Богинями мы были и остались

— Извините, кажется, телефон звонит.

— Марин, ты что? Никаких звонков не было, — недоуменно приподняла брови моя «старушка».

Впрочем, старушкой я ее, конечно, зря окрестила, со злости. Маман у меня еще хоть куда! Одевается исключительно по моде, обожает танцевать, йогой занимается. Мы с ней совсем не похожи — ни характерами, ни внешне. У меня в тридцать был взгляд затравленного кролика, а у нее в пятьдесят с лишним в глазах веселые огоньки. Волосы она не красит, и они у нее до сих пор сохранили цвет воронова крыла. Зато косметикой мама пользуется интенсивно, хотя умело и с шиком, такое иногда на лице изобразит — хоть стой, хоть падай! Может, например, оранжевой помадой накрасить веки, да так искусно, хоть на обложку журнала снимай. Словом, мама на выдумки горазда, я рядом с ней что серая мышка рядом с павлином. Но — хитрая мышка.

— Телефон звонил, — убежденно повторила я и вышла из кухни.

Через две минуты я вернулась с постным выражением лица.

— Представляете, сверхурочная работа, сейчас из конторы звонили, просят заехать.

— Да? — удивился Матвей Петрович. — У риелторов тоже бывают сверхурочные?

Мама покосилась на часы и, жутко гримасничая, показала мне, что я отъявленная врунья и несчастье всей ее жизни. Я развела руками, демонстрируя свою полную готовность с ней согласиться, словом, мы друг друга поняли. Потом долго прощались в прихожей.

— Это, в конце концов, невежливо, — яростным шепотом выговаривала мне мама, пока Матвей Петрович шнуровал ботинки, — могла хотя бы дождаться, пока он сам не уйдет.

— От этого дождешься, — вздохнула я, — уж очень он на меня пялился…

— Понравилась, значит, — обрадовалась мама, — может, ты его пригласишь куда-нибудь? Наедине-то вам попроще будет, вдруг он тебе все-таки глянется?

— Тише, мам, — я покосилась на потную лысину Матвея Петровича, который все еще пыхтел, обуваясь, — разве тебе самой это не противно?

— Глупая ты, Марина, — обиделась мама, — дожидайся свое Горе, мыкайся. Потом мне не жалуйся, что он тебя замуж не берет!

— Спасибо, Мариночка, за чудесный вечер, — поднялся наконец повар, — желаю вам хорошенько отдохнуть после работы. Кстати, может быть, подождать, пока вы соберетесь, у меня машина во дворе.

— Не надо, — стараясь говорить спокойно, отказалась я, — мне нужно бумаги найти, созвониться кое с кем, это надолго.

— Я мог бы подождать. — Матвей Петрович выразительно посмотрел на маму, намекая, что она здесь лишняя.

Но моя родительница все-таки была здравомыслящим человеком, к тому же хорошо меня знала и по выражению моего лица поняла, что сейчас может случиться непоправимое.

— Пойдемте, Матвей Петрович, пойдемте, Мариночка, когда работает, просто ничего вокруг не замечает. Вам надо будет встретиться попозже, да, Мариночка?

— Да, мамочка! Да!

— Давайте договоримся, когда и где, — предложил «жених», озаряясь улыбкой.

Я почувствовала, что терпение мое кончается, и готова была ударить этого балбеса прямо по лысине фирменной маминой сумкой. Но тот вовремя одумался и проговорил:

— Впрочем, я вам позвоню, ведь мы оба занятые люди, не будем нарушать планы друг друга, верно?

Я только кивнула. Когда наконец дверь за ними закрылась, я устало опустилась на краешек кресла в прихожей и стала ждать звонка от моего Горюшки.

Он все не звонил, и я от нечего делать вспоминала продолжение нашего знакомства — как мы словно во сне вместе вышли из моего двора, как молча бродили по мостовой с отблесками заката, как вернулись за полночь к моему дому, а потом, поднявшись выпить у меня чаю, обнаружили гневную мамину записку и долго смеялись. Я рассказала Егору о своих «женихах», о детстве гадкого утенка и юности прекрасного лебедя, а потом слушала его байки о путешествиях. Он был фотографом, очень талантливым, судя по его снимкам, которые я увидела позже в огромных количествах. Если бы не вспыльчивость и затянувшийся юношеский максимализм, Егор зарабатывал бы бешеные деньги. Но он со смехом рассказывал, как срывались выгодные контракты из-за его ужасного характера, казалось, это было бравадой, но я чувствовала нечто большее. У него были свои принципы, подчас мне непонятные, но вызывающие кроме досады еще и уважение. К утру я была уже влюблена по уши и, сознаюсь, первое время, когда боялась, что он внезапно исчезнет навсегда, старалась затянуть поиски квартиры. Потом оказалось, что мы оба настолько проникли друг в друга, что никакого стороннего вмешательства в отношения не требовалось. Да, Егорушка вошел в мою жизнь благодаря квартирному вопросу, но он вошел так спокойно и уверенно, что я почувствовала его твердое желание остаться здесь навсегда. Так какая разница, что его привело?

Пока я в кресле дремала в обнимку с воспоминаниями, в квартиру, словно голодная псина, вползла ночь. Горька не позвонил, но это ничего не значило. Я встала, быстро умылась и легла в кровать, укрывшись ожиданием вместо одеяла.

На следующее утро погода была ветреной, пасмурной, и я со спокойной совестью надела джинсы вместо юбки и была сейчас почти счастлива.

Сорок минут в метро, однако, несколько подпортили мое настроение, но работа есть работа, а сегодня часть ее заключалась в том, что я должна была добраться в другой конец города. Я довольно быстро отыскала нужную улицу, в самом начале которой и оказался интересующий меня дом номер восемь. Куда делись предыдущие, я не стала даже предполагать — нет так нет. У меня была назначена встреча с неким господином Уклюйко, который на днях прозвонился мне на мобильный и заявил, что двоюродная сестра приятеля его брата рекомендовала меня как очень добросовестного работника. Я не стала вдаваться в подробности родственных и приятельских связей господина Уклюйко, а сразу перешла к делу. Оказалось, что он решил разменять свою четырехкомнатную квартиру на две по две. Арифметика простая, однако, когда я предупредила, что доплата понадобится обязательно, на том конце провода возникло смущенное молчание.

— Ладно, все равно приезжайте, — вымолвил наконец Уклюйко так, словно делал мне одолжение.

И вот я приехала. Дверь мне открыла девчушка лет двенадцати с прической в стиле панк фиолетового цвета и в балахоне с изображением скелета.

— Ну чего? — недовольно пробурчала она.

— Папа дома? — спросила я вежливо.

— Пап, ты дома? — понеслось в глубину квартиры.

— Он в туалете, газету читает, — бесхитростно сообщил детский голос из этой глубины, — а каша сгорела.

Тут я действительно уловила запах гари и, оттолкнув девочку, метнулась по коридору.

— Чего? Куда? — забеспокоилась обладательница фиолетовых волос, но потом махнула рукой и скрылась за одной из многочисленных дверей квартиры.

В кухне, где я оказалась, висела дымовая завеса, а за шикарным дубовым столом сидел паренек лет пяти и деловито ковырял в носу. Я склонилась над плитой и долгое время размышляла, где что надо повернуть, чтобы остановить горение проклятой каши. В конце концов я просто переставила кастрюлю на стол.

— Ты новая няня, что ли? — хмуро поинтересовался малыш.

— Нет, — сказала я и громко позвала: — Господин Уклюйко, выходите, пожалуйста!

В ответ на мой призыв в кухню вошла молоденькая, симпатичная девушка. Она шагала, вытянув руки вперед и помахивая растопыренными пальцами.

— Этот лак меня заколебал, — доверительно сообщила мне девушка, — а что там с кашей?

— Сгорела, — просто ответила я, уже смирившись, что в этом доме меня приняли за свою и лишних вопросов не задают. Только кашей интересуются.

— Ты чего петь будешь? — вдруг, опровергая мою теорию, полюбопытствовала девушка.

Я недоуменно промычала в ответ что-то нечленораздельное.

— Да ты не нервничай так, все нормально будет. Только пой потише, ладно? Мама спит еще.

— Дело в том, что я совсем не собираюсь петь, — сообщила я, пытаясь внести некоторую ясность.

— И правильно, — внезапно согласилась девушка, — лучше после обеда приходи, папа, как поест, становится добрым и ласковым. Твои шансы значительно вырастут.

— Да поймите вы, — жалобным шепотом начала было я, но в этот момент малыш, раскачиваясь на стуле, вдруг заорал:

— Шушка проснулась!!!

Я вздрогнула и увидела, как в кухню, вальяжно помахивая хвостом, входит громадный перс. Действующих лиц становилось все больше, но среди них не было главного.

— Ваш папа скоро освободится? — стараясь говорить спокойно, спросила я у девушки.

— Пап, ты скоро? — громким шепотом поинтересовалась она. — Тут тебя претендентка ждет.

— После обеда, — долетел откуда-то недовольный бас господина Уклюйко, — надоели все!

— Я по поводу квартиры! — завопила я что есть мочи.

Девушка недоуменно покосилась на меня и вышла из кухни. Тут же появился хозяин. Он был высок, бородат, под мышкой держал стопку газет и радостно улыбался.

— Так это вы Марина? Я облегченно закивала.

— Стасик, иди к Алене, — приказал Уклюйко, стаскивая малыша со стула.

— И Шуша пойдет?

— Если захочет, — дипломатично заявил хозяин, косясь на огромную кошку.

— Шуша пойдет, — убежденно сказал малыш, пытаясь оторвать перса от пола, зажав маленькой ручонкой хвост животного.

Раздалось дикое мяуканье.

— Пойдемте в кабинет, — болезненно поморщившись, сказал Уклюйко и подхватил меня под локоть.

— Алена! — позвал он в коридоре. — Посмотри за Стасом.

— У меня зрение плохое, — пытаясь острить, заявила та.

— Ксюша! — снова пророкотал хозяин, подталкивая меня к двери комнаты. — Ксюша, ты, как самая старшая…

— Самый старший ты, папочка, — отозвалась девушка.

Не знаю, сколько бы они еще спорили и сколько выдержала бы я все это, но тут в коридоре появилась женщина в шелковой пижаме.

— Я не позволю! — заявила она, пристукнув ножкой об пол.

— Бог мой, Аллочка, ты дома? — удивился господин Уклюйко. — А как же твой шейпинг?

— Сколько раз тебе повторять, шейпинг у меня в четверг! И это к делу не относится! Ты разменяешь квартиру только через мой труп, понял?

— Ксюша, это ты маму разбудила? — крикнул Уклюйко.

— Ну я, — донеслось в ответ.

— Господи, кого я воспитал!

— Ты мне зубы не заговаривай, — обиделась Аллочка, — я тебя насквозь вижу! Задумал певичку свою устроить? Не выйдет!

Я тем временем продвигалась к входной двери, стараясь не привлекать к себе внимания. Безусловно, квартира этих сумасшедших стоила того, чтобы ею заняться — мимолетный взгляд профессионала, и я уже знала, что за этот товар ухватится любой купец. Проблем с клиентами не будет, но уже возникли проблемы с хозяевами. А мне это совершенно ни к чему — расселяй их, чтобы потом они же тебе морду набили. Я схватилась за дверную ручку, но тут же за меня схватился Уклюйко:

— Куда вы? Мы еще не договорились!

— Вы и не будете договариваться! — завопила госпожа Уклюйко, присоединяясь ко мне в попытках открыть дверь.

— Алла, не буди во мне зверя!

Несколько минут они тянули меня и дверь в разные стороны. Мне все это ужасно надоело, и я, не раздумывая больше, пихнула ногой хозяина дома. Но попала в Аллочку. Бедная женщина взвизгнула от боли, отпрыгнула подальше и возвестила скорбным голосом:

— Ну и живите как хотите!

