Опасная тихоня

— Она что, мертва?! — У меня появилось острое желание укусить себя за палец, чтобы очнуться и понять, что я не правильно истолковала слова Капитонова.

Но он подтвердил:

— Именно так, а потому мы должны спешить. По дороге захватим учительницу. Боюсь только, с ней придется повозиться, вряд ли она стойко встретит это печальное известие.

— Так мне собираться? — уточнила я, чувствуя неприятную пустоту под ложечкой. Думала ли я еще неделю назад, встречая в аэропорту красивую и цветущую Елену Богаевскую, что очень скоро мне придется опознавать ее в морге? А Венька Литвинец? Ведь и он еще совсем недавно сидел на моем диване, уговаривая меня вступить в команду Пашкова и хвастая фотографией жены — роскошной блондинки. В конце концов, что творится в этом городе? А потом я спохватилась: да ведь та, в морге, может оказаться совсем даже и не Богаевской, а другой женщиной. Иначе зачем это опознание? Я уставилась на Капитонова:

— А почему вы вообще решили, что Богаевская в морге, вы что, нашли при ней документы?

— Собирайтесь, я подожду вас в машине. — Это все, что ответил мне Капитонов, и вышел из квартиры.

Я забегала по комнате, лихорадочно стаскивая с себя халат и натягивая юбку со свитером. Потом закрутила вокруг шеи шарф, натянула ботинки, куртку. Шапку на этот раз я надевать не стала, решив обойтись капюшоном. Уже взявшись за ручку двери, я вернулась, чтобы мазнуть по губам помадой, а также сунуть в карман куртки парочку носовых платков: давешняя простуда перешла в следующую стадию, сопровождаемую обильным насморком, который грозил мне немалыми неприятностями еще из-за моей склонности к аллергии.

Капитонов ждал меня в машине не один, а с одним из своих молодых помощников, тем самым, что исполнял роль убиенного Веньки во время знаменитого следственного эксперимента в кабинете Пашкова. Как его там, Севрюков, кажется?

Так вот, этот Севрюков, длиннолицый парень лет двадцати семи, с маленькими невыразительными глазками, был за рулем, рядом с ним расположился Капитонов, а потому мне пришлось довольствоваться задним сиденьем. По этой же причине я больше ничего не спросила у Капитонова, и, до тех пор, пока автомобиль не остановился у подъезда Радомысловой, никто из нас не произнес ни слова.

— Пойдемте со мной, — то ли попросил, то ли приказал мне Капитонов, открывая дверцу.

Я молча подчинилась. Так же молча мы поднялись на четвертый этаж.

На лестничной площадке я отошла в сторону, предоставив Капитонову безрадостную возможность объявить Радомысловой, что ее любимая ученица в данный момент находится в морге.

Капитонов долго держал палец на кнопке звонка, по крайней мере до тех пор, пока за дверью не раздались чуть шаркающие шаги.

— Кто там? — На этот раз старая учительница оказалась более осторожной, нежели вчера, когда она, не раздумывая, распахнула передо мной дверь.

— Это милиция, — отрекомендовался Капитонов. Почему он не решился назвать свое родное ведомство? Может, из скромности?

Дверь медленно, со скрипом отворилась, и я увидела Радомыслову. Честное слово, эта ночь не прошла для нее бесследно: под глазами залегли темные тени, а старческие морщины, прежде почти незаметные, стали глубокими, как впадины.

Капитонов сунул руки в карманы чуть ли не по локоть:

— Ираида Кирилловна, мы за вами.

— За мной? — переспросила учительница дрожащим голосом. — А… а что случилось? Вы… вы ее нашли?

— Похоже на то. Войти-то можно? — спросил Капитонов и, обернувшись, посмотрел на меня.

— Проходите, пожалуйста, — засуетилась Радомыслова, при этом ее дрожащая рука, не переставая, теребила верхнюю пуговицу халата.

