Империя (№2) - Слуга Империи

Кевин огляделся поверх голов толпы и благословил свой мидкемийский рост: он сразу увидел двух солдат в зеленых доспехах, прокладывающих себе путь против людского потока.

— Сюда! — закричал он. — Сюда! — Он взмахнул рукой, совсем позабыв, что в этой руке он все еще сжимает окровавленный клинок. — Мара со мной!

Воины повернули к ним, безошибочно держа курс на хорошо различимый маяк: рыжую голову Кевина.

Внезапно рядом с ним возник Люджан.

— Убери это с глаз долой! — прошипел он, указав на нож и загородив собой варвара во избежание беды.

Кевин спрятал нож, а потом наддал ходу, держа на руках трепещущую Мару, вопреки ее отважным попыткам идти дальше на своих двоих.

— Нет! — отрезал он. — Ты такая маленькая, да еще и босая. Позволь мне донести тебя.

Ступени уходили из-под ног. Спотыкаясь, едва не падая, но неизменно умудряясь сохранять равновесие, Кевин наконец достиг площадки между внешними ярусами. Тут до него дошло, что Люджан не случайно вывел их именно сюда: у стены стадиона показались носилки Мары, заключенные внутри плотного клина воинов, — над хаосом толпы горделиво реяли зеленые стяги Акомы.

Грянул гром. За ним последовал столь сильный порыв ветра, что многие из бегущих повалились на землю, словно получив удар увесистой дубиной.

Кевин пригнулся вперед и налетел на Люджана; тот не сумел сохранить равновесие, и оба упали на колени. В ушах у Кевина зазвенело, когда он, перекинув Мару через плечо, поднялся на ноги, не обращая внимания на содранное в кровь колено, и очертя голову кинулся к носилкам.

Упавшие было люди скоро пришли в себя, и паническое бегство возобновилось. Напором спрессованной толпы Кевина прижало к Люджану; ребра воинских доспехов больно врезались в бок и руку раба.

Кевин неудержимо продвигался вперед со своей драгоценной ношей и вдруг снова чуть не упал, споткнувшись о какое-то препятствие, которое могло показаться ворохом тряпья.

Только ворох был теплым: еще один бедняга, растоптанный толпой.

А ведь на месте этой жертвы могла оказаться Мара, если бы он позволил себе потерять ее посреди хаоса.

Чувствуя, что от одной этой мысли его может вывернуть наизнанку, Кевин вцепился в шелк ее платья с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

Но тут над ареной взметнулся фонтан искр, рассыпающихся в облаках. Толпа взвыла; бегущие останавливались как вкопанные, задрав головы к небесам.

Кевин и Люджан использовали передышку, чтобы добраться до стены, где вокруг них сомкнулась цепь воинов в зеленых доспехах, огородив островок спокойствия и уверенности посреди взбаламученной стихии.

Когда мидкемиец опустил дрожащую Мару на землю, над всеобщим хаосом разнеслись слова:

— Вы, живущие так же, как жили в течение столетий! Древность традиций — не оправдание для жестокости! Вы все стоите перед судом и все признаны виновными!

Это был голос мага. Голос Миламбера. Кевина захлестнула невольная гордость: человек из Королевства осмелился потребовать сострадания от тех, кому неведомо это чувство.

Гомон толпы зазвучал по-иному. В одних пробуждалось любопытство, другие решили, что им брошено оскорбление, третьи вообразили, что намечается новая забава. Кое-кто уже останавливался и пытался протолкнуться обратно, и таких становилось все больше и больше.

— Только остолопам придет в голову тут задерживаться! — воскликнул Люджан. — Госпожу надо доставить домой!

Кевин протянул руку, чтобы поддержать Мару, увидел кровь на собственной ладони и только тут вспомнил про нож. Он собрался отдать оружие, но Люджан решительно покачал головой:

— Я не видел у тебя этой штуки, и глаза мои слепы, пока ты используешь ее для защиты госпожи.

