Радуга

— Да.

Глава 10

Не было еще и семи часов утра, но июньское солнце уже пригревало. Временами неприятный и зловещий, город сейчас казался дружелюбным и безопасным. Летний воздух был наполнен ароматом свежеиспеченного хлеба и криками чаек.

В киоске на углу Джеймс и Кэтрин купили воскресный номер «Таймс», в ближайшей булочной — кофе и рогаликов. Джеймс, желая дать время Алексе окончательно проснуться и узнать о приезде Кэтрин до их возвращения, предложил посидеть немного у реки.

— Алекса просто с ума сойдет от счастья, узнав о том, что ты приехала, — сообщил Джеймс, усаживаясь на деревянную скамью.

— Ты так думаешь? — выпалила Кэтрин, в глазах которой вспыхнула искра надежды, тут же, впрочем, погасшая при воспоминании о том, что она вторглась в интимную жизнь Алексы и Джеймса: бесспорно, уже одно это бесцеремонное вмешательство очень рассердит сестру.

— Не думаю, а знаю точно. Теперь вы некоторое время проведете вместе — до отъезда Алексы в Вашингтон и начала твоих занятий в Джуллиарде.

— Она сказала тебе о Джуллиарде?

— О Джуллиарде и об альбоме, который ты записываешь, и о предстоящем концертном турне. Ты будешь очень занята.

Кэтрин пожала плечами и смущенно улыбнулась. Ее взгляд был прикован к пробуждающейся жизни на реке, по которой в лучах раннего солнца уже сновал целый флот небольших, ярко раскрашенных катеров и яхт.

— Ты морячка? — спросил Джеймс.

— Нет. Я никогда ни на чем не плавала.

— Значит, ты должна ею стать.

— Кажется, да. Это выглядит так умиротворенно.

— Совершенно верно.

— А ты моряк? — смело спросила Кэт, снова повернувшись к Джеймсу.

— Страстный. И когда ты будешь готова попробовать, я тебе помогу.

— О нет…

— Нет?

— А Алекса любит плавать?

— Да, хотя для подобного занятия она несколько беспокойна. Но если ты будешь рядом, проблем не возникнет. — Джеймс замолчал, увидев в глазах Кэтрин удивление, вызванное его уверенностью в том, что присутствие Кэт успокоит старшую сестру. — Кэтрин, так ты хочешь попробовать?

— Да, очень…

— Отлично! Довольно трудно будет разобраться в наших рабочих графиках, но если нам и не удастся найти время до августа, то подождем до приема, который устраивают мои родители в Мэриленде и на который ты приглашена. Запомни, уик-энд на третьей неделе, то есть девятнадцатого числа, и…

— Кэт!

— Алекса?.. — прошептала Кэтрин; затем медленно обернулась на любимый голос и поднялась навстречу бегущей сестре. — Привет!

— Привет! — Алекса обняла Кэтрин, стараясь скрыть волнение, нерешительность и беспокойство.

Что-то было не так! Темные круги под глазами Кэтрин свидетельствовали о бессонной ночи, и то, что прежде было мягкой, чувственной, очаровательной полнотой, теперь тревожило какой-то тяжестью и болезненностью. Что же могло так разрушить тихую безмятежность Кэт? Расскажет ли она об этом сестре? Алекса надеялась.

— Как же я рада, что ты здесь, Кэт!

— Я тоже. Квартира просто чудесная, и моя спальня, и рояль… Спасибо тебе.

— Не за что. — Алекса повернулась к Джеймсу и, поблагодарив его ласковой улыбкой, слегка съязвила:

— Как только я проснулась и сделала счастливое открытие, что Кэт приехала, я тут же поняла, что вы отправились смотреть на яхты. Джеймс от них без ума, — пояснила Алекса сестре.

— Она уже в курсе дела, — улыбнулся Джеймс и, обратившись к Кэтрин, добавил:

— И я надеюсь, приняла приглашение отправиться в плавание — во время приема в Инвернессе, если не получится раньше августа.

— Да. — Кэтрин невольно покраснела.

