Московские эбани

      В пятницу отработала как обычно. Вечером за ужином Митя занимал её рассказами о том, смешном, что происходило у него на съемочной площадке. Но к ночи пришла после вечеринки его Аня, и Виктория услышала сквозь тонкую перегородку ворчливый, но тоненький голосок:
      - Странная у тебя мама какая-то, говоришь, что заграницей работала - а никаких денег у вас не чувствуется. У вас даже пылесос старый! Может, она где-то в других местах была?
      - В каких ещё других?!
      - Мало ли... Вот мой дядя в тюрьме сидел, а мне говорили, что он в Африке работает.
      Виктории вскочила с дивана, на котором постоянно спасалась, как на острове в штормовую погоду, но тут же безвольно упала назад.
      На следующий день было воскресенье. Виктория встала необыкновенно рано и начала генеральную уборку. Митя ушел к себе в студию, Аня смотрела в его комнате телевизор. Виктория сама, понимая, что выглядит некрасиво, постоянно дергала Аню:
      - Аня! Помогите мне снять шторы!
      - Вы хотите повесить жалюзи?!
      - Жалюзи не для нашей погоды. Я хочу шторы простирать. - Отвечала Виктория менторским тоном.
      Едва Аня усаживалась перед телевизором вновь, Виктория звала: - Аня, помогите мне передвинуть холодильник, он явно стоит не на месте.
      - Ураган! - не выдержала Аня после перестановки мебели на кухне. И пробурчав себе под нос ещё нечто-то нечленораздельное и недоброе, уселась перед телеэкраном.
      - Аня, я хочу перебрать антресоли, мне нужна ваша помощь.
      - Но Виктория! Идет мой любимый сериал! - отрезала Аня.
      - Какой сериал, Аня?! Вы же учитесь в Университете?!
      - А что?! Разве из-за этого я не имею права смотреть телесериал?!
      - Я поживу у вас? - В ответ на удивленный взгляд матери наполовину спросила, наполовину продиктовала Виктория.
      - Что случилось?!
      - Ничего. Я просто устала.
      - Проходи, проходи. Я всегда говорила, что когда-нибудь сын выживет тебя из дома.
      - Сын здесь не причем, мама. Я просто устала от одного и того же, Виктория скинула куртку, разулась и прошла босиком в комнату.
      - В гости, значит, пришла? - отец мельком взглянул на неё и снова уставился в телевизор.
      - А мы поздно позавтракали, - мама Виктории сменила тон с воспитательного, на тон рассеянной хозяйки, которую нежданный гость застал врасплох: - Обед - часа через четыре. Что ты хочешь перекусить?
      - Ничего. Я просто подремлю здесь в кресле.
      Она дремала, но не спала. То вдруг просыпалась, бродила по родительским комнатам, и снова дремала, с удивлением примечая, как, её родители сильно изменились за эти годы. Не столь внешне, сколько внутренне. Всегда причислявшие себя к некому, непереводимому на понятия других стран, классу советской интеллигенции, с презрением относившиеся к накопительству, вещизму, теперь они радовались приобретенной домашней технике, словно дети, именно - дети. Поставив в ванной новые смесители, забегали вперед Викторией, объясняя, как включать холодную, а как горячую воду. Викторию раздражало это, она пыталась объяснить, что за годы своих путешествий познала все чудеса цивилизации, которые им вряд ли удастся увидеть, но они словно забывали об этом и в следующий раз снова спешили забежать вперед.
      Но отчего-то новая эстетика быта не придала им эстетики по отношению к миру. Наоборот - чем лучше им жилось, тем мрачней критиковали они выступающих в телепрограммах политиков. При этом телевизор - так вроде бы портящий им настроение - не выключали. И даже если бы поняли, что дочь готова все что угодно отдать за ощущение домашнего уюта - все равно бы не создали бы ей ни тишины, ни покоя. "Чем более склеротичны сосуды нашего мозга, - приходила про себя к печальным выводам Виктория, - тем страшнее не увидеть очередную программу новостей". Программа повторялась в течение дня много раз и особо не менялась вечеру. Но они спешили смотреть её каждый раз, строго по часам усаживаясь перед экраном. А потом задерживались ненадолго, если выступала известная певица или певец с песней, которую уже было просто невозможно не знать наизусть, и надолго, если шла развлекательная передача с задачками рассчитанными на интеллект. Они пытались угадать ответ, и очень радовались, если угадывали правильно.
      "Быть может это и есть старость - думала про себя Виктория - Старость, когда радуешься тому что, имеешь реально и ненавидишь то, чем не обладаешь. Когда тебе перестают интересовать даже возможность получить миллион, если ради него надо поменять свои привычки".
      Сама же себя она остро чувствовала теперь странником не способном привязаться ни к местности, ни к вещам. Как тот человек-бог, о котором говорил Дуда. Все, чем она обладала, казалось таким хрупким, что не стоило переживаний, поскольку все равно должно вот-вот исчезнуть. Телевизор вещал о наводнениях в Европе. Виктория понимала, какого жертвам стихии, словно сама оказалась там. Но их стихия, сносящая все на своем пути, хотя бы была конкретно осязаема, а вот стихия уничтожающая её - неясна. Что-то невнятное бормотал премьер Степашин, благодаря своей неудачной фамилии, окрещенный Степашкой - зайчиком из программы "Спокойной ночи малыши" десятилетиями не менявшей своих героев. Степашин пытался делать серьезный вид, произвести некие наступательные законодательства против мафиозных структур.
      - Да ты смотри, Степашка говорит, Степашка! - Глумился над премьером отец Виктории - Надо же, как из сказки "Храбрый заяц": И надоело зайчику бояться!
      В это же самое время миллионы его ровесников также развлекались ворчанием сидя перед телевизорами.
      Виктория представила это себе эту безумную вибрацию, производимую миллионами телезрителей, и ей совершенно расхотелось жить. Суицидно настроенная половинка мозга победила.
      - Ты смотришь телевизор?! - Укоризненным тоном спросила мама.
      - Иногда.
      - Ты знаешь, что месяц назад чеченцы взорвали дом во Владикавказе?!
      - Я пойду. - Сказала она, уже стоя на пороге.
      - Ты куда? - коротко оглянулся на неё отец.
      - А как же ужин?! - воскликнула мать.
      - Мне надо по делу. - Ответила она, и почувствовала, что та половинка мозга, что несогласно с настроенной на самоуничтожение победила, она предлагала просто бежать.
      - Какие могут быть дела в выходные?! - неслось ей вслед.
      Виктория осела в том самом кафе при выставочном зале, где ещё вроде бы недавно познакомилась с Вадимом. Что принесло её туда?.. Одиночество?.. Поиск встречи?..
      Быть может. Поскольку Вадим таким действительно был. Он искренне обрадовался встрече и быстро перебрался к ней за столик. Она не отказала ему в соседстве, но напряглась:
      - Что вы здесь делаете?
      - Тебя жду. - Ответил он и подсел к ней почти вплотную. Ей стало душно, и она пересела, так чтоб видеть его - напротив.
      - Меня?! Но я вовсе не собиралась сюда приходить!
      - И все-таки, если я пришел сюда, сам не зная зачем, и ты тоже, то значит, в этом был какой-то смысл. - Промурлыкал он почти нечленораздельно в ответ. Он бы не за что не решился сказать ей, что уже не первый вечер проводит в этом кафе, в надежде, что встретит её как бы случайно.
      - Нет ни в чем никакого смысла. - Отрезала Виктория.
      - Но... же... ведь... Ты такой же символист, как и я! - воскликнул он, задыхаясь от мысли, что она также резко, как и в последнюю их встречу встанет и уйдет. Главное заинтересовать её чем-то: - Вот я, к примеру, увидел однажды поле - смотрю: картофельное поле вроде бы, а на самом деле там... - Вадим чуть не сказал "ананасы", но заглотнул воздух и подумал, что уже больше недели прошло с тех пор, как он вывез её картины. Вывез легко и просто, а ведь она жаловалась, что это было трудно сделать, но теперь надо подготовить её к сюрпризу. Чтобы в шоке она не набросилась на него с кулаками. Он пошарил сигареты, оказалось, забыл их за тем столом, где сидел до её прихода. Ее маленькую тоненькую не взял. Подошел к своему покинутому столу, взял из своей пачки сигарету, зачем-то оставив пачку на прежнем месте, к удивлению пары уже занявшей его место, вернулся, взял зажигалку Виктории, прикурил.
      - Вы увидели поле и что? - напомнила ему Виктория.
      - Что - все! Понял - горизонтали шагать некуда. Везде одно и тоже.
      - Что ты сказал?!
      Он заметил, что она забылась и перешла на "ты". Выпил глоток сухого вина из её стакана. Она не возмутилась, как могла бы раньше, а сидела и ждала его слов. Он не знал что сказать. Она пристально вгляделась в него и резко погрустнела:
      - Зачем ты летал в Таиланд?
      - Я?! - ещё минуту назад думая, как сказать, что готов предоставить ей под галерею часть своего офиса, что её картины уже Москве и ещё многое что, но вдруг почувствовал, что не может признаться.
      - Летал. - Сказала она утвердительно и задумчиво склонилась над стаканом вина. - Конечно же - это ты. А я-то...
      - Не-е. - Замотал он отчаянно бородой.
      - Где ж ещё ты мог так быстро загореть?
      - Да хоть в солярии при бассейне.
      - Лень там, - бросила она, глядя мимо него, мимо всех, - куда-то далеко-далеко за пределы стен.
      - Но мадам! - он приосанился. - А в Таиланд не лень лететь?
      - Не лень. - Уверено кивнула она и, притянув к себе свой стакан с вином, выпила половину оставшегося вина. - Это ты был в моей галерее!
      - Где?! - Сигарета погасла, он взял её зажигалку со стола и оглянулся, чтобы привычном жестом окликнуть официанта. Но официанта не было - была длинная очередь у буфетной стойки. - Давай перейдем в другой зал, там дают красное пиво и народу поменьше.
      - Ты был там. Это ты все время спрашивал у Палтая жила ли я одна или с кем-то. И когда он отвечал тебе, что жила я со всем миром и в тоже время отдельно как остров, ты спрашивал, а кто конкретно составлял мой мир. В моем доме частенько останавливаются русские, аквалангисты любят его, но никому в голову не приходило учинять такой допрос. Ты, только ты и мог, спрашивал, что я любила. И Палтай отвечал, что я любила смотреть на гору. Но было влажно и горы не было видно. Твой друг изнывал то скуки, приставая к местным тайкам, как к проституткам. Палтай с трудом блокировал его то алкоголем, то, намечая ему окольные пути, а ты, не обращал на все это внимания, постоянно оказывался на террасе, ожидая увидеть гору. Ты увидел её. А дальше что? Дальше наплел тут же с три короба про свои возможности, вошел в доверие к Палтаю и Пинджо, забрал мои картины... Перекрестился на гору перед отъездом...
      - Чего? Я и без того ни на что не крещусь, а чтобы ещё на какую-то гору?! - С ужасом уставился он на нее. Пот покатил. Она говорила ему такие подробности, которые не подметили знакомые ему люди, они доложили бы о другом.
      - Ты был прав. Это была необычная гора. Она никогда не прорисовывалась четко, как вроде бы: и есть, и нету. Но она была, и в тоже время, в сущности, была миражом. Шелковым... Я медитровала на нее. И это ты вызвал у Палтая, когда начал говорить о сексе, о том, что в Таиланде без этого невозможно, усмешку над своей уверенностью в том, что ты знаешь, без чего не может человек... Он показал тебе на гору и сказал, что настоящий человек больше своего тела - тело лишь материализация поля его духа, как та гора, которая в принципе существует, но для того, что бы видеть её всю, вовсе не надо ползать по ней. Ты все как будто понимал и даже удивлял Палтая, хотя его трудно чем-либо удивить, он прошел столько практик и посвящений...
      - Где?! - Он испугался, что она не простит его вторжение в её иной мир, возненавидит в одну секунду, подумав, что все расспросы о её жизни были сплошным лицемерием, только ради того чтобы стать владельцем её картин, то есть сделать её зависимой от него. Потому что так, действительно, ему захотелось тогда. Но теперь он уже не знал, зачем сделал это.
      Что было в его жизни - женщины, которым нужно все - а на самом деле ерунда, - все, что им нужно - можно купить. Или Тоня, которой ничего не было нужно, и вдруг она - которой нужно так много... Что и дающего не заметит. А он хотел, чтоб заметила, отметила!.. И отметился вот-с... Ему хотелось показать ей, что все её проблемы для него решаются легко: диван нужен - вот диван, жаль, машину не успел купить раньше её, картины переправить не можешь - да это ему ничего не будет стоить - отдохнуть, покататься, поговорить со своими ребятами, дать взятку на таможне... Он хотел показать ей!.. Но что он хотел показать - уже не понимал. Чего вообще хотел? Зачем так много приложил стараний?.. И вдруг спросил сам себя: "Что мне больше делать нечего что ли?.." И ужаснулся тому, что возможное "да" может стать единственно правильным ответом.
      Он натолкнулся на её взгляд и вспомнил, как рассказывал Потап какой она была, когда он видел её в последний раз в пристанционном кафе в городке, где всегда льют дожди... Показалось, что сейчас кто-то загонит его в некий метафизический картофельный мешок, и отправит навсегда в никуда.
      - Но я люблю тебя, Вика! - выговорил он с трудом, цепляясь за последний шанс придать хоть какой-то смысл происходящему.
      Она закивала, но казалось, его слова не доходит до нее.
      Поехали ко мне? - Он словно выдыхал каждое слово, но вдруг нашелся: А потом в Париж! А что?! Поехали в Париж в июне?
      - Дожить бы до понедельника. - Мрачно усмехнулась Виктория и встала.
      - У меня машина с водителем, я подвезу.
      - Я сама себе водитель. - Перед с ним стояла вовсе не та Виктория, которая тепло и ясно проболтала с ним всю ночь. Не та, которая поманила его в неизвестную страну, и окрасила её своим романтическим взглядом. Не художница, пачкавшая красками веранду, травы, листву тропического сада, и вглядывавшаяся в гору, словно буддистский святой, - а столь сильная женщина, что чужая.
      - Но ты же пила! Ты так не доедешь до своего понедельника! воскликнул он из последних сил.
      - А я теперь вообще без ста грамм сухого за руль не сажусь.
      ГЛАВА 28.
      Может быть, мне без ста грамм сухого и во двор теперь не выходить? подумала Виктория, наблюдая странную картину перед своим офисом. Фургон военной машины гудел мужскими голосами. Три женщины кое-как одетые выскочившие на улицу в тапочках, непричесанными, накинув на халаты что-то более теплое, отчаянно колотили в обшивку фургона: кто просто кулачком, кто веником, кто поднятой с земли палкой. Когда они объединялись в этом действии, гул голосов замирал. Четвертая, такая же растрепанная, явно проведшая не одну бессонную ночь вышла из подъезда сталинского дома и деловито прошлепала с помойным ведром к помойке, вытрясла его, и с разбега подлетев к фургону начала звучно бить в него цинковым ведром. Еле увернувшись от её размахов, проходившая мимо Виктория проскочила к себе в офис.
      - Якоб! Я не пойму что происходит?!
      - Где? - полусонно уставился на неё Якоб.
      - Во дворе.
      - А... ничего серьезного. Борман квартиру продал.
      - Какое отношение это имеет к фургону во дворе?! Там женщины с ума сошли! Они бьются о металл!
      - Это не женщины с ума сошли, а мужики.
      - Почему мужики?
      - Так я же тебе говорю: все дело в том, что Борман квартиру продал. Хорошую квартиру, у нас тут на улице, дом сталинский, а взамен купил однокомнатную в панельном где-то на выселках - в бетонных новостройках.
      - Зачем? - удивилась Виктория.
      - Затем, что решил, что пора бизнесом заниматься. На разницу купил себе этот военный "Кунг".
      - Так за что же его машину женщины дубасят? Он что - изнасиловать кого-то в ней захотел?
      - Первое мая вот-вот. Весна к тому же теплая...
      - Якоб! Не тяни - я не понимаю! - Воскликнула Виктория - При чем здесь весна?
      - Я знаю, что сходу не поймешь, вот я тебе все подробно и объясняю: Если весна теплая, то в праздники у водоемов столпотворение будет, вот Борман и закупил пиво и всю машину бутылками заполнил. Чтобы бизнесом заняться. Поехать на водоемы и продать. А тут я такой сякой ему повернулся - говорю: а ты разрешение на торговлю алкоголем в префектуре получил? Он обалдел, аж. И теперь пиво продавать ехать не хочет. Боится попасться.
      - Так помоги ему! Это же не так трудно, тем более, если деньги у него есть!
      - А! Бесполезно. - Махнул рукой Якоб. - Я ему сказал - поехали, я тебе быстро блат устрою. А он... Знаешь, что он говорит: - Туда костюм одевать надо, галстук, я его сроду не носил.
      - Но Якоб!.. У меня нет слов!
      - А попробуй ему что-нибудь объяснить - стесняется такой серьезной организации - и все тут. Я с ним даже поссорился. Вот они с пятницы это пиво и пьют. Оно ж иначе испортится. Пиво-то наше - бутылочное.
      - И сколько же им теперь это пиво пить?!
      - Вот и посмотрим. Не было на моей памяти такого. Но все мужики из соседних домов, семьи покинули, и браво пошли алкоголь уничтожать. Поэтому бабы-то и бесятся.
      - Ладно, лишь бы нас спьяну не трогали. - Виктория пришла в рабочее состояние и села за стол принимать заказы.
      - Ты знаешь, я тут сам с собою посовещался, и решил: у нас уже тридцать три магазина. Водителям трех машин объездить по одиннадцать точек за, а потом везти полученные по доверенности деньги сюда, это уже сверх силы. Давай я буду встречать у них на трассе по выезду из города принимать отчет, и рассчитываться с ними там, выделять деньги на заказ. А деньги на офис, и прочие наши - сюда привозить.
      - Давно пора так делать. - Кивнула Виктория, хотела ещё съязвит по поводу его лени, но сдержалась. В принципе Якоб во всем этом процессе был лишь хранителем печати, а в остальном ей вообще было непонятно - зачем он нужен. Но все-таки, если бы не было его, она бы психологически не выдержала самой себе задаваемых ритмов.
      Обзвонив к трем часам дня уже работающие с ними тридцать три магазина, и к шести вечера переговорив, предлагая свои услуги с директорами ещё пятнадцати, не прибавив ни одного нового клиента, Виктория уже собиралась домой, а Якоб поехать на назначенное место на загородной трассе, как в офис зашел местный Мишка:
      - Заберите у меня Пашку! - Плюхнулся он в вертящееся кресло перед столом Виктории: - Не могу больше! Жизни нет!
      - Какого ещё Пашку? - не поняла Виктория.
      - А того, помнишь, когда я с вами, то есть с тобою и твоей безумной соседкой знакомился - за столом с нами сидел. - Пояснил Якоб: - Он Мишке машину чинит.
      - Так пятый месяц чинит! - Завопил Мишка.
      - И что же не починил? - удивилась Виктория.
      - Да её вообще починить невозможно. Но взял я Пашку, потому что деваться ему было некуда. Мол, говорю, пока машину чинишь, я тебя кормить буду, жить у меня будешь, а там посмотрим. Но я же этот чертов Ситроен с дуру купил! Ситуация у меня была, сами понимаете, такая. А ещё жена ушла. Вот и хорошо, думаю, хоть кто-то в доме будет. Все ж не одному. А теперь сил, нет, ребят. Заберите его! За-аберите!
      - Да что ж он такое сделал? - спросила Виктория.
      - Да ничего он такого не сделал, - отчаянно махнул рукой Мишка, - Но видно в ватнике он родился.
      - Как так в ватнике? - Виктория подумала, что что-то не понимает в дворовом сленге.
      - А вот так. Кто в рубашке, кто голеньким рождается - а он в ватнике. Сколько у меня живет - ни разу ватника не снял. Днем чинит мой Ситроен и чинит, чинит, и чинит, а к вечеру наклюкается, придет ко мне плюхнется в ватнике, иногда прям сразу в коридоре и спит. И ватника ни за что не снимает - вонять уж на весь дом стал! С трудом удается его с утра борщом накормить.
      - Так кого ж ты нам подсовываешь - он же алкоголик! - Возмутилась Виктория.
      - Да нет! Гарантию вам даю - не алкаш он. Просто у него ситуация такая. Сам детдомовский. Детдом ему даже однокомнатную квартиру дал, или от родителей в наследство осталась - так и не понял я. Но он дурак, в этой квартире после детдома затосковал. Одиноко парню стало. Там-то он жил в коллективе, а тут - один. Поэтому, когда ему предложили из фирмы по продаже недвижимости взамен его однокомнатной дом в деревне и деньги, он конечно согласился. Ну а дальше история простая: дома в деревне не оказалось, а к тому времени как он туда приехал, чтобы все это узнать, все деньги прогулял. А так он парень ничего - рукастый. Просто мой Ситроен в принципе починить нельзя, а он к нему даже новые детали для мотора, на заводе выточил, просто те, кто выносил их, напились и в лесу потеряли. Но все равно - подумайте, что я ему могу дать - только дом, только еду, ну выпивку иногда. А ведь парню на квартиру копить надо, или на дом в деревне. А вот если он у вас сторожем устроится, ты ж Якоб, я смотрю, здесь редко в последнее время ночуешь, так если он у вас сторожем, да вы ещё ему и зарплату будете платить, так он живо пить бросит.
      - И ватник снимет? - спросила Виктория.
      - Так это мы с ним контрактом обговорим! - закивал Мишка. - Ну как?
      Якоб с Викторией переглянулись. Никому из них не хотелось выступать в неблагородной роли отказчика.
      - Я все понял. - Закивал Мишка, - Я ему ватник снять прикажу. И душ прикажу по утрам принимать, у вас же есть ванная комната. По ночам он у вас контору будет сторожить - компьютер все-таки у вас, а днем, - пусть снова в автосервис устраивается, он из него, когда квартиру продал, уволился. Пусть снова пашет там за деньги.
      Ладно. Пусть завтра придет. Я ему все здесь покажу что как. - Кивнул Якоб.
      - Я ему сказала: Вадим, я, конечно, понимаю, что вам неинтересно общество престарелых девиц, но, тем не менее, я устраиваю вечеринку незамужних женщин и холостяков - говорила Виктории Вера поздно вечером по телефону: - Так ты знаешь, что он мне сходу ответил?
      - Что?
      - "Я ещё не готов её видеть!" Так словно знал, что это ты меня просила.
      - Черт! Вера! Мне нужна его фотография!
      - Приворожить хочешь?
      - О боже! О чем ты?!
      - А что? Он конечно не плейбой... Но мне лично нравится. Может, потому что я сама худая и хочется чего-то теплого. Толстого, доброго. Как ты думаешь, он - добрый? Может, уступишь мне? А то я как со своим разошлась, так чувствую - тепла не хватает. Но мой-то конечно не теплый был - злой такой, угловатый. А все потому, что худой. Устала я от худых. Остро всегда. Может, уступишь?
      - Вера! Очнись! Ему только около тридцати лет!
      - Тридцать - это ни о чем не говорит. Главное чтобы был мужчиной. Все мужчины делятся у меня на мальчиков и немальчиков. С мальчиками, хоть и седыми уж, можно дружить, но жить опасно. С мужчинами все можно, но дружить опаснее, чем жить. Так что и даже думать про разницу в возрасте. Пугачевой с Киркоровым можно? Чем мы хуже?
      - Вера! Да какие мы Пугачевы? И вообще о чем нам говорить!
      - А что? Женщины мы творческие. Ну конечно не из шоу бизнеса, а все-таки... Я, например, своих пятидесяти не чувствую. А ты и в сорок как куколка. Тут недавно один тебя с сыном увидел, все спрашивал меня потом: что это у неё за любовник? Я его тоже к себе на посиделки пригласила. Приходи. Может, послезавтра и найдем кого получше твоего Вадима.
      ГЛАВА 29.
      Виктория тщательно приготовилась к торжественной встрече, правда, неизвестно с кем и с чем. Резкий макияж, напоминающий о древнем Египте, черный шелковый костюм, такой словно её ничем не пробьешь - но едва вошла заныла в объятиях у Веры, глядя на Светлану: - Зачем все это?!
      Светлана, женщина подтянутая во всех отношениях: длинные сапоги на стройных ногах, символическая мини юбка, кожаная майка, шелковая блузка, такая никогда не дает своим подругам раскиснуть:
      - Да ты что! Такой случай предоставляется!
      - Ка-акой?!
      - Показать, кто ты такая есть.
      - Кому?! - с неподдельным испугом воскликнула Виктория, - Кому я должна что-то там доказывать?!
      - Ты же сама предложила вечеринку устроить. - Недоумевала Вера. Сейчас женихи придут.
      - Да зачем они вообще нужны?! Я без того устала от всякой чуши. Виктория, сев за накрытый стол и заметив, что накрыт он одним из самых дорогих в Европе фарфоровых сервизов, превратилась в недвижимую куклу с мыслями о том, что её подруга все-таки старалась и приготовила нечто.
      Но у Веры просто не было иных сервизов, кроме дорогих. Родители её были переводчиками детских книжек с французского и английского ещё в советские времена. Они-то и запаслись всем дорогим настолько, что это продолжало быть дорогим до конца века.
      - Не знаю зачем. - Ответила Светлана, - Хотя как посмотришь на женщин, что всю жизнь замужем провели - жалко их как-то. Какие-то они домашние, не стильные. Вот я всего два года замужем была. Он, едва представилась возможность, в США смотался. Сына растить не помогал. А теперь, когда мой сын в Калифорнии музыкальную студию заработал, помощью его пользуется. А ты Вика - пятнадцать лет со своим ломакой промучилась! А он твою квартиру разменял и продал, чтобы следующую обаять. Знаю я. Обаял, когда при деньгах-то был, женился, к ней прописался, а когда его деньги кончились она его и выгнала. Теперь, я слышала, твой муж снова в мастерской живет.
      - Ох, бабоньки, выходит, вы нас за деньги любите, - вошел в комнату жених номер один, которому открыла дверь Татьяна, взрослая и уже вроде бы замужняя дочь Веры.
      Вера вскочила из-за стола усаживать гостя. Две остальные женщины, окинув быстрым взглядом пятидесятилетнего холостяка, сразу потеряли к нему интерес.
      - Это Валя. Он был бизнесменом. У него была строительная фирма. Но потом прогорела.
      - Валя, и когда же ваша фирма прогорела? - с фальшивой заинтересованностью спросила Виктория.
      - Лет девять назад уже как. - Пробасил Валя.
      - И что же вы с тех пор делаете?
      - Перебиваюсь вот... Вот ещё и мама пол года как умерла - жениться хочу.
      - А мой, наоборот, от меня сбежал, едва его мама умирать стала. Жить стало где. А до этого так здесь безобразил, вот я его и выгнала. Слава богу - куда стало. - Проговорила Вера чуть слышно и, подняв бокал, сказало громко: Здесь у нас всех такой отрицательный опыт по жизни, что никто замуж-то на самом деле не хочет. А... давайте, просто так дружить. Тем более что праздники. Вот я помню - раньше первого мая так весело было, все собирались, пели... Вот и Валентин на гитаре играть умеет. Вы потом нам поиграйте, пожалуйста.
      - Когда я недавно ездила в Америку к своему сыну... - начала Светлана рассказ о вкусах и нравах Голливудских служащих, с которыми ей приходилось встречаться. Но оставшиеся за столом слушали её рассеянно. Незаметно к ним присоединился ещё один "жених", скромный, чуть ли не немой, сморщенный человечек. Потом появился армянский, непризнанный ни армянами, потому что там "холод и голод", ни русскими, потому что приехал недавно, уже седовласый деятель искусства. Чем он в этом искусстве занимался - никто не понял, то ли писал стихи, но прочитать их не мог, то ли строки для рекламы, но продать их не мог. И, несмотря на свой немалый возраст, походкой, тем, как тянул шею, разглядывая, накрытый стол, напоминал подростка. Едва он вошел - сразу уставился взглядом несчастного, страждущего спасения на блондинку Светлану. Но, получив в ответ несколько высокомерных взглядов, перекинулся на Викторию. Говоря взглядом, как он в неё влюбился. Виктория делала вид, что не замечала. Но Вера заметила и перевернула все по своему:
      - Что ты такой грустный, Хачек? Вчера, ещё в Доме Кино такой веселый был.
      Хачек всерьез понял её вопрос и, вспомнив, как заигрывал с Верой вчера несколько растерялся, подумал немного и проникновенно ответил:
      - Охоту люблю.
      - Охоту? - недоуменно переспросили три женщины хором.
      - Причем здесь охота? - уточнила Вера.
      - Притом что, все мои друзья - охотники. На охоту ходят, меня с собой берут. - И создав физиономию романтика, которому нет дела до бытовых проблем, мельком глянул на Викторию.
      - Охота?.. А вроде бы не сезон. - Отозвалась Виктория. - Даже на уток, кажется, к маю кончается.
      - Вот и любите охоту. А в чем дело-то? - Вмешалась Светлана недовольная тем, что он прервал её рассказ.
      - Ружья не могу купить.
      - Вам что - деньги нужны? - теряя к нему всякий интерес, спросила Виктория и сунула руку в карман своих шелковых брюк, потеребить четки, восстанавливая тем самым душевное равновесие.
      - Вот еще. - Заметив, что Виктория полезла в карман и, приняв её жест за поиск денег, начала раздражаться Вера, - Вы ещё на ружье у женщин будете просить!..
      - А потом он тебя же из этого ружья... - шепнула на ухо Виктории Светлана.
      - Нет. Деньги у меня есть. Я же взрослый мужчина.
      - Ну и, слава богу. - Вздохнула Светлана и, хотела продолжить свой рассказ, как он снова перебил ее:
      - Проблема в другом.
      - В чем? - все сидящие за столом уставились на Хачека.
      - Проблема в том, что я своего ружья зарегистрировать не могу.
      - Почему? Вы не член общества охотников? У меня одноклассник, кажется, в совете. Я помогу. - Участливо откликнулась Виктория.
      - Не в этом дело. Мне не на что ружье регистрировать - у меня нет адреса.
      Женихи: Валентин и молчаливый "крючок" выразительно переглянулись, кивнув, друг другу.
      - Как это у вас нет адреса? А в Армении? - Не поняла Виктория.
      - Ах, так вам Московская прописка нужна?! - Светлану уже бесил этот тип.
      - Так женитесь. - Коротко отрезала Вера. - Вон, сколько по Москве неприкаянных девчонок ходит.
      - Мне нужно жениться на женщине умной.
      - Почему? - Вырвалось почти у всех сразу.
      - Потому что ваши москвички путают брак по расчету и по любви. Вот у меня приятель женился по расчету, а она его за картошкой в магазин посылает. Он с сумками по улицам ходит!
      Все уставились на него с немым изумлением.
      - Брак по расчету с настоящим путает. - Пояснил он и так крутанул, для пущей убедительности зрачками чернух глаз, что все ему вроде бы поверили, что путать брак по расчету и брак настоящий - это ужасно.
      - А много он ей за этот брак заплатил? - не растерявшись, поинтересовалась Светлана.