Флот вторжения (Книга 1)

      - Большой, уродливый и убогий, как и сами тосевиты.
      - Истинная правда, господин адмирал, - сказал подчиненный Кирела. - Да, уродливый и примитивный. Электронные компоненты даже не собраны в монолитные блоки. Тосевиты применяют такие ухищрения, как огромные стеклянные трубки, из которых выкачан воздух.
      Радиотехник снял заднюю стенку приемника, чтобы показать детали, о которых говорил.
      - Как видите, господин адмирал, они массивны, а количество избыточного тепла, которое они выделяют, просто чудовищно. Эти так называемые "лампы" имеют невероятно низкий коэффициент полезного действия. Но именно потому, что они такие большие и грубые, лампы менее восприимчивы к электромагнитным пульсациям, чем незащищенные интегральные схемы.
      - Благодарю вас, техник второго ранга, - сказал Атвар, распознав его звание по раскраске. - Ваши данные ценны. Служите Императору.
      Услышав, что его больше не задерживают, радиотехник опустил глаза вниз, воздавая почести верховному правителю, затем взял приемник и покинул кабинет главнокомандующего.
      - Как видите, господин адмирал, система связи у тосевитов сохранила работоспособность только вследствие своей крайней примитивности, - сказал Кирел.
      - Их приемники примитивны, и это играет им на руку. Они пока не знают, как строить настоящие управляемые снаряды, поэтому стреляют гигантскими артиллерийскими снарядами, что также идет им на пользу. Чем все это кончится, командир корабля?
      - Нашей победой! - решительно ответил Кирел. Атвар с благодарностью посмотрел на него. Возможно, единственная причина лояльности Кирела коренилась в том, что он не хотел становиться главнокомандующим и возлагать на свои плечи ношу, которая сулит больше неприятностей, чем славы. Атвару было все равно. Главное - рядом есть кто-то, кому можно пожаловаться.
      - Однако тосевиты не так примитивны, как кажется. Клянусь памятью Императоров прошлого, у кого еще хватило бы безумия вообразить, что можно построить гигантские корабли, на которых размещаются самолеты? Кто бы до этого додумался, я спрашиваю, кроме Больших Уродов?
      Да, родная планета ящеров, как и Работев-2 и Халесс-1, имели водные пространства, но в виде рек, прудов и озер (на Работев-2 было даже два небольших моря). Но ни один из миров Расы не омывали такие бескрайние океанские просторы, как Тосев-3, и ни один из народов Империи не использовал свои водные ресурсы так, как Большие Уроды. Появление самолетов буквально из ниоткуда, как это случилось при налете на их базу на побережье Китай, оказалось тяжким сюрпризом. Не меньшим сюрпризом явилась и дальнобойная морская артиллерия, которая обстреливала прибрежные базы Расы.
      - Зато теперь мы знаем, - возразил Кирел, - что они нападают с моря, и мы можем топить их огромные корабли, причем с легкостью, - их ведь не скроешь от глаз. Так что проблема исчезнет, причем скоро.
      - Возможно, так оно и будет.
      Начав жаловаться вслух, Атвар не собирался останавливаться на полдороги.
      - А управляемые снаряды, которые они пытаются запускать? Что делать сбивать каждый из них? Мы прилетели сюда воевать с дикарями, единственными пусковыми установками которых являются камнеметные машины... А самую последнюю новость вы знаете?
      - Надеюсь услышать ее от вас, господин адмирал, - сказал Кирел.
      Тон его ответа говорил, что он понимает: для собственного же блага ему лучше внимательно выслушать слова Атвара.
      - Последние дни в сражениях с нашими самолетами впервые участвовали реактивные самолеты тосевитов из Дойчланда и Британии одновременно. Они, конечно, уступают нашим, особенно британские. Однако это уже не примитивные ящики с вращающимися лопастями, с которыми мы сталкивались до сих пор.
      - Я не слышал об этом, господин адмирал. - Теперь внимание Кирела стало искренним. Немного оправившись от удивления, он спросил: - Как же так? Если я прав, то до нашей высадки Дойчланд и Британия были врагами?
