Введение в литургическое предание православной церкви

 
      Это увещание содержит в себе несколько очень важных утверждений, которые мы привыкли слышать, но часто не заостряем на них свое внимание. Первое утверждение — о том, что «Христос невидимо стоит, принимая твою исповедь», т. е. ты исповедуешься Христу. И сказано: «И не стыдись, не бойся и ничего не скрой от меня, но не уклоняясь, скажи все, что сделал, и получишь прощение от Господа нашего Иисуса Христа. Вот и икона Его перед нами, я только свидетель», — священник говорит, — «Чтобы засвидетельствовать перед Ним все, что ты мне скажешь». Здесь утверждается, что смысл присутствия священника в том, что он свидетельствует перед Господом то, что говорит кающийся человек. Зачем нужно перед Господом свидетельствовать о том, что говорит человек? Разве Господь-сердцеведец и так не знает, что у нас на сердце?
      Но несколько странное для православного понимания утверждение здесь имеется: «Господь принимает покаяние, а я только свидетель». А, в общем-то, непонятно, для чего я свидетельствую? Может быть, тогда и не нужно священника вообще? Потом еще одно очень важное утверждение здесь содержится: «Если что скроешь от меня, сугуб грех имаши», т. е. если ты что-либо скрываешь здесь на исповеди, то будешь иметь двойной грех. «Будь внимателен, потому что ты пришел во врачебницу, чтобы неисцеленным не отойти». Для того чтобы ты получил уврачевание необходимо, чтобы твоя совесть не имела у себя никакого лукавства. Чтобы ты нисколько не сомневался в том, что тебе нужно придти с открытым сердцем. Если же ты хоть немного в этом сомневаешься, пытаешься как-нибудь слукавить, свое сердце хоть как-нибудь прикрыть, то тогда «сугубый грех будешь иметь», т. е. и прежний грех тебе не простится, и ты приобретешь еще новый грех — грех лукавства, когда ты пришел ко Христу. Исповедь твоя будет недействительной.
      Это, конечно, понятно, потому что невозможно по-настоящему исповедоваться, каяться, если ты одновременно имеешь какой-то лукавый расчет, как-то хочешь степени себя оправдать или выгородить, или ввести в заблуждение священника. Конечно, покаяние с таким расчетом, с таким лукавством несовместимо.
      И после этого по Требнику полагается то, о чем большинство из вас, наверное, ничего не знает:
 
«При всех вопрошает его о вере, глаголя: «Рцы ми, чадо: аще веруеши, яко Церковь кафолическая апостольская, на востоце насажденая и взращеная, и от востока по всей Вселенней разсеяная, и на востоце и доселе недвижимо и непременно пребывающая, предаде и научи; и аще не сумнишися в коем предании».
 
      В ответ на такой вопрос священника, кающийся должен прочитать Символ веры: «Верую во Единого Бога Отца…» Ничего подобного в современной практике мы не находим. Более того, мы уже и забыли, что какие-то сомнения, или неосведомленность в учении церковном, или какая-нибудь путаница в истинах веры является грехом. К нам приходят на исповедь люди, имеющие самое путаное представление о христианстве, и мы спешим их исповедовать, прощать и разрешать и допускаем к причастию, хотя наш Требник, который является довольно поздней книгой, еще содержит в себе довольно ясное понимание того, что прежде всего кающемуся необходима православная ясная вера и каждый кающийся должен исследовать свою веру, должен спросить себя о том, правильно ли он верит.
      Далее следуют вопросы, касающиеся разных тяжких грехов, и священник должен помочь кающемуся проверить свою совесть, чтобы не осталось у него никакого изъяна, чтобы он полностью свою совесть мог очистить, после всех вопросов и ответов кающегося Требник имеет завещание, т. е. увещание еще одно, которое вы никогда не слышите, а может быть, даже не подозреваете о нем. Это увещание звучит таким образом:
 
«От сих всех отныне должен еси блюстися, понеже вторым крещением крещаешися, по Таинству христианскому, и да положиши начало благое, помогающу тебе Богу: паче же не поглумися на тоежде обращаяся, да не твориши человеком смеха, сия бо Христианом не суть прилична: но честно, и право, и благоговейно пожити, да поможет тебе Бог своею благодатию»
И егда сия вся к нему изречеши, и опасно испытаеши, и он паки вся яже о себе без студа открыет (т. е. кающийся должен еще раз проверить свою совесть, и если все же что-то скрыл, сказать об этом), и речеши ему: «Поклонися»,
 
      и только после этого читается молитва, которой предшествует такое киноварное заглавие:
 
«Тогда приклоняет главу исповедуемый, духовный же глаголет молитву сию:
«Господи Боже спасения рабов Твоих, милостиве и щедре, и долготерпеливо, каяйся о наших злобах, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися, и живу быти ему: Сам и ныне умилостивися о рабе Твоем (имярек) и подаждь ему образ покаяния, прощение грехов и отпущение, прощая ему всякое согрешение, вольное же и невольное: примири, и соедини его Святей Твоей Церкви, о Христе Иисусе Господе нашем, с Нимже Тебе подобает держава и великолепие, ныне и присно и во веки веков».
 
      И дальше следует неожиданное отчасти добавление:
 
«Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит ти, чадо (имярек), вся согрешения твоя: и аз недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».
 
      Обычно в это время священник кладет епитрахиль на голову кающегося и «знаменует его крестообразно десницею», т. е. — изображает на главе кающегося крестное знамение.
      Второе увещание содержит очень важное утверждение, целое учение о таинстве покаяния: «От сих всех отныне должен еси блюстися, понеже вторым крещением крещаешися, по таинству христианскому». Это увещание, несомненно, носящее черты глубокой древности, призывает не глумиться над этим Таинством, над Церковью, возвращаясь на прежний свой грех, оно утверждает, что таинство покаяния есть по сути своей второе крещение, и предполагает твердое стремление к исправлению, к изменению человека. Желая исповедоваться, желая покаяться, человек должен иметь твердую решимость, во что бы то ни стало измениться и ни в коем случае не повторять своего греха.
      Что касается следующей за этим увещанием молитвы, то она по своему содержанию является молитвой окончательной, и содержит в себе прошение о том, чтобы Господь подал кающемуся образ покаяния, простил бы ему согрешения и соединил его со своей Святой Церковью. Здесь мы имеем ясное понимание того, что такое покаяние. Покаяние — это есть возвращение в Церковь. Оно необходимо для человека, который от Церкви отпал. И это таинство много раз возвращает человека в Церковь. Подобно тому, как крещение есть вхождение в Церковь, так и покаяние есть таинство возвращения в Церковь для того, кто из Церкви ушел. Это возвращение похоже на возвращение блудного сына в отчий дом.
      Довольно странным кажется все же замечание: «По молитве же разрешает иерей кающегося низу лежащего, сице глаголя: Совершение тайны святаго покаяния». Никто из вас в церкви не слышал таких слов, которые предписываются священнику произносить. Прежде, чем читать разрешительную молитву, он должен обратить ваше внимание: «Совершение тайны святого покаяния», т. е. теперь происходит совершение этого Таинства. Уже сама эта ремарка напоминает нам католическое учение о тайносовершительной формуле. Православное учение не может содержать в себе никаких таких утверждений и тайносовершительных формул, т. к. никаких формул быть не должно. Т. е. само это примечание: «Совершение тайны святого покаяния», имеет явно католическое происхождение.
      Только в этом духе можно воспринимать следующую разрешительную молитву. Напомню ее: «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия, да простит ти чадо вся согрешения твоя». До сих пор было так: «Прости, Господи». В предыдущей молитве говорится: «Господи, подаждь ему образ покаяния, соедини его со всей своей Церковью», а здесь утверждение: «Да простит». А дальше совсем странные слова: «Да простит ти чадо вся согрешения твоя, и аз недостойный иерей, властию его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь». Т. е. Ты, Господи, прости, и аз прощаю и разрешаю, и не просто так прощаю, но властью мне данной. Прежде всего, эта т. н. разрешительная молитва — даже не молитва, а есть именно некое разрешение от грехов. Оно, конечно, приходит в противоречие с тем увещанием, которое начинается словами: «Се, чадо, Христос невидимо стоит…» Там говорится о том, что «Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, аз же токмо свидетель есть». И священник присутствует перед тобой, чтобы только засвидетельствовать перед Христом то, что ты скажешь. А здесь присутствию священника придается иной смысл: «Господь да простит тебя и аз властью мне данной прощаю и разрешаю тебя». Мы явно видим здесь юридическое понимание Таинства. Об этом говорит и ремарка — «Совершение тайны покаяния», указывающая на сакраментальную формулу, и следует разрешительная формула, исполненная юридического смысла. Исследование этого чинопоследования подтверждает, что эта формула имеет явно католическое происхождение.
