Вскоре к ним присоединились четверо молодых мужчин, видимо, сыновья хозяина. Женщины, закончив накрывать ужин, присели напротив них. Иеремия сел во главе стола на единственный здесь стул. Из боковой комнаты вышли еще две девушки, в которых Макс не сразу узнал Милану и Викторию. Он еле сумел сдержать рвущийся наружу смех. Если Милана со своим бледным личиком и сухощавой фигуркой смотрелась в пуританском наряде вполне органично, как будто она действительно родилась и прожила здесь всю жизнь, то Виктория выглядела дико и нелепо. Белый чепец подчеркивал экзотическую внешность девушки больше, чем любой самый откровенный наряд. Картину дополняло постное выражение на лице Виктории. Видимо, она сама находила ситуацию смешной, но изо всех сил старалась проявить уважение к местным обычаям. Милана же еле сдерживала обиду и злость. Она плюхнулась на скамью и застыла, стреляя по сторонам сердитым взглядом. Виктория, сохраняя на лице самое смиренное выражение, скромно присела рядом.
Макс, вдоволь налюбовавшись на девушек, оглядел стол. Как и все здесь, пища была скромной: на тарелках лежал вареный картофель и тушеные бараньи ребра. Посреди стола стояли два кувшина - с молоком и с водой - и большое блюдо с серым хлебом. Но порции были солидными, мясо вкусно пахло, и Макс почувствовал голод. Он потянулся к куску хлеба, но рука замерла на полпути, когда Иеремия удивленно спросил:
– Добрый Макс, ты разве не дождешься молитвы?
– Ах, да, простите, - смущенно пробормотал Макс, - Конечно, как я мог забыть…
Иеремия торжественно провозгласил:
– Сегодня у нас гости. Так отдадим же им право прочесть молитву и возблагодарить Господа нашего за хлеб, который он нам дал.
Все выжидающе уставились на Макса. Он лихорадочно искал в памяти подходящие слова, но как назло ничего не придумывалось. В голове почему-то всплывало только: "Исайя, ликуй" и почему-то "аллилуйя". Пауза затягивалась. Милана тихонько хихикнула. Ситуацию спас Гольдштейн, заявив:
– По праву старшего, молитву прочту я.
Он сложил руки перед собой и произнес что-то вполне приличное и напоминающее строки из Священного писания.
– Аминь, - удовлетворенно произнес хозяин.
– Аминь, - подхватили все, и ужин начался.
– Добрый Лев, - произнес Иеремия, видимо, признав за Гольдштейном главенство среди гостей, - Я вижу, у вас есть оружие. В нашей общине это запрещено. Вам придется оставить его в сарае возле дома холостяков. Завтра, отправляясь в путь, вы все заберете.
Виктория недовольно нахмурилась, Максу тоже не понравилась идея расстаться с мечом, но, решив не лезть со своим уставом в чужой монастырь, он согласился и отнес оружие в дощатый сарайчик около конюшни.
После ужина Макс отнес Роки кусок мяса и миску с водой. Затем, гостей провели в дом для холостяков, расположенный рядом с жилищем Иеремии. Это был грубо сколоченный барак с двумя входами, похожий на солдатскую казарму. Внутри барака располагались двухъярусные нары. На многих лежали мужские вещи.
– А что, все холостяки живут здесь? - изумленно спросил Макс.
– Да, все юноши, начиная с восемнадцати лет, уходят в дом для холостяков. Когда приходит время жениться, родители выбирают юноше невесту, и селят молодых в своем доме, - пояснил Иеремия, - Девушки же живут с родителями. Женская половина дома предназначена для гостей. К нам часто приезжают из других общин.
Старейшина откланялся и пожелал всем спокойной ночи. Милана с Викторией удалились на женскую половину. Макс нашел нары, по всей видимости, свободные, так как на них не было никаких вещей, и взобрался наверх. Гольдштейн расположился на нижнем ярусе.
– Что это за люди? - спросил Макс, свесив голову вниз.
– Пуритане, - ответил Лев Исаакович, - Не знаю точно, как они себя называют, но суть одна. Впрочем, они вполне безобидные, если, разумеется, не задевать их религиозные чувства.
– А если вдруг заденешь нечаянно?
– Тогда могут и повесить. Хотя, кажется, у них больше принято сожжение. Читал что-нибудь про Салемские процессы? Фанатики, одним словом.
– Кстати, а откуда вы знаете Священное писание? - поинтересовался Макс.
– Это был Талмуд, - сказал Гольдштейн и захрапел.
Макс, от души порадовавшись, что они смогли зарекомендовать себя как добрые христиане, закрыл глаза и моментально уснул. Сквозь сон он слышал, как хлопала дверь барака, и скрипели нары, когда устраивались на ночлег местные холостяки.
Глава 17.
Посреди ночи Макс проснулся от диких криков на улице. Он спрыгнул с нар, и вместе с остальными обитателями дома холостяков выскочил на улицу. К нему подбежали Милана с Викторией, сзади пыхтел Гольдштейн.
Перед бараком собралась большая толпа. Люди панически кричали и показывали пальцами куда-то вверх. Макс поднял голову и увидел, что над крышей сияет в ночном небе красное пламя в форме огромного перевернутого креста.
– Ах ты, черт, как же я раньше этого не предвидел! - взвыл Гольдштейн и кинулся к коновязи. Он отвязал лошадей и что-то прошептал на ухо своей кобыле.
Лошади пронеслись мимо перепуганной толпы и скрылись в темноте, Гольдштейна же скрутили и привели обратно. Кто-то бросил в него камень, угодивший прямо в голову, и он без сознания повис на руках удерживающих его людей. По виску стекала струйка крови. Виктория, моментально сориентировавшись, попыталась пробраться к сараю, где хранилось оружие, но была схвачена двумя крепкими мужчинами.
– Дьявольское знамение! Пришельцы - посланцы Сатаны! - выкрикнул визгливый женский голос. Толпа глухо зароптала.
Макс и Милана стояли в плотном кольце разъяренных людей. К ним подошел Иеремия. Теперь он не выглядел таким спокойным. Его борода была воинственно взъерошена, глаза гневно сверкали.
– Взять их! - приказал он.
Макса схватили за руки. Милана воскликнула:
– Да какое это знамение! Это же просто фокус! Я вам их сколько угодно покажу!
Она взмахнула рукой, и в небе рассыпался разноцветный фейерверк. В толпе раздались новые испуганные вопли. Люди визжали, закрыв головы руками. Одна из женщин упала на землю, и забилась в эпилептическом припадке, остальные рыдали и царапали себе лица.
– Она ведьма! - закричал старейшина, указывая на Милану.
– Ведьма! - подхватил многоголосый хор.
Сразу несколько человек схватили девушку.
– На костер ведьму! - раздались выкрики из толпы.
– Вторая тоже ведьма! - взревел Иеремия, - А мужчины - колдуны!
– Ведь-мы! Ведь-мы! Ведь-мы! - скандировали пуритане.
Макс испугался, что обезумевшие люди разорвут их прямо сейчас. Но Иеремия решил по-другому.
– Связать их и отвести в старый амбар! Не годится вершить суд во имя Господа темной ночью. Мы сожжем их на рассвете. А пока трое мужчин будут их охранять.
Макс увидел, что из-за угла барака выглядывает растерянный Роки. Он испугался, что разъяренная толпа растопчет собаку, сопровождающую "колдуна", и заорал во всю глотку:
– Беги, Роки! Беги отсюда! Спасайся!
Пес, видимо, поняв, что ничем не сможет помочь хозяину, развернулся и резво рванул в сторону выхода из селения. Вслед ему полетели камни, но Роки был уже далеко. Макс облегченно вздохнул: хоть один спасся. Надеясь, что пес найдет себе пристанище и останется цел, Макс смотрел вслед Роки, пока не потерял его из виду. Отведя взгляд от дороги, он неожиданно заметил в толпе знакомую фигуру. Серый странник смотрел ему прямо в глаза, издевательски ухмыляясь. В том, кто автор "знамения", не оставалось никаких сомнений. Серый еще раз усмехнулся и незаметно ускользнул, растворившись в суматохе. Огненный крест в небе постепенно погас.
Макса и его спутников под одобрительные крики отвели в амбар. Там их крепко привязали к каким-то столбам и оставили в полной темноте, заперев дверь на замок. Судя по звукам, снаружи приставили охрану.
Макс не знал, сколько прошло времени. Он надеялся, что не очень много. Когда глаза немного привыкли к темноте, он мог различать смутные силуэты своих друзей. Рядом стонал приходящий в сознание Гольдштейн, откуда-то раздавался жалобный плач Миланы.
– Лев Исаакович, - тихо позвал Макс.
– А, что? - слабым голосом отозвался тот.
– Может, вы попытаетесь применить свой дар, и узнаете, что с нами будет?
– Какой может быть дар, когда у меня раскалывается голова, - прохрипел Гольдштейн.
Макс совсем упал духом. Надеяться, похоже, было не на что. Связанные за спиной руки затекли, шея ныла. Невыносимо хотелось пить. Он потерял счет времени. Голоса охранников за дверью смолкли. Наверное, видя, что пленники не предпринимают попыток бежать, мужчины уснули. Макс закрыл глаза и впал в какое-то странное полузабытье. Проходила минута за минутой, складываясь в часы, которых оставалось так мало. Несмотря на закрытые глаза, он интуитивно чувствовал приближение рассвета.
Рядом раздался шорох. Кто-то мягко прикоснулся к его плечу. От неожиданности Макс едва не заорал, но чья-то рука зажала ему рот. Затем неизвестный перерезал веревки, привязывающие его к столбу. Руки тут же отозвались резкой болью. Темная фигура тихо скользнула к следующему столбу. Скоро все были свободны.
– В углу есть лаз, - еле слышно прошептал спаситель и поманил за собой.
В самом дальнем углу амбара действительно были выломаны две широкие доски. Милана полезла первой, за ней последовала Виктория. Макс выполз после девушек. Тяжелее всего пришлось Гольдштейну: его массивный зад застрял в лазе. Он долго кряхтел и стонал, пытаясь освободиться, пока незнакомец не подтолкнул его сзади. Затем человек выбрался сам, и прошептал:
– Идите за мной!
– Наше оружие! - таким же шепотом ответил Макс.
– Оно здесь, - рука ощутила знакомую рукоять.
Двигаясь в темноте с ловкостью кошки, незнакомец пошел впереди. Остальные гуськом двинулись за ним. Прячась за домами и поминутно оглядываясь, выбрались из селения. Сразу за ним начинался густой лес. Узкая тропинка привела к маленькой хижине. Человек открыл дверь, и под ноги Максу выкатился Роки, визжа и постанывая от счастья. Макс подхватил пса на руки и прижал к себе, ощущая невероятную радость от встречи. Между тем незнакомец зажег масляную лампу и пригласил войти в дом.
– Здесь вы в безопасности, - сказал он.
– Учитель… - хрипло прошептала Виктория и обессиленно прислонилась к бревенчатой стене.
По щекам девушки катились слезы, она выглядела потрясенной и совершенно растерянной.
– Здравствуй, - мягко ответил ей незнакомец, - Вот мы и встретились.
Он повернулся к остальным, и сказал:
– Меня зовут Гарт. Я живу в этом лесу.
– Спасибо вам, - отмер Макс, изумленный видом плачущей Виктории, - Если бы не вы, горели бы мы сейчас на костре.
– Благодарите своего пса, - улыбнулся Гарт, - Я нашел его на своем пороге совершенно обессиленного, и внес в дом. Он тут же рассказал мне о вас, и я поспешил в общину.
Макс удивился еще сильнее:
– Вы понимаете животных?
– Он все понимает! - завопил Роки, все еще сидящий у него на руках, - Он же учитель!
– Вам надо отдохнуть, - сказал Гарт, обращаясь к Гольдштейну, - Сейчас я обработаю вашу рану, а потом вы ляжете спать.
Он вышел из хижины и вскоре вернулся, держа в руках длинные узкие листья, издающие резкий запах. Приложив листья к ране на виске, Гарт забинтовал голову Гольдштейна чистыми полосами мягкой ткани, затем взял со стола большой кувшин, налил из него в глиняные кружки какой-то напиток, и раздал всем. Макс, которого давно уже мучила жажда, залпом опустошил свою кружку. Напиток имел мятный освежающий вкус и приятный нежный запах. Он подействовал успокаивающе, и Макс ощутил расслабленность. Его клонило в сон.
– Ложитесь, отдохните, - сказал Гарт, указывая на постель из сухой травы в углу, - А я должен ненадолго уйти.
– Учитель! - окрикнула Виктория.
– Потом. Сейчас отдыхай, - Гарт вышел, мягко притворив за собой дверь.
Макс улегся на приятно пахнущую сухую траву, положил руку на мягкую спинку Роки, и моментально уснул.
Глава 18
Проснувшись, Макс в первый момент не мог вспомнить, где находится. События последних дней слились в единую пеструю полосу. Он огляделся. В маленькое окошко падали косые лучи солнца, в которых кружились и отливали жемчугом перламутровые пылинки. Снаружи раздавался тихий шелест листьев, в который вплеталось птичье многоголосье. В доме стоял нежный аромат: пахло мятой, чабрецом, какими-то цветами и немного яблоками. Под боком похрапывал Роки, упершись во сне всеми четырьмя лапами в бок спящего Гольдштейна. Миланы и Виктории в комнате не было.
Встав, Макс со вкусом потянулся и вышел наружу. Лес встретил его шуршанием папоротника, цокотом белки на дереве, и еще мириадами звуков, запахов и красок. На крылечке сидела Милана, она радостно улыбнулась:
– Красота- то какая, правда?
– Да-а-а, а главное - спокойно здесь, - ответил Макс, и поинтересовался, - А где Виктория?
– Плачет где-то, - погрустнела Милана.
– Плачет? Почему?
– Любит она его.
– Кого? - вытаращил Макс глаза.
– Гарта, конечно, не Гольдштейна же! - фыркнула девушка.
Макса новость привела в замешательство. Во-первых, воинственная жесткая Виктория, которая умела, кажется, все на свете, никак не ассоциировалась у него с образом влюбленной плачущей девицы. Во-вторых, даже если допустить, что все именно так, то есть, Виктория действительно влюблена, то непонятно, чего ей переживать. У него в голове не укладывалось, что найдется на свете мужчина, способный отвергнуть любовь такой женщины. Сам Макс питал слабость к сильным, гордым девушкам, и терпеть не мог таких, которые не имеют собственного мнения, ноют из-за каждой мелочи, и после первого же свидания мысленно примеряют на себя свадебное платье, мечтая пополнить стройные ряды домохозяек. Наверное, поэтому у него не было постоянной девушки, и все его увлечения заканчивались одинаково: вежливым враньем по телефону о крайней занятости, нудным, постепенно затухающим СМС-выяснением отношений, в процессе которого он никак не мог понять, какова суть предъявляемых ему претензий, и, наконец, как апофеоз - сменой номера сотового. Помявшись, он спросил:
– И что? Он ее не любит, что ли?
– Да вроде любит, только с ней быть не может.
– Почему?
– Какие-то идейные разногласия, - неопределенно ответила Милана.
Отказ от любви на почве идеологической несовместимости представлялся Максу совсем уж диким, поэтому он не стал дальше развивать эту тему, решив, что Гарт и Виктория - люди взрослые, сами разберутся, и отправился искать воду, чтобы умыться.
Недалеко от хижины обнаружился чистый ручеек, весело журчавший по небольшому склону, и образующий внизу крохотное озерцо. Умывшись прохладной, вкусно пахнущей водой, Макс огляделся вокруг и увидел Гарта, шагающего к нему со стороны дома. Сейчас, при свете дня, он хорошо разглядел загадочного хозяина хижины. Гарт был молод, не старше тридцати, высок и худощав. Несмотря на то, что мужчина не был покрыт горой мускулов, во всех его движениях чувствовалась большая физическая сила. Макс подумал, что так, наверное, выглядели спартанцы: ни грамма жира, ловкость и выносливость. На Гарте был удобный костюм, напоминающий одежду, которую носят охотники, длинные черные волосы, подхваченные кожаным шнуром, спадали на плечи.
– Я нашел ваших лошадей, - сказал Гарт, - Привел их к лесу. Сейчас перекусим, я отведу вас туда и покажу дорогу к Быстрице.
Войдя в хижину, Макс увидел, что Гольдштейн уже проснулся и сидит вместе с Миланой за столом, что-то жуя и время от времени подкармливая Роки. Гарт спросил:
– Как ваша голова?
– Еще побаливает, - жизнерадостно ответил Лев Исаакович, - Но уже гораздо лучше.
– Я дам вам в дорогу листьев береницы, и травяной настой. Через несколько дней все пройдет, - сказал Гарт, присаживаясь к столу.
Макс последовал общему примеру, и принялся уписывать какую-то жареную птицу, приправленную соусом, напоминающим по вкусу и цвету брусничное варенье. Вошла Виктория и молча устроилась рядом. Она была непривычно грустна и молчалива, ничего не ела и лишь отхлебывала из кружки ароматный травяной чай. Сквозь смуглую кожу проступала бледность, делавшая лицо девушки нездорово сероватым.
– Пора, вставайте! Уже полдень! - поторопил Гольдштейн, расправившись со своей порцией, и первым вскочил из-за стола.
Гарт вывел друзей на окраину леса, за которой начиналось широкое поле. Здесь мирно паслись их кони.
– Ветер, миленький, как хорошо, что ты нашелся! - радостно завопила Милана, подбежала к своему коню и обняла его шею.
Жеребец приветствовал хозяйку тихим ласковым ржанием.
– Мы ускакали в поле, далеко от селения, - сказала Звезда, кобыла Гольдштейна, - Там нас и нашел ваш друг.
Виктория не спешила подходить к своему коню, она стояла, печально глядя на Гарта. Макс решил оставить влюбленных наедине, и шагнул к лошадям, потянув за собой Льва Исааковича. Но не успели они сесть в седла, как раздалось сердитое восклицание:
– Так ты не идешь с нами? Трус!
Разгневанная Виктория резко развернулась и подбежала к остальным. Она вскочила на коня и собралась было пуститься в галоп, но Гарт подбежал и положил руку на поводья. Глядя на девушку снизу вверх, он спокойно и ласково сказал:
– Я не могу вас сопровождать. У меня другие задачи. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь.
– Задача сейчас у всех нас должна быть одна - не допустить наступления Мрака, - отрезала Виктория.
– Ты ничуть не изменилась, - печально улыбаясь, проговорил Гарт.
– Что ж, ладно. По крайней мере, покажи дорогу к общине, - девушка достала из мешка коробку со спичками.
– Зачем тебе спички? - удивилась Милана.
– Хочу сделать с этими фанатиками то, что они собирались сделать с нами.
– Но там же дети, старики, женщины! - возмутился Макс.
– Они тебя вчера пожалели? огрызнулась Виктория, - Врагов надо уничтожать.
– Эти люди не враги вам, их ввели в заблуждение. Нельзя казнить людей за их веру, - Гарт разговаривал со своей возлюбленной терпеливо и мягко, как с маленьким ребенком, - Они не ведают, что творят. Будь снисходительна, умей прощать.
– Снисходителен только ты, учитель! Ты всех понимаешь и прощаешь! Может, ты уже и не воин вовсе, а проповедник?
– Научись прощать, смири свою гордыню, - повторил Гарт, - До свидания, Носители! Я желаю вам удачи! Двигаясь на запад, вы попадете на дорогу, которая приведет вас к Быстрице. Пуританская община - в противоположном направлении. Выбор за вами.
Он развернулся и, не оглядываясь, пошел к лесу. Виктория строптиво вскинула голову и, издав резкий клич, заставивший ее коня встать на дыбы, а потом пуститься вскачь, понеслась на запад. Милана с Гольдштейном последовали ее примеру. Макс пожал плечами, устроил Роки в мешке, вскочил на своего коня, и тронулся вдогонку.
Отряд пересек широкое поле и выехал на пыльную дорогу. С одной стороны дороги тянулось все то же поле, с другой - узкая полоса деревьев. Подул довольно сильный ветер, взметая вокруг всадников клубы дорожной пыли. Небо постепенно затягивалось серой пеленой, становилось прохладно.
– Будет дождь, - решил Гольдштейн, вглядываясь в сгущающиеся и темнеющие облака.
– Это что, предсказание? - насмешливо фыркнула Милана.
– Нет, это всего лишь прогноз. Предвидеть я пока не могу. Этот удар по голове выбил меня из колеи, - расстроено ответил Лев Исаакович.
Возделанные поля закончились, теперь дорога шла вдоль зеленой равнины. В густой сочной траве пестрели яркие цветы. Они гнулись под неприветливым ветром и закрывали свои разноцветные венчики в ожидании дождя. Небо становилось все темнее, и уже было непонятно: наступил ли вечер, или это признак надвигающегося ненастья. На почерневшем горизонте сверкнула молния, вслед за ней послышался отдаленный громовой раскат. Наконец, на дорогу шлепнулась первая тяжелая дождевая капля, и тут же вслед за ней забарабанили, прибивая пыль, ее товарки.
– Надо укрыться от дождя! - прокричала Милана.
– У нас есть дорожный шатер! - ответил Гольдштейн.
Свернув с дороги в густую траву, он отвязал от седла шелковистый тюк и развернул его. Макс поспешил на помощь, оставив девушек расседлывать лошадей. Вдвоем они установили шатер, что оказалось очень просто: расправленный, он сам натянулся, превратившись в подобие современной палатки с непромокаемым дном, и упруго встал на земле. Максу с Гольдштейном осталось лишь укрепить его, вбив в землю колышки и натянув на них веревочные петли, пришитые к нижнему краю шатра. Внутри было довольно просторно, для четверых места вполне хватало. Макс снял с плеч мешок-переноску с дремлющим внутри него Роки, положил на мягкую ткань, затем достал из второго, дорожного, мешка, плед из донного льна, и вылез наружу. Он подошел к Малышу и накрыл его пледом, как попоной.
– Спасибо, - сказал конь, нервно косясь на все приближающиеся всполохи молний.
– Не бойся, я рядом. Если что, зови, - ответил Макс и побежал к шатру.
Остальные тоже уступили свои пледы лошадям. Наконец, вход застегнули изнутри. Стало немного уютнее. Шатер с внутренней стороны был обит какой-то плотной тканью, похожей на брезент. Несмотря на усиливающийся ливень, стенки шелкового сооружения не пропустили ни одной капли. Порывы ветра сотрясали стенки палатки, но не могли проникнуть внутрь. Ткань не продувалась. Некоторое время все сидели, прислушиваясь к шуму разбушевавшейся грозы, затем, перекусив жареной дичью, которую дал в дорогу Гарт, улеглись на дно палатки. Макс лежал на спине, закрыв глаза. Всполохи молний и раскаты грома не давали уснуть, к тому же, он тревожился за лошадей, которых пугала гроза. Гольдштейн тихо всхрапывал во сне, рядом сладко посапывала Милана. Роки, так и не захотев вылезать из теплого мешка, издавал оттуда хрюкающие звуки. Вдруг Макс услышал сдавленное всхлипывание. "Опять Виктория плачет", - понял он. Поднявшись на локте, он увидел в свете новой вспышки молнии фигуру девушки, ссутулившейся возле входа в палатку. Она сидела, обняв руками колени и положив на них голову, и изо всех сил старалась сдержать рвущиеся слезы. Макс почувствовал жалость. Он тихо подполз к ней, присел рядом и дружески приобнял вздрагивающие плечи. В этот момент он не думал, как Виктория отреагирует на его поддержку, не вызовет ли это у нее приступ гнева, просто искренне сочувствовал ей. Внезапно девушка тихо заговорила.
– У меня нет никого, ближе него. И никогда не было.
– А твои родители? - осторожно спросил Макс.
– Я сирота. Дитя любви, - в ее голосе слышалась горечь, - Отец - студент из Конго, мать - русская. Они познакомились, когда отец был на последнем курсе университета. Через год он бросил мою мать на восьмом месяце беременности и уехал на родину. Мать оставила меня в роддоме. Меня отдали в дом малютки, потом в детский дом. Там я и выросла. К нам в детдом часто приходили бездетные пары и усыновляли детей. Но меня никто брать не хотел. А я все ждала, когда ко мне тоже придут мама и папа. Только гораздо позже поняла, что никто не захотел меня взять из-за цвета кожи. Ведь люди хотят, чтобы приемный ребенок был хоть немного похож на них.
– Там было очень плохо? - прошептал Макс.
– Нет, не очень. Нас хорошо кормили, воспитатели были добрые. Но меня часто дразнили, особенно старшие. Обзывали черномазой обезьяной. Я всегда отвечала, мстила за обиду. Дралась по каждому поводу. Мой дар начал проявляться очень рано - я была самой сильной, ловкой, выносливой. Постепенно от меня отстали, начали бояться. Но вот подружиться ни с кем я не смогла. Всегда была одна, чувствовала себя не такой, как все. И все время ждала, что меня найдут мои родители. Знаешь, в детдоме все дети верят, что мама и папа их просто потеряли, и надеются, что скоро они вернутся. А когда мне исполнилось четырнадцать, появилась моя мать - молодая, красивая, нарядная - такая, какой я ее себе и представляла. Я очень обрадовалась, думала, она заберет меня домой. Но оказалось, что я ей не нужна. Она сказала, что наконец-то нашла свое счастье, встретила мужчину своей мечты. Он богат, молод, и очень ее любит. Но ее муж не поймет, если узнает, что у жены есть цветная дочь. Она так и выразилась, очень политкорректно и в духе времени: "цветная дочь". Вежливенько так передо мной извинилась за доставленные неудобства, мол, ей было всего шестнадцать лет, а ее родители - это мои так называемые бабушка с дедушкой - увидев черного ребенка, пришли в ужас и потребовали, чтобы она от него отказалась.
Виктория замолчала, прислушиваясь к шуму дождя. Макс переваривал услышанное. Он, единственный и обожаемый ребенок в семье, всегда чувствовал любовь мамы и папы. У него было много родственников с обеих сторон, близкие друзья, приятели. И сейчас ему очень трудно было представить себе, какой же одинокой и никому не нужной чувствовала себя маленькая темнокожая девочка, и сколько сил понадобилось ей, чтобы не сломаться и вырасти сильной, гордой женщиной. Максу очень хотелось узнать историю до конца, и он решился прервать молчание:
– Что же твоей маме было от тебя надо?
– Она отдала мне это, - ответила Виктория, указав на свой рубиновый кулон, - Не хотела больше быть Носителем, это мешало ей строить семейную жизнь. К тому же, она была беременна, и очень боялась, что дар может перейти к ее ребенку. Если бы у ребенка проявились какие-нибудь необычные способности, это вызвало бы нежелательные вопросы. Мать расспросила меня о том, не случалось ли со мной чего-нибудь странного, поняла, что у меня есть дар, значит, я - наследница рода Красных, и отдала мне рубин. Потом отвела во Вторую грань и попросила не беспокоить ее и не искать с ней встреч.
– А какой у нее был дар? - поинтересовался Макс.
– Такой же, как и у меня. Только она никогда его не развивала. Не училась владеть мечом, не ездила на лошади. Да и характер у нее был не бойцовский. Так же, как и у моей бабки. Они почему-то боялись своего дара, считали его чем-то вроде проклятия, стыдились, как уродства. И были очень счастливы, когда сумели избавиться от всего, что связывало их со Второй гранью. Думаю, сейчас они стараются забыть Вторую грань, как страшный сон.
– А что, передав тебе камень, они лишаются возможности попасть во Вторую грань? - Макс вспомнил про свою маму.
– Нет, просто когда здесь что-то случается, Белый призывает на помощь хозяина камня. Именно этого они всю жизнь и боялись, хотя такого не происходило уже тысячу лет. Оказалось, боялись не зря. Но у них остается возможность путешествия во Вторую грань. Правда, не думаю, что они когда-нибудь этим воспользуются.
– Тебе здесь понравилось?
– Очень! Я сразу почувствовала, что именно тут я дома. Это моя родина. И здесь я встретила Гарта. Он научил меня всему, что я умею. Я приходила сюда каждый день, и возвращалась в детдом только ночевать. Когда мне исполнилось восемнадцать, я поступила в медицинский институт. Сама. Приходилось очень много заниматься, но я все равно каждый день находила время, чтобы увидеться с Гартом. Он научил меня главному - не сдаваться.
– А когда ты поняла, что любишь его?
– По-моему, сразу, как только его увидела. Но мне было всего четырнадцать, и он воспринимал меня как ребенка - одинокого, испуганного. Старался подбодрить, поддержать. А потом, через пять лет, я призналась ему в любви. И он ответил, что тоже любит.
– Почему же вы до сих пор не вместе? - удивился Макс.
– Потому что перестали понимать друг друга. Гарт считает, что во мне слишком много злости, гордыни, и что я не умею прощать. А я не могу понять его способности к всепрощению. Он ведь великий воин, никто не может с ним сравниться. Но при этом он никогда не будет мстить обидчику, и возьмется за оружие, лишь защищая себя или кого-то другого. Однажды я вызвала на поединок человека, оскорбившего меня, и убила его. Гарт, узнав об этом, очень рассердился. Он сказал, что нельзя позволять ярости застилать разум, и человек отличается от дикого зверя именно способностью мыслить и прощать. Я очень обиделась и ушла от него. С тех пор мы не виделись.
Долгое время Макс с Викторией молчали, думая каждый о своем. Тишину нарушал лишь храп Гольдштейна и стук капель по стенкам шатра.
– Давай спать, - сказала Виктория.
Вдруг Роки вылез из своего мешка и чутко прислушался. Шерсть у него на загривке встала дыбом, из горла вырывалось тихое угрожающее рычание.
– Чужой рядом, - сказал он, - Я чувствую опасность.
Положив руку на рукоять меча, Макс осторожно отстегнул полог шатра и выглянул наружу. В этот момент раздалось испуганное ржание Малыша. Макс всмотрелся в темноту, и в очередной вспышке молнии увидел беснующихся лошадей. Над ними, под косыми нитями дождя, хлопала крыльями огромная птица.
– Пошли! - крикнула Виктория, и выбралась из шатра.
От ее крика проснулась Милана и села, потеряно озираясь по сторонам.
– Подержи его! - сказал ей Макс, и, сунув девушке в руки рвущегося наружу и хрипящего от злобы Роки, вылез наружу.
Виктория уже была около лошадей и целилась в нападающую птицу из арбалета. Выстрел - и птица забилась в воздухе, издавая странное шипение. Макс подбежал поближе, на ходу обнажая меч, и замер от неожиданности: то, что он в темноте принял за птицу, оказалось неизвестным существом, больше всего напоминающим летучую мышь. Чудовище было величиной со взрослого мужчину, размах огромных кожистых крыльев составлял не меньше трех метров. Каждое крыло заканчивалось двумя пальцами, похожими на острые крючки. Придя в себя, Макс увидел, что уродливое существо, хотя оно и ранено Викторией, сдаваться не собирается. Арбалетный болт пробил одно из крыльев, но не лишил чудовище возможности летать. Теперь оно оставило в покое лошадей и нападало на Викторию, пытаясь зацепиться за нее пальцами-крюками. Девушка отбивалась мечом, но не могла причинить существу серьезного вреда: оно каждый раз ловко взмывало вверх, затем пикировало на свою противницу. Макс включился в драку, краем глаза увидев в свете новой вспышки, что Гольдштейн вылез из палатки и быстро улепетывает через дорогу в редкий лесок. "Трус", - промелькнуло в мозгу, но он тут же забыл об этом, отражая новую атаку чудовища.
