Торнадо - Инопланетянин

Письменный стол, приставной столик с электролампой и телефонами, сейф, шкаф и стеллажи для книг и документов, кресла и стулья. У дальней стены за прозрачной отгородкой — ещё один стол и стул возле него; это место для посетителей, которым предстоит, не выходя из кабинета, в той или иной мере познакомиться с программой «Инвазия». Окно в кабинете большое, до самого пола, забранное решёткой из толстых металлических прутьев. Выходило окно во внутренний двор — небольшой сквер с газонами, аллеями для прогулок и скамьями для отдыха. В центре этого внутреннего островка зелени и свежего воздуха небольшой бар.

Мейседон нервничал. Более получаса прошло после объявления тревоги, вернее, после того, как он переступил порог этого кабинета. И ничего! Молчат телефоны. Никаких вестей ни от лейтенанта Армстронга, отправившегося в Фоли-Сквер за документами, ни от лейтенанта Сейрована, который должен доставить сюда Рэя Харви. Когда Мейседон будет видеть там, за стеклянной отгородкой, его крупную фигуру, склонившуюся над столом, на душе будет спокойнее. Зазвонил телефон. Мейседон поспешил к столу, сорвал трубку — он по звуку сигнала понял, что заработал спецаппарат.

— Полковник Мейседон.

— Си-один, баззард, си-один, а не полковник Мейседон, — насмешливо пропела трубка голосом Чарльза Уотсона. — Харви прибыл?

— Си-три, а не Харви, — отпарировал Мейседон. — Нет, не прибыл.

— Жаль. А офицер с оперативными документами?

— Тоже пока не прибыл.

— Жаль-жаль. Послушайте, баззард. — По изменившемуся звуку голоса Мейседон догадался, что Уотсон прикрыл микрофон ладонью — наивная, инстинктивная и зряшная предосторожность доверительного разговора. — Вы поверили в реальность тревоги?

Мейседону стало тревожно. Ему задал этот вопрос фактический руководитель программы в её техническом аспекте!

— Что вам сказать, Уотсон…

— Правду, одну правду и только правду! — перебила трубка.

— Руку на библию возложить? — пошутил Мейседон. Но Уотсон не принял шутки.

— Да или нет? — жёстко переспросил он.

В трубке послышался щелчок, и лёгкий фон нормально работающего телефона пропал.

— Хэлло! Уотсон, вы слышите меня? Хэлло!

Трубка молчала. А потом безликий женский голос проговорил:

— Авария на линии связи. Об исправлении повреждения вас уведомят.

Мейседон положил телефонную трубку. Постоял неподвижно и вдруг услышал, как бьётся его сердце — часто, торопливо, нервно. Происходило что-то непонятное и непредвиденное. Что? Он снова прошёлся по кабинету, стараясь привести нервы в порядок. Уотсон что-то хотел сказать ему — это несомненно! Но сначала пожелал убедиться — верит ли Мейседон в реальность тревоги. А надо было говорить сразу, сразу! Уотсона прервали, разъединили, авария на линии связи — стандартный, набивший оскомину, неуклюжий камуфляж. Уотсону помешали сказать нечто весьма важное. Но, пожалуй, вопрос вопросов — это не что помешали ему сказать, а кто помешал. Если ЦРУ, ФБР, госдепартамент, Пентагон — полбеды. Но если это сделали силы инвазии, вызвавшие тревогу? Испуг, животный ужас заставил Мейседона стиснуть зубы. Если инвазия — реальность, то, парализуя волю и сопротивление человечества, космические силы в первую очередь обрушатся на программу, которая создана для противодействия.

Мейседон расслышал наконец стук в дверь. Стук был громкий, стучали, наверное, не первый раз.

— Войдите!

Вошёл капитан Стенли, заместитель начальника пентагоновской полиции — подтянутый, корректный, с суровым, ничего не выражающим лицом, на котором чётко выделялся шрам — след касательного пулевого ранения. Приблизившись к Мейседону, капитан протянул ему опечатанный пакет.

— На ваше имя, сэр. Лично!

Принимая пакет, Мейседон спросил:

— А где же лейтенант Армстронг?