 
      В конце чинопоследования читаются молитвы: «Достойно есть», «Слава и ныне» и совершается отпуст. Обычно, говоря о таинстве, мы начинаем с его истории, а в конце уже проходим чин. А сейчас сначала рассмотрели чинопоследование. Почему так? Потому что чинопоследование Таинства покаяния являет нам удивительную картину. Если чинопоследование крещения носит явные следы глубокой древности, если чинопоследование брака складывается уже в 9 веке, если чинопоследование Божественной Литургии оформляется уже в VIII веке более или менее в основных своих чертах, то чинопоследование исповедания, которое мы имеем в нашем Требнике, относится примерно к XVII веку и тем самым вызывает у нас вопрос: прошло почти 20 веков христианства. Что же, первые 16 веков никто не каялся? Почему только в XVII веке мы получили чин покаяния?
      Всякое изучение, прикосновение к столь часто совершаемому чинопоследованию вызывает здоровый консерватизм и некие охранительные реакции. В этом плохого нет. И изучение нашего церковного наследия не только не помешает нам, но, напротив, сделает нас более зрячими, поможет нам понять нашу церковную жизнь в должной полноте, поможет нам и все таинства получать сознательно, благоговейно, поможет нам участвовать в них всем сердцем.
      Таинство покаяния, к сожалению, являет нам в нашей церковной жизни некую ужасную брешь. Вместе с Таинством Крещения оно подверглось наибольшей профанации в нашей исторической жизни и особенно, может быть, в нашем веке.
      Крещение и покаяние. Покаяние, которое является вторым крещением. Настолько сильно искажены эти чинопоследования, настолько сильно отличается сегодняшнее понимание этих Таинств от древнего церковного понимания, что встает очень страшный вопрос: может ли так продолжаться и не наносит ли это искажение страшного, может быть, непоправимого вреда Церкви и церковной жизни?
      В церковной практике мы видим большие крайности и в совершении таинства покаяния. Мы знаем монастыри, где трудолюбивые самоотверженные монахи, особенно молодые монахи, жизнь свою полагают на исповеди. Они исповедуют целыми ночами напролет, к ним стоит длинная очередь из паломников. Они совершают свой подвиг исповедальный с необычной ревностью. Такие батюшки есть и у нас в Москве, среди белого духовенства. Они до поздней ночи исповедуют, а наутро служить литургию. Если мы будем ходить по храмам, где в праздник собирается много народу, то картина везде будет одна и та же. Выходит священник во время литургии, обычно в самом начале. Здесь стоит человек сто, желающих покаяться, поисповедоваться и причаститься, может быть даже двести, а в нашем храме бывает и 300, и 400, и 500. Нужно их всех исповедовать, а литургия уже началась. В распоряжении священника остается обычно 1 час времени, до того как вынесут Чашу. Как показывает практика, исповедники все время подходят и подходят до самого конца службы. Заставить людей приходить раньше не удается, они как-то не чувствуют в этом большого смысла. Молитва, которая читается перед исповедью, им не кажется очень обязательной. Священник начинает исповедь. Как бы он мог исповедовать эти сто человек? Если на каждого человека уделить по 1 минуте, то будет 100 минут, т. е. 1 час 40 мин. Не успеешь. Но если и по одной минуте, — что же это за исповедь, что это за Таинство Покаяния? На часах начинать исповедь нет смысла, потому что большинство людей опаздывают на часы, приходят даже и не к началу Литургии. Обычно начинается исповедь, и еще долго люди подходят, в течение всей службы, так что исповедь никак нельзя закончить. Значит, времени нет, есть причина спешить, и священник спешит: он сокращает этот чин, тем более что большинство кающихся не очень-то его слушает. Что же делать священнику? Сейчас почти везде священники начинают читать: «…согрешили отступлением от веры, убийством, блудом, аборты делали, воровали, дрались» – все-все грехи самые частые. Затем перечисляются грехи, которые являются просто действием разных страстей, скажем: «…согрешили гордостью, гневом, любостяжанием и т. д.» Обычно это бывает более или менее полный список всех обычных грехов, иногда такой полный, что даже страшно делается. А стоящие здесь кающиеся время от времени расслабленными голосами выкрикивают: «Грешны, батюшка… грешны… грешны»
      И вот, батюшка прочитал все грехи, кающиеся сказали, что они грешны — неизвестно в чем (что все они убийцы, все они воры что ли?). Затем читается разрешительная молитва и следующая за ней, краткая. Все подходят к священнику, он накладывает епитрахиль, и всех благословляет… без единого слова. Если кто-то попытается что-то сказать, священнику приходится возражать: «Нет, нет, не задерживай меня, не задерживай. Нам некогда сейчас разговаривать. Проходи, целуй крест, Евангелие и иди причащайся».
      Все это называется теперь общей исповедью. Общей потому, что вроде бы все вместе исповедовались (когда священник читал грехи). Так можно поисповедовать, конечно, много народа и очень быстро. И священнику легко, и народу тоже легко: исповедоваться — за пять минут. Подобная «общая исповедь» внушала уже давно большие сомнения не только более ревностным священникам, но и церковному священноначалию, архиереям. Авторитетные иерархи высказывали даже сомнение, что в такой «исповеди» совершается Таинство. Такого рода общую исповедь осуждал и запрещал Патриарх Алексий I в одной из статей, напечатанной в «Журнале Московской Патриархии». Против такой исповеди высказывались и Патриарх Тихон, и очень многие духовные лица. Против нее, конечно, всегда выступали все настоящие духовники.
      Тем не менее, этот способ исповеди неуклонно распространяется, и уже сейчас стал, можно сказать, повсеместной нормой. Храмы, где совершается исповедь более усердно, более серьезно, сейчас, может быть, только составляют исключение. Это трагедия, трагедия нашей церковной жизни. И действительно, в этом узком месте нам грозит страшная беда. Можем только сказать, что не только Русской Церкви. Эта беда грозит сейчас христианам всего мира, не только православным, но и католикам. Таинство покаяния для современных христиан стало камнем преткновения. Как его совершать, стало непонятным. Вероятно, это связано с тем, что мир уже очень сильно погряз в грехах и разучился каяться, даже христианский мир. Почему же мы с вами сомневаемся в том, совершается ли таинство покаяния? Конечно, потому, что мы чувствуем, что таинство покаяния должно быть покаянием, прежде всего. А этого покаяния мы не видим. Когда стоит толпа кающихся людей, мы ни в ком не видим покаяния. Когда проходят люди мимо креста. Евангелия с привычными вздохами, с сокрушеньями «грешен, батюшка, грешен во всем» — хочется сразу спросить: «А коней крала, дома поджигала или, может быть, на большой дороге с ножом ходила?» Почему «во всем грешен»? Но если задать такой вопрос, то поставишь в тупик бабушку: «Ну, скажи, в чем ты грешна?» А она: «Ни в чем, батюшка, не грешна». Или только во всем, или ни в чем. Т. е. даже пожилые, старые люди совершенно не понимают, что от них требуется. Они не умеют каяться, они даже не сознают своей греховности и не знают, что такое грех. И сколько бы им ни вычитывать список всех грехов, это ничего им не прибавит. Это не помогает им покаяться. В таких условиях они не могут осознать свой личный грех.
      Вполне естественно поэтому, что необходимо совершенно иное отношение к таинству покаяния. Требуется совершенно иной подход.
      То, что я описал сейчас, называется у нас общей исповедью. Считается, что все тут сообща поисповедовались.
      Когда это возникло? Откуда это взялось?
      Эта практика возникла в советское время. Очень часто в защиту этой пагубной практики ссылаются на пример отца Иоанна Кронштадского, который будто бы ввел общую исповедь. И действительно, он ввел общую исповедь с благословения Святейшего Синода. К нему приезжали тысячи людей, и он Великим Постом оставался после всенощной в храме и исповедовал там всю ночь до самой Литургии. Но поисповедовать всех не успевал. И вот, по прошествии многих-многих лет служения, нескольких десятков лет, он, наконец, обратился в Святейший Синод с просьбой разрешить ему общую исповедь. Ему она была разрешена. Но та общая исповедь не имела ничего общего с теперешней, она была совершенно иной. Она проводилась таким образом. Отец Иоанн читал молитвы, а потом, вовсе не зачитывая перечень грехов, обращался к народу, наполнившему храм, и говорил: «Кайтесь теперь» И все люди начинали сами громко выкрикивать свои грехи: «Я убил!.. Я украл!.. Я сделал какое-то еще зло… Я грабил людей на большой дороге», — не боясь всех остальных людей, не боясь, что кто-то услышит и узнает их грех. И отец Иоанн все это слушал, внимательно смотрел на эту массу людей и время от времени поворачивался в какой-нибудь угол и говорил: «Вы тоже кайтесь» — и оттуда тоже начинали нестись вопли покаяния. Отец Иоанн имел дар удивительной прозорливости. Он, имея такое особенное, исключительное духовное дарование, знал, кто кается, а кто нет, и слышал это покаяние. Он слышал покаяние, которое шло от сердца кающегося человека, то есть, здесь действительно было покаяние, действительно была исповедь: кающийся свой грех называл сам, говорил, в чем он грешен и просил прощения.
