Богинями мы были и остались

С изумлением я смотрела, как моя мама плачет. Все в голове у меня смешалось — мама встает на защиту Егора, которого терпеть не может, мама ревет как девчонка, моя мама, слезы которой я видела последний раз лет двадцать назад, когда она сожгла утюгом свои любимые летние брюки.

— Мам, что происходит? — еле выдавила я.

— То, что я вырастила законченную эгоистку! Я уже давно смирилась с тем, что ты забываешь о родной матери и можешь запросто не отвечать на звонки, не справляться о моем здоровье, не встретить меня, наконец, хотя мы договаривались… Плевать на то, что свою единственную подругу ты игнорируешь, ты плюешь ей в душу. К этому мы с Лелькой привыкли. Но этот мальчик… Он ведь действительно влюблен в тебя, и ты позволяешь…

— Я не могу запретить ему любить! — вспылила я.

— Дело не в этом, — устало возразила мама.

Я вдруг увидела, что у нее под глазами темные круги, что на ее крутой, высокий лоб наползли морщинки, безжалостно приближая мою мамочку к старости, которой она так боялась. А может быть, вовсе не боялась, не знаю. Да и что я знаю о ней?

— Ты ведь любишь Егора, — утвердительно сказала она.

Я кивнула. Мне было невыносимо стыдно, но из-за этого я еще серьезней настроилась на ту игру, что затеяла, придя сюда с Олегом. Мысль о том, что я поступаю гадко, была невыносима, противна и… недопустима. Я не могу ошибаться, я все делаю правильно, потому что иначе и быть не может!

— Марина, девочка моя, как же ты запуталась! Мама потянулась обнять меня, но этот порыв показался мне неуместным. Мне не нужна была жалость.

— Я в порядке, ма, — сказала я.

Она внимательно, недоверчиво посмотрела на меня, словно не узнавая. Презрение и обида сквозили в ее взгляде.

— Что ты делаешь? Зачем? Я понимаю, мы достали тебя тем, что лезем в твою жизнь, но это была лишь своего рода игра, и ты это прекрасно знала. Зачем ты все рушишь, Марина? Ты же сама себе этого не простишь.

— Да что случилось-то? Чего не прощу?

— Нельзя так поступать с людьми, детка! Ты бесконечно врешь…

— Мам, тебе о чем-нибудь говорит фамилия Грушницкий?

Она мигом постарела, сгорбилась, и я уже проклинала себя за этот вопрос — неуместный, глупый и жестокий.

— Ты встретилась с ним.

— Да.

— Он узнал тебя?

— Нет, не узнал. У него есть дочь, мы жутко похожи.

— Да? А его новая жена? Знаю, знаю, прекрасная, ухоженная стерва! Однажды мы столкнулись в магазине, я и его новая семья. Я не рассказывала тебе…

— Вот видишь, и ты не все мне рассказываешь! Мама осеклась:

— Для этого упрека ты вспомнила об отце?

— Нет, — растерялась я, — просто вспомнила.

— Какая же ты дрянь!

Столько в ее словах было горькой убежденности в этом, что мне стало невыносимо больно. А еще захотелось ответить тем же, я даже открыла рот, я знала, что сказать, чтобы причинить ей боль. Передо мной стояла моя мать, и мне было наплевать на это, лишь бы посильнее ударить, не дать в обиду себя. Но я не решилась произнести это. Мама так отреагировала на его фамилию, что сказать о смерти Грушницкого я не смогла. Я злилась на себя за это, но одновременно чувствовала облегчение оттого, что вовремя опомнилась. Что происходит со мной? Что может произойти с человеком, чтобы он захотел обидеть собственную мать?!

— Марина, тебе очень идет это платье, — металлическим голосом сообщила мама.

— Спасибо. Это ведь ты мне его привезла. Спасибо, мам.

Мама прижала меня к груди и потихоньку отвела на кухню, где усадила за стол и налила валерьянки — себе и мне. Влетевшая в кухню Лелька повела носом, учуяла запах и пробормотала:

— Веселая у меня свадьба! Да, между прочим, чей это красивый мальчик с серыми глазками? Если бы я сегодня не выходила замуж, я бы… ух!

— Это мой. Его Олегом зовут.

Мама вдруг прыснула. Мы с Лелькой переглянулись и засмеялись тоже, и мне показалось на миг, что все прекрасно и так и должно быть.

— Мы там у входа тебе подарки бросили. Помнится, ты мечтала о посудомоечной машине?

— Марина, ты с ума сошла!

— Это Олег, он богатенький.

— Везучая! А что случилось с Егором?

Мама, как я заметила, безуспешно строила Лельке предупредительные гримасы за моей спиной.

— Девочки, пойдемте, гости уже заждались…

— Так что с Егором? — настаивала подруга.

— Пока ничего, а что с ним может быть?

— Ты его поймала с поличным, да? Вы разошлись? Ну не томи, давай подробности!

— Ольга, ты, между прочим, должна быть сейчас в загсе! — напомнила мама. — Быстренько в свой шикарный лимузин, а подробности узнаешь потом.

— А вы уже в курсе, да? Расскажете, да? А то от этой кикиморы в последнее время ничего не добьешься! Марин, но мальчик клевый!

— Знаю, — сказала я.

Спустя некоторое время мы стояли многочисленной толпой за спинами Лельки и ее суженого. Аленка с Маринкой выглядели совершенно потрясающе в белых платьях с крылышками, Мишаня изображал амурчика. И все это так умилило меня и показалось таким нереальным, киношным, что я отчетливо поняла, у меня такого не будет. И не надо! Ни ангелов, ни Мендельсона, ни белого платья с фатой, ни даже розового, как у Лельки.

Я ужасно напилась в тот день, и Олег остался у меня. На заре я проснулась и, бросив взгляд на его темные волосы, перепутанные с моими кудряшками, вскочила. Оделась, вышла купить сигарет, вернулась в дом, где все еще спал этот незнакомый мужчина, и вдруг остро почувствовала, что за все эти дни ничего не было, кроме моего неясного инстинктивного желания прижаться к кому-то. Да и как могло быть иначе? Егор был далеко от меня, я не верила в радостное солнце, не верила улыбкам людей, едущих в автобусе, в льющую через край жизнь городских улиц, и мне не нужен был Олег.

Он проснулся, и мне стало совсем муторно, я и так чувствовала себя не очень после вчерашнего.

— Поехали позавтракаем где-нибудь, — счастливым голосом предложил он, потянувшись на моей постели.

— Я хочу, чтобы ты ушел. Спасибо тебе за все, но… — мелодраматично объявила я.

Он поднялся:

— Я что-то не так сделал? Мне не нужно было оставаться!

На его лице, помятом, сонном лице юного красавчика, было написано отчаяние. Я вдруг подумала, что буду выглядеть так же, когда Егор соберет свои вещи.

— Ты здесь ни при чем, — сказала я, и это была правда.

Он стал одеваться, руки его тряслись. Я вспомнила, как в первые моменты нашего знакомства мне показалось, что Олег просто решил включить меня в свой донжуанский список. Мой возраст, мое отчуждение, мои насмешки злили его и возбуждали. Я ошиблась, должно быть. Если это и было, то очень быстро прошло, и Олег действительно влюбился. Я стояла и смотрела, как он одевается. Я думала о том, что и сама, пожалуй, смогла бы полюбить это упругое, молодое тело, эти худые мальчишеские руки, эти бездонные глаза, из которых сейчас лилась тоска.

— Прощай, — сказала я, закрывая за ним дверь.

Он не ответил, избегая смотреть на меня, касаться меня и цепляться за меня словами. Он ушел из моей жизни еще более несчастным, чем был до этого, и я знала, что никогда себе этого не прощу.

Словно в наказание, вслед за Олегом сразу же раздался телефонный звонок — это была его мать.

В первое мгновение мне стало жарко и страшно: вот сейчас она начнет биться в истерике и умолять меня оставить ее мальчика в покое. Стыд окрасил мои щеки багрянцем. Но мать Олега заговорила о другом. Оказывается, у нее обнаружились дальние родственники, которые мечтают купить квартиру в Москве. И финансы им позволяют приобрести огромные апартаменты Эльмиры. Кстати, для меня до сих пор оставалось загадкой, зачем она их продает.

— Мне ужасно неудобно, Мариночка, — лебезила она, — но родственники есть родственники. Тем более этот ваш покупатель как сквозь землю провалился.

— Он не провалился, — заступилась я за своего клиента, — звонил вчера, готов дать задаток. Я собиралась с вами созваниваться, но раз такие дела…

— Что, правда звонил? — В голосе Эльмиры послышалась заинтересованность.

Это была чистая правда. И я, вдохновленная неуверенными нотками в тоне клиентки, стала убеждать ее, что отношения между родственниками очень сильно портятся из-за чисто деловых вопросов, что этот мужик — настоящий покупатель и нельзя так подставлять человека, что будет ли подарок его жене, зависит сейчас только от Эльмиры. И даже что первое слово — дороже второго! Наконец, исчерпав все аргументы, я замолчала.

— Марина, вы же понимаете, я оказалась в сложной ситуации, — вздохнула моя собеседница, — то ли он покупает, то ли нет — нужна же определенность.

— Да покупает он, покупает!

Я вдруг прониклась жалостью к Эльмире. Быть может, это чувство было направлено на ее сына, не знаю, но мне захотелось сделать что-то приятное для нее, как-то ее обнадежить. Смешно, конечно, эта женщина ворочала, должно быть, миллионами, имела личного водителя и красавчика сына, преуспевала, а я вдруг решила ее облагодетельствовать.

— Ну раз покупает… — неуверенно протянула она. Меня удивил ее тон. До этого момента Эльмира казалась мне уравновешенной, совершенно непробиваемой женщиной. Она двигалась и говорила плавно, с таким достоинством, что ей могла позавидовать английская королева. И теперь вдруг эти неуверенные нотки!

— Эльмира Анатольевна, а можно вопрос? — мягко спросила я.

— Конечно, Марина.

— Зачем вы продаете квартиру?

Я снова покраснела — на этот раз от собственной наглости.

Но Эльмира неожиданно заговорила своим прежним голосом — медленно, убежденно, тщательно проговаривая слоги:

— Дело в том, Мариночка, что у квартиры этой плохая аура. Это сказывается на всех членах моей семьи. Когда-то давным-давно мой прапрапрадедушка изменил моей прапрапрабабушке прямо в супружеской постели. С тех пор у нас в роду ходит легенда…

— Простите, — перебила я, — а что, ваши прапрапра жили в этой же квартире?

— Ну да. Мне она досталась от родителей, и, с одной стороны, продавать ее не очень хочется, а с другой…

Теперь голос ее дрожал от пафоса. Что ж, мне не было никакого дела до переживаний Эльмиры Анатольевны, но только вот почему-то казалось, что всю эту речь она заранее отрепетировала. Слова так и отскакивали от нее, словно аккуратные, тщательно свернутые бумажные катышки.

— Так что, вашим родственникам вы откажете?

— Если вы внесете задаток, то откажу, — медленно сформулировала она свое условие.

— Хорошо, я буду звонить этому господину, — в тон ей ответила я. — Давайте сразу договоримся, когда мы встретимся.

— Жду вас сегодня до шести вечера.

— Сегодня? — обалдела я. — А если его нет дома? Тогда как?

Эльмира притворно вздохнула:

— Что ж, тогда прошу прощения.

— Но вашим родственникам тоже будет мешать аура! — отчаянно выкрикнула я нелепый аргумент против ее покупателей.

— Ничего, они дальние родственники, можно сказать, седьмая вода на киселе.

Спорить дальше было бесполезно, я попрощалась с Эльмирой, окончательно проникаясь к ее приторному голоску неприязнью. Со мной часто происходят подобные штуки — сначала, с первого взгляда, человек нравится, просто приятно с ним беседовать, наблюдать за ним, хочется почаще с ним видеться, а потом вдруг ну ни с того ни с сего он становится противен. Вроде бы ничего в нем не меняется, ни манера разговора, ни движения, ни его взгляды и интересы. Только мое отношение к нему уже другое. Близорука я в этом вопросе и никогда не умела разбираться в людях.

Пока я мысленно костерила себя на все лады, пальцы машинально набирали номер покупателя. Никто не брал трубку. Отчаиваться, конечно, было рано, но мне почему-то уже казалось, что мужика я сегодня не найду и квартирка — прелестная квартирка Эльмиры — уплывет. Мои комиссионные, кстати, тоже.

За завтраком мне пришла в голову бредовая идея. Можно было найти Олега и попросить его замолвить матери словечко за меня, вернее, за покупателя. Я даже потянулась снова к телефону. Но тут же одернула себя — насколько надо быть черствой, чтобы позвонить ему только для того, чтобы попросить об услуге. И все это ради денег!

Между тем покупатель не отвечал. Сотовый был вообще отключен, домашний безропотно гудел до тех пор, пока у меня уши не заложило. И где мотается этот кретин? Черт бы его побрал!

К обеду у меня совершенно расшатались нервы и пришло убеждение, что надо действовать самостоятельно, а не ждать у моря погоды. Мне нужна эта сделка? Нужна. Значит, вперед.

Я решила взять денег у жениха Лики, даже не взять, а просто спросить разрешения оставить у себя на время его задаток за квартиру. Бог мой, кругом одни задатки. Того и гляди, я заплачу вперед за любовь и собственное счастье. А что? Выложу кучу денег и попрошу кого-то там наверху не мешать моему благополучию…

Словом, я решила взять денег у Журавлева и самой заплатить задаток. В конце концов, я ничем не рискую. Еще вчера я разговаривала с покупателем и уладила все вопросы. Я не скажу ему, что сама внесла за него задаток. А как только он появится, возьму у него нужную сумму. Не думаю, что у Эльмиры возникнут вопросы по поводу оформления, так что все под контролем.

Окрыленная своей идеей, я понеслась к Журавлеву.

— Нет у меня денег, Марина, — грустно сказал Журавлев и икнул.

Он был пьян вдребезги, в квартире царил полный бедлам. Обрывки газет, бечевка, какие-то пакеты валялись на полу, в кухне висел сигаретный дым.

— Мяса хочешь? — гостеприимно улыбнулся Журавлев. — Давай, чего ты? Жрать надо, вот что, сил не будет, если не жрать.

— Леня, что происходит? — тихо спросила я.

— А? — Он икнул и поморщился. Затем положил вилку рядом с тарелкой. — А что? По-го-ди, ты чего? Я тебе не звонил, что ли?

— Нет, — отрезала я и встала, — мне ты не звонил. И Лика не звонила. Я ни черта не знаю, что тут у вас случилось, понял? Выкладывай давай.

— Надо же, и Лика не звонила, — задумался он.

— Вы что, поругались, что ли? — начинала догадываться я.

Журавлев тупо жевал огурец.

— Я аванс привезла, — сообщила я, доставая из кошелька пачку купюр, — там ничего не получается. Как что другое подвернется, я вам свистну. Я хотела спросить, можно мне пока у тебя эти деньги взаймы взять?

Журавлев снова икнул, глядя на меня осоловелыми глазами.

— Погоди, погоди. Так ты не знаешь… Вот что! А я-то думал!

— Что ты думал-то?!

— Думал, Лика тебе в первую очередь расскажет. Вы же с ней эти… родственницы… тьфу, сестры.

— Что расскажет, Лень? Что она должна была мне рассказать?

Придерживаясь за стол, он поднялся во весь рост, приосанился, напыжился и, дернув кадыком, проревел:

— Американский подданный! Я! Вот так! Он снова нашарил стул и сел.

— Это в каком смысле? — строго спросила я. — Все-таки решили ехать?

— Решили?! Я решил!

— А что Лика? Она ведь не хотела институт бросать…

— Она и не бросает… Не бросает она ни хрена! А я не могу так, что мне тут делать, а? — Он беспомощно посмотрел на меня. — Там ведь меня ждут, понимаешь? Клиника целая ждет, ты понимаешь? А тут я что? «Новым русским» геморрой лечить, что ли? Я их видеть не могу больше, этих скотов! Ты представляешь, нанимали меня на месяц — консультантом! Что я, сиделка? Я врач! А она говорит, заработать можно и здесь. Можно! Я вон сколько заработал, но противно, муторно все. Мне скоро полтинник, а меня имеют, как мальчишку! Того нет, сего нет, извольте попросить по-человечески… Я не зарабатывать хочу, а работать, ты понимаешь? Она не понимает! Ей институт, березки подавай, родную речь. Тьфу, какая речь, один мат кругом! Что ты молчишь, Марина? Я не прав, ты скажи, я не прав?

Журавлев замолчал, глядя на меня совершенно трезвыми, усталыми глазами. Потом потер щеки ладонями и по-собачьи встряхнулся, окончательно сбрасывая пьяную одурь.

— Ну что ты молчишь?

— А что тебе сказать? Лика — девчонка, тебе бы схватить ее и увезти отсюда силой, раз так надо. Если ты уверен, что там ей будет лучше…

— Не уверен! Ни в чем теперь не уверен. Я думал, раз мы так… что она меня любит… я думал, без разговоров. А тут видишь что — березки! Да другая бы…

— Другая тебе не нужна.

— Точно, — вздохнул он. — Вон Валентина, стерва, сына не дает. Первая моя. Не дает, и хоть тресни! Озверели все… Все равно потом увезу, приеду и увезу. А Лика пусть с березками!

— Дались тебе эти березки! — не выдержала я.

Он запустил пальцы в сальные волосы.

— Не мне они дались, ей! Я вот пью какие уж сутки, и не надо мне ничего! Думал, смогу, а не получается, ты ведь знаешь, я еще когда собирался… сколько мы с этой квартирой-то мучились, потом Лика, я думал, справлюсь…

— Может, правда, справишься?

Он покачал головой, руки его сжались в кулаки. Журавлев поднял на меня глаза — взгляд был злой и беспомощный.

— Поговори ты с ней, а! Уговори ее.

— Попробую, — сказала я, хотя уже была уверена — ничего не выйдет. Лика — сильная девочка, упертая, и вряд ли она, любя Журавлева, просто из-за каприза отказывалась уехать с ним.

— Попробуй, а!

Впрочем, в его голосе не было надежды.

— Квартира-то вам точно не нужна? Может, передумаешь?

— У меня билет на десятое.

Я почувствовала легкое головокружение. Вот так — несколько дней, и все в этой жизни меняется до неузнаваемости. Физиономия у меня, должно быть, сильно вытянулась.

— Ну чего ты? — спросил Журавлев. — Ладно тебе, на других заработаешь.

— Кретин, — выругалась я, хотя передо мной сидел немолодой мужчина, страдающий от несчастной любви.

Он не понял:

— Да не переживай ты так… Мы ведь тоже… Конечно, думали, квартирку, ремонт, все дела. Кухонька, арочки там, спаленки. Дудки! — Он взял со стола деньги, сунул в карман и сказал, словно очнувшись: — Прости, конечно, но сейчас я тебя проспонсировать не могу. Не имею права! Сам весь в долгах, так что прости.

— Да ничего, — усмехнулась я горько. Хорошая была идея. Хорошая пара была. И все, лопается все в одночасье, как мыльный пузырь. Остается прошедшее время — были, любили.

Я шла по улице и думала о том, какая я неделовая. Мне бы вцепиться мертвой хваткой в Олега — он хорош собой и очень богат. Мне бы трезво оценить обстановку у Журавлева и вовсе не возвращать деньги, даже разговор о них не заводить. Странно, но думать о себе хуже, чем я есть на самом деле, мне еще не приходилось.

Чем занять этот свободный день, было непонятно. Я шла и шла по улицам и неожиданно оказалась возле собственного дома. Там-то мне точно нечего было делать, однако я уже пришла. Может, пообедать, я давно не ела горяченького. Готовить для себя одной — эта мысль показалась невыносимой, и я обошлась бутербродами с кофе. В тот момент, когда я поднесла ко рту кусок хлеба с сыром, зазвонил телефон.

— Ты как, Марин? — Это был голос Андрея.

— Нормально.

— Что с деньгами-то?

— Ничего. Продавай Егору, как собирался.

— Не понял, — возмутился Андрей, — я тут ее жду, жду…

— Чего ты ждешь? Все равно Егора в городе нет, тебе так или иначе ждать.

— Да мы бы эту квартирку еще неделю назад оформили! Ну ты даешь!

— Отстань!

— Слушай, а что с двушкой в Отрадном? У меня покупатели есть, они тебе даже дозвониться пытались. Тебя нет и нет. Слышишь, Марина, где ты пропадаешь-то? Работа стоит… Двушка-то хоть приличная?

— Приличная.

— Ну ты с ними договорись…

Я положила трубку и бутерброд. Я действительно медленно соображала, а пока разговаривала с Андреем, вдруг поняла, что квартира Журавлева так и остается непроданной и что это еще один выгодный клиент. Пускай себе чешет в Америку, а мы тут разберемся как-нибудь. Не думаю, что Лика захочет купить его квартиру после всего, после счастливых, бессонных ночей и нежного солнца, лучи которого путались у них в волосах. Надо срочно искать покупателя.

Мой ищущий взгляд вдруг наткнулся на письменный стол. Там, в недрах ящика, лежали деньги Уклюйко. Нет, все-таки это смешно — в последнее время столько людей оказывало мне доверие, что я при желании могла бы сама купить квартиру. А у меня пока есть только одно желание — вернуть Егора. Или нет, сохранить Егора. Удержать, связать, усыпить и любить его, любить до изнеможения.

Мысли мои неожиданно повернулись в другую сторону — деньги, лежащие в ящике стола, можно было отдать Эльмире. Я испугалась собственных планов, но в голове уже отчетливо вырисовывалась картинка. Беру, прихожу, отдаю — и сделку можно считать удачной. Покупатель Эльмиры возвращает мне деньги, я вношу следующий задаток, уже за Уклюйко — и вторая удачная сделка. Вот и все, так просто на самом деле.

Я подхватилась, быстро собралась, зачем-то покидала купюры в спортивную сумку и выскочила из дома. Я так торопилась, что снова налетела на рабочего.

— Все, закончили мы тута! — заревел он радостно.

— Наконец-то, — вздохнула я, потирая ушибленную коленку, — значит, и вода горячая скоро будет, да?

— И лифт заработает, — хохотнул мужик. Посчитав все это за хороший знак, я прибавила шагу.

Лика выглядела очень худой и очень взрослой и, наверное, оттого была похожа в этот момент на меня сегодняшнюю. Мы столкнулись во дворе моего дома, когда я возвращалась от Эльмиры.

— Ты уезжала куда-то? — спросила сестра, кивая на мою сумку.

Я неопределенно пожала плечами.

— Давно ты меня ждешь?

— Только подошла.

Мы зашли в квартиру, обе какие-то измученные, с усталыми лицами.

— Ты была у Журавлева? — спросила Лика, пока я раскладывала вещи по местам.

— Ага. Ничего толком не поняла.

— У меня нет сил рассказывать. Я просто так пришла, знаешь, дома сейчас невыносимо. Мать все время злорадствует… Хорошо еще, что ей неизвестно, от чего я отказалась, иначе она меня со свету сжила бы!

Мне пришла в голову гениальная мысль:

— Оставайся у меня. Если хочешь, можешь пожить некоторое время.

Лика посмотрела на меня недоверчиво:

— Пожить? А твой Егор, он где сейчас?

— Далеко. И он вряд ли сюда вернется.

Мы вдруг расхохотались, правда, в нашем смехе была одна только горечь.

— Стало быть, мы обе свободные и несчастные, — констатировала Лика, отдышавшись.

— Предлагаю по этому поводу выпить, — подумав, добавила она.

Я воздела руки к небу:

— Пожалей, мне вчера уже довелось напиться, и не скажу, что мне это понравилось. Но если хочешь, стаканчик-другой я тебе налью.

— Не-а, так не пойдет. Пить в одиночку я не согласна.

Мы прошли на кухню, я поставила чайник на плиту и села напротив сестры.

— Что думаешь делать?

Она правильно поняла мой вопрос.

— Я не поеду с ним, это решено. Буду искать квартиру.

— А Ленькина тебе не подойдет?

— Нет, — отрезала Лика.

— Ладно, я так и думала.

— Ты что, хочешь заняться ею? Будешь искать покупателя? — Ее голос звучал возмущенно, словно я собиралась заняться чем-то постыдным.

— А ты против?

— Так ты думала об этом? — продолжала обвинять Лика.

— Была такая мыслишка, — призналась я со смешком, — но если тебе это неприятно, я забуду об этом. Клиентов, правда, сейчас маловато…

— А я? Я хороший клиент.

— Так у тебя есть деньги на квартиру? Я думала, ты истратила их, когда вы решили с Леней жить вместе…

— Журавлев был очень щедр.

Она произнесла это с такой грустью, что мне стало ясно — сейчас мы обе расплачемся. Обычно так и бывает после беспричинного, невеселого смеха, который недавно нами владел.

Точно, в глазах сестры заблестели слезы.

— Лика, в моем доме попрошу без этой мокрухи! — попробовала пошутить я, но она даже не услышала, сидела, тупо уставясь в пол, и хлопала мокрыми ресницами. — Между прочим, еще неизвестно, кто из нас больше страдает. Это ты должна меня сейчас утешать, у тебя-то по крайней мере все впереди, а мне, старой кошелке, уже ничего не светит!

— Тоже мне кошелка! — фыркнула Лика, размазывая по щекам слезы.

Я разлила чай, достала печенье, варенье. Скромный пир двух разбитых сердец.

— Ну что, — я подняла свою чашку, — помянем любовь?

— Ты говоришь такие страшные вещи!

— Абсолютно житейские! Но если хочешь, могу кое-что получше. — Я хихикнула, вспоминая среднюю дочку своей подруги, и провозгласила тот самый женский тост, которым Аленка однажды нас поразила.

Лика рассмеялась, на этот раз искренне и весело.

— Это ж надо, — повторяла она, — пусть плачут те, кому мы не достались! Пусть сдохнут те, кто нас не захотел! Целая философия.

— Пей давай.

Чай с печеньем показался мне чрезвычайно вкусным и даже экзотическим блюдом. Наверное, все дело в обстановке, нам с Ликой довольно просто было общаться. Никого другого я не хотела сейчас видеть и никому бы вот так запросто в двух словах не призналась в своей несчастной любви. Лика, несчастная по-своему, меня понимала и не расспрашивала. В этом не было равнодушия — только деликатность: молчание не тяготило нас.

Выпив по третьей чашке чаю, мы переглянулись, чувствуя себя примерно одинаково — этакими неуклюжими кумушками с набитыми животами.

— Я, кажется, сейчас лопну, — призналась Лика.

Я осторожно улыбнулась, стараясь не расплескать чай, которым был полон мой желудок. Мне было невероятно хорошо, хотя и тяжело. Неожиданно зазвонил телефон.

— Марина? — Я сразу же узнала долгожданный голос покупателя Эльмириной квартиры.

— Да-да, это я, здравствуйте, где же вы пропадаете? Я целый день до вас дозвониться не могу!

— Марина, видите ли, дело в том, что я передумал.

— Я тоже много думала…

— Вы меня не так поняли. Я передумал покупать вашу квартиру.

— Я ее и не продаю, — хохотнула я и через секунду, когда до меня дошел смысл его слов, громко икнула.

— Марина, вы слышите? Мариночка, я очень извиняюсь, но я не буду покупать квартиру Эльмиры. Так что до свиданья.

— Эй, погодите, — едва вымолвила я, краем глаза уловив суетливые движения сестры, которая пыталась всучить мне стакан с водой. — Вы делаете ошибку! Это… это шикарная квартира, и цена замечательная, и все остальное просто супер! Вы зря вот так, с бухты-барахты…

— Я не вот так, я подумал! — твердо заявил мужчина.

— Но вы же обещали! — отчаянно выкрикнула я, вцепившись в трубку так сильно, что она едва не треснула. — Так… так нечестно!

Мужчина неопределенно хмыкнул и отключился. Я стала судорожно давить на кнопки — его номер успел уже прочно укрепиться в моей памяти — и вдруг почувствовала на плече ладонь Лики.

— Мариш, выпей все-таки, ты вся зеленая.

— Зеленая? Зеленая! — пропела я. Кажется, начинается истерика.

— Ну что ты! Все утрясется, не переживай.

Она гладила меня по голове, а я все продолжала мучить телефон, который отзывался лишь длинными, беспощадными гудками. Будь все проклято!

— Лика, ты не понимаешь!

Я вскочила так резко, что мы столкнулись лбами. Лика слабо охнула и стала оседать на пол, а мои руки совершенно автоматически потянулись к ней.

— Ты живая? — спросила я, когда Лика была усажена на стул.

Она кивнула и посмотрела на меня чуть заплывшим глазом. Не выдержав, я хихикнула — вид у сестры был донельзя комичный.

— Прости, — сказали мы хором и засмеялись уже в полный голос.

Следующие полчаса я рассказывала сестренке, в какую историю я вляпалась. Задаток — несколько тысяч, принадлежащих Уклюйко, были отданы Эльмире, а покупатель ее квартиры только что пошел на попятную. И, судя по всему, был настроен решительно, такого не переубедишь, даже имея мой опыт по части уговоров. Словом, кашу я заварила будь здоров! Покупатель продюсера сидит и ждет задатка, а денег нет. Получается, я их просто подарила Эльмире, ведь мы с ней всего пару часов назад оформили все честь по чести, и вряд ли ее заинтересует, что деньги дал не покупатель, а я сама. Идиотка! Какая же я идиотка!

— Знаешь что, сестренка, — медленно проговорила Лика, когда я озвучила свою последнюю мысль, — ты не идиотка, тебя просто подставили.

— Кто? Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, слишком уж все не вовремя, как будто специально подстроено, — задумчиво ответила она, потирая синяк.

— Погоди, — я озабоченно огляделась, пошарила в карманах джинсов и протянула сестре монетку, — приложи пока.

— Да ерунда! — отмахнулась она. — Ты подумай хорошенько, ведь все случилось так быстро, ты мне рассказывала тогда о своей работе, и мне показалось, что найти покупателей очень сложно.

— Ну не всегда.

— Но обычно так?

Я кивнула.

— А тут что получается? Апартаменты продюсера быстренько находят спрос, шикарная квартира Эльмиры тоже. Все это как-то подозрительно.

— Брось, — задумчиво произнесла я, — даже если предположить, что меня кто-то подставил, то получается, этот неизвестный должен был знать, что деньги продюсера у меня и именно этими деньгами я расплачусь с Эльмирой. Ты ведь имеешь в виду это? Что некто решил мне подложить свинью и подослал ко мне мнимого покупателя, который откажется от покупки в тот момент, когда я отдам деньги продюсера в качестве чужого задатка, так?

— Путано, но именно так. Наверное, этот ублюдок знал, что своих денег у тебя нет.

— Но откуда ему известно, что я не отдала задаток продюсера?

Мы обе уперлись взглядами в стол, словно ожидали найти ответ там.

И тут снова раздался телефонный звонок.

— Может, это все неправда? Может, у мужика просто дурацкое чувство юмора? — прошептала я, косясь на телефон.

— Возьми трубку и узнаешь, — посоветовала сестра.

— Боюсь, — почему-то опять шепотом ответила я и жалобно всхлипнула.

— Алло? — решительно выкрикнула в трубку Лика. — Да Марина. Какой Эдуард?

— Эдуард? — взвизгнула я, подскакивая на стуле, и замахала руками. — Меня нет дома! Лика, скажи, что меня нет дома!

— Вообще-то ее нет дома, — быстро отреагировала она, — нет-нет, вы меня не так поняли, я не Марина. Кто?

Прикрыв трубку ладонью, она прошептала мне:

— Он спрашивает, кто я такая.