Богинями мы были и остались

— К какому энергетическому типу принадлежит ваш возлюбленный?

— Чего?!

— О боже! Ну, милочка, как же вы живете с мужчиной — и не знаете самого главного о нем! Кто он: бабник, карьерист, верный друг, телепузик или просто козел?

— А, наверное, верный друг.

— Вы уверены? Значит, у него на первом месте интересы друзей, да? Значит, он обожает групповые виды спорта, игры, да? Значит, ему нравятся исключительно мужские компании, а женщин он считает за глупых куриц?

— Нет-нет-нет, — спохватилась я, — просто мне показалось, что среди ваших характеристик, верный друг самая безобидная. А вот телепузик, например, это который телевизор любит, да?

— Почти, — ответила старуха, в руке у нее откуда-то возникла сигара, зажегся маленький огонек, и по комнате поплыл аромат благовоний.

Ох уж мне эти дешевые трюки!

— Так, ладно, — смилостивилась Лариса Филипповна, — давайте выяснять точно, кто такой этот ваш жених.

— Давайте, — кивнула я.

В течение получаса ведьма засыпала меня дурацкими, просто нелепыми вопросами. К примеру, злится ли Горька, если у него вдруг заедает «молния» на гульфике. Или, допустим, как он трогает хлеб в булочной — вилкой или руками? Я ей сказала, что вилки из магазинов давно исчезли, да и магазины сами тоже.

— Как?! — удивилась эта странная женщина. — А где же вы берете продукты?

— Мы ходим в ресторан, — гордо ответила я и, подумав, добавила: — Или в супермаркет.

— А, ну да, ну да, — пробормотала она и задала следующий вопрос.

Потом настала очередь напутствий, за которые, собственно, и было уплачено двести пятьдесят у. е. Честно говоря, ее рекомендации меня разочаровали — это была некая смесь советов из модных журналов для женщин.

— Первое, что вам необходимо, — важно сказала гадалка, — заинтриговать мужчину, превратиться для него в загадку. О, они обожают тайны, поверьте мне, деточка.

— А если конкретнее? — спросила я, удобнее устраиваясь в кресле.

Старуха закурила следующую сигару и медленно произнесла:

— Заинтриговать!

Я ждала продолжения, но бабушка, кажется, заснула. Тихо скрипнула дверь, и в комнате появился Отто с какой-то книжицей в зубах.

— Спасибо, дружочек, — проворковала Лариса Филипповна и стала шуршать страницами, окончательно забыв про меня.

Я кашлянула, напоминая о своем присутствии.

— Ах, милочка, — она отложила книжку, — мне пришлось отвлечься, но только ради вас. Значит, так, записывайте.

— Записывать?

— Именно, а то увидите вашего красавца, и все из головы вылетит. Это дело такое. — Она не стала ждать, пока я достану записную книжку, и принялась диктовать: — Для начала попробуйте измениться внешне, удивите его. Вот, я гляжу, у вас прелестные золотистые волосы, так перекрасьте их. Да-да, милочка, перекрасьте. Допустим, что-то темненькое или, наоборот, более светлое. Главное в этом деле — эффект неожиданности… Далее, — голос ее становился все тише, но слова звучали отчетливо и сильно, — придумайте себе какое-нибудь хобби. Что-нибудь экзотическое, не вздумайте собирать марки или играть в казино. Пусть ваше увлечение поразит окружающих, пусть все о нем знают, особенно ваш мужчина. Он должен будет смириться с ним, более того, нужно, чтобы это увлечение и ему покоя не давало. Он станет уважать ваши интересы, вот таким вот образом. Но и вы не забывайте об интересах своего возлюбленного. Она откашлялась и продолжала:

— Что он любит? Футбол? Ничего не скажешь, оригинальный человек. Милочка, я понимаю, это скучно, это ужасно вульгарно, но вам тоже придется полюбить футбол. Вы должны им бредить, разбираться в этих подачах, голах и так далее. Кем работает ваш жених? Прелестно, вам, конечно, не приходило в голову узнать даже, что такое диафрагма или объектив? То-то, милочка, а ведь вы просто обязаны знать все эти тонкости. Надо же вам о чем-то разговаривать с вашим этим… Ладно, главное — не забывайте о своем увлечении. Это на первом месте! Я уже говорила, да?