Джеймс вернулся с сестрами в дом, не спеша выпил с ними кофе и деликатно удалился. Он ведь знал, насколько важным это время было для Алексы, да и для Кэтрин, наверное, тоже. Джеймс не сводил глаз с Кэт, когда Алекса окликнула ее по имени, и видел ее мгновенное напряжение: руки сжались в кулачки — и облегчение, когда стало ясно, что старшая сестра, несомненно, рада встрече с ней.

Джеймс хорошо знал одну сестру и почти не знал другую, но ему очень хотелось заверить обеих: «Все будет прекрасно, вы сами увидите, потому что вам обеим искренне хочется стать ближе друг другу». Но он также понимал, что одного желания мало. И еще он почувствовал, что у Кэтрин, как и у Алексы, есть немало собственных секретов и сомнений. Им предстояло пройти по коварному минному полю своего прошлого. Можно ли совершить подобное путешествие без потерь? Джеймс не знал. Не был уверен. Все, что он мог, — это оставить сестер наедине, один на один друг с другом…

— Так мило с твоей стороны, — вновь и вновь бормотала Кэтрин, склонившись вместе со старшей сестрой над картами, которые приготовила Алекса, разметив их для своей младшей сестры, чтобы той было легче приспособиться к новой жизни в Манхэттене. Безопасные, самые безопасные пути в Джуллиард и студию звукозаписи были отмечены разноцветными фломастерами, такие же яркие линии указывали на безопасные маршруты в места, наилучшие для покупок, прогулок и осмотра достопримечательностей.

Кэтрин шептала слова благодарности женщине, которую любила и обожала и которая, казалось, абсолютно счастлива видеть ее, Кэт. Но не превратится ли тепло Алексы в холодную глыбу льда, как только она узнает, что все ее щедрое гостеприимство предназначается подкидышу, а не родной сестре? Этот вопрос сводил Кэтрин с ума, терзал ее, убивал. Кэтрин совершенно не умела притворяться, и меньше всего ей хотелось обманывать Алексу!

И все-таки Кэт не решалась сказать правду. «Не сейчас… в следующий раз…» — дрожа от страха молило все ее существо. Противоречие разрывало душу, забирало все силы, и Кэт становилась все молчаливее и мрачнее.

— Что ты думаешь о Джеймсе? — спросила Алекса, хотя больше всего ее интересовало, отчего в прекрасных глазах Кэт застыла такая ужасная тревога.

Наверное, когда-нибудь она и задаст этот вопрос, и, наверное, когда-нибудь ее младшая сестра поверит в то, что может полностью довериться Алексе и рассказать о своих переживаниях. Но Алекса с грустью напомнила себе, что Кэт не готова поверить в это прямо сейчас. Поэтому и нашла безопасную тему, лишь бы нарушить неловкое молчание: Джеймс был самым свежим, приятным, ничем не замутненным впечатлением, которым могли поделиться сестры.

— Мне кажется, он замечательный, — мгновенно отозвалась Кэтрин, с облегчением почувствовав, что может говорить правду, не боясь никаких подтекстов.

— Мне он тоже очень нравится.

— Ты его любишь, — тихо заметила Кэт.

Это было утверждение, а не вопрос, поскольку отношения между Алексой и Джеймсом были совершенно очевидны. Они никоим образом не афишировали свои интимные отношения, но взгляды, улыбки и нежные интонации в голосе говорили сами за себя. Алекса любила Джеймса, а Джеймс любил Алексу. Более того, любовь Джеймса к Алексе так широко раскинула свою волшебную сеть, что краями своими касалась и тех, кто дорог любимой, о чем свидетельствовала доброта в его синих глазах, предназначавшаяся ей, Кэт.

— А Джеймс любит тебя, — осмелела Кэт.

