Черная молния

Итак, сегодня он должен вступить с этими парнями в игру.

Отправляясь в магазин за альбомом, он должен одновременно понаблюдать за прогуливающимися по тротуару мужчинами и выбрать подходящего, после чего необходимо двинуться за ним следом. Важно, чтобы будущая жертва не оказалась слишком велика ростом – парень среднего роста, примерно как у него, подойдет как нельзя лучше. Нельзя также выбирать слишком сильного. Впрочем, все эти условия совсем нетрудно соблюсти – мужчину подцепить куда легче, чем какую-нибудь Шанель Дэвис. А уж когда они придут на квартиру к парню и тот начнет свои ухаживания – тогда настанет время действовать.

Репутация Мясника взлетит на недосягаемую высоту.

Одна только мысль о предстоящем безмерно возбудила его. Повинуясь неожиданно нахлынувшему на него вдохновению, он решил проделать с будущей жертвой то же самое, что он проделал с Джойс Коттрел позапрошлой ночью. Это возбудило его еще больше. Он даже начал чувствовать нарастающее напряжение в паху, когда зазвонил телефон. Этот резкий и совершенно неожиданный звук настолько поразил его, что он едва не выронил банку кока-колы, из которой отпивал по глотку.

– Это ты? – строго вопросила мать, когда после третьего гудка он поднял трубку. Презрение, сквозившее в ее голосе, заставило его желудок болезненно сжаться. Неужели она узнала, что ему удалось совершить? Но каким образом? Мать заговорила снова, и его страхи несколько улеглись.

– Я звонила в агентство "Боинг", – сказала она. – Там мне сообщили, что ты опять не пришел. Ты здоров?

– У меня все отлично, ма, – ответил Мясник, но сразу же вспомнил, что сказался на работе больным. – То есть я самую малость приболел, но теперь мне значительно лучше.

– Я звонила тебе, но никто не подходил, – недовольным тоном сообщила мать. – Ты что, к врачу ходил, что ли?

– Нет, ма, – ответил он, вернувшись мыслями в детство, когда мать точно так же обвиняла его в симуляции и нежелании ходить в школу, хотя градусник, торчавший у него изо рта, показывал температуру 102 градуса по Фаренгейту. – Я ходил в ЦКП, ма, и купил себе супу. Куриного супу с вермишелью.

– Только не проси меня зайти и разогреть тебе суп, – заявила мать. – Разве ты не читал утренние газеты?

Его сердце забилось как сумасшедшее.

– И что там?

– Заметка про одну женщину. Про ту самую, которую ты на днях убил. Ты знал ее?

Грудь Мясника словно стянуло поперек металлической лентой.

– С какой это стати я должен ее знать? – спросил он прерывающимся голосом, хотя изо всех сил старался говорить спокойно.

– Она работала через дорогу от тебя, верно? И жила от тебя совсем недалеко.

У него застучало в висках.

– Я не знал ее, ма. И ничего ей не делал. Клянусь тебе, что я не причинил ей вреда! Очень прошу тебя, оставь меня в покое!

Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, он повесил трубку. Бравада, распиравшая его несколько минут назад, испарилась без остатка. Да, но как она узнала? Станет она звонить в полицию или нет?

Конечно же, станет. Ведь она его не любит. И никогда не любила. Она всегда любила только его брата!

Он стал ходить туда-сюда по комнате, пытаясь решить, что делать дальше. Когда телефон зазвонил снова, он замер на месте, где находился – в противоположном конце комнаты, наискосок от громко звонившего аппарата. Все его тело в одно мгновение покрылось ледяным потом – в какой-то момент ему даже показалось, будто на него вылили сжиженный газ. Ноги отказывались ему служить.

Отвечать на звонок или оставить все как есть – пусть себе звонит?

А если это снова его мать?

А если это полиция? Что, если мать уже позвонила им, а они теперь звонят ему? Нет, они звонить не станут, верно? Если он им понадобится, они просто придут и заберут его, ведь так?

Значит, если это не полиция, то это его мать – больше ему никто никогда не звонил!

На все еще подгибающихся от страха ногах он подобрался к телефону и поднял трубку.

– Алло?

Никто не ответил.

– Алло?

В трубке послышался щелчок. Это означало, что на другом конце провода повесили трубку.

Ужас снова охватил его. Его первым побуждением было броситься прочь из квартиры, потом залезть в машину и ехать куда глаза глядят. Главное – подальше от Капитолийского холма, полиции и собственной матери. Прочь из Сиэтла. Но если ехать, то куда? В сущности, бежать ему было некуда.

Кроме того, полиция уже, возможно, рядом и в данный момент окружает здание, дожидаясь лишь момента, когда он появится. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сердце колотилось так, что его стук отзывался у него в ушах.

Улица выглядела вполне мирно.

Но этого, собственно, и следовало ожидать. Вряд ли полицейские станут разгуливать у него перед окнами. Наверняка они припарковали машины в переулке и сами прячутся где-нибудь поблизости.

Тяжело вздохнув, он отвернулся от окна. Он должен думать, как ему выбраться из этой передряги. Итак, о чем могла рассказать полицейским его мать?

Он начал снова прохаживаться по комнате. Теперь его жилье казалось ему более тесным, чем раньше. Стены в прямом смысле слова стали давить на него, а потолок завис, казалось, над самой макушкой. Он начал задыхаться и уселся в кресло – старое кресло модели "Лэз-бой", обитое потертым и запачканным велюром. Это кресло он приобрел в магазине подержанной мебели десять лет назад. Теперь, усевшись, он попытался расслабиться и успокоиться.

Мыслями он снова и снова возвращался к содеянному – поначалу с Шанель Дэвис, а затем с Джойс Коттрел. Он очень старался быть осторожным. Но вдруг он тем не менее оставил-таки отпечатки пальцев?

В доме Джойс Коттрел он старался ни до чего не дотрагиваться. Или все-таки дотронулся? Господи, как трудно все держать в голове! Но вспомнить было просто необходимо.

Его тело начало чесаться – теперь он уже не мог сидеть неподвижно. Он снова вскочил и кинулся к окну. Отогнув штору, он принялся обозревать улицу.

Через дорогу от его дома стоял человек! Он стоял и смотрел прямо на него! Подумать только – прямо на него! Неужели этот человек его знает?

Как только незнакомец начал переходить улицу, Мясник мгновенно отпрянул от окна в глубь комнаты.

Его грудь снова сильно сдавило – еще сильнее, чем при разговоре с матерью. Холодный пот скапливался у него под мышками и стекал по телу.

Снова подступила тошнота. Кроме того, он почувствовал сильнейший позыв к дефекации. У него явно начинался понос – с желудком и кишечником творилось что-то невообразимое.

Согнувшись от боли в животе, он двинулся было в ванную комнату, как вдруг услышал стук в дверь и замер.

В его мозгу одна за другой стали прокручиваться сцены, так хорошо знакомые ему по полицейским боевикам, которые крутили по телевизору.

Неужели они выбьют двери?

Или станут стрелять через дверные филенки?

Он издал сдавленный стон, когда представил себе, как пуля сорок пятого калибра проходит сначала сквозь дерево, а затем входит в его плоть, разрывая внутренности. Испугавшись этой чудовищной боли, он решил не рисковать и открыть дверь, не дожидаясь, когда ее станут ломать.

Распахнув дверь, он обнаружил за ней того самого человека, который за несколько минут до этого в упор рассматривал окна его квартиры. У мужчины было довольно приятное лицо с правильными чертами.

Оно совершенно не походило на лицо полицейского.

Мясник пошевелил губами, пытаясь заговорить, но у него ничего не получилось.

Незнакомец смотрел на него, и его взгляд, казалось, проникал в самую его душу. Неожиданно Мясник осознал, что знает этого человека, что уже видел его где-то раньше...

* * *

Минуты проходили в молчании, а Мясник и незнакомец продолжали созерцать друг друга. Наконец Мясник узнал неожиданного посетителя. Это был муж Энн Джефферс! Он видел его позавчера, когда следил за домом Джойс Коттрел. Но Джефферс его не заметил – Мясник был абсолютно уверен в этом!

Потом в лице Джефферса произошли неуловимые изменения, и Мясник вздрогнул от ужаса – он узнал эти глаза, столь пристально его рассматривавшие.

Он узнал глаза своего брата!

Но было уже совершеннейшим сумасшествием так думать! Джефферс ничуть не походил на его брата!

Кроме того, его брат умер!

Гленн Джефферс заговорил, и ужас в душе Мясника достиг своего апогея.

– Привет, человечек, – произнес Гленн голосом его брата. Он назвал. Мясника тем самым прозвищем, которое тот ненавидел всю свою жизнь. – Ты плохо вел себя, человечек, и вот я пришел, чтобы тебя наказать.

Мысли в голове у Мясника закрутились в бешеном хороводе. Ведь это невозможно! Этот человек никак не мог быть его братом – он выглядел моложе, имел совсем другую внешность, да и комплекцией отличался от брата.

Но тем не менее перед Мясником стоял его родной брат!

Голос, несомненно, принадлежат брату, да и глаза смотрели со знакомым холодным прищуром.

Даже слова, которые произносил лже-Джефферс, могли принадлежать только его брату.

Рори Крэйвен, сотрясаемый приступами ужаса, невольно попятился перед новым воплощением своего старшего брата.

Ричард Крэйвен – он же Экспериментатор – сделал шаг вперед и проник в жалкую квартирку Рори, после чего тихо прикрыл за собой дверь.

Глава 46

Эдна Крэйвен услышала в трубке по меньшей мере двадцать гудков, прежде чем положила ее на рычаг. Когда Рори терзали депрессии, он иногда подолгу не отвечал на телефонные звонки – по крайней мере, до тех пор, пока окончательно не убеждался в том, что мать от него не отстанет. Но теперь она уже в пятый раз набирала номер сына, и все безрезультатно. Эдна, признаться, начала нервничать. В конце концов, сын дал ей понять, что неважно себя чувствует. Его голос вовсе не походил на голос больного, но как знать? Несмотря на то, что младшенький, в отличие от Ричарда, частенько симулировал, Эдна все же волновалась.

Итак, сын не поднимает трубку – или по причине болезни, или потому, что его просто нет дома. Если бы он оставался дома, ему пришлось бы отвечать не только на ее звонки, но и на звонки из офиса фирмы "Боинг", которая любезно предоставила Рори постоянную работу. Если Эдна все-таки решится проведать младшенького, тому было бы лучше сидеть дома, а не шляться по улицам, в противном случае Эдна могла закатить ему настоящий скандал. Эдна всегда считала себя хорошей матерью, что бы там ни говорили другие, и поэтому выбора у нее не оставалось. Рори ничего из себя не представлял, но он был теперь единственным ее достоянием.

Она вышла из дому в час, а в начале третьего вышла из автобуса у больницы, после чего прошла пешком примерно квартал до многоквартирного дома, где жил сын. С каждым шагом ее раздражение возрастало. Ну почему младший сын хотя бы отчасти не походит на Ричарда, который за всю свою жизнь не доставил ей ни одной неприятной минуты?

Мученик – вот кто такой ее Ричард. Самый настоящий христианский мученик!