— Он ещё не прибыл, сэр. Пакет доставлен солдатом-курьером.

Мейседон кивнул и, проходя к столу, поинтересовался:

— Чем занят сержант Бредли?

Следуя за полковником, капитан пояснил:

— Сержант Бредли отлучился в туалет, сэр. Он постеснялся беспокоить вас по такому пустяку.

— В следующий раз пусть не стесняется, — рассеянно проговорил Мейседон, опускаясь в кресло и разглядывая опечатанный конверт без всяких сопроводительных надписей.

— Вы уверены, что это для меня?

— Уверен, сэр. Извините, но вы не рассмотрели одной детали.

Капитан зашёл сбоку, естественным, свободным движением достал из кармана пистолет, приставил к правому виску Мейседона и выстрелил. Голова полковника дёрнулась от удара крупнокалиберной пули и со стуком упала на стол. Тело Мейседона напряглось, свершило несколько конвульсивных движений и обмякло.

— Господи, прости меня, — прошептал капитан.

Достав большой носовой платок, он тщательно протёр пистолет — личный пистолет Мейседона, изъятый из его ординарного служебного кабинета, — наклонился, вложил рукоятку пистолета в безвольно свисавшую правую руку покойника, обжал её пальцы и отпустил. Пистолет почти без стука упал на палас. Капитан распрямился, созерцая деяние рук своих. Теперь, когда ему уже не нужно было контролировать себя, а дело было сделано, его суровое лицо смялось, сделав капитана похожим на измученного, убитого горем старика. С видимым трудом подойдя к покойнику вплотную, он осторожно вытащил из-под тяжёлой головы пакет, с одного угла залитый кровью, смял его в комок. Потом спохватился, расправил, сложил пополам и спрятал в карман. С отвращением посмотрев на свои руки, на которых остались от конверта слабые следы крови, он принялся ожесточённо вытирать их платком, используя в качестве моющего средства собственную слюну. Сунув платок в карман, он судорожно вздохнул.

— Прости меня, Боже! — капитан поцеловал обручальное кольцо. — И ты прости меня, Кэт. Ради тебя я пошёл на это!

Если бы некий беспристрастный наблюдатель мог следить за капитаном Стенли, он стал бы свидетелем любопытного зрелища, свидетельствующего об удивительной гибкости человеческой натуры: к двери кабинета двинулся убитый горем, едва волочащий ноги старик, но с каждым шагом лицо его твердело, а походка становилась все более упругой. Из кабинета вышел подтянутый, суровый и корректный заместитель начальника полиции. Он тщательно запер за собой дверь, снял с неё табличку с шифрованным названием — дверь стала безликой и, по крайней мере на некоторое время, никому не нужной. Пакет и носовой платок капитан Стенли сжёг в железном ящике, который специально для этой цели стоял в углу, пепел тщательно растёр и забросал мусором. Выпрямившись, капитан критически осмотрел помещение, задержавшись взглядом на пустующих местах дежурного офицера и оператора. Потом вышел в коридор, запер за собой и эту дверь, осмотрелся — никого не было, Мейседон со своей группой размещался в тупичке. И с этой двери капитан снял шифрованную табличку, обезличив её, растворив в великом множестве других дверей гигантского здания. И, печатая шаг, направился к центральному входу.

При входе Стенли подошёл к свободному телефону-автомату и набрал номер. Услышав ответ, произнесённый женским голосом, он спросил:

— Я не ошибся, это номер… — И он с ошибкой на три цифры в большую сторону, что соответствовало паролю на текущий день, назвал только что набранный номер.

— Ошиблись, но попали по адресу.

— Мне дедди.

— О’кей!

Капитан огляделся. Все было спокойно, никто не вертелся рядом.

Лейтенант Армстронг, загрузивший автомобильный сейф не только оперативными документами, но и кипой каких-то секретных папок, по дороге в Пентагон был переориентирован на сложный объездной маршрут. Лейтенант не удивился: когда везёшь столько секретных бумаг, принимаются самые разные меры предосторожности, в том числе и неожиданные изменения маршрута следования. Когда спецмашина проезжала мимо забора с прозрачными пластмассовыми окнами, ограждавшего строительную площадку, она взорвалась. Взрыв был как две капли воды похож на тот, который наблюдал Рэй Харви. Машину разнесло буквально на куски. Харви ошибался, подозревая ядерный взрыв. Взорвалась пластиковая прокладка автомобильного сейфа, вделанная конечно же давно и заблаговременно. Пластиковая взрывчатка была неординарной — она была сделана на основе соединений с инертными газами, мощность её взрыва на целый порядок превышала мощность взрыва стандартного тринитротолуола. Оболочка сейфа играла при этом роль обычного корпуса бомбы, что усиливало бризантное действие взрыва и способствовало превращению хранящихся в сейфе документов в прах и пыль.

Сержант Бредли, оператор, был найден в туалетной комнате повесившимся. Он повесился в странной позе, сидя на унитазе. Шёлковый шнурок, привязанный к крюку на стене над его головой, охватывал его горло. Сержант, видимо уже в агонии, с такой силой рванулся, что сломал себе шейные позвонки. Вскрытие показало, что Бредли принял чрезмерную дозу героина. Наркотик был найден и в его кармане. Это был героин высшего качества, называемый наркоманами динамитом. По-видимому, Бредли перепутал его с гораздо менее эффективным героином кустарного производства, это и стимулировало роковой исход: банг-ап динамита вызвал полное помрачение рассудка со сдвигом к крайнему мазохизму. Ретроспективное расследование позволило установить, что сержант Бредли был скрытым наркоманом-тихушником и уже несколько лет весьма ловко, не вызывая особых подозрений сослуживцев, предавался этому пороку. Этот акт никого не удивил. Все знали, что в Пентагоне немало наркоманов на всех без исключения ступенях служебной лестницы.

Харви остался в неведении относительно судьбы сержанта Бредли, он его и не интересовал. Но о машине лейтенанта Армстронга, вывезшей из ФБР некие секретные документы, он кое-что узнал. Сначала тот же капитан Стенли сообщил ему, что спецмашина, отправленная в Фоли-Сквер монсеньёром, не вернулась, так сказать, на свою базу. А когда Харви потормошил свою агентуру, то узнал и о взрыве, который превратил автомобиль военной полиции в разбросанную груду металлолома, удобренную человеческими останками.

СНОВА НЕОЖИДАННОЕ

Харви позвонил несколько раз в дверь Линклейтора и убедился, что тот не только не собирается открывать, но, скорее всего, попросту отключил дверной звонок, благо в его цепь был вмонтирован соответствующий тумблер. Тогда он постучал, и достаточно громко, известным Хобо условным образом, постучал трижды, а потом встал так, чтобы его можно было хорошо рассмотреть через дверной глазок. Это возымело своё действие. Через некоторое время щёлкнул замок, дверь распахнулась, и Харви узрел Хобо — в свежей белой рубашке, расстёгнутый ворот которой обнажал жирную волосатую грудь, и, что самое поразительное, трезвого и недовольного.

— А Джейн сказала, что ты нездоров, — сказал Харви, проходя в квартиру и не без удивления разглядывая довольно свежее лицо Линклейтора. Только мешки под глазами да красные прожилки и желтизна белков глаз выдавали в нем сейчас крепко пьющего человека.

— Нездоровье, мой милый, бывает разное, — пробурчал Хобо, закрывая дверь на один замок, а потом и на другой. Харви первый раз видел, чтобы Хобо пользовался вторым замком, и удивился ещё больше.

— Боишься, чтобы не улетело прекрасное создание? — спросил Харви, намекая на очередную девицу из тех, что время от времени неизвестно на каких правах обитали в этой квартире. Хобо почему-то засмеялся, отчего заколыхался вместе с тонкой рубашкой его объёмистый живот.

— Насчёт небесного создания — это ты здорово. — Линклейтор приобнял Харви своей мягкой, тёплой рукой. — Проходи, садись, где тебе удобнее.

Харви выбрал стул, а Хобо плюхнулся на жалобно вздохнувший диван и развалился, растёкся на его подушках. По некоторым признакам Рэй понял, что его первое впечатление о том, что Хобо вовсе не брал сегодня в рот спиртного, — ошибочно. Брал, но был более чем достаточно трезв и для серьёзных разговоров, и для серьёзных дел. В гостиной, как и всегда, был идеальный порядок, но, странно, в ней стоял некий чужой, не свойственный ей изначально запах.

— Между прочим, — лениво и не без сарказма заметил Хобо, — твоя Джейн четверть часа тому назад звонила мне и сообщила, представь себе, по твоему поручению, что я тебе сегодня совсем не нужен и могу располагать временем по своему усмотрению.

— Все течёт, все изменяется, — рассеянно ответил Харви, все ещё принюхиваясь к необычным квартирным запахам.

— Вот как! — усмехнулся Хобо, колыхнув жирным животом. — Ты познакомился с Гераклитом?

— Кто такой Гераклит? — заинтересовался Харви.

— Был такой философ в античные времена. Он высказал ту же самую мысль, которую только что произнесли твои уста. И так же, как и тебя, понять этого философа было трудно. Да будет тебе известно, что в переводе на наш грешный и несовершенный язык Гераклит — значит тёмный.

— Нет, с Гераклитом я не знаком.

Харви выразительно показал глазами на спальню: квартирные ароматы определённо свидетельствовали, что в ней не то побывал, не то и сейчас находился кто-то чужой.

Хобо сделал вид, что не понимает, о чем, собственно, идёт речь.

Тогда Харви демонстративно повёл носом и снова показал глазами на спальню. Хобо захохотал.

— Ну и нюх у тебя! Как у чистокровного сеттера. — Опершись ладонями на пухлые колени, Хобо тяжело поднялся с дивана. — Пойдём на кухню. Там и потолкуем.

Тщательно прикрыв дверь гостиной, Харви вполголоса спросил:

— Кто у тебя?

— А вот это уж не твоё дело, — лениво ответил Хобо и пододвинул ему ногой белую, как в больнице, табуретку. — Садись.

Сам он, кряхтя — мешало брюхо, — наклонился к холодильнику и достал оттуда початую бутылку водки и кувшин с томатным соком. Кувшин поставить Харви разрешил, а вот бутылку перехватил. Хобо не сопротивлялся — знал, что ему не справиться с Рэем. Все так же лениво он поинтересовался:

— Я тебе нужен трезвый или работоспособный?

— И трезвый, и работоспособный!

Хобо широко улыбнулся.

— У меня так не бывает! Ты же знаешь. — Он спокойно забрал бутылку из рук Харви, подхватил с полки два высоких узкогорлых стакана и поставил рядом с кувшином. Пристраиваясь на табуретке, спросил меланхолично: — Ты не находишь, что табуретки нынче делают уж слишком миниатюрными? Тебе налить глоточек?

Харви покачал головой. Уже в который раз он убеждался, что Хила Линклейтора надо принимать таким, каков он есть, или вообще не принимать. Пытаться изменить его — все равно, что носить воду в решете: потрудиться можно, но толку не будет.

— Не беспокойся, я сегодня и сам по себе должен быть в форме. — Хобо и правда налил водки немного, на два пальца, не больше, долил томатным соком и с видимым удовольствием хлебнул свой любимый коктейль. — Слушаю, Рэй.

— Серьёзное дело, Хил. Кстати, твой телефон, скорее всего, прослушивается. Джейн звонила, собственно, не для тебя, а для тех, кто слушает.

Лицо Хобо помрачнело. Он ещё раз глотнул своего пойла и спросил:

— А точно узнать — прослушивается или нет — сможешь? Я же знаю, у тебя есть связи!

— Не смогу. Я должен делать вид, что меня не интересуют ни ты, ни твой телефон.

— Это почему же? — ворчливо полюбопытствовал Хобо.

— А потому что мне нужна твоя помощь, нет расчёта давать зацепку и привлекать к тебе внимание. Дело серьёзное, Хил. На моих глазах полицейский лимузин, мотоцикл, а вместе с ними и пять «МР», один из них лейтенант, взлетели на воздух.

Обо всем остальном, в том числе и об убийстве полковника Мейседона, Харви пока решил благоразумно промолчать.

Линклейтор присвистнул.

— Пять «МР» — это серьёзно! Но на кой черт? Они же ни деньги, ни золото не возят. Охраняли какую-нибудь шишку?

Харви усмехнулся.

— Меня.

— Тебя? — Хобо смотрел на детектива недоверчиво, а когда разобрался, что тот не шутит, не нашёл ничего лучшего, как допить свою «Блади-мэри». — Ты говори толком, не темни.

Харви через плечо покосился на дверь.

— Она не подслушивает?

— Почему ты решил, что там именно она? — Хобо хохотнул, очень довольный тем, что озадачил товарища, и успокоил: — Исключено. Можешь говорить спокойно, как в своей конторе при включённой «гуделке».

Харви задумался.

— И все-таки кто там?

— Да какое твоё дело! — Линклейтор почесал свою широкую волосатую грудь, разглядывая Харви. — Впрочем, изволь: там некий Эндрью Грин, коммивояжёр. А вообще, это тот самый парень, для которого я доставал у тебя чистый картон. У меня с ним давние связи и дела. Помнишь, ты доставал по моей просьбе целую кучу наркотиков, нейролептиков и психогенов, которыми забавляются ребята из Фоли-Сквер? Это для него.

— И сам наркоман?

— Наркоман? — Линклейтор как-то странно взглянул на Харви, непонятно чему засмеялся. — Нет, Рэй. Тут совсем другое. Чудны дела твои, Господи! Но и люди иногда занимаются чудными, дивными делами.

Харви не совсем понял, что хотел сказать ему Хобо, упоминая о Господе Боге и его делах. Но это упоминание вдруг породило у него странную догадку, которая была в одно и то же время и совершенно невероятна и по-домашнему естественна. Пока Харви ломал себе голову, как бы высказать эту догадку, да так, чтобы Хил не принял его за сумасшедшего, Линклейтор поднёс стакан ко рту. Рэй насторожился. И точно в нужный момент спросил, словно выстрелил:

— Кил Рой! Не так ли имя твоего клиента?

Хобо поперхнулся, но все-таки протолкнул алкоголь в своё лужёное горло, с отвращением покрутил головой и разок-другой откашлялся.

— Кил Рой, он же Немо Нигил, — без всякого торжества констатировал Харви. Вместо торжества он испытывал чувство, похожее на разочарование. Таинственный похититель золота, умеющий умирать так, что его отвозят в морг полицейские, а потом воскресать как ни в чем не бывало, превращался в заурядного человека, который торговал наркотиками и прятался в спальне Хобо. Нет, определённо, вопреки всякой утилитарной логике и здравому сыскному смыслу, Рэй Харви испытывал все более явное разочарование. Хобо между тем налил себе томатного сока, залпом выпил его, ещё раз прочистил горло и лишь после этого спокойно проговорил:

— Угадал. — И крутнул большой головой, с интересом приглядываясь к Рэю. — Ловко ты подцепил меня, старого, травлёного-перетравленного волка, на крючок!

— По Интерполу он проходит?

Хобо непонимающе взглянул на Харви, потом сообразил, что тот имеет в виду. И ответил вопросом на вопрос:

— Ты знаешь, кто такой Гудини?

Харви знал, что Линклейтор редко спрашивает о чем-нибудь, как будто бы не относящемся к делу, без дальнего прицела, а поэтому наморщил лоб и добросовестно задумался.

— Знаю, — сказал он наконец удовлетворённо. — Это совладелец небольшого итальянского ресторанчика, куда заглядывают иногда офицеры, в штатском, само собой. Несколько раз он оказывался полезным. Пронырливый малый!

— Ты слишком деловой человек, Рэй, — философски заметил он. — Слишком. Для мелких дел это даже полезно, но в омуте дел крупных становится пороком. Мотай на ус: Гудини — не только совладелец итальянского ресторанчика, но и великий, неповторимый клишник. Ты, конечно, знаешь, что такое клишник.

— Просвещался под твоим руководством.

— Ты профессионал — и этим все сказано. Но Гудини был не просто клишник, это был, если перефразировать Библию, клишник клишников и всяческое клишнение. Гудини заковывали, зашивали в мешок, укладывали в ящик, обвязывали оный канатами, швыряли в реку… И через несколько минут он показывался на поверхности воды, свободный как птица, я хотел сказать — как рыба. В присутствии авторитетной комиссии его — голого — сажали в надёжную тюремную камеру, запирали на все существующие засовы, замки… И спустя несколько минут он появлялся перед членами комиссии во фраке и цилиндре. Его главные фокусы, если это лишь одни фокусы и только фокусы, не разгаданы и до сих пор. Но что самое интересное, ты держи это в уме как второй ингредиент, Гудини оставил в абонированном банковском сейфе завещание, в котором, по его собственному заявлению, изложил секреты всех этих фокусов. И наказал вскрыть это завещание ровно через сто лет после его смерти. Когда банковский сейф по прошествии вековой паузы был вскрыт, он оказался пустым, как выпитая бутылка. Пустым! Никто толком не знает, в чем тут дело, а я, Хилари Линклейтор, знаю. — Хобо доверительно понизил голос. — Завещание у Энди! Изъять его было проще, чем эти тринадцать килограммов золота, которые Энди конфисковал в банке на пари.

— Это было пари? — удивился Харви.

— Самое настоящее пари по джентльменскому соглашению. Но потом один из джентльменов — не Энди, а его контрагент — повёл себя не по-джентльменски. Начались неувязки, вмешалась полиция. Хорошо ещё, что по моему совету Энди заблаговременно подготовил для себя запасной ход.

— Кто он, этот Энди — Кил Рой? — нетерпеливо перебил Харви. — В своей обычной жизни? Поверь, Хил, это не пустое любопытство. Чуть позже я тебе все объясню.

Хобо пожал рыхлыми плечами.

— Секрета нет. Энди окончил колледж, но работает в мастерской по ремонту сейфов, шкатулок с секретами и сюрпризами, сложных замков. Мастер высшего класса! Хозяин в нем души не чает и даёт хорошо заработать. Но Энди нищ и наг! Все свои деньги он просаживает на исследования и эксперименты. И они того стоят!

— Странно. — Харви задумался, спрятав лицо в ладонях. — У меня есть оперативные данные на Кил Роя от местной, федеральной полиции и даже, я так полагаю, из ФБР. Как же они не докопались, что это — Энди Клайнстон?

— Я вижу, ты работаешь с размахом!

Харви досадливо махнул своей тяжёлой дланью, случайно задел край стола, бутылка водки качнулась, и Хобо с неожиданной ловкостью подхватил её.

— Осторожнее, гиппо! Оставишь меня без горючего.

— Это не я работаю, Хил.

— Кто же?

— Если бы я знал это! — Харви тяжело вздохнул и с некоторым лукавством добавил: — Мне дали сутки, чтобы я зацапал Кил Роя и живым и невредимым доставил своим хозяевам.

Линклейтор чуть не уронил бутылку, которую любовно устанавливал рядом с кувшином.

— Шутишь? — сухо спросил он.

— Какие шутки! Но не беспокойся, я не трону твоего Энди. — Он грустно усмехнулся. — Видишь ли, Хил, я почти уверен, что, как только я передам Кил Роя по назначению, опытный триггерман отправит меня в бессрочную командировку. В гости к полковнику Мейседону.

— Что ты мелешь?

— Баззард застрелился в собственном кабинете. Но это лишь официальная версия.

— Ни черта не понимаю! Можешь ты мне толком сказать, в чем дело? — рассердился Хобо.

Не отвечая ему, Харви провёл своей большой грубой ладонью по лицу, точно стирая с неё пыль или грязь.

— Скажи мне, Хил, — просительно проговорил он. — Ты уверен, что Энди — Кил Рой — человек?

— Кем же он может быть ещё? — Хобо хмыкнул, приглядываясь к товарищу. — Ты никак вообразил, что он и в самом деле с Фомальгаута?

— С какого ещё Фомальгаута?

Линклейтор перестал смеяться.

— А что, в оперативных сводках Фомальгаут не значится?

— Нет, Хил.

— Может быть, ты плохо смотрел?

— Я смотрел хорошо. И не один раз. Про этот Фомальгаут там нет ни строчки!

Хобо сделал в сторону спальни приветственный жест.

— Молодец, Энди! Если в документах об этом ни строчки, значит, они клюнули. Теперь они и волосок на его голове побоятся тронуть! Хитрую штуку подбросил им Энди. — Опираясь на пухлые колени, Хобо принялся было подниматься на ноги, но снова шлёпнулся на табурет, похлопал себя по карманам и достал визитную карточку, тиснённую золотом на чёрном глянцевом картоне. — Вот как он представился полиции.

Пока Харви с любопытством разглядывал необычную визитку, Линклейтор ввёл его в курс дела и пояснил, что Фомальгаут — это яркая белая звезда первой величины, альфа в созвездии Южная Рыба, видимая лишь на небе Южного полушария. До звезды семь парсеков, свет идёт оттуда до Земли двадцать три года, ну, а если туда лететь самолётом, то не хватит не только жизни, но и всего времени существования человеческой цивилизации. — Энди и подбросил полиции мысль, что он звёздный пришелец с Фомальгаута! — И Хобо, очень довольный этой проделкой, захохотал.

Но Харви не смеялся.

— А если он и правда с Фомальгаута?

Линклейтор покачал головой, точно услышал несусветную глупость, и лениво возразил:

— Ты же здравомыслящий человек, Рэй.

— Но он умер! Полицейские врачи официально констатировали его смерть. А их никак не заподозришь в неумении ставить этот диагноз. А потом воскрес!

Хобо с довольным видом мотнул своей башкой.

— Энди мастер на такие штуки! — Он покосился на непривычно встревоженное лицо Харви и ухмыльнулся. — Как тебя перекосило! Ты ли это, знаменитый мустанг и гамшу, который, как утверждает молва, не боится ни Бога, ни черта, ни ножа, ни пистолета? Успокойся! Энди не Иисус Христос — он не воскресал, просто очень ловко притворился мёртвым. Искусство!

— Где же колледж, в котором твой Энди учился этому искусству?

На физиономию Линклейтора набежало облачко раздумья.

— Я не раз пытал его по этому поводу. Но Энди темнит! И сознательно напускает вокруг себя туману. Не будь этого тумана, гангстеры давно бы прибрали его к рукам, а так побаиваются. Сами не зная чего. — Хобо помолчал, оглаживая пухлой рукой гладко выбритые щеки, и усмехнулся, переводя взгляд на детектива. — Энди утверждает, что научился этому искусству в Шамбале.

Харви поморщил лоб.

— Это в каком штате?

Линклейтор удовлетворённо кивнул.

— Вот-вот! Для янки весь мир умещается в пятидесяти штатах, а что сверх того — от лукавого. — Он вздохнул. — С Шамбалой мы заберёмся в такие дебри, что не выберемся оттуда и до конца недели. Вот что, пригласим сюда Энди и обсудим все спокойно и не торопясь.

— Почему бы нам не пойти в гостиную?

ТУМАН

Линклейтор возлегал на подушке дивана с дорогой сигарой — настоящей гаваной — в руке. Курил он редко, только в тех случаях, когда нервничал, а обстоятельства не позволяли напиться в привычной норме. Вид у него был сердитый и отсутствующий: он весь ушёл в собственные мысли, воспарил духом, как он сам характеризовал это состояние. Харви просто отдыхал, откинувшись на спинку кресла и далеко вытянув ноги: сказывалась физическая усталость — он поднялся на ноги ещё до восхода солнца и до сих пор в потоке захлестнувших его событий не имел ни секунды передышки. Клайнстон в белой шёлковой рубашке, которая была ему явно широковата, подтянутый и свежий, ещё раз перебирал и просматривал фотокопии справки о золоте, принесённые Харви. Отложив наконец большую старинную лупу в серебряной оправе, Клайнстон собрал фотокопии аккуратной стопочкой, несколькими скользящими движениями перетасовал их, точно колоду игральных карт, и протянул детективу.

— Любопытно. На фоне этой справки мои действия и в самом деле приобретают инопланетную окраску.

Линклейтор повернулся на эту реплику, и высокий светлый столбик пепла на конце его сигары осыпался. Чертыхнувшись, Хобо приподнялся на локте, отряхнул рубашку и принял полулежачее положение, отчего стал похож на обжору-римлянина, рассерженного задержкой очередной серии пиршественных блюд.

— Послушай, Рэй, ты уверен, что тебе не пригрезился этот мемо с предупреждением о двадцатилетнем тюремном заключении. Тот, что ты листал в полицейском каре?

Детектив ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

— Не понимаю, — невнятно пробурчал Хобо, жуя в углу рта конец сигары. — Познакомили — и тут же уничтожили и документы, и машину, и всех свидетелей! Мало того, отправили к праотцам технического руководителя всей программы — полковника Мейседона! Кому это выгодно?

— Инопланетянам! — с улыбкой подсказал Клайнстон.

Хобо поморщился.

— Я серьёзно, Энди.

— И я серьёзно! Утренний визит супругов в банк, в котором я изъял золото, — чистая случайность. Не случись этого, где гарантия, что в мой номер в «Тюдор-отёле» не явились бы звёздные пришельцы, потерпевшие аварию и нуждающиеся в золоте для ремонта корабля? Ну, а потеряв мой след, пришельцы на всякий случай вывели из строя программу «Инвазия», а Харви с его конторой мобилизовали для поисков и меня и золота. Разве не логично? — Клайнстон усмехнулся. — К тому же, может быть, инопланетяне узрели во мне брата по крови!

Харви удивлённо взглянул на Клайнстона.

— Какого там ещё брата? — проворчал Хобо, но в голосе его прозвучал некий абстрактный интерес.

— Самого настоящего! Я — круглый сирота, рос в приюте, учился и воспитывался в интернате. Способности к глубокой медитации у меня врождённые. Я долгое время был уверен, что все люди умеют регулировать ритм своего сердца, задерживать дыхание, погружать себя в сон, когда это заблагорассудится, подавлять чувство голода и боли. Я был потрясён, когда узнал, что это не так. Я пожалел людей и в то же время почувствовал себя очень одиноким. Так где же гарантия, что я не подкидыш-инопланетянин?

— Вы все шутите, Энди.

— Почему же обязательно шучу? — Клайнстон продолжал улыбаться. — Вселенная бесконечна! В ней бесчисленное множество обитаемых миров. Почему бы некоторым из братьев по разуму не возжаждать земных радостей или не попросить человеческой помощи?

— Вы все шутите, — миролюбиво повторил Хобо, метко швыряя окурок в бронзовую пепельницу. — А вот Харви не до шуток. Что ты скажешь на этот счёт, Рэй?

Харви потянулся, разминая затёкшие мышцы, кресло испуганно скрипнуло.

— Инопланетяне — не по моей части, Хил. Поэтому скажу, что я попал в патентованный, на совесть сработанный капкан. Если я завтра не доставлю своему боссу Кил Роя, Немо Нигила и Фому ль’Гаута, скованного, связанного, усыплённого наркотиком и аккуратно упакованного в пластиковый мешок особой прочности, как это диктует инструкция, — Харви не без мрачноватого юмора поклонился Клайнстону, — то мне будет плохо. Если же я сделаю это, то мне будет, скорее всего, ещё хуже! А что сверх этого — сплошной туман!

Линклейтор смотрел на Харви любовно, как смотрят хорошие скульпторы на удавшееся творение рук своих.

— Вот это называется взять быка за рога! — Энергичным движением руки Хобо взлохматил свою шевелюру. — Ставлю доллар против гранда, что вся эта программа «Инвазия» — дым, мимикрия, камуфляж для маскировки чисто земных, каких-то очень пакостных дел. Поверьте моему чутью! Готов сесть на электрический стул и лично выбрить себе проплешину, если это не так. Я не понимаю, зачем кому-то из верхов, скорее всего Кейсуэллу, понадобилось это дурацкое пари и эти ещё более дурацкие тринадцать килограммов золота. Но совершенно ясно — в их операции произошла какая-то накладка! И по ходу событий они переориентировались. Теперь им нужны вы — Эндимион Клайнстон!