Цитатник бегемота

– Ну и что? – не выдержал Иван. – Может, и правда новодел. Мистификация.

– Архив был захоронен не позднее первого века нашей эры, – веско сказал профессор.

– А как же… – начал Иван, но тут же замолчал. – Продолжайте, – попросил он.

– Архив был захоронен не позднее первого века нашей эры, – повторил профессор, – хотя большинство из составляющих его трудов созданы значительно позднее. Нашли архив в Палестине. Там было много рукописей, в том числе и на языках, современной науке неизвестных. Когда архив вывозили в рейх, четыре человека погибли при странных и страшных обстоятельствах. Один, к примеру, начисто сгорел, не осталось даже пепла; другой ни с того ни с сего на глазах у своих товарищей сгнил заживо в течение нескольких секунд, а бренные останки его тут же начали пожирать невесть откуда взявшиеся огромные черви; третий истек кровью, которая сочилась у него из носа, ушей, глаз, прямо через кожу… а четвертый просто исчез, успев лишь крикнуть.

Профессор умолк.

Иван терпеливо ждал продолжения, хотя рассказ ему показался не слишком убедительным. Вдобавок ему почудилась какая-то издевка в голосе профессора, однако он совершенно не мог понять ее причины; Ивану даже показалось, что профессор издевается не только над ним, но и над Кляйном, который слушал совершенно серьезно, хоть и со свойственным ему несколько брюзгливым выражением на холеном лице.

– Так вот, – продолжал профессор, – в этом самом отпечатанном тексте говорилось о многих сакральных вещах, но нас заинтересовал только этот талисман. Когда-то он был единым целым, но потом был разъят, и девять его частей передали девяти различным людям: люди эти были славнейшие из рыцарей. Как это там сказано… "…и был день, и была ночь: и не было ночи, и не было дня… И была звезда, земная и небесная, и рога ее, и стрелы ее, и сердце ее сотканы будут; и была она в руках ангела, и сошед воитель воинства горнего… рыцари земные же ее разъяли, и победа с тех пор их не покидала… А кто вновь отдаст ей плоть небесную, тот победой в битве грядущей на полях огненных осиян будет; и святой Георгий да поможет ему…"

– А перевод чей? – поморщился Иван.

– Мой, – слегка удивился профессор. – А что?

– Да так, ничего, – сказал Иван. – Простите, я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста.

Кляйн укоризненно посмотрел на него, а фон Кугельсдорф невозмутимо продолжил:

– Так вот. Для того чтобы тысячелетний рейх одержал победу в величайшей войне в истории, для того чтобы весь мир стал Священной национал-социалистской империей германской нации, нам нужен этот самый талисман. Мы должны собрать девять его частей в единый кулак… то есть в одно целое. Собственно; нам требуются даже не все девять частей: девять славнейших, носители малых талисманов, группируются в три триады, каждая из которых обладает определенным качеством, а один из рыцарей триады является носителем этого качества. Таким образом, изъяв части талисмана у этих носителей, мы будем иметь силу всей триады.

– И кто ж такие эти ваши рыцари? – с некоторым интересом спросил Иван.

– К примеру – невозмутимо произнес профессор, – Иисус Навин, потом Александр Македонский…

– Подождите, подождите, – ошеломленно произнес Иван. – Какой такой Македонский?..

– Обыкновенный, – пожал плечами профессор. – Царь.

– Не понял, – сказал Иван и посмотрел на Кляйна. Тот утвердительно кивнул – все, мол, чистая правда. "Они психи", – решил Иван, но все же спросил:

– И как же вы собираетесь утащить у них этот самый талисман?

– Наша лаборатория, – веско сказал профессор, – занимается абсолютным вакуумом.., и путешествиями во времени.

Вот те раз. Иван откинулся на спинку стула. А впрочем, почему именно психи? Сам-то он.., а?

– Ну хорошо, – сказал он, решив не удивляться. – А я, собственно, тут при чем?

Профессор подтянул к себе один из фолиантов, лежащих в куче бумаг и папок на столе, и стал его перелистывать, при этом бормоча:

– Понимаете, Курт.., да где же это?., мы очень тщательно производим отбор в группу, которая отправится за талисманом… Нам не хватало только одного человека.., а, вот!.. Посмотрите…

Он открыл какую-то страницу и пододвинул фолиант к Ивану. Тот взглянул.

Да, это была бумага.., хоть и какая-то необычная. Странный шрифт.., ничего не понять – что за язык, интересно?..

– Ничего не понимаю, – сказал Иван. – Что это такое?

– Это тот самый текст, – терпеливо сказал профессор.

– Ну и что?..

– Вы на картинку посмотрите…

Иван посмотрел. Картинка, похожая на миниатюру из средневековых рукописей, изображала всадника в рыцарских доспехах, но без шлема и меча, на вороном коне. Белые длинные волосы всадника развевались по ветру, на лице, обращенном к зрителю, застыло холодное и даже несколько жестокое выражение, взгляд синих глаз был совсем уж ледяной. Здоровенный детина не вызывал приязни.

Иван пожал плечами.

– Ну и…

Он осекся.

– Это тот, без кого нам не обойтись, – сказал профессор. – Посмотрите – у него даже шрамик.., такой же…

Иван машинально потрогал веко. Действительно…

– Кстати, на последних фотографиях у вас этого шрама нет, – подал голос Кляйн. – Видимо, он появился у вас недавно, так?

– Да нет, – механически произнес Иван, – это…

Он умолк и посмотрел на немцев.

Профессор ласково кивал, Кляйн вид имел торжественный.

– Вы это.., серьезно?..

– Да, – решительно сказал Кляйн.

– Мы… всего нас будет двенадцать… отправляемся в прошлое.

– И когда же? – безнадежно спросил Иван. Кляйн посмотрел на часы.

– Да вот.., уже через час. Все готово.

– Однако у вас.., быстро.

– А чего ждать? – спросил Кляйн и поднялся. – Отечество в опасности.

– Действительно, – поддержал его профессор.

– Чего ждать? Переоденемся вот, сандалии только наденем – и вперед.

Иван посмотрел на него, однако фон Кугельсдорф не шутил.

– А когда мы вернемся? – спросил Иван.

– Когда соберем весь талисман, – ответил профессор и тоже поднялся. – Наша машина, так сказать, времени… хотя она на машину вовсе даже и не похожа… так вот, она запрограммирована следующим образом: как только кто-то из нас прикоснется к части талисмана, все… кроме мертвых конечно.., отправляются в следующий пункт по программе – и так далее…

– А талисман куда денется? – спросил Иван, вставая со стула. – С собой его будем таскать, или он сюда переносится?

– Видите ли… – в затруднении начал профессор. – По всем нашим расчетам часть талисмана, пока не собраны все эти части, должна повиснуть в пустоте, в абсолютном вакууме, хотя это состояние и не совсем вакуум.., впрочем, я вам не буду морочить голову рассказами об эфирном ветре и реликтовом излучении. Так вот, только потом, когда уже все будет сделано, талисман целиком вернется вместе с нами сюда.

– И насколько вы уверены в успехе? – поинтересовался Иван.

– Совершенно, – решительно сказал оберштурмбаннфюрер. – Солдаты фюрера не могут потерпеть поражения в решительной битве!

У Ивана были сильные сомнения и по этому поводу, и по всем остальным, однако он счел за благо промолчать.

– Пойдемте же, – поторопил профессор. – Нам скоро отправляться.

Они вышли в коридор.

Запрограммирована, думал Иван, шагая вслед за немцами. Слова-то какие… машина времени… Я вам покажу…

– Вы что-то сказали? – внезапно обернулся профессор.

Иван даже растерялся.

– Нет…

– Это хорошо, – произнес профессор, и черная мерзкая пустота его глазами снова посмотрела на Ивана, заставляя кружиться голову.

Иван стиснул зубы, но глаз не отвел. Профессор приятно улыбнулся, и пустота на время отступила. Ох не прост был этот профессор с дурацким именем, ох не прост…

Через какое-то время они оказались в непонятном полутемном помещении; где было жарко, сухо и пахло почему-то канифолью. Они переоделись: какие-то льняные грубые тряпки – как пояснил профессор, "куттоноты", – корявые сандалии, и все.

Иван равнодушно глянул на девятерых незнакомцев из спецотряда СС – ничего мужики, крепкие, были даже и почти с него ростом, а это все-таки метр девяносто: однако Иван смотрел на них спокойно, понимая, что каждого из этих бойцов он может удавить хоть голыми руками, и непременно сделает это, когда понадобится. Он – солдат, а они – его враги: поэтому они обречены, Внезапно он почувствовал предательскую слабость; багровая муть подступила со всех сторон, в ушах застучали веселые молоточки: негромко, мерно, не спеша.

Все вокруг закружилось; молоточки застучали громче, откуда-то возникший звон заполнял все кругом, становясь нестерпимым и невыносимым.

Какие-то огни метались в белой пляске перед глазами, все убыстряя и убыстряя свой танец. Иван чувствовал, что валится в небытие – раздирая миры и пространства, – по ту сторону сознания: он попытался вдохнуть ледяной воздух – грудь распороли огненным мечом; потолок приближался, грозя придавить и больше уже никогда и никуда не отпускать:

Иван из последних сил хотел крикнуть – и провалился в грохочущее никуда…

Когда расступилась мгла, окутавшая все вокруг, пылью и дымом заслонившая весь мир, на секунду заменившая собою под ногами остатки земной тверди, Иван, чувствуя, как нестерпимо скоро бьется его сердце, увидал жаркое синее небо, лениво плывущих в вышине коршунов, выжженную равнину и город, стены которого, сложенные из белого грубого камня, виднелись вдали.

– Иерихон, – услышал он странно низкий голос профессора. – Вот он, великий город Иерихон.

Иван посмотрел на Кугельсдорфа.

Лицо профессора без очков казалось странно изменившимся и совсем незнакомым. Сжав губы и сузив глаза, он смотрел в даль.

Иван посмотрел на остальных.

Все стояли, вытянув шеи, и неотрывно глядели туда, где за мутной рекой, неспешно несшей свои воды к недалекому морю, находился город, прах которого был давно сметен с лица земли и от которого остались лишь слова, сказанные о нем…

Иван судорожно вдохнул сухой, нестерпимо чистый воздух.

Он остро чувствовал свою чужеродность в этом словно бы придуманном, полуреальном мире.

Или наоборот – они были нереальны здесь, двенадцать пришельцев из другого века… из другого даже мира, как вдруг подумал Иван, внезапно ощутив резкое, как порыв ледяного ветра, осознание мистического вторжения в ткань бытия здешней Вселенной… горсточка чужаков, пришедших издалека, явившихся сюда с сугубо корыстными целями.

– Так что же, профессор, – раздался холодный голос Кляйна. – Все прошло удачно? Мы попали туда, куда нам было нужно?

Иван посмотрел на него.

Эсэсовец выглядел тоже непривычно без своей обязательной черной формы, но держался он так же, как и прежде, – бесстрастный взгляд, в лице – надменная брезгливость, позвоночник гнуться никак не желает.

Интересно, почему он не носит монокль, подумал Иван. Монокль был бы очень даже в тему.., вот кого стоило бы называть бароном – если бы, конечно, был монокль.

Иван энергично потряс головой. С мыслями его что-то было не в порядке. Они разбегались, как тараканы на московской прокуренной кухне.., включишь свет – и пруссаки в рассыпную кто куда.

Неудачное сравнение, с сожалением подумал Иван. Этот пруссак так просто не сбежит.., к тому же он не рыжий, а белокурый. Бестия.

– Так что же, профессор? – повторил не ведавший о бродящих в голове лжебарона метафорах Кляйн. – Вы не ответили на мой вопрос.

– Да-да, – произнес фон Кугельсдорф рассеянно. – Конечно…

Иван с интересом глянул на него. Тоже, видишь ли, задумался…

– Что – "конечно"? – довольно резко сказал Кляйн. Профессор встряхнулся и посмотрел на него.

Иван с удивлением отметил, что всегдашняя пустота в глазах светила арийской науки куда-то отступила, спряталась.

– Мы попали туда, куда хотели, – спокойно сказал профессор. – Год одна тысяча сто восемьдесят девятый от Рождества Христова. Мы неподалеку от города Иерихона, который скоро падет, взятый войсками непобедимого Иисуса Навина, великого вождя иудейского народа…

– Ну, про иудеев, пожалуй, не стоит, – недовольно перебил его Кляйн. – Не надо вот только про иудеев-то!..

Профессор с легкой усмешкой посмотрел на него, но промолчал.

– А что мы будем тут делать? – спросил Иван.

– Пойдем к этим самым… войскам?

– Нет, – повернулся к нему профессор. – Нам стоит лучше пойти в город.

– Почему?

Профессор не успел ничего ответить.

Неожиданно по дул сильный ветер, небо начало меркнуть: только что оно было ярко-синим, и вот уже стало лиловым, потом – фиолетовым; где-то высоко полыхнуло что-то ярче молнии: один раз, другой…

За их спинами, в стороне, противоположной городу, загрохотало. Иван повернулся туда, и тут же яростный порыв ветра сбил его с ног. Упали и все остальные, будучи не силах устоять. Трава полегла, как скошенная; прямо рядом с Иваном глухо ударилась оземь какая-то птица, сброшенная вниз налетевшим вихрем…

Иван с трудом поднял голову и увидел, как на холм, находившийся от них в двухстах шагах, прямо с неба опустился столб ярко-желтого света, пробив чудовищную тучу, закрывшую все вокруг; природа потеряла свои краски, все стало чересчур ярким, плотным, осязаемым; воздух затвердел и трава покорно застыла, не сумев выпрямиться…

Иван глянул на город.

Белых стен уж не было видно: они посерели, истаяли, потеряв свою осязаемость: но Иван. почему-то знал, что город пока остался на месте, никуда не делся, и что его просто не видно из-за тьмы и света, льющихся с небес…

Тогда он стал глядеть на холм.

Краски, дойдя до нестерпимой для человеческого глаза степени яркости, немного побледнели, и Иван различил две фигуры, стоящие на вершине холма.

Вот одна из фигур преклонила колени, а другая… Иван ощутил Сильное жжение в глазах…

– Не смотрите туда!.. – услышал он вдруг крик профессора, донесшийся до него сквозь рев ветра. – Все закройте глаза!..

Иван зажмурился изо всех сил, но свет, идущий со стороны холма, был настолько ярок, что без усилий проникал сквозь веки; глаза ожгло пламенем, и Иван уткнулся лицом в траву, стараясь вжаться что было мочи и скрипя зубами от боли.

Над головою грохотало, трещало, завывало; воздух сгустился и тяжким грузом навалился сверху.

Иван ощутил паническое отчаяние, он оказался один перед буйством небесных сил и красок: он был исчезающе мал, бессилен и ничтожен. Мир уходил прочь, мир уходил огромными шагами куда-то в сторону, не замечая ни его самого, ни его отчаяния: он уже ушел, этот мир, забрав с собою слова, крики и запахи: казалось, еще секунда – и ткань времен разорвется насовсем.., и вдруг все прекратилось. Наступила тишина.

Прошло бесконечное мгновение, и словно звук немыслимого гонга прозвучал над землею. Стих ветер, исчезла тьма вместе с тучей: воздух потерял твердость и стал текуч и свеж.

Немного погодя Иван решился открыть глаза. Он осторожно приподнял голову и увидел, что в мир вернулись прежние, привычные уже краски. Исчез столб света, подпиравший небо, которое снова стало просто ярко-синим, холм стал обычным холмом, и по его склону вниз не спеша шел босой человек, уходя прочь от города.

Иван с трудом, в три приема, поднялся и остался стоять на трясущихся ногах. В голове шумело. Остальные тоже начали потихоньку шевелиться и подниматься. Долго еще все молчали, напряженно глядя на вершину холма. Первым обрел ясность солдатской мысли оберштурмбаннфюрер. Очевидно, его ничто не могло смутить.

– Профессор! – требовательно сказал он. – Может быть, вы объясните, что здесь происходит?

Фон Кугельсдорф ничего не ответил, обведя все вокруг взглядом, полным мрачного безумия.

– Не слышу ответа, – нетерпеливо сказал Кляйн, и Иван невольно поразился крепости его нервов.

– А?.. Что?..

Профессор с силой потер лицо, опустил руки и некоторое время постоял с закрытыми глазами: потом открыл их и посмотрел на Кляйна. Взгляд его прояснился.

– В Библии сказано, – сказал он довольно спокойно, хотя и несколько придушенным голосом, – что когда Иисус Навин готовился штурмовать Иерихон, то в окрестностях города он встретил ангела Божьего… Мы только что видели это.

– Хорошо, – невозмутимо произнес Кляйн. – Следующие наши действия?..

Профессор хотел было что-то сказать, как внезапно послышался шум и треск, и из-за густых зарослей кустарник вылетел десяток вооруженных всадников. На долю секунд приостановившись, конные ринулись на чужаков. Профессор слегка встревожился.

– Это городская стража! – крикнул он. – Всем стоять на месте! Поднять руки! Атакуем по моей команде!.. – негромко, но очень слышно приказал Кляйн не дрогнув ни одним мускулом лица.

Несколько секунд – и всадники окружили пришельцев угрожающе наставив на них короткие копья. Немцы спокойно стояли, подняв руки. Кляйн сделал шаг вперед.

Всадник в малиновом одеянии и с толстой золотой цепью на груди – видимо, начальник стражников, – что-то угрожающе пробурчал и занес свое копье над головой оберштурмбаннфюрера.

Кляйн совершенно бесстрастно наблюдал, как наконечник копья, блеснув на солнце, стал опускаться, целясь ему прямо в грудь. Выждав мгновение, он сделал быстрый шаг вперед и в сторону, поднырнул под руку противника, схватился за древко и дернул копье к себе. Не ожидавший этого всадник потерял равновесие и свалился с лошади.

– Бей!.. – крикнул Кляйн, вырывая копье из рук иерихонца и вонзая его в грудь лежащего.

Иван, не мешкая, схватил за ногу ближайшего всадника, рывком сдернул его с лошади и повалил на землю. Стражник ничего не успел понять, как Иван сорвал с его пояса короткий меч и перерезал ему горло.

Все было кончено за полминуты.

Не ожидавшие такого решительного и жестокого нападения иерихонцы не могли оказать достойного сопротивления и были моментально все убиты. Только один всадник, соображавший быстрее других, ударил тупым концом копья чуть промешкавшего немца, поднял лошадь на дыбы и попытался ускакать. Но и ему не суждено было уйти: один из эсэсовцев подхватил копье и бросил его с такой силой, что оно пробило стражника насквозь, попав ему в спину и выйдя из груди.

Пока добивали раненых и ловили лошадей, Кляйн, вытирая меч о траву, считал трупы.

– Один, два… десять… двенадцать. Лошадей должно хватить на всех. Отлично.

– Что – "отлично"? – брюзгливо спросил стоявший поодаль профессор. – Экий вы, право, мясник, оберштурмбаннфюрер…

– А что такое? – надменно спросил Кляйн, повернувшись к нему.

– А то такое… Это же был архангел Михаил… он дал Иисусу его часть талисмана, а мы.., вы тут…

– Подумаешь, – протянул Кляйн презрительно. – Ну, убили дюжину евреев… или это были не евреи?., а, все равно – семиты.., ну и что?

– А то, – продолжал брюзжать профессор, – что убили бы кого-нибудь не того… рядом с таким местом… и костей бы потом не собрали. Думать надо иногда, кого можно убивать, а кого нет! Вот из-за таких, как вы, великий рейх в конце концов и…

Он оборвал себя и махнул рукой. Иван с изрядной долей удивления посмотрел на профессора. Какие, однако, странные сентенции… Кляйну профессорова речь тоже не очень понравилась – хоть и по другому, очевидно, поводу.

– Хватит болтать, профессор, – сказал он высокомерно. – Лучше давайте подумаем, что нам делать дальше.

Фон Кугельсдорф недовольно покрутил головой и посмотрел на город.

– Теперь уже понятно, что делать, – сказал он раздраженно. – Переодеваемся в одежду стражников и едем в город. Там продадим лошадей и…

– Подождите, – остановил его Кляйн. – Вы слышите?

– Что?

– Какой-то шум… Что это еще такое?

Иван и остальные повернули головы туда, где за невысокими холмами слышался словно бы грохот морского прибоя. Мерный и пока еще далекий, он становился все явственнее.

– А пойдемте-ка посмотрим, – сказал Иван.

– Да-да, – заторопился вдруг профессор. – Я совсем забыл… Но, может быть, еще не поздно…

Все почти бегом стали взбираться на ближайший пригорок. Иван успел первым и остановился как вкопанный.

Горизонт вдали вспучился темно-серой массой, волнуясь и поблескивая на солнце пенными искрами. Нестройный гул доносился издалека: он был очень низкий, непонятный и угрожающий. Земля под ногами – или это только показалось? – начала подрагивать.

– Что это? – спросил кто-то со страхом. Иван удивленно повернул голову: до сих пор он воспринимал рядовых эсэсовцев как оловянных солдатиков, как пушечное мясо: оказалось, однако, что они умеют даже говорить.

– Это они, – сказал профессор, и Иван посмотрел на него.

Фон Кугельсдорф стоял и смотрел, прикрывшись рукой от солнца, на оживающую равнину.

– Это войско сынов Израилевых, – медленно произнес профессор, а Иван, совершенно неожиданно для себя, добавил: – "И было их числом около сорока тысяч, и перешли они перед Господом на равнины Иерихона, чтобы сразиться…"

Словно какая-то дымка застлала мир вокруг него: как во сне, видел он остановленную реку, столб света и камни: ветры проносились над его головой, не трогая остальных, и различил он голоса, неслышимые другими…

"Да что такое со мной?!" – по-настоящему испугался Иван и вдруг уловил цепкий, нечеловечески внимательный взгляд профессора, в котором светилось торжество и затаенная угроза…

Это длилось недолго. Короткий вздох – и все просветлело: голоса умолкли, и Иван ощутил мимолетную жалость, сожаление, тоску и непонятную тревогу.

Профессор все смотрел на него. Потом он мотнул головой и повернулся к Кляйну.

– Да, это войско Иисуса Навина, – сказал он спокойно. – Теперь лошади нам очень пригодятся – нам надо попасть в город.., если уже не поздно.

Они и впрямь еле успели. Быстро собравшись и переодевшись, их маленький отряд галопом поскакал в сторону городских ворот.

Профессор обнаружил недюжинную выдержку, сумев, не вызвав подозрений, объясниться при въезде в город и рассказать о приближающихся полчищах врага.

Впрочем, о подходе неприятеля все уже знали.

В городе царила суматоха. Все ворота были спешно закрыты; на крепостной стене появились усиленные отряды стражников, напряженно всматривавшихся в даль. Огромное войско подошло к городу и стало лагерем подле него.

Немцы действовали спокойно и деловито. Они разбились на три группы и разошлись по городу, договорившись встретиться в определенном месте в условленный час. Место встречи выбрал Иван, предупредив всех, что изменить его нельзя. На закате они встретились.

Все прошло благополучно, трофейных коней продали, выручив за них кучу денег: лошади и впрямь были хорошие. Купили они и одежду, которая была в моде у местного торгового люда.

Обошлось без эксцессов. Хоть новоприбывшие внешне и отличались от коренных граждан города, однако не настолько, чтобы вызвать подозрения, к примеру, лиц нордического вида здесь оказалось, к удивлению Ивана, предостаточно, так что разве что рост дюжины заморских гостей мог повлечь кривотолки, однако, в конце концов, местные боги вряд ли могли запретить расти кому-то ввысь, сколь душе угодно.

На улицах было как-то неспокойно: в городе царило напряженное ожидание штурма.

– Мы должны провести здесь еще шесть дней – если верить тому, что написано в Библии, – говорил негромко профессор. – А не верить Книге оснований нет… Иерихон будет взят на седьмой день.., после того как падут его стены… Вы сами видели, как ангел сошел с небес и обратился к Иисусу, сыну Навина: все так, как было описано… или почти так. Иерихон будет разрушен. Нам нужно будет уцелеть и проникнуть к талисману…

Иван слушал профессора, но слова доходили до него, как из-под воды. Весь день он чувствовал себя странно. Словно некая раздвоенность овладела им. Временами мир казался осязаемым и реальным, временами же налетало ощущение расплывчатости, эфемерной зыбкости окружающего, он видел все как будто со стороны – себя, своих спутников, жителей города… ту женщину, с которой он столкнулся на рынке и которая посмотрела на него так, что закружилась голова, и он вдруг до неприятного резко ощутил предопределенность настоящего – будто в сотый раз играл чужую роль в набившей всем оскомину старой пьесе… Только вот текст, как назло, забыл. Та женщина никак не желала уходить из его мыслей. Кто она, почему так отчаянно посмотрела на него?.. Почему не раз и не два оглянулась, когда он смотрел ей вслед, объятый холодным пламенем предвкушения неведомого?.. Причем это было не предвкушение веселой интрижки с хорошенькой дамой, любовных игрищ и лихих гульбищ – нет, хотя она и была вызывающе красива.., это было так, словно посмотрел в зеркальный колодец, в котором уместились века и пространства, прошлое и будущее.., и для настоящего место там тоже нашлось. Путешествие в непонятное позавчера. Или – просто сон?..

– Но нам надо где-то ночевать, – услышал Иван голос Кляйна. – Мы не можем оставаться под открытым небом: это опасно – заметит стража и примет за шпионов.

Эсэсовец рассуждал, как всегда, здраво.

– Да-да, – пробормотал профессор. – Ночевать нам где-то надо…

Он почему-то пристально посмотрел на Ивана. Иван отвернулся. Начинаются загадки, черт бы их побрал.

Они стояли недалеко от крепостной стены. Смеркалось, как это всегда бывает на юге, быстро, и очертания глинобитных домишек, жавшихся подле стены, а то и вовсе – прямо в ней, постепенно теряли определенность и четкость, обрастая выпуклыми серыми тенями.

– Надо искать постоялый двор, – решительно сказал Кляйн. – Мы ведь можем это сделать?

– Конечно, – легко сказал профессор. – Денег у нас, во всяком случае, хватит.

– Ну так пойдемте быстрее, – нетерпеливо сказал Кляйн. – Скоро совсем стемнеет…

– Пошли, – согласился фон Кугельсдорф, не трогаясь с места.

– В чем дело? – посмотрел на него Кляйн. – Ведите нас…

– Почему я? – с легкой усмешкой спросил профессор. – Пусть лучше он…

И Кугельсдорф кивнул на Ивана. Иван ждал чего-то подобного.

– С чего это вдруг? – спросил он невозмутимо. – Ведь вы, профессор, лучше меня знаете и эту эпоху, и этот язык… Он осекся.

– Ну-ну, – подбодрил его профессор. – Продолжайте.

Иван молчал.

– А ведь действительно, – медленно удивился Кляйн.

– Ведь вы, Курт, свободно говорили на местном языке. Мы-то его учили… и, кстати, как оказалось, довольно плохо.., а вы разговариваете совершенно свободно!.. Как это понять?

Иван пожал плечами.

– А никак, – сказал он. – Откуда я знаю?.. Это все ваши.., эксперименты…

Вообще-то это была чистая правда.

– Все нормально, – весело сказал профессор. – Это абсолютно нормально, дорогой оберштурмбаннфюрер… Ведите нас, Курт.

Посторонние голоса зазвучали в голове Ивана с новой силой. Он скрипнул зубами и направился к первому попавшемуся домишке. Его закачало. Он почувствовал, как холодный ветерок дует ему прямо в лицо, но краем сознания понимал, что это не более чем иллюзия. Почему-то он вспомнил, как читал где-то, что подобные симптомы чувствуют больные эпилепсией незадолго до начала сильного приступа болезни.

Я вам покажу, злобно подумал Иван, и решительно забарабанил кулаком в дверь дома. Почти тотчас же дверь распахнулась. Он невольно отступил на шаг. На пороге стояла та самая женщина, которую он встретил днем. Она удивленно подняла брови. Потом улыбнулась. Женщина была красива. Волна темных густых волос, тонкое смуглое лицо… высокий чистый лоб, огромные черные глаза – в пол-лица, а то и больше.., прямой точеный нос, нежный румянец на скулах, яркий чувственный рот… быть может, даже слишком чувственный. Прямые тонкие плечи, крупная, вызывающе высокая грудь, узкая талия и широкие азиатские бедра.

– Я тебя видела сегодня, чужеземец, – низким голосом сказала она, обволакивающе улыбаясь. – Чего же ты хочешь?..

– Я и мои товарищи ищем ночлег, – промямлил Иван, чувствуя затылком взгляды немцев. – Мы заплатим – и много…

Она перестала улыбаться. Посмотрела на Ивана оценивающе.

– А сколько же вас?

– Со мной – двенадцать….

Она нахмурила брови, что-то соображая. Снова улыбнулась – на этот раз лукаво.

– Ну что же, входите, – сказала она, отходя в сторону. – Зачастили в дом Рахавы чужеземцы…

Иван услышал за спиной странный смешок. Он оглянулся. Позади него стоял профессор с непонятной гримасой на лице – не то злобной, не то торжествующей, не то печальной… Увидев, что Иван на него смотрит, он отвел глаза и подтолкнул его в спину – входи, мол, не задерживайся. Иван вошел в дом. Они сидели за широким грубо сколоченным столом и ужинали. Трапеза была нехитрой – жареное мясо, лепешки и вино. Кроме них, народу в зале не было. Женщина, впустившая их и оказавшаяся хозяйкой этого постоялого двора, куда-то ушла.

Иван молча ел, мрачно поглядывая по сторонам. Кляйн с брезгливой гримасой жевал лепешку, профессор потягивал вино из глиняной кружки и мечтательно, как показалось Ивану, глядел куда-то в даль. Остальные насыщались вдумчиво и аккуратно, тщательно пережевывая пищу, как и положено хорошим солдатам.

– Итак, профессор, – сказал Кляйн, с трудом проглотив последний кусок своей лепешки, – напомните, сколько нам еще здесь находиться?

Фон Кугельсдорф посмотрел на него.

– Еще шесть дней, – сказал он. – На седьмой Иерихон будет взят штурмом.

Он допил вино, поставил кружку на стол и добавил:

– И все жители города будут убиты. Все до одного.

– Прекрасно, – кисло сказал Кляйн. – Что будут убиты – это, конечно, правильно, не спорю: я и сам бы так сделал. Но мы, мы-то что делать будем?