      - Да, были. Британия, США, СССР и Китай воевали против Дойчланда и Италии. Британия, США и Китай воевали против Ниппон. Однако по какой-то причине, явно лишенной скорлупы, Ниппон не воевал с СССР. И если бы тосевиты не додумались до новых штучек, которыми теперь швыряются в нас, я мог бы поклясться именем Императора, что они сумасшедшие.
      - Как же так? - повторил Кирел. - Если до нашего приземления Дойчланд и Британия были врагами, то вряд ли они поделились бы друг с другом технологией производства реактивных самолетов...
      - Мне бы не хотелось так думать, но кто может с уверенностью сказать, чего именно ожидать от Больших Уродов? Возможно, они такие потому, что на небольшом участке суши находится много различных империй.
      По сравнению со сложными и коварными политическими играми тосевитов даже интриги Императорского двора выглядели безобидными.
      Однако Кирелу не давали покоя реактивные самолеты.
      - Господин адмирал, если они не обмениваются технологией, это означает лишь одно: и те и другие разработали ее самостоятельно. Они подобны болезнетворному вирусу и тоже мутируют, но не физически, а технически, что еще хуже. Причем слишком быстро. Наверное, нам следовало бы провести полную зачистку планеты.
      Главнокомандующий повернул оба глазных бугорка к своему подчиненному. И эти слова он слышит от офицера, который настаивал на предоставлении Большим Уродам возможности капитулировать прежде, чем Раса уничтожит их средства связи?! Точнее, прежде, чем Раса потерпела неудачу, пытаясь уничтожить их?
      - Командир корабля, вы считаете, что они представляют для нас столь серьезную угрозу?
      - Да, господин адмирал. Мы находимся на высоком уровне развития, причем сохраняем его уже многие века. Они стоят ниже нас, но быстро поднимаются. Мы должны полностью уничтожить их, пока это еще в наших силах.
      - Если бы только эти грязные твари не уничтожили "Пятьдесят шестой Император Джоссано"! - со скорбью в голосе проговорил Атвар.
      "Если бы мы только не сосредоточили на одном корабле такое количество наших бомб!" - добавил он про себя. Но нет, его нельзя за это винить: инструкция предписывала доверять хранение больших запасов ядерного оружия только самым надежным командирам кораблей. Как и положено офицеру Расы, он следовал этому наставлению. Вряд ли кто-нибудь усомнится в его компетентности, разве что подумают: "Следуя инструкции, он потерпел неудачу". То, что отшлифованные веками правила оказывались бессильны всякий раз, когда дело касалось тосевитов, беспокоило главнокомандующего даже сильнее, чем сражения на поверхности Тосев-3.
      - У нас еще осталось некоторое количество ядерного оружия, - не унимался Кирел. - Возможно, Большие Уроды сдадутся быстрее, когда увидят, что мы способны сделать с их городами?
      В знак несогласия Атвар откинул назад голову.
      - Мы не можем уничтожить планету, на которую уже направляются корабли с переселенцами.
      Так гласило древнее наставление, основанное на завоеваниях работевлян и халессиан.
      - Господин адмирал, мне кажется, что Тосев-3 не идет в сравнение с другими планетами, завоеванными Расой. Тосевиты обладают большей способностью к сопротивлению, чем обладали работевляне и халессиане, и, похоже, требуют более жестких мер. Особенно тосевиты Дойчланда, господин адмирал. Пушка, уничтожившая "Пятьдесят шестой Император Джоссано", принадлежала им, хотя и стреляла с территории СССР. Добавьте сюда управляемый снаряд, который эти Большие Уроды пытались запустить. А теперь вы сообщаете мне еще и об их реактивных самолетах. Я считаю применение ядерного оружия необходимым.
      - Нет, - возразил Атвар.
      Инструкции требовали, чтобы новые планеты не загрязнялись радиацией, которая способна сохраняться длительное время. Кроме того, Расе предстоит жить здесь вечно, вплетая Тосев в ткань Империи, и нужно считаться с тем, что на Тосев-3 не так уж много суши.
      Но этим исключительно опасным туземцам суши вполне хватало. Только что главнокомандующий размышлял о том, сколь недейственным оказалось древнее наставление в войне против Больших Уродов. Отход от инструкции пугал главнокомандующего как никогда прежде. Атвар словно бы лишался милости Императора, становясь одиноким и заброшенным. Но заслужит ли он милость Императора, если принесет Расе новые несчастья?
      - Постойте, командир корабля, я передумал, - сказал он Кирелу, который был готов уйти. - Давайте рискнем и сбросим бомбу на... как называется главный город Дойчланда?
      - Берлин, господин адмирал, - ответил Кирел. - Будет исполнено.
      Глава 5
      - Париж... - устало произнес Джордж Бэгнолл. - За несколько лет до начала войны я ездил сюда в отпуск. Он не похож на тот, прежний Париж.
      - Теперь вообще все изменилось, - отозвался Кен Эмбри, - Черт побери, все не похоже на То, что было до появления ящеров, а они свалились нам на голову всего какую-нибудь неделю назад.
      - В этом есть и свои плюсы, иначе мы бы все считались сейчас военнопленными, сидели бы за колючей проволокой и дожидались очередных посылок от Красного Креста, - заметил Элф Уайт. Штурман поднял ногу и потряс уставшей от долгой ходьбы ступней. Потом мрачно рассмеялся: - Впрочем, будь мы пленными, получающими посылки от Красного Креста, кормежка у нас, вероятно, была бы получше той, что мы имели, добираясь сюда.
      - Ты прав со всех сторон, - согласился Бэгнолл. - Но, будучи свободным, я чувствую себя гораздо лучше.
      Немцы, оккупировавшие северную и центральную части Франции, могли не раз уничтожить английских летчиков, пока те добирались до Парижа, но они и не подумала это сделать. Напротив, некоторые из них даже приветствовали людей, которым при иных обстоятельствах без долгих размышлений пустили бы пулю в лоб. Французские крестьяне делились с англичанами чем могли, однако они сами питались весьма скудно - их собратья по другую сторону Ла-Манша могли считать себя баловнями судьбы.
      - Если уж мы заговорили о ящерах, - сказал Кен Эмбри, - то кто бы мог подумать, что стертый с лица земли Берлин будет вызывать у меня сожаление?
      В течение последних дней французские газеты, все еще находившиеся под немецкой цензурой, только и писали об огненном шаре, поглотившем Берлин. Они скорбели о чудовищных разрушениях и оплакивали сотни тысяч погибших. Большую часть газетных статей Бэгнолл понимал: его французский оказался вполне приличным.
      - Если бы им удалось в числе прочих поджарить и Гитлера, я бы ни слезинки не пролил, - признался Бэгнолл.
      - Я бы тоже, - согласился Эмбри. - Раньше и я бы не отказался швырнуть туда одну из тех проклятых пузатых бомб, которые мы скидывали на Кёльн. Да, пока шла война между нацистами и нами... Но ящеры все сильно усложнили.
      - Это уж точно.
      Бэгнолл поднял утомленные глаза к небу, словно ожидая увидеть самолет ящеров. Но даже если ты его не видишь, радости мало, когда на борту находится такая супербомба, какая шарахнула по Берлину. Если доверять газетам (а это во Франции дело рискованное, особенно после начала войны), одна-единственная бомба ящеров на многие мили вокруг уничтожила все до основания. От такой бомбочки не убежишь и не спрячешься. Так какой тогда смысл шарить глазами по небесам?
      Мимо на дребезжащем велосипеде проехала хорошенькая девушка. Велосипеду, наверное, было больше лет, чем ей. Юбка давала возможность вдоволь насмотреться на ее загорелые ноги. Бэгнолл слышал каждый щелчок велосипедной цепи, когда та задевала шестеренку педалей. Его слух улавливал звуки и других велосипедов, заворачивавших за угол и исчезавших из поля зрения. Бортинженер слышал цоканье лошадиных копыт и грохот железных ободов колес повозки, которую лошадь медленно тащила по улице. Он слышал, как где-то кто-то шьет на ручной швейной машине, как женщина зовет домой своего кота по имени Клод, который, согласно ее словам, был очень дурным созданием. Бэгноллу казалось, что он слышит весь город.
      - Париж без стада автомобилей, которые пытаются тебя задавить, - это не Париж, - сказал он.
      - Это так, но с исчезновением машин стало чище, - отозвался Эмбри. Чувствуешь, какой свежий воздух? Мы как будто находимся за городом. Когда в последний раз я здесь был, выхлопными газами воняло сильнее, чем в Лондоне.
      - Да, выхлопные газы теперь не докучают, - согласился Бэгнолл. - Джерри до последней капли выкачали бензин для своих самолетов и танков.
      Из-за угла появился человек, выглядевший значительно лучше, чем большинство французов, встреченных Бэгноллом за последние дни. На лацкане мужчины блеснуло что-то серебряное. Когда он подошел ближе, Бэгнолл, увидел, что именно: то был маленький значок в виде двустороннего топора - франциск, символ Виши и коллаборационистов<Каллаборационисты - лица, сотрудничавшие с фашистскими захватчиками в странах, оккупированных фашистами во время Второй мировой войны. Виши - общепринятое название фашистского коллаборационистского режима во Франции в период ее оккупации гитлеровскими войсками>.
      Француз уже собирался пройти мимо, но вид людей в незнакомой форме, пусть даже в такой грязной и рваной, в какой щеголял экипаж "ланка", пробудил в нем любопытство.
      - Pardonnez-moi, messieurs, mais - etes-vous allemands?"<Извините меня, месье, вы немцы? (франц.) - Прим. перев.> - спросил он и затем повторил вопрос по-немецки.
      - Non, monsieur, nous sommes anglais<Нет, месье, мы англичане (франц.). Прим. перев.>, - ответил Бэгнолл. Глаза француза широко раскрылись. Непроизвольно его левая рука метнулась к булавке значка на лацкане, словно он желал спрятать его. Бэгнолл подумал о том, что сейчас творится у француза в душе, что чувствует он, приспособившийся к немецкому ярму, встретив людей из страны, отказавшейся покориться.
      Француз говорил и по-английски тоже.
      - Весь мир сейчас объединился, - сказал он. Кивнув, он протиснулся сквозь англичан и заспешил прочь, но не удержался и оглянулся через плечо.
      - Угодливый слизняк! - пробормотал Элф Уайт. - Ишь ты, "весь мир", ни больше ни меньше. Въехать бы ему на память сапогом под задницу!
      - Я бы тоже не отказался, - сказал Бэгнолл. - Но какой бы дрянью он ни был, он прав. Иначе, думаешь, мы бы долго болтались здесь в форме Королевских ВВС?
      - Может, и так, но я не особенно настроен считать паразитов вроде этого частью человечества, - возразил Уайт. - Если бы в Париже хозяйничали ящеры, он лизал бы зады им, а не немцам.
      Штурман не собирался приглушать свой голос. Француз дернулся, словно ужаленный пчелой, и пошел еще быстрее.
      - Лучше благодарить судьбу, чем осуждать других, - вмешался Кен Эмбри. Нам-то не пришлось жить под немецким башмаком эти два года. Скажу откровенно: если бы Гитлер вломился к нам и победил, нашлась бы свора коллаборационистов и среди англичан, а еще - великое множество тех, кто стал бы делать что велят, лишь бы уцелеть.
      - Таких я не осуждаю, - ответил Бэгнолл. - Человеку нужно жить, значит, он должен приспосабливаться. Но будь я проклят, если бы увидел кого-то из нас, нацепившими значки с серебряными топорами или еще какой-нибудь пакостью! Все-таки есть разница между тем, чтобы приспосабливаться и подлизываться. Никто не заставляет их тут прикалывать франциск. Это делают только те, кто хочет.
      Остальные члены экипажа кивками поддержали его. Англичане продолжали двигаться к центру Парижа. Почти обезлюдевшие улицы не были единственной чертой, удивившей Бэгнолла. Когда он был в Париже в прошлый раз, экономическая депрессия еще продолжалась и одним из впечатлений, которых ему никогда не забыть, было зрелище мужчин (многие из них были прилично одеты), которые вдруг наклонялись, чтобы поднять из канавы сигаретный окурок. Правда, прилично одетые мужчины в Лондоне делали тогда то же самое. Но французам каким-то образом удавалось даже попрошайничать с оттенком щегольства.
      - А, вот оно что! - воскликнул Бэгнолл, довольный своим открытием, словно физик, работающий с радием. Товарищи оглянулись и поглядели на него. - Я понял, что изменилось: Париж всегда был символом веселья, веселый "Пари" и все такое. Всегда возникало чувство, что живущие здесь знают лучше тебя, как надо развлекаться. Одному Богу известно, действительно ли это так, но мы так думали. А теперь этого про Париж не скажешь.
      - Трудно веселиться, когда голоден, да еще находишься под оккупантами, проворчал Элф Уайт.
      - Да, оккупанты... - негромко сказал Кен Эмбри. - Кстати, прямо к нам двигаются джерри собственной персоной. Покажем им своим молодецким видом, что мы солдаты?
      На пропагандистских снимках немецкие солдаты больше напоминали механизмы, чем людей, рожденных отцом и матерью. Все линии, углы, все их движения были полностью одинаковы, а тяжелые, лишенные выражения лица под касками, похожими на ведерки для угля, добавляли зрелищу завершающий тягостный штрих. Отряд, что двигался по улице в направлении англичан, здорово не дотягивал до идеала герра Геббельса. Двое из вояк были непомерно толстыми, у одного в усах преобладала седина. У нескольких солдат верхние пуговицы на мундирах были расстегнуты геббельсовский идеальный солдат скорее бы согласился быть расстрелянным, чем вообразил бы подобное. У некоторых вообще не хватало пуговиц; вдобавок сапоги многих нуждались в чистке и починке.
      "Войска из запаса третьего разряда, - догадался Бэгнолл. - Возможно, четвертого". Настоящая немецкая армия в прошлом году увязла в сражениях с русскими либо моталась взад-вперед по Сахаре. Побежденная Франция получала лишь отходы вооруженных сил Германии. "Интересно, - подумал Бэгнолл, - как этим оккупационным войскам перспектива сдерживать атаки ящеров - врага посерьезнее, чем Красная Армия?"
      Он также подумал о вещах более насущных: соблюдается ли шаткое англо-германское перемирие на земле так же, как в воздухе? Немцы, направлявшиеся к ним, были грузными и не первой молодости, но все были вооружены винтовками, по сравнению с которыми револьверы экипажа выглядели игрушечными.
      Фельдфебель, командовавший отрядом, имел такой живот, что можно было подумать, будто его владелец находится на сносях. Немец поднял руку, приказывая своим людям остановиться, затем приблизился к английским летчикам. У него был тройной подбородок и мешки под хитрыми глазами. Бэгнолл предпочел бы не садиться с этим человеком за карточный стол.
      - Sprechen Sie deutsch?<Вы говорите по-немецки? (нем.) - Прим. перев. > спросил немец. Англичане переглянулись. Все отрицательно покачали головами.
      - Кто-нибудь из ваших людей говорит по-английски? - поинтересовался в ответ Кен Эмбри. - Или parlez-vouz francais?<Или говорит по-французски? (франц.) - Прим. перев.>
      Фельдфебель покачал головой; при этом его дряблое тело заколыхалось. Однако, как и подозревал Бэгнолл, он был находчивым малым. Унтер-офицер подошел к отряду и что-то прорычал своим людям. Те устремились в магазинчики на бульваре. Менее чем через минуту один из солдат вернулся с каким-то тощим, перепуганным французом, громадные уши которого, казалось, готовы были унести своего хозяина прочь при малейшем ветре.
      Оказалось, что этот человек в равной степени владеет как французским, так и немецким языками. С его помощью фельдфебель сообщил:
      - В кафе Веплер на площади Клиши у нас находится центр отдыха для солдат. Там же разбираются с английскими летчиками. Прошу следовать за нами.
      - Мы пленники? - спросил Бэгнолл.
      Француз перевел вопрос немцу. Теперь, когда этот человек увидел, что его взяли не в заложники, а как переводчика, он почувствовал себя куда лучше.
      - Нет, вы не пленные, - ответил унтер-офицер. - Вы гости. Но здесь не ваша страна, и вы пойдете с нами. Сказанное не походило на просьбу.
      - Может, напомнить ему, что здесь также и не его страна? - спросил по-английски Эмбри.
      Бэгнолл, как и остальные члены экипажа, прикинул шансы. Немцы превосходили их численностью и оружием. Никто из англичан не сказал ни слова. Пилот вздохнул и перешел на французский:
      - Скажите офицеру, что мы пойдем с ним.
      - Gut, gut, - довольным тоном произнес фельдфебель, поглаживая свой живот, словно ребенка.
      Он приказал французу также идти с ними, чтобы служить переводчиком. Француз бросил тоскливый взгляд на свой магазинчик дорожных принадлежностей, но иного выбора у него не было.
      Идти пришлось далеко. Солдатский центр находился на правом берегу Сены, к северо-востоку от Триумфальной арки. Даже немцы щадили памятники Парижа. Но ящеры понятия не имели о такой щепетильности - из арки был вырван солидный кусок, и впадина напоминала дупло в гниющем зубе. Эйфелева башня пока стояла невредимой, однако Бэгнолл сразу задумался над тем, как долго еще будет она возвышаться над Парижем,
      Немецкие военные указатели - белые деревянные стрелки с остроугольными черными буквами - как грибы, торчали на каждом парижском перекрестке. Наверное, экипажу английского бомбардировщика удалось бы найти путь к переделанному немцами кафе и без сопровождающих. Но Бэгнолл чувствовал, что не стоит винить фельдфебеля за этот поход под конвоем. Если они с немцами больше не враги, то еще и не друзья.
      В центр солдатского отдыха входили и выходили люди в серой форме. Те, кто узнавал форму английских ВВС, останавливались, чтобы поглазеть. Дальше любопытных взглядов дело не шло, за что Бэгнолл был неимоверно признателен.
      У входа фельдфебель отпустил переводчика, не заплатив ему ни гроша. За полтора часа пути сюда этот человек перевел всего около полудюжины фраз, в большинстве своем обыденных. Теперь ему предстоял такой же путь обратно. Но француз ушел, не бросив косого взгляда и ни единым словом не выразив своего недовольства, словно выход из этой ситуации без осложнений был достаточной платой. Возможно, для человека его судьбы так оно и было.
      Неподалеку от входа стоял стол с табличкой, написанной по-немецки и по-английски. Английская надпись гласила:
      ДЛЯ БРИТАНСКИХ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ, ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ В РЕПАТРИАЦИИ ИЗ ФРАНЦИИ
      За столом сидел офицер в очках со стальной оправой. Единственная золотая звездочка на его вышитых погонах означала, что он имеет чин подполковника.
      Немецкий унтер-офицер отдал честь и доложил подполковнику. Тот кивнул, задал ряд вопросов, затем отпустил фельдфебеля, сказав ему несколько слов на прощание. Затем он обратился к англичанам:
      - Я - подполковник Максимилиан Хёккер, если от знания моего имени вам станет легче. - Он говорил на правильном английском языке и почти без акцента. - Итак, джентльмены, как вы очутились в Париже?
      Будучи пилотом, Кен Эмбри говорил от имени экипажа. Он весьма подробно рассказал об атаке на базу ящеров, хотя Бэгнолл заметил, что он не назвал аэродрома, с которого вылетел их "ланкастер". Если Хёккер это тоже заметил - а он наверняка заметил, ибо, как любой разведчик, выглядел проницательным, значит, просто не стал допытываться.
      Серые глаза подполковника слегка расширились, когда Эмбри описал вынужденную посадку на французской дороге.
      - Вы оказались очень удачливы, лейтенант, и, несомненно, столь же умелы.
      - Благодарю вас, сэр, - ответил Эмбри.
      Он досказал историю, не назвав имен французов, помогавших им на пути сюда. В общем-то, лишь несколько человек назвали свои имена, но только имена, без фамилий. Тем не менее Эмбри их не сообщил. Хёккер снова не стал допытываться.
      - Затем, сэр, нас обнаружил ваш унтер-офицер и доставил сюда. Если судить по надписи на табличке, вы не намерены держать нас в плену, и потому надеюсь, что мы можем вернуться домой.
      - Мы можем посадить вас на поезд, отправляющийся вечером в Кале. - Удыбка немецкого офицера не вязалась с выражением его глаз: возможно, все дело было в игре света, отражавшегося от стекол очков. - Если Бог и ящеры позволят, завтра утром вы окажетесь на британской земле.
      - Вряд ли все здесь так просто, - вырвалось у Бэгнолла. После трех лет войны с нацистами он не был склонен доверять чему-либо немецкому.
      - Достаточно просто.
      Хёккер взял из пачки, лежащей перед ним на столе, семь экземпляров каких-то бланков и вручил Эмбри, чтобы тот раздал остальным членам экипажа.
      - Вам нужно лишь подписать вот это, и мы отправим вас домой.
      Бланк, спешно напечатанный на самой дешевой бумаге, был озаглавлен: "ОБЕЩАНИЕ". Текст шел в два столбца, один на немецком, другой на английском языках. Английская часть представляла собой витиеватый юридический документ, подпорченный остававшимся кое-где немецким порядком слов. Но смущало не это, а обещание не воевать против Германии до тех пор, пока либо Лондон, либо - нет, не Берлин, но страна, столицей которой он когда-то был, - остаются в состоянии войны с ящерами.
      - А что будет, если мы этого не подпишем? - спросил Бэгнолл.
      Улыбка подполковника Хёккера тотчас улетучилась.
      - Тогда сегодня вечером вы также сядете в поезд, но поедете отнюдь не в Кале.
      - А если мы подпишем, но затем все равно будем воевать против вас, что тогда? - спросил Эмбри.
      - В таком случае я бы настоятельно советовал вам не попадать в плен.
      У Хёккера было слишком круглое и мягкое лицо, и он совсем не соответствовал приевшемуся по фильмам образу немецкого офицера. Он больше походил на баварского крестьянина, чем на прусского аристократа. Но угрозы, содержащейся в его голосе, хватило бы на трех кинематографических Гансов.
      - Получали ли вы какие-либо сообщения от Королевских ВВС или правительства Ее Величества, разрешающие нам подписывать подобный документ? - спросил Эмбри.
      - Нет, не получал, - ответил Хёккер. - Однако даю вам свое честное слово, что я достоверно знаю: подписавшие этот документ не подвергаются наказаниям на родине.
      - Прошу вас, будьте столь любезны и дайте нам подтверждение в письменной форме, чтобы мы могли представить его своему начальству. Если оно окажется ложным, мы будем считать себя свободными от данного обещания, и в случае, если в результате вооруженных действий против вашей страны мы попадем в плен, к нам не будут применены соответствующие санкции.
      - Ловко придумано, Кен! - восторженно прошептал Бэгнолл.
      Хёккер обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать на обратной стороне еще одного бланка с "Обещанием". Закончив писать, он подал бумагу пилоту.
      - Полагаю, это вас устроит, лейтенант? - Слово "лейтенант" он произнес именно так, как его привыкли произносить англичане.
      Эмбри прочитал написанное. Прежде чем ответить, он передал бумагу Бэгноллу. В отличие от речи, почерк Хёккера был типично немецким, и бортинженеру пришлось расшифровывать слово за словом. Но, похоже, написанное соответствовало требованиям Эмбри. Бэгнолл передал бланк Элфу Уайту.
      Немецкий подполковник терпеливо ждал, пока весь экипаж "ланкастера" прочтет документ.
      - Итак, джентльмены? - спросил он, когда лист вернулся к Эмбри.
      Пилот быстро посмотрел на каждого из своих товарищей. Никто не произнес ни слова. Эмбри вздохнул и вновь повернулся к Хёккеру
      - Дайте мне перо. - Он размашисто подписал свое обещание. - Вот.
      Хёккер поднял бровь:
      - Вы недовольны этим соглашением?
      - Да, недоволен, - честно признался Эмбри. - Если бы не ящеры, мы бы воевали друг с другом. Но они здесь, поэтому, что мне остается делать?
      - Поверьте, лейтенант, я испытываю точно такие же чувства, - ответил немец. - Но у меня в Берлине была сестра и две племянницы. Поэтому я должен отложить на время воину с вами. Возможно, мы возобновим ее в более подходящий момент.
      - Ковентри, - произнес Эмбри.
      - По сравнению с Берлином, господа англичане, - вздохнул подполковник, Ковентри кажется царапиной на коленке уличного шалуна.
      Бэгнолл взял перо и написал свое имя на бланке.
      - Каждому врагу - свое время, - сказал он. Остальные члены экипажа тоже подписали соглашение.
      Отряд пришельцев маршировал по главной улице концлагеря. Как и всякий, кто их видел, Лю Хань низко поклонилась им. Никто не знал, что может случиться, если пленные вдруг не окажут маленьким чешуйчатым дьяволам внешних знаков уважения. Никто и не хотел узнать об этом, а уж меньше всех - Лю Хань.
      Когда отряд удалился, к Лю Хань подошел какой-то мужчина и что-то произнес. Она покачала головой:
      - Извините, но я не понимаю вашего диалекта. Должно быть, и он не понял ее слов, ибо лишь улыбнулся, развел руками и пошел дальше.
      Женщина вздохнула. Здесь почти никто не говорил на ее диалекте, за исключением нескольких односельчан Лю, взятых вместе с нею. Чешуйчатые дьяволы побросали в свои лагеря людей со всего Китая: они либо не знали о различиях между китайцами, либо не желали их знать. Для немногих образованных людей, умеющих читать и писать, отсутствие общего диалекта не имело значения. Они разговаривали друг с другом с помощью бумаги и кисти, поскольку пользовались одинаковыми иероглифами.
      Невежество дьяволов было столь огромным, что они даже поместили в лагерь нескольких японцев. Сейчас их не осталось ни одного. Некоторые покончили жизнь самоубийством, как и положено истинным самураям, другие были убиты китайцами.
      Через две улицы от той, которую дьяволы патрулировали наиболее регулярно, появился рынок. Люди прибывали в лагерь лишь с тем, что было у них в руках, но вскоре они начали этим торговать. И почему бы мужчине, у которого есть золотое кольцо, или женщине с сумочкой, полной монет, не воспользоваться этим рынком? За считанные дни на рынке появились цыплята и даже поросята - неплохая добавка к рису, который скупо выдавали дьяволы.
      На земле сидел лысый мужчина с тонкими усами. Напротив него лежала перевернутая соломенная шляпа. Внутри уютно устроились три небольших яйца. Увидев, что Лю Хань глядит на них, мужчина кивнул и заговорил с ней. Когда он увидел, что она не понимает, то попробовал другой диалект, затем третий. Наконец он дошел до диалекта, понятного Лю.
      - Что дашь за них?
      - Простите, но у меня ничего нет, - сказала Лю Хань.
      В ее родной деревне с этих слов обычно начинали торговаться, и за таким занятием могла пройти большая часть утра. Здесь же, подумала Лю, эти слова чистая правда. Ее муж и сын погибли от рук японцев. Ее деревня, разрушенная сначала восточными варварами, а затем маленькими дьяволами, исчезла навсегда.
      Продавец яиц наклонил голову и улыбнулся вежливой улыбкой торговца: