Московские эбани

      Думай, думай - сама себе твердила Виктория склонившись над рекламным томом "Товары и цены", словно Кутузов над картами во Филях.
      - Деньги исходные вам надо сделать быстро. Какой у нас ближайший праздник?
      - День защитника родины - двадцать третье февраля, - подсказала Зинаида. - Но... - и продолжила шепотом, - затмение. Курды бунтуют. - Так, словно это действительно что-то значило для нее.
      - Ты входишь в роль, дорогая. Но ты плохо играешь ведьму - усмехнулась Виктория, - Ведьма ходит поперек причинно следственной связи, а ты вдоль. Причем здесь курды? При чем здесь затмение?! Главное, чтобы в мозгах не было темно.
      Зинаида отпрянула:
      - Неужели вы не во что не верите?
      А Виктория, сделав вид, что не расслышала, продолжала дидактическим тоном:
      - Что теперь дарят мужчинам в такой праздник?
      - Э-э... все, девки, умываю руки. Не успеем. Все торгаши и без нас уже за месяц к празднику подготовились. Дело проигрышное, опять одни долги, Якоб вошел в их комнату.
      - Но почему долги? Я даю исходные деньги, прибыль делим на троих, по тридцать процентов, десять на развитие. Надеюсь, за быструю операцию нас не притянут к налогам. Давайте же попробуем, рискую я.
      - Ничего не продашь. Все ниши забиты.
      - Но что дарят мужчинам в такой день? Что больше всего разбирают?
      - Портвейн. А в торговле алкоголем своя мафия. Там особое разрешение требуется, опять же марки акцизные... Да и никто нам вклиниться в это дело не разрешит.
      - А ещё что?
      - Водка... пиво...
      - Может быть заряженную воду продавать? - встрепенулась Зинаида. Говорят, если вокруг бутылки с обыкновенной водой руками поводить и в это время думать о чем-то, то сбудется. А почти все кто в этот день гуляет с войны - из Чечни, или ещё с Афганистана... Вот если настроиться на быстрое заживление ран, то...
      - Все, девки! Я в ваши игры не играю. Вы давайте сами там разбирайтесь, а я посмотрю. - Пятился задом Якоб.
      Виктория устало посмотрела на Зинаиду. - Бизнес не такая уж сложная штука, надо только жестко придерживаться выбранных правил. И логики. Давай, думай! Раньше, я помню, народ по этому поводу собирался в парке культуры имени Горького.
      - И сейчас - молодежь, а старики на Поклонной горе.
      - Отлично. Если не алкоголь и сигареты - что молодежь, недавно пришедшая из армии, скупит разом?
      - Не знаю я.
      - Ну... что-то же ещё скупит?
      - Бутерброды с сосисками?.. Флажки?.. Шарики?..
      - Продукты... Шарики... Нужны им шарики. Скорее презервативы. Сказала Виктория и судорожно начала листать товары и цены.
      - Ой, да вы чего? Чтобы я да эту гадость продавала?!
      - Не продавать надо, а предложить продавцам и потом развести по ларькам.
      - Нет. Не буду я.
      - Я же тебе не наркотики предлагаю, милая!
      - Но это похуже будет. - Убежденно ответила Зинаида - А если увидит кто из знакомых? - И глаза её и без того большие расширились.
      - По-моему ты бредишь. Подумай - долго ли ты вот так безрезультатно просидишь здесь?
      - Я не сижу и бездельничаю, я сюда на работу хожу. А то, что никого нет, так в этом не моя вина.
      - Послушай, я не понимаю, - Виктория встала со стула и впритык уставилась на Зинаиду, - Зина, очнись! Зачем мы с тобою затеяли все это дело? Деньги зарабатывать или?..
      - Вот вам нужны деньги, вы и зарабатывайте. А мне пока зарплаты хватает. - Проворчала машинально Зинаида, по всей видимости, даже не понимая, что говорит.
      Изумление таким ответом Виктория поднесла руку к её лбу:
      - Вроде температура нормальная... Почему же ты не понимаешь - у тебя нет никакой зарплаты. Те деньги, которые я дала тебе на первое время, чтобы протянуть, скоро кончатся. И не деньги я тебе дала, а шанс приобрести свой бизнес.
      - Но не такой же!
      - Никто тебя не просит заниматься этим постоянно, но тебе предлагается сделать хоть минимальный изначальный капитал. А как ты думаешь - он делается?
      - А что ж вы одна не сделаете?
      Виктория глубоко задумалась. Она никак не могла понять, где тот порог понимания происходящего, который не способна переступить Зинаида и почему она, желающая ей добра, не может ей помочь. А ведь было все так просто - ей казалось, - вручи она девочке то, чего она хочет - собственное дело, научи её, не наставлениями, как все, а совместным трудом зарабатывать деньги, дай ей возможность ощутить весомость первой заработанной суммы и все - человек, так сказать, встанет на ноги. И зачем она только ввязалась в это дело?..
      Захотелось уйти, оставить и эту Зинаиду, и постоянно полусонного Якоба. Уйти и не видеть их никогда. Она уже было сделала шаг к двери, но мысль о том, что таким образом она распишется в собственном бессилии, глупости, остановила её.
      - Так. Ладно. Все будет, как было.
      - То есть как?
      - Мы также все поделим на троих. Только ты будешь сидеть покуда здесь, на телефоне, это тоже нужно, мало ли чего, а я с Якобом поеду...
      "Поедет с тобою Якоб, как же" - обиженно думала вслед уходящей в комнату Якоба Виктории Зинаида.
      Она пыталась прислушаться - о чем они там говорили, но говорили они почему-то на этот раз тихо.
      На самом деле Виктория попыталась изменить тактику, поняв, что прямо и просто с ними говорить нельзя: - Яш, ну поехали, пожалуйста. - Уже не диктуя, а скорее ноя, подошла к лежащему на диване Якобу.
      - Да ну...
      - Яш, но у меня машина барахлит. Поехали на твоей! Она больше.
      - Я, кажется, пива выпил с утра.
      - Хорошо, дай мне ключи от твоей машины.
      - Нет. Ключи не дам. Машину бабам не доверяю.
      - Яш, но очень нужно.
      - Очень? Ну, поехали. Все равно делать нечего. - И он, лениво потянувшись, встал с дивана.
      Лишь в машине спросил:
      - А зачем поедем-то?
      - Так, по одному адресу товар посмотреть. Вдруг выгорит? - ответила Виктория, не намереваясь более тратить времени на обсуждение.
      Праздничное настроение покупателей, начавшееся ещё за день до праздника, заставило их покрутиться - на вырученные деньги срочно закупать товар, и снова раскидывать по киоскам. Так вложенные Викторией всего двести долларов, прокрутившись несколько раз, в полусотне киосков оказались тремя тысячами.
      Получилось так, что, выйдя из офиса двадцать первого февраля, они оба появились в нем лишь вечером двадцать пятого.
      Все эти ночи Якоб спал в квартире у матери. То, что он не ночевал в офисе, не осталось незамеченным Зинаидой, а Виктория постоянно звонила ей, спрашивая, как дела и коротко сообщала: - У нас все идет хорошо. Сиди и жди.
      Три дня Зинаида просидела в офисе совершенно одна. Догадки мучили её. В одном не было сомнения, - Якоб и Виктория спелись за её спиной. Она теперь будет третьей лишней.
      И когда веселые они вошли в конце третьего дня в офис и, развалившись в креслах, призвали Зинаиду к отчету - Как дела, что происходило, пока их не было?..
      Зинаида, взглянув на изнуренное, но все равно сияющее лицо Виктории и поняла, что догадки были её не напрасны. Так и хотела крикнуть: "А... сошлись, снюхались!.." Но сама от себя не ожидая, выкрикнула хвастливо:
      - А я деньги заработала! - и, увидев как они переглянулись, подмигнув друг другу, добавила: - пока вы отсутсвовали. - И судорожно нащупав в кармане сто пятьдесят рублей из той суммы, что дала ей ранее Виктория, многозначительно захрустела купюрами. - А что вы думаете - я оказалась неплохой гадалкой.
      - Неужели кто-то приходил? - удивился и Якоб, казалось, ещё больше обрадовался, её деньгами. И даже как-то уж очень нетерпеливо покосился на её карман.
      - Да. Приходила одна женщина. Я ей всю правду сказала. Она мне сто пятьдесят рублей заплатила. Вот. - И Зинаида положила на стол три пятидесятирублевки.
      Виктория взяла их и быстро, словно три карты, раскидав на столе перед каждым из присутствующих по одной, сказала: - Что ж делим их на троих - как договорились. Про развитие пока забудем, а теперь...
      Якоб с грохотом выдвинул ящик письменного стола и деловито положил в него полтинник, задвинул ящик и, положив локти на стол, уставился на Зинаиду, улыбаясь.
      То, что далее произошло, явно не входило ни в чьи планы. Увидев, как исчезли в письменном столе деньги и, осознав, что она держит в руках всего лишь один полтинник, вместо былых трех, Зинаида не смогла сдержать хлынувших слез.
      - Вот ты какой! Жирный! И с машиной еще! И ты у меня, матери одиночки, когда мой ребенок голодает, какой-то паршивый полтинник отбираешь!
      - Подожди, подожди, но мы же договаривались?.. Что все, что заработаем, делим на троих, - Виктория положила ей руку на плечо, желая остановить её, но Зинаида вывернулась и отскочила в угол комнаты, глядя то на нее, то на Якоба, словно затравленный зверек. - Сволочи вы, вот кто! Эксплуататоры! И моим трудом!..
      Якоб помрачнел и открыл ящик, брезгливо выбросил из него пятьдесят рублей на стол.
      - Договорились!.. Как же! Пока я здесь работала... Сами, знаю я, чем вы занимались! - Зинаида подскочила к столу взять деньги.
      - Не бери, Зина! - Крикнула Виктория и бросилась между полтинником и Зинаидой, но та уже схватила его сунула в карман своей кофты.
      - Как тебе не стыдно! - прошептала Виктория.
      - Мне-то не стыдно! Это вам должно быть стыдно! Видно в молодости не нагулялися! - рыдала в голос Зинаида.
      - Тогда возьми и эти деньги - указала Виктория на так лежащий перед ней полтинник.
      - Да ладно! Пусть на твоей совести будет! - И захлебываясь слезами, выскочила из офиса.
      - Якоб. Она не в себе. Ты прости её. Пусть она завтра придет, когда успокоится, мы все-таки дадим ей её долю.
      - Что?! - взревел Якоб. - Еще чего! После того, что я услышал! Она, видите ли, мать одиночка, а у меня машина! Я толстый! Так что же я - за все это кормить её должен?! - И остыл тут же, отдуваясь, утирая пот мятым носовым платком - Уф... Ну и дала девка! Ну и дала! А я то, дурак, чуть было сразу деньги на стол не выложил, потом думаю - пусть похвастается... Ничего себе девочка!..
      - Нет. Вы оба с ума сошли! Это все надо остановить!
      Виктория выскочила во двор в надежде догнать Зинаиду, все объяснить, и вдруг остановилась как вкопанная. Крышка алого гроба свисала из окна первого этажа.
      Виктория вспомнила розовый гроб на снегу, в тот день, с которого начались её попытки помочь Зинаиде, и поняла, что цвет сгустился окончательно - Зинаиды ей не вернуть. Окончился отрезок судьбы, отмеченный такими странными знаками, и растянуть его более - невозможно.
      Потом она нашла объяснение такой беспардонности жильцов - в подъезде тесно, наверняка у них маленькая комната в коммунальной квартире - крышку от гроба поставить-то некуда... Это тебе не Таиланд, где никто никого не смущает смертью близкого, там даже сообщают о ней с улыбкой, чтобы не расстроить, не обессилить переживанием. А то, что раньше такого не видела и в Москве, то - просто жила в районе с менее беспардонными традициями. Но как не объясняла себе Виктория увиденное в одно мгновение и все сразу встречи с Зинаидой с тех пор не искала.
      ГЛАВА 20.
      - Я никогда не ездил на слоне... Я никогда не ездил на слоне... Борис тщетно пытался вспомнить следующую строчку вроде бы известного стихотворения Шпаликова. Он сидел в железном каркасе, напоминающем кресло из детской карусели, водруженном на спину могучего животного. Металлическая трубка, слишком символически обозначавшая спинку кресла, в соответствии со степенностью слоновьего шага, мерно била по поясничному отделу позвоночника. - Черт, так не только шишку - горб набьешь! - постанывал Борис, и снова: - Я никогда не ездил на слоне... Удовольствие ниже среднего.
      - Элефант? Элефант? - Раскачиваясь как бурдюк с вином, вопрошал Вадим сидевшего впереди своих нетрезвых пассажиров прямо у слона на шее босоногого мальчишку - погонщика.
      - Я ник-когда не ездил на слоне... - Полу стонал Борис. - Если эта сволочь потащит нас ещё через ту лужу!..
      Лужа напоминала обыкновенную русскую лужу в колее после дождя, но только масштаб её был таков, что слону будет по ухо.
      - Маршрут оплачен! На полпути не сойти, - Прогундосил Вадим. Элефант?! - Снова обратился он к погонщику.
      - Да что ж это за маршрут такой?! Лучше б я вообще этих слонов не видел! Это что же за жизнь такая: то слоны, то самолеты...
      - Элефант?.. - пьяный Вадим не чуял боли.
      - Все! Еще он шаг сделает - я калека! Весь позвоночник отбил зараза! Тебе хорошо, у тебя хоть жировая прослойка есть, а я...
      - Экзотика! Элефант.
      - Какая ещё экзотика - б-баня! И выпить толком нельзя - с полстакана развозит! Где ж конец-то маршруту, шеф?! - Не унимался, причитая, Борис.
      - Элефант? - снова спросил Вадим у погонщика.
      Погонщик, кивавший всю дорогу, обернулся и ответил, ему с покровительственным сочувствием: - Слон.
      Оба пассажира разинули рты.
      - Все, Борис, - прервал минутное молчание Вадим - Наша взяла! клюкнул носом Вадим и задремал.
      В сон клонило и Бориса. Еще несколько дней назад он с восторгом предвкушал, как окажется на экзотической земле, где цветут орхидеи, где девушки обожают белых мужчин, где море, белый песок, пальмы и марихуана...
      Но экзотика оказалась не в том, и совсем не такой, какой они её себе представлял, она ошарашивал, как бы он не был он готов к ней, вспоминая, виденное ранее по телевизору. Уже дорога показалась ему тяжелым бредом пьяного воображения. В самолетике экономили каждый сантиметр, отчего колени пассажиров впивались в следующее сиденье. В таких условиях надо было продержаться восемь-девять часов, как сказали. Народу в салоне было немного - не сезон. Но народ оказался бравый. Едва стюард сообщил, что на борту самолета во время полета курить запрещается, а за курение штраф в четыреста долларов - все захохотали и закурили разом. Летная команда даже и не попыталась остановить это безобразия, видимо привыкла. Не штрафовать же всех пассажиров подряд?.. А вдруг они ещё забастуют и потребуют парашюты? От этих, что летают в Таиланд, можно было ожидать всего, тем более в период наступления жары: детей, инвалидов и стариков на борту не было - только из тех, у кого здоровье покрепче. Крутой народец. Такие штрафы платить не будут. В крайнем случае, морду командиру набьют - бывало, говорили, и такое. Экстренной посадки совершать негде - под крылом страны иных цивилизаций - не поймут.
      Через час плотно зажатые тела пассажиров стали затекать - началось тихое, мирное пьянство. Каждый про себя рассчитывал оклематься к моменту посадки. Но очень скоро оказалось, что самолет прибудет в Таиланд, не как обещалось - через восемь часов, а через двенадцать. Народ почувствовал, что его заманили в ловушку и начал неосознанно колобродить. Мужики, под два метра ростом, лет под тридцать, килограмм под сто двадцать, но по подростковому обращавшиеся друг к другу: "пацаны", носились по узкому проходу, оглядываясь неосмысленными взглядами. С кем-то братались, с кем-то ругались, с кем-то распивали на троих, менялись местами ради бесед, ходили туда-сюда, обтирая друг другу пятые точки в узком проходе и, казалось, раскачивали самолет. К ним прибавились лунатично порхающие девицы все лет за сорок, все блондинки и презрительны взглядом.
      Когда самолет приземлился в Карачи на заправку, командир корабля объявил на весь салон странную фразу касающуюся вроде только обслуживающего персонала:
      - В экстренном случае действовать согласно указу номер тысяча восьмой.
      Люди уже так наквасились к тому времени так, что никому и в голову не пришло спросить у стюардов - что это значит. А стюарды тем временем попросили из уважения к особенностям и традициям Пакистана спрятать все спиртное, а также пустые бутылки. Курить на территории аэропорта, естественно, запрещалось. Выходить из самолета также.
      Самыми послушными оказались как ни странно "пацаны". Они даже не проявили должного любопытства, не прильнули к иллюминаторам, а тут же заныкав под себя бутылки, откинули головы на сиденья и захрапели. Запах перегара угрожающе сгустился. Послышался громкий женский комментарий, но вовсе не по поводу перегара, икоты или храпа, - женщина, взглянув в иллюминатор, возмущалась тому, что её тут, видите ли, оскорбляют, пугая автоматами. Соседки поддержали её. Им не нравилось, что они не могут выйти из самолета, сходить в магазин "такси фри" и вообще, "что эти мужики в формах себе вообразили! Нас не запугаешь! Сейчас как вывалимся бабьим коллективом и: "каранты Карачи! Что они в нас, женщин, стрелять, что ли, будут?!" Тут стюарды открыли дверь в хвостовом отделении. И женщины тут же выразили желание взглянуть на этих вояк не через стекло, а в натуре.
      - Пожалуйста ведите себя потише. - попросил их молодой стюард с явно испуганным выражением лица: - От них можно ожидать всего чего угодно.
      - Что?! - Возмутилась единственная ярко-рыжая среди блондинок женщина: - Я им сейчас покажу!
      Стюард попытался удержать его, но она вырвалась и понеслась по салону к выходу держа, словно факел перед собою огромный пластиковый бокал сухого вина.
      Она выскочила на трап и, увидев бородатого, страшного, словно чеченский боевик автоматчика, направившего тут же на неё свое оружие, икнула и поковыляла назад.
      - Ну что? Взяла Карачи? - съязвил Борис, когда она проходила мимо.
      В ответ она, ошалевши взглянула на него, ещё раз икнула, неожиданно плеснула ему вино в лицо и пошла дальше. Борис вскипел, но Вадим крепко схватил его за руку. Борис выругался и утерся. Затевать свару на Пакистанской земле было как-то ни к чему. Но настроение испортилось.
      Когда народ, совершенно изморенный, вывалился из самолета на землю доброй Сиамии, - казалось, это от их пота и турбин самолета так невыносимо парит, что воздух, словно в русской бане. Хотелось вырваться поскорее из этой прелости, избавиться от собственной слежалости. Вадим и Борис тут же рванули из ещё с трудом ориентирующейся толпы и первыми оказались в аэродромном вагончике. Стало попрохладней. Они не догадывались, что это кондиционер. Что едва они теперь будут выходить из помещения ли, транспорта - как атмосфера русской парилки будет нависать над ними, точно также расслабляя все члены, ослабляя волю, притупляя стремления, как и в бане.
      Погодка была градусов под пятьдесят. Одно радовало - лучи солнца не жалили, с трудом пробиваясь сквозь туманящий пар. Солнце казалось мутным, далеким светочем, словно следишь за ним со дна бассейна. Оно не жгло.
      Онгни Удху - встретивший их гид, напоминал подростка, который, хоть и говорит по-русски, совершенно не понимает, что от него хотят взрослые дяди, и словно опасаясь чего-то недоброго, изо всех сил отказывался везти их туда, куда они хотели. А хотели они в центр. Они очень долго объясняли ему - что такое центр. Но создавалось такое впечатление, что он путает центр, и темный переулок, в который они его хотят завести: такой у него был напуганный вид.
      И лишь въехав в столицу Таиланда, исколесив её улицы, переполненные невыносимо воняющим транспортом уже в шесть часов утра, они поняли, что там есть все что угодно - кроме центра. Центром можно было назвать любой небоскреб - коих по городу, на площади явно большей, чем Москва, было немало. Даже королевских дворцов было два - один для гостей, но рядом не было приличной гостиницы, другой для семьи короля - огромная огороженная глухим бетонным забором территория, но вокруг неё были обыкновенные дома скорее напоминающие наши сталинские, но не столичные, а провинциальные постройки. Изрядно поколесив по городу, они остановились в гостинице-небоскребе "Принц Палас", в номере на четырнадцатом этаже, с открытым бассейном, что располагался на крыше двенадцатого этажа. И засев тут же в этот, почему-то без людей, бассейн, иногда выбираясь из него, чтобы обозреть город сверху, и чувствовали, что сломались - не могли больше никуда двигаться. Сверху город напоминал какую-то свалку или музей построек всех типов, времен и народов, долгостроя, недостроя и даже хрущеб-развалин, расположенных в невероятно хаотичном порядке. Неожиданные небоскребы идиотически пронзали туманное небо. Среди этого хаоса как-то ирреально золотыми игрушечками блестели купола буддистских храмов, но казалось, к ним не ведут ни улицы, ни дороги. Улицы были слишком узки, чтобы их можно было проследить с такой верхотуры.
      Вадим, отмокнув в бассейне и выйдя из него, обнаружил, что атмосфера столь влажна, что нет особой разницы в том - находишься ли ты в воде или за её пределами, - быть может, от того-то никто и не купался в бассейне средь бела дня. Он сел в холле, где кондиционер, работал так, что можно было простудиться, и принялся обзванивать всех представителей русских фирм, коих оказалось не более десяти, целеустремленно узнавая все, что можно о художнице Тори.
      Оказалось, русские, осевшие в этих краях, были мало знаком друг с другом, но о Тори слышали. Она приглашала их на презентации своих выставок, но всем было некогда придти. Местные русские искусством не интересовались. Не тот был контингент. Большинство из них разыскивал ИНТЕРПОЛ.
      Вадим нашел тайскую визитную карточку Тори. Звонил по телефону, но там было плотно занято. Попросил Онгни проверить её адрес по справочнику, но по справочнику такого адреса не было. Онгни попроси денег на другой справочник, сбегал на улицу, вернулся, с новым справочником, не нашел нужной улицы и сказал, что ему потребуются ещё деньги на новый справочник и четыре часа, чтобы съездить в центр купить его и остальные карты. Так постепенно экзотика развертывала перед ними свои пространства.
      Вадим взревел. Онгни сложил ладошки перед грудью и вперил свой взгляд куда-то сквозь Вадима. Медитировал он, или молился - Вадим не понял, но по поводу справочников потребовал объясниться. Онгни, сохраняя спокойствие, начал с того, что Будда был и королем и нищим.
      Вадим был столь истомлен, что сил не хватило его поторопить.
      А Онгни, не спеша, продолжал пояснять, что из-за того, что учение Будды заменяет его стране то, что в России называется верой, религией, истинного тайца не пугает то, что рядом с его, пусть самым красивым небоскребом в мире, стоит дом бедного человека, и пусть он покрыт пальмовыми листьями и напоминает саклю. Поэтому нет в Бангкоке центра. То есть географически он может быть где-то и есть, но никто не интересовался где. А центр, в европейском смысле, как престижный район, не существует. К тому же тайцы привыкли уважать любых людей и, поэтому у каждой улицы может быть много названий. Мало ли кто как хочет называть свою улицу. Поэтому и карт много. Их издает - кто хочет. И в каждой карте - своя, правда. По названиям ориентироваться нельзя. Но есть общая картина, по которой и ориентируются - улицы, каналы, реки... Правда, реки здесь тоже как люди, они не каналы, они тоже хотят течь по разному и меняют русла, а могут и вовсе не течь, отчего, глядя на карты нельзя ориентироваться по их контуру. Но настоящий водитель всегда знает, где сегодня протекает река.
      А чтобы найти дом - обязательно надо показать водителю карту и обозначить крестиком то место, куда надо ехать: нумерация идет не по порядку, а по старшинству. Тот дом, что построили на улице раньше всех, будет первым, вторым - второй и так далее в этом есть особое к первопроходцам, к старшим.
      - Не можно искать ту галерею, если Пинджо не приедет за вами.
      Только если назначите назавтра встречу в три часа дня, то дайте ей время на опоздание часа два. - Закончил Онгни и даже посветлел, словно освободился от тяжкого груза отсутствия взаимопонимания.
      - Экзотика! - Выдавил, ошалевший Борис. - Это ж самое хипповое место на земле! Рай свободы! Каждый не просто живет, как хочет - улицы называет, карты выпускает!..
      - Да они в душе на нас похожи, да только они делают, что хотят, что хотим то и воротам. - Задумчиво отозвался Вадим.
      - А что?.. Вот я сейчас захочу рядом с "Принц-Палас" шалаш поставить и меня никто не погонит? - спросил Борис.
      - Можно. - Кивнул Онгни, - Надо землю арендовать и строить.
      - Это и есть буддизм в жизни? - усмехнулся Вадим. Но, увидев, как радостно закивал Онгни, погрустнел, представив, что ему придется проделать, сколько всего непонятного преодолеть, чтобы достичь галереи Виктории. А ведь в Москве все казалось так легко и просто - только деньги имей...
      - Не понятно, как работают здесь мои ребята, которые принимают туристические группы в сезон. Надо бы мне им повысить оплату. - Резюмировал Вадим.
      Разморенный жарой и духотой, когда от кондиционера страшно отойти, он уже сам не понимал, в честь чего затеял это предприятие.
      Лишь через несколько дней они были у цели.
      Похожая на исполнительную школьницу, готовую к торжественному событию - черные брюки, белая рубашка - Пинджо, через слово кивающая и сдабривающая, к месту и не к месту, свой кивок словом: "хорошо", привезла их к двухэтажному каменному строению огороженному бетонным забором. Высадила из машины перед калиткой и пока парковала за воротами свой автомобиль, истомила Вадима и Бориса до полуобморочного состояния. Потом провела их на площадку украшенную цветами и камнями - этакий китайско-японский райский сад, повела рукой:
      - Это не тайский сад, - сообщила с уж очень серьезным видом, - Это леди Ви-Тори сад. Ее фантазий. Хорошо?
      - Хорошо. - Хором кивнули Вадим и Борис, чувствуя себя гигантскими остолопами рядом с ней.
      Она заметила, что по лбу Вадима струится пот и, покачав головой, сказала:
      - Жарко. Русские потеют. Хорошо. Янки потеют. Хорошо.
      - Хорошо. - Машинально закивали Вадим с Борисом и переглянулись, - А чего в принципе хорошего?..
      - Таец не потеет. Хорошо? Нет?
      - Почему это тайцы не потеют?! - возмутился Борис.
      Вадим взглянул на него с укоризной. Худому Борису жара видимо ещё давала возможность проявлять любопытство, у Вадима же все мутилось в голове, подкашивались ноги. Вот уж действительно - жара придавливала.
      - Пища другой. Мы жир не едим. Хорошо. - Закивала, как ни в чем ни бывало, Пинджо и медленно пошарив в кармане брюк, вынула пульт управления нажала на кнопки. Створки стальной двери медленно разъехались. Вадим, заподозрив Пинджо в тайном садизме из-за её медлительности, чуть ли не оттолкнув, её вошел в прохладу. Кондиционеры работали здесь исправно и постоянно.
      Они оказались в мраморном холе с корявой сосной посередине. За сосной медленно распахнулись стеклянные двери.
      - Идите смотрите. Леди Ви-Тори русская.
      - Ни фига себе, - пробурчал себе поднос Борис, - у нас баба, как баба, а тут на тебе - леди. Эта та, что ли, которой я диван тащил? На фиг она отсюда уезжала? Тут у неё целый дворец, на родине и прилечь-то негде... Ну, Вадь, как хочешь меня после этого называй, - ну и дура же!..
      - Не дура, - отозвалась Пинджо на знакомое слово, - Дурьян. Ви хотите дурьян? - закивала она. - Несу. Угощать буду.
      - Чем это ты собралась нас угощать?
      - Ви сказал, что хотишь дурьян.
      - Что это ещё за дурьян такой?
      - Плод - по-вашему - будет - большой колючка. Пахнет как человек Европа. А в Ви-Тори говорила - как сир. Не простой сир, - плавательний.
      - Плавленый. - Поправил сосредоточенно слушавший её Вадим.
      - Да. Да. Ви-Тори его завтракала. Он внутрь мягкий, бледний как сир.
      - Ничего себе страна, у них и плавленые сырки на деревьях растут, покачал головой Борис. - Ну, если уж закуску нам европейскую предлагаешь, то водку давай.
      - Хорошо? - передразнил её Вадим.
      - Водка не хорошо. Водка нет.
      - Пить!.. - Простонал Вадим.
      - Пить что? - участливо спросила Пинджо.
      - Да что у вас в такую жару все тайцы пьют?! То и давай! - рявкнул Борис.
      - Тайцы любят воду, а русские - пиво.
      - А русские - пиво. Хорошо. - Кивнул Вадим.
      - Во, давай, пиво гони. - Приказал Борис и, когда она скрылась за маленькой боковой дверью, прорычал вслед: - У-у! Попадись она мне - я её живо разговаривать по-русски отучу! "Хорошо", да "хорошо"!.. - ничего хорошего! - И плюхнулся, развалившись, голубовато-серебристый шелковый диван под сосною.
      Вадим с испугом посмотрел на товарища: - Эту, Боря, ни-ни.
      - Хорошо - Боря прикрыл локтем лицо и задремал.
      Вадим даже обрадовался, что Борис не будет сопровождать его при осмотре картин Виктории. Но, преодолев две ступени, сделал над собою усилие, чтобы переступить порог галереи срывавшейся за затуманенным стеклом дверей. Двери распахнулись сами. Вадим отпрянул - тысяча сущностей, словно ожидая его, замерло на стенах огромного зала. Он прикрыл лицо ладонью и, подглядывая через чуть растопыренные пальцы, прошел в центр зала. Он не мог открытым лицом войти в этот мир, полный искреннего застывшего порыва.
      Голова закружилась. Жара ли, сбывшееся ожидание увидеть её картины в реальности, утомление дорогой - а быть может все вместе - прибило его. Он схватился левой рукой за сердце, задыхаясь, глотая воздух. Но правую не убирал от лица, привычным, но забытым детским жестом, когда ему ещё совсем маленькому было и страшно и любопытно одновременно, сквозь пальцы стал разглядывать длинную чреду творений Виктории. Вдруг среди легких, порой прозрачных фигур заметил полную, землянистую, словно картошка, в зеленом платье, руки словно засунутые в карманы, проходят сквозь них, превращаясь в полные танцующие ноги, и отчетливая пятка, поддаваясь эгоизму азартного танца, огромная пятка готова давить, наступать безбольно на все что угодно. Он попятился, оступился на ступеньках, и чуть на свалился на сосну.
      - Пиво. - Подошла Пинджо к Борису, но её певучий голос сработал на Вадима как будильник. Он туже развернулся и подлетел к ней, взял с подноса протянутого тайкой пластиковый стакан с пивом.
      - Посмотрела... посмотрели... посмотрел... - Искала правильное слово вслух Пинджо. - Хорошо?
      - Хорошо, - кивнул Вадим, опрокинув в себя стакан пива.
      - Посмотрел маленький. Хорошо? - Пинджо хотела сказать, что слишком мало времени затратили посетители на просмотр галереи, но из-за прерванной практики в языке, запуталась, поняла это и уставилась испуганным взглядом на самого высокого ростом посетителя.
      - И где ж ты Пижама, ты этакая, - чувствуя, что все равно она не разберет всего сказанного им, спросил Борис: - говорить по-русски научилась?