— Как Атлантида? — спросил Герберт.
— Да, дитя моё… если только она существовала когда-либо.
— И остров Линкольна был частью этого материка? — спросил Пенкроф.
— Это очень вероятно, — ответил инженер. — И, пожалуй, это единственное разумное объяснение неодинаковых природных условий в разных частях острова…
— И обилия разнообразных животных, живущих на нём и посейчас, — добавил Герберт.
— Да, мой мальчик. Ты подсказал мне новый довод в защиту моего предположения. Мы убедились, что на острове живёт множество животных, к тому же самых разнообразных пород. Это не случайность; по-моему, это служит доказательством тому, что остров Линкольна некогда был частью материка, постепенно опустившегося на дно Тихого океана.
— Следовательно, по-вашему, — возразил Пенкроф, видимо не убеждённый словами инженера, — и этот остаток материка в один прекрасный день также опустится под воду и между Америкой и Азией не будет никакой земли?
— Нет, будет, — ответил инженер. — За это время возникнут новые материки, над возведением которых работают сейчас миллиарды миллиардов мельчайших существ.
— Что это за строители? — спросил удивлённо Пенкроф.
— Это кораллы. Это они неустанным трудом подняли на поверхность вод ряд островов, множество атоллов и рифов Тихого океана. Чтобы уравновесить на чаше весов одно ореховое ядрышко, необходимы тысячи этих крохотных существ. Кораллы, поглощая из морской воды соль и растворённые в ней другие твёрдые вещества, образуют известняк, из которого вырастают громадные подводные скалы, по крепости и прочности не уступающие граниту. В давно прошедшие, первые периоды существования нашей планеты природа создавала земли при помощи вулканических процессов. Теперь, видимо, подземный огонь как фактор землеобразования ослаб, и природа поручает эту работу микроскопическим существам на дне морей и океанов. Я знаю, пройдут века, миллиарды поколений кораллов сменят миллиарды других поколений кораллов, и из вод Тихого океана возникнет новый материк, который заселят и цивилизуют наши отдалённые потомки…
— Ох, до этого ещё много воды утечёт! — сказал Пенкроф.
— Природе некуда спешить, — ответил инженер.
— Но к чему создавать новые континенты? — спросил Герберт. — Мне кажется, что площадь современных материков больше чем достаточна для расселения человечества. А природа не станет делать никакой бесполезной работы!
— Это верно, — ответил инженер, — но с точки зрения интересов будущих поколений образование новых материков, особенно в тропических зонах, где главным образом и растут коралловые острова, никак нельзя считать бесполезным. По крайней мере, таково моё мнение…
— Мы слушаем вас, мистер Смит, — сказал Герберт, — расскажите нам вашу теорию.
— Вот в чём заключается моя мысль. Учёные, по крайней мере многие из них, допускают, что рано или поздно растительная и животная жизнь на нашей планете угаснет из-за холода. Разногласия среди учёных вызывают только причины этого похолодания Земли. Некоторые считают, что холод наступит через миллионы лет вследствие охлаждения Солнца; другие считают, что задолго до того погаснет подземный огонь, который, по их мнению, оказывает большое влияние на климат Земли. Я лично склоняюсь к этой последней гипотезе, сравнивая будущее Земли с настоящим Луны, угасшей и охлаждённой звезды, на которой не может быть жизни, несмотря на то что Солнце продолжает отдавать её поверхности своё тепло. Итак, если Луна охладилась, то это следствие того, что совершенно угас её внутренний огонь, которому она обязана своим существованием, как и все прочие светила. Словом, какова бы ни была причина охлаждения, но рано или поздно наша планета замёрзнет, причём это замерзание совершится не сразу, а постепенно. Что произойдёт тогда? Произойдёт то, что страны, расположенные в умеренном поясе, станут так же мало пригодными для жизни, как нынешние полярные земли. Поэтому человечество, да и весь животный мир, устремится к широтам, получающим больше солнечного тепла. Начнётся гигантское переселение народов. Европа, Средняя Азия, Северная Америка мало-помалу обезлюдеют так же, как Австралия и Южная Америка. Растительный мир последует за животным. Флора отступит к экватору одновременно с фауной. Центральная Америка и Африка станут самыми населёнными частями света. Лапландцы и самоеды встретят привычные для себя климатические условия на берегах Средиземного моря, в нынешней Италии. Едва ли экваториальные земли смогут тогда вместить и пропитать всё человечество. Может быть, предусмотрительная природа, уже сейчас предвидя будущее великое переселение людей, животных и растений к экватору, поручила кораллам немедленно приступить к постройке основания нового материка. Я часто думал об этих вещах, друзья мои, и пришёл к убеждению, что когда-нибудь внешний облик нашей планеты коренным образом изменится: поднимутся со дна морского новые континенты, и вытесненная ими вода зальёт старые. В будущие столетия новые Колумбы отправятся открывать острова Чимборасо, Гималаи, Монблан
, остатки Америки, Азии, Европы, ещё не поглощённые водой. Затем, через десятки тысячелетий, и эти новые материки, в свою очередь, станут непригодными для жизни. Земля остынет, как остывает тело, покинутое жизнью, и всякие проявления жизни если не навсегда, то во всяком случае на время исчезнут с нашей планеты.
— Всё это очень интересно, — сказал Пенкроф, внимательно слушавший инженера, — но скажите, мистер Смит, может быть, и наш остров построен кораллами?
— Нет, — ответил инженер, — остров Линкольна, несомненно, вулканического происхождения.
— Значит, он исчезнет в один прекрасный день?
— Это вполне вероятно.
— Надеюсь, что к тому времени нас уже здесь не будет.
— Не беспокойтесь, Пенкроф, нас-то наверное уже не будет здесь. У нас нет никакой охоты провести здесь всю жизнь, и рано или поздно мы выберемся отсюда.
— А пока что, — добавил Гедеон Спилет, — будем устраиваться здесь так, словно мы собираемся прожить тут целую вечность. Нехорошо делать дело наполовину!
Этими словами закончился разговор. Завтрак был съеден.
Колонисты снова тронулись в путь и скоро дошли до начала заболоченной местности.
Болото занимало площадь почти в двадцать квадратных миль и тянулось вплоть до юго-восточной оконечности острова. Почва здесь была илистой, глинистой, устланной местами гнилыми листьями и ветвями. Повсюду на солнце сверкали покрытые льдом лужи. Вода не могла скопиться здесь ни вследствие наводнения, ни вследствие дождей. Оставалось заключить, что болото питается просачивающейся подпочвенной водой, как и было в действительности. Можно было даже опасаться, что в жаркое время года это болото отравляет воздух миазмами болотной лихорадки.
Над заболоченной травой носился целый птичий мирок. Профессиональный охотник едва успевал бы спускать курок: тут были дикие утки, казарки, целые стаи доверчивых бекасов, безбоязненно позволявших приблизиться к себе. Они летали такими плотными рядами, что выстрел из дробовика, наверное, уложил бы несколько дюжин птиц.
Но колонисты могли стрелять только из луков. Эффект не был таким блистательным, но бесшумные стрелы имели то преимущество, что не вспугивали птиц.
Охотники удовольствовались на этот раз дюжиной диких уток, зная, что в любой момент они смогут пополнить здесь свои запасы провианта.
Назвав эту местность «болотом Казарки», к пяти часам вечера Сайрус Смит и его спутники повернули домой.
В восемь часов они перешли по льду реку Благодарности и подошли к Гранитному дворцу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Западни. — Лисицы. — Северо-западный ветер. — Снежная буря. — Колода. — Рафинирование сахара. — Таинственный колодец. — Планы разведок. — Дробинка.
Сильные холода держались до 15 августа. Однако температура ни разу не опускалась ниже -15°. При безветрии этот холод легко переносился колонистами. Но стоило подняться даже лёгкому ветерку — и плохо одетые люди начинали страдать от укусов мороза.
Пенкроф сожалел, что вместо тюленей и шакаловых лисиц, шкуры которых оставляют желать лучшего, на острове Линкольна не оказалось нескольких медведей.
— Медведи, — говорил он, — обычно неплохо одеты. Я бы не желал ничего лучшего, как одолжить у них на зиму их тёплую шубу.
— Но, — возразил, смеясь, Наб, — может быть, медведи не согласились бы одолжить тебе свою шубу?
— Мы бы заставили их, Наб, мы бы заставили их! — авторитетно заявил Пенкроф.
Но этих опасных хищников на острове не было, или, по крайней мере, они не встретились до сих пор колонистам.
На всякий случай Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт устроили западни на плоскогорье Дальнего вида и на опушке леса. По словам Пенкрофа, какое бы животное ни попало в них — хищник ли, грызун ли, — всякое пригодится в хозяйстве Гранитного дворца.
Западни были устроены чрезвычайно просто: они состояли из ям, прикрытых сверху ветвями и травами; на дно этих ям клалась какая-нибудь приманка, запах которой должен был привлечь животное. Вот и всё. Нужно оговориться, что места выбирались не случайно, а только там, где часто можно было наблюдать следы животных.
Ежедневно колонисты осматривали ямы. В течение первых же дней они нашли в них трёх лисиц.
— Чёрт возьми, — воскликнул Пенкроф, вытаскивая из ямы третьего зверька, угрюмо скалившего зубы, — неужели в этих местах только и живут что лисицы? Добро бы они ещё годились на что-нибудь!
— Вы заблуждаетесь, Пенкроф, — сказал ему журналист, — лисицы совсем не так уж бесполезны.
— А на что они годны?
— Чтобы служить приманкой другим зверям!
Журналист был прав, и трупы лисиц были оставлены в ямах в качестве приманок.
Моряк изготовил также множество силков, и они давали больше добычи, чем западни. Не проходило дня, чтобы в силок не попадал хоть один кролик. Пища была довольно однообразной, но Наб умел подавать кроликов под разными соусами, и колонисты не жаловались на стол.
Между тем в течение второй недели августа западни порадовали колонистов более крупными и более полезными животными, чем лисицы. То были кабаны, уже замеченные ими в лесу, к северу от озера Гранта.
Пенкроф не стал никого спрашивать, съедобны ли эти животные, — на этот вопрос ему ответило их сходство с обыкновенными европейскими и американскими свиньями.
— Но ведь это не настоящие свиньи, Пенкроф, — предупредил моряка Герберт.
— Герберт, — попросил тот, наклоняясь над ямой и вытаскивая кабана за короткий отросток, служивший ему хвостом. — Герберт, если это даже не свинья, не говори мне этого…
— Почему?
— Потому что это меня огорчит!
— Неужели ты так любишь свиней, Пенкроф?
— Я очень люблю свинину, — ответил моряк, — а особенно свиные ножки. Если бы у свиней было не четыре, а восемь ног, я бы любил их вдвое больше!
Пойманные животные принадлежали к подсемейству пекари — американских свиней, точнее — к виду таяссу, различимому по сросшимся пястным косточкам на задних ногах животного. Пекариобразные, и в том числе таяссу, обычно водятся стадами, и можно было предполагать, что они во множестве встречаются в лесистых местах острова. Животные эти оказались съедобными с головы до ног, и Пенкроф ничего другого от них не требовал.
В середине августа погода внезапно переменилась под влиянием поднявшегося северо-западного ветра. Температура поднялась на несколько градусов, и пары воды, находившиеся в атмосфере, выпали на землю в виде снега. Весь остров покрылся белым покровом и стал совершенно неузнаваемым. Снег обильно падал в продолжение нескольких дней, и слой его достиг толщины в два фута.
Ветер стал крепнуть, и скоро уже с высоты Гранитного дворца можно было слышать рёв волн, разбивающихся о скалы. Местами бушующий ветер подымал целые столбы снега, вращающиеся вокруг своей оси и, подобно водяным смерчам, переносящиеся с места на место. Ураган, нёсшийся с северо-запада, задевал остров Линкольна только своим краешком, да и положение Гранитного дворца, выходящего окнами на восток, избавляло его обитателей от лобовой атаки бури. Но ни Сайрус Смит, ни его товарищи, конечно, не рисковали высунуть даже кончик носа из дому в этот страшный буран, мало чем отличавшийся от самых сильных полярных бурь.
Пять дней — с 20 по 25 августа — колонисты безвыходно просидели в Гранитном дворце, слушая, как свирепствует ветер в лесу Якамары, где немало деревьев было вырвано с корнем и повалено на землю. Но это нисколько не огорчало Пенкрофа.
— Ветер работает на нас, — говорил он, — чем больше деревьев он повалит, тем меньше придётся нам рубить.
Впрочем, помешать буйству ветра колонисты всё равно не могли.
Можно себе представить, какими счастливыми чувствовали себя колонисты за гранитными стенами своего непоколебимо крепкого убежища. Здесь они были в полнейшей безопасности, совершенно недосягаемые для ветра.
Деревянный или даже каменный дом на плоскогорье Дальнего вида вряд ли смог бы противостоять такому свирепому урагану.
Точно так же и Камин оказался бы совершенно негодным для жилья; уже по одному шуму океана, с грохотом обрушивавшегося на первое пристанище колонистов на острове, можно было себе представить, какой незавидной была бы их участь, если бы не счастливая находка Гранитного дворца.
Колонисты не бездельничали в эти дни вынужденного сидения взаперти. В кладовых дворца хранилось много досок, и за это время обстановка жилища пополнилась достаточным количеством столов и стульев. Прочность их; судя по количеству истраченного материала, была выше самых строгих требований. Правда, этот «запас прочности» образовался за счёт веса мебели, которую нелегко было сдвинуть с места, но ни Наба, ни Пенкрофа, гордых делом рук своих, это нимало не огорчало, и они не променяли бы свои изделия даже на мебель Буля
.
Затем столяры превратились в корзинщиков, и неплохих корзинщиков. Ещё до наступления периода дождей Герберт и Пенкроф, обнаружив на берегу озера Гранта целую заросль ивняка, заготовили большое количество ивовых прутьев. Теперь эти прутья были пущены в работу.
Первые пробы были неудачны, но настойчивость и сообразительность колонистов преодолели все трудности, и инвентарь колонии скоро обогатился большим запасом корзин всевозможных размеров.
В последнюю неделю августа погода ещё раз переменилась. Мороз усилился, но буря стихла. Колонисты устремились на воздух. Снег лежал повсюду двухфутовым покровом, но верхний слой его уплотнился, затвердел, и по нему можно было легко ходить.
Сайрус Смит с товарищами взобрался на плоскогорье Дальнего вида. Какая перемена! Леса, не так давно радовавшие глаз яркой зеленью, были погребены теперь под одноцветной белой пеленой. Всё было бело — от вершины горы Франклина до прибрежной полосы, всё — леса, поля, озеро, река, земля…
Река Благодарности текла под ледяным сводом, который с треском ломался при каждом отливе и приливе. Колонисты не могли определить размер повреждений, нанесённых ураганом лесу, для этого нужно было подождать, чтобы растаял снег.
Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт не преминули осмотреть западни.
Колонисты с трудом разыскали их под толстым слоем снега. Им пришлось даже остерегаться, чтобы не попасть самим в свои же западни, — это было бы слишком обидно. Но западни оказались пустыми, несмотря на то что весь снег кругом был испещрён очень отчётливыми следами когтей.
Герберт, не колеблясь, заявил, что это следы какого-то животного из породы кошачьих. Это подтверждало опасения инженера, что на острове имеются опасные хищники. Очевидно, они скрывались в лесах Дальнего Запада, и только движимые голодом рискнули забраться на плоскогорье Дальнего вида.
— Что же это за кошки? — спросил Пенкроф.
— Ягуары! — ответил Герберт.
— А я думал, что эти звери встречаются только в тёплых странах! — удивился Пенкроф.
— В Америке, — сказал Герберт, — они водятся от Мексики до пампасов Буэнос-Айреса. А так как остров Линкольна находится под одной примерно широтой с провинциями Ла-Платы, нет ничего удивительного, что здесь имеются ягуары.
— Ладно, будем настороже! — заявил Пенкроф.
Вскоре потеплело, и снег начал таять. Выпавшие дожди ускорили таяние, и через непродолжительное время земля совершенно обнажилась. Несмотря на стоявшую дурную погоду, колонисты возобновили свои запасы миндаля, корней драцены, корнеплодов, кленового сока, кроликов, агути и кенгуру. Для этого им пришлось несколько раз побывать в лесу, носившем следы урагана: множество деревьев было повалено на землю и вырвано с корнями.
Наб и Пенкроф пробрались даже к залежам каменного угля и привезли несколько тележек горючего. Попутно они убедились, что труба гончарной печи изрядно пострадала от урагана и укоротилась по крайней мере на пять-шесть футов.
Одновременно с пополнением запасов угля был возобновлён и запас дров: колонисты сплавили по течению реки Благодарности, снова ставшей судоходной, несколько плотов валежника, так как опасались, что холода могут возобновиться.
Посетив Камин, колонисты только порадовались, что так своевременно перебрались в другое место. Море оставило здесь следы своего буйства. Огромные валы, перекатившись через островок Спасения, устлали коридоры Камина густым слоем водорослей.
В то время, как Наб, Герберт и Пенкроф охотились или возобновляли запасы горючего, Гедеон Спилет и Сайрус Смит занялись приведением в порядок Камина. Очистив коридоры от песка и водорослей, они нашли горн и печи почти неповреждёнными под слоем песка, засыпавшего их при первом же нашествии волн.
Вскоре колонисты могли убедиться, что поступили очень благоразумно, сделав запас топлива. В Северном полушарии в феврале часто бывают жестокие морозы. То же самое могло быть на острове Линкольна в августе, так как в Южном полушарии этот месяц соответствует февралю.
Действительно, неожиданно температура резко упала, ветер перескочил через несколько румбов на юго-восток, и снова выпал снег.
Мороз был тем более чувствителен, что всё время дул резкий ветер.
Колонистам снова пришлось отсиживаться в Гранитном дворце и забаррикадировать все окна и дверь, оставив только щели для притока воздуха. Естественно, что потребление свечей резко возросло. Чтобы растянуть запас их до наступления хорошей погоды, колонисты часто ограничивались огнём очага.
Несколько раз то один, то другой из колонистов пытался спуститься к берегу океана по обледенелым перекладинам лестницы, но всякий раз холод заставлял отказаться от этой попытки, и смельчак поспешно возвращался к очагу отогреть замёрзшие пальцы.
Для того чтобы чем-нибудь заполнить томительно тянувшееся время, Сайрус Смит предложил заняться рафинированием кленового сока, который они до сих пор употребляли вместо сахара в натуральном виде, пользуясь его свойством густеть при долгом стоянии на воздухе.
Слово «рафинирование» не должно вызывать у читателя представление о сложном оборудовании сахарорафинадных заводов. Для того чтобы сахарный сироп выкристаллизовался, его достаточно было подвергнуть очень лёгкой и несложной операции: всё дело заключалось в выпаривании сиропа на медленном огне.
Как только поднималась пена и сироп начинал густеть, Наб принимался размешивать его палкой, чтобы ускорить испарение и не дать вареву пригореть.
После нескольких часов кипячения — операции, которая пришлась в эти холодные дни по вкусу всем колонистам, — сироп сгустился. Его вылили тогда в глиняные формы, предварительно прокалённые на том же огне очага, и дали остыть. Назавтра из форм был вынут сахар, чуть темноватый, но прозрачный и безупречного вкуса.
Холода длились до середины сентября. Узникам Гранитного дворца их добровольное заключение начинало казаться чересчур утомительным. Почти ежедневно они делали вылазки правда, весьма непродолжительные. В промежутках работали над оборудованием своей квартиры. Во время работы беседовали.
Сайрус Смит рассказывал своим товарищам о практическом приложении разных наук. У колонистов не было книг, но инженер был ходячей книгой, всегда раскрывавшейся на нужной странице.
Дни проходили, и колонисты по-прежнему бодро смотрели в будущее. Однако приближалось время, когда заключению колонистов должен был наступить конец. Все с нетерпением ждали если не хорошей погоды, то хотя бы прекращения морозов. Если бы только они были теплей одеты! Какие бы экскурсии они совершали! Но Сайрус Смит не позволял никому рисковать здоровьем.
— Нам нужны все рабочие руки, — говорил он, и колонисты беспрекословно подчинялись.
После Пенкрофа самым нетерпеливым из узников был Топ. Верный пёс скучал в Гранитном дворце и, перебегая из одной комнаты в другую, всем своим видом говорил о недовольстве заключением.
Сайрус Смит часто замечал, что, приближаясь к отверстию глубокого, доходящего до океана колодца, перекрытого деревянным настилом, Топ глухо ворчал.
Иногда он даже царапал этот настил, точно пытаясь приподнять его. При этом он как-то тревожно и злобно лаял.
Инженер, следя за ним, упорно старался понять, почему так волновалось умное животное. Колодец доходил до моря — это было бесспорно. Но не было ли в нём каких-нибудь ответвлений, сообщающихся с другими пещерами? Не забредало ли в них изредка какое-нибудь морское чудище? Инженер не знал, что думать, но не мог заставить себя не тревожиться. Привыкнув доводить до конца всякую мысль в научной области, он не прощал себе этого отвлечения в область загадочного, почти что сверхъестественного. Но всё же у него не находилось ответа на вопрос, чем объяснить загадочное поведение Топа — разумнейшего из псов, никогда не терявшего времени на бессмысленный лай на луну. Ведь не зря же собака часами напрягала слух и обоняние, упорно что-то вынюхивая в пропасти. Очевидно, там происходило нечто такое, что должно было разбудить в ней тревогу!
Поведение Топа занимало инженера настолько сильно, что он даже стеснялся самому себе признаться в этом. Во всяком случае он считал лишним тревожить остальных колонистов своими смутными предчувствиями и только с Гедеоном Спилетом поделился мыслями, которые в нём вызывало непонятное поведение Топа.
Наконец морозы спали. Начались дожди, дожди пополам со снегом, шквалы, град.
Но эта непогода держалась недолго. Лёд растаял, снег сошёл, берега, лес, река стали опять проходимыми.
Наступление весны привело в восторг обитателей Гранитного дворца, и вскоре они стали проводить в нём только часы еды и сна.
В конце сентября колонисты много охотились. Пенкроф преследовал Сайруса Смита требованиями дать наконец обещанные ружья. Зная, что без специальных инструментов и калибров невозможно сделать мало-мальски пригодное огнестрельное оружие, инженер всё время отмалчивался, а когда Пенкроф прижимал его к стене, просил обождать ещё немного или отговаривался тем, что Герберт и Гедеон Спилет стали меткими стрелками из лука. Действительно, от их стрел не могли спастись теперь ни агути, ни кенгуру, ни водосвинки, ни голуби, ни дикие утки, ни прочие пернатые, четвероногие, ползающие, летающие и бегающие существа.
Но упрямый моряк не слушал его доводов и заявлял инженеру, что будет приставать к нему до тех пор, пока тот не исполнит его просьбу. Гедеон Спилет поддерживал, впрочем, Пенкрофа.
Но в данную минуту Сайруса Смита занимал не столько вопрос об оружии, сколько об одежде. Платье колонистов выдержало эту зиму, но не могло сохраниться до будущей. Нужно было во что бы то ни стало добыть либо шкуры пушных зверей, либо шерсть. Самым разумным было обзавестись стадом муфлонов, благо их немало было на острове, и стричь их по мере надобности.
Загон для домашнего скота, птичий двор для пернатых — иначе говоря, некоторое подобие фермы, — вот что нужно было колонистам создать в течение весны и лета в каком-нибудь пункте острова.
Для этого следовало как можно скорей осмотреть не исследованные до сих пор части острова: густые леса на правом берегу реки Благодарности — от её устья до Змеиного полуострова — и всё западное побережье. Но эту экспедицию можно было предпринять только после стойкого улучшения погоды, то есть приходилось отложить её по меньшей мере на целый месяц.
Колонисты с нетерпением ждали этого времени, тем более, что одно неожиданное событие усилило их стремление ознакомиться со своими владениями.
Дело было 24 октября. В этот день Пенкроф отправился на осмотр западней, где он всегда держал приманки.
В одной из западней он нашёл трёх животных, которые должны были обрадовать Наба: то были самка пекари и два её детёныша.
Пенкроф в восторге взвалил добычу себе на плечи и отправился в Гранитный дворец, спеша похвастать успехом перед товарищами.
— Ура, мистер Смит! — крикнул он. — Нынче у нас роскошный обед! И вы, мистер Спилет, полакомитесь!..
— Я не прочь полакомиться, — ответил журналист. — Только чем?
— Молочным поросёнком, — ответил моряк.
— Только всего? — пожал плечами Спилет. — А я-то решил уже, что вы хотите угостить нас куропаткой с трюфелями.
— Как! — возмущённо закричал моряк. — Вы гнушаетесь молочным поросёнком?
— Не гнушаюсь, — без всякого энтузиазма ответил тот, — и при условии, что…
— Ладно, ладно, господин писатель, — прервал его моряк, не любивший скептического отношения к своим успехам. — Рано вы загордились! Небось месяцев семь тому назад, когда мы только попали на остров, вы не были таким взыскательным.
— В том-то и дело, — невозмутимо ответил журналист, — что человек никогда не довольствуется тем, что имеет…
— Надеюсь, что Наб отличится сегодня. Глядите, этим двум пекарятам не больше чем по три месяца. Они нежны, как масло. Наб, поди сюда! Я сам буду готовить жаркое.
И, сопровождаемый Набом, моряк отправился, священнодействовать на кухню.
Колонисты не мешали ему командовать. Наб и он приготовили действительно роскошный обед: жаркое из пекари, суп из кенгуру, копчёная ветчина, миндаль на десерт, пиво из драцены и чай Освего. Но «гвоздём» пира, бесспорно, были тушёные молодые пекари.
В пять часов пополудни стол был накрыт к обеду в столовой Гранитного дворца.
Суп из кенгуру был признан всеми превосходным.
После супа Наб подал пекари.
Пенкроф пожелал сам поделить их и навалил чудовищные порции на тарелки своих сотрапезников.
Молочные поросята действительно были поразительно вкусными, и Пенкроф с увлечением поедал свою порцию, как вдруг он громко вскрикнул и выругался.
— Что случилось? — спросил Сайрус Смит.
— Случилось… то… что я сломал зуб, — ответил моряк.
— Вот как! Значит, в ваших поросятах есть камешки? — пошутил Гедеон Спилет.
— Очевидно, — сказал Пенкроф, вынимая изо рта твёрдое тело, о которое он сломал зуб.
Это был не камень. Это была дробинка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОКИНУТЫЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О дробинке. — Постройка пироги. — Охота. — На вершине каури. — Никаких следов человека. — Рыбная ловля. — Перевёрнутая черепаха. — Исчезновение черепахи. — Объяснение Сайруса Смита.
Прошло ровно семь месяцев — день в день — с того момента, как колонисты были выброшены на остров Линкольна.
Самые тщательные поиски за всё это время не дали никаких оснований предполагать, что остров обитаем.
Ни один столб дыма не выдавал костра, разожжённого рукой человека, Никаких следов людского труда, ничего, что говорило бы о том, что здесь — теперь или когда-нибудь в прошлом — бывал человек.
Остров казался необитаемым не только в настоящее время, но и во все времена…
И вот всё это логическое построение рухнуло, обращено в прах одной-единственной дробинкой, найденной в теле безобидного зверька!
Ибо эта дробинка была выброшена огнестрельным оружием, и никто другой, кроме человека, не мог владеть этим оружием!
Когда Пенкроф положил дробинку на стол, все колонисты посмотрели на неё с величайшим удивлением.
Все последствия этого происшествия, огромные, несмотря на незначительность повода, сразу предстали перед их умственными взорами. Кажется, появись в столовой Гранитного дворца привидение, — они изумились бы не больше.
Сайрус Смит взял дробинку, поднёс её к глазам, пощупал, покатал на ладони, ещё раз поднёс к глазам и потом сказал:
— Можете ли вы с уверенностью заявить, Пенкроф, что пекари, раненный этой дробинкой, не старше трёх месяцев от роду?
— Да, мистер Смит. Когда я его нашёл в западне, он сосал свою матку.
— Отлично, — заявил инженер, — это неопровержимо доказывает, что не больше как три месяца тому назад на острове Линкольна был сделан выстрел из ружья!
— И дробинка, вылетевшая при этом выстреле, ранила, но не смертельно, молочного поросёнка, — добавил Гедеон Спилет.
— Правильно, — согласился инженер. — Какие выводы должны мы сделать из этого факта? Ясно какие: либо остров был обитаем ещё до нашего прибытия сюда, либо на нём появились люди не далее как три месяца тому назад. Добровольно ли они поселились на острове или так же, как и мы, стали вынужденными его обитателями вследствие крушения? На этот вопрос мы не можем сейчас получить ответа. Точно так же мы не знаем пока, европейцы это или малайцы, враги или друзья, остаются ли они на острове и в данное время или уже покинули его. Но все эти вопросы так непосредственно интересуют нас, что мы не имеем права оставлять их невыясненными.
— Нет, сто раз нет! Тысячу раз нет! — вскричал моряк, вставая из-за стола. — На острове Линкольна не может быть других людей, кроме нас! Остров мал, и, будь он обитаем, мы бы уже тысячу раз наткнулись на его жителей!
— Действительно, было бы странно, если бы это было не так, — добавил Герберт.
— Но было бы в тысячу раз более странным, — заметил журналист, — если бы этот поросёнок родился с дробинкой в теле!
— А может быть, — серьёзно сказал Наб, — у Пенкрофа в зубе…
— Как бы не так, Наб! — воскликнул моряк. — Значит, я, не замечая, таскал в продолжение семи месяцев дробинку во рту? Так, что ли? Но где же, чёрт побери, она могла спрятаться? — спросил он, широко раскрывая рот, чтобы все увидели великолепные тридцать два зуба. — Гляди, Наб, гляди внимательней! И если ты найдёшь у меня хоть одно дупло, я разрешаю тебе вырвать целую дюжину зубов!
