– Я никогда не ходила в школу. Папа говорит, что глупо тратить время на такую ерунду. Мама научила меня всему, что мне нужно: как охотиться и кормить семью, какие травы выращивать и как их использовать, как готовить вино из Слезы Дракона, и даже немного читать и писать.
Помолчав, она говорит, глядя в сторону:
– Через три месяца мне будет восемнадцать. Мама говорит, что я повзрослела раньше, чем другие.
Я киваю:
– Мой отец говорил мне, что, скорее всего, ты очень молода…
– Это плохо? – хмурится Элизабет. – Ведь теперь мы всегда будем вместе.
– Конечно! – я привлекаю ее к себе, обнимаю, целую в щеки, в нос, в лоб. – Я просто беспокоюсь, захочешь ли ты жить с таким стариком, как я?
Она отстраняется и озабоченно спрашивает:
– А сколько тебе лет?
– Пятьдесят семь.
Она звонко хохочет:
– Это не так уж много. Моему отцу было сто десять лет, когда он наконец нашел мою маму. Мой брат Дерек на десять лет старше тебя, а он еще не
нашел себе женщины, – она усмехается. – Он будет завидовать тебе, а моя младшая сестра – мне.
– Так ты хочешь быть со мной? – спрашиваю я.
– Разумеется, – она удивленно смотрит на меня. – А разве у меня есть выбор?
Та небрежность, с которой она произносит эти слова, уязвляет мою гордость.
– Ты вовсе не обязана! – резко отвечаю я. – Можешь подождать другого мужчину.
– Ты мой мужчина. Ты дрался за меня, ты меня завоевал. – Элизабет качает головой. – С чего бы мне ждать кого-то другого, если я уже ношу твоего ребенка?
10
Элизабет настаивает на том, чтобы мы слетали на север, прежде чем вернемся в пещеру.
– Хочу, чтобы ты увидел Яму Моргана. Я там выросла, – говорит она и указывает на группу из восьми холмов, которые по высоте превышают все остальные. – Она почти в центре Страны Дыр.
Мы минуем яйцевидные холмы и оказываемся над другой, большей долиной, очень неровной и заросшей дремучей растительностью.
– Кому могло прийти в голову поселиться здесь? – спрашиваю я.
– Ты говорил мне, что твой отец выбрал себе остров, чтобы удобно было обороняться от врагов.
А мой дед, капитан Джек Блад, по той же причине решил жить на материке. Эта долина почти непроходима. Здешние места называют Ямой Моргана. Так звали прежнего губернатора, который передал эту землю моей семье. Отец говорит, что англичане были так рады, что кто-то соглашается жить на землях, где бродят беглые рабы, маруны, что уступили их за бесценок. Разумеется, маруны очень скоро стали держаться от нас подальше.
Элизабет спускается ниже, и я следую за ней. Для меня один холм нисколько не отличается от другого, и каждая следующая долина ничем не лучше предыдущей. Я удивляюсь, как это Элизабет помнит дорогу. Без нее я бы точно заблудился и ни за что не вернулся бы обратно, в нашу пещеру.
– Вон там! – говорит она.
В дальнем конце долины, за возделанными полями, почти скрытый двумя огромными шелковицами, стоит каменный дом, очень похожий на дом моего отца, только больше. Окна выходят на долину.
– Ты собираешься познакомить меня со своей семьей? – спрашиваю я.
– О, нет… пока нет, – отвечает она и резко набирает высоту.
– Но разве они не должны знать о том, что произошло между нами?
– Они уже знают.
Ну конечно же! Мне следовало догадаться, что не только члены моей семьи способны передавать мысли на большие расстояния.
– И что?
– Мама очень взволнована… Она уже готовится к пиру.
Я опять чувствую себя чужаком, незнакомым с обычаями.
– К пиру?
– Конечно. Он состоится через несколько дней, когда все будет готово. Тогда-то ты и познакомишься с моими родственниками. Они тебе понравятся. Папу иногда боятся, но, я уверена, он хорошо к тебе отнесется,- она смеется.- А что ему теперь остается?
Она пролетает в нескольких футах от вершины холма, опускается в другую долину. Я следую за ней, за моей невестой, будущей матерью моего ребенка. Мне очень хочется всего этого… Но только… все случилось так быстро! Я даже завидую людям со всеми их свиданиями, ухаживаниями, ритуалами, метаниями, сомнениями; или любовь это, или просто похоть…
У нас все проще. Половой акт, продолжение рода. Она вступает в детородный возраст, дает об этом знать своим запахом, и я должен ее взять. Я оплодотворяю ее, она зачинает, – и вот она уже навеки моя. Никаких тебе робких взглядов издалека, никаких тайных свиданий, обещаний, вообще никаких разговоров. Ни я, ни Элизабет не произнесли слова «люблю». Интересно, как бы она отреагировала на это слово. А если бы другой успел раньше меня или убил меня в поединке, она теперь летела бы рядом с ним и была бы так же предана ему?
Какая-то часть меня хочет, чтобы моя невеста была со мною не только потому, что я первым ей подвернулся. Но другая моя часть утвердилась в сознании: теперь ни один из нашей породы не осмелится посягнуть на нее, пока я жив.
В пещере мы с Элизабет устраиваемся на нашем ложе из веток и листьев. Я нашла эту пещеру еще в тот раз, – говорит она, – когда у меня впервые началось…
– Я тогда почувствовал твой запах в Майами.
– Когда никто не пришел ко мне, я заплакала, но мама сказала, чтобы я не волновалась: однажды кто-нибудь обязательно найдет меня.
Полуденное солнце клонится к закату, день начинает свой путь к ночи. Я рассказываю ей о том, как искал ее.
– Питер, я так рада, что именно ты нашел меня, – говорит она, и мы оба тихо засыпаем.
Я просыпаюсь один, замерзший, и вглядываюсь в темноту. Без часов и других человеческих приспособлений мне трудно понять, сколько же я спал.
– Элизабет! – беззвучно зову я.
Не получив ответа, встаю и кружу по пещере:
– Где ты, Элизабет?
Ее ответ приходит издалека. Он нечеткий, я едва могу разобрать:
– Я охочусь. Буду позже. Спи.
Без света, книг, телевизора у меня и выбора нет,- только спать. Я вздыхаю, ложусь на постель, приготовленную для меня, вернее, для нас, моей возлюбленной, и снова думаю о путешествии, которое проделал «Большой Бэнкс», везя меня на Ямайку. Потом с тревогой вспоминаю о семье Элизабет и готовящемся большом пире, размышляю о нашем будущем возвращении домой… наконец мысли мои путаются, и сон похищает меня из реальности.
Я просыпаюсь от того, что рядом плачет ребенок. Сажусь и жду, когда глаза привыкнут к сумеркам в пещере. Тень, которую я вижу у входа, – это Элизабет. Перед ней, на каменном полу, еще две тени – намного меньше. Одна из них шевелится, и временами раздаются всхлипывания.
– Вот это ночь! – говорит Элизабет.- Я летела в Марунтаун и наткнулась на этих двоих. Одни, без всякого присмотра… шли по дороге. Как раз для нас обоих. Вот это удача! В первую же ночь, как я полетела на охоту, чтобы накормить своего мужчину!
– Элизабет! – я протестующе мотаю головой.
Она неверно понимает мой возглас, приподнимает одного из детей, мальчика лет десяти, приканчивает его одним ударом когтя и кладет передо мной. Я смотрю на его маленькое тельце и тяжело вздыхаю.
– Что-нибудь не так? – спрашивает она.
– Я не ем детей.
– Не понимаю. Это же только люди, – Элизабет подходит к другому мальчику и вспарывает ему живот. – Если бы я знала о твоих вкусах, я принесла бы тебе кого-нибудь постарше, но сейчас мне хочется есть, Питер. Я не могу приступить к еде, пока ты не начнешь.
– Почему? – спрашиваю я.
– Так заведено, – она пожимает плечами.
Я принуждаю себя поесть. Меня подташнивает от вкусного нежного детского мяса. Она доедает за мной.
Потом подходит ко мне, ложится рядом.
– Не сердись на меня, – говорит она.
– Ты такая, какая есть, – отвечаю я.
– Нет, Питер, это мы такие, какие есть.
«Вот именно, – думаю я. – Интересно, поймет ли она когда-нибудь меня».
– Ты выросла в своем мире, – говорю я. – А я – сразу в двух мирах. Иногда мне нелегко приходится.
Элизабет придвигается поближе, нежно, медленно, ритмично поглаживает меня хвостом.
– Скоро ты сможешь показать мне свой второй мир. Но сейчас ты в моем мире!
Я покорно киваю:
– Когда мы вернемся в мой мир, тебе придется научиться быть более осторожной. Похищать детей слишком опасно. Эти люди такие странные. Они могут ужасно обращаться со своими детьми, но если ребенок вдруг пропадает, они с ума сходят. Если их ребенка убьют, они из-под земли достанут убийцу.
Даже мой отец, который был сам не свой до детского мяса, нечасто позволял себе лакомиться им.
– Они всего лишь люди – мягкие и слабые,- говорит Элизабет.- Папа не обращает на них внимания.
– Может, и так,- возражаю я,- но их миллионы, и у них есть ружья, пушки и бомбы, перед которыми даже мы бессильны. Здесь мы в относительной безопасности, но в Майами похищение ребенка могло бы стоить нам жизни.
Она, насупившись, отодвигается от меня:
– Кажется, ты пытаешься запугать меня.
«Как мало она знает о нашем мире», – думаю я.
Я смотрю на нее и вспоминаю, что она не прочитала ни одной книги, не видела ни одного кинофильма.
– Мне никогда не разрешали покидать Страну Дыр,- говорит она.- Океан я видела только с воздуха. Он там, за равниной. Он, кажется, голубой.
Мне предстоит столько показать ей. Ее наивность умиляет меня. Я тянусь к ней:
– Элизабет, я вовсе не хотел пугать тебя. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь причинил тебе боль.
Она одаривает меня легкой улыбкой, приникает ко мне и снова начинает поглаживать меня хвостом. Я не могу не отозваться на эти чувственные прикосновения.
– Опять, Элизабет? Ты не устала?
Она смеется, и я радуюсь серебряному звону колокольчиков.
– Ты ведь уже беременна. Я не чувствую твоего запаха с тех пор, как мы впервые соединились.
– Питер, ты так многого не знаешь! Да, я хочу делать это опять и опять. Почему бы и нет? Нет, я не устала от этого. Мама говорит, что это наш особый дар. Мы можем заниматься этим сколько угодно.
Пещера наполняется ароматом корицы и мускуса. Ноздри мои трепещут, дыхание становится частым.
– Так не честно! – рычу я.
– Разве ты не хотел этого? – смеется она. – До того, как мы встретились, у меня не было выбора. Мне приходилось распространять свой запах.
Теперь все иначе. После первого раза мы можем делать это по желанию. Но только с нашим избранником.
Она поворачивается ко мне животом, и я задыхаюсь от восторга.
– Питер, – говорит она, – это ничего, что я беременна. Наш ребенок родится только через одиннадцать месяцев. Ты ведь не согласишься обходиться без меня все это время, правда?
Я и дня не могу обойтись без тебя, – признаюсь я, вдыхаю ее волшебный запах, оплетаю ее хвост
своим.
– Прежде чем мы начнем, Питер, я должна сказать тебе, что это будет в последний раз здесь, в пещере. Мне очень жаль. Надо было сказать тебе раньше. Завтра родители ждут меня домой – помогать готовиться к пиру. Тебе лучше вернуться на свою лодку. Мама говорит, что мой брат встретит тебя в Фолмутской бухте.
– Нет, – не соглашаюсь я. – Как он узнает меня? Ты должна лететь со мной. Мы можем вдвоем встретить твоего брата.
– Он тебя найдет, – успокаивает она меня, поглаживая по спине. – Я буду с тобой всю жизнь, Питер. Постарайся выдержать несколько дней без меня.
Потом я позволяю опрокинуть себя на ложе из листьев и веток. Я забываюсь, вдыхая ее запах, отдаваясь счастью принадлежать той, которая отныне принадлежит мне.
11
Мы одновременно выпрыгиваем из пещеры в ночь.
– Как мне не хочется с тобой расставаться! – говорит Элизабет.
Еще несколько минут она летит рядом со мной, потом тяжело вздыхает, резко сворачивает и несется через равнину. Скоро я совершенно теряю ее из виду. Я поднимаюсь все выше и выше – Страна Дыр лежит подо мной маленькая и темная, скрывая во мраке мою любимую.
Половинка луны светится на темном небе, как будто половинка золотой монетки на черном бархате. Она освещает землю, лежащую подо мной, делает тени более резкими, удлиняет их. Ночь в Стране Дыр – время теней. Лунный свет следует за мной, когда я пролетаю над огнями Фолмута и бухтой Монтего. Он мерцает в волнах, когда я оставляю сушу позади и лечу над морем.
Это в Стране Дыр с ее сумасшедшим чередованием холмов и долин я теряюсь, а здесь, над морем, чувствую себя уверенно. Я падаю к воде, сложив крылья, в последний момент расправляю их и скольжу над самой поверхностью. Свежий соленый воздух наполняет мои ноздри, я с удовольствием вдыхаю его после тяжелых ароматов цветов и буйной растительности.
На секунду во мне пробуждается ощущение вины: почему я не чувствую себя печальным оттого, что расстался с Элизабет? Во всяком случае счастлив я не потому, что ее нет рядом со мной. Все, что я сейчас переживаю, – величайшее приключение в моей жизни. Я уже пересек значительную часть океана, чтобы найти свою возлюбленную. Я нашел ее, дрался за нее, убил соперника и завоевал ее. Оставаться и дальше в Стране Дыр, охотиться, спать, заниматься любовью значило не сделать ничего, чтобы довести все до логического завершения.
Кроме того, я не мог не чувствовать, как сопротивляются, ноют мускулы, стоит мне взмахнуть крыльями, как устали мои чресла Несколько дней передышки вовсе не повредят мне, прежде чем я снова увижусь с невестой.
Я добираюсь до «Большого Бэнкса» за час до рассвета и благодарю судьбу за то, что катер по-прежнему стоит на якоре целый и невредимый, каким я и оставил его. В мое отсутствие поблизости пришвартовались яхта и траулер, и я рад, что успеваю до света приземлиться на палубу, изменить обличье, спуститься по ступенькам в каюту. На меня наваливается страшная усталость. Усилием воли заставляю себя развернуть карты, посмотреть координаты Фолмута и задать их автопилоту. Желудок урчит: полет над морем и перевоплощение отняли у меня много сил. Почти засыпая на ходу, я откладываю расстояние на шкале, щелкаю выключателями, запускаю двигатели, прислушиваюсь к их реву, переходящему в утробное урчание. Потом я включаю генератор, кондиционер, и молчаливое до этого судно начинает слегка вибрировать, гудеть и ворчать. Стонет лебедка, наматывая якорный канат.
Перед тем как пойти удостовериться, что с якорем все в порядке, я достаю из морозилки кусок филе и кладу его в микроволновую печь.
Разбуженный моими действиями владелец яхты выходит на палубу. Его судно стоит в нескольких дюжинах ярдов от «Большого Бэнкса». Совершенно голый, как и я, он некоторое время наблюдает, как я снимаюсь с якоря, потом поворачивается ко мне спиной и мочится за борт. У меня возникает мгновенное желание съесть его, полакомиться его свежим мясом вместо того, которое сейчас размораживается в микроволновке, но я отказываюсь от этой идеи. За последние несколько недель у меня было более чем достаточно человеческого мяса. Сейчас я предпочту обычный бифштекс. Мужчина оборачивается и машет мне рукой. Я машу в ответ, иду на камбуз, вынимаю из печки еле теплый кусок мяса, капая на себя кровью, несу его на мостик, откусывая на ходу. Продолжая есть, я завожу мотор и правлю в море. Чуть позже, когда Кайман Брак уже скрывается из виду и со всех сторон меня окружает только голубая вода, я запускаю автопилот и позволяю себе роскошь горячего душа и чистой постели.
Лежу на свежих простынях в том ужасном состоянии перед сном, когда усталость столь сильна, что организм не может расслабиться. Раздумываю о том, как посмотрит Элизабет на мою привычку спать в постели. Конечно, она знает, что цивилизация существует. Она говорила мне, что видела в маленьких городках, куда ей разрешали выбираться с братом, ветхие домишки и дома получше в Трое и Варсопе, поразившие ее своей современной обстановкой. Но она-то сама выросла без всего этого. Я улыбаюсь, представляя мысли, как она широко откроет глаза, когда я покажу ей настоящий мир. Сколькому мне предстоит ее научить! Я чувствую себя настоящим Пигмалионом.
Подумав о Элизабет, я тут же начинаю по ней тосковать, воображение рисует мне ее то в человеческом, то в настоящем обличье. Мне хочется поторопить свой катер, чтобы он поскорее домчал меня на Ямайку. Там я выдержу этот пир, каков бы он ни был, и – в обратный путь, домой. А дома все будет замечательно. Это я точно знаю. Просто должно быть. Элизабет получит все, что пожелает. У меня хватит денег и власти, чтобы дать ей это. Перед тем как. уснуть под монотонный гул моторов, я вспоминаю один из отцовских наказов. Лучше бы мне его не вспоминать!
– Помни: когда-то мы правили миром,- говорил мне отец. – Мы потеряли свою власть лишь потому, что полагали, будто она дана нам навеки. Берегись самодовольства, Питер. Это наш главный враг.
12
Мне нравится, как острова вдруг вырастают из воды в открытом море. Мой родной остров – Кровавый риф, прячется за Майами. Всякий раз, как я покидаю Кокосовую рощу, мне приходится вести лодку вслепую: остров открывается моему взгляду лишь тогда, когда я пересекаю бухту. Он как будто дразнит меня: сначала показывает лишь несколько деревьев – тонкие черные палочки на горизонте, и лишь потом, по мере того как я к нему подплываю, постепенно увеличивается в размерах.
Ямайка вначале дает о себе знать слабым свечением на горизонте. Это происходит на вторую ночь моего путешествия. Хотя я знаю, что нахожусь еще слишком далеко от берега, все же пытаюсь связаться с ней.
– Элизабет! – беззвучно зову я.
– Питер? – отвечает мне незнакомый голос.
Слышно плохо, но голос явно мужской. Я отвечаю не сразу: кто это? почему не она? что с ней?
– Да, – наконец говорю я.
– Это Дерек, брат Элизабет. Я должен встретить тебя…
– С Элизабет все в порядке?
– О, разумеется! – говорит он. – Я думал, ты знаешь… Ей нельзя…
– Что нельзя?
– Проклятая традиция, знаешь ли. Такая ерунда! Но отец и мама настаивают на соблюдении старых традиций. Честное слово, я с ними уже много раз ругался из-за этого. Мне случалось сказать им пару ласковых слов… Ну, в общем, ты понимаешь…
– Дерек! – перебиваю я. – О какой такой традиции ты говоришь?
– Элизабет тоже считает, что это глупо. Она тоже не понимает, почему вам нельзя видеться и разговаривать до начала пира. Я все пытался втолковать отцу, что ты уже видел все, что она может тебе предложить. В конце концов, она носит твоего детеныша… Но отец никогда не пойдет против мамы, – его хихиканье явственно звучит над Ямайкой, – и тут я его понимаю!
– Ты можешь передать ей, что я по ней скучаю?
– Конечно. Она говорит, что не может дождаться, когда снова будет с тобой.
Я улыбаюсь от счастья.
– Питер… Ты где сейчас? – спрашивает Дерек.
– Я не совсем уверен, но, по-моему, я должен доплыть до Фолмута завтра днем.
– Сделай мне одолжение, старина! Не можешь ли ты немного отклониться? Плыви в Устричную бухту. Тогда мне не придется тащиться в Фолмут. Мне бы не хотелось там появляться некоторое время.
Я пожимаю плечами:
– Пожалуйста.
– Тебе там больше понравится, чем в Фолмуте. Вода ночью там просто фосфоресцирует… – он делает паузу, но не похоже, что ждет от меня вопроса или замечания. Скорее, он просто думает о своем. Через несколько секунд продолжает:
– Отлично! Значит, договорились. Я встречу тебя на пристани послезавтра утром. Скажу маме, чтобы ждала нас к вечеру.
Я просыпаюсь от шагов Дерека Блада по деревянной палубе. Он дважды проходит туда-сюда по палубе и лишь потом окликает меня:
– Питер! Это ведь твоя посудина?
– Да! – отзываюсь я, садясь в постели и натягивая шорты. – Сейчас! Минутку!
– Отличная у тебя лодка! Не отказался бы от такой. Не торопись, старина! Жду тебя на палубе.
Он сидит, вытянув ноги в кроссовках и положив их на панель управления. В полосатой футболке и белых шортах он выглядит как человек, собравшийся поиграть в теннис. Дерек одаривает меня ослепительной улыбкой и, не стесняясь своего любопытства, пристально разглядывает.
– Элизабет очень хорошо тебя описала, – говорит он, встает и протягивает мне руку.
Его рукопожатие – как клещи. Он по меньшей мере на три дюйма выше меня. Одежда сидит на нем в обтяжку, кажется, вот-вот лопнет по швам. Глядя ему прямо в глаза, я с силой сжимаю протянутую руку. Если бы я не ожидал его увидеть здесь, если бы не изумрудные глаза, никогда бы не подумал, что он брат Элизабет. Светловолосый, остроносый, с тонкими губами, белокожий, разве что на щеках розоватый румянец… Нет, ни за что не подумаешь, что он ее родственник.
Заметив некоторое мое замешательство, он смеется:
– Погоди! Ты еще не знаком с остальными членами семьи. Элизабет изменилась несколько лет назад. Решила, что ей больше нравится выглядеть, как местные женщины. Хлоя, младшая сестра, поступила так же, только выбрала еще более темный цвет кожи. Мама, папа и мы с братом предпочитаем выглядеть так, как выглядели наши предки.
Мы оба щуримся на ярком утреннем солнце. Дерек бросает взгляд на свой золотой «ролекс» и пожимает плечами:
– Извини, старина. Я просто проверял, успеем ли мы добраться до Ямы Моргана засветло. По здешним дорогам иногда рискованно бывает передвигаться.
Дерек ждет, пока я схожу на пристань и позвоню в Майами. Мне удается застать Джереми Тинделла дома до ухода на службу.
– Ради бога, Питер! – восклицает он.- Как долго вы еще собираетесь путешествовать на моей лодке? Кстати, с ней все в порядке? Где она?
– Привет, Джереми. Со мной все хорошо. Если вас это, конечно, интересует, – говорю я.
– А с лодкой?
– «Большой Бэнкс» тоже в порядке: ни царапины. Послушайте, Джереми, я хочу, чтобы вы кое-что устроили.
– Что же?
– Я на Ямайке, и я женюсь.
– На местной?
– Что-то вроде того. Мне нужны документы для нее, гражданство, легальное удостоверение личности, социальное страхование, водительские права.
И еще свидетельство о браке с печатью штата Флорида.
– Это обязанности Артуро, – огрызается Джереми.
– Артуро сейчас занят. Вы тоже знаете, как это делается. Не лезьте в бутылку, Джереми. Элизабет для меня очень много значит.
Он смягчается:
– Конечно, Питер. Буду рад помочь.
Он спрашивает адрес пристани и обещает срочно выслать пакет бланков, которые мы с Элизабет должны будем заполнить.
– Нам понадобится ее фотография, – напоминает он мне.
– Будет, – обещаю я.
– Думаю, вам следует знать: ваш друг Сантос все еще звонит. Мне пришлось снова поговорить с ним, после того как он нагрубил Эмили. Он сказал, что устал ждать вас. Он потребовал, чтобы его пустили к вам на остров. Разумеется, я сказал ему, что это невозможно. Если бы он только попробовал, нам бы пришлось принять меры…
– Я тяжело вздыхаю: хоть бы Сантос наконец отстал от меня!
– Скажите ему еще раз: я приму его, когда вернусь. И предупредите Артуро: если Сантос будет настолько глуп, что сунется на остров, я даю разрешение застрелить его.
– Скажите ему это сами, – отвечает Тинделл. – Артуро просил, чтобы вы позвонили ему по сотовому телефону. Вот и сообщите, что можно пристрелить этого нахала. Надеюсь, Сантос все-таки сумеет нарваться на это…
– Надеюсь, что нет, – говорю я. – Я бы предпочел, чтобы он просто отцепился от меня, оставил меня в покое.
– Я с ним беседовал и могу сказать с уверенностью: вряд ли он отстанет, пока окончательно не убедится, что нет никакой связи между вами и его сестрой.
– Никакой связи нет.
– Объясняйте это Сантосу, а не мне, – хихикает Тинделл. – Мне все равно, что вы там натворили. Мне все равно, что он думает. Единственное, до чего мне в данный момент есть дело, – это моя лодка…
– Не волнуйтесь, Джереми. Вы очень скоро получите ее обратно.
– Это когда же? – спрашивает Тинделл.
– Через несколько недель, – обещаю я. – Конечно, если вы достаточно быстро оформите все необходимые Элизабет бумаги.
Артуро не тратит время на обмен любезностями. Едва услышав мой голос, он выпаливает:
– Представляешь, его поймали!
– Кого? Сантоса?
– Нет, Тинделла, – смеется Артуро. – Трудно поверить, что он так глуп!
– Ну?
– Джерри Соковиц принес мне цифры по «Карибскому талисману», одной из фирм, которой мы поставляем компьютерное оборудование.
– Конечно, я помню эту фирму. Кажется, там неплохо идут дела…
– Теперь уже нет- Начиная с января, цены начали падать. Теперь у них дефицит семьдесят процентов. Мы постоянно теряем деньги.
– Что говорит президент?
– В том-то и дело! Он сбежал в январе вместе со своими тремя главными концессионерами. Они много чего с собой прихватили!
– И Джереми не сделал ничего, чтобы остановить их?
Артуро смеется:
– С чего бы ему стараться, если компанией руководит Тайлер Тинделл, его младший сынок?
Я вздыхаю. Меня всегда удивляет чрезмерная жадность. Джереми Тинделл имеет больше денег, чем можно мечтать. Зачем же он рискует, пытаясь обокрасть меня?
– А как насчет Яна? – спрашиваю я. У меня еще брезжит надежда, что старший сын Тинделла, которого я готовил на смену отцу, не замешан в этих делишках.
– Ян у нас сейчас в Центре Джорджа Вашингтона, усердно проходит специальный курс по налогообложению. В деле всплыли имена жены Тинделла и Тайлера. Та еще семейка… Скорее всего, Ян не в курсе, иначе он заставил бы тех двоих делиться.
– Ты знаешь, что делать.
– Думаю, произойдет что-нибудь трагическое, – говорит Артуро. – Вряд ли компания выживет.
– И эта трагедия произойдет именно тогда, когда сын Тинделла будет там.
– Разумеется… Но Джереми будет просто в ярости.
– Наша цель – не привести его в ярость, а напугать его.
– Ручаюсь, что испугается, – говорит Артуро и внимательно выслушивает мои инструкции относительно Сантоса.
Я все еще думаю о Тинделле, Марии и Хорхе Сантосе, когда мы с Дереком покидаем побережье и отправляемся в глубь материка. Надеюсь, Артуро разберется с сыном Джереми до моего возвращения. Мне нужно, чтобы прошло время, чтобы все это проникло в его сознание, чтобы ярость его утихла, чтобы он смирился и понял, что сам навлек на себя несчастье. Что касается Сантоса, то я уже возблагодарил судьбу за то, что не поленился сразу избавиться от того катера. Снова прокрутив в голове события, убеждаюсь, что между мною и Марией не осталось ни одной связующей нити.
Дерек тактично не заговаривает со мной, и мы не произносим ни слова, пока не минуем приморский городок Рок и не сворачиваем с автострады на маленькую дорогу. Белый «лендровер» Дерека идет по гравию почти так же быстро, как по шоссе. Для него преодолеть десяток подъемов и спусков – все равно что улицу пересечь.
– Это легкий кусок дороги, – говорит Дерек.
Я послушно подпрыгиваю на ухабах вместе с автомобилем и осматриваю окрестности: время от времени попадается продутый всеми ветрами, некрашеный, с протекающей крышей деревянный домишка или лавка. Рядом бродят собаки и козы, жмутся потрепанные автомобили и заржавевшие выброшенные стиральные машины. Дерек показывает мне достопримечательности: зеленогрудую птицу-врача, ярко-оранжевые цветы огромного африканского тюльпанового дерева. Он опускает стекла и отключает кондиционер, позволяя горячему утреннему воздуху обдавать нас роскошными ароматами цветов и листвы. К счастью, я послушался его совета и надел шорты и майку. День обещает быть жарким. Я не знал, какую еще одежду брать с собой на вечер для приемов, для того самого пира, который готовится… Спросив Дерека об этом, я не получил внятного ответа.
– Бери что хочешь, – пожал он плечами. – Не имеет никакого значения, как ты будешь одет.
На всякий случай я захватил с собой спортивную куртку, рубашку и брюки. Однако по снисходительной усмешке Дерека я понял, что все это вряд ли пригодится. Я поправляю воротник рубашки и похлопываю себя по карману шортов – удостовериться, что медальон в виде цветка клевера, который я привез для Элизабет, в целости и сохранности. Дерек продолжает комментировать наше путешествие. Не знаю, действительно ли он не замечает моего волнения или притворяется. Во всяком случае никаких попыток успокоить и подбодрить меня он не делает.
– Дерек,- обращаюсь я к нему.- Чего мне ждать сегодня вечером? Мне бы не хотелось выглядеть дураком.
Он смеется, указывает на дорогу и говорит:
– Сейчас будет Кларктаун, там свернем… Приготовься.
– Я спросил о сегодняшнем вечере… – напоминаю я. Даже не притормозив, он резко виляет вправо, на дорогу, перпендикулярную той, по которой
мы ехали. Меня прижимает к дверце.
Дерек хохочет, наблюдая, как я прихожу в себя:
– Я ведь тебя предупреждал!
Дорога, по которой мы теперь едем, в основном состоит из выбоин и ям, и мы трясемся, постепенно снижая скорость по мере того, как склон становится круче, а растения подступают ближе. Когда мотор «лендровера» начинает уставать, Дерек просто предоставляет автомобилю катиться вперед на четырех колесах. Буйная растительность по сторонам дороги кончается, и нам становятся видны яйцевидные холмы Страны Дыр и окружающие их глубокие воронки. А потом перед нашим взором снова расстилается зеленая равнина.
– Поверь, – говорит Дерек, – будь моя воля, я бы тебе рассказал обо всем, что будет сегодня вечером. Но отец и мама любят напустить туману.
Они считают, что все традиции должны быть строго соблюдены, и предупредили, что если я хоть словом обмолвлюсь… Они и так держат меня за болтуна. Если я тебе что-нибудь расскажу, они сошлют меня на год в Яму Моргана, – он бросает на меня многозначительный взгляд, – а мне это вовсе не улыбается. Надеюсь, ты понимаешь! Ты тоже мужчина и знаешь, каково жить без женщины своей крови. Все, что нам остается, – утешаться с обычными женщинами, – Дерек усмехается. – Вот почему мне не хотелось появляться в Фолмуте. Я тут немного пошалил с одной из местных и наследил… Ты же знаешь, как хочется есть сразу после этого… а тут перед тобой свежее живое мясо, оно уже у тебя в руках… – он замолкает на секунду, дернув плечом.