Капитонов шагнул в прихожую, я понуро поплелась за ним. Дальше все было печально, но без криков и обмороков. Когда Капитонов сообщил учительнице о Богаевской, та ничего не сказала, только с тихим стоном поползла по стене вниз. Капитонов ее подхватил под мышки и потащил в комнату, а мне бросил через плечо:

— Быстро «Скорую»!

Я стала оглядываться по сторонам в поисках телефона, но тут Радомыслова возразила удивительно твердо:

— Все нормально, «Скорая» не нужна… В каком она морге?

На лице Капитонова отразилось недоумение, он осторожно расцепил свои объятия: Радомыслова держалась неколебимо, прямо, как стойкий оловянный солдатик.

— Одну минуту, — сказала она и скрылась в углу, за ширмой. Я еще не успела дух перевести, а она уже стояла перед нами в строгом черном платье с белым, вязанным крючком воротничком. — Я готова.

Капитонов только развел руками и пробормотал себе под нос:

— Тогда по коням.

В морге я была второй раз за всю свою жизнь. Первый мой визит был даже печальнее нынешнего, но тогда мне, по крайней мере, не нужно было никого опознавать.

— Подождите здесь, — сказал нам с Радомысловой Капитонов и куда-то ушел, оставив нас в маленьком тесном предбаннике, где из мебели были только старый двухтумбовый стол с крышкой, усеянной чернильными пятнами, и колченогий стул, на который я и усадила старую учительницу Елены Богаевской.

Я все еще за нее боялась, а потому робко заметила, заглядывая в ее бледное лицо:

— Может, это еще и не она вовсе…

— Нет, это она, — глухо отозвалась Радомыслова.

Я поежилась:

— Откуда вы знаете?

— Я это еще вчера поняла, не знаю почему… Шестое чувство, наверное…

После этого мы обе замолчали и не проронили ни слова до возвращения Капитонова.

Он пришел минут через пять и сказал просто:

— Пойдемте.

И мы пошли. Радомыслова впереди, а я чуть поотстав и аккуратно подхватив ее под руку. Конечно, она держалась молодцом, но где гарантия, что старушка не упадет в обморок в самый ответственный момент? В любом случае осторожность не помешает.

Капитонов распахнул перед нами неприметную дверь сбоку, мы шагнули через порог и попали в небольшое помещение, в котором стояли несколько столов с металлическим покрытием. На всех лежали человеческие тела, и простыни, как в кино, их не покрывали.

Я человек не самого робкого десятка и имею общее представление, что случится со мной, когда «ходики» в моей груди по какой-то причине остановятся, и все же я замерла. Остановилась у входа, не в силах сделать шага. А Радомыслова пошла вперед, медленно, останавливаясь возле каждого стола. Я оглянулась и посмотрела на Капитонова: тот не выражал ни малейшего беспокойства.

И тут Радомыслова сказала громко и, как мне тогда показалось, торжественно:

— Вот она. И прибавила:

— Какая красивая…

Это ее замечание резануло мне слух, я подошла и остановилась рядом. Мертвая женщина, лежащая на столе, и вправду была Еленой Богаевской. Чтобы понять это, мне хватило одного взгляда. Еще я успела заметить, что лицо у нее грустное-прегрустное, печальное-препечальное, а на шее багровая борозда…

— Вы тоже считаете, что это Богаевская? — Капитонов притронулся к моему плечу. Я подавленно кивнула.

* * *

Меня так потряс сам факт смерти Елены Богаевской, что я только теперь подумала, что эта смерть была насильственная. И вопрос Радомысловой, обращенный к Капитонову: «Вы знаете, кто ее убил?», застал меня врасплох. Почему же я сама не догадалась его об этом спросить еще у себя дома?

— Кто ее убил? — повторила старая учительница, вцепившись в рукав кожаного пальто Капитонова.

— Об убийстве речь пока вообще не идет, — уклончиво ответил Капитонов.

Я просто физически почувствовала, как глаза мои полезли из орбит: речь об убийстве не идет, тогда о чем она идет вообще?

— Послушайте, — начала было я, но Капитонов незаметно для Радомысловой заговорщицки приложил палец к губам, и я осеклась.

Капитонов же приобнял старую учительницу за согбенные плечи и повел к выходу, уговаривая ее, как маленького ребенка:

— Ираида Кирилловна, мы во всем разберемся и сразу же поставим вас в известность. Обещаю вам, а пока еще очень рано делать какие-либо выводы.

— А Майя? Как же Майя?

— И с Майей разберемся, — щедро обещал ей Капитонов, — обязательно разберемся. С ней уже работает психиатр… м-м-м… то есть, я хотел сказать, психолог. Да, да, и вы с ней поговорите, когда можно будет, конечно, поговорите… А сейчас мы вас отвезем домой, и вы там примете что-нибудь от давления. Что, у вас нет гипертонии? Вы счастливый человек, а вот у меня уже есть…

А я шла позади и удивлялась тому, как ловко Капитонов убаюкивал скорбь старой учительницы. То ли этих фээсбэшников специально учат «зубы заговаривать», то ли он сам по себе такой ловкий, хотя на первый взгляд производит впечатление довольно заскорузлого мужлана.

Потом мы вышли из морга и сели в машину. Скоро мы были уже возле дома Радомысловой. Капитонов самолично довел учительницу до квартиры, видимо желая доставить ее на место в целости и сохранности, а я, пока он отсутствовал, оставалась в машине с его молодым неразговорчивым помощником. Не буду описывать мое настроение, ясно, что после таинственного знака «молчок», который мне сделал Капитонов, я мучилась желанием поскорее узнать подробности, не предназначенные для Радомысловой. В том, что они предназначались мне, я не сомневалась.

Капитонов вернулся и коротко бросил своему помощнику:

— На Мичуринскую!

На Мичуринскую — это ко мне. Я откинулась на сиденье и принялась усиленно сверлить взглядом затылок сидящего прямо передо мной Капитонова, просто чудо, что он у него в конце концов не воспламенился! Однако, сколько я ни напрягала телепатические способности, которые, как утверждают всяческие парапсихологи, есть практически у каждого, только не у всех развиты, тайные мысли майора ФСБ Капитонова остались для меня за семью печатями. Оставалось надеяться, что мне удастся «взломать» его «секретные файлы» при личном общении без свидетелей. Вчера, например, он был со мной достаточно откровенным. Правда, не все из того, что он мне тогда наговорил, я поняла. Особенно же меня мучила загадочная фраза про танцы под чужую дудку. Сдается мне, что она была сказана не просто так.

Капитонов и меня проводил до квартиры, предупредив своего помощника:

— Я сейчас.

Потом он терпеливо дождался, пока я достану из кармана ключ и отопру дверь, даже в прихожую шагнул, и вдруг неожиданно заявил:

— Ну вот, и вас доставил в целости и сохранности.

И предпринял откровенную попытку улизнуть, которую я решительно пресекла, в буквальном смысле перекрыв ему дорогу собственным телом. Не очень убедительно изобразив распятие на входной двери, я суровым тоном произнесла:

— Вы никуда не уйдете, пока не скажете, что случилось с Богаевской. Капитонов усмехнулся:

— Вы разве не знаете, что в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая ответственность за захват заложников?

— Мне не до шуток, — сказала я, и не думая уступать ему дорогу. — Вы прекрасно знаете, что меня мучает совсем не праздное любопытство. Мне плевать, кто и почему желает прикончить Пашкова, я хочу знать только одно: что случилось с моей подругой Наташей Русаковой пятнадцать лет назад!

Капитонов весь как-то скукожился:

— Этого я вам сказать не могу. Я не ясновидящий, я всего лишь заурядный майор ФСБ.

Можете себе представить, что я испытала, услышав такое после всего случившегося за последнюю неделю. Я была близка к тому, чтобы откусить голову этому «заурядному майору ФСБ», откусить вместе с его дурацкой клетчатой кепкой.

Глава 28

— Но вы знаете, что случилось с Богаевской! — напомнила я Капитонову.

— В общих чертах, — произнес Капитонов буднично. — Она повесилась.

— Как повесилась?

— Обыкновенно, привязала веревку к крюку для люстры… Очень распространенный способ, ничего нового, — поведал мне Капитонов и притворно взмолился:

— Может, вы меня все-таки отпустите? Я очень спешу.

Я продолжала упорно подпирать дверь спиной:

— Я вас не выпущу, пока вы не скажете все, что знаете.

Капитонов с почти мальчишеским задором блеснул глазами:

— Ну всего я вам, пожалуй, не скажу даже под пыткой. А насчет Богаевской… Пока я и сам знаю не так уж много и совсем не считаю, что по этому поводу следует пороть горячку. Всему свое время.

— Мне нравится ваше спокойствие. — Кажется, я говорила такие слова Капитонову уже не в первый раз. — «Не будем пороть горячку», «Всему свое время»… Это вы говорите мне? Да я это слышу уже пятнадцать лет, если вам интересно, меня просто закормили обещаниями. — Честно говоря, я несколько преувеличивала: никто не закармливал меня никакими обещаниями относительно перспектив выяснения Наташиной судьбы, ни меня, ни ее мать, ни ее бабушку… В милиции всегда говорили: «Мы делаем все возможное», до тех пор, пока я не пришла брать интервью у милицейского полковника и не узнала, что Наташино дело вообще закрыто. Ладно, как бы там ни было, а я имела полное законное право слегка ослабить клапан и выпустить пар накопившегося раздражения, и мне плевать, что Капитонов оказался крайним в этой истории.

— А мне не нравится ваше мельтешение, — отпарировал Капитонов, — совсем не нравится. Признаться, я не ожидал от вас таких неумеренных эмоций. Статейки ваши, что ли, так на меня подействовали?

Вот так да, еще один поклонник моего неуемного таланта! Но меня на такие дешевые штучки не купишь.

Я завелась:

— И что вы называете мельтешением? Мое желание знать правду? Понятно, понятно… А вам, конечно, мельтешение не к лицу, вам торопиться некуда… Подумаешь, одним трупом больше, одним меньше. Что с того, что некий субъект, имевший бурную молодость, однажды в компании таких же подонков изнасиловал восемнадцатилетнюю девушку, которую через пятнадцать лет нашли повесившейся, якобы повесившейся…

Капитонов хотел мне возразить, но я ему не позволила, продолжая его гневно обличать:

— …и что с того, что еще одна восемнадцатилетняя девушка пропала и ее мать и бабка умерли, так ничего и не узнав о ней?

Капитонов только завел очи горе и глубоко вздохнул, а я вспомнила еще кое-что:

— А Надька! Та, у которой была фотография Пашкова с одалиской на коленях, она ведь тоже повесилась! И что же, вас даже это совпадение не напрягает? Неужели не ясно, что ее просто-напросто убили, чтобы она не трепала языком!

Надька попыталась шантажировать Пашкова этой фотографией и очутилась в петле. А за ней Богаевская. Господи, да ведь они даже не стали утруждать себя разнообразием, а вы еще раздумываете! Так что еще должно произойти в этом городе, сколько женщин должны покончить с собой и скольких должны до смерти избить сытые тупорылые телохранители, чтобы вы перестали повторять: «Не будем пороть горячку», «Всему свое время»?..

Не знаю, как вас, а меня такая пламенная речь непременно бы проняла, чего не скажешь о Капитонове, который только равнодушно процедил сквозь зубы:

— На кой черт им убивать Надьку? Она совершенно неопасна, да ей и надо-то всего ничего — пару сотен. Добро бы она что-нибудь знала о Богаевской, а то ведь нет…

— Интересно было бы узнать, на чем основаны такие выводы? Только на том, что вам не хочется разбираться в этой давней, дурно пахнущей истории и вы предпочитаете ограничиться покушением на Пашкова и убийством Литвинца? — язвительно осведомилась я.

Этот Капитонов был какой-то совершенно непробиваемый, потому что моя едкая ирония его нимало не смутила.

— Они основаны исключительно на словах этой самой Надьки, если хотите. Вообще-то она гражданка Бочарова.

Я глупо ухмыльнулась:

— И когда же, если не секрет, гражданка Бочарова произнесла эти слова? С небес, что ли, шепнула?

— Ну, если считать небесами притон, в котором мы ее обнаружили, — фыркнул Капитонов, — хотя для нее и ее приятелей это точно небеса обетованные. Между прочим, она здорово удивилась, когда узнала, что ее без малого похоронили, правда, удивлялась она уже позже, немного протрезвев. Это произошло с ней не сразу.

Я помотала головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение:

— Так Надька жива? Стоп, может, мы говорим о разных Надьках? Та жила на Рылеева, в доме с химчисткой внизу… и она точно повесилась, я же…

Я хотела сказать, что сама видела ее висящей в петле, но вовремя прикусила язык. И еще в моей ушибленной голове забрезжила смутная догадка, можно сказать, запредельно не правдоподобная.

— На что вы намекаете?.. — пробормотала я.

— Да я и не намекаю вовсе. В той квартире, на Рылеева, как раз и нашли труп Богаевской, только по ошибке приняли за Бочарову. Не знаю уж, как они ее там опознавали. Наверное, забулдыги-приятели спьяну перепутали, а сама Бочарова была в это время в длительном загуле, так сказать, вдали от дома, так что развеять сомнения не могла. Хорошо еще, что похоронить не успели, а то бы пришлось проводить эксгумацию. Не очень-то веселое мероприятие.

— Бог ты мой, — проскрежетала я зубами. До меня наконец-то дошло. Тогда, в той грязной, заплеванной квартире я видела мертвую Богаевскую, выбравшую для самоубийства комнату, в которой прошли ее детские годы. Если, конечно, это было самоубийство. В любом случае ее нет в живых уже несколько дней, а мы с ног сбились, пытаясь ее найти. Но это значит, что она непричастна к покушению на Пашкова, потому что оно произошло уже после ее смерти. Тогда кто, черт побери, его организовал? Впрочем, покушение не моя забота, пусть об этом болит голова у Капитонова. Меня же интересует совсем другое, а именно: удастся ли мне узнать, что случилось с Наташкой тем давним августовским вечером?

— Я вижу, вы все правильно поняли, — резюмировал Капитонов, — и очень надеюсь, что до времени попридержите язычок за зубами, пока все окончательно не прояснится.

— И долго ждать? — Я облизнула пересохшие губы. Естественно, я интересовалась этим не потому, что меня мучило острое желание поскорее растрепать то, что я услышала от Капитонова. Просто мне безумно надоело топтаться в двух шагах от разгадки, я хотела уже наконец распахнуть дверь, за которой тайны перестают быть тайнами.

— Сколько надо, — неопределенно молвил Капитонов. — Пока что Пашкова нам не прищучить. Прямых улик против него нет, только косвенные, а если прибавить к этому его кандидатскую неприкосновенность… Ладно, будем надеяться, что рано или поздно заговорит Майя, еще можно попробовать раскрутить бывших пашковских приятелей, ну, тех, с которыми он в молодости весело проводил время, но вряд ли они будут свидетельствовать против себя.

— Так, — протянула я, — светлые перспективы открываются, ничего не скажешь. И на какое время мне рассчитывать, на следующие пятнадцать лет?

Капитонов сделал сочувствующую мину:

— Я вас понимаю.

На этот раз я взорвалась:

— Да ни черта вы не понимаете, ни черта! Что вам до всего этого? Вы же занимаетесь расследованием покушения на замечательного кандидата в губернаторы Игоря Сергеевича Пашкова, и остальное вам побоку! Да вас Богаевская занимала только в качестве возможного организатора этого покушения, разве не так? И теперь ее приходится сбрасывать со счетов, ну разве не обидно? Или… Слушайте, а ведь у вас остается замечательный вариант: почему бы вам не свалить всю вину на нее? Она ведь возражать не будет! А что, отличный случай! И дело раскрыто оперативно, и… Хотя нет, тогда придется объяснять, зачем ей понадобилось убивать Пашкова, а вам не позволят порочить его светлое имя…

— Не ожидал от вас такой истерики, — перебил меня Капитонов, — вы же взрослая и умная, если судить по вашим публикациям, женщина, а порете откровенную чушь. Послушайте, я тороплюсь, у меня полно дел, а вы заставляете меня выслушивать эту белиберду…

Я отошла от двери и сказала: «Скатертью дорожка», постаравшись вложить в эту короткую фразу максимум презрения.

Когда Капитонов ушел, я размотала шарф, посмотрела в зеркало и спросила свое унылое отражение:

— И что дальше?

Неужто ждать, как посоветовал Капитонов, ждать непонятно чего, а в это время Пашков со своей верной дружиной будут навешивать лапшу на уши доверчивым гражданам и оклеивать заборы пламенными призывами отдать за него свои голоса. А что, если его в конце концов выберут? Тогда он станет окончательно неприкасаемым, а это означает, что в ближайшие четыре года от него ничего не добиться. Не знаю уж, как я прожила эти пятнадцать лет, в течение которых я ничего не знала о Наташе, одно могу сказать: не желаю больше оставаться в неведении ни дня, ни минуты, ни секунды! Я опять намотала шарф на шею и пулей вылетела за дверь.

* * *

Аналитик, болтавший о чем-то в приемной с одним из помощников Викинга, посмотрел на меня так, словно я явилась с того света прямо в саване, и сразу же поинтересовался моим здоровьем.

— Спасибо, все хорошо, — ответила я, но хриплый простуженный голос меня подвел.

— Да? — недоверчиво уточнил он. — А мне в больнице сказали, что вам еще нужно недельку отлежаться.

Надо же какая забота! Все-то они знают.

— Вы нам хотя бы позвонили, — продолжал кудахтать аналитик, — мы бы машину за вами прислали. Сказали бы, что собираетесь приехать. — При этом он лихорадочно оглаживал свой плешивый затылок, а его юркие мышиные глазки беспокойно шныряли туда-сюда. Ясно было, что мой сегодняшний визит в «штабе» не планировался.

Чтобы он меньше убивался, я честно призналась:

— А я и не собиралась к вам сегодня приезжать, но потом случилось кое-что, заставившее меня резко поменять планы. Мне нужно срочно поговорить с Пашковым.

— С Игорем Сергеевичем? — тупо переспросил аналитик. Можно подумать, что непосредственных начальников с фамилией Пашков у него было по меньшей мере два.

— С Игорем Сергеевичем, — терпеливо подтвердила я, хотя внутри у меня все клокотало, как в кратере Везувия перед извержением, разрушившим Помпею.

Беспокойный взгляд аналитика сконцентрировался в районе моей переносицы:

— Но он сейчас очень занят.

Я молча сделала шаг в сторону пашковского кабинета, боковым зрением отметив, как аналитик и охранник обменялись взглядами. Неужто у них хватит наглости выставить меня за дверь? А если хватит, что тогда?

— Ну хорошо, — оборвал паузу аналитик, — подождите немного. Сейчас у него люди, выйдут, тогда я узнаю, сможет ли он вас принять.

Я не преминула прокомментировать эту ситуацию:

— «Сможет ли принять» — звучит довольно странно. Как по-вашему? Я ведь все-таки не с улицы явилась.

Аналитик немного смутился:

— Вы не правильно меня поняли, я имел в виду совсем другое. До выборов остается не так уж много времени, поэтому график становится все напряженней. Сами знаете: интервью, встречи с избирателями…

— Еще бы, — ухмыльнулась я и опять напоролась на встревоженный взгляд аналитика. Можно было не сомневаться, его что-то здорово беспокоило. Неужели Пашков предупредил свою челядь, что мои визиты нежелательны?