Солдаты образовали плотный кордон вокруг Мары, Кевина и полудюжины несчастных носильщиков, по привычке занявших свои места у шестов носилок.

Тогда над стадионом зарокотал и отдался гулким эхом непостижимо громкий голос мага:

— Вы, кто находит удовольствие в смерти и бесчестии других! Сейчас мы увидим, как вы взглянете в лицо гибели!

Кевин заорал:

— К дьяволу носилки! Бежим!

Все еще неспособная унять дрожь, Мара совладала с собственным дыханием и согласилась:

— Да, надо бежать!

По приказу Люджана громоздкие носилки были оставлены на земле. Охранники перестроились на ходу, и отряд устремился прочь из опасного места.

Со стороны арены налетел шквал леденящего ветра. Кевин даже подивился ощущению, почти забытому за годы плена: ощущению холода. В природе Келевана не существовало ветров, которые могли бы породить столь неприятное чувство: как будто к коже прижимаются куски льда.

И сразу же загремел голос Миламбера:

— Познайте трепет и отчаяние, ибо я — это Мощь!

Поднялся новый вал причитаний; тем временем отряд Акомы начал спуск по нижнему пролету лестницы.

Шквал достиг ураганной силы, когда Миламбер возгласил:

— Ветер!

Новый шквал дохнул смрадом могилы, заставив содрогнуться даже Кевина и самых стойких воинов. Они ускорили спуск, хотя каждый вздох отдавался болью в груди. Лицо Мары было мертвенно-бледным, но она не отставала от свиты.

Трудности пути множились. От мерзкого запаха многие поддались морской болезни. Люджан приказал держать шаг: тем, кто останавливался, грозила опасность быть раздавленными толпой.

Даже каменная мостовая заходила ходуном, когда раздался низкий стон — терзающий уши звук, который не могло бы исторгнуть ни одно существо Келевана или Мидкемии. Воины прибавили ходу; Кевин схватил Мару за запястье, чтобы помочь ей пройти последние ступени спуска. Внезапно дневной свет померк: тени зловеще сгустились, воздух потемнел, и солнце исчезло из виду. Облака собрались над стадионом и стянулись в чудовищный вихрь.

Кевин не сомневался, что все это дело рук Миламбера. Он попытался смехом отогнать страх:

— Ну забавник! Нашел чем повеселить почтенную публику!

Мара, которая едва дыша поспевала за Кевином, удивленно взглянула на него, и он сообразил, что произнес последнюю фразу на языке Королевства. Пришлось повторить сказанное на цурани, и Мара нашла в себе силы улыбнуться.

У основания лестницы они задержались: Люджан выждал, пока подтянулись отставшие. Они встали в строй, усилив защитный квадрат вокруг госпожи. Те, кто находился на внешних границах квадрата, взялись за руки, образовав единую цепь.

Отряд уже вступил на городскую улицу, когда над толпой раскатился все заглушающий голос мага:

— Дождь!

Кевин приметил, что этот выкрик несколько приглушен расстоянием, и порадовался, что они успели отдалиться от колдовского разрушительного вихря, который по воле Миламбера обрушился на осужденную магом толпу. Разверзлись небеса, и ледяные капли прорезали воздух. В мгновение ока все было покрыто водяной пеленой. Исчез последний проблеск света.

Прищурившись, чтобы защитить глаза от разъярившейся стихии, Кевин побежал, не выпуская запястья Мары, ко всем бедам которой добавился еще и мокрый подол парадного одеяния, прилипающий к ногам и затрудняющий каждый шаг. Шум ливня, бьющего в мостовую, смешивался с бряцанием доспехов и топотом бегущих ног. Однако горестные крики толпы уже казались глуше.

— Не останавливайся! — подбодрил Кевин Мару.

Еще несколько шагов — и дождь начал заметно ослабевать.

Отряд Акомы достиг улицы, примыкающей к стадиону, когда — уже издалека — донесся голос Миламбера:

— Огонь!

Над чашей стадиона взмыл всеобщий вопль ужаса. Мара с опаской оглянулась, страшась за несчастных, оставшихся в этой западне. Кевин повернулся, чтобы поторопить ее, и за редеющей завесой дождя ему открылась картина, исполненная пугающе-чуждой красоты. Языки пламени играли в облаках, все еще окропляющих землю ледяной влагой. Вспышки молний вспарывали небо. Горящее жало оцарапало щеку Кевина: теперь на землю падал дождь из чистейшего огня.

Мара закричала. Пламя распускалось феерическими цветами в шелковых переплетениях ее головного убора, и влага, скопившаяся там, не могла этому помешать. Солдаты на бегу пытались сбить пламя рукавицами, и воздух наполнился удушливым запахом обгорелой нидровой кожи и лака. Падающие языки пламени рассыпались искрами по мостовой.

— Смотрите! — воскликнул Люджан, указывая на площадь впереди. Там, на расстоянии сотни ярдов от их отряда, за текучим месивом воды и огня, безмятежно сияло солнце.

Кевин чуть ли не волочил Мару: эта сотня ярдов далась им тяжелее многих миль. Наконец они, целые и невредимые, вырвались под спасительный свет солнечных лучей. Повинуясь суровым приказам Люджана, солдаты замедлили шаг, чтобы перевести дух. Запыхавшиеся бойцы могли сплоховать в сражении, а улицы представляли собой бурлящую массу перепуганных горожан и настороженных воинов, готовых в любую минуту броситься на защиту своих господ. Кевин воспользовался передышкой, чтобы взглянуть назад. Безумство стихий над ареной не прекратилось. Огненные вспышки разлетались зловещими зигзагами; крики умирающих и искалеченных смешивались в общий непереносимый вой.

То тут, то там на улицах дергались и корчились в агонии объятые огнем люди, больше похожие на какие-то жуткие пугала. Те, кому удалось выйти живым из пламени, устремлялись на поиски безопасного места и наталкивались на ремесленников и рабов, оставивших свои занятия, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Многие от страха валились ничком на мостовую; другие осеняли себя знамением защиты от гнева богов, но большинство просто стояло как истуканы в безмолвном оцепенении.

По знаку Люджана Кевин мягко потянул Мару вперед:

— У тебя ноги болят? Надо бы двигаться дальше: мы еще слишком близко от места событий.

Бледная от изнеможения, Мара едва выговорила:

— Заботы об обуви могут подождать. Домой!

Люджан выслал вперед одного из солдат, чтобы тот привел подкрепление. Искусный военачальник умело выбирал маршрут следования, придерживаясь тихих улочек. Он обошел стороной храмовый квартал, где жрецы и прихожане суетились вокруг алтарей с приношениями богам. Скороходы спешили по неизвестным поручениям, а нищие слонялись в кварталах, куда в обычное время не смели соваться. Ежеминутно ожидая нападения, солдаты держались вместе; Кевин сжимал нож, полученный от Аракаси.

Никакой засады на пути не оказалось, но в земле под ногами зарождался странный гул.

Гул разросся в низкое грохотанье, и на Кевина накатил страх.

— Землетрясение! — закричал он. — Быстро туда, на то крыльцо!

Люджан и воины резко свернули в указанном направлении. Они бесцеремонно смели с пути троих выпивох, пристроившихся на добротном каменном крыльце одной из таверн.

Воины расступились, образовав проход для Мары, и она нетвердой походкой проследовала в укрытие под выступом кровли. Кевин собрался протолкнуться поближе к ней, но, зажатый со всех сторон гвардейцами в доспехах, вдруг почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. От резкого толчка многие воины повалились на колени, другие рухнули ничком; носильщики боязливо заскулили, прикрыв руками головы. Отчаянные крики людей, застигнутых землетрясением, доносились и с улицы, и из самой таверны, где растрескались потолочные балки и на посетителей посыпались куски штукатурки вперемешку с обломками дерева. Глиняные кружки подпрыгивали и перекатывались на столах, а потом со звоном разбивались на полу.

