Первая встречная

Солнечные лучи лениво лежали на дорожке. Через них с криком перепрыгивали дети. Покой, покой! «…И вечный бой. Покой нам только снится!..» – вспомнились блоковские стихи. «Покой, где он?» Как она завидовала сидящим здесь! Ничего, что старость, что осталось только неторопливое вязание да размышления. Какое счастье сидеть вот так, бездумно глядеть на медленно проплывающие облака, синеву неба, застывшую зелень ветвей, на неподвижные золотистые полосы, как ступеньки лежащие на пути. Ничего не хотеть, не ждать. Только бы ничего не вспоминать, все забыть! Все! Пусть будут прокляты любовь, вера, надежды! Нет их, все ложь!

И сейчас же откуда-то изнутри, все нарастая, поднимался протест – ну а он? Как же он? Что руководило им, когда он говорил о своей любви, о долге, о ее ошибке, – Ирина усмехнулась, – ошибке. Теперь-то она знала, что это преступление. Тяжелое преступление… И, говоря так, искал пути, да, да, искал возможность встретиться с Бреккером. А встретившись – обманул, отбросил ее, как ненужную тряпку. Что ж, так и простить, дать ему за своей спиной сговориться с Бреккером? Дать совершиться тому, что они задумали? Сейчас обо всем этом она вспомнила с омерзением. Нет, нет, допустить этого она не могла. Пусть она погибнет, но и они должны ответить за все, за ложь, за предательство. Пусть конец, но и они не уйдут от наказания. Постепенно она укреплялась в мелькнувшем подозрении. Сейчас верила в то, что Марков – предатель. Значит, еще раз она помогла Бреккеру. И когда? В ту минуту, когда поняла степень своего падения, когда всем сердцем поверила в возможность все исправить. Что же теперь будет с ней?..

Ночью она ни на одну минуту не сомкнула глаз, думала, перебирала в памяти все, что было связано с человеком, которому поверила, полюбила. Сейчас в каждой его фразе, в каждом поступке видела фальшь, обман. И вдруг вспомнила – Агапов! Как она могла не догадаться раньше! Ирина вскочила с кровати, начала искать бумажку с записанным его рукой телефоном… Перерыла все, но так и не нашла. Когда рассвело, снова перебрала все вещи, сумочку, все ящики стола – бесполезно. И наконец вспомнила – по совету Маркова порвала ее. Еще одно доказательство его измены! Значит, он давно готовил это предательство. Из всех свободных автоматов она звонила в справочное и наконец нашла…

Незаметно для себя она дошла до памятника, остановилась. Бог мой, как она устала! Улица, бульвар, площадь были полны людей, они проходили мимо, спорили, смеялись, со всех сторон мелькали автомобили – мир наполнен жизнью, движением, а она одна со своей тяжелой ношей.

Она взглянула на угол – немного поодаль, около магазина, стояла машина.

Она переждала поток автомобилей, перешла мостовую, поравнялась с машиной. Дверца открылась.

– Садитесь! – услышала она.

Машина рванулась.

– Что случилось? – спросил Агапов, но Ирина почувствовала, что не может говорить. Тяжелый комок подкатил к горлу, сжал дыхание, слезы заволокли глаза.

Машина прошла бульвар, пересекла площадь и вышла на набережную. Агапов гладил плечо Ирины, успокаивал, а она плакала все сильней.

– Так что же все-таки случилось? – в который раз спросил Агапов, но она не ответила.

– Ну, поплачьте, поплачьте! Хотя я и не вижу причин для этого, – откинувшись, пробормотал Агапов, не переносивший женских слез.

Машина шла вдоль Кремлевской стены, на той стороне реки промелькнул серый особняк посольства, на мгновенье нырнули под мост и снова выскочили на залитую солнцем набережную.

И она заговорила. Медленно, точно вспоминая, она, в который раз, рассказывала о своей жизни, о встречах и разочарованиях, как узнала Маркова, как полюбила. Рассказала, не могла не сказать, о Бреккере. Агапов слушал, не перебивая, хотя все знал.

Вспоминая встречу в ресторане, она заволновалась. Тогда ей был непонятен этот разговор, то слишком прямой, то с недомолвками и паузами. Казалось, что Марков слишком резок, что об осторожности говорил не Бреккер, а именно он… Удивило, когда Марков, комкая беседу, протянул ему записку со своим телефоном и предложил встретиться еще.

Выйдя из ресторана, она тогда не сдержалась и упрекнула Маркова, но он полуобнял ее и ласково успокоил: «Так нужно, родная, все будет хорошо!..» И с тех пор пропал… Она его искала и неожиданно увидела вместе… с канадцем. Заметив ее, он вскочил в машину и уехал. Что это? Ирина взглянула на Агапова, он улыбался. Ей показалось, что она ошиблась, но нет. Агапов действительно улыбался. Улыбка широко раздвинула рот, и узкое лицо от этого стало полнее. Ирина растерялась, потом возмутилась: как он мог смеяться над ее горем? Или он ничего не понял? Но Агапов взял ее за плечи, тряхнул и, глядя прямо в глаза, ободряюще сказал:

– Все в порядке, Ирина! Ничего не случилось, мы все знаем. Так нужно! – И, увидев, что она по-прежнему ничего не понимает, уже серьезно повторил: – Так нужно! Он хороший парень, настоящий человек и знает свое дело. А то, что это взволновало вас, встревожило и вы позвонили мне, – хорошо. Очень хорошо! Я рад за вас… – он перевел дыхание и после короткой паузы окончил: – И за Сергея!

Сидящий рядом с водителем сотрудник обернулся и ободряюще посмотрел на нее – Ирина по-прежнему ничего не понимала.

– Так нужно, Ирина! – повторил Агапов.

– А я?.. – вырвалось у женщины.

– Мы запретили Маркову говорить вам. События развиваются нормально, сейчас важно, чтобы вы были спокойны. Ничего не случилось! Если вам позвонят (вы знаете кто!), будьте естественны. Помните, ничего не случилось! – еще раз сказал он. – И обо всем немедленно сообщайте нам. Обо всем!..

XXI

Телефонные звонки не прекращались. Один и тот же голос настойчиво добивался Бреккера. Владимир Прохорович вначале спокойно, а позже, раздраженный назойливостью, кратко отвечал, что его нет.

– А когда будет? – не отставал голос.

– Откуда я знаю? – вспылил Сеньковский. – Кто это?

Но человек бормотал что-то невнятное и вешал трубку. Так продолжалось несколько часов. Сеньковский перестал отзываться на звонки. Усталый после суточного дежурства на заводе, он присел на тахту и задремал.

Бреккер явился только поздно вечером – с шумом ввалился в комнату, и она наполнилась влажными осенними запахами. Подойдя к холодильнику, достал бутылку с коньяком, бросил в стакан ломтик льда. Подняв стакан, некоторое время рассматривал, как на свету расплавленным металлом переливалась жидкость. Улыбнулся своим мыслям. Выпил.

Шум, поднятый Бреккером, помешал. Владимир Прохорович приоткрыл глаза – перед ним зарябила ковровая стена. В голове еще бродили обрывки какого-то нелепого сна, хотелось нырнуть в него, узнать, что будет дальше, но очередной толчок в спину заставил отказаться от этого. Владимир Прохорович перевернулся, оторвал голову от подушки и увидел протянутую руку с наполненным стаканом.

– Никто не звонил?

Владимир Прохорович оторвался от стакана, перевел дыхание. Вспомнил. Засмеялся:

– Осточертел тут один. Я уж и отзываться перестал…

– Не сказал, кто? – оборвал его Бреккер.

– Спрашивал, да он трубку вешал. – И, точно в подтверждение, раздался звонок. Бреккер схватил трубку. Сеньковский, наблюдая за квартирантом, увидел, как он побледнел, как побурели яркие пятна румянца, как сузились глаза – весь он напрягся, сжался. Хмельное выражение как смахнуло.

– Немедленно приезжайте, сейчас же! – бросил он в трубу и, обернувшись к Сеньковскому, приказал: – Иди погуляй. Часа на два… Хотя нет, перед возвращением позвони!

Таким Владимир Прохорович его еще не видел. Выйдя на улицу и покрутившись у дома, он, подстегиваемый любопытством, вернулся во двор и шмыгнул в беседку. Темнота и заросший, пожелтевший плющ, скрыли его от посторонних взглядов. Теперь Сеньковский не сомневался, что придет мужчина. И в ту же минуту в его сознании возникала фигура приходившего раньше. Не он ли? Ждать пришлось долго. Владимир Прохорович несколько раз срывался с места и, крадучись, пробирался за человеком, показавшимся знакомым. Человек входил в парадное, и Сеньковский из темноты, через дверную щелку, наблюдал, куда тот пойдет. И каждый раз ошибался. Наконец, подворотню лизнул свет фар, хлопнула дверца автомобиля, и через мгновение во дворе показалась фигура приехавшего. Владимир Прохорович насторожился. Человек прошел мимо беседки и направился к парадному. Сеньковский подождал, пока за ним закроется дверь, сорвался с места, перебежал двор и прильнул к щелке – человек стоял у его квартиры и нажимал кнопку звонка. Дверь отворилась, и неизвестный вошел. Тот! Тот самый! Что делать дальше, Сеньковский не знал. Он вернулся в беседку, поглядывая на свое окно, но, плотно зашторенное, оно не пропускало света. «Что случилось, что так взволновало Бреккера? Телефонный разговор?» – спрашивал он себя, и понемногу еще не ясное волнение охватывало его. Закурил, не подумав, что отблеск может выдать. Прошел по беседке – в ней не хватало воздуха – и вышел во двор. Куда идти? Он направился к воротам, дошел до угла. Рядом, за ярко освещенными окнами булочной, сновали покупатели. Владимир Прохорович потоптался у витрины, поднял воротник макинтоша и под противным моросящим дождем, по мягкому ковру опавших листьев пошел в сторону площади. Куда – он не знал сам. Двигаться сейчас для него было необходимо, движение не давало времени для размышлений, и, главное, казалось, что он уходит от какой-то опасности. Он не понимал какой, но в том, что случилось что-то серьезное, был уверен.

Не так давно, как-то вечером, когда они, он и канадец, сидели у приемника и слушали музыку, Бреккер, не перестававший подливать себе и ему из стоявшей на полу бутылки, блаженно вытянул ноги и каким-то подобревшим голосом мечтательно сказал, что скоро, очень скоро вернется домой. Пьяненький Сеньковский тогда то ли не понял, то ли не придал значения сказанному. Да и сам канадец к этому больше не возвращался. Так бы и забылся этот разговор. Но сейчас что-то толкнуло Владимира Прохоровича. В памяти всплыл вечер, реплика, и он начал связывать приход неизвестного с телефонным звонком, так взволновавшим Бреккера. Не отразится ли на его благополучии? – шевельнулась тревожная мысль. Потерять такого жильца было бы жалко. Он пытался успокоить себя, но сомнения не проходили. Куда пойти, где провести два часа до того, как он узнает, прочтет на лице канадца, что случилось? И он шел без цели, перепрыгивая через блестевшие пятна воды, скапливавшиеся у ямок асфальта.

Город как бы замер под сеткой дождя. Редкие прохожие, съежившись, пробегали мимо, вдоль вымокших домов, чиркали блеклые огни автомобилей – все торопились в теплоту и уют своих комнат, а он уходил от своей в ночь. Слева из мрака выросла громада высотного дома с разноцветными окнами, понизу опоясанная ожерельем света, – «Гастроном»! Вспомнил, что сзади, внизу, кинотеатр и направился к выходу. Дождь разогнал публику, в кассе оказались билеты. Так и не спросив, что идет, он вошел в фойе, побродил по залу и остановился у стенда с фотографиями.

– Вот, оказывается, вы где? – спросил за спиной женский голос.

Сеньковский оглянулся. Невысокая, худенькая, с вихрастой прической девушка, старательно облизывая вафельный стаканчик, с улыбкой смотрела на него.

– Не узнали? – И, увидев недоумевающее лицо, смешливо скосив глаза, упрекнула:

– Когда приходите в домоуправление, здороваетесь. А сейчас не узнаете.

– Теперь узнал, Клавочка, – улыбнулся Сеньковский.

Лукавая улыбка скользнула по губам девушки.

– То-то! Смотрите, выпишу вам двойную квартплату, будете тогда знать! Кстати, кто это у вас живет?

– У меня? – не зная, что ответить, выгадывая время, переспросил Владимир Прохорович.

– Не у меня же, – дернула плечом девушка.

– Да заходит иногда один знакомый, – попробовал отговориться Сеньковский. Не хватало, чтобы о канадце знали в доме!

– Да, заходит! – продолжая облизывать стаканчик, засмеялась Клава. – К нам в домоуправление уже приходили, спрашивали о вас, интересовались вашим приятелем.

– Кто приходил? – побледнел Сеньковский.

Девушка прищурилась:

– Один дяденька…

– Кто, кто? – перебил ее Владимир Прохорович.

– Вы что, маленький? – разозлилась Клава.

Сеньковский действительно понятия не имел, и тогда девушка, гордая тем, что что-то знает, оглядываясь по сторонам, вполголоса рассказала, что интересовались работники уголовного розыска.

– Уголовного розыска? – удивился Владимир Прохорович и прикусил язык. «Вот, вот, начинается!» – мелькнула мысль. Мелькнула и уже не оставляла. Припомнились свертки, которые уносил из квартиры неизвестный, тяжелые пакеты, вручавшиеся в парадном им самим. Все эти Сэмы, Бобы и Дики, передававшие для канадца пачки с деньгами… «Ой, втянет меня Бреккер в грязную историю! – Он перевел дыхание. – А я-то, я-то, дурак!» Сейчас все, что делал канадец, казалось подозрительным. Все видели, все знали, один он ничего не почувствовал, не заметил. «Что делать, что делать?» – в отчаянии думал Владимир Прохорович.

– Пойдем же, начинается! – услышал он нетерпеливый голос. Клава тянула за рукав: – Все уже сели.

Владимир Прохорович растерянно оглянулся, увидел опустевшее фойе, бегущих опоздавших, тряхнул головой, точно хотел отогнать невеселые мысли, и, волоча ноги, пошел за девушкой.

Все время, пока шла картина, Владимир Прохорович пробовал начать разговор: не терпелось выяснить, что интересовало приходившего «дяденьку». Но как только он наклонялся к девушке, она , хихикнув, отстранялась, хлопала по руке, шептала, чтобы он смотрел на экран. «Чего это она прыскает, – уныло думал Сеньковский, – что я, ухаживаю?» И снова тянулся к ее уху. Все повторялось снова, до тех пор, пока на него не зашикали. «Ничего! Пойду провожать, по дороге узнаю!» – решил он, откидываясь на спинку кресла и с нетерпением ожидая окончания сеанса…

«Значит, действительно приходили, вернее приходил, – проводив Клаву и возвращаясь домой, думал Владимир Прохорович, – спрашивал обо мне. Как живу, где работаю, кто бывает?» И все так, между прочим. Только в конце разговора, собираясь уходить и возвращая Клаве домовую книгу, «оперативник» вскользь спросил о жильце. Какой из себя, часто ли приходит? Что они о нем знают? Да и что, в конце концов, знает о нем он сам? Хотя нет, кое-что было известно, и то, что он знал, сейчас не могло не взволновать. «Я не знал, откуда знают они? – попробовал он отмахнуться от мрачных мыслей. – Один он, что ли, торгует барахлом, все комиссионки полны. Привозят и сдают, – вслух рассуждал Сеньковский. Сказал и осекся. – А золото?..» Дождь прошел, и из-за высотного дома на Смоленской, в посветлевшем небе, навстречу ему, выплыл тонкий серп месяца. Он ускорил шаг.

XXII

То, о чем рассказал Зуйков, было страшно. Потрясенный Кемминг заставил повторить все сначала, но слушать не умел. Перебивал, уточнял. Его интересовали такие детали, такие мелочи, которых Зуйков не смог запомнить. Кемминг нервничал, срывался и в конце концов добился того, что его волнение передалось рассказчику. Зуйков начал путать и под конец, разозлившись, наговорил американцу дерзостей. Кемминг опешил. В других условиях он бы знал, как обуздать «этого распоясавшегося русского», но сейчас пришлось смолчать. «Ничего, ничего, ничего, – утешил он себя, – я припомню ему это!» Он не принадлежал к числу людей, которые забывают.

– Давайте по порядку, – успокаивая разошедшегося Зуйкова и сдерживая самого себя, предложил он, – как вышла из дома, куда пошла, где была, только по подробнее.

– Говорил же я, – остывая, пробормотал Зуйков.

– Повтори еще! – настойчиво сказал Кемминг, незаметно для себя переходя на «ты».

Привычка подчинять сделала свое – Зуйков поднял голову, откинулся на спинку стула.

Часто останавливаясь, вспоминая ускользнувшие ранее подробности, он медленно рассказывал, как стоял у дома «этой чернявенькой», как наконец она вышла, как бегала от автомата к автомату и только в полдень, из телефонной будки у Кропоткинского метро, позвонила в последний раз. Вспомнив, какой вышла, он усмехнулся – стоило столько звонить и бегать, чтобы на лице была такая растерянность. Оглядывалась по сторонам, точно ждала кого-то. А потом, опустив голову, пошла по бульвару.

– Подойти к будке, когда она набирала номер, не догадался?

– Побоялся. Ходить-то за ней пришлось долго, приметить могла.

– Дальше, дальше…

– Чего дальше? – огрызнулся Зуйков. Еще войдя в комнату, он почувствовал, что случилось что-то серьезное, угрожающее американцу, а значит и им, ему и Митину. Хотя черт с ними со всеми! Сейчас он думал о себе. А раз опасность – значит, надо бежать. Бежать, пока не поздно. «А куда?» – спросил он себя, и тотчас память подсказала – заповедник! Если выбрать из контейнера все, что там осталось, – хватит надолго. Только бы не обогнал Митин… Молнией мелькнуло: «Дьюшка, инструктор». Его советы: «В случае опасности, осядь где-нибудь в глуши, затаись, обзаведись хозяйством. Обязательно женись. Жена – надежное укрытие, не то, что холостой, „вей ветерок“. Поступи на работу. В ударники не рвись, но и в отсталых не ходи. Когда придет время – позовем!..» – «Только тогда я уж не пойду».

Кемминг прервал его думы:

– Что замолчал? Дальше, дальше!

– Дошла она по площади, перешла улицу. В переулке стояла машина…

– Номер запомнил?

– Нет. Спереди, рядом с шофером, сидел военный. Она села, машина рванула, так я их и видел.

– Ты говорил, петлицы у него были. Какие?

– Не до того было. Как увидел его – все позабыл. Ну их к лешему! Так и пропасть можно, – сказал Зуйков, не обратив внимания на брезгливую усмешку, тронувшую губы собеседника.

– Дурак! Военного испугался…

– Лучше дураком прожить, чем умным пропасть, – отпарировал Зуйков. И после короткого раздумья признался: – А испугался, правда. Вам, может, не боязно, а по мне – подальше от греха. Погореть можно, – повторил он, заерзал на стуле и наклонился к Кеммингу: – Может, тикать пора?

– Чего ж ты сюда ехал, если боишься каждого? – сдерживаясь, чтобы не ударить, процедил Кемминг.

– Ехал, скажете тоже, – выдавил улыбку Зуйков, – все бы так приезжали – не боялся. – И раздумчиво окончил: – А бояться не грех. Береженого и бог бережет!

– А когда дружка убивал, тоже трусил? – зло спросил Кемминг. И пожалел. Зуйков вздрогнул, приподнялся, схватил американца за руку:

– Не шуми! Ты в этом деле тоже не сторона.

– Не дури! – успокоил Кемминг и, поглаживая Зуйкова по плечу, пообещал: – Скоро поедешь туда, откуда приехал. Отдохнешь там. А сейчас иди! Позвони сюда завтра, – он взглянул на часы, – в шесть!

– Вы только будьте, а то сегодня весь день звонил. – Подумал, вздохнул. – Что ж, может, и обойдется еще.

Кемминг кивнул:

– Обойдется, обойдется! – и мягко, но настойчиво подтолкнул Зуйкова к двери. В тамбуре наклонился к Зуйкову, шепнул: – Если не отвечу – звони по второму телефону. Понял?

Зуйков кивнул. И от этого обоим стало не по себе.

Как только за гостем закрылась дверь, Кемминг бросился к телефону…

Когда Сеньковский вернулся домой, Бреккера уже не было. На столе, под недопитой бутылкой, белела записка. Владимир Прохорович взял ее, другой рукой налил стакан, выпил не закусывая и стал читать: «Завтра в пять часов уйди. Возвращайся попозже!» Владимир Прохорович прочитал еще раз, походил по комнате, подошел к окну, раздвинул портьеру – темно. Темно было и на душе. Какая опасность таилась в приходе этого человека, – подумал он, – что скрывалось за безобидными вопросами? Чем все это могло грозить ему? Он дотошно перебирал все, что было связано с квартирантом, и не находил своей вины. Вот разве приносили и уносили какие-то пакеты, сам он вечерами ездил со свертками, встречался в парадных… А кто может это знать? Так, постепенно убеждая себя, он пришел к выводу, что ничего особенного не случилось. Теперь он думал не о том, чтобы порвать с Бреккером, а как-то сохранить эти отношения и в дальнейшем. Уж очень не хотелось терять то, что давало это знакомство. «Так как же, рассказать о разговоре с девушкой из домоуправления или?..» Продолжая ходить по комнате Владимир Прохорович заметил, что думает вслух. Он осмотрелся (показалось, что в комнате он не один), задернул портьеру. Потом подошел к столу, допил вино. Хотелось убежать от преследовавших его мыслей, забыть все. Первое смятение прошло. Надо было постараться заснуть. Сняв пиджак и ботинки, Владимир Прохорович лег на тахту и вжал голову во вмятину подушки.

XXIII

– … Как я уже докладывал, вторая встреча произошла через два дня…

– До сих пор не могу убедить себя, что твое поведение в ресторане было правильным, – раздумывая вслух, произнес генерал.

– Все случилось неожиданно для меня самого, Олег Владимирович. В какое-то мгновение я понял, что принятый план разговора неверен.

– Еще раз – когда ты почувствовал это, – вмешался Агапов.

– Как только отошел официант. По одной фразе. Понял, что помогать в их версии не стоит. – Марков задумался и после короткой паузы продолжал: – На чем строят свою операцию они? Женщина! Кто я? Чекист с загадочной славянской душой! Сколько раз переигрывали мы их на этом – должны же они отказаться от выдуманного образа… И тут мелькнула мысль – а что, если перевести все только на деловые рельсы? Деньги! Купил, продал – им это должно быть понятнее. И без ссылок на репрессированного отца или выдуманное аристократическое происхождение. Что нового, экстраординарного в их попытках завербовать советского человека? – спросил я себя. – Ведь пытаются же они это делать и у нас и за границей. Грубо, без надежды на успех. – Марков помолчал и закончил: – Вот это и определило тон разговора…

– Что ж, возможно, ты и прав, – заключил Орлов. – Так как же прошла встреча?

– Дал понять, что женщина мешает. Кажется, сразу он не понял этого. Условились, что позвонит, – Марков улыбнулся. – Позвонил на следующий день из Серебряного бора. Видимо, решил ковать железо, пока горячо. Предложил встретиться через час. Мы с Михаилом Степановичем решили, – Марков взглянул на Агапова, хочет проверить, как буду подъезжать. Один ли? Значит, еще не верил. Я поехал. Он ждал на опушке леса. Поздоровались, сели в машину… и начался разговор…

– Чем интересовался? КВВ? – спросил генерал.

Марков кивнул.

– Так прямо и начал?

Марков улыбнулся.

– Нет, с подходом. Еще раз, где работаю, чем занимается институт, как решена проблема горючего…

– Раз летаем, значит решена, – пробормотал Орлов. – А отвечал как?

– Как договорились. Деньги против расчетов.

– Торговался?

Видимо вспомнив, Марков засмеялся:

– Вот не думал, что окажусь таким жадным…

– Поверят, так дадут и больше!..

– … Он откинулся на спинку, обалдело взглянул. "Это несерьезно, " – говорит. Я ответил, что это еще при условии, если перебросят через границу. Вряд ли, говорю, в ваших интересах, если буду пытаться сделать это сам. Ведь в случае провала скандала не оберешься. Похуже, чем с Пауэрсом… А женщину оставляю вам… Он долго думал… и, как мы предполагали, сказал, что должен кое с кем посоветоваться.

– Впечатление какое у тебя осталось?

– По-моему, идет прощупывание.

– Верит?

Марков пожал плечами:

– Эта встреча меня в этом не убедила. Но, видимо, все складывается нормально.

– Разговор, конечно, он записал на пленку. Из-за этого и потащил в машину, – высказал предположение Агапов.

– А ты? – метнул взгляд генерал.

Марков утвердительно кивнул.

– Как дальше?

– Довез меня до «Сокола». Договорились, что позвонит. На другой день встретились в одном из арбатских переулков. Вот тут-то и случилось. Откуда она взялась, ума не приложу. Как увидел ее, шмыгнул в машину, он догадался, за мной. Говорю, скорей! Он дал газ, и мы скрылись. Кажется, это ему понравилось – видимо, поверил в желание отделаться. Даже по плечу похлопал, похвалил за решимость. – Марков пригладил волосы и дрогнувшим голосом сказал: – Она черт знает что может подумать… Ведь она звонит, ищет меня… – И, немного помолчав, попросил: – Разрешите встретиться, объяснить?

Орлов застучал пальцем по столу, скосил глаза на Агапова.

– Я, Сережа, видел ее. Разговаривал, – сказал Михаил Степанович. В голосе было что-то успокаивающее, и это настораживало.

– Как она? – уже с тревогой спросил Марков, не отрываясь от лица Агапова.

– Теперь ничего, обошлось, – вздохнул Агапов, – тяжело ей, видимо, было. Дошло до того, что заподозрила тебя в предательстве…

– Предательство? – побледнел Марков.

– Что ж, это только говорит в ее пользу, – вмешался Орлов. – Раньше она так бы не подумала. Значит, раскаяние искреннее… Обидно, конечно, что причинили ей боль, но кто мог предполагать… Но в этом есть и плюс. Психологически он сыграл на нас… Продолжай!

– Как только мы выехали на Можайское шоссе, он свернул в первую же развилку, остановил машину, осмотрелся по сторонам и, глядя этаким изучающим взглядом, многозначительно сказал: «С вами, Марков, хочет встретиться один человек.»

Генерал и Агапов засмеялись.

– Смотри, пожалуйста, – пробормотал Орлов, – а ведь неглупый человек. Я знаю за ним немало удачных дел. Видимо, успех в Иране вскружил голову, а провал в Сирии ничему не научил. У него был неплохой учитель, этот Говард Стоун, а вот поди ж ты, у нас ведет себя, как зарвавшийся мальчишка. Что значит вера в силу денег…

– … Кто, спрашиваю, – продолжал Марков. – Он покрутил головой, но так и не сказал…

– Итак, мы выходим на Кларка, – подытожил Орлов. – При знакомстве в планетарии тоже не назвал его?

– Нет.

– Дешевая конспирация! Тоже мне «рыцари плаща и кинжала»… Ну, Кларк-то умнее.

Марков махнул рукой:

– То же самое!..

Орлов насупился, строго посмотрел на него:

– Недооценка врага всегда обходится дорого. Верь в себя, в свои силы, в правоту дела, которому служишь! Но бойся самоуверенности! Если противник дурак, не велика честь воевать с ним!.. А этот опасный. – И после короткого раздумья предложил: – Постарайся вспомнить весь разговор. Точно, в деталях. Это очень важно.

Рассказ был долгим. Шаг за шагом шли за ним Орлов и Агапов, часто перебивали, уточняли детали, отдельные фразы, интонации, понимая, что встреча и разговор были решающими. От впечатления, которое оставил Марков, зависел успех дела.

– Чувствуется, что условия работы в институте и люди им знакомы, – заметил Орлов.

– Да! – подтвердил Марков.

– Полонский, – напомнил Агапов.

– Возможно, не он один. Да и в искренности его я еще не убежден до конца.

– … Когда я сказал, что сейф опечатывают трое, Кларк спросил, кто они. Я ответил. Он подумал и высказал предположение, что сможет помочь…

Генерал переглянулся с Агаповым.

– … Я отказался. Сказал, что помощники облегчают работу, но увеличивают опасность.

– Тоже верно, – похвалил Орлов. – Твоя первая попытка успеха иметь не будет, и ты попросишь помощи. Вот тогда-то они и назовут своих сообщников. Тебе верят?

– Теперь, видимо, верят!

– Уж больно нагло действуют, – заметил Агапов.

Генерал вскинул голову:

– Конечно! Вся комбинация построена на авантюре. Хозяева требуют, торопят. Вот у них и нет иного выхода…

– А если провал? Скандал, ведь, великая держава…

– Не узнаю я тебя, Михаил Степанович. Точно первый год работаешь. Да ведь у них вся политика построена на этом. Другой бы от стыда умер, а они… ничего… Домой приедут – мемуары напишут. С выводами, что большевики преследуют частное предпринимательство. Вот, мол, еще доказательство, что у русских нет свободы, – засмеялся Орлов. – Но перейдем к делу. На чем договорились?

– Кемминг дает «Контакс»…

– Опять «Контакс», – улыбнулся Орлов, – видимо, ЦРУ закупает их партиями… Кстати, поручи выяснить, Михаил Степанович, кому был продан фирмой фотоаппарат за этим номером…

– Дает «Контакс», – продолжал Марков, и при первой же возможности я сниму все расчеты и чертежи…

– Других вопросов не было?

Теперь улыбнулся Марков:

– О, много! И места запуска, и кто конкретно руководит, и готовятся ли опытные взрывы…

Орлов укоризненно покачал головой.

– Молчавший до этого Кемминг спросил, не могу ли я раздобыть дислокацию ракетных частей? «Не много ли вы хотите от меня? – ответил я. – Я продаю то, что могу». – «Горючее, горючее!» – заторопил Кларк и зло посмотрел на Кемминга…

– А что, если им дать расчеты? – вслух подумал Орлов.

– Их собственные, «вернеровские», – улыбаясь, подсказал Агапов.

Орлов взглянул на него, помолчал. Потом протянул руку к лежащему на столе миниатюрному фотоаппарату, покрутил перед глазами:

– О, с ночной съемкой и минимальной выдержкой. Неплохая модель.

Марков и Агапов смотрели на него, ожидая ответа, но он продолжал рассматривать заморский подарок.

– Неплохо, неплохо! Да ведь и наши не хуже, а?.. – Оглядел сидящих офицеров, но, так и не ответив на заданный вопрос, перевел взгляд на Агапова: – Так кто этот Сеньковский?

Привыкший к таким переходам, Михаил Степанович встал, подтянулся:

– Мы уже две недели наблюдаем за ним. Кемминг не только использует его квартиру, но и втянул в валютные дела как передатчика. На днях мы даже отвезли его домой от театра Ермоловой, где он встретился с известным вам Бобом, он же Ищенко, старым знакомым уголовного розыска. Сейчас Боб – доверенное лицо Кемминга. В парадном Сеньковский передал Бобу пакет… Надо принимать решение. Завтра доложу все дело.

Орлов усмехнулся, не торопясь всыпал в стакан порошок с содой, помешал ложечкой побелевшую воду, выпил.

– Изжога, – извиняющимся тоном сказал он.

– Товарищ генерал! Наступают на пятки. Как бы не вспугнуть… – доложил Марков.

Орлов взглянул на Агапова, посуровел.

– Потерять боимся, Олег Владимирович. Да и гоняет уж больно быстро. Не успевает оправдываться перед орудовцами.

– Это у себя-то дома боимся? А потеряешь, так что?

– Связи…

– С кем встречается, встретится еще, – ответил Орлов. – Нет, нет. Рисковать нельзя. – И приказал: – Оттяни людей! Можете быть свободными.

Офицеры поднялись и направились к выходу. Уже в дверях Орлов их остановил: