Повесть о художнике Айвазовском (не полностью)

Вагнер Л & Григорович Н
Повесть о художнике Айвазовском (не полностью)

      Л. Вагнер и Н. Григорович
      Повесть о художнике Айвазовском
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ОТЕЦ
      За несколько лет до Отечественной войны 1812 года в Феодосии поселился армянин Константин Гайвазовский.
      Был он тогда уже в летах. Молодые годы его прошли недалеко от Львова. Поссорившись со своими братьями из-за имущества, которым они владели сообща, он оставил насиженные его предками места и отправился искать счастья по белому свету.
      Константин Гайвазовский попеременно жил в Молдавии, Валахии и многих других местах. Человек любознательный, с живым, восприимчивым умом, он быстро усваивал языки и наречия народов, среди которых ему приходилось жить. Он в совершенстве владел языками: русским, украинским, польским, венгерским, еврейским, цыганским, турецким. Но сколько ни странствовал Константин Гайвазовский, счастья он так и не находил.
      В Феодосию он приехал бобылем, с малыми средствами, но с неугасимыми надеждами и стремлениями.
      На этот раз судьба оказалась благосклонной к Гайвазовскому.
      В те годы Феодосия была маленьким городком, приютившимся у подножия последних отрогов Крымских гор.
      Чтобы поднять благосостояние городка, русское правительство даровало Феодосии права "порто-франко" <Порто-франко - порт, пользующийся правом беспошлинного ввоза-вывоза товаров>. Одновременно на поселение в Феодосию приглашались купцы, мещане, ремесленники. Всем им предоставлялось право бесплатно выбирать земельные участки для постройки домов, лавок, магазинов, амбаров, мастерских. За короткое время жизнь здесь забила ключом. Если сразу после войны с Турцией в городе осталось всего триста пятнадцать жителей, то ко времени переселения Константина Гайвазовского в Феодосию там насчитывалось уже около шести тысяч человек.
      Феодосийский рейд покрылся множеством судов. Очень часто в Феодосийский порт, отличавшийся большими удобствами для причала и стоянки судов, заходили иностранные торговые корабли и шхуны. С утра до вечера тогда слышался разноязычный гомон и даже поздно ночью, когда городок засыпал, вдруг раздавалась громкая песня, завезенная сюда веселыми итальянцами с берегов Средиземного моря.
      Город рос и богател. Со всего юга России в Феодосию стекался хлеб и другие продукты сельского хозяйства. Все это вывозилось в заморские страны. Купцы и даже мелкие торговцы обзаводились собственными домами. Константин Гайвазовский успешно занялся торговлей и вскоре стал владельцем небольшого, но уютного домика на окраине города.
      Домик стоял на холме, и оттуда открывался великолепный вид на широкий морской простор и начинающиеся за Феодосией крымские степи.
      Через некоторое время Константин Гайвазовский женился на красавице армянке. Спустя год у них родился сын Григорий.
      Родители не чаяли души в своем первенце и мечтали о более просторном доме, ближе к центральной части города.
      Но неожиданно наступило тяжкое время. Французский император Наполеон I, покоривший к тому времени большую часть Европы, вторгся в Россию. Весь русский народ поднялся на защиту своего отечества.
      В эти трудные годы жизнь в Феодосии переменилась к худшему. Военные расходы заставили правительство лишить город прав порто-франко и других преимуществ. Торговля стала быстро замирать. Вскоре на Феодосию обрушилась другая беда - эпидемия чумы, продолжавшаяся почти полтора года.
      Война и чума окончательно разорили мелких и средних торговцев. Уцелели только крупные богачи, которые и стали беззастенчиво наживаться на народном бедствии.
      В числе разорившихся был Константин Гайвазовский. С каждым днем ему становилось все труднее содержать семью, которая увеличилась еще на одного сына - Гавриила, родившегося в это страшное время.
      Поначалу Константин Гайвазовский кренился, надеялся на какой-нибудь счастливый случай. Но случай не приходил.
      Уже были проданы самые ценные вещи. Совсем плохо пришлось бы семье, но Гайвазовский был известен в Феодосии своей безупречной честностью и образованностью. Ему стали поручать вести тяжебные дела, писать различные прошения, находить покупателей на дома. Однако все это не могло обеспечить семью. Тогда на помощь Гайвазовскому пришла его жена. Ее рукодельные работы появились почти во всех богатых домах Феодосии. Целый день молодая женщина была занята по дому, а вечером, уложив детей, она при свете оплывающей сальной свечи допоздна засиживалась над пяльцами, вышивая тонкие дорогие ткани для феодосийских модниц. Только молодость и любовь к детям и мужу давали ей силы и терпение.
      Так прошло несколько лет. Семья стойко и мужественно боролась с нуждой.
      В ясный летний день 17 июля 1817 года в семье Константина Гайвазовского родился третий сын, Ованес, которого мать звала ласково Оником.
      Родился великий художник моря.
      ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
      Хороша Феодосия летом и в начале осени! Над щедро освещенным солнцем городком - высокий голубой купол неба. Воздух сухой, чистый, им так легко дышать! Глаза не устают любоваться густой синевой моря.
      Но изредка, в самые тихие и знойные дни, вдруг небо затягивают тучи, и на город налетает стремительный ливень.
      Такой потоп - бедствие для жителей. Вода бурно устремляется с гор и заливает улицы.
      Часто ливни сопровождаются сильными грозами. Из нависших темных туч к земле летят молнии, похожие на голубые стрелы. Дождь не утихает ни на миг, и по безлюдным кривым, каменистым улочкам вниз, к морю, с шумом несутся мутные потоки. Но ни шум дождя, ни раскаты грома не могут заглушить зловещее ворчание моря. Как разъяренный зверь, кидается оно на берег, на деревянные сваи, поддерживающие земляную насыпь набережной, на стены древних угрюмых генуэзских башен.
      Страшно в такие ночи в Феодосии!
      Только богачи спят спокойно. Их крепким каменным домам не страшна непогода. А бедняки, приютившиеся в своих ветхих домиках под горой, при каждом порыве ветра вздрагивают, боясь, что в любую минуту потоки воды могут снести или затопить их жалкие жилища.
      Но особенно тяжело и тревожно в такие ночи в семьях, где есть рыбаки, ушедшие в море и не успевшие вернуться до грозы. Рыбачки всю ночь не смыкают глаз, прислушиваясь к реву волн. Не раз бывало, что после бури не возвращалось несколько рыбачьих баркасов, и на свете появлялись новые вдовы и сироты. Такой ливень пролился над Феодосией в лето рождения младшего сына Константина Гайвазовского.
      В этот день Константин Гайвазовский с утра уехал по одному тяжебному делу в соседнюю деревню. Он обещал вернуться к вечеру. А перед вечером начался грозовой ливень. Жена больше всего боялась, чтобы ливень не застиг его в дороге. Она зажгла ночник и склонилась над колыбелью Ованеса в тревожном ожидании мужа. Старшие дети, Гриша и Гарик, тоже не спали, прильнув к оконному стеклу.
      Только один Оник безмятежно спал под стон ветра, рокот грома и морских волн.
      Время тянулось мучительно долго. Мать тихо покачивала колыбель, содрогаясь от громовых ударов, и шепотом молилась за мужа.
      Константин Гайвазовский вернулся далеко за полночь. Гарик первый увидел при вспышке молнии остановившуюся у ворот подводу. Он издал при этом такой ликующий крик, что Ованес проснулся и громко заплакал. Мать бросилась к дверям. За ними уже слышались голоса.
      Через минуту Константин Гайвазовский и возница были в комнате. С их армяков вода стекала ручьями.
      Под утро море успокоилось. Прибой еле-еле шуршал по берегу. Зеленовато-голубая вода была прозрачна, открывая глазам все тайны прибрежной полосы моря. А в промытом ливнем небе неторопливо плыли облачка, похожие на хлопья белоснежной пены.
      В доме у Гайвазовских были открыты окна. Вся семья сидела счастливая, за столом и завтракала. Возница рассказывал, как они пробирались ночью под дождем по размытой дороге. Он все время хвалил умных лошадей, которые ни разу не поскользнулись и не свернули в сторону.
      Когда поднимались из-за стола, пришла старуха-армянка жившая по соседству. Она рассказала, что во время бури унесло в море две подводы, запряженные волами, а в Карантине - будку с часовым солдатом.
      Все в ужасе перекрестились.
      А Ованес лежал в колыбели у открытого окна и следил еще лишенным мысли взглядом за медленно плывущими облаками.
      ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
      Маленький Ованес проснулся сегодня раньше обычного. Сквозь закрытые веки он ощутил солнечные лучи, упрямо пробивавшиеся в щели закрытых изнутри ставен. Они и разбудили его.
      Ованесу не хочется открывать глаза. Утром так сладко спится! Малыш решил перехитрить солнышке и спрятать лицо в подушку, но при этом, движении он окончательно проснулся и широко открыл глаза.
      Тогда ему захотелось поймать солнечные лучи. Они так весело подпрыгивали золотистыми зайчиками по свежевымытому поду и по голубой полотняной скатерти на комоде!
      Чтобы лучше разглядеть их игру, а потом поймать, малыш подвинулся на край кроватки и свесил голову. Ему казалось, что лучи пляшут совсем рядом. Он весело рассмеялся и потянулся к солнечным пятнам на полу.
      Движение оказалось слишком порывистым, и Ованес свалился с кроватки.
      Шум от падения и его внезапно раздавшийся плач разбудили братьев, спавших на большой кровати в другом углу комнаты.
      Первым вскочил Гарик, который был старше Ованеса на четыре года и в свои семь лет чувствовал себя покровителем младшего брата.
      Ованес быстро умолк и начал смеяться, когда Гарик и Гриша подняли его с пола и понесли в большую кровать.
      Лишь по воскресеньям Ованесу и Гарику разрешалось кувыркаться у Гриши в постели и даже забираться в отцовскую кровать.
      - Что, сегодня разве воскресенье? - тихо спросил малыш у Гарика.
      Гарик рассмеялся и громко ответил:
      - Какой же ты забывчивый, Оник! Вчера вечером мама примеряла тебе новую рубашку и сказала...
      Вспомнил, вспомнил! - радостно закричал Ованес, хлопая в ладошки. Сегодня я родился, и у нас сегодня мой праздник.
      В радостном возбуждении мальчик в одно мгновение соскочил с постели, увлекая за собою Гарика, и начал вместе с ним кружиться по комнате, приговаривая:
      - Сегодня мой праздник! Праздник, праздник, праздник!
      В эту минуту дверь из соседней комнаты отворилась, и на пороге появилась мать. У нее в руках были только что срезанные цветы.
      Мать сегодня надела свое самое лучшее платье, которое она надевала только по большим праздникам. На нем были вышиты такие же яркие, красивые цветы, как те, которые она теперь держала в руках.
      Молодая женщина обошла малышей, кружившихся по комнате, и поставила цветы в старинную вазу на комоде - единственную дорогую вещь, уцелевшую в их доме. Потом она открыла ставни и широко распахнула окна.
      - Оник, мой милый мальчик, поди сюда!
      Ованес кинулся к матери. Она схватила малыша! на руки и начала покрывать поцелуями его лицо и кудрявые волосы.
      Мать достала из комода голубую рубашечку, сшитую третьего дня, и надела ее на разрумянившегося от радости мальчика.
      Ованесу теперь не терпелось взглянуть на себя в зеркало. Громко топоча босыми ножками, он помчался в другую комнату, где на стене висело небольшое овальное зеркало; там он проворно пододвинул стул и быстро вскарабкался на него.
      Ованес понравился себе в обновке. Он поворачивался во все стороны, чтобы лучше себя разглядеть. Зеркало отражало блестевшие от счастья детские глаза.
      Константин Гайвазовский вернулся домой в полдень. Он постарался раньше закончить все свои дела, чтобы этот день провести в семье.
      Его дети играли в это время у ворот в увлекательную игру - морских разбойников.
      Братья и их товарищи сегодня впервые приняли Оника в игру, Мальчик сиял от счастья. Он изображал маленького принца, которого старый пират берет в плен и разлучает с матерью.
      Изображать красавицу королеву Гарик и Гриша уговорили свою мать.
      Маленький Ованес совсем вошел в роль. Когда его разлучали с матерью, у него от обиды и негодования слезы закипели на глазах, и он, глядя в упор на "старого пирата", гордо пригрозил:
      - Вот вернется мой папа, он тебя убьет!
      И вдруг, как бы продолжая игру, раздался громкий голос:
      - Я вернулся, мой сын, и не дам тебя в обиду... Константин Гайвазовский уже с минуту наблюдал за игрой.
      Все были настолько увлечены, что не заметили, как он тихо поднимался по склону холма и остановился у ворот с какими-то свертками в руках.
      - Папа! - радостно закричал Ованес, бросаясь к отцу.
      - Тише, тише! - защищался отец, у которого были заняты
      обе руки. Но потом он присел на корточки и дал сыну обнять себя за шею. - Ну, Оник, зови всех к нам в дом. Сегодня твой праздник, и ты должен приглашать гостей.
      Константин Гайвазовский осторожно освободился из объятий сына и поднялся. Сыновья и их товарищи окружили его, шумно выражая свой восторг таким необычным завершением игры и с нескрываемым любопытством оглядывая его многочисленные кульки.
      Когда жена хотела освободить его от покупок, он запротестовал:
      - Нет, нет, не трогай. Веди лучше детей в дом.
      Все шумно вошли в калитку. Густой виноградник превращал небольшой дворик в уютный зеленый шатер.
      Там уже стоял длинный стол, накрытый белоснежной полотняной скатертью, и возле него - две длинные деревянные скамьи.
      Когда все уселись, отец положил таинственные свертки рядом с собой и сказал, обращаясь, к жене:
      - Ну, мать, ставь на стол все, что бог дослал.
      Вскоре на столе появились вкусные армянские блюда: густой маслянистый мацун, голубцы, завернутые в виноградные листья, и разные печенья, таявшие во рту.
      Дети с нетерпеливым восторгом смотрели на всю эту невиданную снедь.
      Ованес потянулся было ручонкой к посыпанному маком печенью, но отец остановил его:
      - Погоди, сынок, не торопись. Раньше посмотри, что здесь. Мальчики затаив дыхание следили за тем, как отец не спеша взял самый большой сверток и начал его разворачивать.
      Под плотной бумагой оказался узкий деревянный ящик. Любопытство детей возросло. Мальчики от волнения начали громко сопеть. Мать и та с любопытством склонилась над ящиком.
      Ованес стал коленками на скамью и уперся локотками о стол, напряженно вытянув шею и следя за руками отца.
      Когда отец снял крышку с ящика, все ахнули: перед ними был небольшой, но настоящий бриг.
      Такие военные корабли иногда заходили в Феодосию и стояли на рейде день, другой.
      Константин Гайвазовский рассказал, что этот игрушечный бриг вырезал из дерева лучший феодосийский резчик Ваган Арутюнян. Он вынес его для продажи на базар, но, узнав, что сегодня день рождения младшего сына Константина Гайвазовского, старый мастер упросил принять этот подарок для мальчика.
      Гайвазовский-отец долго отказывался. Он знал, что за такую тонкую работу нужно дорого заплатить. Но резчик настаивал: полгода назад Константин Гайвазовский помог ему отсудить старый долг у скряги-купца.
      Маленький бриг переходил из рук в руки. Мальчики завидовали Ованесу. Малыш сразу вырос в их глазах.
      После праздничного обеда дети снова стали весело играть. Ованес от них не отставал.
      Отец и Мать наблюдали за резвящимися детьми и счастливо улыбались. Редко могли они доставить своим мальчикам такую радость!
      Как будто совсем недавно в зеленом дворике Константина Гайвазовского сели за праздничный стол, а солнце уже повернуло на запад и с моря повеяло легким свежим ветерком.
      В эти часы тянет к морю, где так легко, привольно дышится в предвечернее время.
      Константин Гайвазовский поднялся из-за стола. Он решил повести сыновей и их друзей в бухту на Карантине - излюбленное место купания феодосийских ребятишек. Но неожиданно за воротами кто-то громко запел под аккомпанемент скрипки.
      - Хайдар, Хайдар! - закричали ребята и опрометью побежали на улицу.
      За воротами на старом коврике, разостланном на выжженной солнцем траве, сидел странствующий музыкант. Он был в рубище, с открытой темно-красной от загара грудью. Свою скрипку он поставил на левое колено. Это была восточная манера, позволяющая музыканту одновременно играть и петь.
      На юге в те времена было много таких странствующих музыкантов, которых называли рапсодами. Они переходили из деревни в деревню, от жилья к жилью. Они первые узнавали, в чьем доме праздник. Народ любил этих бродячих певцов, своим пением и музыкой скрашивавших жизнь людей.
      Во всем Феодосийском уезде Хайдар был самым любимым рапсодом.
      Хайдара охотно зазывали на свои пиры богатые феодосийцы, и хотя у них можно было получить хорошее угощение и золотую монету в награду, музыкант предпочитал радовать бедняков своей игрой и обходиться их медяками.
      Окончив песню, Хайдар поднялся и поклонился Константину Гайвазовскому и его жене:
      - От резчика Вагана я узнал, что у вас сегодня в доме праздник. Вот я и поспешил к вам из дома титулярного советника Попандопуло...
      Мальчуганы окружили Хайдара.
      Гайвазовский и его жена пригласили рапсода к столу.
      Ованес не отходил от Хайдара, пока мать угощала музыканта. Несколько раз малыш робко погладил футляр скрипки.
      Кончив есть, Хайдар снова заиграл.
      Скрипка звучала тихо, заунывно, как будто кто-то жаловался на свою судьбу.
      Все притихли, слушая тоскливую, жалобную песню.
      - Так пели невольники на турецких галерах, - пояснил Хайдар, опуская смычок. - А теперь послушайте, как танцуют малороссы на свадьбах. Эту песню я услышал на базаре от слепцов-бандуристов. Они приехали сюда с чумаками. Чумаки прибыли в Крым за солью, а старцы - утешить крымчан задушевными песнями.
      Звуки скрипки закружились в неистовом вихре веселого плясового мотива, а Хайдар напевал:
      Гоп, моi милi,
      Гоп, моi милi.
      Всем стало опять весело и легко. Мальчики и сам Константин Гайвазовский подпевали певцу и притопывали в такт ногами, а Ованес сорвался со своего места и завертелся, уморительно подпрыгивая и напевая вслед за Хайдаром:
      Гоп, моi гречаники,
      Гречаники, гречаники...
      Гарик тоже вскочил и присоединился к братишке. Тут и остальные ребята не выдержали и пустились в пляс кто как умел. А над веселым ребячьим гомоном властвовали скрипка и неутомимый голос рапсода.
      Хайдар давно кончил играть, а дети и радушные хозяева не отпускали его. Наконец рапсод, взглянув на солнце, уже склонившееся к закату, заторопился.
      - Мне нужно спешить, - сказал он. - Сейчас на берегу, наверно, весь народ. У нашего бывшего градоначальника именитые гости - генерал Раевский с детьми. На рейде уже стоит военный бриг. На базаре говорили, что генерал сегодня отплывает на Юрзуф.
      Сообщение музыканта вызвало волнение среди детей. Они начали упрашивать отца повести их на берег - посмотреть как бриг будет уходить из бухты.
      - Сходи с ними, Константин, - поддержала детей мать, - пусть уж они сегодня нарадуются всласть. А я останусь дома, приберу все.
      Хайдар оказался прав: в порту уже собралось много народу. Феодосийцы, как все южане, были любопытны. А тут еще выдался такой случай: у них, в Феодосии, находится легендарный герой недавней войны с французами. Как же не взглянуть на него!
      В толпе вспоминали, как в двенадцатом году генерал Раевский не только сам был впереди, но и двух своих юных сыновей вывел на переднюю линию огня.
      Какой-то пожилой человек при этом начал выразительно читать стихи Жуковского, облетевшие всю Россию:
      Раевский, слава наших дней,
      Хвала! Перед рядами
      Он первый, грудь против мечей,
      С отважными сынами.
      Кто-то сообщил новость: с генералом путешествуют его дочери, младший сын и еще какой-то молодой человек с курчавыми волосами.
      Нашлись такие, которые видели этого молодого человека сегодня рано утром на берегу, недалеко от сада бывшего градоначальника Семена Михайловича Броневского. Он стоял там тихо, как зачарованный, и смотрел на восход солнца. Потом он вынул из кармана записную книжку и стал в ней что-то писать. Слуга Броневского говорил на базаре, что этот юноша - известный сочинитель и выслан из Петербурга самим царем...
      Константин Гайвазовский в беседе не участвовал, но слушал внимательно. На руках у него был Ованес, а старшие дети и их товарищи держались рядом, не отходя от него. Он выбрал удобное место, откуда хорошо был виден бриг.
      Ждать пришлось недолго. Вскоре со стороны набережной показались экипажи.
      Раевский и Броневский ехали вдвоем. Оба они уже были в летах, но сохранили бодрую осанку.
      Горожане любовались этими почтенными уважаемыми людьми.
      Раевский был гордостью отечества.
      Но феодосийцы гордились своим бывшим градоначальником, несправедливо отстраненным от должности царской администрацией.
      Семён Михайлович Броневский - человек справедливый и просвещенный, проявлял заботу о Феодосии. Благодаря его стараниям в городе были открыты уездные училища и музей.
      Увидев большое стечение народа, Раевский и Броневский вышли из экипажа и приветливо поклонились горожанам.
      Дочери генерала тоже вышли из другой коляски. Старшие дочери шли среди расступавшейся перед ними толпы спокойно и непринужденно, как будто не чувствуя на себе любопытных взглядов. Но младшая, Маша, девочка-подросток с глубокими черными глазами и длинной темной косой, не скрывая любопытства, разглядывала теснившихся вокруг людей.
      Не дойдя до причала, она задержалась и отстала от сестер.
      Подождав, пока к ней подошли брат Николай и его молодой спутник, Маша сказала, обращаясь к нему:
      - Взгляните, Пушкин... Вон там, направо, на руках у пожилого человека кудрявый мальчик. Он чем-то похож на вас...
      Пушкин посмотрел в ту сторону, куда указывала Маша Раевская, и увидел смуглого малыша с широко раскрытыми, сияющими глазами.
      Константин Гайвазовский заметил, что его сыном любуются, С отцовской гордостью он прижал к себе мальчика и тихо шепнул ему:
      - Посмотри, Оник, вон туда, на барышню в белом платье, Ованес завертел головенкой, и на одно мгновение его глаза встретились с голубыми глазами невысокого, худощавого молодого человека.
      Бриг вскоре отчалил. Феодосийцы долго глядели ему вслед, пока он не скрылся за горизонтом.
      Солнце зашло. Синевато-сизый вечерниц туман начал медленно окутывать горные отроги и море.
      С палубы корабля Раевский и его спутники смотрели на исчезающую из глаз Феодосию.
      Они ушли в каюты только после того, как совсем растворились в тумане очертания древних генуэзских башен.
      Один Пушкин оставался на палубе всю ночь. В эти тихие ночные часы он создал одно из своих лучших произведений - стихотворение "Погасло дневное светило".
      Через шестнадцать лет Пушкин вспомнит Феодосию и эту ночь на корабле, когда при свете мерцающих южных звезд он один шагал по палубе и читал самому себе только что написанные строки.
      Все это он вспомнит, когда в Петербурге на выставке картин познакомится с молодым художником Иваном Гайвазовским.
      ГОРОД ДЕТСТВА
      Ованесу восемь лет. Он любит свой родной город. Здесь летом редко выпадают дожди. Тучи если и появляются, то ненадолго закрывают голубое небо.
      Ованес любит эту густую, напоенную зноем лазурь. Каждое утро, просыпаясь, он видит ее из окон отцовского домика.
      Домик стоит на холме вблизи старой генуэзской слободки. Отсюда далеко виден то синий и кроткий, то бушующий и грозный простор моря. Когда оно неспокойно, сюда доносится его гулкий рокот. В тихие дни Ованес с товарищами долго бродит по берегу. Его слух с первых лет жизни привык к неумолчному шуму и плеску волн. И странными кажутся ему рассказы отца, что есть такие места, где одна земля, а моря совсем нет.
      - А как же тогда корабли? Ведь они только по воде могут плыть.
      Ованес больше всего любит те дни, когда в Феодосию заходят большие корабли.
      В этом году они стали чаще приходить. Гарик говорит, что за это лето он насчитал уже сорок судов. Гриша начинает с ним спорить, что не сорок, а двадцать два. Но Гарик лучше осведомлен. Он даже знает, как зовут многих капитанов и что привозят на кораблях.
      Ованес верит Гарику больше, чем Грише. Особенно после того, как в начале лета Гарик взял его и еще двух мальчуганов на греческий корабль.
      Капитан, молодой грек, сам водил мальчиков по судну и даже спустился с ними в трюм.
      Там было много товаров из дальних стран и очень хорошо пахло.
      Капитан говорил, что он привез в Феодосию изюм и винные ягоды, маслины, орехи, рожки, кофе, пшено сарацинское, сок из гранатовых яблок - нардек, густо вываренный виноградный сок - бекмез, душистую траву кена - в ней содержится растительное вещество, которым восточные женщины красят ногти и волосы.
      На прощание капитан насыпал мальчикам в карманы орехов, винных ягод и изюма, а Гарика одобрительно похлопал по плечу.
      Это потому, что Гарик выучился у греков-ремесленников с генуэзской слободки их языку и теперь разговаривал с капитаном по-гречески.
      С того дня Ованесу начали почти каждую ночь сниться корабли и дальние страны, откуда привозили диковинные заморские товары.
      Растревоженный этими сновидениями, мальчик просыпался на рассвете, когда в доме все еще крепко спали. Он потихоньку выходил во двор, взбирался на каменные ворота и смотрел в морскую даль.
      Море в этот предутренний час было серо-голубое. Только в том месте, где вскоре должно было вставать солнце, появлялся розоватый отблеск.
      Постепенно алый свет зари охватывал небо и водный простор.
      Ованес, позабыв обо всем, жадно впитывал в себя изменчивую красоту моря.
      Однажды, когда он так сидел и любовался восходом солнца, в открытом море появился медленно плывущий корабль. Заря окрасила его паруса в розовый цвет.
      Ованесу этот корабль показался большой, гордой птицей, а надутые вольным ветром розовые паруса - огромными, сильными крыльями.
      И в эту минуту у него появилось острое желание нарисовать этот корабль, уверенно рассекающий волны.
      Во дворе недалеко от ворот стояло ведро с самоварным углем. Ованес выбрал кусок угля, крепко зажал его в пальцах и, подлежав к белой стене домика, начал рисовать на ней корабль.
      Отец застал его погруженным в это занятие. Но он не стал бранить сына, а вернулся в дом и вынес оттуда несколько листов пожелтевшей плотной бумаги и хорошо отточенный карандаш:
      - Вот, Оник, тебе бумага. Рисуй на ней, а стены не пачкай. Бумагу береги, больше у меня такой нет.
      С того дня мальчик пристрастился к рисованию. Скоро вышла вся бумага. Тогда он начал рисовать на листах тех немногих книг, которые отец бережно хранил в нижнем ящике комода. Вскоре книги были изрисованы изображениями солдат, строений, кораблей, лодок.
      Константин Гайвазовский, обнаружив через некоторое время испорченные книги, впервые высек Ованеса.
      Мать тяжело переживала это наказание вместе с сыном. Купить бумаги и карандашей было не на что, дела у отца шли все хуже и хуже. Дома становилось с каждым днем грустнее. Незадолго перед этим мать продала старинную вазу, единственную красивую вещь, остававшуюся в доме, которую она хотела сохранить и не смогла.
      В начале осени увезли из дома Гарика. Произошло это так.
      Однажды к отцу явился его старый знакомый купец, армянин из дальней страны, и начал его убеждать отпустить с ним способного мальчика. Купец обещал дать Гарику образование.
      Мать плакала по ночам. Отец еще больше осунулся и даже сгорбился, но все же решил, что так будет лучше для сына. А Гарик перед отъездом каждый день уводил младшего брата на берег моря, в их любимые укромные места, и рассказывал Онику, что он едет учиться в далекий сказочный город Венецию, где так много каналов, что от дома к дому пробираются по воде на лодках.
      Ованесу было грустно разлучаться с любимым братом. Но Гарик утешал его, обещая вернуться и забрать с собою в ту далекую, неведомую страну.
      После отъезда Гарика в доме сразу стало Пусто и тихо. Мать целыми днями сидела, согнувшись над вышиванием. Гриша до и после обеда ходил в уездное училище.
      Ованес начал понемногу помогать матери: он относил ее рукодельные работы в богатые дома, в которых жили толстые, спесивые женщины. Мальчик не любил заказчиц за то, что мать ради их нарядов должна была допоздна трудиться. Он поскорее вручал свертки с рукоделием и убегал.
      Часто, выполнив поручение матери, он уходил на целые дни в порт или на базар. На базаре не менее интересно, чем в порту. Там многолюдно, шумно: крик, торг, суета не прекращаются до самого вечера.
      Ованес присаживался около слепцов-бандуристов, приходивших в Крым из Малороссии <Так в царской России официально называлась Украина>. У каждого бандуриста был мальчик-поводырь. Ованес быстро заводил дружбу с поводырями и иногда, когда бандуристы отдыхали, ходил с мальчиками в порт. Слепцы узнавали Ованеса по голосу и походке. Они полюбили мальчика за то, что он не гнушался дружить с поводырями-сиротами. Звали они его на свой лад - Ивасем. Если, бывало, Ованес день, другой не появлялся на базаре, бандуристы удивлялись и спрашивали у поводырей:
      - Шо це Iвась не приходить? Чи не захворив часом, не дай боже?
      Дома Ованес с увлечением рассказывал матери, как слепцы целыми днями перебирают струны бандур, величаво сидя среди базарной толпы, глядя незрячими глазами в небо.
      Однажды мать дала Ованесу большой горшок жирной, душистой ухи и велела отнести на базар бандуристам.
      Старики ели, хвалили вкусную уху и расспрашивали мальчика о его родителях.
      Ованес рассказал об отце, о том, что отец жил раньше под Львовом и знает поэтому много малороссийских песен и сказок, о матери, вечно сидящей за пяльцами, о Гарике, которого увезли далеко за море.
      Слепцы внимательно слушали и грустно покачивали головами.
      Через несколько дней после этого мальчики-поводыри привели бандуристов к дому Гайвазовского.
      Слепцы сели у ворот и запели песню про любимую Украину, про мать, ждущую сына из далекого края.
      Ованес сразу выскочил к своим друзьям.
      Отец вышел следом и зазвал бандуристов в дом.
      Мать быстро собрала скудный ужин и сердечно пригласила к столу бездомных песельников.
      Долго продолжалась в этот вечер в доме Гайвазовского беседа о Малороссии, о ее нравах и обычаях, о запорожцах, об их славных походах.