Черепичные плитки, куски стропил и карнизов, срываясь с крыш близлежащих домов, падали на мостовую. Рушились балконы, рвались стенные перегородки, и один за другим падали на мостовую обливающиеся кровью люди.

Подняв тучу пыли, царапающей горло, осела одна из каменных стен по соседству. Землетрясение набирало силу. Улица вспучивалась и сворачивалась по всей длине; воздух наполнился треском разлетающихся в щепки бревен и рассыпающейся каменной кладки. Кевин пытался преодолеть неистовство обезумевшей земли, чтобы добраться до Мары, но двое солдат уже прикрыли госпожу своими телами.

Снова и снова содрогалась земля, словно в спазмах боли. Из-за просторов имперского квартала, со стороны арены, слышался шум осыпающихся камней, подобный грохоту горной лавины; с ним смешивались вопли десятков тысяч гибнущих и обезумевших от страха людей.

Затем земля разом успокоилась. На город снизошла тишина, и солнечные лучи пробились сквозь поднятые в воздух облака пыли. Улицы лежали в развалинах, среди которых корчились стонущие раненые и неподвижно лежали тела тех, кто уже замолк навеки.

Кевин заставил себя встать. Щека у него горела, покрытая волдырями от ожогов; глаза слезились от попавшего в них песка. Когда солдаты вокруг него тоже почувствовали твердую почву у себя под ногами, он помог подняться Маре.

Глядя на ее перепачканное землей лицо, на клочья обгоревшего шелка, свисающие со скомканного головного убора, и мокрую одежду, облепившую тело, Кевин едва сдерживался, чтобы не поцеловать ее. Вместо этого он лишь стряхнул песок с прядки волос, упавшей ей на ухо, отчего засверкали искры на изумрудных серьгах, а потом, вздохнув, сказал:

— Нам повезло. Представляешь, что творилось внутри стадиона?

Мара еще не оправилась от потрясения и уже не пыталась притворяться равнодушной, но в ее тоне слышалась мрачная ирония, когда она отозвалась:

— Мы можем только надеяться, что почтенный властитель Минванаби подзадержался на играх достаточно долго.

И потом, как будто ее душу пронзила внезапная боль от зрелища погубленной красоты вокруг, она круто обернулась к Люджану:

— В нашу резиденцию. Сейчас же.

Люджан построил отряд, и они продолжили путь по разрушенным улицам Кентосани.

***

Аракаси вернулся позднее, одетый в грязную, насквозь прожженную ливрею. Поскольку резиденция Акомы находилась на достаточном удалении от арены и от карающей десницы Миламбера, дому был причинен самый незначительный ущерб. К этому моменту десять воинов уже стояли на страже у ворот; другие заняли посты во дворе. Мастер тайного знания продвигался по-кошачьи осторожно и бесшумно. Лишь увидев на галерее Люджана, он позволил себе слегка расслабиться.

— Благодарение богам, ты здесь, — хрипло выговорил военачальник.

Без промедления Аракаси был проведен наверх, к госпоже.

Приняв освежающую ванну и переодевшись в чистое, она сидела на подушках, все еще бледная после дневных злоключений. Из-под полы свободного халата виднелась расцарапанная коленка, но беспокойство, омрачавшее лицо властительницы, рассеялось при виде мастера.

— Аракаси! Рада тебя видеть. Какие новости?

Склоненный до этого в поклоне, он распрямился.

— Прошу извинить меня, госпожа, — пробормотал он, подняв и прижав к кровоточащей щеке лоскут ткани.

Мара подала знак горничной, которая поспешила за целебными мазями и чашей для омовения. Мастер попытался уклониться от ее забот:

— Царапина, госпожа. Не стоит придавать ей значения. Какой-то голодранец вздумал воспользоваться суматохой и ограбить меня. Он мертв.

— Ограбить? Ливрейного слугу? — усомнилась Мара.

Отговорка была шита белыми нитками. Куда более вероятно, что он серьезно рисковал, однако, посчитавшись с его желаниями, она воздержалась от вопросов, которые могли бы его смутить.

Когда отряд Мары добрался до дверей городского дома, они обнаружили, что мастер отсутствует, так же как и большинство солдат. Как оказалось, он оставил немногочисленный гарнизон под началом Джайкена, а сам снова направился к арене, но не смог туда пробиться из-за безумного сумбура стихий, учиненного Миламбером. Два отряда Акомы разминулись в пути.

Горничная вернулась с целой корзиной снадобий, и Аракаси нехотя предоставил ей возможность заняться его щекой.

Та приступила к делу, и Мара спросила:

— Что с остальными солдатами?

— Вернулись со мной, — доложил Аракаси с оттенком раздражения в голосе. Он метнул мрачный взгляд на целительницу, а затем закончил свое сообщение:

— Но когда из окон стала падать посуда, одному воину свалился на голову глиняный кувшин, и, поверишь ли, от этого ушиба он того и гляди умрет.

Мара заметила, как быстро проступает кровь сквозь приложенную к его щеке салфетку.

— Это не просто царапина. Как видно, порез глубокий, до кости. — Она не удержалась от нового вопроса:

— Что в городе?

Увернувшись от руки горничной, Аракаси стремительным движением выхватил из корзины чистую салфетку и прижал к щеке.

— Госпоже незачем утруждать себя, обращая внимание на болячки слуги.

Мара подняла брови:

— А слуге незачем утруждать себя, рискуя — ради помощи госпоже — предстать перед имперским судом за передачу клинка рабу? Нет, — она подняла руку, видя, что Аракаси собрался возражать, — не отвечай. Люджан клянется, что ничего такого не видел. В кладовой обнаружили нож, запачканный кровью, но повара уверяют, что этот нож они всегда используют, когда надо зарезать джайгу.

Аракаси издал короткий смешок:

— Джайгу? Как удачно!

— В высшей степени. А теперь ответь на мой вопрос, — потребовала Мара.

— В городе царит хаос. Повсюду пожары, много раненых. Кентосани выглядит так, как будто его опустошило неприятельское войско — особенно в кварталах, примыкающих к арене. Имперский Стратег бесславно отступил: этот маг Миламбер его жестоко унизил. Зрелище было слишком многолюдным и привело к непомерному количеству неоправданных смертей. Готов биться об заклад, что Альмеко закончит свою жалкую жизнь в течение дня.

— Свет Небес?

Как ни была Мара взволнована последними новостями, она не забывала и о практических надобностях. Поэтому она отослала горничную с приказом принести на подносе ужин.

Аракаси успокоил хозяйку:

— Свет Небес в безопасности. Но Имперские Белые отозваны из всех помещений внутри дворца, за исключением семейных апартаментов, где они могут защищать самого императора и его детей. Стражники Совета остаются на посту, но они не станут ничего предпринимать, если не получат прямых указаний от Имперского Стратега. Следует предполагать что к наступлению темноты возобладает преданность, и каждый отряд возвратится к своему хозяину. Те правила, которые нам известны, не соблюдаются — и это в такое время, когда Совет ослаблен, а Стратег опозорен. — Аракаси пожал плечами. — Кроме закона силы, других законов нет.

Мара почувствовала озноб; ей показалось, что в комнате разом сгустилась тьма. Хлопнув в ладоши, она приказала слугам зажечь лампы, а потом распорядилась:

— Об этом надо уведомить Люджана. Как думаешь, нам следует ждать нападения?

Аракаси вздохнул:

— Кто может знать? Город во власти безумия. И все-таки если бы я взял на себя смелость строить догадки, то рискнул бы предположить, что на эту ночь мы можем считать себя в безопасности. Если властитель Минванаби уцелел во время катастрофы на Играх, то он, вероятнее всего, отсиживается у себя дома, так же как и мы: занимается подсчетом своих потерь и ожидает сообщения, что здравый смысл снова вернулся на улицы.

Вошел слуга с подносом, а за ним следом — Люджан. Мара жестом предложила военачальнику сесть; каждому была подана чока. Она сидела, откинувшись, и прихлебывала горячий бодрящий напиток; тем временем Люджан запугивал мастера ужасными бедами, которые тот на себя накличет, если не отнесется к своей ране с должной серьезностью. В конечном счете заставив Аракаси принять помощь Люджана, Мара улучила момент, когда военачальник приступил к перевязке, и заговорила о том, что ее волновало:

— Если Альмеко покончит с собой, то вскоре последует приглашение на Совет.

Довольный переменой темы, Аракаси принялся за холодный пирог с мясом.

— Ну а как же. Нужен новый Стратег.

Люджан бросил в корзину бинты, оставшиеся от перевязки, и высказал свое мнение:

— Любого, кто примет участие в выборах, ожидают серьезные опасности. Среди властителей нет такого, который мог бы стать общепризнанным преемником Альмеко.

Мара не стала скрывать от собеседников, что не эта — достаточно очевидная

— опасность страшила ее больше всего:

— Если от решения Совета зависит, кому быть преемником Альмеко, Акома обязана приложить все силы, чтобы повлиять на исход выборов. Претендовать на титул Имперского Стратега могут лишь пятеро властителей, и один из них — Десио Минванаби. Нельзя допустить, чтобы его притязания увенчались успехом.

— Ты не раз заключала сделки на определенных условиях, — напомнил Аракаси, — и получила возможность распоряжаться обещанными тебе голосами. Но когда весь привычный порядок перевернулся с ног на голову, можешь ли ты полагаться на своих должников?

Теперь стало особенно заметно, как сильно устала Мара.

— Нет худшей опасности, чем Десио, облаченный в белое с золотым.

Люджан провел пальцем по рукояти своего меча:

— Это может случиться?

— При нормальном ходе вещей — нет. Но теперь… — Мастер тайного знания пожал плечами, — Разве сегодня утром кто-нибудь из нас мог предполагать, что владычество Альмеко бесславно закончится еще до следующего рассвета?

Ночь за окном внезапно показалась черной, как никогда. Борясь с подступающими слезами, Мара больше всего тосковала сейчас по рукам Кевина, неизменно приносящим ей утешение, но он помогал солдатам заделывать оставшиеся после землетрясения проломы в стене. Миламбер сокрушил не только камни и головы в своей схватке с Имперским Стратегом. Его деяние опрокинуло всю имперскую иерархию, и пыль, поднятая при этом, будет оседать на землю еще много дней.

— Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, — твердо заключила Мара.

— Аракаси, когда сможешь, тебе придется снова отправиться в город. Прислушивайся к любым пересудам. Хозяева Империи поменяют курс, и если не рассчитать путь заблаговременно, нас могут ненароком растоптать.

За этим последовала тягостная бессонная ночь. В течение нескольких столетий древний дом в Кентосани не подвергался нападениям; его стены оставались крепкими и прочными, но воины Люджана переставляли мебель, вытаскивали из хранилищ старые оборонительные ставни и как умели укрепляли ворота и двери при свете фонарей, которые держали рабы.

Со стороны внутреннего города доносились звуки стычек, и время от времени на улице слышался топот пробегающих людей. Из тех, кто укрылся за надежными стенами, никто не рискнул открыть ворота, чтобы узнать, были ли то воры, удирающие от погони, или убийцы, посланные прирезать врагов.

Через три часа после наступления темноты вернулся сотник Кенджи, раненный в плечо; иссеченные доспехи свидетельствовали, что ему пришлось мечом прокладывать себе путь. Мару он нашел на кухне, занятую оживленным разговором с Джайкеном. Речь шла о съестных припасах, и оба то и дело заглядывали в счетные таблички; судя по их виду, можно было подумать, что Мара готовится выдержать осаду.

Кенджи поклонился, и это движение привлекло внимание Мары. Она позвала слугу, чтобы он принес чоку, и усадила сотника на мясную колоду; из кладовой вновь была доставлена корзина с лечебными зельями.

— Этих людей из Саджайо отнесла толпа, — приступил Кенджи к докладу.

Он потянулся к застежке своей кирасы, и его лицо исказила гримаса боли, которую он, впрочем, тут же постарался согнать.

— Оставь это, — сказала Мара. — Давай я позову раба, он тебе поможет.

Но Кенджи был полон решимости выполнить свой долг до конца и не пожелал дожидаться, пока кто-то о нем позаботится. Хотя каждое движение причиняло ему мучительную боль, он расстегнул первую застежку, потом вторую и с усилием продолжил доклад:

— Двое солдат, которые были со мной, мертвы. Один погиб, сражаясь; второй нашел свою смерть в огне, который падал с неба. Толпа уволокла меня далеко, так что я не сразу нашел дорогу к дому, и мне пришлось пробиваться с боем. В храмовом квартале народу скопилось столько, что пройти там оказалось невозможно. Я попытался сделать крюк и пробраться вдоль набережной, но там натолкнулся на завалы: доки и склады разрушены землетрясением.

Появился раб, вызванный Марой, и помог сотнику освободиться от доспехов. Рана кровоточила, и стали видны зловещие темные пятна, проступившие на шелковом стеганом чехле, надетом под лаковые доспехи.

— Там были большие беспорядки, госпожа… — Кенджи шумно вздохнул, когда была снята нагрудная пластина кирасы. Говорил он с трудом. — Всякая портовая голытьба и рыбаки бросились громить баржи, стоящие у причалов, и портовые лавки.

Мара тревожно покосилась на Джайкена, который еще раньше заметил алое зарево пожаров и предсказал — совершенно справедливо, — что все это нанесет ощутимый урон торговле.

— Некоторые склады были взломаны и разграблены. Другие толпы кинулись в имперский квартал — требовать от Стратега пищи и убежища.

Мара жестом призвала его к молчанию:

— Ты с честью исполнил свой долг. Теперь отдыхай, и пусть люди займутся твоими ранами.

Но изрядно помятый сотник нашел в себе силы встать и поклониться по всем правилам. Когда раб принес теплую воду, чтобы увлажнить присохший к коже стеганый чехол, Кенджи снова уселся на колоду и перенес неприятную процедуру, погрузившись в тяжелую летаргию изнеможения.

Мара присела рядом и взяла офицера за руку. Она оставалась с ним, пока не было сделано все возможное для исцеления его ран, и прислушивалась к звукам отдаленных потасовок, смешанным со скрипом и царапаньем мела о таблички в руках Джайкена. На скамьях и столах были разложены припасы в достаточном количестве, чтобы продержаться несколько дней. Тридцать воинов вполне справятся, если понадобится оборонять ворота от разгулявшейся толпы, но нечего было и рассчитывать, что они смогут противостоять натиску настоящего военного отряда.

Уже перед самым рассветом, когда Кенджи был уложен в постель и заснул, Мара посоветовалась с Люджаном, и один из офицеров был послан за подкреплением в ближайший гарнизон Акомы.

Через стенные перегородки проникали звуки ударов и воплей, такие несовместимые с журчанием фонтанов. В небе вспыхивали отблески пожаров, и на улицах ни один человек не мог считать себя в безопасности.

Выпустив из ворот своего посланца, Люджан сказал с плохо скрытым беспокойством:

— Давайте помолимся богам, чтобы у наших врагов дела шли сейчас не лучше, чем у нас.

— И в самом деле, — тихо согласилась Мара. — Давайте помолимся.

ЧАСТЬ 2

Глава 1. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

Запела труба. После двух дней, проведенных за запертыми воротами, когда солдаты Акомы стояли лагерем в саду, во дворе и даже на нижней галерее дома, пение трубы могло показаться приятным разнообразием. Мара отбросила свиток с письменами, которые она так и не удосужилась прочесть, и была уже на ногах, когда дежурные воины успели лишь наполовину вытащить мечи из ножен.

Потом возобладал здравый смысл. Атака — если уж она случится — начнется без фанфар, внезапно, да и не станут враги нападать при свете дня. Трубный глас мог означать лишь одно — вызов на запоздалое собрание Совета или другое имперское объявление. Благодарная уже за то, что ожиданию пришел конец, Мара приготовилась спуститься на крыльцо.

За прошедшие дни от Аракаси не поступало никаких вестей. Маре приходилось довольствоваться рассказами уличных собирателей слухов, которые делились своими познаниями с затворниками, бросавшими им монеты через ограду. Полученные таким образом сведения были чрезвычайно скудными и ненадежными, если принять во внимание чудовищность происходящего. Прошлым вечером по улицам пронеслась, подобно урагану, весть, что Имперский Стратег принял смерть от собственной руки. Можно было услышать странные толки о том, что Ассамблея осудила на изгнание Миламбера, лишив его высокого ранга. Менее надежные источники уверяли, что маг из варварского мира вообще уничтожил Ассамблею. В возможности такого варианта Мара сильно сомневалась; она при всем желании не могла вообразить те силы, которые неминуемо должны были столкнуться при подобном противоборстве.

Как всегда не дожидаясь, пока его спросят, Кевин сухо заметил, что он не хотел бы оказаться на месте человека, которого пошлют уведомить варварского мага об изменении его статуса.

Мара спустилась по парадной лестнице, каждая ступенька которой, загроможденная шлемами и налокотниками отдыхающих воинов, сейчас больше напоминала полку в оружейной кладовой. Мечи были сложены в углах, а копья прислонены к балюстраде — там, где лестница делала поворот. Теперь, после прихода резервных отрядов, численность гарнизона Акомы увеличилась от исходных тридцати до сотни воинов; офицеров разместили в покоях для гостей.

Звук трубы разбудил спящих, и семьдесят пять защитников резиденции были полностью вооружены. Готовые к немедленным действиям, солдаты построились, образовав для своей госпожи проход к двери. По пути Мара с некоторым удивлением отметила, что Кевина не было в углу среди игроков в кости.

Воины, толпившиеся во внешнем дворике перед крыльцом, выстроились в три ряда вдоль узкой дорожки, когда Мара жестом приказала Люджану отпереть ворота.

По другую сторону ворот находились четверо Имперских Белых и глашатай, одетый в ослепительно белую короткую тунику. Символы его ранга сверкали в лучах солнца, так же как и золотой обруч на голове и жезл с блистающей каймой.

— Властительница Мара Акома! — торжественно произнес он.

Мара вышла из-за спины Люджана и, остановившись на шаг впереди него, приветствовала посланца легким поклоном.

Глашатай поклонился в ответ и приступил к делу:

— Я приношу сообщение от Света Небес. Ичиндар, девяносто первый император, предлагает тебе вернуться к себе домой не спеша, когда тебе будет удобно. Отправляйся с миром, ибо его тень простирается во всю ширь земли и его руки ограждают тебя. Любой, кто воспрепятствует твоему прохождению, будет считаться врагом Империи. Такова воля императора.

Воины позади Мары оставались в неподвижности, готовые выслушать продолжение. Однако, ко всеобщему изумлению, глашатай даже не упомянул о вызове на Совет. Не ожидая ответа, не добавив ни слова, он подал знак своему эскорту и двинулся по переулку к следующему дому.

Мара, нахмурившись, стояла на залитой солнцем дорожке, пока офицеры закрывали ворота и запирали их на засовы. За время, миновавшее после бегства с арены, она заметно похудела. На бледном лице выделялись темные круги под глазами, оставленные постоянной тревогой. Но визит глашатая окатил ее ледяной волной самых мрачных предчувствий. Если Имперский Стратег умер, заслужив немилость монарха, а властителей вместе с семьями высылают по домам, не пригласив их на Совет, отсюда следует единственно возможный неоспоримый вывод: в Большую Игру вступил император.