Неизбежность (Дилогия - 2)

      - Ведите ко мне!
      Это была крупная удача! Среди задержанных оказался начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хикосабуро Хата с сопровождающими лицами. Хата и его генералы до странности однообразны: желтые вытянутые физиономии, очкастые, сутулые, в сапогах-бутылках, коричневых мундирах с орденскими ленточками и маленьких фуражках с кургузыми козырьками, ненатурально улыбаются, прячут растерянные, унылые взгляды.
      Хата встал, представился и представил свою свиту Шелахову. Тот задал пяток вопросов, и стало ясно, что Квантупский штаб практически не управляет войсками, нет даже попыток как-то связаться со своими соединениями и частями, где отступающими, где еще сопротивляющимися.
      - Выход у вас один - безоговорочная капитуляция! - жестко сказал Шелахов.
      - Но почему же капитуляция? Мы можем вести переговоры о перемирии.
      - Только капитуляция! Иначе аэродром и места дислокации японских войск будут подвергнуты уничтожающей бомбардировке.
      Хата и его генералы бледнеют, краснеют, переминаются. Шелахов тем же, по терпящим возражений топом говорит:
      - Я предлагаю, господин генерал-лейтенант, следующие условия капитуляции японских войск. Первое. Во избежание бесцельного кровопролития командование советских войск предлагает немедленно прекратить сопротивление и приступить к организованной сдаче в плен, для чего через два часа представить данные о боевом и численном составе войск Харбинской зоны.
      Второе. При добровольной капитуляции генералам и офицерам Кваптунскон армии до особого распоряжения советского командования разрешается иметь при себе холодное оружие и оставаться на своих квартирах. Третье. Ответственность за сохранение и порядок сдачи вооружения, боеприпасов, складов, баз и другого военного имущества до подхода советских войск полностью песет японское командование. Четвертое. До подхода советских войск поддержание надлежащего порядка в городе Харбине и его окрестностях возлагается на японские части, для чего разрешается иметь часть вооруженных подразделений во главе с японскими офицерами. Пятое. Важнейшие объекты в Харбине и окрестностях, как-то: аэродромы, мосты на реке Сунгари, железнодорожный узел, телефон, почтовые учреждения, банки и другие важнейшие объекты - подлежат занятию подразделениями десанта немедленно. Шестое. Для согласования вопросов, связанных с капитуляцией и разоружением всей Кваитунской армии на территории Маньчжурии, начальнику штаба Кваптуыской армии генераллейтенанту Хата, японскому консулу в Харбине Миякава и другим лицам по усмотрению японского командования предлагаю в семь ноль-ноль девятнадцатого августа на самолете нашего десанта отправиться на КП командующего 1-м Дальневосточным фронтом...
      Шелахов умолк. Молчали и японцы. Пауза, как шаровая молния, покружила по комнате и вылетела в форточку. Японские генералы заговорили между собой - громко, сбивчиво. Шелахов терпеливо ждал. Наконец Хата пристукнул костяшками пальцев по столу, генералы примолкли. Хата скрипуче, будто слова терлись друг о друга, сказал, что на подготовку ответа надо три часа.
      - Согласен, пусть будет трп часа, - ответил Шелахов. - Меня найдете в советском консульстве.
      В сопровождении части десантников генерал Шелахов и консул Павлычев отбыли в консульство, а другая часть десантников заняла в городе здания японской миссии, жандармерии и полицейского управления. Была выставлена паша охрана у важнейших объектов - мостов, электростанций, вокзала, радиостанции, телеграфа, главпочтамта, банков. Шелахов принимал донесения по телефону, поглядывая в окна консульского особняка: за железной оградой японские солдаты плотной цепочкой, а с внутренней стороны, со двора здание охраняется вооруженными сотрудниками консульства вместе с десантниками.
      Консул успел рассказать генералу Шелахову:
      - В первый день войны все сотрудники консульства с семьями были арестованы, водворены в товарные вагоны и по железной дороге направлены в Дальний, чтобы в последующем переправить их в Японию. Но стремительное наступление наших войск сорвало замыслы японцев, и они срочно, под усиленной охраной, возвратили сотрудников консульства в Харбин и вот ныне, как видите, усердно нас оберегают.
      - Скоро их самих, Георгий Иванович, придется оберегать, - сказал Шелахов, быть может впервые за этот день улыбнувшись.
      За окнами затаился объявленный японцами на осадном положении Харбин: бульвары завалены спиленными деревьями, мостовые перерыты траншеями, булыжник разобран, в подвалах пулеметные точки, на улицах - дзоты, проволочные заграждения, на перекрестках - тапки и пушки. Все предназначено для длительной борьбы, по ее-то, по-видимому, не будет. Да, не будет, ибо к двадцати трем часам, как и было обусловлено, в консульство прибыли командующий и начальник штаба 4-й армии. Они выложили на стол Шелахову бумаги: ответ на условия капитулянт!, приказ главнокомандующего Квантунской армией о прекращении боевых действий и разоружении, именной список генералов и сведения о личном составе частей Харбинского гарнизона численностью свыше сорока трех тысяч человек.
      Ночь на девятнадцатое в Харбине прошла относительно спокойно. Лишь изредка на улицах взрывалась граната, тарахтела автоматная очередь, кое-где вспыхивали пожары. Как докладывали Шелахову, это не японцы, а местные хунхузы, пытавшиеся грабить магазины и склады. К утру стрельба стихла. В 7.00 генерал-лейтенант Хата, консул Миякава и группа генералов самолетом были отправлены на KП маршала Мерецкова.
      А в Харбин вошла по Сунгари Краснознаменная Амурская флотилия с десантом от 15-й армии 2-го Дальневосточного фронта. Стало веселее, ждали подхода полевых войск, которые из-за проливных дождей задерживались.
      Генерал-майора Шелахова, пазпачеппого комендантом семисоттысячиого города, одолевали посетители. Среди них и довольно экзотические: бывший полковник царской армии при всех орденах и регалиях и священник в соответствующем сапу облачении, их просьба - разрешить молебен в честь доблестной Красной Армии.
      - У нас свобода религии, - сказал Шелахов. - Зачем вам специальное разрешение?
      - С разрешением лучше будет!
      - Ну, пожалуйста...
      И в полдень девятнадцатого, в воскресенье, даже ливень не помешал тысячам харбшщев заполнить Кафедральный собор и прилегающие к нему площади. А в Коммерческом собрании заседали представители русской общественности, предложившие горожанам привести Харбин в надлежащий вид, дабы достойно встретить доблестные части Красной Армии. Это было очень кстати: надо было превращать город из осадного в мирный. Радовало, что открылись магазины, харчевни, парикмахерские. Должны возобновить работу заводы и фабрики, фирмы и компании.
      Харбин - во многом русский город, русская речь слышна не реже, чем китайская пли японская: эмигранты, эмигранты. Много домов выстроено русскими купцами, торговцами, железнодорожниками, чиновниками. В центре огромные вывески: магазин "Иркутск", "Томское торговое товарищество", "Красноярский скупочный магазин", "Галантерея. Иван Зудов и Ко", с непременным твердым знаком. Едет комендант по Харбину - японцы отдают честь - мимо отеля "Ямато", по Вокзальному проспекту, по Коммерческой улице, и будто из далекого детства выплывают чиновники, студенты, гимназисты в форменных куртках и картузах, дворники в фартуках и с бляхами, попы в рясах, ломовые извозчики в поддевках, легкачи-дутики в атласных рубашках, но все это русское, старорежимное словно втиснуто в азиатчину, какоето оно инородное в ней. И ее в себе не растворили, и сами в ней не растворились.
      Девятнадцатого августа 1-й Дальневосточный фронт успешно высадил воздушный десант и в Гирине. Гарнизон капитулировал, а назавтра в город вошел передовой отряд 10-го мехкорпуса.
      В агентурных донесениях, поступавших в штаб Забайкальского фронта, говорилось: Чанчунь, столица Маньчжоу-Го, ужо несколько дней объят паникой, на юг, в сторону Мукдена, непрерывным потоком идут автомашины, с железнодорожных станций ежечасно отходят поезда, переполненные японцами: чиновники, коммерсанты, владельцы предприятий. В этой ситуации Военный совет фронта решил высадить в Чанчуне и Мукдене воздушные десанты и вместе с ними своих уполномоченных для переговоров с японским командованием о безоговорочной капитуляции Кваптупской армии. К главнокомандующему Квантунской армией генералу Ямада, находившемуся в своей резиденции в Чанчуне, направлялся полковник Артемепко. Ему был вручен мандат-удостоверение за подписью маршала Малиновского и текст ультиматума. Родион Яковлевич сам приехал на аэродром проводить парламентерскую группу и пожелать ей, как он выразился, ни пуха ни пера.
      В восемь утра восемнадцатого августа группа полковника Артеменко вылетела с монгольского аэродрома и взяла курс на юговосток. Самолет прошел над Большим Хинганом в грозовых тучах и приземлился на маньчжурской территории, у города Туиляо, на окраине которого еще были бои. Здесь парламентеров встретил командующий 6-й гвардейской танковой армией генералполковник танковых войск Кравченко, выделявший личный состав для десанта. Кравченко и его штабисты совместно с прибывшей группой проработали все, что относилось к приземлению десанта в Чанчуне и выполнению боевых задач после посадки. Утром девятнадцатого транспортный самолет с парламентерской группой, сопровождаемый девяткой "ЯКов", вылетел из Туиляо, курс - на Чанчунь. А генералу Отодзо Ямада радировали:
      "Сегодня, 19 августа в 8.00, парламентерская группа в составе пяти офицеров и шести рядовых, возглавляемая уполномоченным командующего Забайкальским фронтом полковником Артемепко П. Т., самолетом "СП-47", в сопровождении девяти истребителей отправлена в штаб Квантунской армии с ультиматумом о безоговорочной капитуляции и прекращении сопротивления. В последний раз требую обеспечить и подтвердить гарантию на перелет. В случае нарушения международных правил вся ответственность ляжет на вас лично. Р. Я. Малиновский, командующий Забайкальским фронтом, Маршал Советского Союза.
      В полдень над военным аэродромом Чанчуня появилась советская эскадрилья, сопровождавшая транспортный самолет.
      Маньчжурская столица была придавлена туманом и пеленой дождя-ситничка. Звено "ЯКов", прикрываемое с воздуха другими истребителями, приземлилось в центре расположения японских самолетов, стоявших несколькими рядами и не успевших даже взлететь.
      Лишь трем самолетам это удалось, но они были отогнаны из зоны аэродрома. Сел и транспортный самолет. Парламентерская группа вышла, выкатили легковой автомобиль. Парламентеры направились в комендатуру аэродрома.
      Войдя в комнату, полковник Артемепко по-хозяйски оглядывается, приказывает:
      - Свяжите меня со штабом Кваптуиской армии.
      Капитан-переводчик переводит. Японцы из-за столов с разложенными бумагами и бутылками пива, растерявшиеся, угодливо кивают.
      - Господа, - говорит Артеменко. - занимайтесь, пожалуйста, своими делами. Пива выпейте, полдень очень жаркий...
      Видимо, от великой растерянности некоторые японцы и точно пьют пиво. Артеменко говорит:
      - Ну, вот и порядок. Генерал Ямада ждет нас. Мы поехали.
      Извпнпте, что побеспокоили. Всего вам приятного!
      Парламентеры садятся в свою машину и едут вслед за японской машиной. Туман приподнимается, но дождь сеет. Жарко, душно. Из пышной зелени предместий выступают лачуги: фанера, жесть, ящичные досочки. Ближе к центру здания каменные, красивые. Улицы широкие, длинные, прямые настоящие проспекты. Много цветов, особенно хризантем. Дребезжат трамваи, покрикивают рикши, толпы прохожих, как в водовороте, перемещаются с места на место. Фронт еще далеко, и город живет своей обычной жизнью, шумной и крикливой. Хотя въезды в него перекрыты заграждениями, на перекрестках доты и дзоты, артиллерия. Капитан-переводчик говорит:
      - Товарищ полковник, в Чанчуне проживает шестьсот восемьдесят тысяч китайцев, сто пятьдесят тысяч японцев и тридцать тысяч корейцев.
      - Итого восемьсот шестьдесят тысяч. Солидно, Титареыко?
      - Так точно, солидно!
      В просторном кабинете главнокомандующего Кваптунской армией полковник Артемеико представляется и говорит:
      - Перейдем без задержки к делу?
      Генерал Ямада кивает.
      - Титаренко, давай переводи поточней... Требования командующего Забайкальским фронтом следующие: немедленно прекратить огонь и сопротивление на всех участках фронта, сложить оружие, вывести все войска из столицы и прилегающих к ней районов в пункты, которые я укажу, и, наконец, подписать акт о безоговорочной капитуляции.
      - Это все? - спрашивает Ямада.
      - Нет, господин генерал, не все! Мы настоятельно предлагаем вам выступить по радио с приказом своим войскам о немедленном прекращении огня и капитуляции перед Советской Армией. А премьер-министру Чжану Цзипхуэю мы столь же настоятельно предлагаем обратиться по радио к народу Маньчжурии и объявить, что японские войска капитулировали и сложили оружие, что война прекращена и Красная Армия вступает в страну как освободительница народа от японских оккупантов.
      Ямада пожевывает губы. Цокает языком:
      - Безоговорочтгая капитуляция?
      - Совершенно верно, господин генерал!
      - И это предлагаете мне, командующему миллионной армией?
      - Но армии-то как таковой уже пет, она разваливается.
      - Она еще существует, она еще на многое способна! Это боевая сила! И, опираясь на нее, я могу вести переговоры о перемирии, а не о капитуляции.
      - Именно о капитуляции, господин генерал. И пи о чем больше! - сказал Артеменко и подумал: "Для чего тянет волынку? На что надеется?"
      - Только о перемирии!
      - Господин геттера л, вы же противоречите себе! Вы дали нашему Главкому радиограмму о капптуляцни, а теперь куда клоните? Как это понять?
      Ямада молчит, с деланным спокойствием постукивает подушечками сухих, костистых пальцев по кожаной папке с бумагами.
      В кабинет, запыхавшись, входит дежурный офицер, докладывает кома; г дующему:
      - Ваше превосходительство! К столице приближается армада русских тяжелых самолетов под прикрытием истребителей. Наши самолеты подняться не могут. Аэродром блокирован русскими истребителями.
      - Господин парламентер! - Ялгада встревожен. - Смею вас спросить как военачальник своих войск и территории, на которой вы находитесь: что это значит? Надеюсь, вы сможете объяснить?
      - Смогу. Это самолеты, вызванные мною, мне в помощь для успешных: переговоров. - Артемепко непринужденно приглаживает жесткий ежик, без намека на улыбку говорит: - Смею вас также заверить как военачальник этих войск, что независимо от вашего поведения и обращения со мной, если я в условленное время не сообщу своему командованию положительных результатов, то город Чанчунь и его окрестности, которые вы превратили в военную крепость, будут подвергнуты разрушительной бомбардировке.
      - Господин полковник, - обращается в упор Ямада, - есть ли еще время предотвратить бомбардировку города? Если это в вашей власти, я прошу вас сделать это.
      - Это в моей власти, - отвечает парламентер. - Но и вы должны решиться...
      - Я решился. - И Ямада замолкает на несколько секунд. Затем, очнувшись от оцепенения, резко вынимает свой самурайский "меч духа", несколько раз целует его, подает через стол, склонпв голову. - Теперь я ваш пленник. Диктуйте свою волю.
      И все присутствующие в кабинете генералы вытаскивают свои самурайские мечи, целуют их, подают с низким поклоном. А вскоре прибывает Чжан Цзпнхуэп, как и положено марионеточному премьеру, личность тусклая, невзрачная. Он без излишних раздумий соглашается выступить по радио. Тут же в 14.30 Ямада подписывает акт о безоговорочной капитуляции. Выступил он и по радио. Началось разоружение Чанчупьского гарнизона. До подхода к городу наземных войск разоружение японцев и охрану электростанции, банков, радиостанции и других важнейших объектов взяли на себя десантники.
      Девятнадцатого августа авиадесант был высажен и в Мукдене.
      В десант были отобраны двести двадцать пять гвардейцев из Шестой танковой армии. Это были испытанные ребята, за их спиной война с Германией, бои на Большом Хппгане и в Гоби. Возглавил десант генерал-майор Нритула, уполномоченный Военного совета Забайкальского фронта.
      Утром на аэродроме раздалась команда: "По самолетам!" - и отряд погрузился в транспортники. Самолеты шли в облаках, а внизу, то видимое, то невидимое, кипело сражение: войска Шестой гвардейской танковой армпн выходили на дальипе подступы к городу.
      Под крылом окраина Мукдена! Аэродромное поле б ангарами, с рядами японских самолетов - где целые, где одни остовы, поработала на днях наша авиация, вон и воронки. Советские истребители пронеслись над аэродромом на бреющем, от японских самолетов врассыпную бросились люди. Транспортники, сделав круг, присмотревшись, зашли на посадку. Истребители надежно прикрывали, их...
      В небе появляются четыре японских истребителя. Они снижаются, чтобы сесть, и вдруг, разобрав, видимо, опознавательные знаки советских самолетов, взмывают, затем пикируют и врезаются в землю. Взрывы. Столбы пламени и дыма, обломки истребителей. Десантники у посадочной площадки переговариваются:
      - Не пожелали сдаваться.
      - Воздушным харакири покончили с собой.
      - Может, это камикадзе, смертники?
      - Шут их теперь разберет, после взрыва-то...
      К помещению, которое занял штаб авиадесантников, подкатил в открытой машине щеголеватый японский офицер. Он докладывает:
      - Командующий 3-м японским фронтом генерал Успроку Дзюн приглашает к себе представителей советского командования.
      Ему отвечают:
      - Посидите, пока мы не закончим дела...
      Щеголь вскидывает брови:
      - Но господин генерал ждет!
      - Ничего, подождет. Нам надо организовать охрану важных объектов, наметить районы разоружения войск мукдеиского гарнизона и отвести место для сбора военнопленных, организовать отправку плененного на аэродроме марионеточного императора Мапьчжоу-Го Генриха Ну И...
      - Генриха Ну И должны были доставить на самолете в Японию. А он. в ваших руках!
      - Вот именно. И мы отправим его в Советский Союз...
      Действительно, этому марионеточному императору не повезло.
      После начала советско-японской войны генерал Ямада и советник Пу И японский генерал Иосыока настояли, чтобы Пу И перебрался в Корею, откуда его переправят в Японию. Двенадцатого августа со всей своей свитой он поездом выехал из Чанчуня и на другой день прибыл в Корею. Но в основных портах Северной Кореи были уже наши войска, а у берегов курсировали наши корабли.
      Самолетов, могущих переправить Пу И в Японию, на корейских аэродромах не нашлось. Рано утром девятнадцатого император и его свита на трех самолетах были переправлены в Мукден для посадки на большой самолет, способный долететь до метрополии.
      И тут - советский воздушный десант! Надо было видеть, какое плаксивое выражение застыло на лице у этого Генриха, в штатском костюме, в белой рубашке с отложиым воротничком, в очках, похожего на студента-неудачника.
      В штабе 3-го японского фронта часовые берут "на караул". Генерал-майора Притулу проводят в кабинет командующего. Из-за стола встает низкорослый старик, одетый в белую рубашку апаш, называется:
      - Генерал Успроку Дзюп.
      Рубашка апаш несколько озадачивает строгого, даже сурового Притулу. Что за маскарад? Или Успроку Дзюн в знак поражения снял мундир, или ему просто жарко, или в японской армии столь вольно относятся к форме? Так это пли не так, но советский представитель не подал вида и тоже назвался:
      - Генерал Притула.
      - Прошу вас садиться. Устраивайтесь поудобнее. Устали после перелета? Я, знаете ли, неважно переношу самолет... Не хотите ли взбодриться рюмочкой? Сакэ, водка, коньяк? Воин может позволить себе расслабиться, отдохнуть от забот...
      - Спасибо, я ничего не хочу. Давайте ближе к сутп. И поконкретней. Нас интересуют данные о численности японских войск, дислокация частей, наличие оружия, боеприпасов и так далее...
      Развязную гостеприимность Усироку Дзюн как рукой снимает.
      Он хмурится, мнется, бубнит: мол, ввиду плохой связи с армиями он может руководить капитуляцией лишь по группе войск, расположенной вокруг Мукдена. Притула предлагает: поскольку командующий этой армией находится здесь же и он располагает более точными данными, пусть докладывает он. Командарм называет номера дивизий, бригад, число орудий и пулеметов.
      Но, поймав сердитый взгляд начальника, начинает преуменьшать данные. Его поправляют. Он снова темп и т, поддерживаемый командующим фронтом. Генерал-майор Притула знает, что Усироку Дзюн изворотлив и хитер, не зря его в армии прозвали лисом, чем старик втайне гордился, усматривая в этом сходство с германским генерал-фельдмаршалом Роммелем, которого окрестили лис пустыни. Да, японцы явно хитрят. Видимо, и в эту минуту они на что-то надеются. На что? На чудо, которое спасет Квантунскую армию от капитуляции? Такого чуда на свете нет и не будет...
      Зато есть и будет реальность, и она заключается в том, что всем японским частям предложено к 19.00 сложить оружие. Генерал Притула рассылает своих офицеров в районы дислокации японских частей и соединений для контроля над ходом разоружения.
      Все нормально: квантунцы сдают оружие, в том числе и в мукденском арсенале. А наутро колонна за колонной приходят в пункты сбора пленных.
      Кроме арсенала, Мукден знаменит и лагерем союзных военнопленных. В первый же день пребывания в Мукдене представители Забайкальского фронта поехали в этот лагерь возле города. За колючей проволокой во дворе выстроились пленные: пожилые и молодые, американцы, англичане, австралийцы, французы, голландцы, генералы и рядовые. Наши офицеры вошли во внутренний двор, и что тут началось! Строй рассыпался, сотни, тысячи людей побежали навстречу им. Крики, слезы, улыбки. Генерал Притула с импровизированной трибуны сказал:
      - Сегодня утром нашими частями занят город Мукден.
      Я уполномочен сообщить вам. что с этого часа все американские, английские и другие союзные военнопленные, находящиеся в этом лагере, свободны.
      Поднимаются в приветствиях руки освобожденных. Взлетают пплоткн, носовые платки, люди целуются, обнимаются, плачут.
      Слово "свобода" повторяется на все лады, на всех языках. Бывшие пленники кричат и на русском языке:
      - Свобода, свобода, свобода!
      - От имени советского командования, - продолжает Притула, - поздравляю вас с победой союзных войск над японским империализмом!
      Опять клики восторга. Советских офицеров качают с гиком, свистом и шутками. Каждый норовит хоть дотронуться до них. На крыльцо, служащее трибуной, взбегает человек в пилотке и ыайке, горячо, сбивчиво говорит по-английски:
      - Я американский солдат, меяя зовут Александр Байон. Нам русские войска принесли свободу. Три с половиной года мы томились в японской тюрьме. Тысячи умирали от голода и пыток. За все время только четырем удалось бежать из этого лагеря, но и они были схвачены и заморены до смерти. Нет слов, чтобы рассказать здесь об издевательствах японских властей над нами. Наши русские боевые друзья, к вам обращаюсь я, простой американец, со словами горячей благодарности и любви. Никто из нас не забудет этого дня. На всю жизнь мы ваши самые верные друзья, и эту дружбу с Россией мы завещаем своим детям!
      Когда Александр Байон и переводивший его речь для советских офицеров лейтенант умолкают, генерал Притула произносит:
      - Спасибо. Но это каш долг... Теперь прошу внимания: японская военная охрана лагеря разоружается, а виновные в пытках и издевательствах над военнопленными будут арестованы. Временно, до подхода советских частей, управление лагерем возлагается на американских и английских генералов. Он пожимает руку высокому, худому старику в американской военной форме, с двумя звездами на отложном воротнике, - нос у старика горбинкой, седая бородка, пергаментное лицо с синими прожилками. - Генерал Паркер, вы самый старший по чипу и по возрасту в Мукденском лагере. Я прошу вас стать временно начальником лагеря.
      Паркер растроган, лейтенант переводит:
      - Он благодарит за доверие, обещает оправдать. Он счастлив видеть русских. Он восхищен стремительным наступлением Красной Армии.
      Генерал Паркер представляет стоящих рядом:
      - Маршал авиации Великобритании Молтби. Генералы Джонс, Шарп и Чеиовет - командиры американских корпусов. Генералы Пиэрс, Фонк, Лаф - командиры дивизии...
      Десантников никак не отпускают из лагеря: жмут руки, трогают за локти, просят автограф и сувенир - звездочку или пуговицу, расспрашивают о боях с Квантунской армией. Говорят: русские умеют воевать, мы восхищаемся вамп, мы расскажем о вас на родине.
      Десантники поражены свидетельствами пленных: чем-либо провинившихся японцы подвешивали на крюках к степс, и они висели вниз головой, пока не умирали; или такое: человека распинали на какой-то машине, выкручивавшей руки и ноги; или такое: вырезали и съедали печень - ритуальное в японской армии людоедство. А что отрубали головы - так это уж хоть без мучений...
      31
      ВАСИЛЕВСКИЙ
      Александр Михайлович подумал, что сейчас произойдет событие, ставящее в Маньчжурской стратегической операции точку, если не восклицательный знак. Хотя и после этого десятка дней, за которые - вместо запланированных двадцати - двадцати трех - была одержана решающая победа над Квантунской армией, конечно, еще возможны отдельные бои и столкновения, - неделя либо две, а то и подольше. Но капитуляция противника, вот она - в лице японских генералов и дипломатов, доставленных советским военным самолетом из Харбина сюда, на КП командующего 1-м Дальневосточным фронтом: через минуту их введут в помещение.
      Еще десяток дней - и Япония будет поставлена на колени!
      А ведь докладывали: всего за четыре месяца до вступления Советского Союза в войну с Японией комитет начальников штабов американской армии утверждал, что рассчитывать на победу можно лишь в конце 1946 года, а по оценке военного министра США Стимсона, за эти предстоящие полтора года боев потери одной только американской армии должны были составить более миллиона человек. Цифра тем более впечатляет, если учесть, что до сих пор общие потери американцев на всех фронтах второй мировой составили, по нашим данным, примерно сто пятьдесят - сто шестьдесят тысяч человек. Сокрушительный удар Советской. Армии спас жизнь стольких людей, включая и американцев! История не забудет этого. Слава об этих днях не померкнет...
      Василевский оглядел сидящих за столом маршала Мерецкова, члена Военного совета фронта генерал-полковника Штыкова, главного маршала авиации Новикова - серьезны, понимают значимость момента - и вдруг уловил, как пахнет растревоженной сосной. Домик свежесрубленный, лесочек у нодножия сопки возле советско-маньчжурской границы, - красивое и удобное место для своего командного пункта выбрал Кирилл Афанасьевич. Удобное...
      В дверях возник полковник-гвардеец:
      - Товарищ Главнокомандующий! Разрешите заводить?
      Александр Михайлович опять втянул в себя смолистый дух и сказал:
      - не надо их заводить, пусть сами заходят...
      И о пи вошли - сутулые, в высоких желтых сапогах, коричневых мундирах, на мундирах орденские ленточки. Василевский взглянул бегло - на ленточки, пристально - на лица: былого высокомерия и следов нет, растеряны, угнетены и даже не могут скрыть этого. Снимают фуражки, низко кланяются. Василевский говорит:
      - Садитесь.
      Садятся смирные, почтительные. С сопки слышен баян, накатывает песня: "И на Тихом океане свой закончили поход..." Мерецков косится на главкома, легонько пожимает плечами: дескать, конечно, песни на КП не положены, по с другой стороны - действительно заканчиваем войну на Тихом океане. Василевский именно так понял командующего фронтом и чуть улыбнулся. Однако тут же строго сжал губы и властным тоном произнес:
      - Я предупреждаю штаб Квантунской армии: японские части, еще продолжающие сопротивление, должны немедленно сложить оружие! Ямада полтора часа назад подписал в Чанчуне документ о капитуляции!
      Тон, к которому Александр Михайлович прибегает редко, действует на японцев. Они переглядываются, краснеют от напряжения. Хата суетливо оправдывается:
      - Мы примем меры... Но командование Квантунской армии оказалось в затруднительном положении... Нам не удалось сразу довести приказ о капитуляции до всех войск потому, что уже на второй день вашего наступления Квантунский штаб утерял управление своими войсками... Советские танки и пехота наступали неудержимо... Начался хаос...
      - Сегодня в некотором роде знаменательный день, - с той же суровостью говорит Василевский. - Можно подводить итоги Маньчжурской кампании... Но мы будем это делать не в торжественной, а в деловой форме... - После паузы обращается непосредственно к генералу Хата: - Подойдите к столу, к карте... Я вам укажу время и пункты, назову номера японских дивизий и отдельных частей - кому куда надлежит явиться, чтобы сдаться в плен...
      Записывайте!
      Хата нервно теребит перчатки, однако слушает Василевского внимательно. Главком говорит:
      - Учтите: японские войска должны сдаваться организованным порядком, вместе со своими офицерами. Учтите также, что в первые дни забота о питании ваших солдат ложится на японских офицеров. Части должны иметь свои кухни и запасы продовольствия.
      Хата одобрительно кивает, зачем-то принимается протирать очки.
      - Японские генералы, - продолжает Василевский, - должны являться со своими адъютантами и необходимыми для себя вещами. Я гарантирую хорошее отношение со стороны Красной Армии не только к высшим офицерам, по и к солдатам.
      - Покорно благодарю. - Хата склоняет голову. - У меня еще просьба...
      - Да?
      - Я прошу разрешить до прихода Красной Армии в отдельных районах Маньчжурии и Кореи оставить у японских солдат оружие. Население там ненадежное, будут мстить... Па юг Маньчжурии бежало много японцев, они там на положении беженцев, Я прошу советское командование учесть это...
      - Можете, не беспокоиться. Мы обеспечим полный порядок и законность на территории, запятой войсками Красной Армии...
      - Покорно благодарю.
      Василевский поворачивается к Мерецкову:
      - Кирилл Афанасьевич, наметьте кандидатуры своих офицеров для встречи с японским командованием.