Наперегонки со смертью (№1) - Наперегонки со смертью

Это было, как в плохом детективном кино, и нервы Алины не выдержали. Девушка забилась в истерике от ужаса не в состоянии даже плакать в полный голос. Ее тело сотрясали беззвучные рыдания, сверхнеудобная поза не давала даже возможности нормально вздохнуть, и Алина потеряла сознание, упав лицом вниз и до крови разбив себе нос о широкую дверную ручку...

Она пришла в себя от того, что на голову ей вылили целый кувшин холодной воды.

Машина уже не двигалась, и, судя по тишине вокруг, по отсутствию характерного городского шума, они были за пределами Москвы.

И снова послышался разговор на этом странном гортанном языке, так не похожем ни на один из европейских.

Ее кто-то грубо схватил и буквально выволок из машины. Не снимая с глаз повязку, ее протащили по земле несколько метров, и вдруг под ногами Алина почувствовала лестницу, уводящую куда-то вниз.

Только когда лестница кончилась и перед ней, открываясь, скрипнуло несколько дверей, с глаз девушки сняли повязку, а руки освободили от наручников.

Она оказалась посреди маленькой комнатки с бетонными стенами, видимо, в каком-то подвале.

Пятеро чернобородых мужчин сурово и пристально смотрели на нее, как будто прицениваясь к своей добыче.

– Что вам от меня надо? – снова не выдержала девушка. Она не могла более оставаться в неведении и буквально взмолилась, прижимая руки к груди:

– Отпустите меня! Вы меня с кем-то перепутали. Я вас не знаю!

Но бородачи как будто не слышали ее, переговариваясь лишь между собой на своем непонятном языке...

* * *

– Что она говорит? – Омар Хайллабу был очень доволен проведенной операцией, но старался не показывать радость своим подчиненным – ведь они сделали пока лишь часть работы. Зачем же расслабляться раньше времени?

– Что она не виновата, господин. Что мы ее с кем-то перепутали. Просит, чтобы отпустили, – Исфахалла, лучше всех знавший русский язык, поторопился перевести.

Когда-то он закончил в Ленинграде какой-то строительный институт и уже тогда работал на секретные службы своей страны Он был опытным и старательным работником, хорошо зарекомендовавшим себя и в Пакистане, и в Ираке, и в Кувейте, и за него Хайллабу был всегда спокоен. А когда стало известно, что предстоит операция в России, лучшего знатока местной жизни найти было просто невозможно.

– А это точно она?

– Она. Дочь этого ученого. Она была с телохранителем, как обычно, поэтому ошибка исключена.

– Все прошло по плану?

– Как нельзя лучше.

– Да поможет нам Аллах! – Хайллабу привычно возвел глаза к потолку, складывая у лица сложенные ладони, и все присутствовавшие при этом дружно поддержали своего предводителя:

– Аллах акбар!

* * *

"Аллах акбар!" Хоть одна фраза в разговоре этих мужчин показалась Алине понятной, но от фразы этой девушке стало еще страшнее. "Так, значит, это мусульмане. Чеченцы? Может, это какая-нибудь очередная террористическая акция?"

Но эти люди не были похожи на боевиков вроде членов отряда Шамиля Басаева. У них не было с собой оружия, они не были одеты в камуфляжную униформу, они были ухоженными и сытыми, чего вряд ли можно было бы ожидать от живущих на нелегальном положении боевиков.

"К тому же странный террористический акт получается – выкрали такого ценного кадра, как я.

Как же, напугали Россию... – отогнала от себя мысль о боевиках девушка, но легче ей от этого не стало. – Тогда кто же они? Чего хотят? Зачем нужна им именно я?.. А может, это просто уголовники, и они меня сейчас изнасилуют, а потом убьют?"

Она терялась в догадках, чувствуя, как ужас все сильнее сжимает сердце ледяными тисками, и старалась не пропустить ни одного слова, пытаясь уловить суть происходящего.

* * *

– Ее отец уже узнал о похищении? – Хайллабу всегда старался разрабатывать операции до мелочей, просчитывая все действия свои и противника буквально по минутам. И сейчас он злился и чувствовал себя несколько не в своей тарелке, не привыкший напрасно чего-то ждать. Он хотел знать каждую минуту, как действует его план.

– Видимо, да, господин. Место людное, милицию вызвали сразу. Установить, кого охранял неверный, не будет представлять особого труда. Значит, ему уже сообщили.

– Исфахалла, сходи на улицу, из автомата позвони ему. Ты знаешь, что сказать?

– Да, господин.

– И побыстрее возвращайся, ты мне нужен здесь... Подожди, скажи ей, пусть спрячет свою морду. Нечего так бесстыже рассматривать чужих мужчин...

* * *

– Эй, грязная женщина, отвернись! Нельзя смотреть так на мужчин, мы этого не любим!

Алина опешила. Она даже не сразу поняла, что от нее хотят, а когда до нее дошло, девушка чуть не рассмеялась и не заплакала одновременно. Мысли вихрем проносились у нее в голове.

"Грязная женщина... Отвернись... Нельзя смотреть..." Она поспешно отвернулась, уставившись в противоположную стену и лихорадочно оценивая полученную информацию – первую более-менее понятную информацию о ее похитителях.

"Так, видимо, они фундаменталисты. Этого, который постарше, видимо, коробит, что я без чадры.

Скажите пожалуйста!.. Господи, только этих фанатиков мне и не хватало!.. Откуда они могут быть?

Где у нас силен ислам? В Таджикистане? В Узбекистане? Вроде да... А может, татары?.. Нет, татары никогда не были такими одержимыми мусульманами, чтобы заставлять женщин ходить в бесформенных балахонах, скрывая от постороннего взгляда не только тело, но даже и лицо... Значит, они из Средней Азии. Только чего им от меня все-таки нужно?"

* * *

– Я позвонил ученому, – вернулся через несколько минут Исфахалла, спеша поделиться последними новостями. – Он уже все знает и, как мне показалось, сильно беспокоится.

Дружный смех соратников, к которому присоединился и Хайллабу, воодушевил рассказчика, и он продолжал:

– Я передал ему наши требования.

– Он что-нибудь ответил?

– Всего несколько слов. Он обзывал нас самыми страшными словами русского языка.

– И все?

– Пока что он не может говорить. Слишком переживает, Наш расчет оказался точен – он слишком любит свою дочь. Я думаю, – довольно потер руки Исфахалла, – наш план сработает. Рыбка клюнула на наживку. Остается только вытянуть ее.

– О-о, Аллах акбар! – снова поблагодарил господа Хайллабу, и все дружно поддержали его призыв.

– Но есть и еще кое-что, господин. Это вряд ли хорошая информация для нас.

– Что случилось?

– Я позвонил Шарифу...

– Шарифу?

– Да, господин. Помните, тот студент-электронщик, которого удалось подключить к нашей работе.

– Ах, да, – удовлетворенно кивнул Хайллабу.

– Я поручил ему прослушивать телефон ученого. Шариф тоже знает русский, и лучшей кандидатуры...

– Меня интересуют телефонные звонки, а не познания какого-то студента в этом варварском языке! – чуть возвысил голос Хайллабу, нетерпеливо прерывая говорившего.

– Конечно, господин... Шариф сказал, что к делу уже подключились службы безопасности России.

Услыхав о похищении, Большаков тут же связался с каким-то своим старым приятелем из ФСБ, просил помочь. Шариф утверждает, что после этого звонка изменился электрический сигнал на линии Большаковых, то есть не иначе, как их телефон теперь прослушивается специалистами спецслужб.

– Ух, собака! Ему что, родная дочь не дорога – новость сильно расстроила Хайллабу, Вмешательство госбезопасности существенно осложняло ситуацию и по большому счету могло вообще сорвать все планы его группы. – Он сообщил о том, кого подозревает в похищении?

