Ноктюрн пустоты

      – Я уезжаю, - сказал я другу. - Принеси, пожалуйста, орешки.
      У-у принес тарелку с солеными орешками и в вознаграждение взял со стола жвачку, задумчиво отправил в рот целую коробку, не позаботившись снять обертки, меланхолично стал жевать.
      – Я уезжаю, - повторил я. - Не скучай, дружище.
      Он подогнул одну ногу, другую, лег со вздохом на бок, и я пощекотал друга сначала за ухом, а потом по животу, как принято веселить собаку или ребенка. Слоненок задребезжал своим хоботом-пылесосом.
      Я оставил его на попечение трех служителей в опустевшем доме.
      В Канаде, куда я летел, на Крайнем Севере, должно было произойти крупнейшее за последнее столетие пробуждение потухшего вулкана. Проще говоря, извержение, о котором знал один я.
      В Монреале выдалось несколько свободных часов, и я пошел на хоккей, чтобы обдумать будущий репортаж. В толпе орущих людей, где выделяются лишь сосредоточенные глаза и открытые рты, я чувствовал себя, как всегда, независимым и одиноким. Публика, жаждущая развлечений, - вот мой главный зритель, потребитель продукции "Телекатастрофы". Она, конечно, не поймет моего "голубого репортажа" из Канады: зачем, мол, Бари берется за камеру, если не предвидится ни одной жертвы? А ведь художник иногда должен делать какие-то вещи именно для себя, иначе он превратится в механический придаток бизнеса.
      Мой снежный репортаж чуть не сорвался из-за "голубой лихорадки", как фальшиво называли газеты строительство нового нефтепровода Аляска - Штаты.
      Северный поселок, где я приземлился, переживал джеклондоновские времена. Каких только бродяг здесь не встретишь: строителей, бизнесменов, проповедников, шоферов, косматых молодых людей - тысячи и тысячи безработных, искателей приключений, разного рода дельцов и бездельников бросились в Канаду и на Аляску, едва услышав о суперпроводе. Гостиницы и частные дома переполнены, кафе и бары забиты, койка в сарае стоит пятьдесят долларов на ночь, и то ее еще надо найти. В этой пестрой, случаем сбитой толпе царили дикие нравы, и хотя кольты и охотничьи ножи в эру джинсов носит не каждый, первобытный закон правоты сильного был превыше всего. Местные власти, полиция, судебные чиновники исполняли еще некоторые служебные формальности, но не скрывали от прессы, что ждут не дождутся, когда схлынет эпидемия желто-денежной лихорадки и придется всерьез заботиться о нравственности тех, кто выживет и останется в опустевшем поселке.
      Припоминаю, что много лет назад здесь был построен первый суперпровод. Построен очень поспешно, с техническими дефектами, так как Америка жаждала дешевой нефти. Самые большие убытки понесла канадская природа: по всей трассе тундра, леса, озера превратились в мертвую зону, покрытую нефтяной пленкой. И вот люди снова спешат, кладут рядом вторую супертрубу, чтобы она заглатывала нефть со дна морского и выплевывала из Компьютеров многозначные цифры прибыли. Дурачье!
      Об опасности, вновь грозившей природе, напоминали листовки, которые негромко, но настойчиво предлагали прохожим молодые люди городского вида. Я пробежал листовку и, усмехнувшись, сунул в карман. Что этот листок бумаги для бородатых плечистых парней в стальных касках и комбинезонах, рассеянных по всей тундре и тайге? Им не бумагу подавай - машины и трубы! По шестнадцать - восемнадцать часов, без выходных вкалывают одичавшие парни. Месяц за месяцем. Чтобы однажды выйти из тайги с "дипломатом", набитым сотенными купюрами, подмигнуть красотке на рекламном щите, приглашающей всех желающих в город игр и развлечений Лас-Вегас, гарантирующей бесплатную дорогу и бесплатное проживание в самых шикарных отелях.
      Многие возвращались (бесплатный билет на самолет в оба конца) с курортным загаром, щеголевато одетые, смущенно держа в руке опустошенный чемоданчик. И начинали все заново, пока не закончен этот чертов суперпровод. Как я установил из разговоров в самолете, полугодового заработка хватало максимум на две недели развлечений.
      В транспортной конторе мне вежливо сообщили, что арендованный моей компанией вертолет разбился в тайге и мне не могут выделить никакой машины, поскольку все они на трассе, а мой путь - тысяча пятьсот миль в сторону. Мне предложили оплатить примерные убытки, и я понял, что время здесь ценится особенно дорого, а самый дефицитный товар - полярный транспорт.
      В другое время я бы пожал плечами и улетел домой, но сейчас был взбешен. Мне наплевать, что ни один человек на улице не узнал меня: эти одичавшие, отупевшие от подсчета в уме стодолларовых бумажек люди когда-нибудь вернутся в цивилизованный мир и снова сядут к телевизору, станут моими рабами… Но я забрался в эту глушь, чтобы сделать репортаж для души, и на тебе - нет вертолета… Может быть, чиновники транспортной конторы полагают, что вулканы извергаются по заказу и можно отсрочить начало? Я проклинал своего агента, который, зная о желтой канадской лихорадке, не догадался заказать второй вертолет… Я грозил устроить здесь настоящую катастрофу и показать ее всему белому свету.
      – Господин Бари, - молодой служащий тронул меня за плечо, выразительно посмотрел на часы, - время у вас еще есть…
      Простой жест отрезвил меня.
      – Что вы предлагаете?
      – Может быть… я подумал… Может, вас выручит мистер Юрик?
      – Кто этот Юрик?
      Служащий пожал плечами:
      – Какой-то чудак… Но у него свой вертолет.
      Юрик разыскал меня в баре гостиницы и забросал вопросами: откуда мне известно, что потухший тысячелетия назад вулкан вот-вот пробудится от спячки? Оказалось, этот чудак коллекционирует странные предметы: древние плиты земной коры. Я слышал, но не знал, что есть на самом деле люди, для которых зафиксировать на пленку проснувшийся вулкан, рождение нового острова или обвалившийся старый дом в Сан-Франциско, возле которого проходит разлом коры, - события чрезвычайной важности, за которыми охотятся годами. Я привык работать, а не охотиться. Но сразу почувствовал в Юрике родственную душу и перешел с ним на "ты".
      Решили вылететь на рассвете.
      Ночью Юрик мучил меня своими открытиями из области сумасшедшей географии. Я слушал снисходительно, представляя его простое лицо со сросшимися бровями и изредка поддакивая в ответ. Что мне от того, что когда-то Африка была на Южном полюсе, а Северная Америка в тропиках; что Италия вклинилась в Европу, а Индия - в Азию, вздыбив горы, как носы автомашин в лобовой аварии? Что мне от того, что под Японией древние плиты земной коры круто, почти вертикально уходят вглубь, вызывая землетрясения, - я давно уже заснял свой коронный репортаж о Токио… Юрик прав, провозглашая древнюю истину: не боги Олимпа совершали чудеса на Земле, сама беспокойная Земля непрерывно перестраивает себя. До Юрика это открыл Леонардо да Винчи, оценивший найденные в горах окаменелые морские раковины. Юрик цитирует, как мне кажется, голосом самого Леонардо: "Над равнинами Италии, там, где сейчас летают только птицы, в отдаленном прошлом на обширных отмелях плавали рыбы…"
      Но что-то в словах Юрика заставило меня задуматься. Странный смысл его наблюдений дошел до меня не сразу. Плиты, хоть и с малой скоростью, движутся, сталкиваются, создают напряжение. Земля, как и люди, испытывает стресс. Многие катастрофы, которые я снимал, являлись лишь частичной разрядкой, сбросом напряжения, выходом из стресса всего земного шара. Следовательно, на нашей планете есть какие-то "предохранители", которые не позволяют бедствиям перерасти в мировую катастрофу?..
      Земля стара и опытна. А если стресс в шестнадцать лет? Сработают ли природные предохранители, выдержит ли организм?
      Я уже думал об Эдди.
      И вспоминал сына все те часы, пока мы летели с мистером Юриком над ледяным панцирем к нашему вулкану.
      Я так давно не видел снежной пустыни, что оцепенел в кресле рядом с Юриком. Сначала он рассказывал мне об огромном разломе, вдоль которого мы летели, а потом умолк, тоже углубился в себя.
      Моя жена Мария не оказалась партнершей в моих делах, как это обстояло у Лоты с Томасом. Впрочем, сравнение тут чисто субъективное. Баки - фирма, ее двухголовая монолитная администрация. Я - лицо творческое, в чьи затеи никто из фирмы не вмешивается, спецкор катастрофы, король-одиночка. Мария - корреспондент журнала "Супермода", распространяемого в сорока четырех странах. Она по-своему королева - королева моды. Достаточно сказать, что в сорока четырех странах женщины последовательно меняют наряды "Мария" с номером очередного года.
      Когда я в Токио, она в Рио-де-Жанейро, когда я уезжаю из дома по срочному заданию, она вдруг возвращается. Транспорт у нас одинаковый - самый дорогой и самый удобный, но очень редко пересекаются во времени и пространстве маршруты. Мне приятно бывает думать, стоя со своей камерой в гондоле воздушно-реактивного шара над пылающим городом, что где-то в темноте южной ночи плывет снежно-белый лайнер и все пассажиры провожают взглядом Марию в платье "северо-восточного циклона", которое она сконструировала только что в своей голове.
      Эдди не мог одновременно путешествовать на лайнере и плыть над городским пожаром. Он был дома, рос, учился, встречал нас с раскрытыми объятиями, а сам, наверное, думал: кто же я?
      Самолюбия Эдди было не занимать. Первое его самостоятельное слово было не "папа" и "мама", а "я". Позже он добавил "сам". Так и осталось до сих пор: "Я сам…" Он с удовольствием слушал мои рассказы, щеголял по дому, очень похожий на девочку, в платьях матери, но в упорном взгляде темных глаз, складках под губами, вздернутом подбородке постоянно чувствовался настойчивый поиск мысли: а я, кто же на этом свете я?
      Иногда меня даже пугала его одержимость. Я вглядывался в сына и видел нечто чужое - как бы маленького Томаса Бака, стремительно идущего к своей цели, только одинокого, без деловой улыбки.
      У Эдди не было друзей. Они его сразу же покидали, едва улавливали в любой игре чувство скрытого превосходства.
      Все это пришло мне на ум не сразу, а когда произошел у Эдди внезапный душевный слом. Я снимал на Филиппинах наводнение и как раз в моторной лодке посреди затопленной деревни принял по рации телеграмму от жены: "Эдди сбежал из дома". Я помчался в Мюнхен.
      Несколько дней мы провели с Марией в хлопотах. Как же так: он стрелял из игрушечных пистолетов… играл в футбол и хоккей… увлекался поэзией… рисовал иногда целыми неделями - совсем как дед… освоил мотоцикл настолько, что катил почти на одном колесе, - словом, был как любой мальчишка! И почему он вдруг перестал быть им?
      Оказалось, Эдди несколько месяцев назад бросил школу, бродил одиноко по дому, валялся бесцельно в постели, а потом вывел из гаража свой мотоцикл и примкнул к группе мототрюкачей, гастролировавших в городе.
      – Зачем ты это сделал? - допрашивал я с матерью Эдди, нагнав группу в одном из маленьких провинциальных городов.
      – Я хочу сделать номер "Эдди возьмется"!..
      На нас смотрели полные мрачной решимости глаза.
      – За что ты возьмешься, Эдди? - спросила трагически мать.
      И тогда сын бросился к ней и разрыдался. Захлебываясь, он рассказал Марии, что два года назад увидел в кино, как прыгает на мотоцикле "звезда" рискованных трюков. Кто-то сказал Эдди, что за такие трюки платят кучу денег. С тех пор он только и прыгал на двух колесах - через заборы, канавы, бочки. Когда преодолел с помощью подкидной доски четыре поставленных в ряд автобуса, то решил, что выбор сделан, и примкнул к мототрюкачам.
      – Но зачем? - растерянно спросила Мария. - Разве мы мало зарабатываем?
      – Я сам…
      – Прыжками через автобусы сейчас никого не удивишь… Ты… - Я махнул рукой.
      – Если понадобится прыгнуть через собор Святого Павла, то Эдди возьмется! Я - Эдди!..
      Я рассмеялся:
      – Именно "ты - сам"?
      – Да. Я - сам!
      Голос сына дрожал от волнения. В своем воображении он уже создал фирму из одного профессионала.
      Мария молча смотрела на нас, как на ненормальных. Наконец она устало спросила Эдди:
      – Ты станешь из-за какой-то ерунды рисковать жизнью?
      Он уже успокоился, пожал плечами.
      – Это тоже профессия…
      Уговоры ничего не дали. Эдди объяснил, что ждет совершеннолетия, чтобы заняться самостоятельными трюками.
      Некоторое время мы с Марией получали отчеты частного детектива, из которых явствовало, что Эдди прилежный ученик циркачей. Потом он вернулся ненадолго домой… Потом нашел во Франции какого-то знаменитого тренера.
      Дом опустел. У-у, которого я покупал для сына, стал моим другом.
      Почему такой резкий перелом? Такой выбор? Чего недоставало мальчишке?
      На мгновение представил, что лечу над белым пространством снегов не с Юриком, а с Эдди, собираюсь рассказать ему о вулкане, показать извержение… Нет, эта минута навсегда потеряна. Эдди если и поднимется ввысь, то не для созерцания - для какого-нибудь головоломного прыжка вниз. Я живу в своем одиночестве, Эдди - в своем. И все это называется вроде бы обычным словом - самоутверждение.
      Страшная разобщенность наблюдается между людьми. Мне кажется, она началась совсем недавно, в эпоху, когда внешний комфорт и рациональные идеи стали вытеснять в людях эмоции. Я имею в виду не только электронную кухню, телевизоры, личный транспорт, но и нейтронную бомбу, выход в космос, завоевание океана: человек внезапно осознал не только свои гигантские возможности, но и понял, что его Земля, как и его дом, - обозримый с вышины объект, с ограниченными ресурсами и очень уязвимый. Наука невероятно расширила границы свершения добра и зла, и многие явления, ранее непонятные обычному смертному, стали для него очевидными, как мораль в сказке. Люди замкнулись в скорлупе своего уюта, в эгоцентризме своей стандартной личности.
      Помню, прочитал книгу о двух первых представителях человечества, ступивших на Луну: Армстронге и Олдрине. Меня поразило не само описание события 21 июля 1969 года, за которым затаив дыхание следил весь мир, а признание американских астронавтов, что они долгое время до полета служили вместе, но так и не сдружились. Зачем же, спрашивается, надо было вместе лететь на Луну? Позже Армстронг превратился в затворника, хотя пресса старательно называла его простым гражданином США…
      Быть может, мы все на этой земле такие же затворники, а считаем себя обычными гражданами?..
      – Смотри! - Юрик указывал на горизонт. - Началось!
      Вдали выползало черное грибовидное облако.
      Неужели опоздали?
      Я схватился за свою камеру, Юрик, включив автопилот, - за свою. Краем глаза я заметил, что снимаем по-разному. Юрика заботил только вулкан. Я же сделал прежде всего панораму снежной долины, показал медленно смещавшееся в сторону облако, схватил начало пеплопада.
      Облако изнутри освещалось молниями, гремело громом - вулкан работал на всю мощь. Сверху, словно нудный осенний дождь, сыпал и сыпал пепел, покрывал серым цветом долину, лес, бурные ручьи.
      Вертолет резко взмыл вверх: мы подлетели к вулкану. Конечно, съемка передает гораздо масштабнее всю грандиозность этого события, чем обычные слова. Но вулкан работал!
      Над рваным конусом плясали огненные столбы. Стоял непрерывный гул. Из жерла вылетали бомбы на высоту до километра. Казалось, вулкан целился именно в нас, в хрупкую машину. Но он просто разряжался, пулял из пепельной темноты камнями в сверкавшее вдалеке солнце. Совсем как мальчишка, который запускает камешки в поднебесье.
      В самом деле, подумалось мне, а почему бы и человеку не поступать так, как вулкану? Когда накипит на душе, нет сил больше молчать, - открыть крышку и выпустить лишний пар!.. Вулканы, как утверждает мистер Юрик, не менее индивидуальны, чем люди. Вулканы просто мудрее.
      Долго кружили мы возле проснувшейся горы. Когда показался огненный фонтан, поднялись еще выше, надели кислородные маски.
      – Давай, давай! - орал, высунувшись из кабины, Юрик. - Жми, парень! Салютуй!..
      Слово "парень" не очень-то подходило к этому пробудившемуся великану природы, но вулкан нам обоим казался очень симпатичным.
      Фонтан уже ослабел, огонь захлестнул кратер, и сверху по стенам и из боковых трещин хлынули в долину потоки лавы. Лед мгновенно испарялся; озера шипели и заполнялись жидкой магмой; деревья, камни, земля - все горело на ее пути. Можно представить, какая разыгралась бы паника, если бы суперпровод проходил рядом с вулканом. Но здесь природа противоборствовала сама с собой. Я снимал "голубой репортаж", ощущая себя жалким человеком наедине с гигантом вулканом.
      Позже, когда огненный транспортер замедлил ход и встал, озаряя багровым светом долину, мы рискнули подлететь к жерлу.
      Внизу воцарилась такая тишина, что от нее звенело в ушах.
      Кратер смотрел на нас снизу пристальным огненным оком. Оно опаляло жаром. Вертолет медленно снижался. Наверное, у Юрика, как и у меня, появилось то же инстинктивное желание дикаря, которого неудержимо притягивает огонь. Пришли на ум слова Фауста, стоившие ему жизни: "Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени!"
      Незабываемое зрелище!.. Повремени! Вот уже видно, как озеро лавы колышется и вздыхает. Время от времени газы прорывают малиновую пену, и озеро пыхтит и плюется.
      Куски лавы цвета киновари разбрызгались по темным склонам конуса. Нестерпимо жарко…
      Снова вверх. Снова под нами огненный глаз.
      Позже многие из видевших репортаж признавались мне, что их посетила странная мысль: будто они заглянули в окно своего детства, в свое прошлое… Их так влекло огненное озеро, что они отпрянули от экрана.
      Вечером мы разбили палатку на соседней сопке, чтоб любоваться агонией великана. Он освещал долину розовым светом, настолько ярким, что можно было не только фотографировать, но и читать книгу.
      – Спасибо! - Юрик, израсходовавший весь запас пленок, долго тряс мою руку. - Это незабываемо, Бари!
      Он лежал в спальном мешке, не смыкая глаз.
      – Что бы ты хотел сейчас, Бари?
      – Уснуть.
      В этом адском розовом сиянии никак не спалось. "Вот и все, - устало думал я. - Исполнена еще одна цель. Цель на пути в бесконечность…"
      – Я хотел бы отблагодарить тебя, Бари, - снова заговорил Юрик. - Не знаю как… Где ты встречаешь Новый год?
      – Нигде.
      – Замечательно! - Юрик сел, согнув пополам мешок. - Едем к Файдому Гешту.
      – К Гешту? - Я расхохотался. - Он что, пригласил тебя?
      – Конечно. У меня два приглашения на новогодний бал.
      – Гешт, который экономит на мыле для рабочих, приглашает тебя на рождество? - Я отвернулся от шутника.
      Юрик проворно вылез из мешка и, приплясывая перед моим носом, потрясал розовыми билетами.
      – Да, Гешт! Да, Гешт! Эх, Бари, - он сел на землю, - ты хоть и король, но плохо знаешь причуды власти. Именно Гешт дает обед на тысячу персон!

Глава четвертая

      Кто знал, что восьмидесятилетний миллиардер, экономящий на мыле, спичках и воде, Файдом Гешт, считающий по старинке не только доллары, но и центы, способен закатить такой прием!
      В Лос-Анджелесе моросил мелкий противный дождь. Вилла Гешта, обычно безлюдная, сверкала над океаном, как хрустальная люстра. В гостеприимно распахнутые ворота въезжают дорогие машины, и сразу гости окунаются в мягкие звуки оркестра, замаскированного в мокрой зелени.
      На просторной даже для такого потока гостей мраморной лестнице нарядные дамы выглядят большими движущимися клумбами.
      "Что задумал старый лис? - гадал я, поднимаясь с Юриком по лестнице. - Неужели старческая сентиментальность? Отходная? Надежда на благодарность людской памяти?.. Нет! Гешт еще не выжил из ума! Каждый сэкономленный цент в его империи дает миллионы… Зачем же такая безумная трата?.."
      Я не сразу различил Файдома Гешта среди слуг. Вместе с ними он при входе раздавал гостям маски.
      – Я ждал вас, мистер Бари, - раздался тонкий и неестественный, как из треснутой флейты, голос. - Что ваш вулкан?
      Сильно поредевшая, обтрепанная жизнью метла, вставленная во фрак, - это и был сам хозяин. Ничто в нем не напоминало известного по фотографиям Файдома Гешта, первого в мире нефтяного магната, владельца электроники, газет, элеваторов и прочего-прочего. После нашей последней встречи время изменило черты его лица. Остались прежними глаза. Ни у кого не видел я такого ироничного, всепроникающего взгляда. И сейчас он поразил меня: что же это Файди задумал?..
      – Вулкан работает! - Я нарочно встал так, чтобы миллиардер видел мою рабочую робу, в которой я являюсь к президентам и к последним на планете королям. - Прошу прощения, сэр, я у вас случайно, что называется, проездом.
      – Я послал вам приглашение в контору и с огорчением услышал, что вас нет, вы на съемке, - отчаянно засвистел носом Гешт. - Я не знал, что делать: может быть, пригласить через господа бога? Но когда увидел вас вместе с мистером Юриком, то сразу понял, что вулкан сработал на славу. Поздравляю, мистер Бари. - Он протянул руку, мгновенно подсчитав мой будущий гонорар. - Поздравляю, мистер Юрик. Какую вам маску?
      Я усмехнулся:
      – Предпочитаю маску Бари. - И кивнул Файди, будто официанту. Он осклабился вслед.
      Юрик плелся за мной с маской простодушного ковбоя в руке, чувствуя себя виноватым. Но я хорошо знал Файди: если он чего-то захочет, то отыщет и под землей. Когда мы с Юриком прибыли в Лос-Анджелес, ему тут же сообщили об этом.
      – Не собираешься продавать вулкан Файди? - шутливо заметил я Юрику.
      – Оставляю себе, - мрачно сказал он. - А ты?
      – Пошел он к черту!
      Юрик вспыхнул:
      – Ты не сердишься? Правда, Джон? - И напялил дурацкую маску. - Пошли веселиться!
      Вилла Гешта вместила тысячу разнообразных гостей со всех концов света. Всюду в залах стояли елки, мерцали среди иллюминации свечи, столы ломились от изысканных яств, и каждого гостя, открывающего для себя новый уют, ждал отделившийся от стены молчаливый официант в черном. Постепенно маски заполнили все этажи. Музыка, смех, быстрый разговор, звон бокалов съедали время. Вспыхнул фейерверк среди туч за окном, и мы с Юриком чокнулись: "С Новым годом!"
      – Какая дурная погода! - заметила вслух моя соседка-испанка, взглянув в окно. - Дождь и дождь…
      – Будет еще хуже, - подумал я вслух.
      – Простите, что вы имеете в виду?
      Ее пожилой кавалер опустил свое дряблое ухо чуть ли не в мою тарелку.
      – Климат ухудшается! - крикнул я громко в подставленное ухо. - А Земля движется в тартарары!
      – Ах, как интересно, - сказала дама.
      – Куда? Куда? - выпытывало ухо.
      – В преисподнюю, если угодно. В катастрофу!..
      – Молодой человек, как вы смеете… - возмутилось ухо и встало торчком. - Правительство выступило по этому поводу с заявлением…
      – Что мне ваше правительство! - Я слегка тронул вилкой наглое ухо. - У меня собственное мнение!
      Мой собеседник отскочил. Дама взвизгнула. Я в сопровождении Юрика направился к двери.
      – Брось, Бари, - бормотал Юрик за моей спиной. - С этим не шутят… Будут приставать, дай лучше оплеуху… Так проще…
      Юрик прав, в таких домах о погоде принято говорить в ином тонет пересказывая первые полосы газет. Я, разумеется, сболтнул лишнее и рискую попасть в картотеку ненадежных гостей. Кто знает, может, я уже зарегистрирован там. Никто вслух не признавался в этом, но люди чувствовали, что разговоры о погоде стали опасными. Впрочем, стихийные бедствия - моя специальность.
      Мы прошли быстрым шагом несколько комнат и в каждой из них встретили Гешта в черном фраке. Мы недоуменно переглянулись и расхохотались. Отлично сработано, Файди! В каждом зале робот. Каждого гостя обслуживает сам хозяин. Почти что хозяин…
      – Послушайте, Гешт, - подошел я к очередному роботу, - кто эта дама за тем столом?
      Я указал на женщину в зеленом платье, похожем на веселый искрящийся водопад. Такое рождественское платье, платье-елку, могла изобрести только Мария.
      – Я не всех гостей знаю, сэр, - голосом хозяина ответил робот. - Дама в маске.
      – А меня знаешь?
      – Конечно, мистер Бари. Вы недавно говорили с хозяином.
      – Спасибо, мистер робот, - сказал я.
      – Премного благодарен, сэр.
      Значит, все роботы и сам Гешт связаны с компьютером, они накапливают информацию. Зачем это нужно миллиардеру? Наверное, затевается крупная финансовая афера: здесь журналисты, бизнесмены, военные, ученые… И очень много болтунов… Что за странные старики управляют с помощью своих миллиардов нашим миром! Какое добро и зло готовят они людям, в какой пропорции смешивают то и другое в новогоднем коктейле? Ведь такие, как Файд, - а их не один десяток финансовых тузов, - считают себя столпами общества и нередко на практике доказывают эту шаблонную истину.
      К черту Файди! Меня очень занимала женщина, похожая на Марию. Сердце неестественно часто стучало: неужели - она?
      В компании было четверо. Мужчины наперебой рассказывали что-то веселое, смеялись. Чуть позже четверо взялись за руки и побежали змейкой на танцевальную веранду. Впереди, высоко поднимая ноги, бежало рождественское зеленое платье. Сомнений не было: это она!
      Я потерял Марию с партнером в ритмично движущейся толпе.
      – Знакомая? - Юрик не отставал ни на шаг.
      Я кивнул.
      Вот на такой же танцплощадке более двадцати лет назад встретил я девушку с удивленными глазами, взял за руку. На Марию оглядывались, и я страшно злился, понимая, что не имею исключительного права на такую красоту. Позже я догадался, что женщины разглядывали ее платье. Стояла прозрачная пестрая осень, и платье Марии называлось "Мари-рябина".
      Весь вечер мы ходили рука об руку, как Адам и Ева. Мир не существовал для нас - только мы сами. Мария оказалась корреспондентом журнала "Мода". В полночь мы целовались. У открытого окна, на фоне багряных листьев Мари-рябина выглядела естественной частью осени.
      А через несколько дней два спецкора решили завоевать мир вместе. Каждый своими методами, но плечом к плечу, как положено молодой семье… Семья получилась слишком современная… Работа раскидала нас с Марией в разные стороны, а теперь взяла в свой круговорот и Эдди… Никто в этом, разумеется, не виноват!
      – Мария! - сказал я негромко, когда платье-елочка оказалось рядом со мной.
      Она недоуменно взглянула мимо меня и почти отвернулась. Как вдруг резко крутанула каблуками, взмахнула зеленым подолом, сорвала маску.
      – Джон, ты-ы? - и, приложив палец к губам, увлекла в танец.
      Больше всего на свете люблю этот удивленный взгляд.
      – Боже, как ты меня напугал… Здравствуй.
      – Здравствуй. Почему?
      – Ассоциация… Там, где ты… Неужели здесь предполагается катастрофа?
      – Если захочешь - пожалуйста.
      – А что я скажу друзьям?
      – Скажи, что я твой муж!
      Мы рассмеялись. Мария на мгновение прижалась ко мне, поцеловала.
      – С Новым годом, Джон!
      – С Новым годом, Мария!
      – Не знаешь, Эдди дома?
      – Не знаю. Скорее всего - нет…
      Двое из компании Марии оказались мне хорошо знакомы - Лота и Томас Баки. Я не удивился совпадению: Баков можно встретить в любом доме любой страны. Третий… третий - какой-то ученый с рыжими усами (имени его я даже не узнал) - сразу же ушел на задний план.
      Мы с Юриком рассказывали про наш вулкан, и я удивлялся изменчивости и приспосабливаемости человеческой натуры: совсем недавно я чувствовал себя свободным человеком, почти богом, сыном таинственной беспокойной Земли, и вот теперь, перебивая Юрика, пытаюсь доказать, что я совсем другой человек, неповторимый Джон Бари, тот самый репортер-работяга, который может позволить себе появиться в мятых штанах среди праздничных туалетов. Неужели я навеки привязан к изобретенной мною "Телекатастрофе"?
      – Странный год, - сказала задумчиво Мария. - Что он принесет?
      Все принялись складывать, умножать и делить цифры, путаясь в арифметике и болтая всякие глупости.
      Радио объявило, что бал продолжается. Можно прокатиться на русских санях с американских горок в зале аттракционов. Можно слетать в космос - в настоящий космос на космобусе, нанятом мистером Гештом. К сожалению, вместимость космобуса - десять человек, поэтому хозяин заранее извиняется перед теми, кто вынужден будет ждать очереди на его личном аэродроме… Для любителей острых ощущений предлагался особый аттракцион, о котором будет объявлено позже.
      Грянула музыка. Зазвенели бокалы. Часть гостей двинулась к выходу, решив раскошелить Гешта нетрадиционным способом.
      – Джонни, - пристал ко мне Томас Бак, - давай им покажем вулкан! Гешт позеленеет от зависти!..
      – Нет! - Я покачал головой, не понимая, как это взбрело на ум Томасу конкурировать с Файди. Смешно: неравные силы…
      – Ну что тебе стоит послать за пленкой, - шептал с напряженной улыбкой Бак. - Давай!
      – Нет… Не буду.
      – Это право Джона - показывать или не показывать, - вмешалась всепонимающая Лота. - Том, на место!
      – Хорошо! - Томас шутливо поднял руки. - Я капитулирую. К черту вулкан, к черту космос. Мы будем просто веселиться… Мы, кажется, на Земле, мистер Юрик?
      – На Земле, - спокойно подтвердил Юрик. И уточнил: - На вилле Гешта.
      У Гешта все шло по расписанию. Космобус, сделав обычный самолетный взлет с бетонной дорожки, превратился в крылатую ракету и понес вертикально в космическое пространство, усыпанное крупными звездами, десять пассажиров. Вереница гостей в бальных платьях и смокингах карабкалась по лестнице на отвесные американские горки и с визгом мчалась вниз на обычных санках, почему-то названных русскими; одни сани перевернулись, и трое джентльменов съехали вниз на спине, отделавшись легкими ссадинами, - об этом сообщила утром местная пресса.
      Радио, прервав музыку, пригласило всех желающих участвовать в опасном для жизни шоу.
      – Пошли? - предложила Мария.
      Бак усмехнулся:
      – Зачем? Вся жизнь - каждодневное шоу…
      – Я хочу, - упрямо сказала Мария и протянула мне руку.
      Совсем как дети, подпрыгивая и кривляясь, выскочили мы под дождь. И под мелкими каплями, сгибаясь под влажными ветвями, вбежали на освещенную площадку, на которой сидели люди. Смеясь и проклиная вечный дождь, не понимая, что здесь будет, мы уселись на мокрый асфальт рядом с застывшими гостями. Моя спина уперлась в спину Марии.