьем, - глаза его блеснули.
      - Выпьем, - быстро согласилась я. Надо было раньше вспомнить об этом замечательном средстве от бессонницы и для сближения...
      - Царство ей небесное, - сказал муж, опрокидывая в себя полстакана водки. Я смело последовала его примеру.
      - На кого она меня покинула? - спросил муж, которого я рискнула бы назвать просто по имени. - На кого? - он не стонал, не всхлипывал, он, казалось, уточнял свои перспективы. Очень обиженно и демонстративно тер лоб, чесал нос, и от глубоких раздумий чесал в ухе. - Как вы думаете?
      - Я думаю, что её убили.
      - Да? А вы знаете - я тоже. Может, конкуренты? Или вот - я тут придумал письмо счастья - не потревожил ли я каких потусторонних сил? А? Я ведь его не переписывал, а так - отксерил, отправил. Может, я волшебник?
      Так! Не слишком ли много сумасшедших встречается мне на пути? Или неча на зеркало пенять, коли рожа крива? Я кивнула и подумала, что лучше бежать - прямо сейчас и без разговора или аккуратно под водочку, тихонько продвигаясь в сторону коридора?...
      - Хотите покажу ? - оживился Андрей и бросился вон их кухни. - Вы тут пока пейте, не стесняйтесь.
      Да уж, чего уж... Не постесняюсь - жить-то хочется, а пьяных и глупых Бог бережет. Для усиления эффекта я планировала попасть сразу в две категории. Андрей вернулся с кипой красивых иссиня - белых листочков.
      - Номер Т-452-8/2..., - начала читать я. - Это что, камера хранения?
      - Нет, код счастья. А, кстати, вы правы - номер можно разыгрывать в лотерею. Лотерея надежнее письма счастья. Надо разрывать контракт с почтой, вы не находите? Стоп! - вдруг заявил он. - Что это я несу? Вы думаете, убили? Не я? Не я случайно? Вы из милиции? - он засуетился и стал поправлять несуществующий галстук. - Она говорила - ты меня вгонишь в гроб. Но так все говорят. Вы тоже?! А?! Ее убили.. , - он положил голову на стол и заплакал. Очень тихо и прилично.
      Люди разные, а я - черствая корка с претензиями на теплую Паску. Когда последний раз мои бывшие родственники-сектанты подожгли дверь квартиры, я тоже плакала. И ни в ком не находила ни сочувствия, ни понимания. Дверь была железной, и ничего с ней не сталось, но сам факт. Сам факт.
      - Я хочу вам помочь, - извиняющимся шепотом мои предложения звучали убедительнее.
      - Она давно болела?
      - Да, все время как мы жили - она уже болела. И лечилась. Я хотел ей штучку к ноге купить, чтоб не нервничать, да как-то... Не вышло. Вот - не вышло. Но я не убивал.
      - А где у вас аптечка? - спросила я очень миролюбиво.
      - А где у вас ордер на обыск, - ответил он безмятежно улыбаясь. А ещё говорят, что женщины истерички, и настроение у них меняется по сто раз на день. Посмотрите на эту мерзкую рожу - только что жить не хотел, а тут тебе - обыск, ордер, прочая юридическая грамотность.
      - Я - частным образом. Я - Надя Крылова.
      - Можно подумать, что ваше имя открывает все замки. В ванной аптечка. И цианистого калия там нет, - он стукнул кулаком по столу, стаканы, не отягощенные напитком прыгнули и зазвенели.
      - А что есть? - мягко спросила я, подталкивая подозрительного мужа к признанию.
      - Деньги, бриллианты, документы. Вот!
      - В ванной?
      - Именно! Вы бы не стали там искать? И я не стал бы. Но психологию вора нужно учитывать, - он весело поднял вверх наманикюренный палец, в нашем городе считавшийся признаком гомосексуальных наклонностей. Интересно. А может быть Коля Гребенщиков - того? И это сговор? Я все больше и больше начинала понимать товарища Сталина. Человека гораздо легче обвинить в преступлении, чем поверить, что он светел и чист. Многое сходится в такие причудливые мозаики, что половину трупов на кладбище можно было бы эксгумировать для повторных анализов.
      - Пойдемте. - он встал из-за стола и потащил меня в темный, опасный коридор, сочетавший в себе угрозу и свободу. - Пойдемте - покажу!
      Аптечка была устроена как маленький сейф, своей главной частью уходивший под плиточную область. Коробка с надписью "Инсулин" стояла на средней полке, никем не тронутая и не проверенная.
      - Можно я возьму? - рука непроизвольно потянулась к спрятанному богатству, муж Андрей нехорошо хмыкнул и хлопнул меня по ладошке.
      - А когда придет милиция? Что я скажу? Приходила Надя и взяла? Давайте по очереди. Все что останется - ваше.
      - Думаете - придет?
      - Ее убили, девушка. Словом или делом, но убили. И я этого так не оставлю, - теперь он смотрел на меня совершенно осмысленно и спокойно. От безумного кролика - идиота не осталось и следа. - А если хотите помочь, поговорите с Таней, с Татьяной Ивановной - похоже она что-то знает! Хотите письмо счастья? - спросил он, подталкивая меня к двери. - Хотите? Нет? Я принесу! Совершенно бесплатно!!!
      Я быстро раскрутила замок и вылетела в коридор. Платить за помощь мне никто не собирался. Дикая страна - все надеются на чудо в виде милицейской формы и свистка-фуражки. Фуражки и бронежилеты завораживают, а о коррупции в милиции мы и знать ничего не желаем.
      - Продано там все! Продано! - крикнула я с безопасного расстояния. Кто для них дороже: вы или Сливятин? Подумайте хорошо. А я ещё приду!!!
      Дверь тихонько захлопнулась, разделив наши мысли и чувства серьезным барьером. Я поплелась в академию, раздумывая о том, где этот муж Андрей мог сделать такой приличный маникюр. И не заразили ли его СПИДом... В голове сложилась картинка - ВИЧ инфицированные пишут письмо турецкому султану, начинают и выигрывают. Первый шаг большой войны. Но через водку, кажется, не передается.
      Мне не хватало Тошкинской трезвости, зато интеллектуальная атака происходила со значительным перевесом моих умственных способностей. На сей самый момент у меня было уже пять-шесть приличных версий происшедшего, которые надо было отрабатывать.
      - Итак, первый вопрос, - сказала я, едва переступив порог аудитории. Где в этом городе существует приличный гей - клуб?
      В следующий раз, когда мне понадобится мертвая тишина, я спрошу, какой материал лучше использовать для порочной плетки. Мозги студентов наконец-то начали производить некое подобие работы: натужно заскрипели и стали выражаться не вполне внятными предложениями.
      - Может на телевидении? Там, говорят, все такие.
      - На радио, дурак, ты голосок диджея Слава помнишь? Типаж, Надежда Викторовна.
      - Или вам розовых? - издевательски протянула девица с первой парты.
      - Синих, - отрезала я. - Только синих. Что-то приличное для среднего возраста.
      - А есть, знаю. - сказал Джагоев и все разочарованно вздохнули. Такое тело, такие мозги и пожалуйте на здоровье. Он усмехнулся и заявил. - Не переживайте, девчонки, не из личного опыта. Я - весь ваш. Называется "Василиса Прекрасная".
      - Что? Как? Где? - язык у меня порядком заплетался. От водки, пережитого и подтверждения, казалось бы, самой невероятной версии.
      - И-и-иго-го-го, - сымитировали мне призывный сигнал из передачи Ворошилова и предложили поправить название. - Что? Где? Когда? Но вы не переживайте, если Джагоев сказал "нет", значит "нет".
      - Василиса Прекрасная? - еще раз уточнила я, и отчетливо вспомнила предсмертный бред Анны Семеновны, тогда показавшийся мне связанным с моим нелепым внешним видом. Она знала, что умирает не просто так! Она давала мне адрес!
      И своды небесные померкли у меня перед глазами, и время побежало медленно и спасительно, красиво отрежиссированный обморок должен был дать всем понять, как чувствительна моя натура, но тут раздался голос, оповещавший продолжение апокалипсиса моей едва начавшейся карьеры.
      - Мне все ясно! Марш на кафедру, - Мишин вскочил с последнего ряда как черт из табакерки и решительно направился к трибуне, за которой пыталась спрятаться я. Аудитория в единой порыве дружно зааплодировала, окончательно втаптывая мой авторитет в грязь и пыль. - Я пришел к вам с проверкой. А вы... Разврат! Мерзость! Разложение! Содом! Таким не место в приличном обществе.
      Мужественный Джагоев и сотоварищи, нервно поблескивая кинжалами, загородили проход, предлагая Владимиру Сергеевичу взять нас всех силой.
      - Послюшай, - сказал короткий раскосый блондин. - Мы здесь деньги платим. Хотим ум получить. Не мешай, а, дорогой? - в подтверждение сказанному он, как заправский Джеймс Бонд, выплюнул жвачку прямо под ноги растерявшемуся заведующему. - Может, у нас тема такая, а? Греция - дело тонкое. Иди себе.
      - Вы доведете меня до инфаркта, - отчужденно, глухо проговорил Мишин, явно не желая сдаваться. - Продолжайте, Надежда Викторовна, я посижу, посмотрю.
      И что мне оставалось делать? Вместо того, чтобы лихорадочно думать о приличном гей - клубе, я стала лихорадочно объяснять своим защитникам, что греческие комедии произошли от фаллистических песен и были посвящены всякому виду плодородия. Когда сложный термин был записан на доске, Мишин схватился за сердце и положил под язык валидол. Когда классификация греческих философов была проведена по принципу их сексуальной ориентации, он встал во весь рост и размашисто зашагал к двери.
      - Я всегда знал, что Платон - идеалистическое дерьмо. Но чтобы так!.. После звонка жду вас на кафедре...
      А потом мы писали словарный диктант - как и было задумано. Театр, акрополь, басня, софизм. Все чин чинарем. И ничего, что мои студенты в слове "театр" делают две ошибки "тиадр". Когда - нибудь будет лучше...
      А приличный гей - клуб находился на окраине города - среди дач-новостроек и, скорее всего, был частным. И, значит, очень дорогим.
      - Никогда и никто не сможет понять мятущуюся душу художника? - вещал Виталий Николаевич, взобравшись на стул. - Никто не станет кувыркаться после заката. Есть в этом черном силуэте звон. И пусть когда-то радость киснет. И белым заревом могильным нас господина дразнит ищущий враг. Это, кажется, были стихи. Что-то из области вселенского бреда, который ныне стал элитарной литературой для посвященных. Виталию Николаевичу внимали Татьяна Ивановна и Инна Константиновна. В центре праздника стояла трехлитровая бутылка водки, созданная по принципу сифона. Общество было пьяным. И безголовым - Мишин в борделе участия не принимал.
      - Наденька, - Виталий Николаевич бросился вниз со стула и приветственно вручил мне небольшую рюмку. - Присоединяйтесь. Поминаем.
      - Вы тоже делаете маникюр, - спросила я, отягощенная своими думами.
      - Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. Конечно, делаю...
      Этот сговор мог быть и менее масштабным. Впрочем, ржавчина не выбирает себе приятелей - она вербует только сообщников. Я лихо опрокинула в себя водку и пристально посмотрела в глаза Татьяне Ивановне, а потом все же спросила, скорее устало и сочувственно, нежели агрессивно. Потому что слишком многое уже стало совершенно понятным.
      - Зачем Анна Семеновна хотела поговорить с Чаплинским?
      Татьяна вздрогнула и сжалась в комок: "Мы вместе учились" , - едва выдавила она.
      - А вы не хотели? Больные воспоминания? - а что, я тоже женщина, почему и не посплетничать прежде, чем взорвать притон вурдалаков.
      - А я не хотела! - тихо сказала она и быстро добавила. - Я виновата.
      - Что? Простите, - я отвлекалась на миражи, представляя, как будут пылать щеки моего редактора, когда я откажусь продавать бомбу за мизерную зарплату. - Что? А может быть Наум...
      Татьяна Ивановна полупрофессионально закатила глаза. На пороге кафедры застыл карающий меч командора Мишина, за его спиной маячили две счастливые физиономии: Игорька и девицы приятной наружности.
      - Моя племянница, - сухо отрекомендовала Инна Константиновна.
      - О чем это вы тут? - спросил Игорек, целуя маму в щечку.
      - О тете Ане, - сказала она сухими сжатыми губами и посмотрела на Мишина умоляюще "спасите наши души".
      - За мной, Крылова, - гаркнул шеф по-молодецки, и развернувшись на каблуках, покинул импровизированные поминки.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
      В нос ударил неприятный запах туалета. Оказывается, я была пьяненькой покорной сомнамбулой и потащилась за шефом в его кабинет. Не ожидала от себя такой покорности.
      - Проходите, - недовольно буркнул Мишин, пропуская меня вперед, чтобы отрезать пути к отступлению и позорному бегству. - Садитесь, сразу садитесь. Спокойно, без шума, - предупредил он трагическим голосом. Предстоящий разговор, видимо, был не по нраву нам обоим. Меня он лишил возможности проверить версию, а его..?
      Я села и осмотрелась. Ничего хорошего - в лучших общежитских традициях. На окне сероватые кружевные занавески, цветочный горшок с завявшим фантиком от конфеты, на стене - Майкл Джексон, вырезанный мишинскими предшественниками из иллюстрированного журнала, и товарищ Ленин в скромной деревянной рамке. Слава Богу, национализмом в этом кабинете не пахло.
      - Будем разговаривать под протокол? - спросил Владимир Сергеевич, доставая чистый пугающий лист финской бумаги, которую в этом учебном заведении брали в качестве благодарности за троечку на экзамене.
      - А что, Танечке уже полегче, - встрепенулась я, надеясь увидеть важного свидетеля.
      - Нет, она дома. Не сбивайте меня с толку, - вдруг взвизгнул предынфарктный заведующий, и его белесые глаза налились кровью.
      Пришлось послушно взмахнуть руками и пролепетать неуместные извинения. Время, траченное даром, продолжало свой бесполезный бег. Оставалось только залихватски спросить: "Ну?" Но я удержалась, вдруг подумав о том, что мощнейший словарный запас изрядно подпорчен тюремной, блатной и прочей дворовой лексикой. Иногда мне просто не хватает умных слов, чтобы точно описать свое состояние. Например, понты. Коротко и ясно. Вот они самые меня и охватили. Или пришли? Или наступили? Что-то очень много вещей последнее время я стала делать непрофессионально.
      - С вашим приходом на кафедру, - начал Мишин, и я сочла возможным его перебить, помочу что вдруг почувствовала острую необходимость в союзнике. Как ни странно, но Мишину я почему-то доверяла.
      - Да, я знаю. На кафедре начались неприятности. Взрывы, смерти, срывы концертной программы и глубокие запойные обмороки сотрудников, - Владимир Ильич Ленин смотрел на меня хитро и укоризненно. Как на меньшевика Мартова, который был слишком демократом, чтобы точно знать, чего хотеть. - Но я тут не причем! Подумайте сами - какой смысл? Только прийти и все испортить? Прослыть на весь город сумасшедшей маньячкой и остаться без куска хлеба? Где логика?
      - Да, - согласился Мишин . - Но... кафедра СГД...
      Я впала в состояние транса. Изредка мои мозговые оболочки принимали сигналы типа "диверсия" ,"оплата", "профессиональная деструкция", "кто-то должен это делать". Мишин бредил, я абстрагировалась. У каждого свой конек, кто-то покоряет горные вершины, кто-то собирает шариковые ручки. Мишин воюет с кафедрой СГД. В сущности, он счастливый человек - образ врага прорисован до мельчайших деталей. Это очень важно - точно знать, кто виноват и что делать. Ленин снова посмотрел на меня укоризненно. Я подмигнула портрету, давая понять, что не собираюсь претендовать на его место в истории. А Мишин удивленно замолчал.
      - Прослушивающее устройство? - безнадежно спросил он.
      - Нет, что вы. Вспоминаю работу "Партийное образование и партийная литература". Знаете, мне всегда казалось, что она - основа моего филологического образования.
      - Да, "колесиком и винтиком", "колесиком и винтиком", - Владимир Сергеевич закатил глаза и в экстатическом порыве причмокнул губами. Переговоры по открытию второго фронта можно было считать начатыми.
      - Ну, а как вы можете это объяснить? В целом и коротко? - взгляд начальника потеплел и покрылся значительными маслянистыми вкраплениями. Вот этого нам как раз не надо!
      - Да никак. А с Анной Семеновной - не все так ясно, как хотелось бы. Вы знаете, что Виталий Николаевич делает маникюр? - зловещим шепотом спросила я.
      - Что? - Мишин снова побагровел и привстал со своего скрипящего стула. - Что?
      - И муж Анны Семеновны тоже!
      По поводу Коли Гребенщикова, Димы Тошкина, Наума Чаплинского я пока промолчала. У меня не было веских доказательств их связи с инфицированными и стерильными парикмахерскими щипчиками.
      - Позор! - еле выдохнул Мишин и, отчаянно плюясь ядом, прокричал. - Им не место среди людей!!! необходимо принимать срочные меры.
      Как я люблю, когда меня понимают с полуслова! Как это здорово, что в мишинском сознании всякие косметические излишества плотно завязаны на гомосексуальные наклонности. Впрочем, глядя на него не скажешь, что страсть к щегольству отсутствует в его характере напрочь. Пестрый сине-желтоватый галстук времен московского международного фестиваля молодежи и студентов выдавал в Мишине тщательно замаскированного пижона.
      - Вы думаете, между ними есть связь? - проникновенно глядя в глаза шефу спросила я.
      - А как же! Конечно. Это же отщепенцы! Выродки. Только так и не иначе. Нужно немедленно их арестовывать и пытать самым серьезным образом. Я звоню!
      А у Тошкина, между прочим, от икоты долго болит желудок. И хоть за последнее время он не сделал мне ничего хорошего, но за прошлые заслуги... Я представила, как этот нахальный городской законник будет смеяться над пожилым ветераном и приложила палец к губам.
      - Тихо! Пока надо присмотреться. Может быть - там банда?
      - Докладывайте по порядку! - Мишин приосанился и сделался молодым и серьезным.
      - Мною обнаружено место обитания противника. Из оперативных данных, полученных от студентов, таковым является гей-клуб "Василиса Прекрасная". Разрешите начать операцию по внедрению?
      Мишин посмотрел на меня скептически. Согласна, на голубого я походила мало. Но если приложить усилия... А третий размер груди можно дорастить до пивного животика - получится очень органично. Я даже готова приклеить усики.
      - Будем действовать в команде! - подытожил шеф, нервно потирая покрытую пушком лысину.
      - А если я ошибаюсь? - мне просто необходимо было подстраховаться, потому что я - гражданка продвинутая и ничего, кроме уважения к чужим личным проблемам по-настоящему не испытываю. Каждый устраивается в меру своих желаний и возможностей. Правда, у нас как всегда - провинциальные перегибы.
      - Оргвыводы сделаем после операции. Я ещё понимаю - после драки махнуть кулаком, но перед..? Надежда Викторовна, несолидно.. - Мишин покачал головой и хитро сощурился. - Давайте на всякий случай сегодня уже не расставаться.
      Если бы он жестом фокусника достал из-под стола наручники, я удивилась бы меньше, потому что шеф сказал:
      - Милости прошу к нашему шалашу. В гости ко мне поедем. А оттуда, подкрепившись...
      Дело оставалось за малым - получить пригласительный билет в закрытый клуб. Все-таки мой государственный шеф жил ещё старыми понятиями - он, видимо, полагал, что его воинского звания с лихвой хватит, чтобы открыть любую дверь ногой или выстрелом в дежурного швейцара. Да, диверсия вырисовывалась хиленькая - муж Анны, чтобы скрыть (!) свою дружбу с Виталиком (или все-таки с Колей) убивает жену, которая по идее и так должна была все это знать и терпеть...
      - Ну что же вы, - бравый солдат Владимир Сергеевич уже дернул меня за локоток, весьма деликатно, по - джентельменски. - Пойдемте. Не задерживайте процесс.
      - А может вам стоит немного позаигрывать с Виталием Николаевичем? тихо спросила я.
      - То есть как это? - Мишин отпрянул от меня к белозубому Майклу Джексону.
      - Ну погладить его, скажем, ниже спины, в щечку поцеловать. Проявить внимание, иначе же мы туда не...
      Договорить мне не пришлось. Владимир Сергеевич громко стукнул по столу, быстро и четко определил границы своего неуважения ко мне, к Виталию, к гей - клубу, и всей этой жизни. Уже из коридора донеслись его более цензурные вопли: "Меня сейчас вырвет, стошнит. Ой, ой, прямо сейчас!!!" Думаю, что для любимого преподавателя студентки потеснятся в местах не столь отдаленных от его кабинета. А мне, как всегда, ничего не оставалось, как продолжать совершать житейские усилия в гордом одиночестве. Я вернулась на кафедру, поцеловала замок и решила сосредоточиться где-нибудь в тихом месте - скажем, в прокуратуре.
      Тошкин был не в духе. Во всяком случае посетитель, пулей вылетевший из его кабинета, был похож на изрядно потрепанную промокашку. Я осторожно заглянула внутрь.
      - Можно?
      - Заходите! - отличный повод для обратного перехода на "вы". Когда моя вторая свекровь сектантка - двоеперстка Полина Игнатьевна достала меня окончательно и бесповоротно, я потребовала от неё соблюдения формальной любезности, считая этот факт справедливым. "Будьте любезны, - отчеканила я. - Обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Теперь - мы чужие люди, так что..." Полина Игнатьевна мелко перекрестилась и троекратно плюнула мне под ноги:" Не дождешься, - заявила она. - Я с Богом на "ты", а выше его нет никого!" "А вровень?" - ласково спросила я, и к счастью успела увернуться от удара тяжелой авоськой, наполненной ворованным с полей картофелем.
      В свободное от проповедей время Полина Игнатьевна промышляла на бывших колхозных полях, чтобы донести до посетителей рынка новый смысл Ветхого завета. Каждый проданный ею корнеплод был завернут в листочек скурпулезно переписанными цитатами из Библии и её собственными комментариями. Для пущей убедительности она предлагала своим покупателям проверить наличие гиенны огненной приложением к телу раскаленного утюга. Учитывая сводки криминальных новостей, у милой старушки в свое время нашлась целая куча добровольных последователей. А на "вы" она со мной так и не перешла.
      - Господин Тошкин, - уныло сказала я, - у вас ус отклеился. Дмитрий Савельевич нервно провел пальцем над губой. Усов у него никогда не было и в помине И чего тогда так волноваться? Стала бы нормальная женщина искать стрелку на колготках, если бы точно знала, что вышла из дому с голыми ногами? Хорошо, что у нас есть хотя бы женская логика, потому что у мужчин, похоже, нет никакой!
      - Все развлекаетесь! - подытожил свое поражение Тошкин. - Надежда Викторовна, постарайтесь впредь бороться со свое скукой какими-нибудь более законными и грамотными методами. И не беспокойте наших сотрудников при исполнении служебных обязанностей.
      - Коля стукнул? - сыпанулся из меня вышеозначенный жаргон.
      - Почему стукнул? Заявление написал. Жалобу. Все как положено. Так что впереди у вас одни сплошные неприятности. Предупреждаю официально.
      - Но Анну Семеновну убили, - обиженно прошептала я.
      - Дошло, наконец, а в больнице погибла её соседка-алкоголичка! Странное совпадение, правда?
      - А в 1963 году убили Кеннеди, вы не находите, что это тоже подозрительно. А как погибла?
      - Не ваще дело, Надежда Викторовна, - огрызнулся Тошкин и потянулся к сигарете, чтобы показать мне, как я его, бедного, довела. Ничего страшного, чтобы по-настоящему отравиться никотином, некоторым особям необходимо лет восемьдесят. Так что - на здоровье. - И хватит! - сказал он, глубоко затянувшись. - Хватит развлекаться за счет
      чужих смертей. Нечего совать нос в... Стыдно же, Надя, - он смотрел на меня грустно и укоризненно. И, кажется, правда считал, что я греюсь возле кремационых печей.
      Обидно. Впрочем, не всем так везет, как Тошкину - быть человеком одной идеи, знать, что она никогда не воплотится в жизнь, но все равно пробираться к цели... Я пробовала, мечта у меня точно поскромнее - никакой официальной справедливости и законности - я просто хотела прославить наш город и лично себя брачными рекордами
      для книги Гиннеса. Как говорят в американских фильмах, а другого, по-настоящему ценного желания для себя я как-то не запасла.
      Неужели Тошкин не знает, что к середине четвертого десятилетия эмоции изнашиваются, как детские сандалии, что все люди превращаются в типажи под девизом "я вас уже где-то видел", а все светлые чувства - это только не всегда удачное повторение пройденного. И может быть, он прав - так жить нельзя? Безнравственно, грубо... Но Анна Семеновна почему-то выбрала мои колени, и теперь я у неё в долгу.
      - Тошкин, вам пора найти женщину и начать морочить ей мозги. Вы пропадаете зазря.
      - Моя мама тоже так считает, - нахально улыбаясь, ответил он.
      Все правильно: забирай свои игрушки и не писай в мой горшок. Я, кажется, первая начала это мерзкое противостояние, но из джентльменских побуждений мог бы и простить мне маленькую женскую слабость. Я подняла руку и сложила ладонь в кулак.
      - Но пасаран, - вырвалось у меня на прощанье.
      - Это точно, - согласился Дмитрий Савельевич.