– Нет, господин, своему другу из безопасности он просто рассказал, что у него похитили дочь, а про требования нашей стороны даже не вспомнил, – попытался было успокоить своего расходившегося шефа Исфахалла, но сделать это теперь было не так-то легко.

– Все равно, теперь ФСБ до всего докопается!..

Так, это обстоятельство вынуждает меня скорректировать планы. Все пройдет по ускоренной программе. Шарифу от телефона – ни на шаг. Ты сам его заменишь, когда он устанет. Вам на прослушивание – двое суток. Звонить Большакову из города, из телефонных автоматов, каждые двенадцать часов.

Разговор – не более минуты, чтобы ФСБ не успела засечь, из какого телефона-автомата звонят. Никаких имен, никаких намеков на то, кто звонил: ФСБ не должна понять, о чем идет речь... О, проклятие на мою голову! – вдруг застонал Хайллабу, сильно сжав руками виски. – Нет, теперь уж звонить Большакову больше нельзя ни под каким предлогом. Пусть послезавтра вечером Шариф отнесет к нему домой конверт с прядью волос этой женщины.

Он кивнул в сторону Алины, и девушка, заметив этот жест, испуганно вздрогнула, предчувствуя самое худшее.

– Да, господин, я понял, – согласно кивнул, запоминая указания, Исфахалла. – Прикажете вложить в конверт какую-нибудь записку?

– Что-нибудь о сроках на раздумье. Например: "остались сутки". Но это неважно, придумаем и потом. Сейчас важно другое – нам нужно готовиться к отъезду. Товар и документы готовы? – Хайллабу обернулся к маленькому тщедушному человечку, смиренно стоявшему все это время за спиной своего шефа.

– Да, господин, как вы и приказывали, три фуры, забитые запчастями доверху, уже подготовлены. Документы в порядке, все заверено в российских таможенных службах. Есть и пломбы для опечатывания фур.

– Хорошо. В ту же ночь, когда Шариф понесет конверт Большаковым, мы должны покинуть Москву. Женщина поедет с нами. Она теперь становится нашей гарантией, поэтому я приказываю вам беречь ее, как зеницу ока. Ты понял, Хабиб? – теперь он обратился к огромному грозного вида бородачу, отвечавшему в их группе за боевое обеспечение: профессиональному солдату и профессиональному убийце.

– Да, – коротко кивнул тот в ответ. – Я не отойду от нее ни на шаг.

– Именно этого я и хочу... Дальше. Шариф остается в Москве, и утром следующего дня, после того, как отнесет конверт, пусть свяжется с Большаковым по телефону. Каков бы ни был ответ – в два часа дня мы позвоним Шарифу на его квартиру. Он должен ждать нашего звонка.

– Хорошо, господин, я все понял, – Исфахалла всем своим видом выражал страстное желание выполнять указания шефа немедленно и как можно более точно, и это подобострастие немного успокоило Хайллабу.

– Все. А теперь я хочу отдохнуть. Впереди нас ждет еще много сложной работы...

* * *

Двое суток в подвале показались Алине бесконечными.

Каждую секунду рядом с ней, не спуская с нее глаз, находился этот страшный огромный детина, которого звали Хабибом. Он сторожил ее, как неутомимый сторожевой пес. Он даже ночью не смыкал глаз, попивая бесконечные порции кофе и покуривая, пока девушка, ворочаясь, пыталась заснуть на выделенной для нее маленькой и узкой твердой кушетке.

Сначала, когда все эти бородачи вышли и с ней один на один остался только этот верзила, Алина не на шутку испугалась. Его вид мог заставить думать что угодно. Но постепенно страх ее рассеялся: великана она интересовала только как объект охраны, не более. Он просто сидел напротив нее на стуле, тараща на девушку свои глазищи, и не отходил ни на шаг, провожая даже в туалет в соседнюю комнату. Они ни разу не заговорили друг с другом, и Алина вообще не была уверена, что этот парень хоть одно слово понимает по-русски.

На свете, казалось, существовала только одна вещь, которая три раза в день заставляла этого громилу отводить глаза от девушки, – молитва. Во время моления он забывал о ней, опускаясь на колени на маленький коврик и возводя глаза к потолку и делая какие-то пассы руками, что-то шептал, периодически отвешивая поклоны.

Когда он в первый раз молился, Алине, не сталкивавшейся до того с мусульманами, зрелище показалось довольно занятным, и девушка с интересом разглядывала этого молодого еще парня, истово молящего о чем-то своего Аллаха. Но он, почувствовав вдруг ее пристальный взгляд, так грозно глянул в ее сторону, что любопытство девушки вмиг куда-то улетучилось, и с этого мгновения Алина всячески избегала смотреть во время молитвы в сторону своего сторожа.

Здесь, в подвале, время, казалось, остановилось, и Алина не могла поверить своим часам, утверждавшим, что с момента похищения прошло чуть более двух суток, ей казалось, что сидит она в этом подвале по крайней мере не меньше недели.

В первые часы девушка все время чего-то ждала. Она сама не знала чего. Ей казалось, что должна наступить какая-то развязка – или ей должны были сказать, ради чего состоялось похищение, или ее должны были убить либо изнасиловать, или в конце концов ее должны были освободить какие-нибудь с неба свалившиеся спецназовцы, в коротком и жестоком бою уничтожившие бы всех мусульман.

Но ничего не происходило. Никто ничего ей не объяснял. Никто с ней вообще не разговаривал, совершенно, казалось, не интересуясь ее персоной И постепенно Алине даже стала безразлична причина похищения. Она просто лежала на топчане, глядя в бетонный растрескавшийся потолок своей темницы и стараясь ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать.

Так было легче.

Ведь воспоминания тут же отсылали ее к дому, к родителям, к Александру, и тогда сердце сжималось в ледяной комок, скованный тоской и болью.

* * *

Алина проснулась от того, что кто-то грубо и бесцеремонно тряс ее за плечо.

Первым делом девушка взглянула на часы – было три часа ночи. Над ней, что-то приговаривая на своем языке, склонился ее охранник. Подвал снова, как и в первый день похищения, был заполнен людьми. По их оживленному разговору Алина поняла, что что-то за эти дни все же произошло.

– Она проснулась, – доложил по-арабски Хабиб, обернувшись к Хайллабу.

– Хорошо. Исфахалла, объясни ей что к чему.

Только покороче.

– Слушаюсь, господин... Женщина, мы тебя украдали, – начал он, переходя на русский язык, коверкая и до неузнаваемости изменяя некоторые слова, – чтобы твой отец согласился скоро-скоро с нашим предложением. Он пока еще думает, но нам быть в Москве стало опасно. Мы едем в другое место. В машине тебя тоже будет охранять Хабиб, – он кивнул на ее огромного охранника, – поэтому веди себя хорошо. Он убьет тебя, если ему что-то не понравится... Ох, твой глупый старый отец совсем не хочет любить свою единственную дочку!

– Не правда, мой отец не глупый, – зачем-то горячо запротестовала Алина. – Он очень талантливый человек и крупный ученый!

– Ученый он действительно неплохой, и именно поэтому он нам нужен. Но он глупый, потому что поменял много-много денег и приглашение самого господина Амроллахи на мучения собственной дочери.

– Наверное, иначе было нельзя, – Алина категорически не хотела соглашаться с такой постановкой вопроса, но араб, казалось, совсем не намерен был спорить. Он просто констатировал факты, интерпретируя их на свой лад, и совершенно не слушал ее возражений.

– Можно. Думать людям можно всегда. А теперь мы едем. Чтобы ты случайно не убежала, мы вынуждены на всякий случай перестраховаться. Заведи руки за спину, – он жестом показал, чего хочет от девушки, и Алина послушно позволила надеть на себя наручники.

– Вот так... И еще, – с этими словами араб извлек из кармана несколько маленьких железных цилиндриков с закрепленными на них кольцами, и Алина поняла, что это гранаты. – Ты – наша заложница и наше прикрытие. Поэтому тебе придется носить эти штучки с собой.

Исфахалла засунул ей по гранате в оба кармана джинсов, а одну положил в нагрудный карман рубашки девушки, и Алина, почувствовав прямо у груди тяжесть смертоносного металла, невольно вздрогнула всем телом, не на шутку перепугавшись.

– Зачем вы это делаете?

– Если на нас нападут, ты погибнешь первой.

– Господи, кто на вас нападет?

– Твой отец сообщил про похищение в Федеральную службу безопасности. Только что, ночью, пропал наш человек, который относил письмо для твоего отца. Значит, кто-то уже начал охоту за нами. Значит, твой отец совершил слишком большую ошибку. Просто непоправимую.

– Что теперь будет?

– Мы уезжаем. Твой отец нас больше не интересует.

– А я?

– Ты едешь с нами.

– Зачем?! Отпустите меня, пожалуйста! Ведь у вас сорвались все планы, а я вам теперь просто не нужна...

– Э-э, я же тебе говорил, ты – наше прикрытие.

Ты должна нам помочь выбраться из этой страны.

– А потом?

– Потом – посмотрим... Продадим тебя, ха-ха, в какой-нибудь бордель. Пусть с тобой старые турки поразвлекаются, – зловеще рассмеялся Исфахалла. – Но не расстраивайся раньше времени. Будешь себя хорошо вести – отпустим. Нам главное – выбраться отсюда. Ты поняла?

– Да, конечно, – согласно закивала девушка, чувствуя, что ужас и страх снова сковывают ее сердце.

– Эй, вы долго там еще болтать будете? Некогда нам. Пошли! – поторопил Исфахалла Хайллабу, и Хабиб, бесцеремонно схватив ее за руки, потащил к выходу из подвала...

* * *

Алина не успела даже толком вдохнуть свежего холодного ночного воздуха, по которому так соскучилась за время заключения в сыром и затхлом подвале. Хабиб сразу же подтолкнул ее к одной из грузовых крытых машин, стоявших во дворе дома, в котором ее держали эти два дня.

Машин вообще было четыре. Три огромные фуры, которые используются для междугородных и международных перевозок, и новенький "БМВ", только что, казалось, выкатившийся из заводских ворот.

Алину подвели к одной из машин, и Хабиб с легкостью, как пушинку, приподнял ее за талию, помогая забраться в высокий крытый тентом кузов.

Фура оказалась по самую крышу забита деревянными ящиками, и Алина остановилась, недоумевая, как же они здесь поедут. Но ее сторож уверенно подтолкнул девушку к узенькому проходу, оставленному у самого борта, и, протиснувшись в этот лаз, Алина подивилась хитрости и предусмотрительности арабов: укладывая груз, они оставили посреди кузова небольшой, метра два на два, кусок свободного пространства, и в результате здесь получилась своеобразная комнатка, стены которой были выложены тяжеленными ящиками с автозапчастями. Вряд ли у тех же таможенников хватило бы терпения и желания выгружать многотонный груз, чтобы провести полный осмотр машины. А ко всему прочему, как только Хабиб с девушкой исчезли в чреве фуры, тент был тщательно опломбирован печатью московской региональной таможни...

Хабиб щелкнул зажигалкой, и мерцающее пламя выхватило из кромешной тьмы распорки, предусмотрительно поставленные для того, чтобы груз не сдвинулся с места во время движения автомобиля, и несколько охапок сена на полу – для обеспечения минимального комфорта.

В угол на сено и толкнул Хабиб пленницу, а сам устроился у выхода, привалившись спиной к ящикам и скрестив по восточному обычаю ноги.

Снаружи донеслось несколько резких команд по-арабски, и машины, дружно взревев мощными моторами, медленно потянулись со двора, отправляясь в далекий и опасный рейс.

Алина не видела, как сели в "БМВ" обеспечивавшие прикрытие каравана Хайллабу и Исфахалла.

Она не видела, в какую сторону подался их конвой.

Лишь по реву двигателей впереди и позади их фуры она смогла понять, что усадили ее в среднюю машину.

Фуру немилосердно трясло на разбитых подмосковных дорогах, и Алина в который раз прокляла все на свете, отправляясь в это вынужденное страшное путешествие...

Часть шестая

Домой!..

I

Ровно девять часов потребовалось Банде, чтобы преодолеть расстояние до Сарнов, и когда солнце только-только перевалило верхнюю точку своего дневного пути, "паджеро" вылетел на ту самую брусчатку, которая так поразила его почти год назад, когда он ехал к Вострякову в первый раз.

Он несся на предельной скорости, которую только позволяла дорога, и пустынная ночная трасса помогла ему до наступления утра проделать значительную часть пути.

Тревога ни на секунду не оставляла его.

Он пытался отвлечься от тяжелых раздумий, включая на полную мощность приемник, настроенный на волны "Радио-Роке", но музыка так и не смогла отвлечь его от мыслей об Алине.

"Где она? Что с ней? Как они с ней обращаются?

Не изменились ли их планы? Не вмешалась ли ФСБ? А может, они отпустили ее, или Владимир Александрович дал наконец согласие на сотрудничество?" – его мысли, пульсируя в голове, крутились вокруг одного и того же, и Банда твердо решил, как только доберется до Олежки, позвонить в Москву, Владимиру Александровичу, расспросить о новостях и рассказать все, что он знал сам и что собирался предпринять.

"Надо, наверное, остановить ФСБ. Ведь если они предпримут штурм, догадавшись, кто и как украл Алину, она может погибнуть. Ребята в ФСБ, конечно, умелые, но эти арабы – тоже не простаки. Они профессионалы, и с ними ухо надо держать востро.

Вряд ли есть смысл в лобовом штурме, а наши начальники, похоже, других методов вообще не знают.

Жизнь заложников – слишком малая ценность для наших органов, чтобы ради этого разрабатывались особые, хитрые планы освобождения. И Алине будет грозить смерть, если я не успею к ней первым".

Он немного успокоился лишь тогда, когда "мицубиси" влетела в Сарны, затормозив у первого, совершенно ненужного на пустынном перекрестке светофора, а затем вдали замаячила крона высоченного вяза, росшего у дома Вострякова.

* * *

– Банда! Ты! Ешь твою мать! Не могу поверить собственным глазам! Ты же обещал только в июле! – Востряков кинулся к нему с распростертыми объятиями, и радость его была неподдельной. Банда чуть не прослезился. Он вдруг как-то сразу вспомнил, что не ошибся, стремглав полетев именно сюда.

Олежка не бросит его, поможет, чем сможет. Что-то придумает, что-то посоветует.

– Олег, я по делу.

– По делу?! Что-то случилось? – вдруг сразу посерьезнел Востряков, заметив суровые морщины у бровей друга. Он видел этот ледяной блеск голубых глаз Банды раньше, в Афгане, перед боем. Лед в глазах друга всегда означал, что ситуация серьезная и тяжелая, тяжелей некуда, и сейчас это знакомое выражение не на шутку испугало Олега, в мгновение ока заставив разволноваться.

– Случилось. Олежка, украли Алину.

– Как это? – смысл сказанного не доходил до Вострякова. – Ее обокрали?

– Нет, украли ее саму. Похитили. Взяли в заложницы. Называй, как хочешь, но ясно одно – Алина в беде, и ей срочно нужна моя помощь, – нетерпеливо попытался объяснить ему все Банда.

– Подожди, ничего не понял... Ты ел сегодня?

– Что?

– Ты завтракал?

– Ай, при чем тут завтрак?! Ты понял? Алину украли!..

– Я понял. Пошли в хату, перекусим, а заодно мне все подробно расскажешь.

Олег потащил Банду за собой, увлекая его в дом и еще со двора крича:

– Мать, накрывай на стол, Банда приехал!

* * *

– Вот теперь все ясно, – Востряков сосредоточенно барабанил костяшками пальцев по столу, выслушав рассказ Банды о том, что произошло с Алиной, и задумавшись. – И что ты намерен предпринять?

– Я приехал за оружием, – Банда на секунду обернулся, убеждаясь, что мама Олега не слышит их, занятая чем-то в соседней комнате. – Потом лечу на Брест, там постараюсь их перехватить.

– Да... Ситуация, однако, – Востряков о чем-то сосредоточенно думал. – Так, говоришь, на Прагу идут?

– Если верить арабу.

– Ну, я думаю, ты из него правду вытянул. Но у меня есть кое-какие соображения, – он взглянул на Банду, и огонек азарта горел в его глазах. – Берешь меня в компаньоны?

– В смысле?

– Я поеду с тобой.

– Нет, Олег. Ты свое отвоевал. Это мое дело и моя девушка. Зачем тебе рисковать...

– А когда ты меня вытаскивал из горящего бэтээра, какого черта ты рисковал?

– Тогда было совсем другое. Это была война, а на войне бывает всякое, там люди погибают каждую минуту...

– Банда, то, что сделали эти притырки, – это тоже война. Они объявили ее нам, и теперь с нашей стороны она будет куда более честной и справедливой, чем то, что мы делали с тобой в Афгане.

– Да, но...

– И согласись, что вдвоем – уже веселее. Их все-таки восемь, а это целое отделение. Они вооружены, опасны и воевать, я думаю, научены. Разве я не прав?

– Да, но я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня...

– Банда, а если бы я к тебе приехал и рассказал такую историю о своей девушке, что бы ты сделал?

– Не знаю...

– А я знаю. Ты бы сорвался с места, бросившись на помощь мне в ту же секунду. Поэтому мне тебя даже уговаривать не стоит – ты и так все понимаешь. Я еду с тобой.

– Что ж, – Банда вздохнул, взглянул в серьезные глаза Олега и положил ладонь на его руку, – я тебе одно скажу: спасибо, друг. Мне с тобой, конечно, будет легче и спокойнее.

– Вот это другой разговор... Идем в клуню, покопаемся там среди банок с колбасами...

* * *

Банда только удивлялся, с каким проворством и сообразительностью принялся Востряков за подготовку к их нелегкой миссии по освобождению Алины.

Сначала он повел Банду в сарай, где из всего выкопанного оружия они тщательно отобрали лишь самый необходимый минимум. Банда на правах хозяина оружия к своему "вальтеру" добавил "узи", а Олег вооружился "береттой" и "Смит – Вессоном" с лазерным прицелом. Рассовав по карманам по четыре гранаты на каждого, они долго спорили, стоит ли брать с собой автоматы Калашникова, и Вострякову с трудом удалось уговорить Банду ограничиться только одним АКСУ, чтобы не превращать их машину в передвижной арсенал.

Старательно закопав оставшееся оружие и боеприпасы и спрятав выбранное ими вооружение под заднее сиденье "мицубиси-паджеро", ребята наконец выгнали машину из сарая, и Олег спросил:

– Поедем на твоей?

– Я думаю, да.

– А может, мой "опель" возьмем? Черт его знает, в каких переделках окажемся. Тебе своей ласточки не жалко будет?

– А черт с ней! Как досталась, так и уйдет. Но моя все же помощнее будет.

– Тогда нам надо на ней кое-куда подскочить.

– Куда?

– Садись в машину, я поведу. Увидишь.

Востряков пригнал "мицубиси" в маленький авторемонтный кооператив, где шесть человек в двух сараях, оборудованных всем необходимым, колдовали над разбитыми автомобилями. Он отвел в сторонку председателя кооператива, высокого лысоватого человека с серьезными и внимательными глазами, и о чем-то переговорил с ним, периодически кивая на джип Банды и показывая что-то на пальцах.

Наконец ремонтник вроде бы понял, что от него хотят, и, выгнав из сарая одну из бывших в ремонте машин, загнал на ее место "мицубиси". Он вывесил джип на подъемнике, снял колеса и подтащил поближе сварочный аппарат.

– Эй, Олег, чего вы собрались делать с моей тачкой? – забеспокоился Банда, но Олег лишь улыбнулся загадочно, переодеваясь в комбинезон автомеханика:

– Сейчас увидишь. Все будет тип-топ.

Вместе с председателем они долго подбирали и вырезали из куска нержавеющей жести две широкие пластины, а затем, забравшись под машину, старательно приварили эти пластины к внутренним поверхностям передних крыльев.

Потом председатель вынес из своего "офиса" еще две алюминиевые полосы, и Банда наконец-то понял, что это такое. Он видел такие штуки раньше, они назывались "защита передних крыльев". Он когда-то хотел поставить ее на джип, но знающие люди в Москве отговорили: мол, фирменная обработка крыльев на заводе обеспечивает сохранность кузова "паджеро" лет на десять минимум, и защищаться в этой ситуации – дело бесполезное и хлопотное.

– Олег, подожди, машине защита не нужна.

Здесь же анодированная сталь, она практически не ржавеет.

– Банда, при чем тут ржавчина? Иди сюда, посмотри, что у нас получается.

Сашке ничего не оставалось делать, как тоже забраться под машину и... лишь подивиться сообразительности Вострякова. Под крыльями теперь были приварены две небольшие и плоские железные коробки, которые полностью маскировались прикрепленной на четырех болтах защитой крыльев.

– Понял, зачем нам это нужно? – хитро прищурился Востряков.

– Честно говоря, я понял, что ты соорудил тайники, но только не понимаю, что нам там прятать – А если нам придется последовать за нашими друзьями в Польшу или Чехию?

– За границу?

– Именно.

– И здесь прятать наш груз? – Банда поостерегся при этом председателе произносить слово "оружие", но Востряков, видимо, полностью доверял механику.

– Да, Банда, "пушки" пригодятся нам и в Европе. Мало ли что. А таможенники с пограничниками вряд ли будут в восторге от нашего недекларированного груза.

– Да, ты, конечно, прав, но про какую Европу ты говоришь? У меня же нет загранпаспорта, кто нас выпустит?

– Ты серьезно? – у Вострякова от удивления даже вытянулось лицо, и Банда поспешил с оправданиями:

– Олег, ну когда мне было этим заниматься? Да и зачем? Я что, собирался куда-нибудь?

– Эй, Банда! Всякое ведь в жизни бывает! А вдруг бы ты в Германию решил махнуть когда-нибудь?

– Чего я там не видел?

– Э, не скажи!.. Ну ладно, давайте вешать колеса. Нам надо спешить. Надо еще кое-куда успеть.

Они привели машину в порядок, и пока Банда устраивался на пассажирском сиденье, Востряков, вынув из портмоне несколько бумажек, передал их председателю кооператива.

– Сколько я тебе должен? – Банда строго взглянул на Олега, когда тот вскочил за руль, выезжая с территории кооператива и направляясь к центру городка.

– Бутылку пива в Праге нальешь.

– Олег, я серьезно.

– А если серьезно, то помолчи. Это не только твое дело, но и мое. У тебя что, очень много денег?

– Вообще-то, не очень, но...

– Тогда позволь мне часть расходов взять на себя. Мы ведь с тобой равные компаньоны, правда? И не спорь! – категорически закончил Востряков, заметив, что Банда пытается что-то возразить.