Дипломатия Франклина Рузвельта

      Президент просил американцев не преувеличивать сложность греческой и польской проблем, вставших перед союзниками, он призвал не дать "многим специфическим и текущим проблемам, связанным с освобождением Европы, послужить причиной отсрочки создания действующего на постоянной основе механизма поддержания мира".
      Но пользовалась влиянием и другая линия анализа международной обстановки.
      В своем планировании государственный департамент требовал достижения контроля над Западной, Центральной и Восточной Европой. Особенно активным было воздействие на Рузвельта следующих идей внешнеполитического ведомства: концепция "четырех полицейских" не должна создавать зоны собственного влияния всех четырех великих стран, США надо иметь возможность "входа" в любую из главных мировых зон. Один из ведущих сотрудников госдепартамента А. Берль писал, что США должны овладеть контролем над всей Европой, "расположенной к западу от русской границы... создать взаимозависимую континентальную систему, объединенную в основных своих параметрах". И чем ближе дело приближалось к развязке, тем настойчивее планировщики требовали распространения американского влияния вплоть до советских границ. По оценке госдепартамента, сделанной в начале 1945 года, европейская стабильность зависела "от поддержания здоровых экономических отношений и ощутимого уровня процветания во всех частях континента". Еще совсем недавно в Вашингтоне говорили о Восточной Европе как о менее всего интересующей Америку части света. Теперь начинается движение в противоположном направлении.
      Контрнаступление немцев в Арденнах, осуществленное в декабре 1944 года под личным руководством Гитлера, во многом спутало карты Рузвельта. Он надеялся быстрее пробиться в Рейнскую долину, овладеть "сердцем Германии". Декабрьские события показали, что рейх еще способен к сопротивлению. Потеряв три миллиона солдат и офицеров, Гитлер продолжал командовать армией в десять миллионов человек. Бомбардировки Германии, достигшие пика интенсивности, не давали желаемых результатов. Германская военная машина еще работала на полных оборотах. Нет сомнения, что Рузвельтом в конце декабря владели мрачные чувства. Если Германия создаст мощный оборонительный вал на Западе, его общая стратегическая схема может рухнуть. Судьбу войны решат русские и решат так, как сочтут нужным. Уже Румыния и Болгария взаимодействовали с Советской Армией, и у советских войск были хорошие шансы овладеть не только Венгрией и Чехословакией, но выйти на контрольные позиции в Австрии и, важнее всего, в средоточии европейской мощи, в Германии, со всеми вытекающими последствиями.
      Но Арденнское наступление немцев уже через несколько дней захлебнулось, и военный министр Стимсон указал, что действует прежний план, рассчитанный на достаточно быстрое овладение жизненными центрами Германии.
      Американское военно-морское строительство к этому времени приобрело гигантские масштабы. Производство самолетов достигло рекордного уровня. Это означало, что внешние рычаги Штатов усилились за несколько лет многократно. Стимсон и военно-морской министр Дж. Форрестол разрабатывали новую систему национальной воинской службы. И - что очень важно отметить - президент предлагал на 1946 год расходы лишь немногим меньше фантастического уровня 1945 года.
      В своем послании конгрессу "О положении страны" Рузвельт предупредил, что враг рассчитывает на раскол антигитлеровской коалиции. Кульминацией послания была характеристика новой мировой организации - Объединенных Наций, должной придать миру устойчивость и справедливое руководство. Послание кончалось словами: "Этот новый 1945 год может быть годом величайших достижений человеческой истории... 1945-й может увидеть финал нацистско-фашистского царства террора в Европе. 1945-й может увидеть приближение союзных войск к силовым центрам империалистической Японии. И самое важное из всего - 1945-й может и должен увидеть серьезное начало организации мира".
      Американская авиация сделала все возможное, чтобы уже к началу 1945 года Берлин лежал в руинах. Возвратившийся из Вольфшанце - своего командного пункта в Берлин Гитлер теперь видел надежду лишь в развале той "неестественной" коалиции, которая ему противостояла. Он надеялся на то, что США и Англия устрашатся возможности увеличения влияния СССР на Балканах и Ближнем Востоке, что Вашингтон будет недоволен усилением Англии в Средиземноморье, а СССР проявит недоверие к своим капиталистическим союзникам. "Тот, - говорил Гитлер, - кто как паук будет сидеть в центре сети, сможет наблюдать развитие событий, сможет увидеть, как эти антагонизмы час от часу становятся все сильнее".
      В рядах союзников действительно существовали противоречия, особенно явные из них порождались отношением к лондонскому комитету поляков. Самыми важными были вопросы послевоенного устройства. Какие факторы будут решающими в этом процессе?
      В предпоследний день 1944 года Рузвельту передали послание, полученное Маршаллом от руководителя работ по атомному проекту генерала Гроувза:
      "Сейчас становится определенно ясно, что наши оперативные планы должны быть основаны на создании бомбы в виде снаряда, мощность которого, по нашим оценкам, будет равна десяти тысячам тонн тринитротолуола. Первая бомба, если не производить предварительного полномасштабного испытания, которое не кажется нам необходимым, будет готова примерно 1 августа 1945 года. Вторая должна быть готова до конца года... 509-я смешанная группа проходит обучение и помогает, участвуя в главных испытаниях".
      Далеко в Аламогордо создавалось сверхоружие, американская экономика добилась непревзойденных результатов, но судьба мировой войны в данном случае решалась в районе Берлина, и Советская Армия была к нему ближе, чем западные союзники.
      В Германии Гудсмит с "Алсосом" продолжил свою охоту. После Вайцзеккера оставался Гейзенберг - лишь он, твердый приверженец идеи возможности создания атомного оружия, мог реализовать этот проект в Германии. Он действительно построил зимой 1943 - 1944 года небольшой реактор в Институте Далема, используя три тонны урана и тяжелой воды. Лаборатория Гейзенберга была замаскирована - она помещалась в бывшем пивном предприятии близ Штутгарта, на склоне швабских Альп. Но и здесь становилось опасно работать. Гейзенберг переместил свою лабораторию в огромную пещеру около Тюбингена. Лихорадочные работы начались в феврале 1945 года и уже через несколько недель в графитной оболочке с ураном и тяжелой водой шли поиски критической массы. Ежедневно из Тюрингского леса прибывал уран. Немцы довольно быстро сокращали расстояние до американского "Манхеттена". Именно на этой стадии американские войска захватили важнейший центр германских атомных исследований. Гудсмит, ликуя, сказал армейскому майору, прикомандированному к "Алсос": "Прекрасно, что у немцев нет атомной бомбы. Теперь нам нет нужды использовать свою".
      На что майор, далекий от мира физики, ответил: "Вы же понимаете, Сэм, что если мы имеем такое оружие, мы используем его".
      Исчезли последние сомнения в отношении того, есть ли у немцев атомное оружие. Но на противоположном конце земного шара американцы пока стояли перед большими трудностями. Будущие жертвы атомной бомбардировки еще не покорились своей судьбе. Надежды Токио теперь питались лишь одним фактом: девять японских камикадзе потопили один американский легкий авианосец, повредили три авианосца и унесли с собой жизни ста американцев. Командир подразделения камикадзе вице-адмирал Ониши получил персональное поздравление императора.
      В начале 1945 года американские войска высадились на Лусоне, самом большом острове Филиппин. Захват Иводзимы, вулканического происхождения острова на полпути между Гуамом и Японией, позволил в марте начать массированные бомбардировки главных индустриальных центров Японских островов. В ноябре 1944 года самым большим налетом был рейд 100 бомбардировщиков Б-29, сбросивших 250 тонн бомб. А в рейде 1 августа 1945 года Б-29 сбросили 6600 тонн взрывчатки на пять городов Северного Кюсю. Первая массированная бомбардировка Токио 9 марта 1945 года унесла жизни 80 тысяч человек. Систематические бомбардировки на протяжении двух недель пяти других городов стоили жизни еще 150 тысячам гражданских лиц. В целом на протяжении последних девяти месяцев войны погибло 897 тысяч японцев. Такова была цена политического авантюризма правящей милитаристской клики Японии...
      Американские потери были значительно меньше - 32 тысячи человек.
      Согласно статистике американской группы по изучению эффекта стратегических бомбардировок, изменение общественного мнения в Японии происходило следующим образом. В июне 1944 года, перед падением Сайпана, пессимизм выказывали лишь 2 процента японского населения. После первых крупных рейдов американских Б-29 в декабре 1944 года - 10 процентов. После перехода к стадии массированных бомбардировок в марте 1945 года - 19 процентов. (Число разуверившихся в победе увеличилось до 46 процентов в августе, когда СССР вступил в войну и судьба конфликта на Тихом океане была решена.)
      Последней крупной битвой на островах была высадка 1 апреля 1945 года на Окинаве 183 тысяч американцев, которым противостояли 140 тысяч японцев. На флот вторжения обрушились девятьсот тридцать камикадзе, они уничтожили десять миноносцев и один легкий авианосец и повредили более двухсот других судов. На пути к Окинаве американцы потопили флагман японского флота суперлинкор "Ямато" (водоизмещением в 64 тысяч тонн), чьи пушки калибра 18,1 дюйма, крупнейшие в мире, так никогда и не нанесли удар по достойной цели. Битва за Окинаву продолжалась почти три месяца. Захват Окинавы ставил на повестку дня вопрос о высадке на собственно Японские острова.
      В складывающейся ситуации президент Рузвельт решил, что необходима новая встреча с советским руководством. Место было согласовано быстро Крым. Премьер-министр Черчилль пришел в восторг от решения президента. Он считал, что давно пора определить главные параметры послевоенной силовой ситуации. Почти игриво Черчилль писал (рифмуя фразы) Рузвельту, что встретит его на полпути, на мальтийской набережной: "Станем тверже стен. От Мальты до Ялты. Никаких перемен".
      А в Токио император Хирохито тоже в эти же дни показывал принцу Коноэ свои стихи: "Высшим является тот момент, когда мир погружается в тишину и безграничная глубина купается в лучах утреннего солнца".
      Лишь Рузвельту, пожалуй, в январе 1945 года было не до стихов. Этот месяц всегда тяжел для американского президента: формирование годового бюджета, составление ежегодного послания стране, определение законодательной программы правительства, новые назначения. Над всеми традиционными заботами висело теперь главное предстоящее событие - пик дипломатической борьбы - встреча со Сталиным и Черчиллем.
      В середине января 1945 года де Голля ожидало новое разочарование: французские представители не были приглашены на Ялтинскую конференцию. Раздраженный генерал недвусмысленно предупредил: "Временное правительство Французской республики вполне очевидно не может считать себя связанным какими бы то ни было решениями, принятыми без него".
      На пресс-конференции 25 января де Голль снова усилил проанглийское направление своего курса в западном союзе. Он заявил, что ныне или когда-нибудь в будущем, но Франция и Британия должны определить природу своего союза, заключив двусторонний пакт. Эти слова как бы свидетельствовали о существовании негласной договоренности, нуждающейся лишь в протокольном оформлении.
      Пытаясь капитализировать связи с Британией и недавний, заключенный в декабре 1944 года, договор с СССР, французское руководство стремилось изменить американскую позицию, добиться обращения с Францией как с полноправной великой державой, но тщетно. Прибывший в конце января 1945 года в Париж ближайший советник Рузвельта Гарри Гопкинс вопреки своему дружественному тону сделал для французов ясным, что США преградили им путь на совещание в Ялте. В беседах с Гопкинсом де Голль обвинил США в препятствовании восстановлению Франции в ранге великой державы.
      Гопкинс прибыл в Париж, собственно, чтобы помочь французскому правительству "проглотить пилюлю" отказа от приглашения в Ялту. Беседы Гопкинса с французскими руководителями проливают свет на состояние американо-французских отношений после октябрьского признания. Вот свидетельство генерала де Голля. "Я смотрел на Гарри Гопкинса, и мне казалось, что я снова слушаю президента Рузвельта, говорившего со мною о Франции шесть месяцев назад в Вашингтоне. Но тогда освобождение еще предстояло. Я и мое правительство заседали в Алжире. У американцев были еще какие-то основания сомневаться в настроении метрополии. Теперь все прояснилось. Мир узнал, что наш народ желает принять участие в борьбе до победы, мир узнал подлинную силу нашей возрожденной армии, увидел, что я утвердился в Париже на гребне волны национального энтузиазма. Но убедились ли Соединенные Штаты, что Франция способна снова стать великой державой? Желают ли они действительно помочь нам в этом? Вот те вопросы, которые, по крайней мере с французской точки зрения, довлели над настоящим и будущим наших отношений с ними".
      Обращаясь к Гопкинсу: "Для нас вот что главное: в смертельных опасностях, которые нас, французов, подстерегают с начала века, у нас не сложилось впечатления, что Соединенные Штаты связывают свою судьбу с судьбой Франции, что они желают видеть ее великой и сильной, что они сделали все, что могли, чтобы помочь ей быть такой".
      Де Голль заявил, что решения "тройки", не согласованные с Парижем, будут неприемлемы для Франции.
      В январе 1945 года произошла утечка атомной информации, которая потенциально могла увеличить значимость Франции в союзной, дипломатии Рузвельта. Один из французских физиков - Ханс фон Хальбан, участвовавший в канадской секции манхеттенского проекта, выехал (вопреки всем усилиям генерала Гроувза) во Францию, где виделся с П. Жолио-Кюри. Теперь Рузвельт не исключал того, что де Голль будет требовать от него права участия Франции в манхеттенском проекте. Тогда американцам было бы сложнее использовать атомное оружие в дипломатических усилиях против СССР.
      В противодействии американскому курсу де Голль полагался на англичан, думавших о западноевропейском противостоянии США. Английское влияние сказалось на встрече американского и британского лидеров в преддверии Ялты, на двусторонней Мальтийской конференции. Здесь было решено, что Франция получит зону оккупации в Германии. Подобным же образом Черчилль и Иден высказались за предоставление Франции прав решения германского вопроса и в Ялте.
      Возможно, в эти дни Рузвельт достиг последней ступени своих физических возможностей. Объективные наблюдатели (Ф. Перкинс и некоторые другие) отмечали, что костюмы стали велики президенту, его лицо заострилось, глаза запали. И те же наблюдатели говорят, что президент был в хорошей эмоциональной форме, он был весел и даже беззаботен.
      Многие запомнили слова своего президента, сказанные в день последней инаугурации: "Мы, американцы, сегодня вместе с нашими союзниками проходим период чрезвычайного испытания... Если мы пройдем это испытание - успешно и с честью - мы решим задачу исторического значения... Я помню, как мой учитель, доктор Пибоди, говорил - в дни, которые сейчас кажутся нам спокойными и безмятежными: "Дела в жизни не всегда идут гладко. Иногда мы возносимся до небес - а затем все меняется и мы устремляемся вниз. Главное, что следует запомнить, это то, что развитие самой цивилизации всегда идет вверх; что линия, проведенная через пики и падения столетий, всегда будет направлена вверх" ...И сегодня в этом военном 1945 году мы, заплатив страшную цену, должны извлечь урок. Мы знаем теперь, что не можем жить отчужденно в мире; что наше собственное благосостояние зависит от благосостояния других наций, расположенных далеко от нас. Мы извлекли урок, что должны жить как люди, а не как страусы и не как собаки в укрытии. Мы научились быть гражданами мира, членами человеческого сообщества. Мы научились простой истине, выраженной Эмерсоном: "Единственный способ иметь друга - быть им". Мы не получим продолжительного мира, если будем относиться к другим с подозрением и недоверием - или со страхом. Мы можем преуспеть только в том случае, если мы будем относиться к другим с пониманием, и доверием, и мужеством, которое питается убеждением".
      Многое теперь зависело и от самого президента. Крымская конференция, на которую он направился, получила название "Аргонавт". Неистощимый Черчилль придумал это название, полагая, что они с Рузвельтом отправляются на черноморские берега за золотым руном. Рузвельт ответил в Лондон согласием: "Вы и я - прямые наследники аргонавтов".
      Беседуя с президентом накануне его отбытия в Крым, военный министр Г. Стимсон говорил о своем беспокойстве по поводу эффекта, который произведет на Советский Союз информация о создаваемой в США атомной бомбе. И все же оба твердо решили не сообщать своим основным союзникам об этом оружии.
      Стратегия Рузвельта была весьма непростой. Он был готов в деталях обсудить условия вступления СССР в войну на Дальнем Востоке, он хотел разрешить все трудности, связанные с созданием всемирной организации. Что же касается наболевшей польской проблемы, то Рузвельт, в отличие от многих окружавших его политиков и дипломатов, смотрел на дело с реализмом и хладнокровием. Польша отстояла далеко от США, ситуация в ней не затрагивала прямо американских интересов. Ясно, что эта страна будет восстановлена и будет суверенна. Навязать свое решение в Польше на все сто процентов не казалось возможным. Приходилось считаться с местным соотношением сил, с законной заботой СССР о своей безопасности, с изменениями, происходящими во всей Восточной Европе, и в Польше в частности. Накануне отбытия на Крымскую конференцию, принимая в январе 1945 года семерых сенаторов от обеих партий, Рузвельт настойчиво говорил о реалиях, которые не может изменить даже мощь Америки. Он сказал, что СССР пользуется огромным влиянием в Восточной Европе и, с его точки зрения, очевидной является невозможность "порвать с ними (русскими) и поэтому единственно практичный курс - использование имеющегося у нас влияния с целью улучшения общей обстановки".
      Как и Вудро Вильсон в 1918 - 1919 годах, Франклин Рузвельт в 1945 году многое хотел решить позже, опираясь на аппарат и процедуры создаваемой всемирной организации. Он спешил найти конструктивный подход к обозначившимся в Думбартон-Оксе проблемам и открыть путь к формированию мощного международного органа - Организации Объединенных Наций, в рамках деятельности которой он намеревался преодолеть сложности, периодически возникающие в мировом сообществе. Он не хотел, чтобы дежурные проблемы заблокировали реализацию центрального замысла, создание действенной ООН. Если текущие споры затормозят формирование ООН, то ничто не сможет воспрепятствовать разделу мира на зоны влияния. Таково было кредо президента. В Америке главной опасностью Рузвельт видел реанимацию изоляционизма.
      Нужно отметить, что положение Западного фронта не давало Рузвельту в Ялте тех рычагов, на которые он, возможно, надеялся. Арденнское контрнаступление немцев привело к тому, что этот фронт находился в феврале 1945 года примерно в том положении, в каком он был едва ли полгода назад, в октябре 1944 года. Войска западных союзников стояли на границе Германии во Франции, Бельгии и Люксембурге, в то время как советские войска, форсировав Одер, находились менее чем в 80 километрах от столицы рейха. Ситуация на фронтах говорила о скором завершении европейской битвы. К концу января главные смещения в союзном расположении сил произошли на востоке. Советская Армия пересекла Одер, вошла в Будапешт, вышла к Щецину и Гданьску. На западе союзники восстанавливали силы после Арденнского контрнаступления немцев, готовясь к выходу в долину Рейна. Такова была конфигурация фронтов, когда Рузвельт совершал бросок "по следам" аргонавтов в черноморский город. На пути в Крым, читая пять затребованных в госдепартаменте книг о России, Рузвельт остановился на Мальте. Здесь он и Стеттиниус совещались с Черчиллем и его министром иностранных дел Иденом. Затем последовало заседание с Объединенным комитетом начальников штабов. Западные союзники пренебрегли всегдашним недоверием Сталина и по предварительной договоренности еще раз начали встречу с ним после внутренних согласований.
      Спустя две недели после вступления в должность президента на четвертый срок Франклин Рузвельт прибыл в аэропорт Саки в северной части Крыма. Самолет Рузвельта "Священная корова" приземлился на замерзшее поле аэропорта во второй половине дня 3 февраля 1945 года. На его борт взошли министр иностранных дел СССР В. М. Молотов и государственный секретарь США Э. Стеттиниус. Рузвельт предпочел задержаться еще на двадцать минут, чтобы увидеть посадку самолета с премьер-министром Черчиллем. Своего рода знак солидарности западных союзников - они вместе вышли из самолетов под звуки оркестра Советской Армии. В военном джипе Рузвельт принял приветствие почетного караула.
      Длительный перелет (девять часов только от Мальты) не мог не утомить президента. Но он весьма живо реагировал на все окружающее во время совместной с Черчиллем пятичасовой поездки из Саки в Ялту. Дорогу только что заасфальтировали, но изменить ландшафта, определенного боями 1942 1944 годов, не смог бы никто. Следы страшных разрушений, сгоревшие дома и подбитые танки виднелись по обе стороны дороги. Кортеж пересек гряду Крымских гор, и президент выехал к морю. В его распоряжение предоставили бывшую летнюю резиденцию царей - Ливадийский дворец. Черчилль описал, каким разительным был контраст зимнего пейзажа до Крымских гор и залитой солнцем Ялты. Советская делегация прибыла в Ялту на следующий день. Все три руководителя попали "из зимы в лето", в погоду, которую назвали "погодой Рузвельта" - именно он проделал самый большой путь и, видимо, принес с собой средиземноморский климат.
      Как и погода, все было отчасти призрачно и необычно во время этой встречи. У лидеров трех стран, судя по всему, не сформировалась четкая временная перспектива, они полагали, что война продлится еще не меньше года. Это обстоятельство имеет серьезное значение: Рузвельт, как и его партнеры, думал, что у него достаточно времени для подготовки к переходу в послевоенный мир. Весеннего ускорения в войне не предсказал никто.
      Все три стороны были представлены самым полным образом. В американской делегации президента окружали Г. Гопкинс, адмирал Леги, генерал Маршалл, госсекретарь Э. Стеттиниус, сенатор Э. Бирнс, специалист госдепартамента по международным организациям А. Хисс, генерал Сомервел и нью-йоркский политик Э. Флинн. Столь же представительными явились английская и советская делегации. Упоминание о таком характере делегаций необходимо для того, чтобы показать: даже несмотря на усталость или слабость того или иного государственного деятеля, основные решения принимались в условиях большой подготовки и строгой перепроверки.
      Согласно представлению Рузвельта, в Ялте следовало сосредоточиться на трех главных задачах: решение польского вопроса, участие СССР в войне на Тихом океане и создание Организации Объединенных Наций. Последнее было для Рузвельта важнейшим, отражая его главный подход к послевоенному миру: им будет руководить международная организация; США является одним из четырех ее гарантов; внутри этой четверки США займут место естественного лидера.
      Подготовку и обсуждение вопроса об ООН Рузвельт начал задолго до Ялты. Еще в начале декабря 1944 года он обсуждал в переписке со Сталиным проблему действий четырех главных членов ООН. В вопросе о прерогативах "четверки" он склонялся к мысли, что внутри этого высшего круга достаточно будет большинства (так Рузвельт страховался от превращения ООН в "негодный инструмент"). Рузвельт имел все основания полагать, что Англия Черчилля и Китай Чан Кайши пойдут именно за ним. Сталин занял очень жесткую позицию, выступая за принцип единодушия главной четверки. Так он страховался от изоляции в международной организации.
      Рузвельт читал те объяснения, которые давал советской позиции в отношении права вето посол Гарриман: у них есть резонные опасения в отношении других стран. Президент поставил задачу уменьшить эти подозрения. На первой же встрече, 4 февраля 1945 года, сидя в обитом темным деревом царском кабинете, Рузвельт постарался завоевать доверие своих собеседников - Сталина и Молотова, говоря о своем потрясении от виденных в Крыму разрушений. Он теперь чувствует большее ожесточение в отношении немцев, и если Сталин поднимает тост за казнь 50 тысяч немецких офицеров, он его поддержит. Рузвельт пытался найти общий язык со Сталиным также по вопросу будущего Франции. Примечательно, что в первой закрытой встрече со Сталиным (в первый день конференции) Рузвельт пожаловался на англичан, которые уже два года упорно стремятся к воссозданию на западной границе Германии мощной Франции. По мнению Рузвельта, это был искусственный процесс, Франция неспособна сколько-нибудь эффективно противостоять восточному соседу. "Англичане особый народ, они хотят и съесть торт и иметь его", - так оценил английскую политику президент. Они поддерживают слабую Францию для того, чтобы сохранить контроль над Западной Европой.
      Со своей стороны, советская делегация явно вела себя неодинаково во встречах с англичанами и американцами. С последними Сталин, вполне очевидно, хотел найти компромисс. Он согласился с критическими замечаниями в адрес де Голля (с которым месяц назад подписал договор) и никогда на этой встрече не подчеркивал выигрышности советских военных позиций. Такие американские историки, как Д. Клеменс, считают, что он боялся напугать Рузвельта, не хотел создавать впечатление о всемогуществе СССР на данном этапе войны и даже искусственно затянул наступление на Берлин, отказав маршалу Жукову закончить войну в феврале 1945 года прямым броском на Берлин, до которого на отдельных участках оставалось 60 километров.
      Сразу после обмена мнениями Рузвельт, Сталин и Молотов проследовали на первое пленарное заседание. Оно было посвящено обзору военной обстановки. Как думалось президенту, его попытки найти личный контакт со Сталиным начали приносить плоды. Вечером того же дня, во время ужина, в узком кругу он говорил об ответственности великих держав. Царило редкое единодушие (испорченное на время лишь попыткой Рузвельта обратиться к Сталину как к "дяде Джо"). Черчилль поддержал правило единодушия в высшем совете новой мировой организации. Он также использовал свое право на бестактность, когда провозгласил тост за мировой пролетариат.
      Казалось, что устанавливается стабильное советско-американское понимание. Действуя в духе конфиденциальной критики англичан, обмен которой у него уже состоялся с Рузвельтом, Сталин на конференции несколько антагонизировал Черчилля, сказав, что суверенный Египет может потребовать в Ассамблее Объединенных Наций права на Суэцкий канал. Рузвельт очевидным образом стремился найти компромиссную почву, он неоднократно повторял, что единство трех представленных на конференции держав - ключ к созданию подлинно стабильной международной системы в послевоенном мире.
      Двустороннему сближению содействовало изменение советской позиции, снятие просьбы о предоставлении отдельных мест в Ассамблее всем шестнадцати советским республикам. Советская делегация попросила предоставления отдельных мест лишь особо пострадавшим в войне республикам - Украине и Белоруссии. Рузвельт, выслушав Молотова, тотчас же выразил свое несогласие. Он предложил оставить вопрос о членстве в ООН до созыва учредительной конференции. Министрам иностранных дел он рекомендовал уже в Ялте решить вопрос о месте созыва этой конференции и ее участниках. Англичане поддержали советское предложение, и Рузвельт, оказавшись в одиночестве, предпочел не заострять ситуацию в момент, когда дорога к созданию ООН обозначилась и даже была названа дата ее созыва - 25 апреля 1945 года. Но просто уступить советскому пожеланию Рузвельт считал неправильным, он выдвинул контрпредложение: США тоже получат два дополнительных голоса. Президент аргументировал это тем, что американский конгресс и народ "не поймут", почему великие державы "не равны" по своему представительству на Ассамблее Организации Объединенных Наций. И советская и английская делегации признали правомочность американских аргументов.
      Ближайшие сотрудники - Гопкинс и Стеттиниус склонялись к принятию этого предложения - ведь речь шла о создании грандиозной организации и опасения СССР относительно изоляции в ней были достаточно понятны. Всего лишь несколько лет назад Лига Наций исключила СССР из своих членов. Согласие обещало проведение международной конференции по созданию ООН уже в апреле и, что важно отметить, в Соединенных Штатах. Рузвельт преодолел свои сомнения (которые поддерживали Леги и Бирнс). В противодействии советской просьбе на этом этапе выражалось, скорее, не желание оставить СССР в мировой организации в одиночестве, а воспоминания, как противники Лиги Наций в 1919 - 1920 годах использовали аргумент о том, что Англия, имея в руках голоса пяти своих доминионов, всегда сумеет возобладать над "одинокими" Соединенными Штатами.
      Наступило максимальное за период войны сближение трех стран. Сталин провозгласил тост за Черчилля как самого смелого государственного деятеля мира, как вождя страны, в одиночестве стоявшей против Гитлера. Черчилль тут же мобилизовал свое красноречие и приветствовал Сталина как вождя страны, сокрушившей хребет германской военной машины. Сталин поднял тост за Рузвельта как за государственного деятеля, имевшего наилучшее понимание своих национальных интересов. Рузвельту оставалось сказать, что их встреча напоминает семейный обед. Сталину, видимо, это показалось занижением тона, и он провозгласил тост за "наш союз" и пояснил: "В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Возможно, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: "Почему я не должен обманывать своего союзника?" Но я как наивный человек думаю, что лучшим для меня является не обманывать своего союзника, даже если он глуп. Возможно, наш союз силен именно потому, что мы не обманываем друг друга, или потому, что не так просто обмануть друг друга".
      На второй день Ялтинской конференции Рузвельт сделал важное заявление: конгресс и американский народ поддержат "разумные меры по обеспечению мира в будущем", но, как он полагает, эта поддержка не распространится на содержание значительных американских войск в Европе "на период более чем два года".