Эдна молилась за Ричарда много раз, и всякий раз после молитвы ее посещала одна-единственная мысль: Ричард – невинный агнец, которого злые люди обрекли на смерть. Одна лишь мать беззаветно верила в своего первенца. Что ж, когда-нибудь правда выйдет на свет. В конце концов, разве после смерти Ричарда убийства прекратились? Всего неделю назад убили женщину в Бойлстоне. Нельзя сказать, чтобы Эдна слишком сожалела о несчастной жертве – ведь та, как ни крути, оказалась шлюхой. Но вот лишь пару дней назад зарезали женщину, которая жила на той же улице, что и Рори. Причем и ту, и другую убили одним и тем же способом, а ее Ричарда обвинили именно в такого рода убийствах. Вот если бы они не поторопились казнить Ричарда, то сейчас правда выплыла бы наружу и он вернулся бы домой к ней под крылышко. Но теперь уже слишком поздно. Тяжело вздохнув от одолевавших ее печальных мыслей, Эдна отворила входную дверь дома, где жил ее младшенький, вошла в подъезд и по крутой лестнице поднялась на второй этаж.

Остановившись на лестничной площадке, чтобы перевести дыхание, она с отвращением окинула взглядом плохо освещенный коридор. Краска на стенах облупилась, жалкий истертый коврик, покрывавший пол коридора, разлохматился и загибался по углам. За какие грехи Господь послал ей сына, готового жить в таком месте? Раньше она уже говорила ему, что ей стыдно приходить в эту трущобу, но сегодня разговор придется возобновить. Если ее сын не сделает соответствующих выводов, то ноги ее больше в этом доме не будет!

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она подошла к двери младшенького и подняла руку, чтобы постучать. Однако тут же выяснилось, что дверь не заперта. Насколько это в духе Рори – отправляться на прогулку, позабыв запереть за собой дверь. Приходи кто хочет и выноси себе вещи на здоровье! Широко распахнув дверь, Эдна вошла в квартиру.

– Рори?

Ответа не последовало, и Эдна растерялась. Она чувствовала, что в комнате кто-то есть. Выругавшись, она направилась в ванную, привлеченная ее полуоткрытой дверью. Однако стоило ей приблизиться к дверному проему, как она остановилась, словно пораженная громом.

Грязно-бежевые стены ванной, которые Рори так и не удосужился покрасить, были сплошь покрыты ярко-красными пятнами.

Пожалуй, даже кроваво-красными.

– Рори? – снова позвала Эдна, но на этот раз ее голос звучал куда тише и в нем не было прежнего раздражения. Казалось, Эдна уже поняла, что произошло в квартире сына. – Рори? – повторила она. – Это мамочка. Она пришла, чтобы о тебе позаботиться.

Словно сомнамбула, Эдна перешагнула порог ванной комнаты, заранее ужасаясь тому, что ей предстояло увидеть, но не имея сил не войти. Когда она сумела наконец рассмотреть в деталях то, что находилось в ванной, ее внутренности словно сжало железной рукой. Она бросилась к рукомойнику, и ее тут же стошнило в раковину. Только когда у нее в желудке ничего не осталось, она смогла перебраться из ванной в ту единственную в квартире комнату, где умер ее младший сын. Оттуда она позвонила в полицию.

Глава 47

– Бог мой, – только и сказал Марк Блэйкмур, когда увидел изуродованное тело Рори Крэйвена. – Похоже, весь мир сошел с ума.

Они вместе с Лоис Эккерли в очередной раз просматривали дела об убийствах Шанель Дэвис и Джойс Коттрел, пытаясь выяснить, что общего могло быть между этими столь разными женщинами. Общий знакомый? Или дальний родственник? Возможно, какое-нибудь случайное знакомство? Они обсуждали все это, когда поступил вызов.

И вот теперь перед ними в ванной дешевенькой квартиры лежало обнаженное тело Рори Крэйвена, младшего брата того самого человека, чьи преступления копировал неизвестный, убивший Дэвис и Коттрел.

Как и у обеих женщин, грудь Рори Крэйвена была взрезана, а сердце и легкие вырваны. Но, в отличие от предыдущих убийств, то, что проделали над телом Рори Крэйвена, отличалось почти хирургической точностью исполнения. Кроме того, Рори Крэйвену перерезали горло, чего также не наблюдалось в случаях с Шанель Дэвис и Джойс Коттрел. Кровь в квартире можно было увидеть везде. Она лужицами запеклась на ковре, темными пятнами застыла на полированной поверхности предметов обстановки, красными разводами засохла на стенах. Было совершенно ясно, что Рори Крэйвен умер далеко не сразу. Из того, что увидели полицейские, нетрудно было сделать вывод, что, даже получив ранение, он имел возможность передвигаться по квартире. Тем не менее следов, которые говорили бы о борьбе, не наблюдалось. Мебель оставалась на месте, не было видно осколков разбитой посуды. Исходя из расположения предметов и многочисленных кровавых следов, само собой напрашивалось заключение, что убийца Рори Крэйвена сначала перерезал ему горло, а потом стоял и наблюдал, как смертельно раненный человек метался по квартире, пока не истек кровью. Тем не менее, принимая во внимание ужасные раны, нанесенные жертве, и тот факт, что Рори не умер сразу, можно было надеяться, что отыщутся люди, которые видели или слышали хоть что-нибудь.

Как только группа судмедэкспертов приступила к работе, пытаясь отыскать улики, которые, возможно, убийца Рори оставил на месте преступления, Марк Блэйкмур начал утомительную проверку квартир, находившихся по соседству. Большинство обитателей дома во время убийства наверняка находилось на работе, но у Марка сложилось впечатление, что в дешевых многоквартирных домах всегда имелись жильцы, покидавшие свои жилища только для покупки продуктов. Лоис Эккерли сидела на краешке дивана, на котором, разметавшись, лежала Эдна Крэйвен, пытавшаяся прийти в себя после того, что ей пришлось увидеть.

– Может быть, вызвать врача? – спросила Лоис. Лицо Эдны поражало своей бледностью, но позже Лоис вспомнила: мать Ричарда Крэйвена, которую она допрашивала по меньшей мере четыре раза за последние несколько лет, всегда отличалась удивительно бледной кожей.

– Чем врач может облегчить скорбь матери? – в сбою очередь вопросила Эдна, промокнув глаза скомканным носовым платком, отыскавшимся в недрах ее сумки.

– Тогда расскажите мне, что здесь произошло.

Эдна беспомощно пожала плечами.

– Сегодня утром он неважно себя чувствовал. Потом я снова позвонила ему, но он уже не брат трубку. Тогда я решила к нему заехать. Как-никак он мой сын, – добавила Эдна, словно оправдываясь в том, что приехала к Рори. – А что еще мне оставалось делать?

Лоис дважды просила Эдну повторить показания, но та твердила одно и то же вплоть до мелочей. Выяснилось, что Эдна не знала точно, когда села в автобус, и не помнила, какой именно номер довез ее до Пятнадцатой улицы. Впрочем, Лоис Эккерли уже давно для себя решила: люди, которые слишком хорошо помнят детали, большей частью оказываются лгунами. Лоис уже заканчивала беседу, когда Марк Блэйкмур поманил ее к себе. Оставив Эдну на диване, Эккерли вышла вслед за Марком в коридор.

– Никто ничего не слышал, – сообщил ей Марк. – Я обнаружил двух жильцов, которые не выходили из дому весь день. Судя по всему, они не страдают глухотой. Если Крэйвен и в самом деле сопротивлялся, то почему никто не слышал шума? Поверь мне, дама из квартиры 2Б наверняка вызвала бы полицию, случись здесь какая-нибудь потасовка. Как-то это все не вяжется: если Крэйвен не сопротивлялся, то почему вся квартира перепачкана кровью?

Лоис Эккерли задумалась над этим вопросом, но тут в коридоре появился один из экспертов.

– Хотя бы эту проблему вы разрешите без труда, – промолвил он и вручил Блэйкмуру прозрачный пакет, в котором находился листок желтой бумаги, при ближайшем рассмотрении оказавшийся бланком почтового уведомления. На бланке кто-то написал от руки несколько строк.

– Эта штука была приклеена к холодильнику, и мы поначалу приняли ее за список купленных товаров.

Блэйкмур прочел послание и без комментариев передал его Лоис.

Ненавижу имитаторов. Особенно бездарных.

Убивать людей по причинам, по которым это делал Рори, не просто аморально.

Это растрата – бессмысленная и ужасная.

Вот почему я решил положить конец этой резне.

Сомневаюсь, что найдутся люди, которые пожалеют о его кончине. В любом случае он никогда не стал бы Мной, как бы ни старался.

– Надеюсь, глаза меня не обманывают? – спросила Лоис Эккерли, дочитав послание. – Автор записки утверждает, будто Рори убил Дэвис и Коттрел. Но ему-то откуда это знать? Даже у нас нет абсолютной уверенности в том, что оба убийства совершил один человек. До сих пор мы рассматривали такой вариант как одну из гипотез...

– Теперь эту гипотезу будет не слишком трудно проверить, – закончил за нее Блэйкмур. – У нас имеются неплохие отпечатки пальцев правой руки с рукоятки ножа в доме Коттрел и другие, правда, несколько смазанные, с кухни Дэвис. Если и те, и другие совпадут с отпечатками пальцев Рори, это будет означать, что мы попали в цель.

Блэйкмур с отвращением потряс головой:

– Нет, согласись – этот мир и в самом деле катится в пропасть. Один подонок считает, что другой подонок поступает дурно. В этой связи он приезжает к нему домой и преспокойно перерезает ему горло.

– Заметь, не только горло, – рассеянно заметила Лоис, продолжая пристально разглядывать послание. – Что-то за всем этим кроется, Марк. К примеру, как следует понимать заявление "Я ненавижу имитаторов"? Даже если Рори Крэйвен и в самом деле убил Дэвис и Коттрел, к чему прикажете отнести эту фразу? Я хочу сказать, что если этот парень сотворил с Рори то же самое, что Рори, по словам этого парня, сделал с Дэвис и Коттрел, то кто тогда, спрашивается, имитатор – Рори Крэйвен или этот неизвестный нам убийца?

Лоис двинулась было в квартиру, но звук шагов поднимающихся по лестнице людей заставил ее остановиться. Повернувшись, она увидела Энн Джефферс в паре с фотокорреспондентом, которые появились у начала лестничного марша, но мгновенно остановились, стоило им узнать обоих детективов.

– А ведь я оказалась права, – сказала Энн, переводя дух. – Даже когда мне по сканеру передали сообщение, я все еще сомневалась.

Голос ее дрожал, и она попыталась скрыть страх под профессиональной маской репортера. Впрочем, у нее ничего не вышло.

– Еще один, да? – произнесла она еле слышным шепотом. – Как Шанель Дэвис и Джойс Коттрел?

Марк Блэйкмур и Лоис Эккерли переглянулись и без лишних слов решили, что в данном конкретном случае Энн Джефферс имеет право участвовать в деле не только на правах репортера.

– Это Рори Крэйвен, – сообщил ей Марк Блэйкмур. – Младший брат Ричарда.

"Рори Крэйвен? – подумала Энн. – Но это же чистой воды сумасшествие. Он был всего-навсего..." И тут Энн неожиданно озарило. Она вспомнила, что после того, как навестила в госпитале Гленна, она почувствовала, что за ней кто-то следит. Она посмотрела сквозь раскрытую дверь в глубину квартиры Рори Крэйвена. Сквозь окно его комнаты можно было видеть огромный силуэт госпиталя, находившегося как раз напротив дома, где жил Рори.

– Однажды ночью он за мной следил, – произнесла она таким тихим голосом, что детективы поначалу не поняли, к кому она обращается – к ним или к самой себе. – Я навещала в госпитале Гленна и уже шла домой. Тогда я почувствовала, что за мной кто-то наблюдает. По-видимому, это был он.

Энн на мгновение замолчала, а потом повернулась к детективам.

– Что же здесь произошло?

Не сказав ни слова, Блэйкмур протянул Энн послание неизвестного.

Энн внимательно прочитала записку и взглянула на Блэйкмура.

– Он умер? Я имею в виду – Рори Крэйвен мертв?

Детектив утвердительно кивнул.

– Он в ванной. Абсолютно голый – как Джойс Коттрел.

Энн почувствовала безмерное удивление. Неужели Рори Крэйвен убил ее соседку? Но ведь Рори был самым настоящим ничтожеством – он относился к той породе людей, которые используют все свои жизненные силы только для того, чтобы поддерживать собственное существование. Она отлично помнила, как брала у него интервью несколько лет назад, когда над его братом стали впервые сгущаться тучи. Рори, помнится, не хотел говорить о Ричарде. Он сказал только, что они с братом не слишком ладят, что между ними нет ничего общего, да и внешне не похожи.

Что являлось чистейшей правдой.

Если черты лица Ричарда были волевыми и даже привлекательными, то лицо Рори несло на себе отпечаток слабости и ограниченности. Насколько она помнила, у Рори имелась дрянная работенка в конторе "Боинга" и он относился к тому разряду людей, которые никогда не опаздывают на службу и все делают в срок, хотя и не отличаются особыми талантами. Скучный и не слишком умный Рори являлся тем не менее младшим братом Ричарда Крэйвена – того самого Ричарда, который был талантлив до гениальности и обладал всеми достоинствами, ни граном которых не обладал Рори.

Рори был братом того самого Ричарда, которого мать берегла, словно принца королевской крови.

Преклонение матери перед сыном не прекратилось даже после его смерти. Даже после суда, после того как было отклонено прошение о помиловании, даже после казни Эдна Крэйвен продолжала настаивать, что Ричард невиновен.

Невиновен и идеален во всем.

Ричард, должно быть, всю жизнь издевался над этим самым Рори, даже если и не демонстрировал этого в открытую. Ричард оставался знаменитостью даже после того, как его казнили. Она сама...

Неожиданно в сознании Энн возникло вполне логичное объяснение случившегося.

– Ему требовалось внимание, – прошептала она, хотя на самом деле ей казалось, что она говорит громко. – В течение долгих лет все внимание окружающих было сосредоточено исключительно на Ричарде. Даже когда Ричард умер, преклонение перед его личностью осталось.

Она снова перевела взгляд на бумагу, которую все еще сжимала в руке.

"Ненавижу имитаторов... бездарных имитаторов... Сомневаюсь, что найдутся люди, которые пожалеют о его кончине... В любом случае он никогда не стал бы Мной..."

Она читала эти слова снова и снова – пожалуй, она смогла бы воспроизвести содержание записки наизусть, даже если бы ее разбудили среди ночи... И тем не менее Энн продолжала всматриваться в послание неизвестного.

Оно было написано от руки.

Энн всматривалась в почерк, не желая признавать того, что почерк ей знаком. Для такого признания пока не имелось весомых причин.

Да и вряд ли она сможет разумно объяснить свои подозрения.

Она видела, как Ричард Крэйвен погиб на электрическом стуле. Она видела, как его тело затрепетало, а потом безжизненно застыло, как голова поникла на грудь, а глаза закатились.

Ричард Крэйвен никак не мог написать послание, которое она сжимала в руке.

Тем не менее факт оставался фактом.

Почерк принадлежал Ричарду Крэйвену.

Глава 48

Кровь.

Кровь была везде, но на сей раз это не была кровь кошки.

Это была человеческая кровь.

Гленн Джефферс знал, что это человеческая кровь, хотя не знал, откуда она взялась. Кровь покрывала его с головы до ног – она запеклась на руках, на лице, безобразными полосами застыла вдоль всего обнаженного тела.

Обнаженного?

С какой это стати он голый?

Оторвав взгляд от багровых пятен на руках и на теле, он принялся обозревать окружавшую его обстановку. Он находился в комнате, в которой ему раньше не приходилось бывать – надо сказать, довольно жалкой. Примерно в такой же он жил, когда учился на отделении архитектуры в университете, но даже та дешевенькая квартирка, располагавшаяся рядом с университетом, выглядела не в пример опрятнее, нежели эта. Стены в той квартире потрескались, а в одном месте, там, где дверца туалета беспощадно колотила по штукатурке, в стене образовалась дыра. Зато стены были при этом аккуратно выкрашены белой краской, отличной белой краской. Гленн покрасил их собственными руками.

Стены, которые окружали его сейчас, были бежевого цвета, вернее – грязно-бежевого. Такую краску обыкновенно использовали при отделке самых дешевых квартир. У одной из стен стояла старая-престарая кровать с продавленным изголовьем. Ткань, которой был обит валик, пришла в такую ветхость, что теперь уже не представлялось возможным определить ее первоначальный цвет.

В центре комнаты располагались колченогий стол и парочка металлических стульев, грубо раскрашенных под дерево.

И опять вокруг была кровь.

Она покрывала и стены, и мебель.

Кровь, всюду кровь.

Он собрался было выбежать из комнаты, но эти проклятые стены словно начали смыкаться над ним. Они окружали его, давили на него – Гленн никак не мог отыскать дверь.

Одни только стены были вокруг. Стены, покрытые уже начинающими подсыхать алыми разводами.

Теперь Гленн чувствовал кровь под своими голыми ступнями. Она была еще теплой и липкой. Гленн хотел выбежать из комнаты, однако ноги отказывались ему служить – казалось, их заковали в бетон.

Стены давили на него все сильнее, он даже вытянул руки, чтобы не дать им себя раздавить, но при этом коснулся их забрызганной кровью поверхности. Кровь испачкала кончики его пальцев, и он открыл рот, чтобы издать крик затравленного животного.

Но никакого крика не последовало.

Спазм перехватил его горло с такой силой, что и дышать-то стало невмоготу, не то что кричать.

Он беспомощно огляделся и наконец увидел дверь.

Она была открыта и вела в другую комнату.

Пытаясь побороть овладевший им страх, Гленн направился к двери, хотя каждый шаг давался ему с трудом. В другой комнате горел свет, и он заметил там сверкающую белой эмалью поверхность. За дверью определенно помещалась ванная.

Там должен быть душ.

По крайней мере, он сможет смыть с себя кровь – с тела, с лица, с волос. Гленн тихонько застонал, распахнув дверь ванной, но и этот жалкий стон замер у него на губах, когда он разглядел то, что находилось в ванне.

Там лежало тело мужчины – совершенно обнаженное, как и его собственное. Горло мужчины было перерезано, а грудная клетка рассечена и распахнута, словно дверца шкафа, открывая доступ к сердцу и легким.

Хотя Гленн был абсолютно уверен, что этот человек мертв, все же продолжал наблюдать за ним остановившимися глазами. И вдруг, к своему ужасу, обнаружил, что сердце несчастного бьется, а легкие поднимаются и опадают в строгом соответствии с ритмом дыхания.

В горле у Гленна снова зародился крик, он отпрянул, поскользнулся и рухнул на лежащее в ванне тело. Инстинктивно он вытянул руки вперед, чтобы смягчить падение, и они погрузились прямо в разверстую грудь несчастного. Гленн едва не задохнулся, его желудок сжался, и он понял, что его сию минуту стошнит. Всей поверхностью тела Гленн теперь соприкасался с холодными и влажными кожными покровами незнакомца. Неожиданно труп начал оживать – он обнял Гленна и изо всех сил прижал его к своему развороченному телу.

Голова мертвеца стала медленно поворачиваться, а глаза открылись.

Потом задвигались губы, и Гленн почувствовал их холодное прикосновение в своей шее.