— Алла, ты же меня сама будешь потом благодарить, — грустно сказал Уклюйко.

— Конечно, — она потерла ушибленное место и бросила на меня злобный взгляд, — если ты до такой степени хочешь разменять квартиру, что позволяешь избивать меня, то я умываю руки.

С этими словами она удалилась в комнату, а я снова попыталась выйти из квартиры. Но хозяин крепко держал меня за руку:

— Марина, подождите, теперь мы можем поговорить. Аллочка такая нервная…

— Я заметила, и мне что-то не хочется попадать ей под горячую руку. Давайте лучше перенесем встречу.

— Нет, нет, нет, у меня катастрофически мало времени. Пойдемте в кабинет.

Я сдалась и направилась следом за ним. Кабинет господина Уклюйко представлял собой маленькую студию звукозаписи, кругом была расставлена аппаратура, на столе лежали диски и кассеты, а в углу комнаты стояло пианино. Сесть было совершенно некуда.

— Сейчас я стулья принесу, — заявил хозяин.

— Не надо, — быстро остановила его я, опасаясь, что в коридоре произойдет очередное столкновение супругов и наша деловая беседа так и не состоится, — давайте присядем на эту штуку.

— Что вы! — возмутился Уклюйко. — Это же синтезатор, он бешеных денег стоит.

— Мое время тоже стоит денег, — заявила я, выходя из себя.

— Ладно, ладно, присаживайтесь тогда вот сюда. — Он указал на тумбу, с которой поспешно убрал горшок с кактусом.

Я опасливо присела, а хозяин устроился напротив меня, привалившись к колонкам.

Разговор наш занял немало времени, — наверное, потому, что нас постоянно отвлекали. То заходил Стасик, таща за собой Шушу и тяжело отдуваясь, то девочка-панк требовала от папы денег на тусовку, то Ксюша деликатно спрашивала из-за двери, не папа ли взял ее новые кожаные перчатки. Только госпожа Уклюйко больше нас не тревожила, — видимо, обиделась на мужа. Я так думаю, на бывшего мужа. Судя по всему, Уклюйко собрался разводиться, а Аллочке это не нравилось. Вообще-то это не мое дело, но семейка Уклюйко представляла собой довольно экзотическое сборище, и потому наблюдать за ними было интересно. Хоть и опасно — каждый из них обладал поистине взрывным характером и бешеным темпераментом. Не представляю, что будет, когда дело дойдет до самого разъезда, только надеюсь, что мне не придется оттаскивать их друг от друга.

Одно меня радовало — господин Уклюйко оказался щедрым человеком, несмотря на то что к доплате отнесся подозрительно, торговаться не стал, а мои комиссионные даже увеличил.

— Вы только найдите квартиры в разных районах, как можно дальше друг от друга, — попросил он и добавил: — А доплата — черт с ней, доплачу. Если найдете без доплаты, тогда она достанется вам, так что действуйте.

И он доброжелательно мне улыбнулся.

Что ж, это очень выгодные условия сделки, учитывая, что осмотр квартиры вселил в меня большую надежду. Доплаты не потребуется, я это уже понимала, но зачем заранее говорить об этом хозяину? Теперь же, после его слов, я окончательно расслабилась — мои два процента плюс еще пара тысяч чрезвычайно вдохновляли на подвиги. Тем более что особых требований к будущим квартирам Уклюйко не предъявлял. Словом, из дома, где продолжал раздаваться крик кота-мученика и бормотание Ксюши, потерявшей перчатки, я вышла в отличном настроении.

…На остановке было полно народа, шумно толкаясь, люди прятались от дождя. Только парочка влюбленных, прилипнув друг к другу, не обращала внимания на капризы погоды. Наблюдая, как они мокнут, я вспомнила Горьку. Этот романтик однажды затащил меня на прогулку в весенний лес; как полагается, грянула гроза, и мы короткими перебежками возвращались в город, мокрые с головы до ног и перепачканные, словно поросята. Ничего себе получился пикничок. Впрочем, с Горькой всегда так.

Наконец подъехал автобус, толпа занесла меня внутрь, и некоторое время я ощущала на своем лице чье-то тяжелое дыхание, а спиной упиралась в чей-то подбородок. Общественный транспорт всегда дарит массу впечатлений.

К трем я должна была быть у старика Прохоренкова, времени оставалось в обрез, но я решила забежать в кафе. Ужасно хотелось есть, утренние макароны чувствовали себя безумно одиноко в моем желудке. В кафе я взяла чай с лимоном и парочку бутербродов, проглотила все за минуту и только собиралась помчаться дальше, как на меня налетело нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся Ванькой Баландиным.

— Мариночка, радость моя, какая встреча!

Я судорожно размышляла, чем прогневила богов. Баландин вот уже года два преследовал меня, требуя большой и чистой любви, но в последнее время появлялся все реже, однажды наткнувшись на Горький кулак. Я было уж совсем расслабилась, и вот нате! Два года назад я занималась разменом Ванькиной квартиры, он развелся с женой и горел желанием начать новую жизнь на новой территории. Увидев меня на пороге, это чудо природы распушило хвост наподобие павлина и взяло меня в оборот. О деле мне поговорить так и не удалось, и в следующий раз я настояла на встрече с его бывшей супругой, чтобы не тратить время на пустяки. Но Ванька с завидным упорством стоял на своем, умудряясь вести разговор только в одном направлении, игнорируя и жену, и мое яростное сопротивление. Я начинала его ненавидеть, но работа есть работа, мне приходилось сталкиваться с ним очень часто, мало того — Баландин раздобыл мой адрес и продолжал атаку. В то время я считалась свободной женщиной, и ему казалось, что это обстоятельство означает, будто я должна немедленно отправиться с ним на край света. Но Баландин не нравился мне, просто не нравился. Это был аккуратный блондинчик лет тридцати с небольшим, с щегольскими усиками и развязными манерами. Конечно, по работе мне приходилось встречаться и с более неприятными типами, но то — по работе. В качестве ухажера, да такого настырного, видеть Ваньку я совсем не горела желанием. Однако мои желания не учитывались.

— Я опаздываю, — чуть не опрокинув столик, вскочила я, — пока.

— Эй, Мариночка, ты что? Мы сто лет не виделись! — Иван раскинул руки, загораживая проход, на нас стали оборачиваться.

— Ваня, — зашипела я, — мне надо идти, меня Егор ждет, понял?

— Как не понять, — Баландин шумно вздохнул, — этот козел просто нарывается на неприятности. Ты же не станешь спорить, что он козел?

— Не стану, у меня на это времени нет.

— Марин, — его розовощекое лицо отразило сумасшедшую работу мысли, — боже мой, как я забыл! У меня ведь к тебе дело, срочное, важное дело! Постой!

Но я молча продиралась к выходу, уже наплевав на приличия.

— Мариночка, я ведь серьезно, слышишь? У меня дядя недавно умер…

— Сочувствую, — рявкнула я, — дай пройти.

Но Иван стоял стеной. Кажется, надо затевать скандал, иначе не прорваться. Баландин трещал не умолкая, проглатывая окончания слов:

— Марина, он мне квартиру завещал, ты же понимаешь, она мне совершенно ни к чему. Давай ее продадим, а?

— В городе сотни риелторских контор, — сквозь зубы процедила я, — я могу посоветовать классных специалистов, я могу тебе дать телефоны самых лучших агентов, я даже могу…

— Мариночка! Ты не поняла! Я хочу только тебя, я заплачу вдвое больше, умоляю, возьмись за эту работу.

— Иди к черту, Баландин, ты мне надоел! Перспектива снова оказаться под дождем была намного приятнее, чем спорить с потеющим от любви Баландиным. Я вспомнила, как моя подруга Лелька помогала мне избавиться от его ухаживаний, и неожиданно рассмеялась. С Лелькой, совершенно сумасбродной личностью, мы дружили еще со школы. Потом она начала выходить замуж и рожать детей, а я со стороны наблюдала за этим процессом, набираясь опыта. К сегодняшнему дню у Лельки от замужеств остались воспоминания, очень приличные алименты и трое ребятишек — годовалый Мишка, первоклассница Аленка и моя тезка и крестница Маринка. Сейчас Лелька находилась в творческом поиске, но я, например, ни секунды не сомневалась в том, что очень скоро подруга снова окажется замужем. По-моему, это было ее маленьким хобби. Надо сказать, что о моей личной жизни она тоже заботилась как могла. Но в этом вопросе наши с ней точки зрения сильно расходились. Дело в том, что Лелька считала, будто для меня главное — выйти замуж — и совершенно безразлично, кто окажется женихом — наследный принц острова Лумумбы или слесарь дядя Вася. Поэтому поначалу подруга заочно прониклась к Ваньке Баландину интересом и выразила готовность поспособствовать нашему сближению.

— Авось сделаешь из него человека, — говаривала она, но, разглядев зверское выражение моего лица, замолкала.

После знакомства с Ванькой подружка затосковала:

— Вот уж действительно экземпляр! Врагу не пожелаешь.

Баландин к тому времени уже пропитался соком любви настолько, что вел себя просто безобразно. То напивался до беспамятства и пел серенады под окнами, то являлся со знакомым милиционером и предъявлял мне счет за моральный ущерб. То плакал, то ругался, а однажды подкараулил меня в подъезде, залез на подоконник и кричал, что покончит с собой. Я напомнила ему, что это второй этаж, Ванька тотчас сменил тактику и полез целоваться. В общем, было бы весело, если бы не так грустно. Честно говоря, я устала от него настолько, что готова была сдаться. Как в анекдоте про зануду, с которым легче лечь в постель, чем объяснить, почему ты не желаешь этого сделать. Но прошлой весной я сидела во дворе, и вдруг над ухом раздался сочный бас. Стоп, воспоминания об этом прекрасном вечере скоро превратят меня в восторженную идиотку, но куда деться от них — непонятно. Что бы ни происходило в моей жизни сейчас, я постоянно возвращаюсь в ту весеннюю прохладу, и это придает мне сил. Словом, появился Егор, и мысли по поводу «переспать, что ли, с Баландиным, вдруг отстанет?» тотчас растаяли без остатка в огненном вихре, закрутившем меня.

Прохоренкова я заметила в окне, его сгорбленная фигура маячила в складках штор, в руках, судя по всему, Яков Павлович держал подзорную трубу.

— Хвоста не привела? — была его первая фраза. Я мысленно возвела глаза к небу, вопрошая, за что мне все это. Прохоренкову было семьдесят шесть, но даже это не оправдывало его, — например, мой дедушка до восьмидесяти оставался вполне нормальным и даже умудрялся изменять бабушке. У Якова Павловича жена умерла несколько лет тому назад, — наверное, это несчастье так сказалось на нем, хотя его соседи по коммуналке уверяли меня, что Прохоренков страдал манией преследования и раньше. В любом случае мне приходилось несладко.

— Ну что, Яков Павлович, вы готовы?

— Всегда готов, — серьезно ответил он, и мне показалось, что его рука сейчас взметнется к воображаемой пионерской пилотке.

— Тогда поехали.

Накануне мы договорились еще раз съездить в квартиру, которую собирался покупать Прохоренков, старик настоял, чтобы я предварительно заехала за ним, беспокоясь, что сам он не найдет нужный дом. Маразм, конечно, поставила я диагноз, учитывая, что в этом самом доме мы были уже раз пять. Ну да ладно. Может, сегодня Яков Павлович созреет для того, чтобы оформить залог. Все его соседи разъехались, а с ним я возилась уже три с половиной месяца. Бизнесмен, намеревающийся купить эту коммуналку под офис, терял терпение и готов был Прохоренкова порвать на мелкие кусочки. Мне стоило больших трудов убедить eго не посылать к пенсионеру бравых ребят. Бедняга и так считает, будто кругом агенты КГБ и наемные убийцы. В общем, тяжелый случай.

— Мне надо сказать вам кое-что, Мариночка Викторовна, — вдруг шепнул старик, — пройдите.

Ну вот, начинается. Каждый раз Прохоренков сообщал мне какую-нибудь секретную информацию о соседях или уличной кошке, которая ни с того ни с сего вдруг оказывалась у него под дверью. Эти конфиденциальные беседы Яков Павлович вел исключительно в ванной, куда и сейчас поспешил меня затащить. Включив оба крана, он быстрым шепотом понес привычную уже для меня околесицу про какого-то слесаря, заявившегося на днях в коммуналку.

— Я так думаю, они все-таки узнали, что я переезжаю, — трагичным голосом сделал вывод старик, — и теперь пытаются принять меры.

Я молчала, зная по опыту, что, если начну возражать, Прохоренков разразится такой тирадой, что мы до вечера отсюда не выйдем. Взгляд его водянисто-голубых глаз вдруг стал подозрительным.

— А может, это вы?

— Конечно, я. — Мне не хотелось с ним спорить.

— Значит, вы! Я знал, что никому нельзя доверять.

— О господи! Яков Павлович, о чем вы?! Я — это я, и ничего больше. Давайте уже прекратим этот цирк!

Старик обиженно засопел и вышел из ванной, забыв выключить воду. Я вздохнула, завернула краны и двинулась следом. Палыч крутился перед зеркалом, словно девчонка, примеряя шляпы, которые водились у него в огромных количествах. Наконец определившись с головным убором, он отбросил его, достал из кармана пиджака темные очки.

— Вот так, вот так, — приговаривал этот агент 007, не обращая на меня никакого внимания.

Вслед за очками он достал искусственные усы, приклеил их с помощью клея для ногтей, повязал на шею широкий шарф и, видимо, остался доволен результатом. Я не стала напоминать ему, что без нормальных очков он видит не дальше собственного носа и что его усы намокнут от дождя и немедленно отвалятся.

Наверное, будет лишним говорить, что по дороге Прохоренков оборачивался на каждый шорох и при любом удобном случае прятался за мою спину. Меня заботило только одно обстоятельство — зонт, который прихватил этот милый маразматик, неожиданно сломался, и мои кроссовки уже превратились в лодку, давшую течь. Еще немного, и я пойду ко дну.

Но все-таки мы прибыли на место назначения, где нас ожидал хозяин квартиры — тучный, добродушный дядька Александр Трофимович и мой коллега Андрей, занимающийся продажей его квартиры. По глазам Андрея было видно, что, если я сегодня не уговорю Прохоренкова внести залог, нам здесь больше делать будет нечего.

— Давайте, давайте на кухню проходите. Я уж чай два раза подогревал, плюшки вон тоже подостыли малость, — балагурил между тем хозяин.

— Какой чай, — зашипел риелтор, — делом надо заниматься.

Но Трофимыч, приобняв старика, тащил его к столу, не обращая внимания на Андрея. Коллега обратил свое негодование на меня, и некоторое время мы препирались в коридоре, пока хозяин не вышел за нами:

— Ну обижаете, Мариночка! Плюшки сам пек. Чай из трав, ну!

Пришлось подчиниться и сесть за стол переговоров, хотя сами по себе переговоры казались невозможными, так как Трофимыч, как всегда, травил свои бесконечные байки. Я не спорю, жизнь у бывшего летчика была интересной, и в другое время я бы его послушала с удовольствием. Но не сейчас, когда с одной стороны дело затягивал маразматик Прохоренков, а с другой — сам хозяин, вспоминающий бурную молодость. У Андрея вообще уже был вид отчаявшегося человека, готового пойти на убийство. Или на публичное самосожжение.

— Давайте уже перейдем к делу, — задушенным голосом прошипел он, когда все плюшки были съедены.

— А, да-да, конечно, — добродушно отозвался хозяин, не делая, однако, никаких попыток встать из-за стола.

Яков Павлович, наоборот, неожиданно вскочил и под изумленными взглядами присутствующих методично исследовал кухню, заглянув в холодильник, прощупав подоконник и ножки табуреток.

— Я думаю, мы можем здесь говорить, — великодушно разрешил он, закончив блиц-проверку.

Я перехватила понимающий и сочувственный взгляд Андрея. Теперь, кажется, до него стало доходить, почему мой клиент так затягивает с оформлением документов. Болезнь обострялась. Несмотря на это, мы все-таки решили практические вопросы, еще раз вдоль и поперек осмотрели квартиру и, в виду крайней возбужденности пенсионера, отложили назавтра все проблемы, связанные с залогом. Мне даже не верилось, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, во всяком случае, Яков Павлович клятвенно пообещал не передумать. Тепло простившись с гостеприимным хозяином и Андреем, мы с Прохоренковым вышли на лестничную площадку. И тут я увидела перед собой Егора.

Горька очень редко бывал у меня, обычно мы встречались в кафе или в парках, бродили по городу, ездили на пикники. Он жил в гостинице, где мы проводили иногда страстные ночи.

— Почему бы тебе не снять квартиру? Уж если ты передумал покупать, то хотя бы снять можно, — говорила я.

— Знаешь, — отвечал он, — если тебе, профессиональному риелтору, не удается найти мне хату, значит, это просто не судьба.

— Я бы нашла, ты же сам остановил меня.

— Ладно, конечно, сам. В таких делах если уж не везет, то лучше и не продолжать. По-моему, так! И есть еще одно, ты же знаешь, я не хочу быть привязанным…

И в этих словах мне слышался подтекст, намек на наши отношения, которыми он тоже не желал быть связан. Конечно, я понимала, его работа отнимала уйму времени, бесконечные вылазки на природу и в другие города, где Егор фотографировал или ходил по выставкам, не способствовали оседлости. Но, боже мой, неужели он считал, что я могу связать его и охранять день и ночь, будто невиданное сокровище? Неужели у меня действительно был вид женщины, охотящейся на мужчину? Неужели?! Я боялась спросить об этом вслух. В конце концов, любимый был со мной, редко, но целовал меня, а иногда даже разговаривал. Мне оставалось лишь отгонять подальше мечты о замужестве, закапывать поглубже свою ревность, проглатывать ненужные вопросы.

Но сейчас, когда я увидела его, сдержаться у меня не хватило сил. Он стоял к нам спиной у двери напротив и возился с замком.

— Значит, ты по совместительству взломщик?

Егор вздрогнул и обернулся. А может быть, сначала обернулся и потом вздрогнул. Я не обратила внимания, меня волновало одно — что делает мой любимый фотограф у двери в чужую квартиру?

— А… Э… Привет! — наконец соизволил обрадоваться он. — А ты чего здесь?

— Мариночка, кто это? — испуганно пискнул из-за моей спины Прохоренков, о котором я, естественно, напрочь забыла.

— Бандит с большой дороги, — неумно пошутила я.

Яков Павлович, кажется, собрался упасть в обморок, но все-таки сдерживался из последних сил. Комплекция Егора не оставляла никаких сомнений для подозрительного старичка.

— Мариша, ты злишься? — уточнил Горе, отходя от двери.

— С чего бы? Просто хочу узнать, что ты тут делаешь.

— Да вот товарищ попросил зайти собаку выгулять, покормить, цветочки полить.

— А сам он где?

— На выставке, у него выставка в Питере.

— А ты почему не на выставке?

— Мариш, это допрос? — рассмеялся Егор. — Я не поехал, потому что у меня работы много. Ну и тебя не хотел оставлять.

— Меня? Наверное, именно поэтому я не вижу тебя уже почти неделю!

Господи, я готова была сама себя покусать за этот противный тон сварливой жены!

— Ты сейчас куда? — сменил тему Егор. — Я подвезу вас.

— Подвези вон его, — кивнула я на Прохоренкова, который к тому времени окончательно потерял самообладание и ожидал, что с минуты на минуту Егор утащит его в застенки КГБ.