Империя (№2) - Слуга Империи

Теперь начала заполняться самая нижняя галерея. Кевин приглядывался к великим властителям Империи, разодетым пестро, как павлины, когда те во всю ширь разворачивают свой несравненный хвост. Некоторые восседали на креслах с самым царственным видом, удостаивая лишь несколькими словами просителей или искателей союза. Другие сбивались в кучки или переходили с места на место, обмениваясь секретами; эти больше напоминали бабочек, порхающих вокруг цветов. Игра Совета сводилась в основном не столько к открытой битве за более высокое место в иерархии, сколько к едва уловимой, бесконечной череде встреч, столкновений, уклонений и общественных махинаций.

— Ничего не понимаю, — признался Кевин после долгих минут наблюдения. — По их поведению никак не скажешь, что у кого-то убит друг или приятель, — а ведь ты говоришь, что таких четверо.

— Смерть — это часть Игры, — ответила Мара.

Утро еще не кончилось, когда Кевин наконец понял смысл ее слов. В неподобающем интересе к чужому поражению таился намек на бесчестье, поскольку в любом убийстве кто-нибудь да виноват. В отсутствие доказательств цурани признавали только «несчастный случай». Какой-нибудь властитель мог не только безнаказанно убивать, но и снискать себе этим уважение соперников, если при этом сохранялась видимость благолепия.

Неторопливой походкой к Маре приблизился господин средних лет; она поднялась с места и поклонилась, приветствуя его. Завязалась светская беседа, в ходе которой были произнесены несколько слов о торговых делах. Кевин остался наедине со своими мыслями. Страшнее всего в жизни показались ему эти спокойные будничные рассуждения в такой день, когда по дворцу разгуливают (или во всяком случае разгуливали минувшей ночью) убийцы.

По залу прокатился шелест голосов, когда на нижней галерее появился молодой вельможа, сопровождаемый шестью стражниками в алых с серым доспехах. Он занял одно из наиболее почетных мест напротив центрального возвышения. Множество голов повернулось к нему, когда он знаком подозвал своего советника, обменялся с ним несколькими фразами и тот без малейшей заминки поспешил вверх по ступеням туда, где Мара все еще беседовала с пожилым аристократом.

Приближающаяся волна шепотков подсказала Кевину, что происходит нечто значительное.

Советник отвесил Маре поклон.

— Госпожа властительница Акомы, мой господин желает уведомить тебя, что дом Кеда готов исполнить любое обязательство, принятое от его имени.

Мара слегка наклонила голову, и советник удалился. Эта короткая сценка произвела глубокое впечатление на человека, чья беседа с Марой оказалась столь ненадолго прерванной. Вся его повадка разом изменилась, и если раньше он держался с Марой несколько свысока, то теперь его манеры стали попросту раболепными. Более того, не прошло и минуты, как несколько других властителей рангом помельче спустились со своих галерей, чтобы перемолвиться словечком с властительницей Акомы.

Кевин не уставал дивиться поворотам подводных течений цуранской политики. Мара чем дальше, тем ощутимее становилась центром внимания. Теперь, когда вожди Пяти Великих Семей сгинули в чуждом мире, наиболее крупные кланы оказались втянутыми каждый в свои собственные междоусобицы. Для менее значительных семей внутри этих кланов, а также для более мелких кланов внутри Совета это открывало кое-какие возможности: поторговаться, дать обещание и заручиться поддержкой. Если соперничество могучих выливалось в армейские вылазки одного властителя против другого, то более слабые дома оказывались вынуждены либо держаться вместе, либо искать мощных покровителей. Заключались соглашения, устанавливались перемирия, оговаривались уступки, сделанные по доброй воле или под давлением силы; имущество переходило из рук в руки под видом залогов или подарков.

Когда дело шло уже к полудню, Кевин сообразил, что Маре до сих пор ни разу не понадобилось покинуть свое кресло: заинтересованные стороны сами искали ее общества, что не ускользнуло от внимания и других группировок. Инродака и Экамчи часто поглядывали на пустующее место Минванаби; господа из клана Ионани, улыбаясь, отпускали какие-то замечания в разговоре с Текумой Анасати; впрочем, сам он сохранял каменно-неподвижное лицо.

Перед самым полуднем явился отряд солдат, доспехи которых являли собой сочетание пурпурного и желтого цветов. В сопровождении этого эскорта стройный юноша с привлекательным, хотя и угрюмым лицом прошествовал к креслу, принадлежащему семье Ксакатекас. Наследник властителя Чипино занял свое место в Совете с тем же холодным самообладанием, какое было свойственно его отцу. Увидев новоприбывших, Мара захлопнула веер и на мгновение прижала его ко лбу. Кевин чувствовал ее горе, но сейчас не мог ей помочь. Ему оставалось лишь неподвижно стоять за креслом госпожи и наблюдать за происходящим; но и он с болью душевной подумал о том, до чего же этот мальчик Ксакатекас похож на своего погибшего отца.

Трое властителей вежливо дожидались, пока Мара обратит на них внимание. Она взяла себя в руки и развлекала их забавными историями все то время, которое потребовалось властителям клана Ксакала, чтобы представиться наследнику их прежнего предводителя.

Наконец наступило временное затишье. Мара поманила за собой Люджана и спустилась по пологой лестнице, чтобы оказаться перед главой семьи Ксакатекас. Вблизи Хоппара выглядел точной копией отца, хотя его глаза и волосы отличались более светлым оттенком, а изящество сложения явно было унаследовано от матери Изашани. Но осанкой и манерой держаться он безусловно пошел в Чипино. Он поднялся на ноги, церемонно поклонился и спросил:

— В добром ли ты здравии, Мара из Акомы?

Кровь бросилась в лицо Мары. Задав вопрос о ее здоровье прежде, чем она смогла что-то сказать, Хоппара признал перед всеми, что Мара занимает в обществе более высокое положение, чем он сам! По крови он принадлежал к одной из Пяти Великих Семей, и потому его приветствие следовало воспринимать просто как дань учтивости, но получилось так, что этот мимолетный жест возымел самые ошеломляющие последствия. Еще не собравшись с духом, чтобы найти должную форму для ответа, Мара уже приметила некоторую суматоху на галереях. Господа, находившиеся поблизости от властителя Ксакатекаса, взирали на нее чуть ли не с благоговейным восторгом, тогда как другие, разместившиеся по другую сторону от помоста, созерцали это с самыми кислыми минами.

В ответе Мары звучала искренняя теплота:

— Я здорова, властитель Ксакатекаса. Горе твоей семьи — это горе Акомы. Твой отец умножил славу своего дома и клана, и более того — всей Империи. Он отважно защищал границы Цурануани и оказал Акоме честь, разрешив нам видеть в нем своего союзника. Если бы ты причислял мой дом к друзьям семьи Ксакатекас, я относилась бы к этому как к почетной привилегии.

Хоппара умудрился приветливо улыбнуться, хотя при всем желании не смог стереть с лица следы горя:

— Госпожа, я сочту за честь, если ты согласишься сегодня отобедать со мной.

Мара церемонно поклонилась, давая понять, что она принимает приглашение. Обратный путь к своему креслу оказался для Мары неожиданно долгим, поскольку ее то и дело задерживала волна очередных льстецов, и пока первый советник из дома Ксакатекасов не явился, чтобы проводить ее к столу, у нее не было ни секунды свободной.

***

Апартаменты семьи Ксакатекас в Имперском дворце размерами превышали покои Акомы по крайней мере вдвое. Ковры и старинные редкости поражали великолепием; мебель черного лака составляла изысканный контраст с оттенками бледно-лилового, пурпурного и кремового цветов. Певчие птицы в подвесных клетках наполняли комнату пением и трепетанием ярких крылышек. Сразу почувствовав во всем этом тонкий вкус госпожи Изашани и ее любовь к удобству, Мара с облегчением расположилась на мягких высоких подушках. Слуги были здесь вымуштрованы властителем Чипино, и один из них состоял на службе во времена кампании в Дустари. Уже знакомый с привычками Мары, он подал для ополаскивания рук чашу с водой, куда были подмешаны именно те благовония, которые она предпочитала. После омовения Мара грустно задумалась о старом властителе; тем временем Кевин нашел себе место на полу, у нее за плечом.

Хоппара сбросил свою тяжелую мантию, слегка взъерошил рукой плотно уложенные волосы и уселся напротив Мары за низеньким столом, который был сервирован редкими яствами. Он вздохнул, поддернул кверху рукава, обнажив сильные загорелые руки, и предоставил их в распоряжение своего личного раба-телохранителя, который также ожидал распоряжений, пристроившись у локтя хозяина.

Когда раб закончил омовение господских рук, молодой властитель, не таясь, перевел взгляд на бородатого варвара, который, словно тень, сопровождал Мару.

Кевин столь же пристально уставился на молодого аристократа. Хоппара поднял брови:

— Это и есть твой варвар-любовник?

В таком любопытстве не было ничего оскорбительного. Хоппара обладал прямотой отца и проницательностью матери. Юноша просто задал вопрос о том, что его заинтересовало; он и не думал высмеивать ее личный выбор.

Мара кивнула в ответ, и Хоппара улыбнулся обезоруживающей улыбкой — так улыбалась Изашани.

— Мой отец рассказывал мне о нем… если, конечно, это тот же самый…

— Это Кевин, — сдержанно пояснила Мара.

Хоппара удовлетворенно кивнул:

— Да. Раб, имеющий полный набор доспехов цветов Акомы. — Он вздохнул, почти не скрывая печали. — Отец вспоминал, как этот Кевин оказывался — и не один раз — более чем просто полезным в сражениях посреди пустыни.

Мара бегло улыбнулась, показывая, что приняла его шутку:

— Да-да, он раз-другой сумел выручить нас… дельным советом.

Собеседники примолкли, и в комнате слышалось только мелодичное пение птичек ли.

— Отец редко бывал щедр на похвалы, — признал Хоппара. Он уставился невидящим взглядом на свой столовый нож, словно перед ним не еда лежала на тарелке, а пробегали обрывки воспоминаний. — Немалую долю военных успехов, свидетелем которых он был в пустыне, он приписывал блестящим исходным идеям. По его словам, ни один цуранский воин не додумался бы до того, чтобы приказать своим солдатам сесть верхом на спины чо-джайнов. Эта тактика произвела на отца глубокое впечатление. — Снова улыбнувшись, молодой Ксакатекас добавил:

— Равно как и ты сама, госпожа.

Кевин внезапно ощутил укол ревности, ибо он заметил, как покраснела Мара, получив такой комплимент.

— Здесь жарко? — неожиданно спросил Хоппара, как будто румянец на щеках властительницы был вызван не его вниманием, а совсем другой причиной.

Взмахом руки он приказал слуге раздвинуть перегородки, и в комнату хлынули потоки воздуха и света. Садик за спиной был засажен лиловыми цветами, над которыми раскинули кроны плодовые деревца. Потом, словно уловив в некоторой скованности позы Люджана намек на то, что в доме Ксакатекасов гостье может угрожать какая-то опасность, Хоппара поспешил развеять возможные опасения:

— К этим апартаментам примыкают казармы почетной охраны императора. В любое время здесь находятся восемьдесят Имперских Белых. — От этих успокоительных слов Люджан не расслабился, и Хоппара добродушно сообщил:

— Моей матери совсем не нравится такое соседство. Она говорила, что никогда не будет ходить в домашнем халате по этому саду или купаться здесь, поскольку не желает подвергать риску императорскую семью. По ее уверениям, убийцы могут их всех там перебить, пока эти Имперские Белые будут пялиться на нее через стены, с копьями наготове… только не с теми копьями, которые нужны.

Мара улыбнулась. Красота госпожи Изашани была легендарной — многократные роды в течение долгих лет никак не изменили ее, разве что прибавили зрелой пышности статной фигуре. А уж ее прямой и острый язычок служил предметом истинного восхищения всего цуранского общества, привыкшего к уклончивой вежливости.

— Как здоровье твоей матери? — спросила Мара.

Хоппара вздохнул:

— Можно считать, что неплохо. Конечно, смерть моего отца и старшего брата оказалась для нее тяжелым ударом. Но скажи, ты знала, — добавил он, не желая терять нить их предшествующего разговора, — что мой родитель подумывал о том, чтобы породниться с тобой? Он предполагал, что ты сможешь в один прекрасный день выйти замуж за одного из его младших сыновей, если тебе удастся уцелеть вопреки всем попыткам Десио уничтожить Акому.

При этой новости глаза у Мары широко раскрылись: ходили такие сплетни, что в деле ее замужества Изашани была безоговорочной сторонницей Хокану.

— Я польщена…

— Но ты ничего не ешь, — заметил Хоппара. Он поднял со стола нож и отрезал кусочек мяса, вымоченного в вине. — Пожалуйста, подкрепись. Знаешь, все комнатные собачки моих сестриц ужасно перекормлены. Если наши поварята подкинут им еще больше объедков, бедные создания кончат тем, что их по ошибке примут за подушки и раздавят!

Хоппара задумчиво жевал мясное лакомство, и могло показаться, что он пытается истолковать выражение лица Мары. Потом он, видимо, пришел к некоему невысказанному решению, и его манеры разом изменились: беспечную шутливость сменила серьезность, и он без обиняков перешел к делу:

— Мой отец полагал, что ты станешь одной из самых опасных женщин в истории Империи. Будучи человеком, который весьма обдуманно выбирал себе врагов, он, очевидно, хотел иметь тебя в числе своих друзей.

Мара могла только поклониться в ответ. Она отхлебнула глоток сока и ждала продолжения; тем временем птички ли заливались самыми мелодичными трелями.

Убежденный теперь, что Мара не растает от восхвалений, Хоппара отломил корочку хлеба, обмакнул ее в соус и высказал такое предположение:

— Ты, конечно, понимаешь, что многие из нас погибнут, прежде чем новый Имперский Стратег приступит к исполнению своих обязанностей.

Мара легким жестом выразила согласие. На белое с золотом претендовали слишком многие соискатели, и все союзы трещали по швам. Даже последний тупица мог смекнуть, что соперничество будет кровопролитным.

— Мне было приказано отыскать тебя и без утайки изложить суть дела. — Хоппара подал знак слуге, и тот, поклонившись, начал убирать клетки с птицами. В комнате стало тише, и тогда молодой властитель продолжил:

— Дом Ксакатекас намерен пережить предстоящее испытание, не пожертвовав слишком большой долей престижа, завоеванного моим отцом за всю его жизнь. Поэтому мы стремимся выбрать наиболее выгодную позицию. Мне поручено предложить тебе негласный союз и пообещать любую помощь, которую способны оказать Ксакатекасы, в той мере как…

Подняв палец, Мара остановила его:

— Минуточку, господин мой. Приказано? Поручено? Кто же мог тобой командовать?

Юноша приуныл, но сознался:

— Она так и знала, что ты об этом спросишь. Моя мать, разумеется.

Кевин засмеялся, а Мара переспросила:

— Твоя мать?

Ничуть не смущенный, Хоппара раскрыл карты:

— Мне исполнится двадцать пять только через три года, госпожа Мара. Я властитель Ксакатекаса, но пока еще не…

— Но пока еще не правящий властитель, — докончила за него Мара.

Хоппара вздохнул:

— Вот именно. Моя мать останется правящей госпожой, пока мне не исполнится двадцать пять лет… если я сумею дожить до того дня.

— Тогда почему же здесь не присутствует сама госпожа Изашани? — не сдержался неугомонный Кевин.

Хоппара вопросительно взглянул на Мару, и та пояснила:

— Он часто забывает свое место.

— И очевидно, он никогда не встречался с матушкой, — предположил Хоппара, преодолев недолгую неловкость. — Изашани может выглядеть безобидной, как птичка ли, но стойкостью она поспорит с любым солдатом, а свои решения взвешивает не хуже торговца шелком. У нее шестеро сыновей и четыре дочери. Если она лишится меня, то, конечно, будет оплакивать потерю, в этом можно не сомневаться, но мое место займет Кайдани, а после него — Мидзу, потом Эламу и так далее. Помимо нас имеется также потомство от отцовских наложниц: там что-то около восемнадцати сыновей, не считая тех, что еще не вышли из младенческого возраста.

Тут уж покраснел сам Хоппара, вспомнив, какие штормы сотрясали их дом, когда властитель Чипино вернулся из похода в пустыню с шестью новыми наложницами, причем все они были беременны.

— Да, род Ксакатекас довольно трудно извести под корень, — подвел итог Кевин.

Хоппара вздохнул, признавая справедливость этого заключения.

— Слишком много детишек и кузенов с сотнями побочных отпрысков, и ничто не мешает матушке объявить любого из них своим наследником, если только это понадобится. Она может спокойно оставаться в нашем поместье, там ей ничто не грозит, а сюда она отправляет меня, чтобы вести дела в Совете. — Он махнул рукой в сторону Палаты. — Большинство наших соперников не осведомлены о том, что я пока еще не правящий властитель. И у них не будет повода что-то заподозрить, поскольку я наделен всеми необходимыми полномочиями, чтобы вести переговоры от лица дома Ксакатекасов… в известных пределах. Мара быстро поняла смысл услышанного:

— Следовательно, нам точно известен факт, о котором мало кто догадается: ты прибыл на Совет не для того, чтобы заявить притязания на место Имперского Стратега.

— Даже если бы отец был жив, он был бы в лучшем случае третьим среди тех, кто претендует на белое с золотом, — сказал Хоппара.

— А кто первые двое?

Наконец-то, после долгого перерыва, у Мары пробудился аппетит.

Хоппара пожал плечами:

— Могу только повторить рассуждения моей матери. Наибольшей мощью обладает Минванаби, но при голосовании он не наберет очевидного большинства. Если бы Оаксатуканы прекратили свою внутреннюю грызню, тогда клан Омекан мог бы добиться желаемого. Они все еще обладают огромным влиянием. Каназаваи сейчас не в фаворе из-за крушения мирных планов, так что даже Тонмаргу пока имеют лучшие перспективы, чем Кеда. — Снова пожав плечами, он договорил:

— Логичнее всего предположить победу Минванаби. Тасайо не просто способный полководец. Его поддержат многие из тех, кто не желал иметь дело с Десио.

Мясо вдруг утратило аромат. Мара отодвинула свою тарелку:

— Вот теперь мы подошли к главному. Что ты предлагаешь помимо союза?

Хоппара также отложил столовый нож.

— При всем нашем хваленом могуществе Ксакатекасам сейчас приходится нелегко. Мы лишились двух советников, которые состояли в свите отца, и нам не хватает надежного руководства. Я получил указание следовать твоему примеру, если только тебе не изменит разум. В противном случае я обязан поддержать Тасайо.

Кевина прорвало:

— И вы поддержите этого убийцу? После всех его предательских фокусов в Цубаре?

Мара подняла руку, призывая его к спокойствию:

— Это логично. Если белое с золотом достанется Минванаби, то Ксакатекасы могут в ближайшее время не опасаться нападений со стороны остальных четырех Великих Семей.

— Мы выиграли бы время для укрепления нашей обороны, пока Тасайо будет занят уничтожением Акомы. — Хоппара произнес это самым будничным тоном. — Впрочем, — поспешил он добавить, — это вариант на крайний случай. И хотя сейчас для семьи Ксакатекас самым безопасным был бы такой исход, при котором Империя окажется под диктатом Стратега из Минванаби… — Его голос прервался: как видно, нарисованная им картина внушала ему самому глубокое отвращение.

Кевин не утаил своего замешательства:

— Будь я проклят, если я понимаю такую логику!

Хоппара поднял брови.

— Я бы подумал… — начал он, но потом спросил Мару:

— Ты не объясняла?

Словно солнечные лучи вдруг утратили свое тепло, Мара вздохнула:

— Только корни наших нынешних раздоров: смерть отца и брата.

Из соседней комнаты донеслось приглушенное чириканье птицы ли.

— Закрой, пожалуйста, клетку, — отослал Хоппара слугу, а затем взглянул на гостью. — Ты разрешишь?..

Мара кивнула, и он, встревоженный, повернулся к Кевину:

— Эти Минванаби…. со странностями. Хотя и не подобает осуждать людей из другой благородной семьи, если в обществе они ведут себя вполне достойно, в природе Минванаби есть нечто такое, что делает их… более чем просто опасными.

— Любой могущественный дом опасен, — возразил Кевин. — И, на мой взгляд, Игра Совета — это просто предательство и вероломство, которые совершаются по установленным правилам.

Если откровенность раба и покоробила Хоппару, он сумел хорошо скрыть недовольство и терпеливо попытался изложить все более доходчиво.

— Ваше присутствие здесь в большей мере объясняется способностью госпожи Мары стать для кого-то опасной, чем ее неподражаемым обаянием. — Он слегка поклонился гостье. — Но Минванаби не просто опасны. Они…

Мара перебила его:

— Они безумны.

Хоппара поднял руку:

— Это грубо. Тебя можно понять, но все-таки это грубо. — Для Кевина он добавил:

— Вернее будет сказать, что всем Минванаби свойственны такие вкусы и пристрастия, которые большинство считает нездоровыми.

Кевин усмехнулся:

— Ты имеешь в виду, что они с вывертом?

Хоппара повторил:

— С вывертом? — Потом он засмеялся. — Мне нравится такое определение. Да, они действительно с вывертом.

— Минванаби наслаждаются болью. — Взгляд Мары уткнулся в одну точку, словно перед ней встало видение куда менее приятное, чем светло-лиловая гостиная госпожи Изашани. — Иногда своей собственной, и всегда — болью других людей. Они убивают ради удовольствия, медленно. Прежние властители Минванаби охотились с собаками на людей, как на диких животных, и держали пленников специально для этой цели. Они пытали заключенных в темнице и нанимали поэтов, чтобы те воспевали в хвалебных одах агонию их жертв. А другие… другие приходят в возбуждение от вида и запаха крови.

Жестом показав слугам, что пора убрать тарелки и подать вино, Хоппара добавил к сказанному Марой:

— Некоторые Минванаби скрывают это лучше, чем другие, но им всем присущ один и тот же «выверт» — извращенный интерес к страданию. Рано или поздно эта особенность проявляет себя. Пороки Джингу были общеизвестны. Несколько его наложниц оказались убитыми в постели, и, если верить слухам, его первая жена была задушена во время соития с ним. У Десио страсть к насилию не принимала столь чудовищных форм, но даже уличные нищие знают, что он избивал своих молоденьких рабынь. Ты никогда не задумывалась, — этот вопрос был обращен к Маре, — почему при всех богатствах и могуществе, которыми владеет Минванаби, благородные властители не слишком торопятся посылать им брачные предложения для устройства замужества своих дочерей? — Вопрос остался без ответа, но это его не обескуражило. — Тасайо более осторожен. Я служил вместе с ним в воюющей армии и видел, что он насилует захваченных пленниц как грубый солдат. А еще у него было обыкновение во время обхода лагеря являться в шатры целителей и задерживаться там отнюдь не для того, чтобы принести утешение своим раненым воинам, а ради того, чтобы упиваться зрелищем их мучений. — Слуга принес и разлил вино по кубкам. Хоппара поспешил закончить:

— Тасайо не тот человек, которого я хотел бы видеть на троне Имперского Стратега.

— Он с очень большим вывертом, — заметил Кевин.

— И очень опасен, — заключил Хоппара. Он поднял кубок и осушил его до дна, после того как Мара отхлебнула глоток из своего. — Вот почему я должен либо исподтишка препятствовать попыткам Тасайо облечься в белое с золотом, либо открыто поддержать его и тем завоевать его благосклонность.

Мара поставила кубок на стол и, опустив ресницы, обдумывала возможные решения.

— Итак, ты просишь, чтобы я придумала для тебя способ поддержать еще какого-то претендента, который не станет с тобой ссориться из-за твоего негласного союза с Акомой, так, чтобы не навлечь при этом гнев Минванаби на семью Ксакатекас?

Хоппара кивнул с явным облегчением:

— Это был бы наиболее предпочтительный вариант.

Мара поднялась из-за стола; когда молодой Ксакатекас тоже собрался встать на ноги, она жестом показала ему, чтобы он оставался на месте:

— Твой отец никогда не разводил со мной церемоний в частных беседах, и я хотела бы сохранить этот обычай. — Пока Люджан выстраивал ее охрану у наружной двери, Мара сказала лишь то, что могла. — После того как я все хорошенько обдумаю вместе со своими советниками, я сообщу тебе о принятом решении, властитель Хоппара. Но ты должен понять: чтобы я смогла спасти тебя и защитить твой дом, мне потребуется от тебя помощь иного рода.

Юноша молча кивнул.

Коротко поклонившись, Мара направилась к двери.

Кевин задержался, окинув взглядом прелестный сад. Стена и казармы императорской стражи располагались на расстоянии не менее пятидесяти ярдов от перегородки. Весь тот час, что продолжалась беседа, военачальник Акомы не позволил себе расслабиться ни на миг.

— Прислушайся к доброму совету, — сказал Кевин властителю Ксакатекаса. — Расставь на посты двойную охрану и начинай превращать эти апартаменты в крепость. Трое или четверо властителей уже убиты у себя в постелях, и если у Имперских Белых нет крыльев, они нипочем не смогут перемахнуть через ту заднюю стену достаточно быстро, чтобы прийти тебе на выручку.

Он не успел еще догнать Мару и ее эскорт у дверей, когда их гостеприимный хозяин вызвал своего военачальника. Покидая апартаменты семьи Ксакатекас, Мара услышала за спиной твердый и резкий голос Хоппары, звучавший словно эхо приказов Чипино:

— Если здесь нечем воспользоваться, кроме пурпурных подушек и птичьих клеток, — это не мое дело! Просто закройте и закрепите эти дурацкие окна и забаррикадируйте все перегородки. Советы рыжего варвара некогда спасли жизнь моего отца в Цубаре, и я намерен серьезно отнестись к его предостережению!

Слуга, растерявшийся при этой вспышке, поспешил закрыть дверь, и Мара улыбнулась своему рабу-мидкемийцу:

— Хоппара очень славный юноша. Надеюсь, он доживет до того дня, когда сможет облачиться в мантию правителя своего дома.

— Я надеюсь, что все мы доживем, — хмуро откликнулся Кевин, когда товарищеский толчок Люджана послал его на положенное место в строю. — От этих игр вокруг избрания нового Стратега у меня уже живот болит.

Глава 3. ОКРОВАВЛЕННЫЕ МЕЧИ

Совет завершился. Близился вечер; для возвращения в апартаменты Мары был выбран не тот путь, каким они добирались до Палаты. Хотя собрание само по себе закончилось вполне спокойно, в воздухе чувствовалось напряжение, заставлявшее даже наиболее сильных властителей соблюдать осторожность. Текума Анасати не возражал против предложения Мары объединить отряды обоих домов на пути к занимаемым ими покоям. При том, что клан Ионани неожиданно оказался на виду — хотел он того или, нет: молодой властитель Тонмаргу рассматривался как один из претендентов на бело-золотой трон, и поддержка, которую Текума мог оказать ставленнику этого клана, приобретала жизненно важное значение. Для любого, кто хотел посеять замешательство в клане Ионани, самым верным средством добиться цели было бы убийство Текумы.

Когда Текума и его воины свернули по коридору в сторону окрашенной в красный цвет двери, он не кивнул на прощание и вообще держался так, словно никакой Мары и близко не бывало: вражеским соглядатаям не следовало ни видеть, ни предполагать, что между Анасати и Акомой существуют хоть мало-мальски теплые отношения.

Времена были для всех беспокойными.

Измотанная до изнеможения Мара наконец достигла своих покоев. После просторной, полной воздуха гостиной Ксакатекасов и огромной Палаты Совета ее собственное временное пристанище казалось душным и тесным. Мара устало опустилась на подушки в средней комнате, и к ней сразу приблизился Джайкен с запиской, которую оставил Аракаси.

Мара сломала печать, прочла сообщение и, нахмурившись, распорядилась:

— Скажи Люджану, пусть не снимает доспехов.

После этого она послала слугу за перьями и письменной доской.

Смирившись с неизбежным и пристроившись в привычном уголке, Кевин наблюдал, как его хозяйка поспешно написала два коротких послания и вручила их своему военачальнику со словами:

— Этим властителям надо объяснить, что мы не располагаем более подробными сведениями. Если они не уверены, что могут защищаться самостоятельно, пусть сразу же присоединяются к нам.

— В чем дело? — спросил Кевин, напрягая голос, чтобы быть услышанным на фоне громыхания доспехов: Люджан отобрал себе отряд из числа воинов, свободных от дежурства, и теперь они торопливо облачались для выхода.

Мара передала слуге перепачканное перо и вздохнула:

— Один из агентов Аракаси подслушал разговоры между членами какой-то банды, прячущейся в саду дворца. Кто-то из этих неизвестных не поостерегся и назвал вслух имена, да еще упомянул, что их послали для нападения на апартаменты двух властителей, которых угораздило оказаться врагами Инродаки. К любому, кто стоит поперек дороги этой клике, нам следует относиться как к возможному союзнику. Поэтому я сочла, что надо предупредить этих двоих. — Она задумчиво потерла подбородок. — Я подозреваю, что Инродака и его приятели будут поддерживать Тасайо.

В комнату вошла единственная горничная, находившаяся в резиденции. Повинуясь кивку госпожи, она принялась извлекать шпильки из замысловатой многоэтажной прически Мары и сняла ожерелья из резного нефрита и янтаря. Мара терпеливо выносила эту процедуру, прикрыв глаза.

— Хорошо бы нас самих кто-нибудь предупредил, чего именно нам следует опасаться, — заметила она.

Из кармана, который отнюдь не был предусмотрен в покрое рубахи цуранского раба, Кевин вытащил нечто весьма похожее на мясницкий нож. Повернув его лезвием к лампе и убедившись в отсутствии изъянов, строптивый раб произнес:

— Мы готовы. А уж когда они пожалуют — какое это имеет значение?

Мара открыла глаза:

— На кухне стащил? Иметь оружие — это смерть для тебя!

— Иметь свое мнение — это тоже смерть для раба, однако же ты меня пока не повесила. — Кевин взглянул на нее в упор:

— Если на нас сегодня нападут, я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать, как тебя убивают, только из почтения к твоей уверенности, что смирным поведением я могу заслужить лучшую участь в следующем рождении. Я намерен перерезать несколько глоток. — Сейчас он не шутил.