— Ну ладно, я сейчас. — Аналитик юркнул за дверь, за которой, если верить ему же, Пашков сейчас вел какие-то серьезные переговоры, связанные с его страстным желанием занять губернаторское кресло, согретое «партократом» Крутояровым.

«Сейчас» обернулось для меня доброй четвертью часа. В какой-то момент скопившееся во мне раздражение достигло критической массы, и, покосившись на занятого созерцанием пейзажа за окном охранника, я решительно толкнула дверь…

Ничего нового в кабинете Пашкова я не увидела. И персонажи были все те же: «команда» в полном составе, и ни одного постороннего лица. Все, включая и самого Пашкова, уставились на меня, а за моей спиной возник запыхавшийся охранник из приемной и схватил меня за руку:

— Вам же сказали подождать!

— А в чем, собственно, дело? — Приложив немалые усилия, я вырвала руку и с вызовом посмотрела на Пашкова:

— Я что же здесь теперь, персона нон грата?

— Это недоразумение. — Пашков покосился на аналитика.

А тот развел руками:

— Я только просил немного подождать, поскольку подумал, что лучше будет, если мы сначала решим экстренные вопросы, связанные с намеченными на завтра мероприятиями, но если ваш разговор такой срочный…

— Да, мой разговор очень срочный и совершенно не терпит отлагательств, — подчеркнула я и шагнула вперед, не обращая внимания на все еще маячившего за моей спиной пашковского телохранителя номер три. Номер первый, Викинг, как обычно, находился в непосредственной близости от «тела», а где сшивался номер два, неизвестно.

— Вы предпочитаете разговаривать с глазу на глаз? — вежливо осведомился у меня Пашков.

— Честно говоря, мне все равно, решайте сами. — Я рухнула на ближайший из стоящих вокруг длинного председательского стола стульев. Мне действительно было все равно, поскольку я пошла ва-банк, отрезав пути к отступлению. Я приняла решение пренебречь наставлением Капитонова ждать и не высовываться, чем бы это в конце концов для меня ни обернулось.

— Ну хорошо, — вздохнул Пашков и отложил в сторону свои бумаги, — тогда мы попросим оставить нас вдвоем.

Викинг настороженно зыркнул на меня, но я предупредительно выставила руку вперед:

— Не беспокойтесь, я не захватила с собой пузырек с кислотой. Селезенка у меня не лишняя.

Тонкие губы Викинга скривились в гнусной ухмылке, а Пашков нервно заерзал на стуле.

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно произнес Пашков, — сейчас все уйдут, и мы с вами поговорим.

Пашковские соратники безропотно поднялись из-за стола и стайкой потянулись к выходу. Только Викинг, словно испытывая мое терпение, не торопился уходить. Он еще постоял рядом с дорогим шефом, потом, склонившись, что-то шепнул ему на ушко. Пашков сморщился и, махнув рукой, указал своему ретивому телохранителю на дверь. В результате тому все-таки пришлось убраться. А я проводила его долгим взглядом и с удивлением обнаружила, что в кабинете присутствует еще один человек, который, судя по всему, не собирается никуда уходить, сама мадам Пашкова — Снежана. Та, что куда-то исчезла незадолго до покушения на ее драгоценного муженька, а теперь, оказывается, снова объявилась.

Перехватив мой недоуменный взгляд, Снежана позволила себе легкую полуулыбку и чуть-чуть склонила голову в ироническом приветствии, и я самым позорным образом растерялась. В какой-то момент мне даже показалось, что вся моя решительность разбилась о ее демонстративное спокойствие, будто морская волна о прибрежную скалу.

— Что так смотрите? — с вызовом сказала мадам Пашкова. — Да, это я, вы не ошиблись. Я только сегодня вернулась из Москвы. И что же… Вы и меня попросите удалиться? Но учтите, я не уйду, у моего мужа от меня нет никаких секретов, мы с ним практически единое целое…

Странно, но эти ее слова подействовали на меня как плевок. Я перестала сомневаться и снова забыла о предупреждении Капитонова.

— Почему же, я вовсе не собираюсь вас выставлять. Как раз наоборот. Думаю, вам будет небезынтересно услышать то, что я сейчас скажу, а может быть, даже полезно.

— Какое долгое вступление! — Бьюсь об заклад, она знала, о чем пойдет речь! — Вы сами еще не устали от своих бесчисленных китайских предупреждений? Сейчас я скажу, сейчас я начну, — передразнила она меня. — Знаете, что я думаю? Вы потому так долго нас подготавливаете, что на самом деле вам нечего сказать. Сведения, которыми вы собрались нас огорошить, выеденного яйца не стоят!

Снежана Пашкова была серьезным противником, с этим не поспоришь. Достойная жена достойного мужа. Первая леди из нее получится отменная, такая мускулистая волчица, всегда готовая к прыжку, всегда готовая вцепиться в горло любому противнику своего супруга.

И тогда я повернулась спиной к Пашкову и «пошла» на нее:

— Не удивлюсь, если узнаю, что вы всегда были в курсе проделок вашего муженька. Его банных приключений с хорошенькими куколками.

Она не вздрогнула, не побледнела и не пошла нервическими пятнами, и вообще с ней не произошло ничего такого, что можно было бы объяснить хотя бы тенью волнения. Только уголки ее губ брезгливо опустились вниз, словно я ей сунула под нос кошачье дерьмо на лопаточке. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было, разве что дерьмо не кошачье…

Снежана Пашкова откинулась на спинку стула:

— Ах, вот в чем дело! Оказывается, вместо пресс-секретаря мы заполучили проповедника, точнее, проповедницу.

Глава 29

— Знали бы, ни за что не взяли, не так ли? — попыталась я поймать ее на слове.

Но она была надежна, как безоткатное орудие, и тут же выпалила из всех своих стволов:

— Ну, если вам так интересно, то никто на ваш счет не заблуждался. Это была бутафория, чистой воды бутафория, и с самого начала вас никто не воспринимал всерьез.

— Снежана… — вмешался в нашу горячую дискуссию Пашков.

Но его суперактивная супружница не дала ему договорить:

— Теперь ты видишь, кого тебе подсунули? А я ведь тебя предупреждала…

Эта семейная разборка сама по себе была достаточно любопытна, но я пришла к Пашкову вовсе не за тем, чтобы выслушивать эти препирательства.

— Стоп, — сказала я, — даже если вы меня зазвали к себе исключительно для того, чтобы ноги об меня вытирать, речь сейчас не обо мне. И даже не о грешках господина Пашкова, я о другом хотела с вами поговорить. Например, о том, что сегодня я уже успела побывать в одном не очень уютном месте… В морге. Меня позвали туда, чтобы опознать молодую, красивую и очень талантливую женщину, которую мы с вами еще неделю назад встречали в аэропорту с цветами. Она должна была давать концерты в вашу поддержку, но почему-то в последний момент отказалась. Впрочем, «почему-то» было до вчерашнего дня. Теперь уже известно почему.

—  — Это что еще за страшилки? — возмутился Пашков.

— Вы говорите о Богаевской? — воскликнула его женушка.

— Да, я говорю о Богаевской. — Не успела я это произнести, как оказалась словно под перекрестным обстрелом, поскольку «сладкая парочка» стала закидывать меня возмущенными репликами с двух сторон. Реплики эти, правда, предназначались не мне, Пашковы спорили друг с другом. Он призывал свою ретивую супружницу «не поддаваться на провокации» (с моей стороны, надо полагать), она же твердила о том, что «кое-кого уже давно надо было поставить на место» (не сомневаюсь, в виду она тоже имела меня).

В конце концов мадам Пашкова одержала верх над своим супругом и зычным голосом специалистки по уличным рекламным кампаниям перекрыла его увещевания: