Голубая ива

Резко вынул пачку сигарет из кармана брюк и щелкнул дешевой зажигалкой; пепел он стряхивал в целлофановую обертку. Лили подалась вперед, сжав его руки. Его смурной вид вызвал у нее лишь печаль и сочувствие.

— Думаешь, ты сможешь все изменить и вернуть утраченное? Думаешь, располагая деньгами и занимая определенное положение в обществе, ты сможешь перечеркнуть все, что они натворили?

— Да.

— Так ты можешь потерять цель в жизни. Потерять себя…

Он неожиданно вздрогнул.

— Как раз наоборот, — произнес он со все возрастающей тревогой. — Я знаю, кто я и что должен делать.

— Для них, — сказала она твердым голосом. — Но чего ты хочешь для себя?

Она нарушила его спокойствие, в голове все смешалось.

— Это. Я сохраню все это. — Пожалуй, он поступает опрометчиво, облекая свои полуосознанные желания в слова, но он уже не мог остановиться. — И тебя. И поместье у Голубой Ивы. Все это мое.

Это признание вырвалось с трудом, но шло из глубины души. В этот волнующий момент он открыл много нового не только для нее, но и для самого себя.

— Сентиментальные воспоминания, — быстро объяснил он. — Дружба. Убежище.

Она, с благоговением шепча его имя, приблизилась и поцеловала его в губы. Нежное горячее прикосновение вмиг сделало его беззащитным. Она могла бы взять его жизнь, и было так просто позволить ей это.

Артемас, закрыв глаза, поцеловал ее в ответ. Его единственным желанием было сделать этот поцелуй вечным и умереть вот так, слившись с ней от полноты чувств. Еще немного, и он забудет обо всем, за исключением обязательств перед ней. Нет, ни в коем случае!

Артемас, прервав поцелуй, отстранился, она, закрыв глаза, подалась вперед, пытаясь продлить миг блаженства. Он горько застонал и сжал ее руки; в распахнутых диких глазах Лили мелькнула тень стыда и сожаления.

— Я лучше пойду, — тяжело дыша, проговорила девушка.

Она быстро подошла к куче одеял и подушек, лежащих на кресле у входной двери. Артемас последовал за ней, но она без особой уверенности взглядом остановила его.

— Не бойся, я не стану желать этого снова. И не надо прикрываться той, что живет у тебя, измена не делала бы тебе чести. Я не столь глупа, чтобы надеяться, что, затащив тебя в постель, можно все изменить.

Он до боли стиснул зубы.

— Да. — Он наконец овладел собой. — Ты прекрасно справилась с ситуацией.

От такой бескомпромиссности она вдруг побледнела и чуть ли не бегом бросилась к амбару. При свете полной луны строение словно парило в серебристой дымке. Зацепив крюком постельные принадлежности, она ловко юркнула в темноту зияющей двери.

Артемас тотчас пошел в ее спальню, стащил с кровати одеяло и по-хозяйски выключил свет в доме. Затем вышел на крыльцо и, обмотавшись одеялом, уставился на оконце сеновала.

Детская клятва мальчика теперь стала клятвой взрослого мужчины. И как ни печально было сознавать, он со всей очевидностью понял, что никогда и никого до сих пор не желал так сильно.

В рощице персиков и яблонь за домом пели птицы, предвещая хорошее утро. Артемас потянулся на крыльце, любуясь очарованием последних розовых теней восхода. Многолетние розы, распустившись, прикрыли бордюр клумбы, во дворе росла индийская сирень и гортензии, рядом на решетках висели тяжелые плети мускатного винограда. Он неожиданно вспомнил, как лопались мясистые, приторные ягоды во рту маленького мальчика, как пахло виноградным вареньем из огромных кастрюль Маккензи.

Но он тут же вернулся к действительности, образ Лили преследовал его, порождая настоятельную потребность оказаться с ней рядом.

Артемас прошел к умывальнику, холодной водой плеснул себе в лицо, желая остудить свои чувства.

Разорвать соглашение с отцом Гленды означает похоронить все надежды на семейный бизнес, а значит, и будущее семьи. Да, обязательство он дал по необходимости, но поклялся самому себе, что никогда не причинит ей боль, и из чувства собственного достоинства следовало выполнить обещание.

«У тебя бы была Лили, — подталкивал мятежный внутренний голос. — Разве грех подумать и о себе?»

В нем росла раздражительность; отец обычно не мучался сомнениями. Договоренность унизила бы Лили, даже если бы она согласилась, впрочем, Артемас очень сомневался в этом. Он размышлял об их семнадцатилетней разлуке, о том, что в свои восемнадцать она не так наивна, как он когда-то. Она хладнокровно разрешила бы его дилемму. Он же, выбрав однажды благополучие семьи, никогда уже не пожертвует этим.

Артемас с досады стукнул себя кулаком по колену — реальность победила.

Юноша быстрым шагом пересек двор и по крепкой лестнице взобрался на чердак.

«Проснись, мы многое должны успеть», — думал он.

На верхней ступеньке он в нерешительности остановился. Она спала, свернувшись калачиком на золотистом ковре из сена, пестрые одеяла сбились, рыжие волосы растрепались. Одной рукой она обнимала какой-то серый пиджак, другой — словно тянулась к нему. Глядя на ее спокойное лицо, он представил, как притягательна, должно быть, ее беззаботная улыбка.

Раздражение куда-то улетучилось, сменившись страстным желанием. Он беспомощно огляделся, стараясь отвлечься, взгляд его скользнул по какой-то открытой коробке. Он потянул ее к себе, надеясь шуршанием разбудить девушку. Она, шевельнувшись, лишь крепче прижала к себе странный пиджак.

Артемас с сожалением вздохнул и заглянул внутрь коробки. Пара плюшевых мишек тотчас навеяла смутные воспоминания. Он умиленно вытащил их и на дне коробки обнаружил маленький полиэтиленовый пакет с чем-то острым внутри. Увиденное привело его в изумление.

Сквозь прозрачный пластик проглядывали его знаки отличия, полученные им в военной академии: нашивка, эмблема кадетского командира, даже золотой галун и манжет. Боже, значит, этих мишек ей подарил он! Теперь он решил внимательнее присмотреться к выцветшему серому пиджаку у нее в руках и сразу же узнал свой академический китель.

По балке над головой пробежала мышь, кусочек глины упал ей на лицо, и она тотчас вскочила, дико озираясь по сторонам.

Увидев Артемаса, она вздрогнула от неожиданности. Затем зарделась и окинула его придирчивым взглядом: сегодня он был в выцветшей футболке, старых джинсах и кроссовках.

Вдруг она с неподдельным ужасом склонилась над коробкой и начала запихивать мишек обратно.

— Старые вещи, — пробормотала она. — Я подумывала избавиться от них.

Она покосилась на прозрачный пакет с нашивками, который он все еще держал в руке.

— Вообще-то я не хотел соваться. Прости. — И тотчас поправился: — Но я не раскаиваюсь.

Его жизнь была лабиринтом скрытых нужд, маленьких желаний и мечтаний, которым он не мог предаваться. Пусть хоть этот краткий миг с ней принадлежит ему и только ему, и почти без обмана.

Их взгляды, удивленный и мрачный, встретились.

— На самом деле мне приятно, что ты сохранила все это.

— О, Артемас, — мягко произнесла она, скорее даже печально. — Я упаковала все это после той самой ночи, когда ты приезжал нас навестить.

— Почему?

О! Он знал, что означает этот упрямо вздернутый подбородок, этот взгляд… Подобное свойственно и ему самому. Она не скажет, даже если он будет настаивать. Лили сделала попытку подняться, он, помогая ей, протянул руку. Некоторое время она пыталась высвободиться из его осторожной хватки, потом снова села, признав себя побежденной. Артемас приблизился и, заглядывая в глаза, опустил руку на оголенное колено.

Она поведала ему о происшествиях той ночи. Артемас разглядывал ее покрасневшие щеки, смущенно прикрытые глаза. Она ощущала свою вину даже теперь, думая, что эта история омерзительна, что она была глупой и доверчивой — так опозориться!

В памяти молодого человека тотчас всплыли унизительные воспоминания детства. Ярость затмила видение, он пододвинулся ближе и, ни секунды не раздумывая, обнял ее за плечи.

— Просто посидим вот так. — Он забыл о сдержанности, обо всем том, чем он руководствовался прежде.

Она с готовностью кивнула, словно ждала этого, медленно прислонилась к нему, поджав ноги и закрыв глаза. Он, устремив невидящий взгляд в весеннее небо, рассказал, что случилось с ним в его четырнадцать.

Она всем сердцем восприняла терзания маленького мальчика, когда миссис Шульхорн смущала его пьяными касаниями.

— Сука, — тихо вырвалось у нее. — Попадись она мне, я бы выбила из нее черта прелюбодеяния!

Удивительно! Ее отвага внезапно пробудила в нем тяжелые воспоминания, заставила почувствовать себя жертвой. И одновременно он испытал удивление — эта девушка на самом деле рвалась защитить его, и он ничуть не сомневался, что она и впрямь выбила бы черта из миссис Шульхорн.

Еще не решив, нужна ли ему теперь защита Лили, Артемас, закинув голову, от души рассмеялся.

— Думаешь, я шучу? — спросила Лили тихим напряженным шепотом.

Все еще смущенный своей исповедью, он покачал головой.

— Ну уж нет, ты не смеешься, ты обнажаешь клыки. — Он вздохнул и затем сквозь зубы воинственно произнес: — Если бы этот парень попался мне под руку, я сломал бы ему шею.

Она радостно вспыхнула:

— Правда?

— Последнее, что я позволил бы ему сделать, это пробулькать извинения. У тебя не осталось бы больше сомнений по поводу собственной вины.

В ее глазах отразилась такая же уверенность и спокойствие, как и у него самого.

— Ты переломил бы ему шею, как рыбий хребет? — Она выжидательно выгнула бровь.

— Я превратил бы его лицо всмятку. — Ее резкость пленила его, и он лукаво спросил: — А ты била бы ее до поросячьего визга?

— У нее было бы больше вмятин, чем на старом «шевроле»!

— Я переломал бы ему все пальцы!

— Я размозжила бы ее черепушку!

По какому-то молчаливому согласию они, встав на колени, обняли друг друга за плечи и, раскачиваясь, сильно толкали и дергали друг друга.

— Дал бы пинком под зад!

— Ноги бы повыдергала!

Они словно малые дети весело пихали друг друга.

— Вспорол бы ему живот и плюнул бы в его поганое нутро!

— Била бы, пока зенки не вытекли!

— Завязал бы узлом его руки!

— Вырвала бы ее глаза!

— Я ничего больше не могу придумать!

— Я тоже! Меня уже тошнит!

Накричавшись вдоволь, словно утомленные после битвы солдаты, они обессиленно плюхнулись на сено. Ар-темас вытирал глаза, Лили держалась за живот и глубоко вздыхала.

Восстановилось хрупкое благодушие. Легкий теплый ветерок шелестел сеном. Артемас благодарно подставил ему свое лицо и взглянул на Лили.

— Спасибо тебе, — сказала она, глядя вдаль.

— И тебе спасибо.

Рубашка сползла с ее плеч, и он заметил тонкий белый шрам на смуглой коже. Артемас нежно кончиками пальцев дотронулся до шрама.

— Это еще что? — удивленно спросил он.

Она искоса посмотрела на его руку.

— Военное ранение. — Лили тотчас натянула рубашку как следует.

— Это с тех пор, как ты притворялась медведем, чтобы прогнать кого-то из леса?

— Помнишь? — печально улыбнулась она.

— Лили, я очень любил твои письма.

Напрасно он затронул эту тему, она как-то сразу сникла:

— Пока не перестал их читать.

— Я виноват. Я думал… Я уже был не тем, о ком ты грезила. Это было бы нечестно по отношению к тебе.

— Потому, что ты имел любовницу.

— Потому, что теперь моя жизнь не такая уж безгрешная.

— Не понимаю.

— Просто поверь и все… Я позабочусь о тебе. Всегда заботился и никогда не перестану этого делать.

— Верю, — сказала она, сглотнув горечь. Она поднялась и начала упаковывать забытую коробку. Губы ее были плотно сжаты, руки так и мельтешили.

Она оттащила коробку в сторону, затем сердито обратилась к нему:

— Человек, который в меня стрелял, теперь будет здесь жить.

Он не вымолвил ни слова. Она опустила плечи и отвернулась.

— Я сделаю все возможное, чтобы предотвратить это, — выдохнул Артемас.

— Ты не можешь смириться с потерей?

— Да, не сомневаюсь, что и ты тоже.

— Может, мы еще дети и в этом наша проблема?

Она поспешно прошмыгнула мимо и спустилась вниз. Артемас сквозь оконце сеновала видел, как она зашагала к дому.

«Еще дети», — отозвалось в его голове.

Глава 13

Лили стояла рядом на тенистой автостостоянке и мрачно смотрела на красивый старый дом с красно-белой вывеской под крышей: «Магазин сельскохозяйственного инвентаря Эстеса. Основан в 1946 году».

У большого побеленного крыльца стояли выставленные на продажу блестящие газонокосилки и тачки. Тенистые дорожки, ведущие к двери, выложены сверкающими мраморными плитками, на открытых участках зеленеют овощи — помидоры, перец, кабачки…

На двойных деревянных дверях магазина был пришпилен листок бумаги с надписью от руки: «Закрыто. Болен».

Лили совсем сникла. Артемас, настроившись на победу, нахмурился и дружески сжал ее руку, чтобы успокоить. Автостоянка у магазина была пуста.

— Что ж, попробуем приехать завтра, — буркнул он.

Лили заметила Маленькую Сис, выходящую из пустого магазинчика неподалеку. Бросались в глаза ее неравномерно окрашенные волосы, уложенные французской косой, нелепая брошь на кричащем красном пиджаке из вельвета, длинная ситцевая юбка, туфли на низком каблуке. Она о чем-то разговаривала со своим компаньоном. Мистер Ледбеттер, маленький, толстенький человечек, владелец зданий огромного квартала, потряс руку Маленькой Сис.

— Что-то проворачивает, — бросила Лили.

— С чего ты взяла?

— Вон как разоделась.

— Боже мой!

— Давай подойдем, может, она знает, что случилось с мистером Эстесом.

Маленькая Сис покосилась на Лили с Артемасом и рассеянно помахала на прощание мистеру Ледбеттеру, уже севшему в старый желтый «кадиллак».

— Я арендую этот магазин, — объявила она. — И переезжаю к Мод и Большой Сис.

Лили принялась объяснять:

— Большая Сис живет у тети Мод с прошлой зимы. Дядя Уэсли умер, и ей стало одиноко.

— Во всяком случае, Уэсли вечно не было дома! — резко воскликнула Маленькая Сис. — У него случился удар, и он вывалился из яхты. Его нашли мертвым неподалеку от лодки. Думаю, это в высшей степени справедливо.

Маленькая Сис, задрав голову, с интересом взглянула на Артемаса.

— Доброе утро, — вежливо сказал он.

— Надеюсь, сила не покинула вас, — выстрелила она в ответ.

Лили поспешно вмешалась:

— Что вы собираетесь продавать?

— Книги и всякое такое. Новый век. Этот город нуждается в реальной альтернативе. Теперь здесь частенько бывают туристы, они и будут покупать.

Маленькая Сис махнула рукой, не желая больше разговаривать на эту тему, — Вы приехали, чтобы встретиться с мистером Эстесом?

— Да, но его магазин закрыт. Не знаете, случайно, что произошло?

Маленькая Сис посмотрела удрученно:

— Он повез жену к врачу. У нее закололо в груди. Бедолага Эстес… Болезненная жена… Никудышный сын.

Сочувственно положив руку на плечо Лили, Маленькая Сис добавила:

— Мод уже говорила с ним утром, милая. Он даже слушать не хочет.

Эта новость разорвалась как бомба в голове Лили. Она оцепенело застыла под лучами утреннего солнца. Неожиданно Артемас обнял ее за плечи и прошептал низким бархатистым голосом:

— Мы поговорим с ним еще раз. Не смей сдаваться. Она подняла глаза и с благодарностью взглянула на него. «Она и не собиралась сдаваться», — удовлетворенно заключил он.

* * *

Особняк в Голубой Иве был погружен в зеленый океан жадных сосен и молодого хвойного леса. Висела паутина колючего винограда, истрепанный плющ поднимался по стенам. Остроконечные крыши прочного голубого шифера дерзко вздымались в темно-голубое небо. Дом, архитектура которого вобрала в себя готику и викторианский стиль, выглядел величественно, словно собор. Он навевал воспоминания о позолоченном веке [13], когда промышленные магнаты, сколотив состояние в провинции, тратили его на поместья, создавая их направо и налево и ни в чем не уступая европейским джентри.

Артемас помнил все великолепие этого дома, для него дом был гордым символом мечты. Депрессия, чрезмерные инвестиции, новации в налогообложении, а с другой стороны, безобразное распоряжение состоянием и наследством предшественников Артемаса — все это привело к тому, что Голубая Ива стала жертвой.

Окна и двери внизу забили большими листами жести, то тут, то там проступала ржавчина. Окна наверху, с выступающими карнизами и прелестными маленькими оконцами, отражали мягкий свет послеполуденного солнца. Кое-где окна были выбиты, зияющие дыры придавали освещенной стороне дома вид, чем-то напоминающий беззубую улыбку.

Огромное, свободное пространство под лоджией на основании особняка поглотила тень. Он проводил бесконечные часы на этой продуваемой ветром веранде, пуская самолетики из бальзового дерева, изготовленные с помощью миссис Маккензи.

Под лоджией находилась терраса с каменной балюстрадой. Остроконечные верхушки трех высоких фонтанов возвышались над верхушками сосен на месте аккуратного газона и цветочных клумб мистера Маккензи. Правда, эти фонтаны никогда не работали: водопровод был испорчен еще до рождения мальчика.

Стены дома из голубовато-серого камня смягчались обрывками плюща; величественное и торжественное великолепие когда-нибудь станет действительно привлекательным, будучи частью горного пейзажа, как это всегда виделось Артемасу.

Они с Лили стояли у края озера, нутром ощущая, что каждый из них — единственный, кто может понять его и оценить все это.

Молодые люди чуть взмокли от быстрой ходьбы, оба неловко избегали сближения. Лили, задрав голову, держала руки в задних карманах джинсов. Линялая футболка соблазнительно облегала ее фигуру. Она крепко стояла на ногах в крепких рабочих ботинках. Всем своим поведением она давала понять, что достаточно сильная, чтобы вынести его общество, не напоминая больше о прошлом, о несбывшихся надеждах и постигших разочарованиях, не строя планов на будущее.

Но несмотря на прилагаемые усилия с двух сторон, атмосфера постепенно накалялась.

— Для меня этот дом всегда выглядит приветливым. — Ее голос смешался с мягким плеском озера. — Все дети этого округа живут россказнями о духах, живущих в нем. Некоторые истории я сочинила сама, надеясь, что, испугавшись, они не будут сюда ходить. Видишь, я не напрасно опасалась.

Она указала на пальмовую комнату у левого угла дома. Ее парящая конструкция из зеленого стекла внизу была забита фанерой.

— Когда я была маленькой, кто-то отодрал фанеру и разбил стекло. Я воспользовалась этим и пробиралась внутрь, часто сидела у фонтана, читала книжки. После того выстрела отец заделал дыру, я долго не могла простить ему утраты своего тайного убежища.

Артемас хотел успокоить ее, пообещать, что обязательно когда-нибудь все восстановит, выкупит для нее ее землю, даже если на это потребуются годы терпеливой осады мистера Эстеса. Но сейчас она ему не поверит.

Он молча двинулся вперед по узкой тропинке вдоль северной стороны озера. Она поспешила за ним.

Теперь они оказались в сосновой чаще, простирающейся от конца террасы до озера. Слышно было лишь мягкое шуршание ног по ковру сосновых иголок. Он как зачарованный возвращался в этот утраченный мир.

Каменные ступени от старости почти вросли в землю, но тем не менее круто поднимались почти у самого входа на балюстраду. Террасные фонтаны, представлявшие теперь жалкое зрелище, неясно вырисовывались в чаще.

Перед ними неожиданно оказались каменные ступени с урнами по сторонам, ведущие к лоджии. Артемас остановился на нижней ступеньке, а Лили поднялась выше и оказалась вровень с ним. Коснувшись его рукой, она ощутила его разгоряченное тело. Казалось, девушка не заметила пугающего сближения или просто решила проигнорировать.

Глядя вверх на пещерообразную веранду и высокие каменные колонны, она мягко заметила:

— Бабушка рассказывала мне истории о здешних рождественских карнавалах. Твои прародители приглашали всю округу. Привозили хор — что-то около ста певцов, — и если было жарко, хор обычно стоял за дверьми, на этих ступенях. Впечатление было такое, словно пели горы.

Лили взбежала на несколько ступеней вверх и повернулась. Печаль, которая, казалось, навсегда поселилась в ее глазах, сменилась удовлетворением.

Артемас быстро поднялся и встал рядом. Яркая местность не была детской фантазией; от панорамы гор и глубокого неба вокруг захватывало дух.

— Я тебе завидую, — буркнул он. — Ты так долго наслаждалась этим.

— У тебя еще все впереди. И все это твое.

Ее временное очарование исчезло; она помрачнела и сникла. Артемас взял ее за руку и потащил вверх по ступеням:

— Покажи, как ты проникала в пальмовую комнату.

Она бросила на него испуганный взгляд:

— Забиралась на основание, потом шла по краю вдоль стеклянных стен.

— Покажи.

Они быстро прошли по мраморному полу лоджии, оставляя за собой грязные следы. По узким каменным лестницам спустились туда, где раньше простирались цветущие сады, а теперь находились заросли сосен, поросших глицинией. Вдали показалось неясное очертание особняка, открылось крыло дома, где находилась пальмовая комната. Парящие стеклянные окна высились над поясом истлевшей фанеры. Основание особняка, как она и говорила, действительно образовывало небольшой выступ.

— Вот здесь.

Они остановились у фанерного листа, определив по цвету, что он прибит позже.

— Думаю, мы сможем отодрать эту фанеру, — сказал Артемас.

Она сверкнула глазами.

Прежде чем он помог ей — словно она нуждалась или хотела этого, — Лили ступила в глубокую расщелину между камнями и поднялась на широкий уступ на уровне их голов, нетерпеливо потянула за край листа. Артемас взялся с другой стороны.

Они дружно рванули, и фанера, треснув, сломалась там, где были вбиты гвозди.

— Не огорчайся, старина. — Лили вполголоса обращалась к особняку как к живому человеку. — Мы поставим заплату на место на обратном пути.

Из темноты пахнуло сыростью. Сердце Артемаса неожиданно заныло, когда луч солнца упал на фонтан посредине. Сквозь разбитое окно они проникли внутрь, не наклоняясь.

— Здесь все так и осталось. — Лили с удовлетворением кивнула на остатки пальмовых кадок на полу, на фонтан с херувимом, с грязными потеками от дождей, на огромные треснувшие керамические горшки. Лили присела на корточки и смела грязь с белой плитки, декорированной голубыми ивами.

Тупая боль вздымалась в груди Артемаса.

— Помню, здесь было много растений и мебели для сада, пальмы достигали потолка, а фонтан еще работал. Бабушка разводила в нем золотых рыбок. Были также длиннохвостые дрессированные попугаи, они светились в моих руках.

— Здорово! Но мне все равно здесь нравится, даже сейчас.

Артемас встал на колени, провел пальцем по плиткам. Одна из них закачалась; он извлек ее:

— Хочешь оставить на память?

Она посмотрела нежными потемневшими глазами, такими голубыми, как цвет на плитке. Невидимая стена между ними совсем исчезла; они сблизились так, как еще ни разу не сближались.

— Нет, ее место здесь, — мягко возразила она, взяла плитку и аккуратно вставила ее обратно. — Ты помнишь историю, которую моя мать рассказывала об ивах? О том, как все происходило?

— Конечно.

— Я прочла все о «Голубой Иве» Коулбрука. Штудировала марки фарфора по книгам из библиотеки. Пишут, что семейство «Голубая Ива» хорошо известно. Знаменитые английские гончары научились этому и другим восточным мотивам в дизайне фарфора за несколько лет. Старший Артемас, должно быть, знал, что американцам это никак не удавалось.

Артемас пожал плечами:

— Во всяком случае, он был честолюбив и умен.

— И в самом деле, — ехидно заметила Лили. — Пронюхав, что американцы хотят «импортировать» «Голубую Иву», поскольку она изысканнее, он договорился с капитаном английского корабля о доставке своего фарфора со штампом «Англия» под торговой маркой на север, где его продавали по ценам более низким по сравнению с подлинниками. И так он обманывал людей многие годы.

Артемасу не понравился ее обвинительный тон.

— Народ считал, что покупает прекрасный английский фарфор по умеренной цене. Старший Артемас был англичанином. Так что все это не такой уж страшный обман.

— Я всегда верила, что старший Артемас, создавая «Голубую Иву», черпал свое вдохновение у моей прапрапрабабушки и ее ив, но, может, он просто проявил деловую изобретательность. Может, это вовсе и не было сентиментальностью.

— Нет, — возразил Артемас. — Они были женаты. Она умерла, когда появились их дети. Все это исторические факты. Он любил ее, и у него, по всей видимости, возникло желание увековечить ее память. Бабушка всегда говорила, что фарфор Коулбрука обязан своему рождению Элспет Маккензи.

— Но это просто легенда. Хочется верить, что ивы были даром таинственного духа гор в образе старика. Деревья — ботанические мутанты, и Элспет, вероятно, выменяла их у какого-нибудь пришлого коробейника.

— Я предпочитаю версию твоей матери.

— Почему? С таким характером, как у тебя, это довольно банально.

Он совсем разозлился:

— У меня свои капризы.

Артемас прошелся по широкому бордюру фонтана, потом медленно огляделся по сторонам и наткнулся на ее меланхолический взгляд.

— Здесь нужен управляющий, — произнес он тягуче. — Тот, кто удержит духов. Там, за старыми конюшнями и оранжереями, стояло несколько гостевых коттеджей. Что-нибудь от них осталось?

— Крыши провалились, окна выбиты, хотя стены еще стоят.

— Хорошо бы восстановить один из них. Лили, я подарил бы его тебе. Он стал бы твоим навсегда — я закрепил бы его за тобой. И немного земли…

— Нет, Она подбежала к фонтану, запрокинув голову, раскрасневшись от злости и чуть не плача:

— Тогда я чувствовала бы себя здесь служанкой. Мои родители были слугами у Коулбруков, но я не хочу.

— Клянусь, я не это имел в виду.

— Знаю.

Она гордо вскинула голову и села на бордюр. Артемас опустился рядом.

— Я только хотел сделать тебе подарок, — объяснил он. — В знак того, что объединяло наши семьи, в связи с тем, что ты потеряла, потому, что дорожу твоей дружбой наконец.

Она молча почистила ботинки друг о друга, стирая годовалую грязь.

— Может, ты уже сделал это, всего лишь вернувшись. Артемас кашлянул.

— Я хочу, чтобы ты здесь… Я хочу, чтобы ты жила здесь.

— Несмотря на то что я вынуждена уехать, в один прекрасный день я обязательно вернусь. И ты также.

Всегда раздельно, с кем-то другим… Она может полюбить кого-то, выйти замуж. И он ничего не сможет ни сделать, ни помешать. Слова, готовые вот-вот сорваться с языка, так и не были произнесены. Он массировал виски, представляя, что заключает ее в объятия.

«Останься здесь ради меня. Я буду приезжать, как только у меня появится хоть какой-то шанс. Никто не будет знать об этом».

За исключением Лили. Он рассказал бы ей, почему он не свободен, и она могла бы его понять, но, вероятно, презирала бы за это.

— Ты в порядке? — Она осторожно дотронулась до него. — Выглядишь так, будто отвратно себя чувствуешь. Он поднялся, сжал кулаки.

— Я верну тебе твое проклятое место. Я сделаю это даже ценой целой жизни. Ты никогда не простишь меня, если я не сделаю этого.

Лили изо всех сил ударила по кладке фонтана, гулкое эхо вторило ее свирепому рыку.

— Я тебя не виню. Раньше — да, но не теперь. Разве ты в ответе за то, что со мной случилось?

Он вытянул руки.

— Я держал тебя на руках раньше твоей матери, дал тебе имя.

— Кроме того, назвал теленка Фредом. Фред вырос, и на обед кому-то достался лакомый кусочек.

Она умела выставить все в самом нелепом свете. Артемас слабо вздохнул и покачал головой. Лили опустила глаза под ноги, затем наклонилась, подняла что-то с пола. В руках она держала крохотную зеленую ящерицу.

— Ты наверняка и ей захочешь дать имя, — саркастически заметила она. — Так что можешь обладать ею.

Никто, кроме Лили, не смог бы спровоцировать его таким образом. Артемас перевернул ящерицу хвостом вверх.

— Боб, — брякнул он.

Потом неожиданно посадил ее Лили на плечо. Ящерица юркнула в вырез тенниски.

Лили раскрыла рот, не завизжала — что уж тут, обыкновенная ящерица, которых она десятками ловила для забавы. Но эта шмыгнула между ее грудями. Девушка взяла футболку спереди и потрясла ее, ящерица, пощекотав ее правую грудь, застыла около соска. Лили дрожала в негодовании.

— Большое спасибо. Она у меня в лифчике.

Взгляд Артемаса трудно было понять — смеяться он хотел или ругаться? Лили шикнула на него и отвернулась, краска залила ее лицо. Смущение, ощущение колющего взгляда… Она немного приподняла футболку, ящерица вышла на гребень ее вискозной чашечки. Нижнее белье Лили было самым простым, в общем, ничего привлекательного для Артемаса, если он увидит его, подумала она.

Ящерица по-прежнему сидела на ее соске, будто зацепилась за сучок на дереве. Тихо выругавшись, она резко подняла чашечку и пробовала поймать хладнокровное. Та ринулась вниз по обнаженному животу, прямо к джинсам.

Ситуация уже выходила за рамки приличия.

— Держи ее, — приказала она, повернувшись к Арте-масу, обнажив свой живот. — Не снимать же мне джинсы!

Артемас накрыл ящерицу рукой у пупка. Все. Широкая, шершавая рука Артемаса плавала на неустойчивой поверхности, которая ритмично вздымалась в такт ее отрывистому дыханию.

Артемас наклонился, зарделся, даже напрягся. Не было никакой робости, поскольку он воспринял это за шутку с ее стороны:

— У меня не было времени убедиться. Ты поймана или нет?

Ей хотелось задушить юношу. Но ей нравилось ощущать его руки, жар на коже, ей так хотелось, чтобы ничего не кончалось.

— Поймал. Только не навреди ей. Мне нравятся ящерицы.

Он осторожно сжал руку.

— Держу, — прошептал Артемас.

Лили краем глаза увидела, как он выпустил ящерку.

— Прощай, Боб, — сухо сказал он. — Теперь ты можешь рассказывать эту чертовски интересную историю своим внукам.