Будущее капитализма

Новый изоляционизм – это не внезапный драматический переход от образца 80-х гг. к образцу 30-х, а медленное отступление от международной ответственности, причем на каждом шагу этого отступления энергично отрицают, что происходит какое-то отступление. Но хотя воздействие тектоники плит наземную поверхность незаметно в то время, когда оно происходит, – если присмотреться к американским реакциям на аналогичные события в последние годы, то видны драматические перемены.

Лучше всего эту реальность иллюстрирует сравнение американской реакции в Персидском заливе и войны в Боснии. Если бы Саддам Хусейн просто подождал несколько лет ивторгся бы в Кувейт сейчас, то никто бы ничего не предпринял. После крушения СССР Персидский залив больше не важен – во всяком случае, для Америки. Босния потребовала бы внимания; два вмешательства нельзя было бы выполнить одновременно. Комментаторы тут же отметили бы, что очень странно рисковать жизнью американцев, чтобы защитить средневековую ближневосточную монархию в стране, которую выкроили из Ирака британские колониальные господа.

Это постепенное смещение установок впервые проявилось в президентских дебатах 1992 г. между Биллом Клинтоном и Джорджем Бушем. Президент Клинтон настаивал, что он собирается быть «отечественным» президентом, а Буш обещал быть «международным» президентом. Буш проиграл. Когда наступило время выборов в ноябре 1992 г., продемонстрированный им международный успех в Персидском заливе за несколько месяцев перед тем ему нисколько не помог.

Избранный в 1994 г. новый республиканский Конгресс начал с заявления, что он против многих международных учреждений, составляющих сердцевину нынешней глобальной системы. В предложенном проекте резолюции говорилось, что платежи на новые миротворческие операции ООН должны быть отменены, а финансирование старых операций должно быть сокращено с 31% до 2020. Американские войска больше не должны были ставиться под «иностранное» командование (21). Эти предложения по существу покончили бы с миротворческими миссиями ООН. Американские деньги не должны были больше предоставляться многонациональным банкам, таким, как Всемирный банк или Банк развития Азии. Агентство по контролю над вооружениями и разоружению и Агентство международного развития должны были быть упразднены, и вместе с ними «Голос Америки» и «Радио Марти». Помощь России и другим бывшим советским республикам, а также Турции, Греции, Кипру и Ирландии должны были быть поэтапно прекращены в течение пяти лет.

Предлагалось повысить военные расходы на противоракетную оборонительную систему типа «звездные войны» для защиты Америки от «гнусных диктатур вроде Северной Кореи» (такое событие очень маловероятно, поскольку гораздо труднее построить межконтинентальные ракеты, чем ядерное оружие), но американские войска не должны были участвовать в миротворческих миссиях – то есть в единственном виде военной деятельности, какая только и могла случиться (22). Большая часть техники, использованной Америкой со Второй мировой войны для осуществления своего лидерства, должна была быть упразднена (23). Например, должна была прекратиться помощь Турции, Греции и Кипру, которая была частью наших усилий поддерживать мир в восточном конце Средиземного моря и добиться соглашения по кипрскому спору между Грецией и Турцией (членами НАТО). Хотя на словах утверждалось, что конгресс по-прежнему заинтересован в глобальном лидерстве США, американский военный бюджет предполагалось переделать в соответствии с изоляционистской версией Америки, предложенной «Контрактом с Америкой». Некоторые отколовшиеся республиканцы присоединились к демократам и помогли провалить эту резолюцию о «звездных войнах», но остается еще увидеть, что произойдет, когда в самом деле будут распределяться ассигнования. Без применения войск и денег лидерская роль Соединенных Штатов в двадцать первом веке намного уменьшится.

Один из республиканских кандидатов на президентских выборах 1996 года, Пэт Бьюкенен, говорит даже о «новом мировом порядке для восстановления нашего суверенитета» (24). Стремление остального мира расширить свое законное влияние на мировые решения в будущей эпохе он рассматриваеткак отказ Америки в пользу других от своих законных прав на принятие решений.

Но, конечно, все это не помешало тем же республиканцам жаловаться, когда европейские союзники Америки настояли на предоставлении европейцу одного из постов, по традиции принадлежавшего американцу, – поста главы ЮНЕСКО. Риторика об эре американского лидерства еще продолжается. Чтобы угодить двадцати трем миллионам американских избирателей центральноевропейского и восточноевропейского происхождения, и республиканцы, и демократы говорят о расширении НАТО со включением таких стран, как Польша, но затем голосуют за сокращение инвестиций на инфраструктуру (базы, системы коммуникаций), необходимую для поддержания НАТО. Ясно, что никто не проголосует за ассигнование от 20 до 50 миллиардов долларов, во что обойдется расширение НАТО на восток (25). Несомненно, новый республиканский конгресс проголосует против размещения добавочных войск США в Восточной Европе.

Угроза американскому лидерству видна в ближневосточном мирном процессе. Президент Клинтон обещал аннулировать 275 миллионов долларов иорданского долга, чтобы убедить Иорданию подписать мирный договор с Израилем. Республиканский конгресс сначала угрожал сократить эту сумму до 50 миллионов, то есть более чем в пять раз (26). Конгресс также ясно дал понять Клинтону, что он не должен покупать участие в деле мирного урегулирования отношений с Сирией. Покупка мира на Ближнем Востоке была правильна, когда была угроза вмешательства СССР и когда Америка конкурировала с СССР за лояльность арабов, но теперь, когда угроза коммунизма исчезла, мир уже не стоит покупать. Почему американские налогоплательщики – если они не евреи – должны щедро оплачивать мир между Израилем и арабами? Пусть они воюют, если им хочется, ведь русские не вмешаются в это дело, и, во всяком случае, это никак не коснется Америки. Но если все так пойдет, то Америка утратит свою роль лидера в деле налаживания мира на Ближнем Востоке.

Лидерство предполагает не только силу, но и готовность нести бремя. К этому бремени относится меньшая возможность сосредоточиться на собственных узких краткосрочных экономических интересах. Страны, не являющиеся мировыми лидерами, не столь ограничены в этом отношении. Если страна столь слаба или чувствует себя столь слабой, что вынуждена сосредоточиться исключительно на собственных краткосрочных интересах, то она не может быть глобальным лидером. Фактически Америка не столь слаба; она без особого труда могла бы перестроиться и стать высокоинвестирующим обществом, но психологически она, по-видимому, чувствует себя столь слабой, что не может действовать ни во внутреннем, ни в международном направлении.

В середине 90-х гг. Соединенные Штаты занимают то же положение, какое занимало Соединенное Королевство в конце Первой мировой войны. Они не хотят, а может быть, неспособны делать то, что некогда делали. В отличие от того времени, теперь нет стоящей за кулисами страны, способной, если захочет, взять на себя ту же роль. Роль Соединенных Штатов после Второй мировой войны частично определялась их экономической мощью и ихвоенной силой, но лишь частично. Их язык – это язык мирового бизнеса, их система высшего образования открыта для иностранцев, их средства массовой информации господствуют во всем мире – и все эти факты лежат в основе их лидерства (27). Если речь идет о будущем, ясно, что ни одна страна или группа стран даже отдаленно не обладает необходимым сочетанием свойств, чтобы стать глобальным лидером.

Если бы Европа стала в самом деле одной страной с единой внешней политикой, она была бы способна взять на себя роль, которую играли Соединенные Штаты после Второй мировой войны. Например, экю, или, как его теперь называют, евро, мог бы заменить доллар. Но этого нет. По крайней мере в течение ближайшего полувека Европа не будет мировым лидером, поскольку ей придется сосредоточиться на осуществлении своего собственного объединения. Объединение Европы, включая прибавление к Европейскому сообществу Центральной и Восточной Европы, потребует всех его денег, всего общественного внимания и всей способности к лидерству. Военные проблемы на собственном заднем дворе (вроде Боснии) помешают ей проявить какой-либо интерес к военным проблемам более далеких областей – например, таким, как атомное оружие в Северной Корее.

Япония, как вторая по величине экономика мира, является кандидатом на глобальное лидерство, но у Японии нет стратегических вооруженных сил и, что более важно, нет политического интереса ко многому происходящему в мире. Она не собирается биться над проблемой Боснии, проблемой Руанды или даже над такими проблемами, как Северная Корея, находящаяся от нее в непосредственной близости. Но если бы и не было всех этих проблем, она все же не могла бы быть глобальным лидером без фундаментальной перестройки своей экономики и своего общества. Глобальный лидер должен иметь экономику и общество, понятные и доступные для иностранцев. Японская экономика и японское общество не таковы.

Например, чтобы валюта некоторой страны была резервной валютой, остальной мир должен быть способен получать про-фицит в торговле с этой страной и таким образом накапливать необходимые ему валютные резервы. В случае иены, Япония может вынудить торгующие с ней экономически более слабые страны принимать долги, выраженные в иенах (как она это сделала в значительной части Восточной Азии), но выплату процентов по обслуживанию долга, выраженную в иенах, не следует смешивать с превращением иены в избранную резервную валюту. Она не сможет стать избранной валютой до тех пор, пока другие страны не смогут добровольно накапливать резервы в иенах, а это не может произойти до тех пор, пока эти страны не будут в состоянии получать профицит в торговле с Японией.

Весной 1995 г. Китай и Индонезия жаловались на неравновесие между их выраженными в иенах долгами и выраженными в долларах продажами (28). В случае Индонезии 40% ее долга, составляющего 90 миллиардов, было выражено в иенах, так что ее обязательства возрастали на 350 миллионов долларов каждый раз, когда стоимость иены повышалась на один процент, между тем как ее продажи большей частью были в Соединенных Штатах и, следовательно, выражались в долларах. Чтобы оплачивать это увеличение долга Японии, Индонезии приходилось снижать свой уровень жизни. Такие страны, как Индонезия, могут быть вынуждены принимать долги, выраженные в иенах, но они добровольно не согласятся выражать свою торговлю в иенах до тех пор, пока большая часть их продаж также не будет в иенах.

В поздний период Римской империи германцы нередко командовали римскими армиями. Империя римлян имела систему, позволяющую одаренных чужеземцев, приведенных из завоеванных ими земель, превращать в римских граждан, и точно так же мировой лидер обязан иметь систему мер, позволяющую превращать одаренных иностранцев в некоторый эквивалент своих граждан. Можно убедиться, что иммиграционная политика Америки, ее университеты и ее бизнес очень легко абсорбируют одаренных иностранцев.

С Японией дело обстоит как раз наоборот. Для иностранца труднее, чем где бы то ни было на свете, стать японским гражданином, нормальным студентом хорошего японского университета или управляющим японской компании. Прежде чем Япония сможет стать глобальным лидером, она должна будет перестроить все свое общество.

Но в то же время японская практика делает лидерство невозможным ни для кого другого. Неспособность иностранцев успешно экспортировать товары в Японию или владеть преуспевающими фирмами в Японии в действительности делает невозможным лидерство какой-либо другой страны. Но если Соединенные Штаты – недостаточно большая страна, чтобы вынести торговый дефицит, требуемый японским профицитом, то кто другой на это способен?

ПОДДЕРЖАНИЕ СИСТЕМЫ БЕЗ ЛИДЕРА

Есть целый ряд сил, поддерживающих существование социальных систем. Две из них – это язык и религия, но их недостаточно, как можно видеть на Ближнем Востоке, где арабы говорят на одном языке, имеют одну религию, принадлежат к одной и той же этнической группе, но разделяются на многочисленные враждующие государства. Напротив, в Китае наиболее многочисленная однородная группа людей составляла единое общество в течение четырех тысяч лет с помощью объединяющей идеологии (конфуцианской системы), проповедующей не индивидуализм, а интеграцию. Но христианская и мусульманская религии, подчеркивающие личную связь между человеком и Богом, слишком индивидуалистичны и потому сами по себе не способны поддерживать социальное единство. И в христианских, и в мусульманских обществах войны с людьми одного вероисповедания даже более обычны, чем войны с людьми другой религии.

Сильный внешний завоеватель может удерживать вместе противоположные друг другу группы. Внешняя угроза коммунизма объединила страны, вошедшие в американский блок. Некоторые из них были демократическими, другие – нет. Некоторые верили в рыночную экономику, другие не верили. Некоторые были богаты, другие бедны. Общее между ними было то, что они хотели остаться вне орбиты коммунизма. Но без объединяющей идеологии единство быстро исчезает, как только уходит внешняя угроза.

Чтобы социальная система существовала очень долго, ей нужна поддержка сильной интегрирующей идеологии. Римляне строили «великую» империю; египтяне стремились к вечной жизни. Все такие идеологии предполагают некую цель, большую, чем индивид или местная этническая группа, к которой принадлежит индивид. В течение короткого периода времени коммунизм был такой идеологией. Он продлился намного меньше, чем любая изпредшествовавших ему идеологий, может быть, потому, что ставил себе земную цель – повышение материального уровня жизни, – что легко поддавалось проверке и чего он не мог исполнить.

Когда исчезают и внешние угрозы, и объединяющие верования, следующий шаг в поисках единства – это направить гнев против какого-нибудь вида презираемых сограждан. Это явление иллюстрирует Югославия. После конца коммунизма и без внешней угрозы со стороны бывшего СССР она могла позволить себе начать внутреннюю борьбу. Американская версия этнических чисток – калифорнийское «предложение 187», касающееся эмигрантов, легальных и нелегальных, которым отказывают в государственной помощи (29). Они и есть презираемая группа. «Контракт с Америкой» касается бедных – утверждая, что они бедны, потому что ленивы. Более половины сокращений бюджета, сделанных палатой депутатов и составивших 9,4 миллиарда долларов (точнее, 5,7 миллиарда долларов) относились к одной только жилищной программе для людей с низким доходом (30). Это – презираемая группа.

К сожалению, ни капитализм, ни демократия не являются объединяющими идеологиями. Обе они – «идеологии процесса», утверждающие, что если человек следует рекомендуемым процессам, то он будет богаче, чем если он им не следует. У них нет никакого «общего блага», общих целей, ради которых все коллективно трудятся. Обе сосредоточены на индивиде, а не на группе. Предполагается, что трудящиеся максимизируют свои собственные доходы – оставляя работу, если где-нибудь можно получить больший заработок. Предполагается, что фирмы максимизируют свои доходы – увольняя рабочих каждый раз, когда это повышает прибыль. Предполагается, что избиратели голосуют в своих личных интересах. Никто не обязан беспокоиться о благополучии других.

Если кто-нибудь говорит, что общество – это органическое целое, нечто большее, чем простая статистическая сумма желаний и достижений его отдельных членов, то и капиталисты, и демократы утверждают, что ничего подобного не существует. В обоих случаях индивидуальная свобода доминирует над общественными обязанностями. Все политические и экономические соглашения добровольны. Если индивид не хочет голосовать или не хочет что-нибудь купить, это его право. Если граждане хотят быть жадными и голосуют за свои узкокорыстные интересы в ущерб другим, это их право. В самых строгих изложениях капиталистической этики преступление есть попросту еще один вид экономической деятельности, где приходится платить высокую цену в случае поимки (сидеть в тюрьме). Не существует социальной обязанности повиноваться закону. Нет ничеготакого, чего человек «не должен» делать. Долга и обязанностей не существует. Существуют только рыночные сделки.

В минувшем полувеке капиталистическая мировая экономика держалась вместе не вследствие идеологии капитализма, а из-за страха перед коммунизмом и возникшего по этой причине могущества и лидерства Соединенных Штатов. Что происходит, когда доминирующая идеология рушится и сменяется этническим национализмом, отчетливо видно на примере бывшего СССР и стран Восточной Европы.

В старой капиталистической экономике без лидерства можно видеть подобное же, хотя и более медленное развитие событий. Повсюду разрастается этнический регионализм – в Шотландии, Уэльсе, Квебеке; в конфликте между Северной и Южной Италией; в движениях бретонцев и корсиканцев, каталонцев и басков. Каждая неудача приводит к дальнейшим неудачам. НАТО теперь менее уважаемое учреждение, из-за своей неспособности справиться с Боснией. Теперь другие беспокойные этнические группы будут быстрее прибегать к оружию. Подобным образом неспособностьбыстро сдержать мексиканский финансовый кризис означает, что финансовые рынки будут в будущем более агрессивны в своих атаках на попытки МВФ или американцев сдержать будущую нестабильность. Доллар считается ослабевшим, потому что предполагают, что такие страны, как Германия, не голосовавшие за план помощи Мексике, принятый МВФ по предложению американцев, в случае атаки на доллар отомстят им за этот план, отказавшись тратить свои деньги на его поддержку (31). Неважно, действительно ли существуют такие намерения. В действительности важно другое: рыночные игроки больше не думают, что доллар автоматически получит поддержку других центральных банков, как это было в прошлом.

Сейчас нет угроз, нет идеологий и нет достаточно сильных лидеров, способных поддерживать единство мировой системы. В итоге это конец коммунизма, конец системы ГАТТ – Бреттон-Вудс, мир экономического паритета, мир, где ни одна страна не позволит своим солдатам умирать, если нет угрозы ее национальному существованию, мир без объединяющих идеологий и с неограниченным индивидуализмом демократии и капитализма. Это мир без объединяющих связей и глобального политического руководства.

Легко оплакивать тот факт, что президент Клинтон – не бесстрашный Гарри Трумэн, посылающий людей драться за правое дело; что премьер-министр Джон Мейджор отступаетперед моральными аспектами положения в Боснии, в отличие от премьер-министра Маргарет Тэтчер, укреплявшей решимость президента Буша во время войны в Персидском заливе; что премьер-министр Гельмут Коль не побуждает немцев играть в Восточной Европе ту роль, какую заморские китайцы играют в Китае; что президент Жак Ширак не обладает широтой взгляда президента Шарля де Голля и что японские премьер-министры остаются невидимками на мировой сцене. Если видишь повсюду слабых лидеров, это больше говорит о переживаемых временах, чем о самих индивидах (32).

Недостаток лидерства у этих людей не зависит ни от их характера, ни от их умения руководить, хотя им может недоставать и того, и другого. Каковы бы ни были их личные недостатки, эти недостатки играют лишь второстепенную роль. В период кусочного равновесия просто нет лидеров, потому что ни у кого нет ясного представления о таящихся опасностях возможных изменений окружающей среды. Все стало текучим, без неподвижных точек опоры дляполитических рычагов.

Как показывают обзоры высказываний американских политических лидеров, даже среди руководящих кадров нет консенсуса по поводу целей американской внешней политики. Ни в одном вопросе нет прочного большинства, кроме нераспространения ядерного оружия – и даже в этом случае есть согласие лишь на 70% (33). Никто не может руководить общественным мнением, не зная, в какую игру играют и что требуется, чтобы ее выиграть, – а этого никто не знает.

Новые электронные информационные технологии тоже сделали руководство гораздо более трудным. Чтобы управлять, необходимо иметь в какой-то степени чудо, тайну и авторитет; но чтобы быть избранным, достаточно войти по телевидению в гостиную избирателя, как средний приятный человек. Одна из неприятных реальностей электронных средств информации состоит в том, что они пожирают своих звезд так же быстро, как их создают. Никто не имеет долгого полупериода жизни в качестве звезды программы. В отношении лидеров это значит, что прощупывают их личную жизнь, чтобы доказать, что они не являются образцами добродетели – на что они претендуют для избрания. Немногие из великих людей американского прошлого выдержали бы такое моральное испытание (Джефферсон с его предполагаемой черной любовницей, Бенджамин Франклин с предполагаемой любовницей-подростком). Немногие знали, что Франклин Рузвельт мог ходить лишь с большим трудом. Но всем известен малейший порок президента Клинтона.

Недостаток лидерства производит еще больший недостаток лидерства. Чем хаотичнее выглядит мир, тем меньше гражданам любой страны хочется, чтобы их лидеры тратили свое время, пытаясь привести в порядок то, что все больше напоминает безнадежную глобальную неразбериху. Но если кто-то не будет руководить мировой системой торговли и оказывать давление на тех, кто злоупотребляет этой системой, то мировая система торговли постепенно атрофируется и в конце концов рухнет. В период кусочного равновесия, со все еще неясным становлением новой среды, потенциальные лидеры не знают, куда им идти, а их последователи просто не имеют причин за ними следовать.

Психиатр Рональд Хейфец, гарвардский исследователь лидерства, полагает, что «любая испуганная группа избирателей станет жертвой людей, предлагающих легкие ответы… Лидерство означает способность вместе с народом браться за важные проблемы». Но каковы важные проблемы в меняющемся мире? "Власти вознаграждаются за то, что у них есть ответы, но часто не вознаграждаются, если они говорят: «Я не знаю» (34). Но кто же знает в тех случаях, когда по-настоящему никто не может знать? «Мы ищем авторитеты для поддержания равновесия социальной группы. Дело не в том, к чему мы приходим. Мы вовлечены в постоянный процесс адаптивного изменения» (35). Но кто входит в группу и какие нужны адаптации?

В период кусочного равновесия нужны способности выживания, некогда проявленные млекопитающими, но биологи до сих пор не могут в точности сказать, какие именно способности позволили млекопитающим выжить в новой среде, когда вымерли динозавры. Если специалисты не знают этого о прошлом, то как может отдельный человек знать это о будущем?

Если посмотреть на великих исторических деятелей, то мы видим, что они являлись только в такие времена, когда у них были потенциальные последователи, понимавшие, что надо что-то сделать, и приблизительно знавшие, что именно надо сделать. Посмотрим на Уинстона Черчилля – вероятно, величайшего лидера, какого когда-нибудь имели англичане. Черчилль стал лидером во Второй мировой войне. Перед этим он был лидером с теми же лидерскими способностями, но не было страны, готовой за ним следовать. Он всегда был в политической пустыне, часто без должности. После войны его лидерство было вскоре отвергнуто, поскольку он хотел идти в направлении, куда англичане не хотели за ним следовать (сохранить Британскую империю и сопротивляться государству социального благосостояния). Очень скоро он снова стал лидером без последователей и потерпел поражение, хотя все признавали, что он был великим лидером во время войны. Лидеры без последователей – это не лидеры. В теории лидеры могут создать себе последователей, но даже в нормальные времена это трудно, а в периоды кусочного равновесия – невозможно. Последователи почти всегда создают лидеров; но лидеры лишь очень редко создают последователей.

Современная технология также сделала лидерство более трудным. В прошлом, когда никто в точности не знал, состоится ли политическая демонстрация и куда она направится, невежество в некоторой степени порождало лидерство. Чтобы почувствовать, куда пойдет демонстрация, надо было ее организовать и вести ее, пока она не оформится.

В наши дни лидеры могут узнать, куда направится демонстрация, не будучи организаторами демонстрации. При современных методах статистического анализа можно, используя опросы общественного мнения и фокусные группы, выглядеть как лидер и без необходимости куда-то вести. Исполнитель опроса (важнейший советчик политика) говорит политику, куда идет демонстрация, так что политику остается выскочить вперед этой демонстрации, чтобы выглядеть как лидер, – тогда как в самом деле он последователь.

Республиканский «Контракт с Америкой» был моден в фокусных группах, и ни один вопрос не был оставлен в этом контракте, если он не набрал благоприятный рейтинг в 60% или выше (36). Ньют Гингрич выскочил вперед демонстрации и выглядел как лидер. Но в действительности он был последователь. Поскольку теперь было легко выглядеть настоящим лидером, не будучи настоящим лидером, почему бы кто-нибудь захотел быть настоящим лидером? Настоящее лидерство состоит в том, чтобы изменить направление демонстрации или организовать новую демонстрацию – а это рискованно, и лишь немногие захотят это сделать. В конце концов государственный деятель, которого не переизбрали, это не государственный деятель.

Но риторика мирового лидерства все еще остается. По словам Ньюта Гингрича, «только Америка может вести за собой мир. Америка остается единственной глобальной, универсальной цивилизацией в истории человечества… Без энергичной американской цивилизации на нашей планете будут множиться варварство, насилие и диктатуры» (37). Здесь действительность улетучилась без следа.

Наш единственный опыт многополярного мира без доминирующего лидера – это период между Первой и Второй мировой войной. Коммунистическая Россия; фашистская Германия, Япония и Италия и демократическо-капиталистические Великобритания, Франция и Соединенные Штаты – все они столкнулись в мире без центра тяжести, и это привело к несчастливым результатам. Посмотрев на хаос между мировыми войнами, многие приписали бы его тому обстоятельству, что Британия перестала быть менеджером глобальной системы, а Соединенные Штаты еще не хотели взять на себя ответственность за глобальное лидерство. Когда система начала распадаться в начале 20-х гг., никто не чувствовал себя ответственным за происходящее и ничего не было сделано, чтобы предотвратить бедствия конца 20-х и 30-х гг.

Глава 8

СИЛЫ, ПРЕОБРАЗУЮЩИЕ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ПОВЕРХНОСТЬ ЗЕМЛИ

Исследовав каждую из пяти экономических плит, мы можем теперь понять тектонические силы, столь драматически изменяющие распределение заработков и богатства. Анализ надо начать с борьбы против инфляции. Она была объявлена в середине 70-х гг. и все еще продолжается через двадцать пять лет.

70-е и 80-е гг. были десятилетиями инфляции. Инфляция началась с плохо рассчитанного финансирования вьетнамской войны, ускорилась вследствие нефтяного шока ОПЕК и продовольственных шоков середины 70-х гг., еще более ускорилась и расширилась из-за использования индексов стоимости жизни при согласовании заработков в трудовых контрактах и цен в контрактах о поставках и дальше развилась под действием второго нефтяного шока ОПЕК в конце 70-х гг. Сначала против нее пробовали такие средства, как контроль над доходами и ценами, но ни то, ни другое не помогало, и в конечном счете все промышленные страны мира пришли к заключению, что единственное лекарство от инфляции – это использование более высоких ставок процента и более жесткой фискальной политики (повышение налогов или снижение расходов) с целью намеренно замедлить экономический рост, повысить безработицу, вызвать уменьшение заработной платы и удержать под контролем цены.

Эта стратегия, хотя и применяемая иногда непоследовательно, удерживалась в течение более двух десятилетий. Для борьбы с инфляцией мировой рост был намеренно замедлен с 5% в 60-х гг. до 2% в первой половине 90-х (1). В настоящее время Федеральная резервная система (ФРС) проводит политику, которая должна ограничить экономический рост Америки максимумом не более 2,5%. Все, что выше, считается инфляционным.

Как это бывает при слишком затянувшихся войнах, все первоначальные причины – нерасчетливое финансирование вьетнамской войны, шоки из-за ОПЕК и продовольствия, индексирование трудовых контрактов и контрактов о поставках, инфляционные опасения, – все это давно ушло. По мере продолжения войны, из года в год, ее отрицательные побочные эффекты – падение реальной заработной платы и усиление неравенства – начали принимать более разрушительный характер, чем первоначальные причины, по которым ввязались в борьбу. Как мы увидим в главе 9, инфляция была побеждена. Но борцы с инфляцией так сосредоточились на «продолжении борьбы», что не заметили, как выиграли войну.

Медленный рост выполнил возложенные на него надежды. Он поднял безработицу до уровня, невиданного со времен «великой депрессии». Западная Европа достигла теперь двузначных процентов безработицы – в некоторых странах свыше 20%. Как признает Япония, по меньшей мере 10% ее рабочей силы в действительности лишены работы, даже если им все еще платят их бывшие работодатели, так что они не учитываются в официальной статистике безработных, показывающей 3 или 4%.

Осенью 1995 г. официальный уровень безработицы в Америке составлял 5,7%.