Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Книга 2

ModernLib.Net / Отечественная проза / Высоцкий Владимир Семенович / Книга 2 - Чтение (стр. 7)
Автор: Высоцкий Владимир Семенович
Жанр: Отечественная проза

 

 


 
Как ныне сбирается Вещий Олег
Щиты прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек
И ну, шепелявить чего-то.
— Эх, князь, — говорит ни с того, ни с сего,
А примешь ты смерть от коня своего!
Вот только собрался идти он на вы,
Отмщать неразумным хозарам,
Как вдруг набежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром.
И говорят ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
Да кто вы такие, откуда взялись?
Дружина взялась за нагайки.
Напился, старик, так поди, похмелись,
И неча рассказывать байки.
И говорить ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
Ну в общем они не сносили голов:
Шутить не могите с князьями!
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями.
Ишь, говорят ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
А Вещий Олег свою линию гнул,
Да так, чтоб никто и не пикнул.
Он только однажды волхвов помянул
И то саркастически хмыкнул:
Ведь надо ж болтать ни с того, ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
А вот он, мой конь, на века опочил,
Один только череп остался.
Олег преспокойно стопу возложил
И тут же, на месте, скончался.
Злая гадюка кусила его,
И принял он смерть от коня своего.
Каждый волхвов покарать норовит,
А нет бы прислушаться, правда!
Олег бы послушал — еще один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
 

***

 
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заколдованном, диком лесу,
Откуда уйти невозможно.
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени,
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света,
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.
Пусть на листьях не будет росы поутру
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море
В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно?
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?
Украду, если кража тебе по душе,
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!
 

Автобиография

 
Час зачатья я помню неточно,
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе,
Девять месяцев — это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам святители, что плюнули, да дунули,
Что вдруг мои родители зачать меня задумали,
В те времена укромные, теперь почти былинные,
Когда срока огромные брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,
А вот живет же братия — моя честна компания.
Ходу, думушки резвые, ходу,
Слово, строченьки, милые, слово!
Получил я впервые свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я и выжил,
Дом на Первой Мещанской в конце.
Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал, не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
Не боялась сирены соседка
И привыкла к ней мать, понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка
На воздушную эту тревогу.
Да не все то, что сверху от бога
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? — Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.
Мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал не забыт, не заброшен.
И дразнили меня недоносок,
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я,
— Пленных гонят, — чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим, да чужим.
У тети Зины кофточка с драконами, да змеями
То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия:
Пришла страна Лимония — сплошная чемодания.
Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: — зачем? — Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене-откажется
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.
Все — от нас, до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки
Не досталось им даже по пуле
В ремеслухе живи не тужи
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников сделать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные,
По рукоятки легкие трехцветные наборные,
Вели дела отменные сопливые острожники.
На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами
И вот ушли романтики из подворотен ворами.
Было время и были подвалы,
Было дело и цены снижали.
И текли, куда надо каналы
И в конце, куда надо, впадали.
Дети бывших старшин, да майоров
До бедовых широт поднялись,
Потому, что из всех коридоров
Им, казалось сподручнее вниз.
 

Канатоходец

 
Он не вышел ни званьем, ни ростом,
Ни за славу, ни за плату,
На свой необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату, натянутому, как нерв.
Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон — упадет, пропадет!!
Чуть левее наклон — все равно не спасти!!
Но должно быть ему очень нужно пройти
Четыре четверти пути!
И лучи его с шага сбивали
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась, как две.
Крики «Браво» его оглушали,
А литавры, а литавры, как обухом по голове!
Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон — упадет, пропадет!
Чуть левее наклон — все равно не спасти!
Но теперь ему меньше осталось пройти:
Всего три четверти пути!
— Ах, как жутко, как смело, как мило
Бой со смертью три минуты!
Раскрыв в ожидании рты, лилипуты, лилипуты
Казалось ему с высоты.
Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон — упадет, пропадет!
Чуть левее наклон — все равно не спасти!
Но спокойно, ему остается пройти
Всего две четверти пути!
Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым.
Такого попробуй угробь!
По проволоке над ареной
Нам по нервам, нам по нервам
Шел под барабанную дробь!
Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон — упадет, пропадет!!
Чуть левее наклон — все равно не спасти!
Но замрите: ему остается пройти
Не больше четверти пути!
Закричал дрессировщик, и звери
Клали лапы на носилки,
Но строг приговор и суров.
Был растерян он или уверен,
Но в опилки он пролил досаду и кровь!
И сегодня другой без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой — упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон — и его не спасти,
Но зачем-то ему очень нужно пройти
Четыре четверти пути!
 

***

 
Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,
Потрусили за ствол — он упал, упал,
Вот вам песня о том, кто не спел, не спел,
И что голос имел — не узнал, не узнал.
Может, были с судьбой нелады, нелады
И со случаем плохи дела, дела.
А тугая струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла.
Он начал робко с ноты «до»,
Но не допел ее, не до
Не дозвучал его аккорд,
И никого не вдохновил:
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил…
Смешно, не правда ли, смешно…
А он шутил, не дошутил,
Недораспробовал вино
И даже недопригубил.
Он пока лишь затеивал спор, спор,
И уверенно, и не спеша, не спеша,
Словно капельки пота из пор, из пор,
Из-под кожи сочилась душа, душа.
Только начал дуэль на ковре, на ковре,
Еле-еле едва приступил,
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
И судья еще счет не открыл
Он знать хотел все от и до,
Но не добрался он ни до
Ни до догадки, ни до дна, до дна,
Не докопался до глубин,
И ту, которая одна,
Не долюбил, не долюбил, не долюбил!
Не долюбил…
Смешно, не правда ли, смешно, смешно…
А он шутил, не дошутил,
Осталось недорешено,
Все то, что он не дорешил.
Ни единою буквой не лгу, не лгу,
Он был чистого слога слуга, слуга,
Он писал ей стихи на снегу, на снегу.
К сожалению, тают снега, снега.
Но тогда еще был снегопад, снегопад
И свобода писать на снегу,
И большие снежинки и град
Он губами хватал на бегу.
Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до
Не добежал, бегун, беглец, беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звездный знак его, телец,
Холодный млечный путь лакал.
Смешно, не правда ли, смешно, смешно,
Когда секунд недостает,
Недостающее звено
И недолет, и недолет, и недолет!…
Смешно, не правда ли? Ну вот,
И вам смешно, и даже мне.
Конь на скаку и птица влет
По чьей вине?
По чьей вине?
По чьей вине?
 

Горизонт

 
Чтоб не было следов, повсюду подмели,
Ругайте же меня, позорьте и терзайте!
Мой финиш — горизонт, а лента — край земли,
Я должен первым быть на горизонте.
Условия пари одобрили не все
И руки разбивали неохотно.
Условье таково, чтоб ехать по шоссе,
И только по шоссе бесповоротно.
Наматывая мили на кардан,
Я еду параллельно проводам,
Но то и дело тень перед мотором,
То черный кот, то кто-то в чем-то черном,
Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут,
Догадываюсь, в чем и как меня обманут,
Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
И где через дорогу трос натянут.
Но стрелки я топлю, на этих скоростях
Песчинка обретает силу пули
И я сжимаю руль до судорог в кистях,
Успеть, пока болты не затянули!
Наматывая мили на кардан,
Я еду в направленьи к проводам.
Завинчивают гайки! Побыстрее!
Не то поднимут трос как раз, где шея.
И плавится асфальт, протекторы кипят,
Под ложечкой сосет от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат,
Я жив, снимите черные повязки!
Кто вынудил меня на жесткое пари,
Нечистоплотный в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах!
Наматываю мили на кардан
Назло канатам, тросам, проводам.
Вы только проигравших урезоньте,
Когда я появлюсь на горизонте.
Мой финиш, горизонт попрежнему далек,
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом.
Канат не пересек мой шейный позвонок,
Но из кустов стреляют по колесам!
Меня ведь не рубли на гонку завели,
Меня просили: миг не проворонь ты,
Узнай, а есть предел там, на краю земли,
И можно ли раздвинуть горизонты?
Наматываю мили на кардан.
Я пулю в скат влепить себе не дам.
Но тормоза отказывают…
Я горизонт промахиваю с хода!
 

***

 
Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена.
Чтобы грудь почти от подбородка,
От затылка, сразу чтоб спина.
На короткой незаметной шее
Голове уютнее сидеть
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.
 
 
А они вытягивают шею
И встают на кончики носков.
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.
 
 
Все, теперь он темная лошадка,
Даже если видел свет вдали.
Поза неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.
И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней.
Дальше видно, но не дальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.
 
 
А они вытягивают шею
И встают на кончики носков.
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.
 
 
Чуть отпустят нервы, как уздечка,
Больше не держа и не храня,
Под ноги пойдет тебе подсечка,
И на шею ляжет пятерня.
Вот какую притчу о Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
Даже сказки здесь и те жестоки,
Думал я и шею измерял.
Шея длинная — приманка для петли,
А грудь — мишень для стрел, но не спешите,
Ушедшие не датами бессмертье обрели,
Так что живых не очень торопите.
 

Баллада об иноходце

 
Я скачу, но я скачу иначе
По полям, по лужам, по росе…
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.
Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я — оседлан и стреножен.
Рот мой раздирают удила.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Пляшут, пляшут скакуны не старте,
Друг на друга злобу затая.
В исступленье, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я,
Мой наездник у трибун в цене,
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Нет, не будут золотыми горы,
Я последним цель пересеку,
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку!
Колокол, жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушении мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею?
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!
Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!
 

Песня микрофона

 
Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц,
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!
Сквозь меня, многократно просеясь,
Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь.
Для кого я все муки стерпел.
 
 
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл, шею спиливал,
А я усиливал, усиливал, усиливал!…
 
 
Он поет задыхаясь, с натугой,
Он устал, как солдат на плацу.
Я тянусь своей шеей упругой
К мокрому от пота лицу.
Только вдруг… Человече, опомнись,
Что поешь, отдохни, ты устал!
Эта патока, сладкая горечь
Скажи, чтобы он перестал.
 
 
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл, шею спиливал,
А я усиливал, усиливал, усиливал!…
 
 
Все напрасно, чудес не бывает,
Я качаюсь, я еле стою.
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.
В чем угодно меня обвините,
Только против себя не пойдешь.
По профессии я — усилитель.
Я страдал, но усиливал ложь.
 
 
Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл, шею спиливал,
А я усиливал, усиливал, усиливал!…
 
 
Застонал я, динамики взвыли,
Он сдавил мое горло рукой.
Отвернули меня, умертвили,
Заменили меня на другой.
Тот, другой, он все стерпит и примет.
Он навинчен на шею мою.
Нас всегда заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.
Мы в чехле очень честно лежали:
Я, штатив, да еще микрофон,
И они мне, смеясь рассказали,
Как он рад был, что я заменен.
 

***

 
Мне в ресторане вечером вчера
Сказали с юмором и с этикетом,
Что киснет водка, выдохлась икра
И что у них ученый по ракетам.
И многих с водкой помня пополам,
Не разобрав, что плещется в бокале,
Я, улыбаясь, подходил к столам
И отзывался, если окликали.
Вот он, надменный, словно Ришелье,
Почтенный, словно папа в старом скетче.
Но это был директор ателье,
И не был засекреченный ракетчик.
Со мной гитара, струны к ней в запас,
И я гордился тем, что тоже в моде.
К науке тяга сильная сейчас,
Но и к гитаре тяга есть в народе.
Я выпил залпом и разбил бокал,
Мгновенно мне гитару дали в руки.
Я три своих аккорда перебрал,
Запел и запил от любви к науке.
И, обнимая женщину в колье,
И, сделав вид, что хочет в песню вжиться,
Задумался директор ателье,
О том, что завтра скажет сослуживцам.
Я пел и думал: вот икра стоит,
А говорят кеты не стало в реках,
А мой ученый где-нибудь сидит
И мыслит в миллионах и парсеках.
Он предложил мне где-то на дому,
Успев включить магнитофон в портфеле:
Давай дружить домами. Я ему
Сказал: мой дом — твой дом моделей.
И я нарочно разорвал струну.
И, утаив, что есть запас в кармане,
Сказал: привет, зайти не премину,
Но только, если будет марсианин.
Я шел домой под утро, как старик.
Мне под ноги катались дети с горки,
И аккуратный первый ученик
Шел в школу получать свои пятерки.
Ну что ж, мне поделом и по делам:
Лишь первые пятерки получают.
Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.
 

***

 
Все годы и века и эпохи подряд
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг!
Слава им не нужна и величье,
Вот под крыльями кончится лед,
И найдут они счастье птичье,
Как награду за дерзкий полет.
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось,
Это редко бывает: сиянье в цене.
Тишина, только чайки, как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук,
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук.
Как давно снятся нам только белые сны!
Все другие оттенки снега занесли.
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень,
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день.
Север. Воля. Надежда. Страна без границ.
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.
 

***

 
Для меня эта ночь вне закона,
Я пишу по ночам больше тем.
И хватаюсь за диск телефона
И набираю вечное 07.
Девушка, здравствуйте, как вас звать? — Тома.
Семьдесят вторая. — Жду, дыханье затая.
Повторите, быть не может, я уверен, дома.
А, вот уже ответили… Ну, здравствуй, это я!
Эта ночь для меня вне закона,
Я не сплю, я кричу: поскорей!
Почему мне в кредит, по талону
Предлагают любимых людей?
Девушка, слушайте, семьдесят вторая,
Не могу дождаться, и часы мои стоят.
К дьяволу все линии, я завтра улетаю!
А, вот уже ответили… Ну, здравствуй, это я!
Телефон для меня, как икона,
Телефонная книга — требник,
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянья на миг сократив.
Девушка, милая, я прошу, продлите,
Вы теперь, как ангел, не сходите ж с алтаря!
Самое главное впереди, поймите,
Вот уже ответили… Ну, здравствуй, это я!
Что, опять поврежденье на трассе?
Что, реле там с ячейкой шалят?
Все равно, буду ждать, я согласен
Начинать каждый вечер с нуля!
07. Здравствуйте, повторите снова.
Не могу дождаться, жду, дыханье затая,
Да, меня. Конечно, я. Да, я, конечно, дома!
Вызываю. Отвечайте. Здравствуй, это я!
 

***

 
Сон мне: желтые огни,
И хриплю во сне я:
Повремени, повремени,
Утро мудренее,
Но и утром все не так,
Нет того веселья,
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
Эх, раз…
В кабаках зеленый штоф,
Белые салфетки.
Рай для нищих и шутов,
Мне ж, как птице в клетке!
В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан.
Нет и в церкви все не так,
Все не так, как надо.
Эх, раз…
Я на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло,
А на горе стоит ольха,
А под горою вишня.
Хоть бы склон увить плющом,
Мне б и то отрада,
Мне бы что-нибудь еще,
Все не так, как надо!
Эх, раз…
Эх, да по полю вдоль реки
Света тьма, нет бога,
А в чистом поле васильки
И дальняя дорога.
Вдоль дороги лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той
Плаха с топорами.
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце — подавно.
И ни церковь, ни кабак,
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!
 

***

 
Как во смутной волости,
Лютой, злой губернии
Выпадали молодцу
Все шипы да тернии.
Он обиды зачерпнул,
Полные пригоршни.
Ну, а горя, что хлебнул,
Не бывает горше.
Пей отраву, хоть залейся,
Благо денег не берут.
Сколь веревочка ни вейся,
Все равно совьешься в кнут!
Все равно совьешься в кнут!
Гонит неудачников по миру с котомкою.
Жизнь течет меж пальчиков
Паутинкой тонкою,
А которых повело, повлекло
По лихой дороге,
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.
Тут на милость не надейся
Стиснуть зубы, да терпеть.
Сколь веревочка ни вейся,
Все равно совьешься в плеть!
Все равно совьешься в плеть.
Ох, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою!
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Эх, досада, мать честна,
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся.
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся,
Все равно укоротят!
Все равно укоротят.
Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают.
Не успеть к заутренней
Больно рано вешают.
Ты об этом не жалей, не жалей:
Что тебе отсрочка!
На веревочке твоей
Нет ни узелочка.
Лучше ляг да обогрейся:
Я, мол, казни не просплю.
Сколь веревочка ни вейся,
А совьешься ты в петлю!
А совьешься ты в петлю.
 

***

 
Во хмелю слегка лесом правил я,
Не устал пока, пел за здравие.
А умел я петь песни вздорные.
Как любил я вас, очи черные!
То неслись, то плелись,
То трусили рысцой,
И болотную слизь
Конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу
Вместе с грязью слюну,
Штоф у горла скручу
И опять затяну:
Очи черные, как любил я вас…
Но прикончил я то, что впрок припас.
Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул и присвистнул аж!
Лес стеной впереди, не пускает стена.
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал, не видать ни рожна,
Колют иглы меня, до костей достают!
Коренной ты мой!
Выручай же, брат!
Ты куда, родной!
Почему назад?
Дождь, как яд, с ветвей
Не добром пропах.
Пристяжной моей
Волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать не суметь.
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого — смерть!
Я ору волкам:
Побери вас прах!
А коней пока
Подгоняет страх.
Шевелю кнутом,
Бью крученые
И ору притом:
Очи черные…
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс,
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ох вы, кони мои, погублю же я вас!
Выносите, друзья, выносите, враги!
От погони той
Даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой
На одних осях!
В хлопьях пены вы,
Струи в кряж лились,
Отдышались, отхрипели да откашлялись.
Я к лошадкам забитым,
Что не подвели,
Поклонился в копыта
До самой земли.
Сбросил с воза манатки,
Повел в поводу.
Спаси бог вас, лошадки,
Что целы мы тут!
Сколько кануло, сколько схлынуло!
И кидало меня, не докинуло.
Может, спел про вас неумело я.
Очи черные, скатерть белая!
 

***

 
Капитана в тот день называли на ты,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах,
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Двери наших мозгов
Посрывало с петель.
Миражи берегов,
Покрывало земель
Этих обетованных, желанных,

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26