Книга 2

***

 
Будь ты проклят, день вчерашний —
25 июля!
Может это все неправда,
Может, просто обманули?
У таланта век недолог,
А у гения — подавно.
Он ведь жил совсем недавно,
А теперь висит некролог.
Добрый бог, обманут только
Иль тебя уговорили?
Он обязан жить был долго.
Что ж вы, черти натворили?!
 

Л. С. Б

 
Нет, Володя, не верю, ты не мог умереть!
Это бред! Это ложь! Это зла круговерть!
Под огнем, над обрывом ты боролся за нас.
— Где вы, волки? — кричал, мы твердили, — сейчас…
Нам потери знакомы: Пушкин, Хармс, Гумилев,
Пастернак и Платонов, Мандельштам и Рубцов,
Маяковский, Есенин, друг твой — Вася Шукшин.
Был Михоэллс расстрелян. Список незавершим.
Из столетья в столетье вас хоронят тайком,
Высылают, поносят, песню бьют каблуком.
Список тянется дальше, и спасти не смогли.
Виктор Хара и Галич — вот предтечи твои.
Евтушенко не влезет на трон твой пустой.
Он пытался уже… Правда трон был другой.
Весь иззябший, простывший и в ненастье ты пел,
Постоять на краю — нас прости — не успел…
Если сердце большое, — боль свирепствует в нем,
Значит, боремся, бьемся, значит, любим, живем!
Мы клянемся: продолжим все отрезки пути,
Кто-то все-таки должен через пули пройти.
 

***

 
Как мало постоял он «на краю»,
Как зыбко в этом тексте слово «мало».
Ему бы петь, хрипеть бы песнь свою
О том, что всем нам и ему мешало.
Как сжат, как горек, страшен некролог,
Как тесно в нем земле, Боям, Шекспиру,
Бессмысленным словам: о, как я мог
Вонзить в наш быт разящую рапиру?
Куда ж, куда ж вы, кони, занесли?
Ведь только в песне вас кнутом стегали,
А вы по краешку по самому земли
Рванули и его не удержали!
На струнах замерли бессмертные стихи,
Оделись в траур все деревья леса.
Он спит! И сны его легки,
Его баюкают Москва, Париж, Одесса.
 
С. Романьков

***

 
Прошло каких-то сорок лет
И два младенческих довеска…
Он был и вот его уж нет,
Как будто выключили свет
И темнота спустилась резко.
И погрузился мир во тьму,
Где обитают полутени,
Где хаос вяжет кутерьму,
Нанизывая на кайму
Нечистоплотности стремлений.
Но продолжаются века
И продолжаться будут вечно
Пока забвенная река
Стремит свой бег издалека
В водоворотах бесконечных.
Пока вдруг поперек пути
С небес упавший волнорезом
Вонзится ангел во плоти
Не поднырнуть, не обойти
И судьбы вскроются надрезом.
Взгляд обретя зрачками внутрь,
Где все черно от унижений,
Где плесенью покрылась суть
И прессом осадилась муть
Отфильтровавшихся суждений.
Разрезом кесаревым стон
Наружу вырвется из чрева.
И совесть — вечный эшелон
Цивилизованных племен
Созреет отголоском гнева.
Всем, кто отмечен властью слов
И равнодушием зловещим
Им было тысячи Голгоф,
Невинно сложенных голов
Свой счет предъявит человечность.
Объединится стук сердец
Проникновенностью могилы,
Привычною для наших мест
И возродится павший крест
Величием духовной силы.
И утвердится в мире стыд
За немоту и ущемленность,
Что светоч наш умолк и спит,
И на земле, где он зарыт,
Справляет тризну приземленность.
Пусть сорок дней — не сорок лет,
Нам память сохранит пришельца,
И не исчезнет в душах след
Целителя невзгод и бед
И слова русского умельца.
 

***

 
Она пришла и встала у березы,
Склонила голову на грудь,
В ее руках одна лишь роза,
И белая притом — не позабудь!
Прошла походкой тонкой, нежной,
Под взглядами толпы людской,
Со вздохом скорби неизбежной
Со взглядом, скованным тоской.
Народ пред нею расступился,
И замер весь поток живой.
И та далекая, чужая
Вдруг стала близкой и родной.
Ее печаль и наше горе
Хотелось вместе разделить.
(Хоть кто-нибудь бы догадался
Зонт от дождя над ней раскрыть).
Под проливным дождем стояла,
В глазах и слезы, и печаль,
В немой тоске не замечала,
Как мокла траурная шаль.
Умчалось время золотое
В беде и в радости вдвоем
Была и другом и женою
И музой доброю при нем.
Все в прошлом, как беда случилась?
Себе простить ты не смогла,
Как что-то в жизни упустила
И как его не сберегла.
Теперь ничто уж не исправишь,
Тех дней счастливых не вернуть,
Последний поцелуй, последний взгляд оставить,
Прощай, мой друг, не позабудь!
 
Марина Зис
   2.09.80 40 Дней.

* * *

 
А как тут жизнь в вине не утопить
Коль мир такой порочный и бездушный?
Гитара в розах, ты сгорел «в огне»,
Что будет с нами, стадом равнодушных?
Не уходи! Не покидай мой город!
Он без тебя тобой не будет полон
Без струн твоей гитары и без песен
Он будет неудобен, будет пресен.
И страшно мне в театр войти,
На полутемной сцене
Мне больше не найти тебя и твоей тени.
Не слышать голос твой, надорванный страданьем
И той, что рядом нет, и долог путь к свиданью.
Ума не приложу, как свыкнусь с этой мыслью
Незаменимы все, кто дорог нам и близок.
 
М. Влади

***

 
Спасибо, друг, что посетил
Последний мой приют.
Постой один среди могил,
Почувствуй бег минут.
Ты помнишь, как я петь любил,
Как распирало грудь.
Теперь ни голоса ни сил,
Чтоб губы разомкнуть.
И воскресают словно сон
Былые времена
И в хриплый мой магнитофон
Влюбляется струна.
Я пел и грезил, и творил,
Я многое сумел.
Какую женщину любил!
Каких друзей имел!
Прощай Таганка и кино,
Прощай зеленый мир.
В могиле страшно и темно,
Вода течет из дыр.
Спасибо, друг, что посетил
Приют последний мой,
Мы все здесь узники могил
А ты один живой.
 

На 9-й день после похорон

 
В друзьях богат он был, на всех хватало
Его надежной дружеской руки,
Вот о врагах он думал слишком мало.
Охота кончена. Он вышел на флажки.
Таганка в трауре, открыли доступ к телу.
К его душе всегда он был открыт.
С ним можно было просто, прямо к делу.
И вот таким не будет он забыт.
Шли, опершись на костыли и клюшки,
С женой, с детьми, не смея зарыдать.
И кто-то выговорил все же: «Умер Пушкин»
Ведь не хватало смерти, чтоб сказать!
Мы, взявшись за руки, стоим перед обрывом,
Земля гудит от топота копыт,
А он в пути смертельном и счастливом.
И вот таким не будет он забыт.
Мы постояли по-над пропастью, над краем,
Где рвется нить, едва ее задеть.
И этот день — днем памяти считаем,
А также каждый следующий день.
 
Абдулов

Владимир Высоцкий

 
Как плод граната зреет мерзость
Под красной меткой на груди.
Моя оскаленная трезвость
Маячит зверем впереди.
Я ногу выдерну из стремени,
Чтобы умчался конь в поля,
Я мягко выпаду из времени
И прикоснусь к тебе, земля.
Зеленый дым вольется в очи,
Перевернется небосклон,
И, улыбнувшись между прочим,
Я прикоснусь к тебе, огонь.
Мой разум — нищая одежда
Сгорит мгновенно, и тогда
Тебя отрину я, надежда,
И прикоснусь к тебе, вода.
В стеклянной призрачной купели,
Незримой волей окруженный,
В первоначальной колыбели
Дремать я буду, не рожденный.
 
Лебедев

Ответ на стихотворение Е.Евтушенко «Киоск звукозаписи»

      (Неполный текст в журнале «Юность» N 8, 1981 г.)

 
Напрасно, вы, Женя, ведь вас не просили,
Оставьте беззубую вашу крамолу
Владимир Высоцкий — никем не был «полу-»,
Ни в чем не был «полу» — за то и любили.
И что за идея? В пылу «благородном»
Кого защищать Вы собрались от скверны?
Володя?? — Навечно он в сердце народном!
И крепости нет столь надежной и верной!
Он недосягаем, как боги Эллады,
Ему ни к чему Ваш фальшивый экстаз.
А все ваши шлюхи, шашлычные, «лады»,
Уж вы извините, но это для вас!
И надо же было такому случиться:
Слагая словесное ваше рагу,
Бесстыдно, на этой же самой странице
Вы рифму украли — «табу» и «губу».
Слова хороши в переполненном зале,
А вы их — в младенческую тишину!
Вы что, позабыли, а, может, не знали
Тех слов, что Володя напел Шукшину?
Конечно, бывают и худшие кражи…
Поставьте редактору свечку, Евгений,
Он вас уберег. Только время покажет,
Кто «гений эпохи», кто «гений мгновений».
Понять вас нетрудно. Тут нету открытий.
Ваш метод печально известен везде
Не делайте, Женя, себе паблисити
На смерти Володи, на нашей беде.
Подумайте лучше, коль Вы не устали,
О том, кем Вы были и кем Вы стали?!
Хоть тысячу раз Вы скажите: «я — Ваш»!
Вы полу-поэт и полу-торгаш!!!
 
Л.М. Мушина