dragonnovels - Люди крови

      Благодаря предусмотрительности отца на следующее утро мы с Элизабет просыпаемся поздно. Нас не тревожат шумы из подвала. Я, как всегда, открываю глаза первым. Оставив свою беременную жену досматривать сны, я выхожу из спальни, иду к винтовой лестнице, и только там до меня доносятся приглушенные звуки снизу.
      Обрадовавшись, что действие вина кончилось, я спускаюсь по лестнице поинтересоваться, как чувствуют себя наши гости. Шумы становятся громче, явственнее. Кейси Мортон всхлипывает и стонет. Когда я дохожу до нижней ступеньки, она перестает плакать. Я стою в темноте, невидимый, и слушаю шорохи и металлический лязг цепей. Хорхе Сантос бормочет:
      – Кейси, дорогая, успокойся… Мы выберемся.
      В ответ она издает вопль, такой громкий, что я вздрагиваю. Потом она снова принимается стонать, не обращая внимания на увещевания Сантоса. Она кричит все громче и громче. Чтобы предотвратить новое крещендо, я щелкаю выключателем – и яркий свет стирает все тени, проникает в каждую щелку между железными дверьми. Кейси подносит руки в наручниках к лицу, чтобы защитить глаза, корчится на своей койке и воет.
      Я наконец показываюсь своим пленникам. Хорхе Сантос, все еще в черном дождевике, сидит на койке и часто моргает от яркого света. Лоб его пересекает красный рубец – последствия вчерашнего кораблекрушения. Цепи на ногах и руках и кольцо на шее ограничивают его свободу пространством в несколько футов. Он не делает никаких попыток освободиться от своих кандалов. Чего нельзя сказать о Кейси Мортон, которая находится в соседней камере. Их разделяет каменная стенка толщиной в два фута. Мортон закована точно так же, как и Сантос. Но она то и дело вскакивает с койки, суетится, пытается разорвать цепи, разумеется безуспешно. Наручники уже натерли ей запястья. Кожа покраснела, местами содрана. Чтобы она не навредила себе еще больше, я кричу: «Прекратить!»
      Кейси застывает, уставившись на меня и часто-часто дыша, подобно обезумевшему животному. Ее светлые волосы спутаны, она вся в ссадинах, царапинах, синяках. На ее черном дождевике местами запеклась кровь. Сквозь дыры просвечивает белая кожа, покрытая кровоподтеками, а кое-где и настоящими ранами.
      Страх, решаю я, скорее приведет ее в чувство, чем уговоры. Я почти рычу:
      – Кейси, я держу свору диких псов. Вы помните, как они лаяли на вашу яхту, когда вы с Хорхе подплывали слишком близко к острову?
      Она испуганно кивает.
      – Если вы сейчас же не успокоитесь, я буду вынужден запустить в вашу камеру парочку собак.
      Вы меня поняли?
      Она опять кивает, глядя в пол.
      Я перехожу к решетке перед камерой Хорхе.
      – Думаю, ваша подруга скоро успокоится.
      – А, это вы, прекрасный принц? – едко спрашивает он, рассматривая свои цепи.- С Марией вы сделали то же самое? Вы притащили ее сюда и держали на цепи, пока не убили?
      – Нет,- отвечаю я, с трудом подавляя желание рассказать ему, как я сожалею о смерти его сестры, объяснить, что это был несчастный случай. – Я никуда ее не притаскивал. Здесь ее не было.
      – Что ж, возможно, – пожимает плечами Сантос. – Пожалуй, теперь вам нет смысла врать, – он пристально смотрит мне в глаза. – Но теперь ни за что не поверю, что вы не знаете, что с ней произошло.
      У него такой же разрез и цвет глаз, как у Марии. Он слишком похож на нее. Смерть этой девушки все еще волнует меня – и это страшно раздражает. Досадно, что Элизабет подстроила все так, что теперь о ней мне будут напоминать постоянно. Лучше бы они погибли. Я отвожу глаза
      И Сантос тоже раздражает меня своим невозмутимым, почти издевательским видом. Ведет себя так, как будто в поединке со мной победителем вышел он.
      – Я заметил, что вы не стали отрицать, что убили ее, – говорит Сантос.
      Я вздыхаю и качаю головой:
      – Нет, я не сказал, что не убивал ее. Но я не сказал и обратного. Не думаю, что разговоры о Марии теперь имеют смысл для кого-нибудь из нас, -произношу я с угрозой. Кажется, пришла пора дать ему понять, что его дальнейшая судьба в моих руках. – Вам, во всяком случае, от них лучше не будет…
      – Возможно, – отвечает Сантос, не давая себя запугать, – но нельзя сбрасывать со счетов, что ваша милая молодая жена пыталась отравить меня и мою подругу. И еще, – он поднимает руки, демонстрируя мне наручники с цепями, – я испытываю некоторые неудобства, будучи прикованным к койке. – Сантос замолкает и задумчиво смотрит в сторону, как будто обдумывая что-то. Потом энергично кивает головой. – Вообще-то, я уже принял решение. Я убью вас обоих.
      Я усмехаюсь несоответствию его положения его словам.
      – И как же вы собираетесь это сделать? Вам не помешают цепи и решетки?
      – Что ж, я не говорил, что это будет просто, – смеется Сантос.
      Его смех застает меня врасплох, и неожиданно я присоединяюсь к нему. Как бы мне хотелось, чтобы все обстояло иначе! Нелегко будет справиться с этим человеком! Наше веселье, однако, длится не более нескольких секунд. Потом воцаряется молчание. Мы пристально смотрим друг другу в глаза
      В соседней комнате Кейси Мортон ворчит:
      – Как ты можешь смеяться! Этот подонок собирается убить нас, разве не ясно?
      – Убьете? – спрашивает меня Сантос.
      – Только если буду вынужден, – отвечаю я. Не вижу причин объявлять заранее об их судьбе. – Конечно, вам придется остаться здесь. Вы поможете нам вести дом и ухаживать за садом.
      Сантос хохочет и улюлюкает:
      – Послушайте, вы, чертов сумасшедший! Мы в Америке! Вы что, решили сделать из нас рабов?
      Я испытываю сильнейшее желание ворваться в клетку и бить его, пока он не научится покорности. Вместо этого я говорю:
      – Довольно! Вам придется вести себя более уважительно. Осмотритесь пока. Проверьте на прочность ваши цепи. У вас и у вашей подруги нет выбора. Вам придется примириться с этим.
      – А если не примирюсь?
      – Здесь полно собак, которые будут очень рады с вами познакомиться,- говорю я.- А еще я могу, например, запереть вас здесь без еды и воды. Я имею возможность расправиться с вами и вашей подругой десятками способов. Я мог бы, скажем, убить ее, а вас оставить в живых… или наоборот. Или убить вас обоих. Или… вы согласитесь помогать нам и будете вести вполне сносную жизнь.
      Сантос оглядывает камеру:
      – Вы называете это сносной жизнью?
      – Условия можно улучшить.
      – Нам прежде всего надо снять эти плащи,-
      говорит кубинец.
      – Это можно устроить, – обещаю я. – Но сначала скажите, о какой это записке вы вчера упоминали?
      Сантос ухмыляется, опять, видимо, думая, что его взяла:
      – Еще нам нужна еда и сухая одежда И необходимо обработать раны Кейси.
      Я нетерпеливо киваю:
      – Сначала расскажите мне о записке.
      – Это письмо пришло от того человека, что выкупил меня из тюрьмы, хоть я его и не нанимал.
      Он сказал мне тогда, что выполняет распоряжение своего клиента из Калифорнии.
      – Ну-ну, продолжайте! – раздраженно тороплю я.
      – Там было всего несколько слов: «Вы на верном пути. Вашу сестру убил Питер де ла Сангре».
      И если, мол, мне нужна будет помощь, чтобы привлечь вас к суду, то следует позвонить по одному телефону. Это местный номер… – Сантос качает головой, – нет, не вспомню… Звонить можно в любое время дня и ночи. Подписи не было.
      – Вы позвонили?
      – Нет, я хотел разделаться с вами сам. – Он нагло улыбается и заявляет, как будто почувствовав, что завоевал право ставить условия: – Мы с Кейси могли бы жить в одной камере.
      – Нет, – отвечаю я, – не думаю.
      – Что ж, полагаю, вам решать, – все так же едко говорит Сантос. Гремя цепями, он поднимает руки вверх, показывая, что сдается. – Таково положение вещей… на данный момент. Но учтите, босс, что оно может измениться. И как только оно изменится, вы – покойник.
      На этот раз усмехаюсь я. Этот человек просто не представляет себе всех возможностей, которыми обладаем мы с Элизабет. Не сомневаюсь, что, если представится возможность, он попробует напасть на меня, и, возможно, ему это удастся. Только я этого не боюсь.
      – Когда вам захочется попробовать убить меня, – вежливо говорю я, – прошу вас, не стесняйтесь, пробуйте.
      – Непременно! Но чуть позже,- отвечает Сантос.
      Однако он не сопротивляется, когда я вхожу в камеру и вывожу его в коридор. Мортон, к моему удивлению, тоже ведет себя очень послушно: покорно ждет, пока я пристегну ее к Сантосу. Сантос что-то шепчет ей на ухо, но мне не приходится призывать их к порядку, потому что она ничего не отвечает ему и отворачивается.
 
      Отец всегда говорил мне, что содержание пленников требует бдительности и осторожности: «Какими бы слабыми они ни казались, они могут быть очень опасны в своей решимости освободиться из плена Они ведут себя, как грызуны, посаженные в клетку. Ни на миг не оставляют попыток вырваться наружу. Мне попадались такие, которые долбили каменные стены. А некоторые так упорно трудятся над своими кандалами, что металл поддается. Их надо постоянно держать связанными, время от времени переводить в другую камеру, тщательно осматривать стены и пол, проверять замки. Никогда не проявляй к ним снисхождения, никогда не доверяй им. Как только ты дашь слабину, они тут же воспользуются этим».
      Я обращаюсь с Сантосом и Мортон в точности так, как учил меня отец: их ноги скованы одной цепью, между ними всего-навсего двенадцать дюймов, а руки их соединяет еще более короткая цепочка. Правая лодыжка Сантоса соединена с левой лодыжкой Мортон, их шейные кольца тоже соединены. Они могут двигаться только очень медленно и одновременно. Они поднимаются по лестнице, я следую за ними.
      Они так бряцают своими цепями, что просыпается Элизабет. А ведь мы еще только на втором этаже.
      – Питер! – беззвучно зовет она. – Зачем ты ведешь их сюда?
      – Они в ужасном состоянии, – отвечаю я. – Им нужно принять душ и переодеться…
      – Они рабы. Выведи их на улицу и полей из шланга, – отвечает Элизабет.
      – В этом нет необходимости. У нас много свободных комнат и есть душевые, которыми они могут воспользоваться…
      – Они тут не в гостях!
      – Но почему бы не обращаться с ними хорошо?
      – Честное слово, Питер, иногда я тебя совсем не понимаю. Они всего лишь люди!
      Я веду их в одну из спален. К нам присоединяется и Элизабет. С облегчением отмечаю, что она приняла человеческий облик и оделась. Сомневаюсь, что Сантос и его подруга стали бы сговорчивее, покажись мы им такими, какие мы есть.
      – Ты… – говорит Элизабет женщине.
      Мортон затравленно смотрит на нее, потом опускает голову и ждет распоряжений. Она стоит спокойно, пока Элизабет освобождает ее от кандалов и помогает ей снять плащ и купальник. Женщина стоит перед нами обнаженная и слегка дрожит.
      – Такая худая, – беззвучно комментирует Элизабет.
      Держа в одной руке цепи Мортон, моя жена прикасается пальцами к царапинам и ссадинам на лице женщины, потом заставляет ее повернуться, чтобы видна была глубокая рана на боку от обломка мачты.
      – После душа я смажу это мазью из трав, – говорит Элизабет, – и все быстро заживет.
      Кейси кивает. Ее покорность удивляет меня. Она безропотно переносит осмотр, учиненный Элизабет. Мы с Хорхе молча смотрим на них.
      – Она тебе нравится? – беззвучно интересуется моя жена. – Хотел бы ты заняться любовью с этой блондинкой? Или она чересчур худа и груди маловаты?
      Сантос гремит цепями рядом со мной и странно трясет головой, но я не обращаю на него внимания.
      – Я хочу заниматься любовью только со своей женой, – беззвучно отвечаю я и перевожу взгляд на округлый живот Элизабет. – Возможно, прежде такая женщина и показалась бы мне привлекательной…
      – Она не животное! – вдруг кричит Сантос. Он бросается ко мне, вцепляется руками в мое горло и начинает душить.
      Вместо того чтобы отбиваться от него, я просто сразу же наращиваю шейные мышцы, не дав таким образом металлическим наручникам Сантоса пережать мне сосуды и перекрыть дыхание. Сантос пытается сдавить мне шею сильнее, но сообразив, что все напрасно, издает разочарованный стон. Мне почти жаль его. Тяжело наблюдать, как он постепенно убеждается в бесплодности своих попыток.
      Мортон смотрит на нас широко раскрытыми глазами, но не пытается оказать Сантосу никакой помощи. Элизабет ведет себя гораздо активнее. Она быстро устает от этой сцены. Ей досадно, что я так долго тяну.
      – Как это глупо! – презрительно бросает она.
      Она собирает цепи Мортон в клубок, заносит его над головой, подходит к Сантосу и изо всех сил бьет его по голове. Хватка Сантоса ослабевает, я сбрасываю со своей шеи его руки и толкаю его на пол. Когда он падает навзничь, я, чтобы удержать его на полу, ставлю ногу ему на грудь.
      – Посмотрите-ка сюда, – говорю я ему, указывая на багровую ссадину вокруг своей шеи. Он бросает туда взгляд и тут же отводит глаза. – Нет, я хочу, чтобы вы посмотрели! – я переношу на ногу, стоящую у него на груди, вес всего тела и ослабляю давление лишь убедившись, что он – весь внимание. – На этот раз я не стану вас наказывать, – говорю я, массируя себе горло.- Вы просто еще не поняли, насколько мы сильны, – я расслабляю мышцы и посылаю приказ о заживлении. – Все ваши попытки будут тщетны, – я еще раз указываю на свою шею.
      С его лица исчезает вызывающее выражение. Он озадаченно, удивленно наблюдает, как моя шея становится тоньше и багровая полоса сначала бледнеет, а потом и вовсе исчезает.
      – Что вы за люди такие? – спрашивает он.
      – Мы те, кто захватил вас в плен, – отвечаю я.
      Сняв ногу с его груди, я делаю ему знак подняться,
      – Единственное, что вы должны понять: мы можем сделать с вами все, что захотим. А теперь, Сантос, стойте спокойно и ждите, пока мы закончим с вашей подругой.
      Он встает, не обращая внимания на тонкую алую струйку, которая сбегает по его щеке на черный дождевик.
      – Как прикажете, босс! – говорит он.
      Кейси Мортон упрашивать не приходится. Она покорно делает все, что велит ей Элизабет: после душа позволяет снова надеть на себя кандалы И ждет, готовая исполнить все, что мы от нее потребуем.
      Хорхе тоже стал гораздо сговорчивее. Он стоит без движения, пока Элизабет снимает с него цепи, а потом и одежду. Осматривая его, Элизабет проводит ладонью по его груди.
      – У него волос гораздо больше, чем у тебя,-беззвучно замечает она.
      Я пожимаю плечами:
      – Мне казалось, тебе нравится, что у меня на груди не растут волосы.
      – Мне нравится, – улыбается она – Пойми, я видела гораздо меньше голых мужчин, чем ты голых женщин. – Элизабет берет в руку яички Сантоса, сжимает их, даже не пытаясь скрыть свое любопытство. Он переносит и это, лишь отводит взгляд.- А у тебя больше, чем у него… И все-таки интересно было бы узнать, как он…
      – Элизабет!
      Она шаловливо улыбается:
      – Ревнуешь? Питер, ты же знаешь: я твоя, и только твоя. Просто мужчины иногда вызывают у меня интерес. В конце концов он же всего лишь человек.
      С моей стороны это даже не было бы изменой.
      – Для меня – было бы, – говорю я и в очередной раз сожалею, что мы захватили в плен этих двоих, прикидывая, сколько мне еще придется терпеть все это, пока не родится ребенок и они не исчезнут из моей жизни. Слишком долго, понимаю я, особенно если Элизабет собирается продолжать вести себя в том же духе.
      – Питер! – беззвучно хихикает Элизабет.- А ты покраснел!

24

      В вечерних новостях – сообщение о катамаране Сантоса. Его выловили. Яхта плыла перевернутая, удаляясь от Майами Бич. Рыбаки, нашедшие лодку, говорят в камеру, что они не заметили рядом с ней ничего и никого. Но на экране крупным планом – фотографии Хорхе и Кейси. Миссис Сантос горько плачет о своем пропавшем сыне, а семья Мортонов держится стойко и в каждом выпуске новостей упорно обращается к тем, кто в море, с просьбой помочь найти их дочь. Артуро доволен:
      – Ну вот и славненько! Хоть одна проблема решилась сама собой.
      Чуть позже ко мне подходит Джереми и спрашивает:
      – Питер, вы имеете отношение к их исчезновению? Это, конечно, не столь важно… Лишь бы они убрались с дороги.
      Я смотрю сквозь него, пока он потихоньку не ретируется из моего кабинета.
      Пока идут поиски, мы держим наших пленников в доме. Пусть отдохнут и залечат раны в своих камерах. Сначала мы одеваем их в мою старую одежду. Одежда Элизабет мала Кейси Мортон. Они выглядят почти комично, босые, в цепях, в моих рубашках и штанах, сидящих на них мешковато, слишком широких и длинных для них обоих.
      Элизабет, глядя на них, ворчит:
      – Мои рабы на Ямайке и то были лучше одеты, чем эти двое. У тех, по крайней мере, была обувь.
      – Твои туфли ей будут малы, а мои велики,- отвечаю я,- придется купить им новую обувь и одежду на материке.
      Кейси все так же пассивна. Она молчаливо выполняет приказания, ковыляя из комнаты в комнату, и никогда не жалуется на свои цепи. Но на кухне от нее толку никакого.
      – Я не ем мяса, – объясняет она, когда Элизабет велит ей приготовить бифштексы с кровью для нас, да и для них с Сантосом. – Я вообще почти не готовлю, – она указывает на Сантоса, – вот он это умеет.
      – Тебе придется есть, что дают, – говорит Элизабет, – ты слишком худая.
      Моя жена объясняет Сантосу, как и что приготовить. Он пробует жаловаться, что цепи ему мешают, но она не обращает на его жалобы никакого внимания. Потом она настаивает, чтобы Кейси съела бифштекс. Она садится рядом с ней за дубовый стол в большой комнате и заставляет ее есть.
      – Не стоит заставлять ее есть слишком много,- предупреждает Сантос. Его-то самого уговаривать не надо. Он просто набрасывается на мясо и съедает его почти так же быстро, как мы с Элизабет. А потом мы все трое сидим и смотрим, как Кейси страдальчески запихивает в себя кусок за куском.
      Сантос разваливается в кресле, вытянув ноги, как это сделал бы любой человек, хорошо поев. Он оглядывает комнату и замечает на полке керамический кувшин.
      – Послушайте-ка, босс, не из этого ли кувшинчика наливала нам ваша жена, когда мы впервые здесь оказались, а?
      Я молча киваю.
      – А что это такое? Я никогда ни о чем таком не слышал.
      – Питер, – беззвучно предупреждает меня Элизабет,- нет никакой необходимости рассказывать им.
      – Ничего страшного, – так же беззвучно отвечаю я, – какую пользу он сможет извлечь из этого?
      Элизабет тяжело вздыхает и снова переключается на Кейси – толкает ее в бок, чтобы та откусила еще кусочек.
      – Семейный рецепт,- отвечаю я Сантосу.- Элизабет готовит это сама.
      Сантос хмурит брови, переводит взгляд с кувшина на меня, с меня на кувшин.
      – Зачем? – спрашивает он.
      – Может пригодиться. Помните, как это на вас подействовало?
      Сантос мрачно качает головой.
      – Ну вот и хорошо – она закончила! – говорит Элизабет.
      Мы все смотрим на пустую тарелку Кейси. Она тихо сидит за столом, глаза ее блестят каким-то нездоровым блеском, кожа – бледнее, чем обычно.
      – Она не ела мяса с двенадцати лет, – говорит Сантос.
      Кейси кивает, потом громко пукает, а потом сгибается пополам. Ее рвет. Все старания Элизабет разбрызганы по полу.
      Сантос злобно смотрит на Элизабет:
      – Я же говорил вам! Не надо было пихать в нее еду…
      Моя жена раздраженно кричит Мортон: «Прекратить!», но ту продолжает выворачивать наизнанку.
      – Сделай же что-нибудь! – обращается ко мне Элизабет.
      Она выглядит такой обескураженной, такой расстроенной, что я с трудом сдерживаю снисходительную усмешку. Я развожу руками:
      – Над их желудками мы не властны, – беззвучно сообщаю я.
      – Убери все это! – кричит Элизабет Сантосу.
      Он встает из кресла, чтобы выполнить приказ.
      Но прежде поворачивается ко мне и говорит:
      – Я ее предупреждал.
      Я молча киваю и ловлю на себе разгневанный взгляд Элизабет. Уверен, если бы она могла, она бы и меня заставила убирать.
      Время идет, и я постепенно привыкаю к присутствию в доме Сантоса и Мортон, к тому, что они освобождают меня от части моих обязанностей. Мы с Элизабет отправляемся в Армию Спасения и накупаем целые охапки одежды для наших пленников. Я поручаю Хорхе составить список овощей, и мы набиваем холодильник всякой снедью, совершенно непривлекательной для меня и моей жены.
      Уставшая от своей беременности Элизабет все больше времени проводит в постели. Только днем она выходит из дома, чтобы проследить за тем, как Кейси работает в саду, или составить мне компанию в поездке на материк. Вечером, перед охотой, она какое-то время дремлет.
      Мне даже нравится работать с Сантосом. Парень любит поговорить, и это бывает довольно интересно, если, конечно, речь не заходит о его сестре. У него неисчерпаемый запас забавных историй о своих коллегах и бывших подружках. К моему удовольствию, выясняется, что он любит играть в шахматы – единственную человеческую игру, до которой снисходил мой отец, – и у нас появляется привычка играть партию каждый вечер, после ужина, перед тем как я отправляю Сантоса и Мортон в их камеры на ночь.
      Мы с Элизабет никогда не оставляем их без надзора. Запирать камеры на ночь и отпирать их по утрам – ритуал, прочно вошедший в мой распорядок дня. Так как время идет и пленники не оказывают никакого сопротивления, мы с женой решаем уменьшить количество цепей, ограничивающих свободу Мортон и Сантоса. Когда они в камере, можно ограничиться одной цепью, прицепленной к металлическому кольцу в стене и достаточно длинной для того, чтобы они могли свободно перемещаться по своему жилищу.
      Кейси, в конце концов, отказывается от своей диеты и ест то, что дает ей моя жена. Она постепенно набирает вес, кости у нее больше не торчат. Элизабет тоже полнеет. Ребенок вовсю толкается у нее в животе. Даже ночью, когда моя жена принимает свое естественное обличье, ее состояния уже нельзя не заметить.
      – Ты все еще хочешь меня? – спрашивает она однажды вечером, чем весьма удивляет меня.
      – Я думал, ты больше не хочешь этого, – говорю я.
      Элизабет качает головой:
      – Одно время не хотела. А теперь снова хочу. Мама говорила мне, что это можно… ну, когда ребенок станет немного побольше. Так ты хочешь, Питер?
      – Конечно, – отвечаю я, и мы вновь начинаем предаваться любви так же часто, как в первые дни нашего знакомства.
      У Сантоса, как я понимаю, тоже секс на уме. Он затрагивает эту тему как-то в конце января, когда мы с ним отправляемся в оружейную почистить оружие и прибраться.
      Хотя я представить себе не могу, каким образом Сантосу удалось бы когда-нибудь проникнуть в эту комнату, тем не менее я предусмотрительно заставляю его отворачиваться всякий раз, как подхожу к узкой щели в стене. Я внимательно слежу, чтобы он смотрел в другую сторону, пока я просовываю свою истончившуюся руку в трещину и открываю задвижку с той стороны. Не могу удержаться от довольной улыбки, когда замок щелкает и дверь открывается.
      После того как моя рука приобретает свои прежние размеры, я позволяю кубинцу повернуться. Хорхе присвистывает, когда я поднимаю тяжелую перекладину и распахиваю массивную дубовую дверь. Я вижу, как он жадно рассматривает оружие, хранящееся на полках, пушки в глубине комнаты, мешки с дробью, запечатанные свинцовые канистры с порохом.
      – У вас тут что, целое войско было?
      Я улыбаюсь:
      – Не то чтобы войско. Но мой предок считал, что очень важно быть всегда готовым к обороне.
      Вот почему здесь столько ружей и пушек.
      Сантос берет в руки одно из ружей, внимательно осматривает его и кладет на место.
      – Это мушкеты, босс, – возражает он. – У них гладкий ствол. Значит, это мушкеты. А если бы внутри были бороздки, тогда – ружья.
      – Я смотрю, ты знаешь толк во всем этом.
      Кубинец берет старое массивное короткоствольное ружье на подставке и даже приседает от его тяжести.
      – К настоящему-то оружию у меня привычки нет. Тут все коллекционные экземпляры. Вы могли бы получить за них целое состояние, – он осматривает ружье, заглядывает в ствол, – из этого надо стрелять пулей величиной по меньшей мере с кулак ребенка.
      – Да нет, – говорю я, указывая на свинцовые шарики размером с мяч для гольфа, что лежат на полке в нескольких футах от нас.
      Сантос еще раз взвешивает в руках мушкет, прежде чем положить его на место:
      – Неудивительно, что они на подставке: отдача будет такая, что даже самый сильный шлепнется на задницу, – он взводит курок, прицеливается в меня. – Как заманчиво! – смеется он. – Жаль, что не заряжено!
      Я улыбаюсь в ответ:
      – Все это пустая трата времени. Из этого меня не убьешь.
      – Ни из чего, что здесь есть?
      – Ну, разве что из самых крупных… и то, если повезет. Но, поверь мне, у тебя никогда не будет случая прицелиться, чтобы попасть в меня.
      Он усмехается в ответ:
      – Знаете, босс, никогда не знаешь, пока не попробуешь…
      Мы проводим день, осматривая каждый мушкет, смазывая оружие жиром. Сантос рассказывает о пушках в Сан-Августине:
      – Они почти вдвое больше ваших. В одиночку с ними не справишься. Вы себе не представляете…
      Земля дрожит, когда они палят.
      – Попозже выстрелим из какой-нибудь пушки снаружи, – обещаю я.
      – Было бы интересно, – отвечает Хорхе.
      Мы заканчиваем незадолго до наступления темноты и слоняемся по галерее, глядя, как Кейси под присмотром Элизабет полет в саду. Ее светлые волосы успели отрасти, и она собирает их в хвост. Набранный вес в основном сосредоточился на груди, бедрах и ягодицах. Хорхе смотрит на нее, качает головой и говорит:
      – Господи боже мой! Это бесчеловечно – так обращаться с заключенными. Даже узникам Рейлфордской тюрьмы разрешались семейные свидания.
      Это его замечание приходит мне в голову вечером, после совокупления с Элизабет. Беременность умерила ее природную страстность, и секс теперь стал очень нежным: мы движемся медленно, как будто нас качает на небольших волнах. Но эта нежная неторопливость только разогревает нашу страсть и делает оргазмы почти болезненно острыми. И хотя я все еще предпочитаю свою постель охапке сена, мне трудно не остаться после любви рядом с женой: наши хвосты переплетены, я ощущаю ее тепло, прикасаюсь к ее животу и с радостью чувствую, как шевелится наш ребенок. Это лучшие моменты нашей совместной жизни. Сегодня – один из тех редких дней, когда моя жена расположена поговорить.
      – Хорхе сегодня пожаловался мне, что мы не даем им с Мортон спать друг с другом, – говорю я. -Когда я вот так лежу тут рядом с тобой, мне кажется постыдной жестокостью лишать других возможности испытать то же, что испытываем мы.
      Она трется щекой о мою щеку:
      – Питер, они – всего-навсего люди. Когда ты наконец поймешь, что совершенно не важно, что они чувствуют?
      Мне нравится Сантос. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы дать ему возможность быть счастливым. Кроме того, так им легче управлять.
      – Может, ты и прав,- соглашается Элизабет, – но ведь Мортон подчиняется и безо всякого доброго отношения с моей стороны. Страх действует ничуть не хуже дружелюбия… По-моему, даже лучше.
      Я задумываюсь об этом. Мортон для меня остается загадкой. Она делает все, что ей говорят, не проявляя никакой собственной воли. Кроме их перешептываний с Сантосом, она не издает больше ни звука. Она, конечно, отвечает, когда Элизабет о чем-то ее спрашивает, но та свела все общение с пленницей к нескольким коротким приказам. Интересно, может ли другое обращение раскрепостить эту женщину.
      – Я предпочитаю другой подход и ценю даже людей. Этот человек интересен мне. Он меня забавляет.
      Моя жена вздыхает:
      – Не привыкай к нему слишком, Питер. Этот человек тебя еще разочарует. А если даже нет, он все равно умрет еще до начала лета.
      Я мысленно отсчитываю одиннадцать месяцев со дня зачатия. Совершенно бессмысленные упражнения в счете, потому что Элизабет уверена, что родит в июне. Тогда я подсчитываю, сколько осталось.
      – Каких-то четыре месяца… – говорю я.
      Элизабет поудобнее устраивается на сене:
      – Целая вечность! Я так устала таскать эту тяжесть! Мне так надоело быть постоянно голодной и уставшей. Это особенно противно, когда я в человеческом обличье. Не представляю, как это их женщины выдерживают: их тела так обвисают, расплываются…
      – Я знаю, что ты устала, – успокаиваю я, поглаживая ее хвостом, – но скоро все кончится, и, надеюсь, без всяких осложнений, и это еще один резон не обижать пленников.
      Элизабет смеется:
      – У тебя ни стыда ни совести! Если ты хочешь, чтобы твои домашние животные трахались, пожалуйста! Мне-то что!
      Когда на следующий вечер я сообщаю Сантосу, что сегодня после шахматной партии не будет нашей обычной беседы, он удивленно поднимает брови. Его замешательство вызывает у меня улыбку.
      – На сегодня у нас запланировано кое-что другое, – говорю я. – Сегодня я отведу вас с Кейси в подвал пораньше.
      Лицо кубинца становится совершенно непроницаемым. Он, несомненно, пытается вычислить, какую еще гадость я им приготовил и как сопротивляться ей. Мне трудно скрыть улыбку. Я следую за ними: первой по винтовой лестнице спускается Кейси, за ней ковыляет Сантос. Спустившись, женщина привычно направляется в свою камеру.
      – Нет, Кейси, сегодня не сюда… – говорю я.
      Она застывает на месте и делает судорожный вдох. Сантос оборачивается и пристально смотрит на меня. У них обоих такой дурацкий вид, что я не могу удержаться от смеха. Только теперь, когда я весело хохочу, страх на их лицах сменяется озадаченностью. Отсмеявшись, я сообщаю:
      – Я подумал, что вам было бы неплохо немного побыть вдвоем. То есть наедине, в камере Сантоса…
      На лице Сантоса появляется широкая улыбка:
      – Босс! Сукин вы сын! Я уж было подумал, что нас ждет нечто ужасное, – он хохочет, – вот сукин сын! Значит, решили прислушаться ко мне?
      – Да, – отвечаю я с улыбкой.
      Кейси Мортон обжигает нас злобным взглядом.
      – Отдаете меня ему, да? Сначала он чуть не утопил меня, потом вы взяли меня в плен, превратили в рабыню, а эта сучка – ваша жена, заставляла меня жрать всякое дерьмо! Посмотрите на меня! Посмотрите, какая я стала толстая из-за нее! – Кейси топает ногой.- А теперь, значит, вы хотите, чтобы я для вашего удовольствия трахалась, с кем вы пожелаете и где вы пожелаете? Да пошел ты, козел! – она переводит взгляд на Хорхе.- И ты тоже, ублюдок! – она резко поворачивается и, тяжело ступая, шествует в свою камеру.