На мгновение Алекса оторопела, пораженная откровенностью сестры. Но, встретившись с ясным, искренним взглядом Кэтрин, Алекса неожиданно увидела перед собой двенадцатилетнюю сестренку, с которой у нее началась хрупкая дружба той далекой весной. Кэт тогда была такой непосредственной. «Маленькая девочка, не научившаяся еще играм в застенчивость», которые уже знали все девочки и в которых замечательно преуспевали женщины. Кэтрин все еще сохранила очаровательное неумение притворяться. Алекса знала, что причиной тому была музыка, которой Кэт с любовью занималась всю свою жизнь и которая не позволяла ей учиться искусству лицемерия.

— Я совсем забыла, какая же ты у меня непосредственная, Кэт! — любя поддразнила Алекса, но даже нескрываемая симпатия, явно сквозившая в ее словах, не предотвратила волнение Кэтрин.

— Ой, прости. Я, кажется, не должна была…

— Нет, ты должна была, — с горячностью перебила сестра. — Кэт, я очень хочу, чтобы мы открыто говорили с тобой о самом важном в наших судьбах. Поверь мне…

— Мне тоже этого хочется.

— Правда? Я так рада. — Алекса улыбнулась, несмотря на смущение, овладевшее ею при мысли о том, что она могла бы рассказать сестренке о Джеймсе.

Безусловно, Джеймс составлял очень важную часть ее жизни, но младшая сестра заявила с неожиданной уверенностью, что Алекса и Джеймс «любят друг друга». А Алекса знала, что это вовсе не так. Оба они в конечном счете были скептики и циники. И совсем не верили в любовь. Конечно, Алекса допускала, что когда-нибудь ее нежный, прекрасный, скептический друг влюбится, и ей даже было весьма любопытно, какой окажется женщина, которая пленит железное сердце Джеймса. Алекса была уверена, что однажды Джеймс непременно угодит в костер всепоглощающей любви.

А что же сама Алекса? Нет. Возможность полюбить самой? Нет, пока нет. И все же благодаря Джеймсу она начинала верить в себя и в свой талант.

В один прекрасный день скептик и даже циник может полюбить. Несмотря на то что Алекса и Джеймс были замечательными друзьями и прекрасными любовниками, их отношения нельзя было назвать любовью. Но как же объяснить эту житейскую истину, глядя в невинные глаза доверчивой младшей сестры? Алекса ни минуты не сомневалась, что Кэтрин верит в любовь и в то, что встретит в своей жизни замечательного мужчину.

«Но я не такая хорошая, как ты, Кэт, — думала старшая сестра. — И никогда такой не была. Я дала твердый обет быть с тобой честной, хотя и знаю, что правдивое признание в моих пороках может тебя разочаровать».

— Джеймс очень много для меня значит, — сказала Алекса наконец, отвечая на невысказанный вопрос сестры. — Он — важная часть моей жизни. Не думаю, что мы с Джеймсом будем вместе всегда, но я твердо знаю, Кэт: что бы между нами ни произошло, я не перестану заботиться о нем и его счастье. Как и о твоем.

— Но ведь это же и есть любовь, разве не так?

— Ты считаешь?

— Мне так кажется. Я полагаю, что если кого-нибудь любишь, то заботишься о счастье этого человека, даже если вам не суждено быть вместе.

— А ты когда-нибудь любила, Кэт? — спросила Алекса, неожиданно подумав о какой-нибудь несчастной и вовсе не возвышенной любовной истории, столь драматически разрушившей безмятежную жизнь сестры.

— Я? — Глаза Кэтрин расширились от удивления. — О нет…

— И у тебя все в порядке?

— Все будет в порядке, — тихо отозвалась Кэтрин. «Пожалуйста, прошу тебя…» — Я очень рада тому, что приехала к тебе.

— Я тоже очень тебе рада. Так же как и Джеймс. Теперь, когда вы познакомились, я дам тебе его неофициальные телефоны — рабочий и домашний, ты можешь спокойно звонить ему в любое время. Уверена, и он тоже будет непременно звонить и справляться, как у тебя дела.

— Нет! Пожалуйста, не проси Джеймса звонить мне. Я знаю, что он очень занят, а у меня все будет прекрасно. Не стоит так беспокоиться обо мне.

— Я и не собиралась просить звонить тебе. Просто уверена, что Джеймс захочет этого и без моей просьбы.

— Тогда, может быть, ты попросишь его не звонить?

— Хорошо, если ты считаешь, что так лучше…

— Наверное, да.

— Договорились, — заверила Алекса и, немного помолчав, спросила:

— А как насчет приема в доме его родителей в Мэриленде?

— Я хотела бы пойти, если… ты пойдешь.

— Конечно, пойду. У меня железная договоренность с продюсером, что я буду свободна весь уик-энд. Кэт, тебе следует знать, что там будет и Хилари Баллинджер. Она теперь замужем за сенатором Робертом Макаллистером, а Джеймс и Роберт — старые друзья.

— Алекса, ты ее видела?

— О да! Мы обе были не в восторге, но встреча прошла гладко.

— Тогда и у меня все пройдет гладко.

— Конечно, моя малышка!

— Ну как? — спросил Джеймс, позвонив в среду вечером из Сан-Франциско.

— А так, что мы замечательно проводим время.

— Прекрасно. Я не помешал?

— Нет. Я у себя в спальне — читаю сценарий, а Кэт занимается музыкой.

— Она уже познакомилась с Манхэттеном?

— Познакомится. Мы собираемся провести субботнюю ночь в Роуз-Клиффе, после чего Кэт сама вернется в Манхэттен и каждая из нас займется своими делами.

— Знаешь, я всегда готов помочь, если Кэтрин что-нибудь понадобится. Ты говорила ей об этом?

— Говорила. И она, между прочим, считает тебя замечательным…

— Но?

— Но просила меня передать, чтобы ты не звонил ей.

— И сказала почему?

— Нет, но я подозреваю, что ты немножко, нет, скорее «множко» поразил ее, и теперь Кэт стесняется своей внешности.

— Внешности?

— Полноты. Кэт намерена этим летом сесть на диету.

— Я не заметил, что она полновата, — несколько удивился Джеймс.

Он, мужчина, чьими любовницами были самые стройные и красивые женщины в мире, не заметил полноты Кэт. Что видел Джеймс и что он помнил с поразительной ясностью, так это ярко-синие глаза, белоснежную кожу, горящие нежным румянцем щеки, черные бархатные волосы, изящные подвижные руки. Такой запечатлелась в его памяти Кэтрин — милой и нежной, отважной и робкой. Но Джеймс почему-то решил, что воспоминания Кэт о нем были, очевидно, неприятными и смущающими.

— Она собирается приехать в Инвернесс?

— Да. К уик-энду Кэт закончит все свои основные летние дела. В эту пятницу ее курсовая по французскому придет по почте в Оберлин, Кэт доведет до совершенства исполнение трех новых произведений, которые ей нужно приготовить к турне, занятия в Джуллиарде будут взяты под контроль, и разумное количество лишних фунтов веса будет сброшено.

— Похоже, этим летом вы не так уж много времени проведете вместе, — осторожно заметил Джеймс, хотя и не услышал в голосе Алексы особого разочарования.

— Так оно и есть. Мы фактически не увидимся до самого приема в Инвернессе, но собираемся слегка потратиться на оплату телефонных счетов.

— Но уже без ответа оператора на французском языке?

— Без него. И, мне кажется, с новой близостью к абоненту на другом конце провода, — добавила Алекса.

Несмотря на то что Кэтрин никогда прежде не приходилось соблюдать диету, она знала, как это делать разумно. Одержимость нации идеей похудения и крайности, к которым прибегали ради этого девочки-подростки, повлекли за собой появление новых видов продуктов питания и введение точных методик диеты в программы курсов здоровья для большинства высших школ.

Кэтрин знала, как правильно сидеть на диете: прием небольшого количества низкокалорийных продуктов, физические упражнения и изменение образа жизни — таким образом пролетела первая неделя. Но потом, несмотря на очевидную опасность, она перестала есть вообще. Идея похудеть как можно скорее вышла на первый план. Кэтрин всегда была упитанной, и сама по себе полнота эта предупреждала какие-либо сравнения ее со стройной Алексой. Не станут ли присматриваться к сходству сестер более пристально, когда Кэт сбросит вес? А вдруг похудевшее лицо окажется настолько непохожим на лицо Алексы, что старшая сестра обратит на это внимание и заподозрит?..

Мысль эта очень тревожила Кэтрин, но беспокойство замечательным образом подавлялось еще более сильным желанием выглядеть как можно привлекательнее. Для себя самой, кем бы она ни была, для Алексы, которая скорее всего станет еще больше гордиться ею, и для… Джеймса.

После двух дней, проведенных абсолютно без еды, чувство мучительного голода отступило, и Кэтрин почувствовала потрясающую ясность. Все ее ощущения обострились. Мир стал казаться ярче, более живым, и в музыке ее появилась необыкновенная чистота, а теплый летний ветерок ласкал кожу Кэт еще нежнее, сон стал более свежим, а вода — вкуснее, и…

Временами ясность сознания затягивалась легким туманом — неожиданно не хватало дыхания, колени дрожали, мысли путались и случались короткие приступы забытья. Кэтрин понимала, что ее плоть требовала пищи, и неохотно подчинялась этим приказам, предлагая немного «горючего» телу, нуждавшемуся в дополнительной энергии.

Она решила, что если бы ее потребность в энергии не была столь велика, то, быть может, смогла бы перейти на постоянную полуголодную диету. Но Кэт нуждалась в энергии: для занятий и репетиций трех новых пьес, которые она разучивала, для курсовой по французскому и для частых встреч со своим агентом из «Фордайс», устраивающим ее концертное турне. Активность Кэт была очень высока, так что время от времени она вынуждена была питаться. В те дни, когда девушка ела очень мало или же совсем не ела, происходили неожиданные, мощные, почти фантастические взрывы новой энергии. То была всемогущая сила, побуждающая Кэтрин соглашаться на все новые и новые выступления, пока у нее в конце концов не оказались свободными всего три недели.

Мешковато сидевшая одежда указывала на то, что Кэт стремительно теряет вес, и под душем ее руки намыливали уже новое, совсем другое тело с поразительно стройной талией. Еще за десять дней до приема в Инвернессе она понятия не имела о своем новом лице.

Кэт наконец заставила себя сесть перед роскошным антикварным зеркалом в своей спальне и увидела лицо женщины — женщины и… незнакомки. Женщина эта, естественно, совсем не была похожа на Алексу, как и не имела ничего общего с маленькой пухлой девочкой, которая очень редко смотрела на свое отражение в зеркале. Новая женщина с пышными густыми волосами, высокими скулами, огромными синими глазами и чувственными губами была Кэт совершенно не известна: невообразимо прекрасная незнакомка, способная заставить оборачиваться ей вслед и вызывать улыбки, те изумленно-одобрительные улыбки, которые сопровождали ее в путешествиях по Манхэттену последние несколько недель.

Сначала Кэтрин оценила странную красавицу в зеркале довольно отвлеченно. Потом неожиданно оценка стала личной и ошеломляющей. Так вот я какая! Со дня своего совершеннолетия Кэт постоянно думала о том, кем она не была — ни дочерью, ни сестрой, коими всегда себя считала. Теперь же, вглядываясь в это новое лицо, она впервые подумала о своей матери, отказавшейся от нее.

«Ты выглядела так же?» — беззвучно обратилась она к зеркалу. Повинуясь внезапному порыву, Кэтрин достала сапфировое ожерелье из верхнего ящика секретера. Она не могла отвести взгляд от драгоценных камней — так точно соответствующих цвету ее глаз. Не было ли это ожерелье — подарок отца Кэтрин ее матери — специально подобрано под цвет глаз?

Кэтрин смотрела в зеркало, отражение в котором туманилось, странным образом изменилось, делая ее старше, пока… Увидела ли Кэт свою мать? Были ли у нее вопросы к этой красивой женщине?

— О да, у меня есть к тебе вопросы, мама, — прошептала Кэтрин. — Что же было со мной не так, отчего ты не могла хотя бы немного любить свою дочь и оставить у себя? А знаешь ли ты теперь, мамочка, — тихо спросила Кэт, — до чего я тебя ненавижу?

— Поразительный экземпляр, — заключил ювелир в «Тиффани», внимательно изучив ожерелье через увеличительное стекло. — Все камни выглядят безупречно. Не так ли?

— Я не знаю.

— Об этом можно было узнать при покупке.

Увидев на лице посетительницы смущение, ювелир вдруг усомнился, не взломщица, не воровка ли эта красивая девушка в мешковатых джинсах, пришедшая продать краденое произведение ювелирного искусства? Он допускал и другое: ожерелье принадлежало девушке, и она решила продать его, расставшись с богатым любовником, а может, хотела раздобыть денег на кокаин — не исключено, единственный продукт ее питания, если судить по необычайной худобе.

— Я не покупала его, это подарок.

— Да, разумеется. Вы хотите его продать?

— Нет.

— Значит, оценить?

— Я только хотела узнать, не могли бы вы определить его происхождение. Я надеялась отыскать таким образом его первого владельца.

— Ах вот как! Что ж, дизайн — простая и изящная форма сердечка в обрамлении прекрасно обработанных камней — вполне традиционен. Ниточкой может послужить только исключительное качество и редкий цвет сапфиров да еще надпись, которую сделал дизайнер.

— Я понятия не имею, кто был дизайнером, — тихо призналась Кэтрин.

Она точно так же не имела понятия и о том, зачем оказалась в этом магазине. Кэт лишь знала, что какая-то неведомая сила (конечно же, гнев, а никак не сентиментальность!) заставила ее отпрянуть от зеркала, как только она прошептала той женщине в зеркале свое признание, и броситься вон из спальни, и примчаться сюда, в надежде найти ответы на свои вопросы.

— Имя дизайнера я назвать смогу. Все ювелиры, как правило, гравируют свои инициалы обычно на застежке. Позвольте взглянуть.

Даже в начале ее голодания сердце Кэтрин не прыгало так резко и болезненно. У нее закружилась голова и перехватило дыхание. И Кэт пообещала себе, что обязательно съест немного сахара и протеинов, как только узнает имя.

— Увы, это не оригинальная застежка, — заявил ювелир через несколько минут. — Она выглядит совершенно новой.

— Ожерелье не носили двадцать один год.

— Но застежку, очевидно, меняли: я не нашел на ней инициалов ювелира. А вы знаете о словах, выгравированных на застежке?

— Каких словах? Нет. Что там написано?

— Что-то по-французски.

— Можно взглянуть?

Дрожащими руками Кэтрин взяла ожерелье и лупу, заставила себя успокоиться хотя бы на минутку, чтобы прочитать расплывающиеся перед глазами крошечные буковки. Наконец ей это удалось: «Je t’aimerai toujours».

«Я всегда буду тебя любить» — гравировка была выполнена на языке, который Кэтрин — маленькая девочка из Канзаса — любила столь самозабвенно и на котором говорила гораздо чище и с большим удовольствием, чем на родном английском.

«Je t’aimerai toujours». Наверное, это клятва отца Кэтрин ее матери? Да, разумеется! И уж точно не обещание матери своей брошенной дочери. А даже если так оно и есть на самом деле, то обещание это было, конечно, фальшивым, ложью.

В поисках чего-то, что могло бы успокоить ее измученное сердце, Кэтрин выскочила из «Тиффани», совершенно убежденная в том, чти сапфировое ожерелье никогда не поможет ей найти свою настоящую мать. Ну и прекрасно! Собственно, теперь было гораздо удобнее на все призывы сердца продолжить поиски отвечать: «Бесполезно!» Да и зачем искать женщину, которую Кэтрин на самом деле найти и не желала?..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 11

Поместье Инвернесс, Мэриленд

Август 1989 года

— У тебя замечательные родители. Так вот от кого ты унаследовал свою удивительную честность! — Алекса повернулась к сидевшему за рулем Джеймсу: воскресным вечером они возвращались в Роуз-Клифф после обеда в Инвернессе с Артуром и Марион Стерлингами. — Я уж не говорю об их потрясающей внешности.

— Спасибо. Ты им наверняка тоже понравилась. Еще бы! Есть шанс повторить данное мероприятие до приема.

— Согласна. Кстати, о приеме. Вчера вечером Кэт спросила меня, что ей надеть, и я… растерялась. — Услышав в голосе Алексы неуверенные нотки, Джеймс бросил на нее вопросительный взгляд. — Ладно, признаюсь, я — деревенская девчонка из Канзаса и знакома с подобными приемами исключительно по кинофильмам. Итак, будет ли все это похоже на пикник у «Двенадцати дубов» из «Унесенных ветром»? Знаешь: туго затянутые в корсеты дамы в платьях с бесчисленными нижними юбками, медлительные, как сонные мухи, возмутительно флиртуют, ничего не едят, а мужчины курят сигары, пьют виски и рассуждают о политике? Или же это будет нечто в стиле кровавой драмы Агаты Кристи, где компания людей, знающих взаимопереплетающиеся тайны друг друга, прибывает в далекий мрачный замок на вершине скалы, и там все потягивают шампанское и зловеще поглядывают друг на друга в ожидании, когда же разразится трагедия?

— Ни то ни другое, хотя я еще и не получил от тебя твердого обещания не смотреть зловеще на Хилари.

— Сладкий мой, ты прекрасно знаешь, что я никак не могу дать тебе такое обещание, — прогнусавила Алекса и часто заморгала длинными пушистыми ресницами, передразнивая мимику и южный акцент Хилари.

— Подозреваю, что там ты блеснешь безупречным поведением из-за Бринн, которая наверняка тебе очень понравится, я уже не говорю о родителях и твоей младшей сестре, и…

— Уверена — блесну! Но что же все-таки насчет безупречных нарядов?

— Хорошо. На приеме в парке, в воскресенье, костюмы будут официальные, словно на свадебной церемонии, но вот в субботу все будет гораздо любопытнее: пляжные платья, шорты, купальники и все такое.

— Купальники, — лукаво протянула Алекса. — Интересно, как теперь выглядит в купальнике Хилари?

— Полагаю, что потрясающе. Естественно, не так умопомрачительно, как ты, но впечатляюще. И тем не менее в купальнике Хилари не появится.

— Почему? Наряд, не подобающий первой леди? — Алекса оставила язвительный тон, как только увидела, что Джеймс помрачнел, и тихо предположила:

— Это ведь связано с Робертом, да? Из-за шрамов, которые он получил во Вьетнаме?

— Да.

Алекса, ясное дело, тоже не собиралась надевать купальник. Из-за Кэт. Младшая сестра утверждала, что диета ее проходит прекрасно, но даже и с безупречной фигурой, Алекса это знала, застенчивая Кэт чувствовала бы себя среди незнакомых в купальнике очень неловко.

— Итак, никаких ярких купальников в воскресенье, в субботу — по обстоятельствам. Запомнить несложно. Я скажу Кэт.

— Как она там?

— Голос звучит бодро и весело. С французской курсовой покончено, занятия и новые произведения под контролем, и говорит, что очень довольна результатами своей диеты.

— Отлично. Да, не забудь напомнить ей (а заодно и себе), упаковать джинсы, свитера и кроссовки для прогулки на яхте.

— Так точно, капитан!

Кэтрин хотелось бы провести пятницу накануне приема с Алексой в Роуз-Клиффе. Она мечтала снова увидеть благоухающий розами сад и побыть целый вечер наедине со старшей сестрой.

Но Кэтрин абсолютно точно знала, что ей ни за что не одолеть три пролета лестницы, ведущей к коттеджу на вершине скалы. Поэтому она прилетела в Вашингтон в субботу утром, чтобы сразу же из аэропорта отправиться в Инвернесс.

Алекса была у выхода из терминала задолго до того, как самолет приземлился и из него потянулись пассажиры. Она восхищенно улыбнулась ошеломляющей красотке, направлявшейся прямо к ней… которая кого-то напоминала… и которая оказалась… ее младшей сестренкой!

— Кэт! Ты потрясающа. Но…

— Но что? — встревоженно спросила Кэтрин.

— Но ты потеряла слишком много веса за такой короткий срок, что… Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Я в полном порядке, Алекса.

— Что ж, выглядишь ты и вправду что надо! — Она пристально всматривалась в лицо сестры, несмотря на беспокойство, загоревшееся в глазах Кэт. Наконец улыбнулась и сказала:

— Я как-то раньше и не замечала, что у тебя скулы, совсем как у мамы — высокие, классической формы, абсолютно аристократические. Мне всегда втайне хотелось унаследовать именно такие.

— Спасибо, — с облегчением вздохнув, пробормотала Кэтрин.

Но радость она чувствовала совсем недолго: лицо Алексы вдруг стало серьезным, и улыбка сошла с губ, отчего Кэтрин почувствовала, как чудовищные челюсти страха снова щелкнули где-то в глубине ее вечно пустого желудка. Понимала ли Алекса, что восторженное принятие резких перемен в младшей сестре было сделано слишком поспешно? Не могла ли она заключить при более пристальном рассмотрении очаровательных аристократических скул, что они на самом деле не имеют ничего общего со скулами Джейн? Ведь Кэт совсем не была похожа на нее…

Однако Алексой владело совсем иное беспокойство, вызванное нежными, трогательными сестринскими чувствами.

— Ты ведь просто перестала есть, так? Не отвечай. Я знаю это по твоей невообразимой дисциплинированности. Но, Кэт, теперь ты потеряла уже достаточно фунтов, ведь так? Ведь хватит?

— Кажется, да, — ответила Кэтрин, впрочем, не совсем уверенно.

Терять вес оказалось так просто. Почему бы не избавиться еще от нескольких фунтов? У Кэт пропал всякий интерес к еде, и теперь девушка питалась, только когда об этой необходимости ее предупреждали головокружение и слабость. Тогда она неохотно съедала нужное количество питательных веществ; неприятное ощущение полноты в желудке создавало ощущение принятия лекарства, а не вкусной еды, доставляющей удовольствие.

— Да, дальше вес терять уже некуда. Ты достигла совершенства, Кэт. Подожди, это еще Джеймс тебя не видел!

— Здравствуй, Алекса, дорогая, — с чувством приветствовала Марион Стерлинг прибывших в Инвернесс гостей.

Ее гостеприимная улыбка и сияющие глаза сначала приветствовали ту из сестер Тейлор, с которой Марион уже была знакома и которую успела полюбить, причем настолько, что симпатия ее тут же распространилась и на младшую сестру.

— А вы, должно быть, Кэтрин? Добро пожаловать. Мы безмерно рады, что вы смогли присоединиться к нашей компании.

— Благодарю вас, — прошептала Кэт. — Очень любезно с вашей стороны, что вы включили меня в список гостей.

— Мы сделали это с удовольствием.

Увидев мать Джеймса, Кэт сразу же почувствовала тепло и доброту, излучаемые этой женщиной, — волшебные сети, рассчитанные, вероятно, на Алексу, но и Кэтрин умудрилась в них угодить. Весьма приятная ловушка.

— Мы приехали последними? — спросила Алекса. — Я рассчитывала, что ранним субботним утром движение на дорогах будет не столь интенсивным.

— Да, но вы не опоздали ни на минуту. Завтрак подадут только через час. Предлагаю вам устроиться в своих комнатах и присоединиться ко всем на южной веранде.

Кэтрин и Алексу в отведенные им комнаты проводил человек из многочисленной прислуги, нанятой для обслуживания этого приема. Алекса уже знала, что не будет жить в одной комнате с Джеймсом в восточном крыле здания. На домашних приемах в Мэриленде только супружеские пары спали в одной комнате. Алекса об этом знала и… не имела ни малейших возражений. Марион и Артур Стерлинги были почти на поколение старше ее собственных родителей, но в Топике работала такая же система. Кроме того, очень удачно, что комната Алексы была рядом с комнатой Кэтрин. Не исключено, что сестры проведут немало времени вместе, обмениваясь впечатлениями.