Дальше она заговорила быстрее:

— Значит, так. Еще — никаких бигудей, масок и стоптанных тапок. Встречайте любимого в свежем белье, с распущенными, чистыми волосами. В этом есть что-то ведьминское, сексуальное. И варите кофе, запах натурального кофе на кухне — вот что сделает мужчину послушным орудием в ваших руках.

— А как же та женщина? — вспомнила наконец я о сопернице.

— Забудьте о ней, если дело в деньгах, он бросит ее немедленно, как только вы последуете моим советам. Если же он в нее влюблен, поможет только приворот. Этим, увы, я не занимаюсь. Не будем отвлекаться, пишите.

Я послушно приготовилась.

— Теперь о настрое. Что бы ни было у вас на душе, мужчина должен видеть вас только в приподнятом настроении. Хандра и злоба их раздражает.

Интересно, а кого это радует, подумалось мне.

— Так вот, приучитесь быть всегда милой и веселой. Придумайте какую-нибудь свою, оригинальную шутку, пусть она станет вашей визитной карточкой. И ваш мужчина будет гордиться вами.

— Какую шутку? — уточнила я с видом примерной ученицы.

— О господи! Ну, к примеру, возьмите старую присказку о лошади и никотине — банально, да? А если такой вариант: «Изобрели новый сорт „Примы“, в котором содержится на одну каплю никотина меньше, вот радость лошадям!» Понимаете?

— Смешно, — согласилась я, не улыбнувшись.

— Ну или что-то наподобие, — устало произнесла женщина, — главное — помните о хорошем настроении. Смейтесь, кокетничайте, ваше лицо постоянно должно светиться от счастья.

— Да?! — удивилась я и попробовала изобразить это прямо сейчас.

— Ну вот так, — старушка повернула лампу, так что стало видно ее морщинистую физиономию, — похоже?

Ее выщипанные брови взметнулись ко лбу, тонкие губы растянулись в подобие улыбки. Человеку несведущему могло показаться, что бабка страдает запорами. Но я кивнула, чтобы не обидеть старуху:

— Очень правдоподобно, вы прямо олицетворение счастья.

Она удовлетворенно кивнула и вернула лампу в исходную позицию.

— Ну и последнее, — совсем измученным голосом произнесла Лариса Филипповна, — снимите эти джинсы.

Мои руки потянулись к ширинке.

— Милочка! — возмутилась гадалка. — Не сейчас же! Дома снимете, достаньте юбочку или платье. У женщины должны быть видны ноги, ноги — это главное, милочка. Но не переусердствуйте, не оголяйтесь совсем, это отпугивает. Завлекайте, интригуйте, пусть остается какая-то недосказанность.

— Спасибо, я поняла.

— Отто, проводи тетю.

Я поднялась:

— А если не поможет? Что тогда?

— Всем помогает. Не забывайте о хобби и делайте счастливое лицо, это поможет вам стать неотразимой.

— Хорошо, но если…

— Отто, перестань рвать на тете джинсы. Сядь. Я вернулась к креслу.

— Милочка, я не вам, вы идите себе. Отто, я сама провожу, сядь. Хотя ладно, просто захлопните дверь, хорошо?

Я попятилась в коридор, не осмелясь спорить.

А потом рванула к остановке, нужно было немедленно приступить к исполнению плана. Егор никуда от меня не денется.

Первым делом я купила в магазине натуральный кофе, кофемолку и кофеварку. В другом отделе приобрела новый халат, срезала у него нижние пуговицы, дабы при каждом движении он легко и непринужденно распахивался, открывая мои шикарные ноги. У меня ведь шикарные ноги, жаль, я не ношу мини-юбок. Кстати, а почему я их не ношу? Этот вопрос надолго меня озадачил, и в конце концов я купила себе парочку смелых юбчонок, чтобы окончательно ошеломить любимого.

До приезда Егора я только и занималась тем, что меняла имидж. Продажа, покупка, обмен были забыты, телефон отключен. Лика при очередной встрече меня не узнала, а потом долго хохотала, тыкая пальцем в мою сторону и призывая прохожих повеселиться вместе с ней. Лелька тоже не осталась равнодушна к моему новому облику. Сначала она тупо таращила глаза, потом медленно сползла по косяку в приступе хохота. Много они понимали!

Егор приехал спустя три дня, как и обещал, предварительно позвонив с вокзала. Это был хороший знак.

— Я тебе сувениры везу разные-всякие, — сообщил он по телефону. — У тебя как с едой? А то я голодный, как сто китайцев!

Я отрапортовала, что готовлю королевский ужин специально для него. В голосе Егора было такое радостное изумление, такая восторженная благодарность и умиление, что я усомнилась в своих подозрениях. Что я себе напридумывала? Он меня любит!

Напевая, я бросилась готовить ужин. Картошка была уже почищена и дожидалась своего часа. К ней я собиралась подать мясной соус. Значит, картошку я поставила варить, мясо для соуса — жарить. Тут зазвонил телефон.

— Сеня там? — услышала я несчастный голос.

— Нет! Он ушел! Навсегда!

— Так тебе и надо! — обрадовалась моя невидимая собеседница и отключилась.

Только я бросила трубку на рычаг, как телефон вновь затрещал. Прямо-таки раскалился до красноты, бедняга.

— Марина, я хочу отложить нашу встречу, — без предисловий сообщил мне незнакомый женский голос.

— Во-первых, здравствуйте, — напомнила я спокойно.

— Э, здравствуйте…

— Во-вторых, представьтесь!

— Я вам звонила по поводу Остоженки, меня зовут Эльмира. Так вот, я хотела бы отложить встречу.

— Надолго? — сурово поинтересовалась я.

— Не знаю. Я вам перезвоню.

Обидно. Судя по интонациям и адресу квартиры, эта Эльмира была богатой штучкой. И сделка обещала быть выгодной. Так всегда — какая-то гадость типа Владуни сама идет мне в руки, а удачные варианты лопаются как мыльные пузыри. Или в лучшем случае откладываются. А потом выяснится, что клиент нашел другого риелтора. Досадно! Даже очень.

Снова раздался телефонный звонок.

Надоело все. Я решила не подходить. Услышала, как включился автоответчик.

— Маринка, я тебе купила потрясающие тапки, — сообщил мамин голос. — Чем ты там питаешься, несчастный мой ребенок? У нас здесь сплошные витамины. Кстати, я нашла для тебя потрясающий вариант. Солидный мужчина в полном расцвете сил, не пьет, не курит, и глаза у него такие добрые…

Я усмехнулась и сделала звук погромче. Мама могла наговорить целую кассету, но меня сейчас это не раздражало. Наоборот, было даже приятно слышать ее голос, хотя он и сообщал об очередном женихе. Улыбаясь, я занялась картошкой. Увы, было поздно, она разварилась до такой степени, что можно было рассчитывать только на пюре.

— Ладно, черт с тобой, — бормотала я, орудуя ступкой, — пюре так пюре.

Надо было торопиться, Горька мог прийти с минуты на минуту, а у меня еще ничего не готово. В сковородке с мясом что-то подозрительно шипело и булькало, а когда я попыталась проверить, что это, меня так обожгло жиром, что больше я не рисковала. Только уменьшила огонь.

Спустя некоторое время появился Горька.

— Пожарных вызвала? — обеспокоился он с порога.

Я выскочила ему навстречу.

— Это не пожар, милый, — проворковала я, нацепив на лицо идиотскую улыбку, как и велела Лариса Филипповна, — это я ужин готовила.

— Здорово, — обрадовался Егор, но не поверил. А потом и вовсе уставился на меня словно баран на новые ворота. Кашлянул натужно.

— Чего это у тебя с волосами?

— Покрасила. — Я кокетливо взбила прическу.

— А это… брови, они где?

— Выщипала, — докладывала я.

Горе закашлялся основательно, кажется, мне удалось произвести на него впечатление. В кухне он долго оглядывался.

— Ты заодно решила обои сменить?

— Да нет, — засмущалась я, — просто я еще в обед решила торт испечь, со сгущенкой, а когда эту самую сгущенку варить поставила, забыла газ привернуть. Ну на полную включила. Ты знаешь, что самое забавное? Она уже была вареная.

— Кто?

— Сгущенка. Ты переодевайся, я пока на стол накрою.

— Только, если можно, в комнате, а то здесь не продохнешь, — Егорушка посмотрел на меня внимательно, — а вообще ты молодец, не переживай, не сразу Москва строилась.

Похвала вознесла меня до небес, и счастливая натянутая улыбка превратилась в настоящую. Я не могла остановиться и все шире растягивала губы, предвкушая удивительный вечер с любимым. О его измене я не вспоминала.

За столом Горька вел себя как истинный джентльмен, я давно не получала от него таких знаков внимания. О том, что пюре полагается быть молочного цвета, в крайнем случае цвета топленого масла, мы оба забыли. О том, что мясо просто должно прожевываться, тоже пришлось не вспоминать. Ну про сбежавший кофе я вообще молчу.

Зато потом я зажгла свечи, достала из заначки бутылку вина и переоделась в новый халат, тот самый, без пуговиц, потом включила телевизор и нашла канал, по которому показывали футбол. Когда я стала кричать «Судью на мыло!», Егор опасливо отодвинул от меня бутылку и попытался выяснить, с каких это пор я интересуюсь футболом. Мне оставалось только загадочно улыбаться и распахивать халатик. Наконец я добилась желаемого — Горька потянулся ко мне, обнял за плечи.

Я знала, что сейчас он выключит телевизор, чтобы в тишине, в отблеске свечей заняться со мной любовью.

— Бедная ты моя девочка, — прошептал Горе, прижимая меня все крепче, — надо тебе новый халатик купить. Хочешь длинный, байковый, а? Вот за выставку получу, купим обязательно!

— Тогда уж и тапочки — белые, — обозлилась я, но вовремя вспомнила о советах гадалки, — иди ко мне!

— А я где, по-твоему? — удивился Егор, однако не отрывая взгляда от экрана.

Мне пришлось уставиться туда же. Ладно, когда-нибудь же закончится этот матч!

— Горе, а ведь есть специальная литература о футболе?

— Угу.

— А можно познакомиться с живым футболистом?

— Не-а, — Горька хихикнул, — только с трупом.

— Да? — удивилась я. — Что так? Они плохо идут на контакт?

— Совсем не идут, — буркнул он, — приходится отстреливать, а потом уж знакомиться.

— Я так не смогу, — покачала я головой и задумалась.

Как же познакомиться с футболистом? Ведь надо же мне чем-то поразить Горьку, а тут такой случай — я в компании с живым футболистом, наверное, вообще войду в Книгу рекордов Гиннесса.

Посреди ночи мне неожиданно пришла в голову идея насчет квартиры Владуни. Я попыталась разбудить любимого, чтобы поделиться радостью, но не тут-то было. Горька храпел не хуже сказочного богатыря.

Прошло несколько дней с возвращения Егора, и он ни разу еще не покинул мою квартиру, чтобы переночевать у себя в гостинице. Рецепты колдуньи, стало быть, подействовали. Я ликовала, хотя то и дело натыкалась в собственном доме на разные неприятные вещи. Грязные носки, например, которые Егор почему-то разбрасывал повсюду. Фотобумага тоже обнаруживалась в самых неожиданных местах. В моей любимой чашке плавали окурки, а подоконник был завален старыми фотографиями. Раздражения я не чувствовала, просто удивлялась. Еще меня поражал тот факт, что мы каждый день завтракаем вместе. Иногда и обедаем, обязательно — ужинаем. Раньше мне казалось это несбыточной мечтой. И еще был домашний, какой-то беспомощный и одновременно уверенный в себе Егор. Странно было видеть его почти целые сутки, наблюдать, как он, фыркаясь, умывается, как топчется у холодильника в полотенце на бедрах. Говорили мы мало, часто я даже ощущала неловкость от этого молчания. Казалось бы, надо обсудить некоторые вопросы, ведь мы жили вместе. Кстати, как он на такое решился? Я чувствовала себя ужасно уязвимой, представляя, что он сделал это из жалости или просто устав со мной бороться. Да, просто сдался. Но такие мысли возникали редко. Ведь я была влюблена, и розовые очки снимала с глаз лишь время от времени. Так что все казалось мне прекрасным. Даже тишина, эта странная тишина в доме, где находились двое, перестала мучить меня. Перманентно возникало чувство умиления. Когда, например, я заставала Егора за работой. Он кромсал, пленку или ползал по полу, раскладывая фотки, или развешивал их по стенам, и вид у него был такой забавный и трогательный, что на глаза наворачивались слезы.

Сегодня я пришла раньше, Егора еще не было. И я устроилась в кресле с книжкой, вздрагивая от каждого шороха и ожидая, что вот-вот распахнется дверь. Так и заснула.

Разбудил меня голос любимого. Егор с кем-то трепался по телефону. Я сладко потянулась, губы машинально сложились в довольную улыбку, но тут я услышала странную фразу Горьки. Что-то вроде «ее надо лечить» или «ей необходим психиатр». Я настороженно замерла, свернувшись клубком, и прислушалась. Неужели он так беспокоится о той своей пожилой мадам, что решил проконсультироваться с кем-то по телефону?! Конечно, старой вешалке нужен психиатр, а как же иначе, но почему мой Горька должен думать об этом? Честно говоря, я начинала верить в то, что он забыл о ее существовании.

— Ты не понимаешь, Лелька, — произнес между тем Егор.

Мне показалось, что земля уходит из-под ног. Значит, моя подруга помогает этому изменщику, и он как ни в чем не бывало советуется с ней по поводу старухи-любовницы?!

Я встала и подкралась к двери, раздумывая, прервать ли этот нелепый разговор скандалом или еще кое-что разузнать.

— Я не знаю, что делать, — пожаловался Горька, — она просто спятила, и мне кажется, что ты знаешь что-то. Как это — что? Это я тебя спрашиваю.

Он у нее спрашивает, господи! Откуда Лелька может знать хоть что-нибудь об этой его бабке? Я фыркнула от негодования, но тут же вспомнила, что Горька не должен меня здесь обнаружить. Конспирация, еще раз конспирация. Пока я выбирала наиболее удобную позу для прослушивания, голос моего любимого наполнился гневом.

— Ну я же тебе говорю, она сошла с ума! Да во всем это выражается, буквально в каждой мелочи! Я уже домой возвращаться боюсь…

Так, значит, эта мымра караулит его у подъезда!

— …новый редактор, я же недавно там работаю… ну решили устроить нечто вроде сабантуйчика, ты ее знаешь, она в общем-то компанейский человек…

Ага, все-таки Лелька с ней знакома! Ну погоди же, подруга!

— …в этом халатике на трех пуговицах, волосы покрашены какой-то фиолетовой дрянью, весь вечер оголяла коленки и вращала глазами словно заведенная…

— Я говорил, я пытался… ты не понимаешь… Хобби тут себе завела, хочет отыскать какую-то народность, то ли мессапийцы, то ли татурийцы…

Урод! Это же осирийцы: по легендам, которые рассказывал мне один спившийся художник (кстати, Горькин товарищ), они были очень хитрыми и богатыми. Нормальное увлечение, по-моему, отыщу народность — отыщу и богатство. Стоп, я что-то недопоняла. Это ведь он обо мне говорил. Это, значит, меня надо лечить?! Это я сошла с ума?!

Пока я успокаивала дыхание и считала про себя до десяти, чтобы привести в порядок нервы и не убить сразу же этого болвана, он уже перешел на крик. Вот кому нужен был психиатр!

— Я так больше не могу, Лелька, я весь извелся, понимаешь? Вчера зашла в редакцию, на что уж все наши люди без комплексов, так все равно офонарели! Мне плевать, конечно, но ведь должны же быть какие-то рамки! Павлу Геннадьевичу, заму главного, она про этих своих папуасов раз пять рассказывала, напросилась сама сварить кофе, испортила электроплитку, потом волосы себе подожгла. Хоть бы в хвостик их собирала, что ли! А то идет вся нараспашку, космы во все стороны фиолетовые, ведьма натуральная…

Ну да, ведьма, согласилась я мысленно. Лариса Филипповна так и говорила, правда, она еще убеждала меня в том, что это мужикам нравится. То ли Горька у меня ненормальный, то ли я чего-то не так сделала.

— А на днях, ты понимаешь, все прояснилось. Я приехал футбольную команду фотографировать, вдруг смотрю — Маришка с этим своим коллегой, Андрей, что ли? Ну, я думаю, может, по делам зашли, хотел уж окликнуть. Так он ее до раздевалки проводил, а она оттуда уже с другим вышла, с нападающим «Динамо», ты представляешь? Ну конечно, просто знакомые, ты скажешь тоже! Сроду у нее таких знакомых не водилось! Тут все становится на свои места — любовь великая и внезапная, я все понимаю… Ну так скажи, чего молчать? А она все ути-пути, как будто я дурак слепой…

Все, на этих словах я не выдержала.

— Ты не прав, Горюшка! — распахивая дверь, заорала я.

— Извини, — шепнул он в трубку и повернулся ко мне. — Что, ласточка? В чем дело? — тоном врача, беседующего с безнадежным больным, обратился ко мне Егор.

— Я все слышала, и ты не прав! — повторила я с нажимом.

— В чем же, дорогая?

Мне мерещится или он на самом деле разговаривает со мной как с умалишенной?

— Я этого футболиста, если хочешь знать, для тебя кадрила!

— Не понял…

В течение последующего часа я пыталась рассказать ему о Ларисе Филипповне, то и дело всхлипывая и повторяя, как я его люблю.

— Ну допустим, допустим, — повторял ошарашенно Горька, — но зачем ты знакомилась с нападающим из той команды, за которую я в жизни не болел? Ведь «Динамо» — настоящее фуфло.

Я кокетливо пожала плечиком и пробормотала:

— Я ради тебя на все готова, а ты сменил меня на какую-то старую вешалку.

Егор явно смешался и не знал, как реагировать. Вот так-то, милый, обвиняешь меня в измене, а у самого тоже скелетик в шкафу.

— Это не то, что ты думаешь, — произнес он наконец.

В общем, еще час мы потратили на выяснение отношений, только теперь оправдывался Горька, а я с видом оскорбленной невинности сидела на подоконнике. И все бы хорошо, только в памяти у меня отложилось виноватое и смущенное выражение его лица, когда я заговорила о другой женщине. Помириться мы помирились, а покоя на душе не было.

Я лежала в постели и думала о том, что моя любовь делала меня безгранично счастливой. Это я понимала не очень отчетливо, но прекрасно чувствовала. С другой стороны, любовь делала меня ужасно уязвимой. Этого я боялась, с детства не терплю боли, даже самой пустяковой. Да, заниматься самоанализом на ночь глядя не очень-то разумно, но я давно уже не претендовала на звание разумного человека. Это Горьку любовь облагородила, у него даже походка изменилась. Если раньше он передвигался нехотя, вразвалочку, словно его переполняла гордость за себя любимого и свои бессмертные творения и одновременно одолевала лень, то теперь его шаг стал быстр, элегантен и тверд. Не говоря уже о том, что исчезли манеры избалованного дитя богемы.

А я, полюбив, разом потеряла самоконтроль. Разумно мыслить не получалось, разговаривать тоже разучилась — одни нелепые вопросы да восклицания типа: «вау! ОХ! ну! ваще!» Полный бздец, как выразился недавно Владуня.

— Горюш, ты спишь? — спросила я, только чтобы прервать поток своего бреда.

— Да, — соврал любимый.

Я обняла его широкую спину, уткнувшись лицом в острые мальчишеские лопатки. Зашептала что-то, какую-то ерунду, любовную, глупую, бабскую чушь. Уже безразлично было, слушает или нет. Вдруг Горька повернулся. Обхватил мое лицо крепкими ладонями и сонно поцеловал в висок. И я подумала, нет, мне показалось, точнее сказать, все стало вдруг на свои места — моя ревность, мои подозрения, мысли о том, когда же наконец он предложит мне пожениться, все это растворилось в нежном касании его губ. Мир не перевернулся, ночь за окном оставалась такой же темной и промозглой, земля — круглой, море — соленым, луна — одинокой. Но будущее уже не пугало меня. Я просто перестала задумываться о завтрашнем дне, Егор всегда учил меня этому, и мне вдруг стало понятно, что он имел в виду. Не знаю, сумею ли я пронести это через всю жизнь или по дороге споткнусь и расплескаю, растеряю все свое знание, но сейчас оно уже мне помогло. По крайней мере, я заснула счастливым человеком.

А утром в который раз убедилась, как наивны люди в своей вере в добро, справедливость и чистую любовь.

Я проснулась раньше Горьки, напевая, приняла душ и поскакала на кухню. У меня было превосходное настроение, несмотря на то что большая стрелка часов едва подползла к шести. Даже яичница у меня не подгорела, а это уже предвещало хороший день.

Когда я вернулась в комнату, чтобы разбудить Егора, запищал его пейджер. Мне пришлось посильнее пнуть любимого, но тот никак не отреагировал. Тем временем противная пищалка все не умолкала.

— Милый, — позвала я в сотый раз, — тут твои друзья уже достали!

И стала вслух читать сообщение:

— Ты слушаешь? Значит, так. «Пусик! Я уже встала! С добрым утром!»

Егор?!

Я посмотрела на безмятежно спящего Горьку и снова перевела взгляд на сообщение. Может, ошиблись пейджером? Интересно, такое бывает? Ну придумали же, «пусик»! Кто такой этот «пусик»?! Я аккуратно положила пищалку на прикроватный столик, вышла в кухню и закурила, хотя обещала никогда больше этого не делать. Плевать на обещания, невозможно быть честной даже с самим собой! Пусик!!! Я! Уже! Встала! Кто бы это мог быть? Голову даю на отсечение, что это сообщение пришло не из Парижа, где выставлялись Горькины друзья. И это явно не Павел Геннадьевич из Горькиного журнала. И даже не алкоголик Санкин, помешанный на осирийцах, вряд ли у него хватило бы фантазии на такую шутку. А шутка ли это, подумалось мне. Я закурила вторую сигарету, в то время как в пепельнице еще тлела первая.

Из дома я ушла, так и не разбудив Горьку. Что делать, я не знала. Вернее, наоборот, знала — работать. Жить стало невозможно, значит, надо работать, только работать. Но было еще совсем рано, полвосьмого. И я поехала к Лике, вернее, к Леониду Григорьевичу, что, впрочем, было теперь одно и то же. Непонятно, что моя сестренка нашла в нем, но, похоже, это было всерьез и надолго. Как-то не верилось, что Лика не могла подождать еще немного и решилась сбежать от мамочки прямо в объятия лысого донжуана. Не иначе — любовь. От этой мысли я содрогнулась, но успокоилась быстро. Если я перестала верить в любовь, это не значит, что ее нет. Другим просто больше повезло, а я с детства была не очень удачлива.

Лика не задала мне ни одного вопроса, что в другое время, наверное, ошеломило бы меня до беспамятства. Но сейчас я ни на что не реагировала. Просто отключился в организме какой-то рычажок, и все.

— Девочки, — раздался в кухне игривый бас Леонида, — пошли завтракать, оладьи готовы.

Я не заставила себя упрашивать, мне было все равно — лопать оладьи, сидеть в кресле, лететь на Луну или гнить где-нибудь в сточной канаве. Во всяком случае, я была уверена, что разницы не почувствую.

— Ты ей сказала? — шепотом поинтересовался у своей юной возлюбленной Леонид.

— Тсс, не до этого сейчас. Видишь, у человека проблемы.

— Мы их враз решим, — Журавлев решительно рубанул крепкой ладонью воздух, — а ты скажи все-таки, а то получится, что таим.

— В БТИ когда пойдем? — спросила я, делая вид, что не слушала их перешептывания.

Невинный, казалось, вопрос привел обоих в смущение. Господи, я начинала понимать, в чем дело. Нет-нет, пожалуйста, только не это. Хотя какая разница?

— Значит, решили не продавать? — уточнила я у Леонида.

Он кивнул, счастливо улыбаясь.

Вот так, я шла к метро и слышала, как в моей голове кто-то разговаривает. Один голос что-то шептал о предательстве, второй завистливо вздыхал, третий призывал заняться делом. Итак, подсчитаем, посмотрим, так сказать, результаты сегодняшнего утра. Я потеряла любимого человека. Я потеряла клиента Леонида Григорьевича. Я потеряла сестру, потому что вряд ли Лика станет общаться со мной после того, что я высказала им обоим на кухне. Проклятая любовь! И вот уже Леонид никуда не уезжает, ничего не продает, а я, получается, два месяца просто так с ним возилась. Дырка от бублика. Не утро, а сплошные потери, и что-то подсказывало — они не последние.

Надо было позвонить Баландину.

Идея продать ему квартиру была, конечно, не так уж блестяща. Сначала я думала о том, чтобы самой вложить деньги, и попыталась посоветоваться с Горькой. Но тот еще не до конца оправился от идеи моего сумасшествия, и, хотя на фоне пресловутого халата на трех пуговицах, розысков племени осирийцев и знакомства с нападающим «Динамо» мое желание купить недвижимость выглядело вполне невинно, Егор проявил твердость.

Сначала он вообще словно ничего не понимал.

— Зачем нам вторая квартира? В твоей полно места…

— Во-первых, у меня однокомнатная, — напоминала я, — нам в любом случае придется расширяться. Дети пойдут, и все такое…

Горька реагировал исключительно на последнее слово:

— Что — такое?!

— Не пытайся скрыть за этим вопросом свое отношение к будущим наследникам!

— Ты сама поняла, что сказала? — радовался он. Я кивала, наглым образом обманывая любимого, и продолжала выдвигать аргументы в пользу своей идеи.

— Значит, во-вторых, мы покупаем эту квартиру вовсе не для расширения…

— Ясно. Все понятно. А главное — очень логично, — издевался Горька, — зачем нужно было говорить о расширении?

— Для массы. В общем, слушай, — я быстренько считала в уме прибыль (уже не по первому разу), — мы можем заработать на этом кучу денег. Начнем сами торговать недвижимостью. То есть я начну.

— Значит, кучу? Мне позволено будет узнать величину этой кучи?

Я назвала примерную сумму.

— Из-за этого весь геморрой? Я больше заработаю на фотографиях Киркорова и Бабкиной.

— Ты станешь папарацци? — возмущалась я.

— А ты — спекулянткой!

— Сейчас такого слова в природе не существует. Тебя испортил совок. И вообще, Егорушка, я не о том, — я сбавила тон и ласково взлохматила жесткие вихры любимого, — давай ты мне денежку дашь…

— На это не дам.

— А на то? — разозлилась я. — Что значит — на это? Я на «этом», как ты выражаешься, зарабатывать буду.

— Не надо, давай зарабатывать буду я, а ты будешь работать.

Перед самой дверью зазвонил телефон.

— Я проспал, — сообщил Горька, — ты почему не подняла меня?

— Мне так жалко тебя стало, — пробормотала я.

— Тебе тут Андрей звонил, сообщение на автоответчике оставил. Они тебя в налоговой будут ждать в три.

Значит, все нормально. С Андреем все нормально, Андрей не подвел. Почему так дрожат руки?

У Кожевниковой тоже дрожали руки. Она открыла мне дверь и стояла теперь в прихожей со своими трясущимися руками. Так противно стало, просто невмоготу.

— Вы чего до сих пор в халате? Мы же договаривались.

Мутным взглядом Татьяна обвела коридор, наткнулась глазами на меня и пролепетала: