Торнадо - Инопланетянин

Мейседон набрал на крышке сейфа цифровой код, пустил в дело ключ, вручённый ему начальником полицейского отряда, и откинул тяжёлую дверцу. Секретное контрольное устройство, которое непосвящённый попросту бы не заметил, молчаливо свидетельствовало, что негласно сейф никем не вскрывался. Мейседон вынул и положил на письменный стол толстую тяжёлую папку. На папке белела наклейка, на ней крупными печатными буквами было написано «Инвазия». Из специальной шкатулки, смонтированной внутри сейфа, Мейседон взял небольшой ключик с бородкой хитроумной формы, сел за стол и вставил этот ключик в гнездо красного телефона. Это был специальный аппарат с шифрустройством, по которому разрешалось вести секретные переговоры государственной важности открытым текстом. Мейседон снял трубку и нажал одну из клавиш на корпусе красного телефона.

— «Озма» слушает, — без паузы послышался ответ.

— Полковник Мейседон. «Обсервер» в готовности номер один.

— Понял, сэр. Момент, с вами будут говорить.

Момент растянулся на добрых полминуты. Наконец телефонная трубка ожила, послышались шорох, дыхание, и знакомый певучий тенорок спросил:

— Хэлло! Генри?

— Он самый. Доброе утро, Чарльз.

— Разве уже утро? Да ещё доброе? — насмешливо пропел тенорок.

— Не тяните, Чарльз, — попросил Мейседон.

Уотсон засмеялся. Чувствовалось, что ему доставляет истинное удовольствие испытывать терпение обычно такого хладнокровного офицера и мучить его неизвестностью. Уотсон был сугубо гражданским человеком несколько анархического склада. Вёл он себя подчёркнуто независимо, игнорируя субординацию и другие воинские условности, но к своим профессиональным обязанностям относился добросовестно и, честно говоря, был попросту незаменим. Формально информационный центр «Озма» возглавлял полковник Крафт, Уотсон числился у него заместителем по техническим вопросам, но именно доктор Уотсон, гражданский человек и кабинетный учёный, фактически руководил всеми работами, а полковник выступал лишь в роли администратора и коменданта. Военные не очень-то любили доктора Уотсона, но терпели. Уотсон, со своей стороны, жаловал своим добрым отношением немногих, и среди этих немногих был начальник оперативного центра «Обсервер» полковник Мейседон.

— Вы счастливый человек, Генри, — с ироничной сентиментальностью пропела телефонная трубка. — Вы из своего, пусть зарешеченного, окна можете любоваться зеленью деревьев, лоскутком неба и золотом лучей восходящего солнца. А в нашей дыре, как в храме Божьем, все времена суток тошнотворно одинаковы, они отличаются друг от друга только положением стрелок на циферблатах часов.

— Вам не надоело паясничать, Чарльз?

Телефонная трубка понимающе ухмыльнулась.

— Дрожите, баззард?

— Нервничаю, — признался Мейседон.

— И правильно делаете! Ситуация серьёзная. — Уотсон сделал внушительную паузу, во время которой Мейседон мысленно и очень искренне пожелал провалиться ему в преисподнюю, и закончил успокоительно: — Но не очень — малая инвазия, по нижнему уровню трансцендентности.

Мейседон перевёл дух.

— Почему бы вам не сказать об этом сразу?

— А потому, дорогой баззард, что я провёл бессонную ночь, чертовски устал, истерзался муками за судьбу грешного человечества, а когда несколько успокоился, то почувствовал острую необходимость хоть как-нибудь развлечься. А разве разговор с храбрым, но дрожащим от страха полковником — не пикантное развлечение?

Мейседон вдруг представил себе, что пережил сегодняшней ночью этот щуплый, хилый человек, который вряд ли подвергал сомнению происходящее — ведь он был главным разработчиком обсервационной программы «Инвазия». Обижаться на Чарльза было бы просто глупо.

— Хелло, баззард, вы сердитесь? — лукаво пропела трубка. — Не надо, я больше не буду.

— Я не сержусь, Чарльз.

— Вот и прекрасно. Теперь о некоторых подробностях. — Как и всегда, когда Уотсон переходил на серьёзный деловой тон, голос его приобрёл резкую, несколько писклявую окраску. — Вам хорошо известно, что обычно уровень мировой трансцендентности характеризуется кривой синусоидального типа, амплитуда которой много ниже критического уровня. А за последнее время этот уровень начал нарастать. Региональная селекция выявила, что аномалия приурочена к территории Соединённых Штатов. Рост трансцендентности тут был совершенно очевиден. Сначала мы апроксимировали его линейным законом, потом начало вырисовываться нечто вроде экспоненты. Я не очень специален, Генри?

— Нет-нет, продолжайте.

— Масса любопытных фактов! Судя по всему, действует единичный агент, в самом худшем случае — небольшая группа, два-три фантома, не больше. Спусковым событием, развитие которого в конце концов и привело к объявлению тревоги, явилось хищение тринадцати килограммов золота из подвалов одного нью-йоркского банка. Кстати, направьте офицера… В вашем распоряжении есть офицер?

— Есть, — успокоил Мейседон.

— Так вот, направьте его в Фоли-Сквер за оперативными документами. Именно офицера! На одной из ваших спецмашин.

— У меня одна. Вторая отправлена за С-3. Слушайте, Уотсон, а при чем тут ФБР?

— Откуда мне знать? Конечно же эти рыцари плаща и кинжала ничего не знают об «Инвазии». У них наиболее полные и концентрированные оперативные материалы. Они передадут их вашему офицеру через дежурного по управлению. Только и всего!

— Понял.

— Как там чувствует себя наш великий детектив, Рей Харви? Ему будет над чем поломать голову! Белая магия атомного века! Вы поможете ему, Генри. Не так-то легко бывшему рейнджеру освоиться с ролью охотника за нечистой силой. Ха-ха-ха!

— С-3 дома не оказалось. Он отправился удить форель, но, как и положено дисциплинированному работнику и бывшему солдату, оставил свой адрес секретарше. — Мейседон заглянул в справку, лежащую перед ним. — Платная зона на какой-то речушке близ Бетседа. За ним отправлена спецмашина, так что черновое знакомство с программой начнётся у него в дороге.

— Представляю! Ну, не смею вас задерживать, баззард. Ждите вестей. Хай!

Итак, инвазия? И это не шутка, не розыгрыш, не очередная проверка готовности, выполненная в максимально правдоподобной форме? Мейседона смущало, что Уотсон все время, как только для этого появлялась возможность, сбивался на шутливый тон. А когда складывается по-настоящему катастрофическая обстановка, грозящая пертурбациями глобального масштаба, особенно не расшутишься. Но… с другой стороны, Уотсон имел обыкновение шутить именно в те минуты, когда нервничал и не был уверен в себе. Надо подождать. Подождать прибытия оперативных документов. Факты расставят по своим местам действующих лиц конфликта и прояснят ситуацию. Мейседон испытывал странное чувство раздвоенности: осознанной, подкреплённой разумом веры в происходящее и слепого инстинктивного неверия, которое бьётся в человеке, наблюдающем, скажем, за цирковыми чудесами классного иллюзиониста.

Пожалуй, нечто подобное Мейседон испытал, когда Кейсуэлл познакомил его с письмом учёных, адресованным президенту. Это событие помнилось ему детально, во всех подробностях.

ПИСЬМО

Услышав о письме президенту, написанном группой учёных и датированном столь многозначительно, Мейседон насторожился и не смог скрыть своей заинтересованности.

— Новое оружие? — живо спросил он. — Сверхмощные боевые лазеры? Или микроядерное оружие на трансуранах?

— Не угадали. В письме речь идёт не о лазерах, не о трансуранах и вообще не об оружии. Будет лучше, если вы лично ознакомитесь с этим оригинальным письмом. — И Кейсуэлл пододвинул собеседнику красную папку.

Мейседон почтительно взял эту папку — не каждый день приходится читать письма учёных, адресованные лично президенту, — и осторожно раскрыл её. Краем глаза он заметил, что Кейсуэлл поднялся из кресла и, видимо не желая мешать, остановился возле него спиной к полковнику. Письмо было отпечатано на тонкой, плотной бумаге. Мейседон, как и любой другой пентагоновец, имел громадный опыт в обращении со всякого рода бумагами. Письмо показалось ему слишком свежим и чистеньким, поэтому он сразу же заглянул в самый конец этого мемо. Там значились имена пяти лиц, но самих подписей не было. Мейседон вопросительно взглянул на советника, и тот словно почувствовал его взгляд затылком, потому что сказал:

— Это копия, полковник, но копия точная. В конце нашей беседы вы поймёте, почему я знакомлю вас с копией, а не с подлинником.

Успокоенный Мейседон устроился в кресле поудобнее и начал чтение письма. На первой странице значилось:

«Стэнфордский университет,

Пало-Альто, штат Калифорния.

2 августа 19… года.

Президенту Соединённых Штатов

Белый дом, 1600, Пенсильвания-авеню

Вашингтон, дистрикт Колумбия

Уважаемый господин президент!

По современным представлениям, разделяемым подавляющим большинством учёных, во Вселенной размещено множество обитаемых миров — внеземных цивилизаций. Уровень развития этих цивилизаций может заметно превышать земной, обеспечивая решение множества технических проблем, которые ныне представляются человечеству неразрешёнными, в частности, проблемы межзвёздных сообщений и инопланетных контактов.

— Ряд археологических находок и письменных свидетельств, включая и библейские тексты, может быть истолкован в пользу фактов посещения Земли инопланетянами в историческом прошлом. За последние десятилетия активность земной ионосферы и её космическая отдача возросли многократно, а это не может не привлечь внимания развитых внеземных цивилизаций, не стимулировать их интереса к человечеству и его местообитанию. В ходе метеорологических, гидрологических и ряда иных наблюдений, а также случайным образом на территории Соединённых Штатов и в других районах Земли систематически фиксируются трансцендентные явления, не находящие рационального и исчерпывающего объяснения в рамках ортодоксальной науки. Часть этих явлений, прежде всего феномен НЛО, может быть истолкована в пользу предположения, что в современный период Земля импульсивно, но с нарастающей активностью обследуется зондирующе-информационными устройствами инопланетян с целью установления характера и возможностей человеческой цивилизации.

По нашему мнению, ситуация такова, что с определённой степенью достоверности в любой день и час можно ожидать прямой космической инвазии — тайного или явного вторжения инопланетных сил на Землю. Преобладающая активность НЛО над территорией Соединённых Штатов, ведущего и доминирующего земного государства, занимающего выгоднейшее глобально-стратегическое положение, придаёт сделанному выводу особую значимость и наводит на самые серьёзные размышления.

Цели космической инвазии могут быть самыми различными: от предельно агрессивных и беспощадных до самых мирных и благородных. Общественное мнение отдаёт предпочтение последней концепции, априорно наделяя высокоразвитые внеземные цивилизации чертами пацифизма, биологической терпимости и антропофилии. Но эта точка зрения не столько отражает истинное положение вещей, сколько является воплощением сентиментальных мифов и чаяний, находящихся в резком противоречии с реальностями нашего мира. Мира рассудочного, расчётливого и эгоцентричного, мира, в котором эмоциональные категории и моральные ценности играют релятивную и второстепенную роль. История межконтинентальных контактов между человеческими сообществами, имеющими в космическом аспекте крайне незначительные биологические и социальные различия, — это история непреднамеренно, стихийно развивающихся конфликтов и продуманных, хорошо организованных войн, в ходе которых сильные истребляли слабых. В этом свете вера в космический пацифизм представляется опасным заблуждением, а отсутствие психологической и административной готовности к отражению внезапной агрессии — недопустимым благодушием. Молниеносный крах огромной, хорошо организованной и вооружённой империи инков под локальным натиском крохотного, но дерзкого отряда конкистадоров, лишь незначительно превосходящего аборигенов по уровню технической оснащённости, — наглядная иллюстрация тех поистине катастрофических последствий, к которым может привести космическая беспечность в наши дни.

Жёсткий контроль и регулировка процесса контактирования необходимы и в том случае, когда космическая инвазия носит самый мирный и благородный характер. Знания и технические средства высокоразвитых внеземных цивилизаций, вне всякого сомнения, представляют собой уникальную ценность и должны быть заимствованы в максимальной степени. Стихийно же развивающиеся контакты, как это убедительно иллюстрирует история земных путешествий и открытий, даже при изначально мирных настроениях сторон склонны быстро перерождаться в конфронтацию, вражду и открытые вооружённые столкновения.

Исходя из вышеизложенного, мы считаем необходимым безотлагательное создание специальной службы, а равно развёрнутой программы действий с целью наблюдения, сотрудничества, сдерживания и нейтрализации или ликвидации сил космической инвазии в зависимости от конкретной развивающейся ситуации. Решение каждой частной задачи должно предусматривать разные степени вовлеченности: от некоторого разумного минимума до всей мощи Соединённых Штатов и их союзников. Специальная служба, создание которой нами рекомендуется, могла бы взять на себя попутно параллельное решение целого ряда менее трансцендентных, но тем не менее важных с точки зрения обеспечения национальной безопасности задач.

С искренним уважением

Джерми Стоун, Джон Блэк,Сэмуэл Холден, Терренс Лиссет,Эндрю Вайс».

Прочитав письмо один раз, Мейседон прочитал его и повторно, бегло просматривая одни части и внимательно, даже более внимательно, нежели первый раз, — другие. Потом аккуратно, но без прежней почтительности закрыл папку. Этот своеобразный, порхающий звук расслышал Кейсуэлл и, оставшись стоять возле окна, повернулся лицом к Мейседону.

— Разочарованы? Только не юлите, Генри, говорите откровенно.

— Разочарован — не то слово, но…

— Понимаю. Я тоже был разочарован, когда меня познакомили с этим письмом. Оригинально, неглупо, недурно читалось бы в рамках специального исследования или в качестве предисловия к хорошему фантастическому роману. Но как основа для реальной программы выглядит слишком экзотично и недостаточно солидно. Не так ли?

Советник президента стоял спиной к свету. Мейседон не видел выражения его лица, поэтому он ограничился тем, что осторожно согласился:

— Примерно так.

Кейсуэлл оттолкнулся от подоконника, на который опирался сцепленными за спиной руками, и подошёл к курительному столику. Не торопясь, выбрал трубку и, набивая её «кэпстеном», негромко спросил:

— Вам сорок восемь, Генри? Не приходила вам ещё мысль, что пора увековечить своё имя каким-нибудь великим деянием?

Несколько огорошенный этим вопросом, Мейседон не сразу нашёлся с ответом, а Кейсуэлл, покосившись на него, с прежней размеренностью продолжал:

— Все мы в зрелом возрасте грешим мечтами о славе. Честолюбие — двигатель прогресса и источник личных ошибок. Прославиться, вписать своё имя в скрижали истории можно разными путями. Мы в равной мере… — Кейсуэлл чиркнул длинной, тонкой спичкой, раскурил трубку и пыхнул дымом. — Мы в равной мере помним и Фидия, который создал бессмертные произведения искусства, и Герострата, спалившего в Эфесе храм Артемиды. Мы помним Александра Македонского и Нерона, Гарибальди и Аль Капоне.

Мейседон не совсем понимал, куда клонит советник президента, и терпеливо ждал продолжения. Кейсуэлл присел на угол письменного стола с трубкой в правой руке, Мейседон механически отметил, что, скорее всего, это пенковая трубка.

— Франклин Рузвельт был великим человеком и остался бы в памяти людей даже в том случае, если бы судьба не сделала его крёстным отцом атомной бомбы. А Гарри Трумэн? — Кейсуэлл пыхнул дымом и посмотрел на полковника своим загадочным, серьёзно-улыбчивым взглядом. — Боюсь, что, подписывая приказ об атомной бомбардировке мирных японских городов, он руководствовался не только объективными военными и политическими мотивами, но и соображениями пусть скандальной, но все-таки бессмертной славы. Чем же ещё этот безликий Гарри мог зацепиться в памяти народов? — Кейсуэлл поднял глаза на портрет покойного Кеннеди и продолжал печально, понизив голос: — Судьба Джона Фицджеральда противоречива и трагична, но люди сохранят добрую память о нем. Сохранят хотя бы потому, что шаг Армстронга на лунную поверхность был ретроспективным выражением его воли и решимости. Но чем может похвалиться последующая вереница президентов? Бесславным завершением войны во Вьетнаме? Иранской катастрофой? Возвеличиванием сионизма? Или, может быть, расовыми волнениями, инфляцией, безработицей и энергетическим кризисом?

Мейседон кашлянул и беспокойно заёрзал в кресле. Кейсуэлл искоса взглянул на него и усмехнулся, последний раз пыхнул ароматным дымом и, неторопливо выбивая пепел из трубки, успокоил:

— Не волнуйтесь, полковник. Я не собираюсь организовывать дворцовый переворот, покушение на президента или хотя бы в малейшей степени способствовать трансформации нашей социальной системы. Моя сфера не политика, а специальные вопросы. Но я обязан уметь мыслить чётко, логично и беспристрастно. Собственно, за это я и получаю деньги, поверьте мне, немалые. — Кейсуэлл продул трубку, аккуратно уложил её на подставочку и поднял взор на девиз, начертанный китайскими иероглифами. — В течение долгого времени здесь красовалось латинское изречение: «Синэ ира эт студио», что значит — без гнева и пристрастия. Я всегда стараюсь следовать этому правилу. Мои единственные божества — факты, лишь перед ними склоняю я свою голову.

Мейседона начал раздражать этот тон — тон ненавязчивого, но ощутимого превосходства. Раздражать в тем большей степени ещё и потому, что в глубине души полковник чувствовал — для выбранной линии поведения у Кейсуэлла были определённые основания. По этой и по некоторым другим, весьма прозрачным для искушённого человека причинам Мейседон счёл нужным сказать:

— Должен признать — я человек военный, а потому и консервативный. Я, простите меня, как-то не привык к тому, чтобы в моем присутствии о президентах и нашей политике говорили так вольно и свободно.

Довольно бесцеремонно разглядывая полковника, Кейсуэлл усмехнулся:

— Понимаю. Подстраховка никогда не мешает.

— Вы не так меня поняли, — с некоторым смущением возразил Мейседон.

— Может быть, — охотно согласился советник. — Не всегда понимаешь самого себя, как же можно претендовать на безошибочное понимание других? Вот нам с вами письмо пятерых учёных, обеспокоенных космической угрозой, якобы нависшей над Землёй, показалось недостаточно солидным, а вот на президента оно произвело куда более серьёзное впечатление.

Лицо Мейседона вытянулось, такого поворота событий он никак не ожидал! Мейседон весьма определённо полагал, что его пригласили как раз для того, чтобы оценить серьёзность письма и целесообразность представления его на суд президента. И вдруг…

— Последовало распоряжение, и государственная машина послушно завертелась в этом несколько неожиданном направлении. — Кейсуэлл загадочно посматривал на полковника своим серьёзно-насмешливым взглядом, и было совершенно непонятно, как сам-то он относится к случившемуся. — Совокупность разрабатываемых контркосмических мероприятий получила наименование программы «Инвазия». Разработка её велась большой группой учёных под руководством личного советника президента по специальным вопросам — моего предшественника на этом ответственном посту.

Кейсуэлл задумчиво посмотрел на бутылку сухого мартини, словно размышляя, стоит выпить рюмочку или нет. Мейседон не без интереса ждал продолжения.

— Вы, наверное, полагаете, что мой предшественник проявил безответственность или оказался недостаточно компетентным в инопланетных делах? Наоборот! Он развил бешеную энергию, признаюсь откровенно, я бы не сделал и десятой доли того, что удалось сделать ему. Это объясняется тем, что он был человеком несколько мистического склада, издавна увлекался сбором и анализом фактов о трансцендентных явлениях. И нет ничего удивительного в том, что он с удовольствием возился с программой «Инвазия» и, проталкивая её по лабиринту бюрократического аппарата, проявил удивительную настойчивость и изворотливость. Например, он быстро понял, что идея контркосмических мероприятий в своём рафинированном виде вряд ли найдёт достаточное число солидных сторонников и, опираясь на одну из проходных фраз письма, обратился за поддержкой к военным. В этом лагере он встретил полное взаимопонимание и заручился своего рода рекомендательным письмом, подписанным группой влиятельных генералов. С этим дополнительным письмом программа «Инвазия» начала уже практическое коловращение. Последовали осторожные консультации. Программа была представлена так, будто речь идёт о сугубо теоретическом исследовании, а не о комплексе практических мероприятий. Был создан специальный комитет, финансирование шло через НАСА и министерство обороны по графе неподотчетных расходов. Поддержка военных, выступивших с идеей борьбы с космическими десантами вероятных противников, позволила сравнительно легко утвердить эти ассигнования в конгрессе, тем более что они оказались весьма скромными и вполне укладывались в понятие неподотчетных — в масштабах государства это ведь нечто вроде карманных денег для любимого сына.

Мейседон засмеялся, сравнение показалось ему удачным, снисходительно улыбнулся и Кейсуэлл.

— Результатом усилий специальной комиссии явился мемо, в котором осуществлена детальная теоретическая разработка программы «Инвазия». На этой основе нам, дорогой Генри, предстоит в самый короткий срок разработать систему специальных служб и мероприятий. А затем провести её в жизнь!

— Располагайте мной, — коротко и с достоинством сказал Мейседон.

— Прекрасно! Но я вижу, у вас есть какой-то вопрос?

— Да, — после некоторого колебания признался полковник, — но я не знаю, будет ли этот вопрос уместным?

— Смелее, Генри. Нам ведь предстоит работать в одной упряжке.

— Верно. Скажите, Джон, если ваш предшественник так успешно вёл дела, почему же он получил отставку?

— А он не получал отставки, — спокойно ответил Кейсуэлл, глядя на Мейседона своим загадочным, непроницаемым взглядом. — Он умер.

— Как? — Этот вопрос вырвался у Генри непроизвольно, он ощутил в груди некий неприятный холодок.

— Самым прозаическим образом. Скоропостижно скончался от инфаркта миокарда. — Кейсуэлл поднял очи к небу и секунду-другую молчал, сохраняя в меру скорбное выражение лица. — Все мы смертны! К этому печальному факту следует относиться с должной серьёзностью, но без ненужного трагизма. После похорон меня извлекли из относительного небытия, в котором я пребывал последние годы, и поручили вести программу «Инвазия». Вот и все, просто и прозаично.

— Рука судьбы, — машинально проговорил Мейседон, хотя и сознавал, что высказывает очевидную банальность.

— Эта же рука ввела в эту программу и вас, Генри.

— Верно. И я готов принять в ней посильное участие.

Подняв брови и наморщив лоб, Кейсуэлл некоторое время внимательно смотрел на бравого полковника, а потом отрицательно покачал головой.

— Нет, Генри, вы не готовы, — мягко возразил он, — пока не готовы. Вы не знаете ещё самого существенного в программе «Инвазия». В некотором смысле это вовсе не программа, а нечто ей совершенно противоположное.

ЗОЛОТО

Уотсон достал из сейфа объёмистый том приложений к программе, начал было по памяти искать нужный раздел, но потом, чертыхнувшись, заглянул в оглавление. Так дело пошло быстрее, и учёный быстро отыскал нужную страницу. На ней значилось: «Программа „Инвазия“, приложения. Раздел: факторы трансцендентности. Спецификация: материалы и средства. Текст: Золото. Золото является материалом, который находит широкое и все прогрессирующее применение в земной, космической и компьютерной технике. Все трансцендентные случаи хищения золота, особенно в крупных масштабах, являются событиями, подлежащими детальному анализу с позиций программы „Инвазия“. С одной стороны, эти случаи могут способствовать установлению самого факта космической инвазии, с другой — оказаться действенным средством выявления истинных целей, характера и местонахождения космической агентуры. Заметим, что золото может использоваться не только как оригинальный конструктивный материал, но и как весьма универсальный заменитель. Золотые изделия, детали, элементы могут применяться не только для собственного машинного ремонта, но и для протезирования в биологических или машинно-биологических организмах и системах. Земная медицина издревле применяет золото для зубопротезирования и ортопедии, золотые пластины используются для замены черепных костей и элементов груд, ной клетки, золотые трубки — в качестве магистральных организменных компонентов.

Земные золотые запасы, созданные человечеством, неизбежно должны привлечь внимание высокоразвитых внеземных цивилизаций не только с экономической и утилитарной точек зрения, но и в гносеологическом — познавательном аспекте. В настоящее время роль золота как мировых денег, как всеобщей валюты, как максимально подвижного капитала, обладающего абсолютной ликвидностью, отнюдь не лежит на поверхности социально-экономических явлений. Подавляющее большинство финансовых операций выполняется с помощью бумажных банкнот, безналичных банковских расчётов, двухсторонних соглашений о взаимных поставках и т. п. Эти операции демонетизированы, «обеззолочены», драгоценный металл продолжает лежать на своём привычном месте в сейфах того или иного банка, меняется лишь адрес его владельца. Аналогичным образом обстоит дело и при частной тезаврации — покупка золота отнюдь не сопровождается его перевозкой в собственный дом или на квартиру, металл остаётся в надёжно охраняемых банковских сейфах, но его владелец имеет возможность в любой момент располагать крупной, в высокой степени гарантированной суммой денежных средств. Тяжкая монолитная неподвижность физических запасов монетарного золота при исключительной подвижности, взрывчатости и неустойчивости обеспечиваемых им финансовых операций не может не потрясти воображение неподготовленного человека, не предстать перед ним в качестве неразрешимого парадокса, мистической загадки. Впечатления внеземных наблюдателей могут быть ещё более неожиданными и экзотичными.

Большинство материалов, используемых человечеством, потребляется сразу же, по мере их производства, их резервные запасы заметно ниже уровня ежегодной добычи. Происходит не натуральное, а функциональное потребление этих материалов — они используются как источники энергии, полуфабрикаты производства или конструктивные элементы действующих устройств. Эти обстоятельства радикально, чудовищно меняются при переходе к золоту. Ежегодные поступления рыночного золота составляют ничтожную часть его мирового запаса, не более 1-2 процентов, причём в технике и медицине используется не более пятой части этого количества. Централизованные золотые запасы в течение длительного времени поддерживаются на примерно постоянном уровне. Золото потребляется не функционально и даже не натурально, а ритуализованно — его запасы омертвлены в виде стандартизованных высокопробных слитков. Функциональность золота как такового, золота как металла выступает в форме отрицания какой бы то ни было функциональности, она реализована через неподвижность, недейственность и сохранность. Хранилища золота обладают такой изощрённой и надёжной системой охраны и защиты, какой даже в близкой степени не обладают никакие другие объекты, созданные человеком. У стороннего наблюдателя, лишь постигающего социальную структуру человечества, на определённой стадии анализа неизбежно возникает мысль, что золото играет роль фетиша, своеобразного божества, являющегося объектом ритуализованного поклонения людей, поклонения, носящего мистический характер и не имеющего рациональной основы. И следует признать, что такой вывод в известной мере отражает подлинное положение вещей. Инопланетный наблюдатель найдёт этому множество подтверждений. Централизованные хранилища золота типа Форт-Нокса он примет за храмы, подвалы и сейфы — за святилища и алтари, охрану — за низших служителей культа, ответственных должностных лиц — за высших жрецов, сам процесс входа, связанный, скажем, с открытием 90-тонной стальной двери манхэттенских подвалов тремя лицами, имеющими разные ключи, — за ритуализованный культовый обряд, за своего рода мистерию. Потрясающее, внушающее ужас и жалость впечатление произведут на такого наблюдателя картины беснующейся биржи в моменты золотого бума или краха, а равно полубезумный стихийный наплыв жадного людского стада в районы вновь открытых месторождений золота. Инопланетный наблюдатель узнает, что мировая литература и киноискусство переполнены самыми различными вариантами «золотой» тематики, убедится, что сравнительно небольшие количества золота могут и безмерно осчастливить людей, и послужить причиной их жестоких несчастий и безвременной гибели.

Прямой захват мирового золотого запаса, его эксдепортация или уничтожение (распыление, рассредоточение) — эффективнейшие меры для тотальной дезорганизации мирового человеческого сообщества, которые могут быть сравнительно легко осуществлены в ситуации прямой и превосходящей космической агрессии. Такая «золотая дезорганизация» является удобным и рациональным промежуточным шагом на пути частичного или полного подавления человечества, которое может завершиться глобальным…»

Уотсона отвлёк от чтения сигнал телефонного вызова, наверное, аппарат зуммерил довольно долго, прежде чем этот звук дошёл до сознания учёного. Громко, во весь голос чертыхнувшись, Уотсон раздражённо взял телефонную трубку.

— Уотсон! Что там ещё?

— Новые данные о действиях фантома, сэр. Будете просматривать или сразу…

— Буду, — перебил Уотсон. — Обязательно буду! И до моего просмотра ничего в машину не вводите!

— Да, сэр.

МЕМОРАНДУМ

Услышав от Кейсуэлла странное заявление о том, что программа «Инвазия» — это не программа, а нечто ей совершенно противоположное, Мейседон, мягко говоря, растерялся. Если советник поставил перед собой цель озадачить собеседника, то он этого вполне добился! Некоторое время полковник ворочал в голове фразу Кейсуэлла и так и этак, а затем со вздохом признался: