Повесть о художнике Айвазовском (не полностью)

      В выставочном зале, несмотря на ранний час, трудно было пробиться к картинам. Около каждой из них образовались тесные кружки знакомых и незнакомых людей. Каждый пытался доказать другому свое мнение, но все сходились на том, что рука старого художника с годами не слабеет.
      Появление Айвазовского сразу было замечено. Знакомые и друзья поздравляли его. Иван Константинович благодарил, отвечал на поклоны. Рядом с ним был Пантелей. Посетители внимательно всматривались в его лицо. Старик был уверен, что этим вниманием он обязан Ивану Константиновичу, который, разговаривая с друзьями, все время держал его под руку.
      Наконец, Айвазовский направился к одной из картин. Все расступились, освобождая место художнику и его спутнику.
      - А сейчас гляди, Пантелей, и суди, - сказал дрогнувшим голосом Айвазовский.
      Старый Пантелей шагнул немного вперед к картине и замер: прямо перед ним был. Малахов курган. Два старых воина стояли, освещенные последними лучами заходящего солнца. Они пришли на этот священный для каждого русского курган. Во время обороны Севастополя здесь был смертельно ранен их любимый командир. Перед внутренним взором стариков-ветеранов опять воскресали те героические дни во всей их славе и бессмертии.
      Пантелей еще приблизился и вдруг в одном из солдат узнал себя.
      Старик покачнулся и чуть не упал, но его поддержали руки стоявших сзади людей.
      Айвазовский молчал, неровно дыша, глаза его были влажны, но он их не вытирал.
      Пантелей, поддерживаемый с двух сторон посетителями, почти вплотную подошел к Айвазовскому и с трудом сдерживая подступавшее к горлу рыдание, произнес:,,
      - Спасибо, Иван Константинович... Не от себя только, а от всех ветеранов Севастополя, от всей России...
      Старик хотел еще что-то сказать, но не смог, у него брызнули слезы и он начал опускаться на колени.
      - Что ты, Пантелей, разве так можно! - подхватил его Айвазовский и, обняв старика, прижал его к своей груди.
      Люди вокруг них хранили благоговейное молчание, они же стояли, обнявшись, - великий художник и старый защитник Севастополя. А на картине два старика-ветерана воплощали душевное богатство русского народа.
      В СЕРЕДИНЕ ЖИЗНИ
      В русской жизни происходили важные события. Поэт Некрасов писал гневные стихи о судьбе народа. Писатель Тургенев в своих романах изображал русских юношей и девушек, стремящихся к новой жизни. Драматург Островский написал пьесу "Гроза". Она была поставлена на сцене Александринского театра в Петербурге. "Гроза" вызвала бурю. Передовое общество негодовало против тех, кто загубил Катерину - героиню пьесы Островского.
      Революционные демократы Чернышевский и Добролюбов в своих книгах и статьях призывали писателей, художников, композиторов изображать реальную действительность. Они требовали от искусства глубокого содержания, высоких и пламенных идей.
      Молодая Россия восторженно встретила новые смелые идеи. Осенью 1863 года в Петербургской академии художеств произошел "бунт". Молодым художникам, готовящимся к выпуску из академии, задали написать картину "Пир в Валгалле". Это была тема из скандинавской мифологии, очень отвлеченная, далекая от жизни. Четырнадцать лучших учеников академии взбунтовались. Они отказались писать картину на заданный мифологический сюжет, потребовав предоставить им свободу в выборе тем.
      Кругом бурлила новая жизнь, русское искусство сбрасывало с себя вековые цепи. Художники Венецианов и Федотов еще до этого изображали повседневную русскую действительность.
      Но чем сильнее, чем неукротимее клокотала жизнь за стенами Академии, тем непреклоннее требовали профессора от академистов следования старым классическим образцам, тем настойчивее препятствовали проникновению в их искусство живого дыхания современности. Академическое искусство безнадежно устарело.
      Бунт четырнадцати художников повлек за собою репрессии: их лишили премий, командировок за границу, им даже запретили работать в мастерских академии.
      Академическое начальство думало такими мерами укротить бунтарей и заставить их подчиниться старым традициям.
      Но молодые художники не сдались. Они оставили Академию художеств. После этого они не разбрелись, а стали жить и работать вместе.
      Молодых художников объединил Иван Николаевич Крамской. Это он возглавил бунт в академии. Он же предложил своим товарищам после ухода из академии создать артель художников.
      Прошло несколько лет. Крамской и его товарищи образовали "Товарищество передвижных художественных выставок".
      Товарищество поставило перед собой цель - устраивать передвижные выставки картин в крупнейших городах России.
      Обычно картины выставлялись только в Академии художеств. Творения прославленных мастеров приобретали богатые "ценители" искусства и помещали их в своих собственных галереях. Попав туда, произведения искусства становились недоступны для широкой публики, их могли видеть только друзья и знакомые коллекционеров.
      Передвижные выставки приближали искусство ко всем тем, кто действительно любил и ценил живопись. Художников, которые входили в Товарищество передвижных выставок, стали называть передвижниками. Вскоре о них заговорили не только в Петербурге и в Москве, но и в других русских городах. Их картины видели теперь сотни тысяч зрителей. Среди первых передвижников находились такие известные художники, как Крамской Перов, Саврасов, Мясоедов, Савицкий.
      Картины передвижников воспроизводили подлинную правду жизни, живых людей, живую природу, быт и нравы современного общества.
      Знаменитый русский критик Владимир Васильевич Стасов написал восторженные слова о передвижниках: "Общество понимало, что для нашего искусства пришел чудесный момент, и радовалось, смотря на гордый, смелый почин горсточки молодых художников".
      Айвазовский не принадлежал к передвижникам, но задолго до них устраивал выставки своих картин во многих городах России. Десятки тысяч людей, никогда не видевших моря, наслаждались его красотой на картинах Айвазовского.
      В те времена за вход на художественные выставки нужно было платить. Выставки картин Айвазовского всегда привлекали множество людей, и денежные сборы были очень высоки. Айвазовский не оставлял их себе, а отдавал нуждающимся: бедным студентам, сиротам, людям, пострадавшим во время наводнений, беженцам от ужасов войны, грекам-повстанцам, армянам, спасшимся от резни в Турции...
      Годы шли. Но Айвазовский не старел душой. Новые идеи и события не проходили мимо него,
      В 1866 году на острове Крит началось восстание греков против турецкого владычества. Восстание приковало к себе всеобщее внимание. В России и в Европе возмущались турецкими зверствами. Айвазовский написал несколько картин о восстании на Крите и организовал выставку этих картин в Одессе. Масса людей хлынула смотреть картины. Была собрана значительная сумма денег за вход на выставку. Эти деньги Айвазовский отправил жителям Крита.
      Весть о выставке картин в Одессе быстро дошли до столицы. Айвазовского стали просить перевезти ее в Петербург. Академия художеств предоставила для выставки свои залы.
      Выставку посетили писатель Григорович и поэт Некрасов. Они долго стояли перед картиной, на которой художник изобразил спасение критских беженцев русскими моряками. Горная дорога ведет к берегу моря. На дороге толпятся старики, женщины, дети. Они все устремились к шлюпке, которая перевозит людей
      На русский корабль. Отсюда он повезет несчастных в приморские города Греции. Со стариками, женщинами, детьми прощаются повстанцы, остающиеся для продолжения борьбы с угнетателями. Тяжело беженцам оставлять родину и разлучаться с ее мужественными защитниками. Художник показал этот момент прощания. Некрасов и Григорович разыскали Айвазовского и крепко пожали ему руки.
      - Ваши картины, Иван Константинович, - сказал ему Григорович, выражают очень важные идеи. И сколько в них чувства, человеческого сострадания!.. Смотрите, как реагирует на них молодежь - юноши сжимают кулаки, а девушки утирают слезы. Ваши картины напомнили мне роман Тургенева "Накануне". Там - сочувствие болгарам, а у вас - грекам. Да, что бы ни толковали любители академического искусства, но прав был Чернышевский, когда говорил, что только глубокое и важное содержание может избавить искусство от упрека, будто бы оно - пустая забава.
      Айвазовский часто навещал Дмитрия Васильевича Григоровича. Знаменитый писатель любил беседовать с ним об искусстве и литературе.
      У Айвазовского было много друзей в Петербурге: композитор Рубинштейн, поэты Майков, Плещеев, Полонский. По пятницам у Полонского собирались гости. У него, как у Григоровича, оживленно спорили о поэзии, живописи, музыке.
      С друзьями Айвазовскому удавалось видеться только во время его коротких наездов в Петербург в зимние месяцы. Весну, лето и первою половину осени он обычно проводил у себя в Крыму, Этот свой образ жизни он редко когда нарушал.
      С годами художник становился не только неутомим в работе, но ненасытен. Не так-то легко разнообразить сюжеты морской живописи. Но Айвазовский постоянно стремился избегнуть однообразия: в его лучших картинах буря, штиль, утро, ночь, восход и закат солнца и луны так же неповторимо своеобразны, как и в самой природе. Иван Константинович говорил своим друзьям: "Как небо и море изменяют ежечасно свой блеск и колорит, так и на моих картинах один и тот же сюжет изменяется до бесконечности". Но чтобы достигать подобных результатов, нужно было постоянно наблюдать и изучать живую природу.
      Художник все чаще вспоминал теперь советы Александра Иванова о необходимости углубленного изучения натуры.
      Не раз Айвазовский убеждался, что одной только зрительной памяти художнику недостаточно, что накопленный им запас наблюдений природы не всегда позволяет удачно переводить на полотно свои личные художественные впечатления.
      До него доходили слухи, что новые художники и прежде всего
      Крамской, осуждают его метод в искусстве и находят, что он неровный художник, способный создавать великие произведения и тут же ради денег писать картины, которые и картинами-то недостойны называться, а раскрашенными холстами. Айвазовскому передавали слова Крамского о его красках, будто он их доводил в погоне за эффектностью до такой неестественной яркости, что подобные им трудно было найти не только в природе, но даже на полках москательных лавок.
      Все это раздражало Айвазовского и восстанавливало против Крамского и его сподвижников, но, успокоившись, он не мог в душе не признать справедливость этих упреков по отношению ко многим его картинам, написанным невзыскательно, по заказу.
      После таких тайных признаний самому себе художник со всей страстью, как в ранней юности, обращался к изучению природы.
      Айвазовский жил у моря. Немало дней и ночей провел Айвазовский на морском берегу. Он был не только художником моря, но и его летописцем. Каждый день оно открывало ему свои тайны.
      Айвазовский слушал море много лет. Его слух с годами все больше обострялся. Он улавливал в шорохе волны по прибрежному песку радость или печаль. Когда тучи заволакивали небо и приближалась буря, воображение художника уносилось в открытое море. Ему рисовались отважные корабли среди волн и у скалистых берегов. В такие минуты все его думы были с неведомыми моряками. Часто, бывало, он вслух ободрял их.
      Юлия Яковлевна, жена художника, никак не могла привыкнуть к полету его фантазии и часто говорила ему, что он пугает ее своим бредом.
      Недолго был счастлив в семейной жизни Иван Константинович - всего лишь несколько лет. Потом жена стала жаловаться на феодосийскую глушь, все чаще требовала, чтоб они больше времени проводили в Петербурге или за границей. Ее потянуло к аристократическому обществу. Теперь, когда она стала женой знаменитого художника, ей хотелось завести богатый дом в Петербурге.
      Юлия Яковлевна знала, что покойный царь Николай I выражал недовольство переездом Айвазовского в Феодосию. Теперь они вернутся в Петербург. Императорский двор станет к ним благосклонен, их будут приглашать на придворные балы.
      Юлия Яковлевна делилась своими тщеславными мечтами с Иваном Константиновичем. Вначале Айвазовский от души смеялся над ее выдумками и причудами, но потом начал огорчаться: он видел, что Юлия Яковлевна решила всерьез изменить их жизнь, оторвать его от Феодосии, где ему так хорошо работалось и жилось.
      Юлия Яковлевна была достаточно умна чтобы понять, что решение Айвазовского остаться в Феодосии на всю жизнь твердо и неизменно. Тогда она принялась устраивать в их феодосийском доме званые вечера и балы, на которые приглашала местную и губернскую знать.
      Первое время Айвазовский мирился с этим, но потом начал тяготиться необходимостью играть роль гостеприимного хозяина зачастую перед пустыми, тщеславными людьми.
      Его больше тянуло к простым людям: рыбакам, ремесленникам, приезжим морякам. Были у художника среди них и друзья, он любил приглашать их к себе и за стаканом виноградного вина вести с ними долгие беседы.
      Первое время жена притворялась, что ничего не замечает, но со временем начала открыто выговаривать ему за его плебейские симпатии и требовать, чтобы его друзья-простолюдины не посещали их дом.
      Часто такие разговоры кончались крупными ссорами.
      Постепенно росла несхожесть их вкусов, привычек, всего их отношения к жизни. Все попытки Айвазовского если не изменить, то хотя бы смягчить взгляды жены встречали с ее стороны надменный и непреклонный отпор.
      В конце концов Юлия Яковлевна стала все чаще одна уезжать то в Петербург, то в Одессу. Там, среди своих светских друзей и знакомых, она чувствовала себя великолепно.
      На двенадцатом году супружеской жизни она оставила Айвазовского и больше не вернулась к нему из Одессы. Она взяла с собою четырех дочерей. Через три года после отъезда жены Айвазовский получил развод.
      Все эти семейные неурядицы на долгое время омрачили жизнь. Айвазовского. Он любил Юлию Яковлевну, и глубокое разочарование в ней было для него мучительно.
      Он бродил по своему притихшему дому и думал. Иван Константинович мысленно перебирал все эти двенадцать лет и не находил в чем себя упрекнуть.
      Он не изменился за эти годы, изменилась жена. А может, не изменилась, думал он. Может, в начале их супружества просто скрывала свои стремления и взгляды на жизнь, а потом они прорвались наружу.
      Художник остался один. Но с ним был его труд, его пламенная любовь к искусству. Он не изменил своему призванию, остался ему верен, заплатив за это дорогой ценою своего семейного счастья.
      И искусство вознаградило художника за все его потери: в эта годы он овладел новыми вершинами мастерства. Его гений возмужал, стал суровей и сдержанней. Ему, написавшему тысячи картин и признанному во всем мире, предстояло еще создать свои самые лучшие творения.
      НОВЫЕ СТРАНСТВИЯ
      Ивану Константиновичу была нестерпима тишина родного дома. Некогда веселый, наполненный счастливыми голосами его девочек, дом теперь был молчалив и грустен.
      По-прежнему висели на стенах картины, по-прежнему каждое утро менялись цветы в вазах и по вечерам зажигались люстры в гостиной и кабинете, приходили знакомые и друзья, но рана сердца не заживала. Люди ни о чем не догадывались. Как прежде, он был приветлив и внимателен. Свои страдания он тщательно прятал от посторонних глаз.
      Чтобы заглушить горькие мысли о неудавшейся семейной жизни, он решил отправиться в дальние странствия.
      В 1868 году художник изъездил Кавказ и Закавказье. Со всех сторон его обступали величественные громады гор с неприступными снеговыми вершинами, глубокими ущельями, бурными водопадами.
      Эта суровая, как бы первозданная, природа покорила воображение художника. Его дорожный альбом быстро заполнялся набросками.
      Айвазовскому понравился Тифлис. Он устроил там мастерскую и обосновался на зиму.
      Вскоре художник приступил к работе. Поразившие его виды Кавказа он переносил на холст с присущей ему виртуозностью и быстротой.
      В мастерскую приходили многочисленные знакомые. В этом большом южном городе люди общительны и быстро знакомятся.
      Пребывание знаменитого художника в Тифлисе взволновало все слои городского общества. Даже извозчики перенесли свою стоянку к дому, в котором поселился Айвазовский: так много ездило к нему народа.
      Когда же художник показывался у подъезда, то десятки извозчиков с необыкновенной лихостью подавали свои экипажи. Все они завидовали тому из своих товарищей, в чей экипаж садился Айвазовский. Такой извозчик на день, на два становился знаменитостью в Тифлисе. Его окружали десятки людей и требовали, чтобы он по многу раз пересказывал, о чем говорил с ним Айвазовский во время прогулки.
      О том, что Айвазовский пишет виды Кавказа, в Тифлисе знали все. О художнике говорили не только в домах просвещенных людей, но и на каждом перекрестке, в каждом винном погребке, где завсегдатаи спорили, заключали пари, рассказывали фантастические анекдоты. Почти все споры и рассуждения завершались разговорами о том, с какой быстротой пишет свои картины художник.
      А он действительно в эту зиму работал особенно быстро легко. За короткое время он написал двенадцать картин.
      Многие из новых знакомых Ивана Константиновича присутствовали во время его работы, и не раз мастерская оглашалась восторженными криками: на недавно еще чистом холсте возникали высокие горы, ущелья, водопады, бурные реки Кавказа.
      На художника глядели с трепетом. Он многим казался чародеем, которому покорны моря, реки, горы.
      В Тифлисе были уверены, что ему достаточно взять в руки кисть и крикнуть высокой горе, водопаду или бурному горному потоку, возникшим в его воображении: "Ни с места!" - как они покоряются приказу гения и появляются тут же на его полотне.
      Этим людям было невдомек, что ошеломляющая быстрота его кисти и кажущаяся легкость в работе были плодом не только гения.
      Айвазовский неустанно трудился всю жизнь. Ни горе, .ни радость не могли вынудить его хоть на время отложить палитру и кисть. Художник часто проводил бессонные ночи, обдумывая сюжет картины. А утром с кистью в руке воплощал на полотне думы и грезы бессонной ночи.
      Изумительная техника, приобретенная за долгие годы каждодневным трудом, помогала ему работать необычайно скоро. Бывали случаи, когда за один день он мог написать большую картину.
      Наконец по Тифлису разнеслась весть, что Айвазовский окончил все свои кавказские картины и открывает выставку.
      Посетители увидели на выставке "Цепь Кавказских гор", "Берег у Поти", "Гора Арарат", "Восточный берег близ Сухума", "Река Рион", "Гуниб с восточной стороны", "Дарьяльское ущелье", "Снежный обвал у Казбека на Военно-Грузинской дороге", "Озеро Севан", "Тифлис" и другие полотна.
      Тифлисцы не уставали восхищаться видами Кавказа на картинах Айвазовского. Те, которые имели счастье раньше видеть, морские бури художника, говорили, что только певцу морской стихии под силу передать величие кавказской природы.
      На выставке перебывала большая часть жителей Тифлиса.
      Входная плата на выставку составила значительную денежную сумму. Художник объявил, что все деньги он передает для нужд городского детского приюта.
      Это вызвало бурю восторга у тифлисцев. В щедром подарке художника сиротам они почувствовали его отзывчивое сердце и широкую, бескорыстную натуру. И то и другое кавказцы особенно высоко ценят в человеке.
      На улицах Тифлиса незнакомые Ивану Константиновичу люди снимали перед ним головные уборы и низко, почтительно кланялись ему.
      Гимназисты закупили однажды все цветы в городе и доставили на квартиру Айвазовскому.
      Тифлис бурлил в эти дни. Имя Айвазовского было у всех на устах. В детском приюте появился его портрет в гирлянде живых цветов. Горожане и приютское начальство решили устроить, пышное празднество в честь художника.
      К празднику усиленно готовились. Тысячи горожан желали попасть на него. Но зал не вмещал более 200 человек. Поэтому пригласили лишь самых уважаемых людей города. Так чествовали в Тифлисе много лет назад посетившего Грузию Александра Пушкина. И как тогда перед великим поэтом, так теперь перед великим художником танцевали самые красивые девушки, исполняли лезгинку юноши, пели и играли лучшие певцы и музыканты Тифлиса.
      Когда же танцы и музыка на короткое время прекращались, начинались приветственные речи и стихи в честь художника, а когда сели за пиршественный стол и наполнили серебряные чаши и бокалы вином почти столетней давности, распорядитель пира громко хлопнул в ладоши.
      Боковые двери в зал широко раскрылись, в дверях показались идущие парами приютские дети в белых одеждах. В руках у них были цветы. Они приблизились к. Айвазовскому.
      В зале наступила торжественная тишина. Попечитель приюта взял из рук распорядителя ларец, извлек из него оправленный в золото заздравный турий рог и наполнил его вином. С нескрываемым волнением он обратился к Айвазовскому:
      - Наш дорогой знаменитый гость и друг Иван Константинович! Город Тифлис польщен и горд тем, что вы в нем задержались дольше, чем в других местах во время вашего Кавказского путешествия. Мы благодарим вас за честь, оказанную нам и за то, что ваша гениальная кисть так блистательно запечатлела любимую нами природу Кавказа и вид нашего родного города Тифлиса. Ваш щедрый дар в пользу городского детского приюта мы никогда не забудем... Примите же, наш дорогой гость и великий художник, от жителей города Тифлиса... - При этих словах голос попечителя задрожал. Все гости поднялись и слушали стоя. Примите от жителей города Тифлиса этот турий рог. Пусть он будет эмблемой, символом изобилия вашего несравненного художественного гения.
      Глубоко взволнованный Айвазовский принял из рук попечителя турий рог, наполненный вином. Гости громко возгласили здравицы, бокалы и чаши зазвенели.
      - Айвазовскому слава! Долгая жизнь, вечная слава! - гремело вокруг него.
      Под эти неумолкающие здравицы приютские дети осыпали художника цветами.
      Когда гости осушили чаши и шум немного затих, Айвазовский поднялся и громко хлопнул в ладоши. Все сразу умолкли. Открылись двери и два служителя внесли в залу картину с видом Петербурга.
      Обратившись к почтившим его тифлисцам, Айвазовский сказал:
      - Я глубоко тронут гостеприимством славного города Тифлиса и всеми знаками радушия и внимания, которые вижу здесь беспрестанно. Пусть же Этот вид Петербурга будет моим скромным даром гостеприимному, чистосердечному Тифлису.
      Эта короткая речь Айвазовского была покрыта шумными овациями.
      Заиграла музыка. Певцы и гости запели песни о дружбе, вечной дружбе между Россией и Кавказом.
      Но вот кавказское путешествие стало только дорогим, волнующим воспоминанием.
      Некоторое время Айвазовский провел в Петербурге, потом снова вернулся к себе в Феодосию, а осенью 1869 года отправился на открытие Суэцкого канала в далекий Египет.
      На открытие Суэцкого канала съезжались со всех концов света. Был направлен туда и специальный русский пароход. Айвазовский был на нем самым почетным пассажиром. Русские гордились, что это великое событие - торжество открытия канала запечатлеет на полотне знаменитый русский маринист Иван Айвазовский.
      Когда русский пароход вошел в Суэцкий канал, произошла неожиданная остановка: идущий впереди французский пароход сел на мель. Была лунная ночь, пустынные берега Египта поражали своей суровой величавой красотой. Все здесь говорило о былом, о седой древности. Даже лунный свет казался древним.
      Стояла тишина, прерываемая лишь время от времени возгласами моряков-французов, старавшихся сняться с мели.
      На русском пароходе никто не спал, ни один человек не остался в каюте. Нашлись пассажиры с хорошими голосами, любители пения. Кто-то сел за рояль в салоне. Айвазовский принес из каюты свою скрипку, которую он всегда возил с собою, отправляясь в путешествие.
      И вот у берегов Египта зазвучали русские задушевные песни о Волге, о русских полях и лесах. Эти с детства знакомые песни были особенно дороги путешественникам здесь, вдали от родной русской земли.
      Айвазовский присутствовал на церемонии торжественного открытия Суэцкого канала. Он совершил небольшое путешествие по незнакомой ему стране, овеянной тысячелетними легендами. Он видел пирамиды и сфинксов, караваны верблюдов среди песков, рощи финиковых пальм, белые стены зданий и над всем этим, как расплавленная медь, - знойное небо Египта.
      Вернувшись в Россию, художник посвятил этой дальней стране несколько картин. Он изобразил на них открытие Суэцкого канала и сказочную, как сама страна, природу Египта.
      Прошло четыре года. Айвазовский опять отправился в дальние странствия, на этот раз в Европу.
      Во Франции, в Ницце, он устроил выставку. Весть об открытии выставки картин великого художника моря всколыхнула Ниццу, знаменитый город-курорт на берегу Средиземного моря, город, куда съезжались путешественники со всех концов Европы.
      Входная плата на выставку здесь была выше, чем в других местах. За короткое время выставка принесла Айвазовскому большие деньги. Но как это случалось уже не раз, Айвазовский передал их в пользу сиротского дома.
      Здесь же, в Ницце, в городе богатых бездельников, случай столкнул его с одним самодуром-богачом.
      Это был какой-то русский вельможа, владелец одной из прекраснейших вилл, давно поселившийся в Ницце. Он успел позабыть родную русскую речь. Все у него стало теперь французским - дом, язык, имя. Вельможа коллекционировал картины.
      Один из его знакомых сообщил ему, что на выставке Айвазовского представлены великолепные морские виды. Вельможа прежде всего осведомился о стоимости картин. Узнав, что самая дорогая из них стоит десять тысяч франков, богач отказался не только приобрести картины Айвазовского, но даже пойти на выставку. Он сказал своему знакомому:
      - Я не покупаю картин дешевле тридцати тысяч франков.
      Этот ответ вельможи дошел до Айвазовского. Иван Константинович долго смеялся, но потом горько задумался над участью современного художника, которому приходится выслушивать от богатых невежд всякий вздор только потому, что произведения искусства редко приобретаются музеями, и их покупателями оказываются такие вот чванливые, невежественные господа. Покупают так же, как для своих конюшен породистых лошадей и модные коляски.
      Другой случай еще больше убедил в этом Айвазовского.
      Однажды выставку посетил чопорный немолодой англичанин, У него были бесцветные, холодные глаза. Как только англичанин вошел в зал, он заявил, что хочет видеть художника. Айвазовский был как раз на выставке.
      Англичанин назвал себя:
      - Капитан Гаррль... Я покупаю это, это... и еще это! Капитан даже не осмотрел картины, он только переводил свои тусклые глаза с одного полотна на другое и указывал на них пальцем. Таким образом он отобрал пять картин, уплатил тут же художнику пять тысяч франков задатка и обязался через десять дней уплатить остальные сорок пять тысяч франков.
      Так капитан Гаррль приобрел картины Айвазовского, чтобы потом перепродать их с большой выгодой в Англии.
      Судьба столкнула Айвазовского в Ницце еще с одной богатой покупательницей. Это была старая графиня Дампьер. Она купила две картины Айвазовского и пригласила его к себе в гости.
      Графиня приняла художника очень любезно. Она начала горячо хвалить его картины, но вдруг умолкла и залаяла по-собачьи. Задыхаясь и лая, она выкрикивала:
      - Ваши картины отвратительны, ужасны!
      Но сразу же сделала над собой видимое усилие и стала говорить как вначале:
      - Ваши картины превосходны, великолепны!
      В комнате находился еще один гость - француз Кано, приятель Айвазовского, который и познакомил его с графиней Дампьер.
      Айвазовский переводил растерянный взгляд с графини на, Кано, но Кано сидел с невозмутимым видом.
      В эту минуту в гостиную вошла красивая молодая дама в дорогом наряде. Графиня встретила гостью тоже собачьим лаем.
      - Свинья! Дура! - между лаем бранилась она, брызгая слюной.
      Но через минуту она уже любезно говорила, целуя гостью:
      - Прелестный друг мой, моя красавица!
      Разговор пошел нормально. Вдруг графиня спросила Айвазовского, не знает ли он польского мариниста Иваковского. Она видела его морские виды в Париже, и они внушили ей особенную любовь к морской живописи.
      Айвазовский ответил графине, что художника с подобной фамилией нет ни в Польше, ни в России. Тогда графиня начала описывать сюжеты виденных ею картин. Это были картины Айвазовского. Графиня просто перепутала фамилию художника. Айвазовский заметил на это графине:
      - Ваш Иваковский и я, Айвазовский, - одно и то же лицо. Графиня пришла в восторг, обняла художника и начала целовать. Но, взволновавшись, она снова стала лаять и осыпать его картины и его самого вперемежку то бранью, то похвалами.
      На Айвазовского вся эта нелепая сцена произвела тяжелое впечатление. Он воспользовался моментом, когда разговор опять принял обычное направление и поспешил откланяться. Вместе с ним ушел Кано. На улице Айвазовский сразу же обратился к: нему за разъяснениями.
      Кано охотно начал рассказывать:
      - Графиня Дампьер с детства отличается этими странностями. Говорят, что это у нее вследствие испуга ее матери незадолго* до рождения графини. Случай этот напоминает одну из детских сказок Перро. Вы, наверно, ее знаете. Там говорится о двух сестрах, из которых одна награждена, а другая наказана волшебницей: у первой при каждом слове из уст вылетают цветы и драгоценные камни, у второй - лягушки, жабы, ящерицы, змеи... Графиня обладает последним свойством, но иногда разум к ней возвращается, и она старается вознаградить оскорбленного ею человека преувеличенной любезностью... Когда в Ниццу приезжала жена императора Наполеона III, императрица Евгения, она очень любезно приняла графиню Дампьер вместе с другими знатными дамами, но графиня, по своему обыкновению, залаяла, выкрикивая: "Вы толстая корова!" А потом начала извиняться и льстить императрице самым изысканным образом.
      - Но ведь ее необходимо лечить, она безумная! - воскликнул Айвазовский.
      - Аббат Рюэль, духовник графини, придерживается другого мнения, возразил, улыбаясь, Кано. - Он считает, что грубые выходки графини приносят известную пользу: в ее словах часто много правды, и они помогают исправляться тем, кому она это говорит.