Московские эбани

      - Университет. В Россия. Владивосток. Хорошо?
      - А в Москве не была еще? - спросил Вадим.
      - Не заработала. Москва много денег надо.
      - Хорошо. - Выдохнул Борис, - Что ещё не заработала.
      - Хорошо, хорошо. - Закивала Пинджо.
      Борис с трудом удержался, чтобы не взвыть от её "хорошо". Он взглянул на Вадима. Вадим пил пиво и о чем-то сосредоточенно думал.
      - И что покупают? - спросил он, кивнув в сторону зала, не оборачиваясь.
      - Покупают. Хорошо. - Кивнула Пинджо.
      - А кто покупает?
      - Те, кто находит свое, как это... свое состояние, тот и покупает.
      - Деньги что ли?
      - Нет. Внутри. - Пинджо указала ладонью на свою плоскую грудь.
      - Первый номер, - цинично подмигнув Вадиму, указал на её грудь Борис.
      Но Вадим не поддержал его настроения. Чтобы Пинджо не отвлекалась на подобные шуточки, сделал несколько шагов в сторону от Бориса, как бы уводя её, и спросил:
      - И дорого платят?
      - Нет. Столько сколько стоит.
      - То есть, цена стабильная?
      - Нет. Это не как у вас. Платят столько, сколько, считают, что могут заплатить за свое состояние. Состояние внутрь... внутри...
      - Души что ли?
      - Да. Душа. - Закивала Пинджо.
      - И за что же заплатили больше всего? - спросил он, беря со стеклянной столешницы низкого столика толстый каталог.
      - Больше... - Пинджо задумалась. - Больше... - она взяла каталог из его рук и, пролистав его, указала прозрачно-серую фигуру, сидевшую на коленях и уткнувшую лицо в ладони.
      Этот рисунок явно изображавший скорбь и плачь, по мнению Вадима не отличался особой оригинальностью.
      - И сколько же заплатили за него в долларах? - спросил он.
      - Семнадцать тысяч. - Скромно ответила Пинджо.
      - Че-его? - вскочил с дивана Борис и уставился в рисунок. - И это за такую ерунду? За бумагу-то?
      - Надо было очень.
      - Зачем?! - хором воскликнули Борис и Вадим.
      - Прекратить.
      - Что?!
      - Состояние. Деньги, не цена. Деньги откупиться. Деньги как жертва... Жертвоприншен... - с трудом подбирая нужные слова, пояснила Пинджо.
      - Не фига себе, что тут твориться! - Борис отступил и снова плюхнулся на диван. - Куда мы попали! Ты понял, Вадь! Мама! Забери меня обратно! залпом выпил ещё кружку пива и замер, вперившись в высокий, зеркальный потолок.
      - Понял. - Сухо кивнул Вадим и, уже обращаясь к Пинджо, спросил, - Все они чему-то соответствуют? - И не дождавшись ответа, не оборачиваясь, лишь рукой указывая на ту стену зала, где висело бросившееся ему в глаза изображение картофельно-танцующей сущности, еле молвил, в тайной надежде, что Пинджо не расслышит, не сумеет понять и ответить, сомневаясь, а стоит ли спрашивать: - А та, земленисто-зеленая баба, стриженная "под Ваньку", что означает?
      - Печорин. - Кратко ответила невозмутимая Пинджо.
      - Что? Как это Печорин?!
      - Я русска литература изучал. Я вижу. - Утвердительно кивнула Пинжо.
      - Не изучал, а изучала. - С трудом, подавляя раздражение, прицепился он к её не правильному произношению.
      - Нет. Изучал. - Упорствовала Пинджо. И пояснила, - Я тогда мужчина был.
      Вадим отшатнулся.
      - Так ты трансвестит?! То есть... как его? - Вадим замотал головой, силясь понять, кто же стоит перед ним.
      А Пинджо, совершенно не меняясь в лице, с мягкой улыбочкой, медленно поясняла. Я - богатый семья. Но не очень. Я мог учиться только в России. Там не так дорого. Я поехал туда. А когда получил диплом, оказалось, что здесь нет для меня работа. Моя семья... По-вашему, Виктория говорила, называется: клан. Моя семья не любит, когда человек не работает. Я тоже не люблю. Человек должен работать, даже если у него все есть что надо.
      - О боже. Ты ещё скажи мне, что труд сделал из обезьяны человека, и тогда я все пойму.
      Кондиционеры работали исправно, в помещении было прохладно, но Вадим, отдуваясь, утирал пот, пот катил по лицу.
      - Не труд. - Спокойно, словно робот пояснил, или пояснила Пинджо, Просто человек должен трудиться, чтобы делать добро для всех живых существ. А не для денег, как у вас любят трудиться. У нас в Таиланде никто никогда не знал, что такое голод. Крышу над головой тоже можно всегда найти. У нас трудятся с мыслью, что делают добро и не считают, сколько за это получат. Если считать всегда - можно сделать ошибка. А я не мог делать добра, когда я мужчина, но нужен была женщина, чтобы танцевать в шоу.
      - Танцевать?! В шоу?! - Вадиму казалось, что лицо его окаменело в старчески усталой гримасе. - Так, где же в этом добро? - еле просипел он, чувствуя, что навалившая на него старость не разглаживается.
      - Красота. Красота - это тоже добро. Поэтому, когда я встретилась с леди Тори я пошла с ней.
      - Ну... ты и философ Пин, как тебя там дальше...
      - Философка, - поправила его Пинджо. - Но это не я. Мы все так думаем. Так у нас главное. У вас - религия, а у нас философское учение Будды. Будды-понедельника.
      - Че-его?! Понедельника?
      - Да. Будды разные бывают. У нас - понедельника. У нас король родился в понедельник, - и Пинджо показала, а может быть, все ещё показал, медальон, что висел у него на шее.
      Вадим разглядел худого человека в острой шапке, сидящего по-турецки и не понял - кто это: Будда или король, - но закивал по-тайски, сказал: "Хорошо", сам от себя обомлел, сосредоточился и спросил:
      - Так почему же Печорин?
      - Печорин типикул. Печорину все равно, кому больно, а кому нет, ему самому не больно. Он ломает крылья птицы и думает, что ломает крылья птицы, но не думает, что ей больно. Он наступает на живое, но не чувствует, что это живое, потому что у него очень крепка пятка. Ничего не чувствует про другого. Идет и не смотрит куда ступает. Хочет - танцует - не больно. Ему не больно, хотя он думает, что должно быть где-то когда-то больно, но думает, говорит, а не знает, что такое боль. Боль больше, чем танец боли. Как говорила Ви-Тори: искусство, это то, что больше искусства. Печорин не больше, чем тот, который о нем написал. Печорин лишь танец, танец отказа от боли. Танец... как его имя?
      - Лермонтов. - Машинально произнес Вадим.
      - Печорин типикул танец отказа от боли Лермонтовых. Но если не знать про автора - а брать самого человека, каким получился - то получается танец поиска боли и её отсутствия в нем.
      Чувствуя, что сейчас взвоет как от зубной боли от такого разговора, да что там взвоет, зарычит, разнесет все в клочки, Вадим лишь выговорил:
      - Пиво давай.
      Пинджо исчезло из затуманенного поля зрения, но вскоре перед ним возник поднос полный банок с немецким пивом. Он открыл одну и влил в себя. Он открыл другую, но пить больше не хотелось.
      - Сколько стоит?
      - Сколько готов принести в жертву, чтобы свернуть с неправильного пути. - Не моргнув и глазом, поняло его Пинджо.
      В потайном кармане белых брюк, (в городе, как ему объяснили, из уважения к европейски образованному королю не прилично ходить в шортах, несмотря на такую жарищу), - он нащупал взятую, на всякий случай, тысячу долларов.
      - Тысяча с собою.
      - Ты подумал?
      - А что будет, если я не сверну?
      - Ничего. Значит это твой путь. Ты и думай.
      - В следующей жизни я рожусь облезлым котом? - спросил тихо, и обернулся на Бориса. Борис спал, улегшись на диване, прихрапывая.
      - Нет. Это в Индии так думают. А если как у нас - это твой путь выбирай. Хочешь? Не хочешь? У нас другое учение.
      - Да какое у вас ещё учение?! Отдаешь мне за тысячу, а не за...
      - Это не я отдаю, а как ты возьмешь.
      - Ничего себе... - Вадим замотал головой и выпил ещё одну банку пива. - Беру. Беру за тысячу, ту... Печорина. Плюс её дом хочу посмотреть... Можно? Где она жила?
      - Хорошо. Дом её будет тебе открыт. Там часто останавливаются люди и не только из России. Там хороший давинг-спорт. Там красиво. Там рядом поселились немые люди, которых леди Ви-Тори хорошо понимает. Там...
      - Слушай! Не загружай меня своей чудовищной информацией! Какие ещё немые?!
      - Вам трудно понять. Их души моют, а Ви-Тори рисует...
      - Только этого мне ещё не хватало! - рявкнул Вадим. - Луна какая-то!
      - Нет! Не луна. Это остров. - Спокойно поправило Пинджо.
      - Угу. - Кивнул Вадим, погружаясь, да что, там, погружаясь - утопая в безмолвии, мысли и слова. Растворялись в нем и, все-таки, из последних сил, складывал звуки в осмысленные формы: - К-куда ехать? К-когда?
      - Завтра рано утром приедет за тобой Палтай и отвезет тебя в её дом. Ты хочешь в её дом войти или взять её дом, как свой?
      - Ну-у... и логика. На фиг мне здесь дом? Ты что не понимаешь?
      - Я хорошо понимаешь. Ты думаешь, я не понимаешь. Но твой друг ничего не хочет. Твой друг не нужен её дом.
      - Я б-без него никуда.
      - Твой друг йог, как из Индия. - Пинджо явно смеялось.
      - Куда мне туда и ему, мой друг. - Составил фразу, как ему показалось, понятную для Пинджо Вадим.
      - Он не Печорин. У Печорин был пятка. Пятка тоже указывает путь. Куда хочет пятка туда и путь. У него нет свой пути.
      - Мне плевать.
      - Плевать не тебе. Плевать твоя пятка.
      - Но... какая пятка?! - уже забыл об увиденном Вадим, - Слушай, девочка, или... Черт, мальчик... Или как, бишь, тебя там - сущность Пинжо...
      - Хорошо говоришь, хорошо. - Закивало Пинджо.
      - Слушай, сущность, но ведь Печорин был эстет! Не было у Почорина пя-ятки!
      - Да. - Кивало Пинджо. - Ничего, кроме пятки. Эстет.
      - Все хватит. - Вадим почувствовал запредел. Еще чуть-чуть и он рухнет и заснет.
      Но "не тем холодным сном могилы..." - пробубнилось в его голове. И все-таки он вынырнул:
      - Вот, - протянул десять сто долларовых бумажек Пинджо.
      - В паспарту или свернуть в рулон?
      - В рулон.
      - Палтай заедет за вами в три утра.
      - Какой ещё Палтай? В какие три?.. - очнулся Борис.
      - Дом Ви-Тори? Хочешь - не хочешь смотреть дом? Как музей дом. У неё часто там люди живут. Там мало турист. Там любят эксклюзивные люди бывать. У неё здесь есть квартира. Но в квартира она лишь спать. Ты говорил, что хочешь дом. Дом откроется. Только в три утра будет ехать хорошо. Не жарко. Не так долго. Он тебя будишь? Не хочешь?
      - Хочешь - не хочешь... Будешь - не будешь. Да пусть разбудит раз и навсегда! Дай ещё пива. - Цедил слова в сторону Вадим
      - Пиво по-тайски: "биир".
      - Что? Не понял? - затряс головой Борис.
      - Биир. - Повторило Пинджо поучительным тоном.
      - Биир... - Рассеянно повторил Вадим.
      - Так и у нас пиво по-русски: "биир". Потому как, врешь ты все! Это по-английски. Хорошо? - кивнул Борис
      - Хорошо.
      - Хорошо. - покорно кивнул Вадим.
      - Бе-е-жать отсюда надо, Ва-адя! - закричал Борис и, схватив за руку Вадима, потянул к выходу, через сад, к воротам, - Бе-е-жать. Еще немного и она нас в конец ас-симилирует!
      ГЛАВА 21.
      "Главное, настроится на нужную волну и тогда все, что может придти тебе через неё - придет" - говорил Виктории философ Палтай, любивший в сезон дождей посидеть с ней рядом под раскидистой пальмой на безлюдном берегу, вглядываясь на шелковистую гору на горизонте.
      "Почему я никак не могу настроиться на то, что я занимаюсь живописью" - удивлялась себе Виктория, машинально штудируя ставший настольной книгой еженедельный справочник "Товары и цены", а также газеты "Из рук в руки". Да-а... все не против стать миллионерами, но мало тех, кто готовы полностью подчинить свою жизнь лишь одной идее - сделать миллион. Да что миллион... Спокойно. Ты делаешь это ради..." - Виктория приказала себе забыть вспыхнувшие в памяти лица, взмах кисти и шелковисто голубую гору в туманной дымке, там, на другом острове, почти что на горизонте. Вперилась в шрифт.
      Повторять опыт с предыдущим товаром более не имело смысла. Но чем заняться снова - было непонятно.
      - Может, открыть туристическое агентство, а может, по продаже недвижимости?.. - Предлагала Виктория.
      - Конкуренция большая. Да и хлопотно как-то. - Отвечал Якоб.
      - У меня есть адреса всех галерей мира...
      - Не справлюсь я. Опыта нету. - Не давая ей договорить, сразу понимая, к чему она клонит, обрывал её Якоб: - Ищи что-нибудь попроще.
      Это "попроще" появилось почти сразу. В принципе, в этом не было ничего странного - местность, в которой поселилась Виктория давно, после развода, но перед самым своим отъездом, оказалось, была населена весьма своеобразным народом. И вообще была ни на какую часть Москвы непохожей, и в тоже время, наоборот, здесь было Московское, - такое же разнообразие стилей, как и характеров его обитателей. Близкий виадук вносил в местное самосознание публики чувство причастности к былым цивилизациям, заброшенные вишневые сады на север от холма напоминали о родовых корнях; между садами и виадуком был холм - цвет местной философской мысли эндемиков созерцал с него роскошные заливные луга Яузы, поросшие самостийным кустарником и деревьями, дальнее мелькание современного мира в виде машин проспекта Мира и, не впадая в столичную суетность, делал свои умозаключения. Одному лишь богу известно, какие сентенции порождались рассуждениями местных Сократов, однако, ничему не дано было зафиксироваться на бумаге, поскольку за их спиной плотной ловушкой стоял гастроном под названием семиэтажка с недавно выкрашенными в наглый желтый цвет витринными стеклами. Но как бы не пили местные созерцатели - мыслить не переставали никогда!
      Идеи в народ вносились ежедневно, народ был слишком близок, чтобы отстраниться от своей мыслящей элиты. Стоило только её представителям войти во дворы, что за гастрономом, как тут же, можно было найти собеседника, и сообщить ему об идеях и итогах философски проведенного дня. Как в деревне, каждый мимоходный был способен слушать. А если вдруг слушателя не находилось, можно было завернуть в подвал к Якобу.
      Поэтому не было ничего удивительного, что человек, который должен был подсказать путь проще простого, тут же нашелся. В офис Якоба и Виктории заскочил подвижный и непоседливый часто мелькающий во дворе местный герой Мишка, тот самый парень лет двадцати восьми - тридцати, что присутствовал при обмывании открытия гадального бизнеса. Мишка жаловался: купил Ситроен задешево, и всего-то надо было, чтобы этот Ситроен был на ходу, - поменять какую-то шестеренку в моторе. Дал нашим умельцам заказ - выточили. Примерили. Надо было ещё чуть-чуть отшлифовать, но Мишка на радостях, что выточили, в общем-то, точно дал им аванс. Они пошли в свою мастерскую через Лосино-Островский лес, а по дороге так напились, что эту самую важную шестеренку потеряли.
      Теперь пил Мишка.
      Не дать выпить ему в офисе на пару с Якобом по такому случаю, Виктория не могла. Они пили в соседней комнате, а Виктория продолжала штудировать рекламно-справочную прессу. Но вскоре Мишке стало скучно, и пришел в комнату к Виктории.
      - Слушай, - желая показать, что пришел не от скуки, а по делу, начал Мишка: - А у меня есть сосед по даче - директор местного подмосковного молокозавода. Я, когда на старый новый год туда ездил, пил с ним. А он жаловался, что продукция его мало в Москву поставляется. Они план занизили. Сколько-то у них идет на обеспечение своих, местных, сколько-то на договорах, а сколько-то из незапланированного можно, и без предварительно подписанной договоренности, забирать. Звонить лишь за день-два, если у них лишняя продукция образовалась, сверх того, что они должны поставлять по обязательствам года - все отдадут. Так вот - похоже, что у них там намечается переизбыток, и никто на этот переизбыток не реагирует
      - Интересно получается - во всем мире, для того чтобы делать дела надо играть в гольф, поло, крокет, в крайнем случае, - в теннис, а у нас просто пить с соседями по даче! - отпарировала Виктория.
      - Дела? Яшка говорит, что хлопотно. А я вам почему предложил работать хронически не могу. После того как мой бизнес лопнул - депрессия уже черти сколько длиться. Если б вы мне хоть три процента с этого дела хотя бы пол года платили...
      - С какого ещё дела?
      - За то, что я вам сделку устрою. - Сказал и убежал в туалет.
      Тут в комнату к Виктории вошел Якоб:
      - Ты не обращай на него внимания - Мишка у нас парень известный: то вагоны с тушенкой по всей стране гоняет туда-сюда, то редкоземельные металлы составами за границу продает, потом решил своей поддельной водкой весь мир споить. Масштабы никак не меньше. А в результате - на пиво не хватает.
      - Но Ситроен-то купил.
      - После суда за водку гол как сокол остался. Но потом продал бабкин дом в деревне и за тысячу никому ненужный металлолом отхватил. Чтобы уходящей жене доказать, что все-таки мужчина. Идиот. Эта консервная банка и ста долларов не стоит. Вон, под окном, его машина третий месяц ржавеет.
      - Зато серебряная. - Заступилась Виктория.
      - Эстет. - Усмехнулся Якоб.
      - Но трогательный уж больно.
      - Так я чего говорю, я могу переговоры вам организовать. - Вошел в комнату Михаил.
      - Якоб, а ты когда меховое ателье регистрировал - что было в уставе? Спросила Виктория
      - Я регистрировал не ателье конкретно, а общество с ограниченной ответственностью.
      - В уставе оговорена возможность торговли продуктами питания?
      - Оговорена. Там все оговорено. Вплоть до выпуска газет. Что с того? Усмехнулся Якоб.
      - Миша, а что конкретно выпускает этот молочный завод? - Не обращая на усмешки Якоба, спросила Виктория.
      - Творог фасованный, кефир, молоко, сметану.
      - И все фасованное?
      - Фасованное. Вот те крест.
      - Да кому это нужно? Вы чего, ребят, сума сошли? В магазинах йогуртов завались! - Испуганно оглядывался то на Викторию, то на Мишку Якоб
      - А простого, дешевого творога нет. - Не согласился с ним Мишка.
      - И мой любимый кефир редко бывает. А по вечерам так обязательно нет. - Поддержала Михаила Виктория.
      - Так это у нас в городке по старинке живут. - Не сдавался Якоб.
      - Значит, ещё где-то также живут. - Гнула свою линию Виктория.
      - Да ты представляешь, что для того чтобы заняться торговлей молочных продуктов, надо сделать?!
      - Представляю. - Спокойно кивнула Виктория, - Для этого надо сначала узнать их исходные цены.
      - Цены дешевые, сразу говорю, - вставил Мишка.
      - А потом обзвонить магазины со своим предложением, потом подписать договор, иметь при себе справку санэпидемстанции...
      - Справки все они вместе с продукцией дают. Приезжай, закупай машину и торгуй хоть на улице. - Снова вмешался Мишка.
      Приезжай и торгуй... Нет, на улице они, конечно, торговать не будут. После первого дня обзвона пять магазинов вызвались принять продукцию и, так как товар ходовой, расплатиться сразу наличными. Была предусмотрена такая форма оплаты на хлеб и молочные продукты, расходящиеся в течение дня.
      Были подписаны все договоры. Приняты заказы. И даже найден Мишкой водитель с грузовиком - свой парень - согласившийся принять товар в шесть утра и развести его по московским магазинам. Но... все оказалось не так-то уж и просто.
      В тот самый первый день их реальной работы к вечеру начали звонить недовольные директора магазинов. Смысл их недовольства заключался в следующем: "Мы и так у вас мало взяли, так ещё в ящиках оказался некомплект - не хватает по три - пять пачек сметаны. А платили за полные ящики".
      Виктория пообещала через день возместить недостающие пачки, - то есть за счет фирмы увеличить заказ. Но второй раз также прокалываться не хотелось. Где искать причину недосдачи? - Задумалась Виктория, - если на заводе, то это же явно не представители администрации экономят, таким образом, этого не может быть. Тогда получается, что рабочие. Но если это они, то значит, так поступают не первый раз и на них уже должны были пойти жалобы заказчиков. Тогда почему администрация их до сих пор держит?
      Виктория представила себе, насколько могла, молочный завод, и её ход мыслей показался ей не состоятельным. Для того чтобы взять себе сметану или творог, рабочим вовсе не требовалось брать их из уже укомплектованных ящиков. Подозревать то, что водитель взял себе столько всего - тоже не хотелось. Водитель все-таки был из деревни, где была дача Мишки, так сказать: "свой парень".
      - Свой парень, говоришь, не может навредить? - усмехнулся Якоб, и повел свое расследование.
      Через день Виктория услышала о его результатах. И все было ужасающе просто:
      Когда водитель Витюша похвастался своим односельчанам, что нашел работу, - все за него очень обрадовались. Сколотилась компания человек из пяти для того, чтобы отметить это дело.
      Пить начали с утра так, чтобы Витюша мог закончить это занятие к обеду и наследующий день, а с утра, не опохмеляясь, отправиться на свой маршрут. Все так радовались его удаче - все-таки работать с москвичами, на настоящей фирме, да ещё постоянно - что очень следили, чтобы Витюша не перепил. Но, поскольку всем остальным пить было можно - перебрали. А дальше по примитивной схеме: поспал два часа - очнулся, а раз очнулся - выпил, часа два покуролесил, снова заснул, очнулся - выпил. Дело привычное. И когда очнулись в пол пятого утра - смотрят: а Витюша уже трезвенький отъезжает. Всем естественно потребовалось срочно Москву заодно посмотреть. К тому же дело благое - помочь Витюше товар погрузить, разгрузить в магазины. Вот и поехали. Машину товаром загрузили чинно, а так как дорога до Москвы длилась два часа - и не поспишь в таких условиях - попытались опохмелиться сметаной - да много ли её съешь?
      Стало скучно - стали развлекаться: рожи строить водителям, что за их грузовиком пристраивались, пугать. А потом - как в снежки играть - кидать в них кефир, творог, сметану... То-то было восторгу!
      Виктория с трудом брала себя в руки, слушая Якоба о происшедшем. Он не смеялся, говоря, но словно понимал их - махал рукой, пожимал плечами, мол, а что поделаешь - такова жизнь.
      - Знаешь, - задумчиво, словно переводя с чужого на родной, русский язык начала Виктория: - При... за... В деловых контрактах оговаривается один пункт... Особый... На случай стихийного бедствия...
      - Да у нас народ как стихийное бедствие!.. - перебил её Якоб, - И всего, что он может тебе выкинуть, оговорить невозможно! А будешь упорствовать - нашлют красного петуха.
      - Но... вот в Таиланде время от времени "из-под земли" как говорили местные жители, возникали тараканы размером с зажигалку, могли даже с пачку сигарет или прочие, гигантских размеров, насекомые, они с фанатическим упрямством неслись неведомо куда, а тут...
      - У нас земля особенная, что ей тараканы? - гордо отрезал Якоб. - На особенной земле, особенные люди. А особенные люди требуют особенного отношения к себе.
      Виктория не поняла поначалу - какое же такое особое отношение требуется водителю. Но после того как в результате следующей Витюшиной поездки, два из пяти магазинов оказались без молочной продукции, поскольку Витюша решил, не тратя время даром, по дороге распродать то, что вез и, даже не заезжать в указанные магазины, почувствовала, что никакого отношения иметь к этому типу не хочет.
      Однако, пришлось слушать новую повесть в самозабвенном исполнении: он устроил продажу прямо с грузовика, останавливаясь в придорожных селах. И очень гордился тем, что заработал больше, чем, если бы сдал продукцию в магазины. Честно привез заработанные деньги и чувствовал себя героем.
      Но в ответ Якоб, почему-то не сказал: "Молодец, парень! Так и действуй!", а побелел лицом и долго угрюмо молчал. Виктория вообще тут же вышла в другую комнату, не дослушав о выгоде его решения. В конце концов, выкурив сигарету, Якоб мрачно взглянул на водителя и потребовал неукоснительно соблюдать заданный маршрут.
      Витюша тоже потребовал в ответ соответствующих его делу денег: - ему было совсем неинтересно исполнять обязанности и водителя, и грузчика, и экспедитора, так как деньги взятые из магазинов на завод перевозил тоже он, завозя для предварительных расчетов в их фирму.
      И хотя Якоб с Викторией все это учитывали, назначая ему посуточную оплату труда, такую, что в месяц получалось раза в три больше, чем у московских водителей, работающих на ставке, он-то не учитывал того, что ему придется делать за назначенную оплату. Оттого, покаявшись и поклявшись больше не брать на маршрут дружков, не сходить с маршрута - стоял на своем, требуя прибавки к зарплате.
      Виктория и Якоб вошли в ступор отупения, - они не могли не сказать ни "да", ни "нет". Ситуация казалась безвыходной.
      Но Витюша нашел выход: упомянув, что он тоже человек, и понимает их нежелание платить ему много, дал им сутки на размышление.
      Вот так-то. Нечего было его за сметанную бомбардировку жучить! Посмотрел Якоб на Викторию так многозначительно, словно древний патриций на, ничего непонимающего в тонкостях римской демократии, варвара.
      Так как каждый маршрут Витюши оплачивался отдельно, то первая его поездка обошлась им, даже не считая выкинутых пачек ровно в полученную прибыль. С неё они не имели ни копейки - минус столько, сколько требовалось заплатить за спонтанно раскиданное. Вторая поездка грозила потерей постоянных клиентов.
      - Что же будет в третью поездку?! - Недоумевала Виктория. - Уступим, и он замучит нас, словно капризный ребенок, проверяющий границы терпения новой няньки. Ему надо объяснить, что дело только-только начинается, и пока нерентабельно. Мы не можем ему платить должную зарплату, но платить проценты, чтобы он относился делу, как к своему, - имеет смысл. Мне кажется, что человек становится безответственным оттого, что его унижают тем, что не посвящают в суть дела, неравенством. Объясни ему, что да, мол, пока это будут небольшие деньги, но мы будем расширять сеть магазинов, и процент его превратится в немаленькую сумму. Он должен быть заинтересован в увеличении магазинов.
      - Ты понимаешь, что чтобы его теперешняя плата за маршрут хоть минимально приближалась к той плате, сколько это стоит, мы должны платить ему процентов семьдесят пять.
      - Все равно. - Ответила Виктория. - Главное, чтобы то, что мы начали, не погибло в зачатье.
      - А мы? Что же это выходит - мы должны работать на водителя?! Он и так получит за месяц ого-го сколько. Это ж мало какому водиле снилось!
      - Если все развить с умом, выписывая себе не проценты, а прожиточный минимум... Брать не более чем по десять процентов. Остальное кидать на увеличение оборота. И к концу года посмотреть - имеет ли смысл снимать, как мы договорились, по половине прибыли...
      Они долго ещё дискутировали, и, в конце концов, пришли к выводу, что при начальном этапе дела водителя следует держать на пятидесяти процентах с дохода, себе выписывать для галочки по пять, а в конце года разобраться. Главное - это обзванивать магазины, предлагая им более дешевые продукты, чем другие, расширяя, таким образом, сеть клиентов. И если все фирмы накидывают на товар тридцать процентов, то они будут накидывать не более пятнадцати.
      Так и решили. Самый главный герой их предприятия - водитель Витюша согласился на пятьдесят процентов, и дело вроде бы пошло. В понедельник, среду и пятницу Виктория должна была обзванивать магазины, принимая заказ и соблазнять новые магазины выгодными условиями. В эти же дни Витюша развозил заказанный ранее товар, брал деньги за прошлый завоз, заезжал к ним в офис - получал свои пятьдесят процентов и отвозил на завод постоянно увеличивающуюся сумму на закупку продукции. Остальная прибыль, если таковая случалась, пряталась в сейф.
      Все шло вроде бы как по маслу, через неделю с ними сотрудничало уже десять магазинов. Правда, был ещё один залет Витюши: - просто приехал в офис во вторник вечером, перед поездкой, которая должна была начинаться в среду, в пять утра, и предложил: - Ребят, все равно всех денег не заработаешь, расслабьтесь. Давайте выпьем. Я сегодня не за рулем.
      Похоже, думал, что если его приняли компаньоном на самый большой процент, то и отдыхать он должен в своей компании.
      С чего это пить-то? - удивился Якоб, все свое рабочее и нерабочее время так и проводивший у телевизора в ожидании телефонного звонка, но не с деловым предложением, а от своей былой любви - Маши, ставшей вдруг снова женщиной номер один.
      Из-за этой Маши он развелся года три назад со своею женой, да только так и не сумел впоследствии наладить новую семейную жизнь. Маша то появлялась на его горизонте, то исчезала, ссылаясь на занятость. Работала она медсестрой, но последнее время исполняла роль сиделки при парализованном после пулевого ранения новом русском, то есть при бизнесмене. Виктория же выполнив свои обязанности, по телефонным переговорам, ни на минуту не задерживалась в офисе. Вместе они не пили даже чая в перерывах. И вдруг им предложили объединиться за бутылкой.
      - С чего это отдыхать? - надвигался Якоб всей своей тушей на хлюпкого Витюшу. - Ты работаешь всего три дня в неделю.
      - Да ты не понял. Не устал я, не устал. Но ребята... - тут он, понизив голос, замотал головой - Вы чего не понимаете, что случилось?
      - Что?! - в один голос воскликнули Виктория и Якоб.
      - Взрыв произошел к... - далее шел непечатный витиеватый текст.
      Якоб сазу понял, о чем он и, махнув рукой, плюхнулся обратно в кресло. Но Виктории представился взрыв молочного завода, также легко, как если бы он производил бензин.
      Самодовольно выдержав паузу, и оглядев всех присутствующих, Витюша продолжил: - Началось! Чеченцы терракт устроили! - и продолжил зловеще, поочередно вглядываясь в глаза компаньонам: - Вы что телевизор не смотрите?! Радио не слушаете?!
      - Слушай, тебе завтра в пять утра вставать надо. Давай быстро верти баранку в свое село и отсыпайся. - Начал выкарабкиваться из кресла Якоб.
      - А я не за рулем. А с электрички меня обязательно как пьяного снимут.
      - Это почему же обязательно? - удивилась Виктория.
      - А потому, что напьюсь по дороге.
      - Слушай, друг, ты скажи чего тебе надо? - встал перед ним Якоб.
      - Вот вы какие. Я к вам по дружбе. Все Витюшу обижают. Че те надо, че те надо... Да ничего мне не надо. Дай деньги на такси.
      - Ты чего, парень, соображаешь, сколько это будет стоить в твою "Дрябловку"?