      Можно сказать, что сегодняшний порядок является профанацией той исповеди, которую проводил отец Иоанн Кронштадтский, как бы некой насмешкой, некой карикатурой. И нет права у современного священника так исповедовать. Об этом знают и говорят все ревностные духовники. Об этом говорят все серьезные богословы, об этом говорят епископы, об этом писал патриарх Алексий I. Существует его статья в «Журнале Московской Патриархии», где он прямо запрещает общую исповедь, которая практикуется теперь. Просто запрещает, патриарх запрещает так исповедовать, запрещают многие старцы. Настоящее церковное сознание не приемлет эту исповедь. Но, тем не менее, мы видим, никакие прещения, никакие увещания, объяснения, запреты не действуют. Эта исповедь остается ускоренной. И все больше распространяется. Она воспринимается уже как норма. И исповедь настоящая все больше и больше становится исключением из правила. Почему же это так? Только ли потому, что условия жизни церковной не позволяют теперь исповедовать, как полагается, долго и подробно? Только ли потому, что люди не знают, что это грех, что нельзя здесь профанировать великое Таинство?
      Очевидно, что не существует простого ответа на эти вопросы. За этой проблемой стоит что-то очень серьезное, кроется какая-то история. Безусловно, нужно понять, что же это такое — Таинство покаяния, какова его история, как оно в Церкви получено от Господа, какую цель оно имеет, и тогда только, может быть, мы приблизимся к пониманию того, где искать решение, как можно попытаться нормализовать нашу жизнь. Ввиду того, что Таинство покаяния является одним из самых необходимых для современного грешного церковного народа, оно так более всего скомпрометировано и искажено.
      В наше время, когда большое количество людей хочет обратиться к вере, ищет истины в православной вере, приходя в церковь, они не находят возможности покаяться по-настоящему, не находят настоящей исповеди. И Таинство покаяния, которое обязательно должно быть употреблено Церковью для уврачевания этих людей, крещенных в младенчестве, но воспитанных вне Церкви, это Таинство остается для них недоступным. И, конечно, говоря по совести, мы должны сказать, что это не только леность, нерадение, «халтура» священников.
      Хотя, конечно, у нас сейчас слабое духовенство, в массе своей оно поражает своим низким уровнем. Это естественно, потому что уровень духовенства создается постепенно. В XX веке все настоящее, подлинное, светлое, ученое духовенство, духовенство традиционное — было уничтожено. И напротив, под прямым давлением власти, кадры нашего духовенства подбирались из людей ограниченных, невежественных, иногда порочных. Получалось так, что порочные священники или даже епископы имели легкую возможность для совершения карьеры; именно людей, обладающих тяжелыми недостатками, пороками, часто несовместимыми со священническим служением, делали под давлением власти настоятелями, часто их делали епископами, а тех, кто старался ревностно служить Церкви, не допускали к пастве, не давали им кафедры, не давали возможности влиять на воспитание молодежи, старались загнать в какие-то медвежьи углы. Таким образом, наш клир формировался искусственно, именно в таком направлении, тяжелом, плохом. Поэтому нельзя обвинять только Церковь, что у Нее такое духовенство плохое. Духовенство у нас немощное. Но если мы будем думать, что только в этом причина утверждения общей исповеди, то мы совершим ошибку.
      Обратимся к истории совершения Таинства покаяния.
      Мы знаем, что в древности покаяние совершалось очень редко, именно как второе крещение, врачевство для тех, кто отпал от Церкви в совершении какого-то тяжкого греха, например, отрекся от веры во время гонения, или впал в грех прелюбодеяния, убийства, воровства, идолопоклонства. Такие люди считались совершившими смертный грех, отпавшими от Церкви, это было очевидно для всех, что благодать Божия отошла от них. Не формальный признак был здесь на первом месте, но было видно всем, что благодать Св. Духа не присутствует в сердце этого человека. И сам согрешивший видел и чувствовал это, чувствовали это и все члены общины. В качестве примера я приведу вам эпизод, который мне довелось как-то прочитать. Старец, который был известен благодатной своей жизнью и благодатными дарами своими, однажды пришел совершать Божественную литургию, и, как полагается перед литургией, стал читать молитву «Царю небесный» в алтаре, перед престолом, воздев руки к небу. Но когда он прочитал эту молитву, вместо того, чтобы читать дальше «Слава в вышних Богу», как полагается, он опустил руки, повернулся к присутствующим в алтаре — тут были священники, диаконы, алтарники, — и сказал: «Братия, кто из вас немирен?» Они очень удивились, стали исследовать свою совесть, и вот юноша-алтарник, который помогал этому старцу, подошел и сказал: «Я, батюшка, поссорился сегодня со своей матерью». И на это старец ему сказал: «А она здесь, в храме?» — «Да, в храме» «Тогда иди, помирись с ней, потому что Дух Святой не идет к нам».
      Вот это как раз то свидетельство о христианской жизни, которое мы с вами, к сожалению, не знаем. Вот это и есть как раз та жизнь, которая и должна быть в Церкви, харизматическая жизнь в Духе Святом. Для этого старца было очевидным, когда он читал молитву «Царю небесный, прииди и вселися в ны», что Дух Святый приходит, и он может начать литургию с Духом Святым. А в этот раз он почувствовал, что Дух Святый не идет почему-то. И ему было уже известно, что кто-то здесь не мирен. Подобно этому, древние христиане, будучи людьми благодатными, будучи носителями Святого Духа, знали, когда кто-то из них был «немирен», тем более, когда кто-то совершил тяжкий грех. И тогда вся их жизнь приостанавливалась. Такой человек должен был уйти из общины, он не мог присутствовать при совершении Божественной литургии, иначе говоря, он не мог уже быть в собрании верных. Это не было формальностью, исполнением каких-то правил или законов, это было все реально ощутимо, это была настоящая духовная жизнь.
      Те грехи, которые являлись смертными, приводили к потере Духа, т. е. к отпадению от евхаристического собрания, от Церкви — это было очевидной для всех потерей жизни с Богом. И такие грехи могли быть уврачеваны только Таинством покаяния. Таинством, в котором совершится примирение с Богом, с Церковью, и снова будут даны дары Св. Духа человеку, так что он будет принят в общение церковное и станет носителем благодати Св. Духа, которую он получил при крещении, в Таинстве миропомазания.
      Но не все грехи таковы.

«Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь… Есть грех к смерти: не о том говорю, чтобы он молился»

(I Ин. 5, 16). Так пишет Апостол Иоанн Богослов. Так вот, грехи не к смерти — это множество наших проступков, которые не хороши, конечно, и должны быть изжиты, с ними нужно бороться, но они не всегда нас уводят за ограду церковную, и мы это чувствуем — что, да, я плохо сказал, сделал не то, но я не чувствую, что что-то оборвалось у меня в душе и я уже больше не могу перешагнуть порог храма, не чувствую, что Господь меня оставил. Такие грехи не к смерти не требовали, по сознанию первых христиан, Таинства покаяния. Они омываются в причащении Святых Христовых Тайн, когда человек причащается во оставление грехов и в жизнь вечную. Поэтому первые христиане старались жить благочестиво и духовно, они не совершали Таинство покаяния каждый раз, когда причащались. Но древние чины литургии, например, чин литургии ап. Иакова, содержит уже покаянную молитву, которая читалась епископом во время самой литургии для желающих причаститься Святых Христовых Тайн. Эта молитва, которая как бы разрешала приступить и причаститься, и сейчас находится в нашем Требнике в чине покаяния.
      Таким образом, уже с древности Церковь знала, что существует разница между совершением Таинства покаяния и покаянием обычным, ежедневным, постоянным, которое должно быть в душе человека. И такое покаяние должно быть обязательно и в литургии, и в наших утренних и вечерних молитвах. Мы должны всегда каяться за каждый свой грех, за большой и за маленький, должны трудиться над собой. Но это еще не значит, что должно совершаться специальное Таинство покаяния. Со временем теряется харизматический способ жизни, который был свойственен первым христианам, христианами делаются более по названию, по имени, чем по жизни своей, они уже не знают, как следует, что такое духовная жизнь, т. к. теряют это живое ощущение присутствия Духа Божия в своем сердце, и тогда они теряют критерий — когда нужно каяться, когда не нужно, когда я в Церкви, когда не в Церкви. Мы с вами как раз такие христиане. Мы не знаем, в церкви мы или нет по духу. Мы можем судить по каким-то внешним признакам, по закону: если нам скажут, что если ты убьешь, то ты вне Церкви, если еще не убил, то в Церкви. Мы так можем судить, потому что у нас нет живого ощущения благодати Божией. Мы не знаем, принимает нас Господь или нет с сегодняшними нашими пороками и недостатками. Когда такое плачевное состояние души стало как бы обычным, стало нормой для христиан, то тогда стало меняться также и отношение к Таинству покаяния. Такие изменения связаны были с концом эпохи гонений, и приходом в церковь огромных масс вчерашних язычников, когда христианство стало государственной религией при Константине Великом и в последующие века. И приходится разрабатывать закон. Как вы знаете, там, где люди совершенны, святы, там закон не требуется, «на таковых нет закона» (Гал.5, 23), говорит Ап. Павел. Когда же люди делаются немощными в вере, когда они не имеют в себе Св. Духа, когда они становятся неспособными ощущать истину, присутствие Божие, тогда им приходится помогать с помощью закона. Зрячему человеку не нужна палка, а слепому она необходима.
      И мы видим, что Таинство покаяния начинает совершаться с исключительным вниманием и серьезностью. У нас есть свидетельства о спорных вопросах, обсуждавшихся Карфагенским Собором в третьем веке, например, о том, можно ли принимать в Церковь отпадших во время гонений, то есть тех, кто, боясь смерти и пыток от гонителей, отреклись от Христа, а потом пришли с покаянием и просили принять их вновь в Церковь. И были такие ревнители православия, которые говорили, что отпадших принимать в Церковь больше нельзя. Создается строгая покаянная дисциплина, о которой мы говорили выше. Кающиеся делятся на несколько разрядов, и разрабатывается система епитимий, т. е. каждый грех влечет за собой определенное вразумляющее наказание, которое называется епитимией. Кающиеся подразделяются на четыре категории: это припадающие, плачущие, слушающие и купностоящие. Припадающие — это те, кто должны были стоять на коленях, а плачущие должны были плача стоять на коленях. Слушающие могли стоять в храме во время Литургии оглашенных вместе с оглашенными и слушать Слово Божие, а потом, когда возглашалось «Оглашенные, изыдите» — слушающие должны были тоже выйти в притвор, они не допускались к Литургии верных. Купностоящие могли присутствовать на Литургии, но не имели права причащаться. Эти четыре категории кающихся появились тогда, когда Церковь все-таки смягчила свою строгость и постепенно, путем соборных обсуждений, пришла к решению допускать к покаянию даже тех, кто совершил грехи к смерти. Епитимьи, которые и сейчас сохранились в нашем Требнике, бывают разные. По большей части они сводятся к отлучению от причастия согрешившего на какое-то время. За убийство — на 15 или на 20 лет, за прелюбодеяние — на 15 лет, за блуд — на 7 лет, за то, что мы теперь называем абортом, — за убийство младенца во чреве, — на 10 лет, за гадание — на 5 лет или на 3 года, и т. д. Есть еще одно правило, которое нам не совсем, может быть, понятно. У Василия Великого есть правило, что человек, который носит на груди иконку какую-нибудь, отлучается от причастия. Действительно, мы, таким образом, иконе этой приписываем способность нас охранять от чего-то. Такое чисто языческое отношение к иконе, совершенно не православное, является ересью.
      Последний пример показывает, насколько строгими были древние христиане, как они бдительно следили за тем, чтобы православный дух был чист, они не соглашались ни на какие компромиссы. Для них чистота исповедания веры, чистота православного понимания веры были на первом месте. Все это в течение нескольких веков делается нормой жизни, и мы имеем об этом ясные свидетельства.