Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ноктюрн пустоты

ModernLib.Net / Велтистов Евгений / Ноктюрн пустоты - Чтение (стр. 6)
Автор: Велтистов Евгений
Жанр:

 

 


      Таким мне и запомнился мой небоскреб - черным в толпе белых, работягой среди пижонов, домом с самыми заурядными общественными подъездами и - необычной начинкой внутри.
      Итак, Мичиган-авеню, Большой Джон, репортаж о новобрачных.
      Прилетев делать репортаж, я поселился на сороковом этаже Большого Джона и с интересом изучал его нравы и жителей. В номере висели удачные репродукции с картин Тёрнера, из которых мне особенно нравилось мчащееся сквозь туман по чугунным рельсам паровое чудовище; в окнах неслись стремительные облака; лифт, дверца которого была прямо в номере, привозил в основные центры высотного города; обслуживание было на высоте. Мне казалось, я нашел райский уголок для одиночества.
      Молодожены, отправлявшиеся в необычное путешествие, не были жителями Большого Джона. Он - один из молодых директоров фирмы электронной техники, она - дочь газетного магната (я снял о них все, что требуется, заранее), выбрали стартовую площадку с умыслом: они как бы прощались со старым миром.
      Событие приобретало символический характер и было совершено, к удовольствию репортеров, в ключе задуманного жанра.
      На ветру под дождем мокло и колыхалось на десятках натянутых канатов огромное ярко-оранжевое тело воздушного шара. Шар, словно древнее чудовище, - этажей, наверное, в десять или больше. Резкие порывы, налетавшие с Мичигана, уносили прочь отдельные фразы оркестра, встречавшего приглашенных на церемонию проводов. В ресторане гости выпили шампанское за здоровье новобрачных, за начало новой жизни, поднялись на крышу. Супруги в костюмах из черной кожи, освещаемые светом прожекторов и вспышками блицев направились, держась за руки, к шару.
      Молодожены поднялись по лестнице к гондоле, помахали рукой на прощанье. Крыша Большого Джона, как и предполагалось, взревела криками "ура". Новобрачная вошла вслед за мужем в гондолу. Дверца захлопнулась.
      "О'кей, они готовы! Подъем! Освободите канаты!" - разнес над головами громкоговоритель.
      Какой-то полный человек бросился к канатам и стал рубить их серебряным топором. Зрелище было неожиданное, допотопное, специально рассчитанное на съемку. Канаты рвались со звуком лопнувшей в тишине скрипичной струны. Несколько сот провожающих замерли в молчании. Человек вздымал топорик над головой так поспешно, словно за ним гнались.
      Шар распрямился, набух, повис наискось над нашими головами, подтянув под себя закрытую гондолу, все еще держась за якорь земли, за крышу Большого Джона одной лишь нитью. Ветер с Мичигана лениво играл шаром…
      "Давай! - вскрикнуло радио. - Руби!"
      Человек отсек последний канат и поднял вверх лицо. Он смотрел, как большая, надежная материальная масса, называемая прежде воздушным шаром и превращенная сейчас в управляемый электроникой снаряд, стремительно уносится ввысь… Вот уже шар превратился в детский шарик, мелькнул в просвете туч. И исчез.
      Я снимал отца невесты и, кажется, уловил камерой недоуменное выражение его лица: "Зачем?"
      "Зачем я все это сделал? Рубил дурацкие веревки? Где они в эту минуту?"
      Он стоял так, пока его не увели. Вертолеты с прессой взлетели сопровождать молодоженов, но вскоре вернулись, потеряв уходящий вверх шар. С крыши Большого Джона сыпался на Чикаго фейерверк - в честь улетевших, в честь молодых. Старый мудрый Чикаго дремал под нами, мерцая бесчисленными огнями зданий, цепочками магистралей, движущимся пунктиром машин, воздушных и водных лайнеров.
      Я спустился в номер. Отправил с посыльным репортаж в телестудию, чтоб перегнали его в контору. Принялся разглядывать в окно освещенные последними лучами солнца облака. Зачем эти двое стартовали в неизвестный им мир? Неужели человек должен всякий раз опробовать все сам? Может, в том и состоит смысл жизни? Я чувствовал симпатию к двум решительным молодым людям…
      В пять утра меня разбудил телефонный звонок. Я зажег свет, отметив по привычке, что за окном по-прежнему льет, как из трубы.
      – Мистер Бари? Это говорит Нэш, редактор газеты "Джон таймс".
      – Есть такая? - Я окончательно проснулся.
      – Мы на последнем этаже небоскреба. Извините, что разбудил… Очень важное сообщение. - Голос был предельно спокоен. По выговору я догадался, что говорю с ирландцем.
      – Что-то с шаром?
      – С шаром все в порядке. Летит в сторону океана… Мне необходимо вас срочно видеть.
      – Заходите, мистер Нэш!.. Номер сорок двадцать.
      – Я знаю.
      Через пять минут гость просигналил. Я нажал кнопку на пульте. Дверь открылась, вошел здоровенный детина с розовым лицом, усыпанным веснушками. Редактор оставлял впечатление двухметрового ребенка, которого одели во взрослый клетчатый костюм.
      – Я просматривал сигнальный номер газеты, и вдруг зазвонил телефон, - начал с порога Нэш. - Неизвестный от имени террористической группы "Адская кнопка" предупредил, что Большой Джон в любую минуту может быть взорван портативной атомной бомбой.
      – Если это даже розыгрыш, вы получили хорошую сенсацию в номер, - ответил я спокойно. - При чем здесь я?
      – Извините за странную новость, но я так понял, что террористы избрали вас ответственным за нашу судьбу. "Джон за Джона", как выразился этот человек.
      – Что за чертовщина! - пробормотал я.
      Нэш вынул из кармана магнитофон:
      – Я записал. Послушайте.
      Пленка повторила то же самое хриплым голосом. Террористы предложили уплатить выкуп в пять миллионов долларов. "Не пытайтесь искать бомбу, - предупредил аноним, - она в одном из тысяч чемоданов, а кнопка - у нас…"
      Срок ультиматума истекал через трое суток. Прозвучала моя фамилия: гангстеры намеревались сообщать свои решения через меня. "Джон отвечает за Джона. О'кей…" - прохрипел какой-то человек, и последовали звонки отбоя.
      – Как вы считаете, он всерьез? - спросил Нэш.
      Я пожал плечами.
      – У вас часто практикуются такие шутки?
      – Первый раз слышу.
      С легким треском сработала пневмопочта, на подставку возле письменного стола упал серый конверт. В нем оказалась отпечатанная типографским способом листовка аналогичного содержания.
      Нэш стал звонить на почту. Заспанный дежурный подтвердил его подозрения: несколько сот одинаковых конвертов, адресованных всем жильцам, только что раздали по Большому Джону почтовые автоматы.
      – Сейчас начнется паника! - Нэш выругался.
      – Вы сообщили в полицию?
      – Перед тем, как спуститься к вам. Шеф полиции и администратор в дороге.
      Мы поднялись на сотый этаж, в редакцию "Джон таймс". Шеф и администратор были там в окружении группы полицейских. Я узнал обоих: администратор, провожавший вчера молодоженов, как видно, даже не успел снять парадный фрак, а начальника чикагской полиции, отдавшего своей работе почти полсотни лет, журналисты называли "стариной" или "стариной Боби", потому что он неизменно величал каждого, даже малолетнего преступника по-дедовски - "стариной".
      – Ну, старина Бари, вы, как всегда, герой дня. - Он шутливо грозил мне пальцем, разглядывая листовку с крупной фразой "Джон отвечает за Джона".
      – Не знаю, за что такая честь, шеф. - Я прицелился в него камерой. - Кто эти адские ребятишки?
      – Когда мы к вам летели, то проверили, - проворчал старина Боби. - Такая группа существует. Устроили несколько эффектных взрывов. Без всякой цели, чтоб заявить о себе. Теперь цель обозначена ясно.
      – Вы полагаете, это не просто шантаж? - мрачно спросил администратор.
      – Сама идея стоит миллиона, - мягко улыбнулся Боби, - но, конечно, не пяти… Я ничего не исключаю, старина.
      Администратор нахмурился, грозно посмотрел на Нэша, как будто именно он затеял всю эту историю.
      – Надо действовать! - Администратор заходил по комнате.
      – Нельзя ли чашечку кофе? - попросил шеф и, сняв пальто и шляпу, устроился за длинным редакционным столом. - Макс, - сказал он одному из своих, - узнайте в нескольких квартирах, получили ли они листовку. Нэш, найдется план Большого Джона?
      – Напитки! - предложил Нэш, открывая в шкафу маленький бар.
      – Предпочитаю с утра не заглушать здоровую интуицию! - буркнул Боби. Он попросил администратора до прибытия полиции усилить охрану здания, никого без особых причин не впускать и не выпускать.
      – Там телевизионщики, - сообщил через минуту администратор.
      – Пресса найдет дорогу сама! - Старина Боби опустил седую голову, задумался.
      В приемной раздался шум, кого-то волокли в соседнюю комнату.
      – Макс, в чем дело? - устало спросил шеф.
      Помощник Боби возник в дверях и, вращая выпуклыми глазами, показывал на большой тяжелый чемодан.
      – Не забудьте извиниться, старина, - Боби махнул рукой. - Чудаки, теперь начнут охотиться за каждым чемоданом.
      Ему что-то прошептали на ухо.
      – Конверты получили все, - объявил Боби. - Придется сказать им пару слов.
      Нэш поставил на стол микрофон. Администратор торжественно уселся рядом с шефом. Комнату пересекал на цыпочках приезжий, который минуту назад ничего не знал. Макс в знак извинения нес за ним чемодан.
      Нэш объявил в микрофон об экстренном радиовыпуске "Джон таймс" и передал слово шефу полиции.
      – Чикагцы и гости Чикаго, - сказал расслабленным голосом шеф. - Это я, старина Боби, шеф детективной полиции. Вы меня отлично знаете. - Боби хмыкнул, представляя лица своих слушателей: чикагские гангстеры не менее знамениты, чем чикагские миллионеры, и он, ловец гангстеров, разумеется, тоже. - Я сижу в "Джон тайме", на самой верхотуре вашего старины Джона и пью утренний кофе. - Он постучал ложечкой о блюдце. - Хочу вам сказать следующее: то, что вы получили утром, сущий бред. Инсинуация сумасшедших. Забудьте о ней, выкиньте из головы, идите спокойно на работу, в школу, на кухню - кому куда надо. Мои слова фиксирует на пленку Джон Бари из "Всемирных новостей". - Боби неожиданно хмыкнул. - Он и не собирается выручать вас из дурацкой истории, отвечать за Большого Джона… Верно, старина? У него своя работа, и он надеется на ваше чувство юмора… Тихо!
      Старина Боби укоризненно смотрел на ворвавшихся телевизионщиков. Они принялись молча за работу.
      – Пресса, как всегда, опаздывает, - съязвил Боби, - а потом долго шумит.
      Все рассмеялись.
      – Так вот. - Боби хлопнул огромной, как блин, ладонью по столу. - Я все сказал. Если у вас возникнут вопросы, на них ответит администрация…
      Он встал, вышел из-за стола, подмигнул мне:
      – В конце концов, Большой Джон - не весь Чикаго…
      Эту фразу слышал только я.
      Старина Боби ответил на вопросы журналистов и ушел в соседнюю комнату посовещаться со своими. Нэш лихорадочно диктовал в углу кабинета стенографистке, готовя экстренный выпуск. Администратор, сцепив за спиной руки, выглядел мрачным вороном. Он прикидывал свое ближайшее будущее, понимая, что через полчаса об этой истории узнает Америка, а чуть позже - весь мир.
      Я перекинул через плечо камеру, вызвал лифт.
      Вскоре в номер постучали. Появился Боби.
      – Извините, старина Джон. Зашел промочить горло.
      Я разлил виски. Боби сел. Он выглядел рядом с моими джинсами королем моды. Любой преступник Америки знал, что у шефа Чикаго лучшие в стране, единственные в мире костюмы. Шеф детективов - высший чин в полиции, который носит форму. Дальше следует комиссар, назначаемый мэром. Комиссаров никто из смертных в лицо не знал - они менялись слишком часто, а Боби прослужил в полиции почти всю жизнь. Его имя не сходило со страниц газет, все считали, что он и есть самый главный. Впрочем, так оно и было.
      Старина Боби не носил ни форму, ни кольт. Свои костюмы он заказывал шикарной фирме "Блюминдэйл" в единственном экземпляре. Сейчас на Боби был строгий синий костюм в мелкую полоску.
      – За начало дела. - Боби поднял стакан, пригубил и тотчас отодвинул.
      – Это серьезно?
      Пожалуй, да. - Старина Боби мягко улыбался. - Мистер Бари, выкиньте из репортажа мою последнюю фразу.
      – Считайте, что выкинул. Я не собираюсь посылать репортаж.
      – Так, старина, та-ак… - Он смотрел на меня выцветшими голубыми глазами, в которых не мелькнуло ни искры интереса, но я-то знал, насколько обманчиво это впечатление. - Значит, тоже предчувствовали?
      – Я прикинул, что на Чикаго им потребуется минимум три-четыре бомбы, - сказал я.
      Боби спокойно улыбнулся:
      – Это что, старина, информация или интуиция?
      – Простая арифметика. Бомба стоит дороже, чем пять миллионов дани Большого Джона. А три-четыре - гораздо меньше, чем рента со всего Чикаго. Пока это просто шантаж, как вы изволили заметить, мистер Боби.
      – Не просто, не просто… - замурлыкал старина Боби и зажмурил от удовольствия глаза. - Она в чемодане, или большом портфеле, или в багажнике машины. - Он внезапно проснулся, уставился на меня ясными синими глазами. - Бари, с вами можно иметь дело! Так ведь?.. Смотрите! Информация только для вас…
      Он вытащил из кармана листок, расправил, положил передо мной. Шариковой ручкой была нарисована самодельная атомная бомба. Размеры соответствовали указанной упаковке: она умещалась в большом чемодане.
      – Ее изобрел один студент-физик, готовя дипломную работу, - быстро проговорил Боби. - Сейчас он солидный ученый. Но не исключено, что идея пришла в голову нескольким студентам…
      – Шеф, вы надеетесь поймать этих сумасшедших?
      – А зачем я здесь? - Он негромко рассмеялся. - Они не такие уж сумасшедшие, хотя, конечно, сдвиг в сознании есть…
      Я рассматривал чертеж. Как все гениальное, очень просто. Но по сути чудовищно. Где они только взяли плутоний?
      – О плутонии мы подумали. - Шеф работал на одной волне с собеседником. - Впрочем, в наши дни можно украсть президента - никто сразу не заметит… Не то, не то, Бари… Мы далеки от истины…
      Он подошел к окну. Потом долго разглядывал висящую на стене репродукцию Уильяма Тёрнера "Дождь, пар и скорость".
      – Какая сила - паровоз у этого англичанина! Он поражает и сейчас, словно только что изобретен! И все из-за фантастических тонов, красноватого тумана, из которого вылетает на мост! - Шеф обернулся ко мне.
      – Редко встретишь в наши дни человека, который помнит Тёрнера, - польстил я шефу, понимая, что он ищет логическое решение задачи. Он сразу распознал фальшь.
      – Вы хотите, чтоб я напомнил вам об этом чудаке? - спросил с улыбкой Боби. - Что его акварели считали мазней, а он писал чудеса природы? Что он подписывал картины стихами, был знаком с Фарадеем, спорил с Гёте по поводу природы цветов, что русский ботаник Тимирязев назвал его художником стихий?
      Я поднял шутливо руки вверх:
      – Сдаюсь, Боби. Я вижу, вы поклонник Тёрнера.
      – Криминалист должен интересоваться всем. Когда-нибудь пригодится…
      Мы вспоминали "Пожар парламента", "Похороны на море", "Вечер потопа" и другие вещи странного англичанина. Борьба стихий. Свет и тени. Свет сквозь дождь. Солнце через мрак. Тёрнер постоянно стремился поймать неповторимый момент, передать в движении убегающее время, непрерывно меняющийся мир. Десятки, сотни паровозов остались на полотнах разных художников, но только на одном, тёрнеровском, допотопная машина побеждает пространство - время, врывается в наши дни.
      – Тогда все было проще, - подумал вслух Боби. - Вскрывали на ходу почтовый вагон, уносили мешок с деньгами. Кого и что искать - ясно как божий день.
      – Да. Но вам-то придется вскрывать не один багажный вагон…
      Боби невесело рассмеялся.
      – Не в моих правилах привлекать всю полицию Америки. Да и ее не хватит. Она, - шеф выразительно обрисовал в воздухе таинственную самоделку, - может быть в шкафу, канализационной трубе, праздничном торте, под вашей кроватью, наконец, Бари… Понимаете? - Он снова углубился в акварель Тёрнера.
      Я заметил, что когда он деловито размышляет вслух, то перестает говорить собеседнику обычное "старина". Выходит на связь напрямик, без предохранительной паузы.
      На подставку из пневмопочты свалился еще один серый конверт. Шеф сделал невероятный скачок и вручил конверт адресату.
      – Вам, мистер Бари.
      На листе были четыре машинописные фразы:
      "Передайте старику, что он болтун. В двадцать один восемнадцать будет выключен свет во всем небоскребе. Это предупреждение. В пять утра истекут сутки".
      Боби напялил на нос очки, несколько раз перечитал послание.
      – Интересно знать, - усмехнулся я, - у кого будет гореть хоть одна лампочка…
      – Надо предупредить лифтеров и обслугу, - решил Боби и оборвал себя: - Действительно, что-то я разболтался… Разрешите конвертик? - Он взял, спрятал в карман конверт, осмотрел мою комнату. - Извините, Бари, но мне придется просить об одном одолжении: подключиться к вашему телефону. На это, конечно, потребуется разрешение высокого начальства…
      – Зачем же начальства? - Я пожал плечами. - Пока мы были наверху, ваши ребята наверняка все сделали.
      Старина Боби покачал головой: ах, шутники…
      – Я спрашиваю, Бари, не для проформы, для дела. Они могут позвонить, - серьезно сказал он. - Я выключил прослушивание, когда шел к вам.
      – Валяйте.
      Он достал из кармана маленький пульт, нажал рычажок, сказал невидимым ушам:
      – Мистер Бари разрешил. Слышали, Джек? Не спите! И передайте заодно, Джек, охране, чтоб не пускала больше репортеров. Пусть придумают что угодно, хоть карантин свинки… С нас хватит одного Бари! - Он протянул мне руку. - Спасибо за все… Какое, кстати, здесь самое людное место?
      – Как и во всякой гостинице - ресторан.
      – Ах да, ресторан "Джони" на девяносто пятом этаже. Вы не могли бы со мной сегодня пообедать?
      – С удовольствием. Хотя…
      Старина Боби приложил палец к губам, молча показал на машинописное послание, на часы, давая понять, что детали не должны знать даже его сотрудники.

Глава тринадцатая

      В тот день ничего примечательного не случилось. В основном меня мучили звонки. Днем вызывал по телефону сенатор Уилли, спрашивал, чем может помочь. Большой Джон не интересовал его, как всякий другой дом, засоряющий землю. Я поблагодарил сенатора за личную заботу, не забывая, что его тоже подслушивают.
      Звонили в основном журналисты, интересовались, что нового. Я отвечал, что съел второй завтрак, что Большой Джон стоит на месте, и обещал сообщить, если что-либо произойдет (о втором конверте террористов, разумеется, в разговоре не упоминал). Дважды выходила на связь лондонская контора "Всемирных новостей"; я отвечал редакторам уклончиво и неопределенно.
      Пришел телекс за подписью Томаса Бака с предложением полмиллиона долларов за исключительные права на мою съемку в небоскребе. В отсутствии коммерческой интуиции Бака не упрекнешь; я бросил телеграмму в корзину.
      Наконец прорвался сам сэр Крис из Лондона.
      – Как там у вас погода, Бари? - кричал он из своего кабинета на Флит-стрит.
      – Льет как из ведра.
      – И у нас мало приятного: туман и сырость. Вы в Большом Джоне, Бари?
      – Да.
      – Где ваш репортаж?
      – О шаре? Я давно послал…
      – Да нет, Бари. Шар - вчерашний день. Он исчез в зоне шторма… Я имею в виду террористов…
      Я объяснил генеральному директору, что пока ничего особенного нет, я накапливаю материал и надеюсь сделать специальный выпуск, так как видеозапись будет только у меня. Последнее сообщение явно обрадовало сэра Криса. Однако он досадно крякнул: едва я упомянул вскользь о предложении Бака.
      – Надеюсь, вы послали его к чертям? - проворчал он. - Придется и нам подумать о дополнительном гонораре… Желаю солнечной погоды, Бари! - Крис, видимо, предполагал, что в солнечный день террористов снимать приятнее.
      Две фигуры в черных кожаных костюмах стояли у меня перед глазами. Нэш подтвердил, что связь с шаром прервалась. В район, откуда поступил последний сигнал, вылетели два истребителя и обнаружили сильную бурю с молниями над штормовыми волнами. Газетный магнат сам находился возле радиопередатчика… Зачем они выбрали для свадебного путешествия именно шар, а не самолет или корабль? Об этом, возможно, никто уже не узнает… Впрочем, мир привык к печальным финалам таких путешествий. Были даже чудаки, которые пытались совершить кругосветное путешествие на шаре. Они исчезли…
      В небоскребе меня узнавал каждый встречный. Люди подмигивали, улыбались, шутили, но в глубине устремленных на меня глаз чувствовалась тревога. Я их понимал. Некоторые провели здесь многие годы, почти не выходили на улицу, забыли о шуме, гари, толчее большого города. Они наблюдали его странную тесную жизнь в бинокли и подзорные трубы со своей величественной высоты. У них все было совсем другое: свежий воздух, великолепные восходы и закаты, самолеты и тучи в широких окнах, конторы и развлечения в нескольких минутах езды на лифте. Сейчас далекая земля представлялась опасной: оттуда проникли чужие и грозились разрушить одним нажатием кнопки все привычное. Жители Большого Джона знали о прежних взрывах "Адской кнопки": дневные выпуски газет были наводнены фотографиями разрушений.
      Я отвечал всем обычной фразой: "Сегодня катастрофы не будет", - и это была чистая правда: сегодня - нет!
      На спортивной площадке сорокового этажа мальчишки запускали модели самолетов. Я сел на скамью рядом со старой американкой. Она, как и я, наблюдала запуск стандартных игрушек. В руках у мальчишек - пульт управления. Нажата кнопка - взревели маленькие моторы. Вторая - разбег машин по площадке, подъем вверх. И вот начинается веселая чехарда в воздухе больших серебристых стрекоз.
      – Мистер Бари, вы не считаете, что в мире стало слишком много игрушек? - спросила меня не очень любезно соседка.
      – Что вы имеете в виду, мэм?
      – Да хотя бы эти самолеты…
      – У вас, наверное, здесь внук?
      – Правнук… Я имею в виду, что он слишком бездумно управляет самолетом, не зная его назначения.
      Стрекозы выделывали над нашими головами фигуры высшего пилотажа.
      – Но они берут пример со взрослых, которые то и дело включают и выключают автоматы.
      – Поймите меня правильно, мистер Бари, - дама повернулась ко мне, белозубо улыбнулась, - я не против разумной игры… Но нельзя ли объяснить тем людям, - она подчеркнула два последних слова, - что они играют со страшной игрушкой.
      Неожиданно она встала, решительно пересекла ковровую дорожку, села на скамью напротив.
      Я и не заметил, как на нашу скамейку взгромоздился негр. Сел, как садятся нарочито негры в присутствии белых: на спинку скамьи, спиной к нам. Штаны и ботинки - белые, носки - красные, рубашка - черная с закатанными рукавами.
      Моя собеседница напоминала взъерошенную ворону.
      Я спросил:
      – Сэр, вы не могли бы сидеть, как все другие? - И прибавил: - Вы прервали разговор.
      Негр мгновенно очутился в нормальной позе.
      – Только ради вас, мистер Бари!
      Кого-то он мне напомнил.
      – Извините, что помешал.
      Он ушел, небрежно махнув рукой.
      На тыльной стороне руки я заметил наколку - букву "Н".
      – Ниггер! Хам!
      Дама стрельнула злым шепотом в спину цветного - обычным американским способом. Спина чуть дрогнула, но негр не остановился - ушел танцующим шагом.
      – Терпеть не могу ниггеров! - Моя собеседница снова пересела ко мне.
      Однако не это было самое важное. "Н"! "Э-н"… "Э-н-н"!
      Одна лишь буква…
      И сразу всплыла в памяти давняя история: "Н" - "Нет!" - "Нонни"…
      Интересно устроена журналистская память. Как огромное, хаотически перемешанное досье фактов. Что-то видел, что-то слышал, что-то читал. И моментально забываешь лишнее: жизнь идет вперед, событий слишком много. Однако нужная информация возникает в острых ситуациях, когда напряженно работают мозг, чувства, вся сложная человеческая система.
      Я вспомнил про букву алфавита и… закона.
      Это была типичная для Америки история. В небольшом курортно-пляжном городке штата Флорида разгоняли демонстрацию негров. Действовали привычными методами. И вдруг полицейский застрелил мальчишку по имени Нонни.
      Нонни, вернувшись из школы, играл с приятелем в бейсбол. Он постепенно выигрывал, как может выигрывать каждый чемпион класса. Но мать соперника чересчур волновалась: ее сын задерживался на обед. Она дважды заходила на бейсбольную площадку, разделявшую дома соседей, а потом позвонила в полицейский участок с жалобой на черномазого, который разрушает авторитет родителей у ее белого сына.
      К площадке подкатила патрульная машина. Полицейский знал, кого надо наказать. Он выстрелил в негритенка. Точно между глаз. И уехал.
      Черная Америка взорвалась. Сначала в том курортном городке, позже, когда суд оправдал полицейского убийцу, по всей стране. Негры вышли на улицы, и это показалось белым страшно. Демонстрантов приводили в чувство, сбивая с ног из брандспойтов, усмиряли газовыми гранатами, одиночек пристреливали. Звенели стекла, пылали машины, дома смотрели пустыми глазницами. Губернаторы вызывали на помощь национальную гвардию. Негритянские кварталы лежали в руинах. Газеты день ото дня умножали цифры - число убитых, раненых, арестованных. Я прекрасно помню все это.
      Целое лето пылал гнев инакомыслящих. "Нет!" - писали они на стенах особняков. "Нет!" - на дорогих кадиллаках. "Нет!" - на статуе Свободы. И белые боялись прикасаться ко всему, где была начертана первая буква имени убитого парнишки. Они вызывали полицейских, а те привычно, если был хоть малейший повод, стреляли.
      Так случается время от времени в Америке.
      Неужели татуировка на руке у цветного имеет отношение к этой истории? Нет, чистое совпадение. Давно отбушевало то "жаркое лето", и весь мир наверняка забыл беднягу Нонни. Только журналистская память способна выхватывать из прошлого конкретные детали.
      – Какой нахал!.. Никогда не садитесь в лифт, если там негр! - горячо продолжала моя соседка, о которой я на время забыл.
      – Почему?
      – Как почему? Это опасно!
      – За что вы их так ненавидите? - спросил я.
      – А за что они ненавидят нас?! - Дама возмущенно взмахнула руками. И сменила гнев на стандартную улыбку: - Впрочем, вы европеец, мистер Бари…
      – Пожалуй, вас я не пойму…
      Я почувствовал какую-то усталость, точнее, бремя неожиданной ответственности за эту агрессивно настроенную прабабушку, ее беззаботного правнука, за серенький денек, в котором порхали игрушечные самолеты. Мы расстались с собеседницей дружески, но чувство усталости долго не проходило.
      Да еще этот шар с двумя безумцами!..
      – Нет сведений? - спрашивал я время от времени по телефону Нэша.
      – "Океан молчит" - это наш последний заголовок, - отвечал невозмутимый Нэш. - Кстати, мистер Бари, о вас специальная полоса. Как вы смотрите на шапку: "Жители Джона надеются на Джона"? А?
      – Не валяйте дурака, Нэш! - сказал я.
      – Но люди действительно верят в вас больше, чем в полицию…
      – Заткнитесь, Нэш! - оборвал я, представляя вытянутые физиономии полицейских и хихикающего Боби.
      Ирландца не так-то легко было укротить.
      – Моя газета выражает мнение читателей…
      Я бросил трубку. Этот редактор - великовозрастный младенец! И зачем я ввязался в историю? Что я - господь бог, чтобы спасти целый небоскреб? В конце концов, я просто приезжий, корреспондент лондонской конторы, у меня в Нью-Йорке куча разных дел!..
      Принялся лихорадочно собирать чемодан, не обращая внимания на трезвонящий аппарат. Наконец схватил прыгавшую трубку, рявкнул:
      – Бари у аппарата! Побыстрее, я уезжаю!
      – Отец, это я! - голос Эдди вернул меня в действительность. - Ты уезжаешь? Значит, это шутка?
      Я сел в кресло, вытер рукой лоб.
      – Да нет, Эдди. Все правда. Я на месте, в небоскребе. Просто мне надоели дурацкие розыгрыши…
      – А я в Голливуде, рядом с тобой! - В голосе Эдди слышалось ликование. - Пока тренируюсь. Я стартую, как только окончится ваша история с террористами.
      И он был уверен, что эта история кончится благополучно! Один желает хорошей погоды, другой предлагает полмиллиона, третий стартует на следующий день! Они все сошли с ума, начиная с ненормальных террористов!.. А кто будет их ловить? Я, что ли?
      И поймал себя на том, что сам поддался всеобщему психозу, брякнул в трубку Эдди:
      – Ты не торопись. Когда все кончится, я приеду на твое выступление.
      – Правда? (Я видел, как он смеется.) Ради тебя я выдам королевский трюк! Хорошо бы, и мать посмотрела… Не знаешь, где она?
      Я вздохнул:
      – Как всегда, путешествует. Что ей передать, если позвонит?
      – Чтоб не волновалась… Эдди взялся за дело!
      Я не волнуюсь, хотя виски ломит от боли. Захотелось, очень захотелось увидеть Марию. Может, разыскать ее? Рассказать о звонке сына? Нет, нельзя! Чего доброго, примчится. А ей здесь не надо быть. Мы делаем свое мужское дело.
      Восемь с лишним вечера, шеф ждет.
      Ресторан "Джони" представлял чашу, заполненную ярусами красных столиков, утыканную черными семечками. Словно арбуз семечками, ресторан был переполнен жителями Большого Джона. Метр привел меня к нужному столу. Боби кивнул и скучным взглядом скользнул по рядам. Он был в вечернем сером костюме со слегка приподнятыми плечиками пиджака.
      – Боби, вы уже взлетаете? - пошутил я.
      Он равнодушно взглянул на мою рабочую робу.
      – Куда там, даже не отлучишься домой. - Боби, как обычно, ворчал. - Будем обедать, Бари? Я проголодался, старина.
      Подали на стол. Соседи с любопытством поглядывали на нас. Разговора, судя по удаленности стола, они не должны слышать.
      – Что нового, шеф?
      – Так, ничего, мелочи быта… Работаем… - Боби осклабился. - Пока сущая ерунда… По предварительным данным, они находятся снаружи и внутри!.. - пропел он в паузе гремящего оркестра.
      Я кивнул.
      Предчувствие не обмануло меня.
      Так я и знал! Сейчас они видят меня и шефа, а мы их - нет.
      – Между прочим, - продолжал Боби, аппетитно обгладывая косточку, - полмиллиона за такой репортаж - слишком мизерная цена… Вы извините, Бари, но это мое мнение.
      – А какое вам, собственно, дело до моего гонорара?
      – Никакого, он ваш! - Боби бросил кость в тарелку. - Я бы дал вам дна… а то и три миллиона… Если бы имел…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13