Небо моей молодости

      А конно-механизированная группа генерала Плиева на редкость стремительно двигалась вдоль железной дороги Новый Буг - Николаев. Пытаясь оторваться от наших войск, немцы использовали подвижные железнодорожные составы. В один из тех дней три группы наших истребителей, возглавляемые летчиками Барченковым, Акининым и Меренковым, штурмовыми действиями полностью разгромили два железнодорожных эшелона противника, загруженных техникой и живой силой, а в воздушных боях над Владимировкой летчики, ведомые командирами звеньев Павловским и Тайч, в тот же день сбили три вражеских самолета.
      В 17-й воздушной армии с начала ее существования сложилась хорошая традиция: почти все командиры дивизий, как рядовые пилоты, летали на боевые задания. А на войне, известно, любой полет связан с теми или иными неожиданностями. Были случаи, когда два командира дивизий вылетали на одно задание. Например, мне случалось летать с командирами бомбардировочных дивизий полковниками Недосекиным и Тищенко. Они летали бомбить заданные цели, а мы истребители - сопровождали их, прикрывая от атак самолетов противника. В таких случаях я еще до вылета договаривался с Недосекиным или Тищенко о всех деталях предстоящей боевой работы.
      Говоря о традициях, я имею в виду личный пример командира, который особенно необходим в бою. В то же время у меня сложилось несколько отличное от принятого мнение по этому поводу. Я заметил, а точнее, каким-то внутренним чувством ощущал некоторую скованность в действиях моих ведомых летчиков, когда мы вылетали группой. Казалось, что в тех полетах противник для них дело второстепенное, главное - это уберечь меня, своего комдива. Несколько раз я пытался говорить по этому поводу, напоминал летчикам, что в любом боевом вылете за его исход отвечает в основном ведущий группы, но всякий раз мои бойцы отмалчивались, и только однажды командир эскадрильи капитан Петр Мошин откровенно признался:
      - Товарищ командир дивизии, мы и так хорошо вас знаем, зачем нам нервы щекотать!
      Мошин был прав. Все мои наблюдения сводились к тому, что летчики гораздо спокойнее летали со своими командирами звеньев и эскадрилий. Да что говорить! Вспомнил себя в должности командира эскадрильи - как однажды пришлось лететь вместе с главным советником по авиации республиканской армии в Испании сеньором Монте Негро. Ему вздумалось лететь на разведку, а я в тот раз думал только об одном - как бы его не сбили!..
      И все-таки отказаться от боевой работы в небе, от схваток с врагом один на один я не мог.
      Войска нашего фронта с боями продвигались к берегам Южного Буга. Так же, как и на Днепре, противник предпринимал все возможное, чтобы перебросить свои войска и закрепиться на противоположном берегу. Бомбардировочная и штурмовая авиация нашей воздушной армии громила скопища отступающих. Железнодорожные станции, шоссейные дороги, мосты и речные переправы, занятые фашистами, находились под контролем с воздуха. А в дополнение к наземным коммуникациям фашистское командование пыталось организовать и "воздушные мосты". Многие десятки транспортных самолетов были задействованы, но и это не помогло противнику. Двенадцать Ю-52 были сбиты в районе Южного Буга нашими летчиками Меренковым, Твердохлебовым, Посуйко, Гура, Барченковым.
      В те дни особую активность проявляли немецкие разведчики ФВ-189. Эти двухфюзеляжные самолеты - их попросту называли "рамы" - обладали хорошей скоростью, а главное маневренностью, которая дозволяла им довольно легко уходить от преследования. Однако и "рамам" доставалось! Датируя свою очередную победу пятнадцатым марта, летчик Твердохлебов заметил такой разведчик, искусно маскирующийся в разрывах облаков. Как немец ни маневрировал, Твердохлебов поймал его и сбил. Еще одну такую "раму" в тот же день уничтожили Колдунов с Шамоновым.
      Немало над Южным Бугом потрудились летчики полка майора Маркова. В районе Березнеговатое и Снигиревка наши опытные бойцы Лазовский, Сидоренко, Бень, Каравай, Костецкий и другие в очень сложных погодных условиях переключались на боевую работу парами, находили и уничтожали цели.
      Штурмовики действовали вместе с нами. Очень ценили они помощь истребителей. Помню, часто бывали случаи, когда, выполняя полеты по оперативному плану 17-й воздушной армии, в нашу дивизию звонили с других аэродромов с просьбой о прикрытии, а то бывало и еще проще: приземлится штурмовик-делегат, объяснит свою задачу командиру полка, уточнит все - и вот в условленное время над аэродромом встречаются обе группы и летят на задание.
      Понятно, истребители гордились таким доверием и старались высоко держать свою марку.
      Как-то я заметил пилота с синяком под глазом. Спрашиваю:
      - Где это вы споткнулись?
      Летчик бойко отрапортовал, что так-де и было:
      - Вчера, товарищ командир дивизии, после вылета вылезал из кабины, поскользнулся и упал.
      - Вчера ваша эскадрилья не летала, - уточнил я.
      Потерпевший растерялся, долго молчал, но пришлось сознаться:
      - Простите, товарищ командир. Это меня воспитывал мой ведущий...
      Оказалось все просто. Накануне в одном из воздушных боев, вместо того чтобы атаковать бомбардировщик, ведомый вильнул в сторону. После полета состоялся принципиальный разговор с "конкретной оценкой" его действий.
      Узнав об этом происшествии, мой заместитель по политчасти подполковник Вьюгин схватился за голову: "Подумать только! В дивизии мордобой!" Пришлось успокаивать:
      - Так уж и мордобой. Не коллективный же. Ну поговорили между собой мужики - пришли к правильному выводу.
      Однако для того чтобы Вьюгин окончательно успокоился, того младшего лейтенанта пришлось перевести в другое звено. В дальнейшем молодой летчик действовал в боях по старому принципу: один за всех, все за одного.
      Словно разлаженная механическая система, рассыпаясь, разваливаясь на ходу, фашистская армия переползала Южный Буг в надежде перевести дух на противоположном берегу. Передовые части 3-го Украинского фронта под ночным покровом одновременно с противником форсировали реку и укрепились севернее железнодорожной Станции Воскресенск. Эта большая районная станция с многими запасными путями была забита десятками эшелонов, которые немецкое командование пыталось растащить в разные стороны от ударов с воздуха. Но все их попытки оказались бесполезными. Наши бомбардировщики и штурмовики работали, словно хорошо отлаженный конвейер. И мы, истребители, им помогали.
      В одном из боевых вылетов лейтенант Гура, возглавляя четверку "яков", заметил, что какому-то эшелону удалось выйти с запасного пути на открытую магистраль. Этот эшелон вырвался из огня и, набирая скорость, уходил из опасной зоны. Лейтенант Гура с первой атаки вывел из строя паровоз. Эшелон остановился. Тогда наши летчики перестроились в "цепочку" и с бреющего полета, один за другим, прострочили пулеметными очередями весь эшелон. Начали рваться боеприпасы, поднялась паника - задание было выполнено.
      Лейтенант Гура привел своих ведомых на свой аэродром, но, приземляясь на подбитом самолете, лишился глаза. Через две недели летчик вернулся из полевого госпиталя с черной повязкой на лице - ни о каких тыловых частях и слушать не хотел.
      Не менее важными целями в те дни были переправы противника через Южный Буг. Мне не раз доводилось видеть, как наши штурмовики обрабатывали переправу в районе Новой Одессы. Бомбы порой сбрасывали с вы-, соты не более тридцати метров, и случалось, что штурмовики возвращались на базы с пробоинами от осколков собственных бомб.. Можно представить, как точно ложились те бомбы по переправам противника!
      Мы старались не отставать от своих товарищей по оружию. Полки дивизии первыми заняли одесский аэродромный узел. На свой риск сначала мы решили произвести посадку на одесском аэродроме тремя самолетами.
      Это удалось. А затем с помощью минеров осмотрели весь аэродром. На нем стояли два транспортных немецких самолета и один грузоподъемный планер. Фашисты не успели перебросить их на свои запасные базы и даже уничтожить.
      На аэродроме оказалось много воронок от бомбежек. Нужна была помощь, чтобы летное поле привести в порядок, и с начальником штаба дивизии мы отправились в Одессу.
      В этом городе я никогда не был, но слышал об Одессе немало. И вот в поисках горисполкома мы с Колошиным едем по улицам города. Впечатление очень тяжелое. Немцы уничтожили все памятники старины, сожгли парки, скверы. Жители города прятались в катакомбах.
      С большим трудом отыскали помещение на улице Льва Толстого, где временно расположился горисполком. Председатель его товарищ Б. П. Довиденко встретил нас радостно. Когда же Довиденко узнал, по какому вопросу мы приехали, он заверил нас, что это будет первая работа, за которую возьмутся жители города. Председатель горисполкома рассказал, в каком состоянии находится город, два с половиной года бывший в оккупации. Отступая, немцы готовились взорвать дамбу Куяльницкого лимана, чтобы затопить Одессу, но партизаны спасли город. Сильно разрушены были многие дома, гранитный парапет, порт. Проезжая по завалам улиц, людей мы почти не видели, и вдруг на рассвете утром у аэродрома появились сотни жителей города. Как мы были благодарны одесситам! Женщины, старики, дети - все трудились в меру своих сил, помогли нам восстановить аэродром, и дивизия приступила к боевой работе.
      В первых числах мая генерал Судец сообщил, что нас посетит высокий гость бывший министр авиации Франции, представитель французского движения Сопротивления господин Пьер Кот. Признаться, нас это несколько удивило. Тогда генерал Судец объяснил, что Пьер Кот просил командование 3-го Украинского фронта ознакомить его с боевой деятельностью какого-либо авиационного соединения. Вот ему и предложили побывать в нашей дивизии.
      К встрече гостя готовились как подобает. Техники надраили самолеты, и те сверкали, будто заново отполированные, летчики привели свой внешний вид в приличное состояние. Ну, понятно, стол сервировали со вкусом: было хорошее крымское вино, даже бутылка шампанского, лежавшая в ведерке со льдом. Словом, все с душой, по-русски.
      И вот первый день визита. Пьер Кот знакомится с самолетами, живо интересуется вооружением машин, подолгу беседует с летчиками, возвращающимися после боевых заданий. На следующий день гость приехал рано утром. Именно тогда состоялись полеты с целью ознакомить молодых летчиков 897-го авиаполка с районом боевых действий. "Старики" надежно прикрывали в воздухе своих питомцев, да так, что при встрече с четырьмя Ме-109 опытные бойцы В. Меренков и Р. Сидоренко сбили два "мессера", а спустя время командир звена Д. Барченков с молодым пилотом В. Колягиным срезали еще один вражеский самолет.
      Все эти наши боевые дела, полеты происходили в присутствии Пьера Кота. Мы ничего не скрывали от него. Но было похоже, что гость чуточку сомневался в том, что ему пришлось видеть, полагая, будто командование фронта направило его в какую-то особую дивизию, укомплектованную одними асами. И неспроста к концу второго дня Кот обратился ко мне с просьбой показать ему, как летает кто-либо из молодых пилотов.
      - Дело в том, - пришлось объяснить мне французскому гостю, - что у летчиков нашей дивизии, за исключением руководящего состава, средний возраст не более двадцати трех лет.
      Кот смутился, а мы внесли предложение:
      - Давайте сделаем так: выделим любого из тех, кто закончил летное училище не более двух лет назад и начал воевать уже после окончания Сталинградской битвы. Устраивает?
      Показать свое мастерство в технике пилотирования у нас в дивизии могли десятки летчиков. Например, Сурнев, Фролов, Копитченко, Тайч, Посуйко, Лозовский, Сидоренко, Панин да и многие другие. Взвесив все, я решил остановиться на Александре Колдунове, и в первый раз обратился к нему не по-уставному:
      - Саша, покажи-ка французу, как мы летаем! Все-таки бывший министр авиации. Небось кое-что в полетах понимает... - и представил Колдунова Пьеру Коту.
      Перед гостем предстал худощавый, высокий пилот в солдатской шинели. В то время у нас не хватало летного обмундирования и Колдунов, прямо скажем, не смотрелся. Рукава шинели чуть ли не по локоть, кирзовые сапоги с короткими голенищами. Только вот шлемофон, перчатки да летные очки говорили, что этот русский солдат - летчик.
      Колдунов взлетел. Через несколько минут он появился над командным пунктом. На высоте двадцати метров на большой скорости он перевернул самолет на "спину", пролетел над всем аэродромом вниз головой и затем на минимально допустимой высоте исполнил динамичный каскад фигур высшего пилотажа.
      Бывший министр был в восторге:
      - Вот это солдат! Вот это летчик!
      Оживленно жестикулируя, Кот повторял, что ничего подобного не мог ожидать, что бывал на довоенных авиационных праздниках в Тушине, где летное искусство демонстрировали мастера с многолетним стажем. Здесь же - сама молодость, отчаянная смелость, талант, который от бога!..
      Бывший министр французской авиации не все еще учел, и я заметил:
      - Господин Пьер Кот! Там, над аэродромом Тушино, мы летали без вооружения и боеприпасов, то есть в облегченном варианте, а старший лейтенант Колдунов каждую минуту готов к бою.
      Вручал ли еще кому француз золотые часы - не знаю, но летчика-истребителя Колдунова он отблагодарил именно так.
      Приближались дни форсирования Днестра. Одесская операция отвлекла 3-й Украинский фронт от непрерывного преследования врага. Немцам удалось основательно укрепиться на правом берегу реки. И вот задачу форсирования ее должны были выполнять войска 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова, а нашей дивизии всеми силами предстояло способствовать успешным боевым действиям передовых частей этой армии. Мы, летчики, давно привыкли к тому, что каждое форсирование больших рек всегда сопровождалось ожесточенными боями и на земле, и в воздухе, так что готовились к боевой работе по всем правилам.
      Как всегда перед очередным наступлением, С. А. Вьюгин, мой заместитель по политчасти, организовывал во всех полках нашей дивизии митинги, партийные собрания, на которых коммунисты призывали своих товарищей отдать все силы для разгрома врага. Комсомольцы вступали в партию, обещая следовать примеру коммунистов.
      В ночь на 6 мая 1944 года одна из дивизий армии Чуйкова переправилась и сосредоточилась на правом берегу Днестра, в районе Ташлык и Шерпены.
      Перед тем как выбрать место для командного пункта дивизии и установить там радиостанцию, мне предстояло самому увидеть с воздуха этот занятый плацдарм и тщательно изучить в его районе наиболее характерные ориентиры. В полет на разведку, помню, взял с собой старшего лейтенанта Бондаря. И вот летим. Едва появились над правым берегом Днестра - немцы открыли по нашим самолетам ураганный огонь. Удалось засечь место зенитных батарей, да не только это. В лесистой местности оказалось большое скопление подвижной техники, танков, и с малой высоты полета все было видно как на ладони. Вернувшись с разведки, вместе с Бондарем нанесли на карту все увиденное. Эти данные оказались крайне необходимы для генерала Чуйкова и штаба 17-й воздушной армии.
      Ну, а площадь плацдарма, на котором гвардейцы приступили к строительству оборонительных сооружений, оказалась чрезвычайно мала - по фронту вдоль реки примерно десять километров, да в глубину - от четырех до семи километров. Вся эта площадь, естественно, простреливалась противником с господствующих высот вдоль и поперек, и не только артиллерийским, минометным огнем, но и пулеметным. В общем, все сводилось к тому, что предстояли жестокие бои.
      На следующий день после полета на разведку мы выбрали место для радиостанции наведения с хорошим обзором переднего края. Генерал Чуйков вначале предложил разместить рацию на территории своего командного пункта, но я убедил его в нецелесообразности такого размещения, и Чуйков согласился. Бойцы 8-й гвардейской помогли нам установить машину с аппаратурой, проще говоря, закопать ее в землю. Из земли торчала одна лишь антенна, а рядом с ней был окоп для выносного микрофона, репродуктора и телефонного аппарата.
      Радиостанцию обслуживали младший сержант Семенов и связистка Люба (фамилию ее, к сожалению, не запомнил). Молодая девушка - на вид не более шестнадцати шустрая, с веснушками на вздернутом носике, работала она как огонь, но при этом успевала и посмотреть на себя в маленькое круглое зеркальце. Легко можно было заметить, что Любе нравился младший сержант Семенов, а она ему. У радиста были золотые руки. Неторопливый, спокойный, он прекрасно знал аппаратуру станции и полностью отдавался ей даже в свободные от дежурства минуты.
      10 мая я с летчиком Гурой еще до рассвета вылетел на связном самолете к месту нашего командного пункта. После того как лейтенант потерял глаз, мне стоило больших трудов уговорить командарма оставить летчика в дивизии. Командующий разрешил, но без права полета на боевых машинах, хотя Гура отлично видел землю. В этом я убедился, проверяя его технику пилотирования после ранения. И вот летим бреющим полетом. Самолет пилотирует Гура - мои руки лежат на бортах кабины. Лейтенант замечает это, и я знаю, что он благодарен мне за полное доверие. Впереди высоковольтная линия. "Видит ли Гура провода?" подумалось мне невольно. Видит - нырнул под них. На посадку заходим с ходу, маскируясь высокими тополями. И вдруг шерпеновский плацдарм точно взорвался! Земля, смешанная с пороховым дымом, вздыбилась, поднялась к самому небу сплошным коричневым валом. Это противник начал артиллерийскую подготовку. Теперь следовало ожидать и появления вражеских самолетов. Они не заставили себя ждать долго и над плацдармом появились, когда еще не рассеялся смрад от артиллерийской подготовки. Я успел отдать распоряжение на вылет дежурной эскадрилье, но наши самолеты были на полпути. Группу "яков" вел старший лейтенант Рагозин. Получив сведения об обстановке над плацдармом, он прибавил скорость. В группе Рагозина летел командир звена Тайч. Ему я приказал, чтобы он завел свое звено в тыл "юнкерсам" и отрезал им отход. А тем временем четверка Рагозина уже вступила в бой и сбила два самолета противника. Один наш самолет тоже был подбит. С дымящимся мотором летчик пытался дотянуть машину до левого берега, но не дотянул и врезался в середину Днестра. "Юнкерсы" стали уходить. На обратном пути они наткнулись на четверку Тайча и потеряли еще две машины.
      Так закончился первый бой над плацдармом Шерпены.
      - Все видели. Молодцы! Спасибо летчикам! - передали нам с командного пункта генерала Чуйкова. Выше награды, чем благодарность матушки-пехоты, для нас не было!..
      Генерал Чуйков очень хорошо относился к нам, летчикам. Он неоднократно посещал наш командный пункт, с которого просматривался весь плацдарм. Запомнился такой случай.
      В разгар боя Чуйков приехал к нам на КП и потребовал усилить прикрытие с воздуха, а также активизировать действия авиации по наземным целям. Я вызвал очередную группу "яков", ведущим которой был старший лейтенант Илья Павловский. Как раз в это время на КП появился и генерал Судец. Я доложил командарму о результатах боевых вылетов, о том, что на подходе очередная группа самолетов. Тут прозвучал сигнал вызова к телефону, и Люба протянула трубку Чуйкову:
      - Вас, товарищ командующий.
      Чуйков слушал молча, нахмурив брови. Потом коротко ответил:
      - Все оружие к бою! - и, обращаясь к нам, пояснил: - Более пятидесяти танков занимают исходные позиции для атаки...
      В это время старший лейтенант Павловский подходил со своей группой к плацдарму. Получив дополнительную корректировку на цель, он передал:
      - "Сокол-1", вас понял. Танки вижу, начинаем работать...
      Все летчики его группы мгновенно перестроились в боевой порядок. Ведущий пошел в атаку первым. И вдруг из репродуктора на командный пункт ворвалось громкое:
      - Соколы-павлодарцы, в атаку! Ура-а-а!..
      Все летчики разом подхватили призыв командира, и громкое разноголосое "Ура!" не смолкало до момента открытия пушечного огня по танкам. Судец строго посмотрел на меня и спросил:
      - Товарищ Смирнов, почему ваши летчики нарушают дисциплину в эфире?
      А я стоял молча и думал: "Вот они-то - достойные потомки павлодарских гренадеров!" Чем бы закончилось все - не знаю. Слава богу, заступился генерал Чуйков.
      - Ты что его ругаешь? Летчики, можно сказать, на перевес со штыками в атаку идут, а тебе, видите ли, не нравится - дисциплину нарушили...
      Словом, все обошлось. Оба командарма наблюдали за атакой в бинокли. От удара группы Павловского на плацдарме взметнулись три столба черного дыма. Горели танки. 37-миллиметровые снаряды автоматических пушек, установленных на наших самолетах, надежно пробивали верхнюю броню танков. Когда в воздухе появились две группы штурмовиков, я приказал Павловскому прекратить атаки и прикрывать "ильюшины" на случай появления истребителей противника.
      Немцы не выдержали. Их танки после атак штурмовиков повернули обратно, в свои укрытия. Тогда Чуйков позвонил на свой КП:
      - Используйте момент, поднимайте гвардейцев в атаку!..
      Однако не все и не всегда шло так гладко. На следующий день небо над плацдармом накрыла низкая облачность. Казалось, можно было передохнуть, но вдруг над нами появился самолет-разведчик. Сделав два виража, он ушел. А минут через сорок в воздухе раздался характерный шипящий звук. "Мина"! успел подумать я, и тут же - взрыв, потом второй, третий. И пошло... На радиостанции повисла антенна. Семенов принялся поправлять ее, но я приказал ему лечь в укрытие. Пытаюсь позвонить на КП генерала Чуйкова - связи нет. Люба поняла, в чем дело, и мигом выползла из окопа. Я успел схватить ее за ногу, но в руке остался только сапог. Мины рвались в промежутке двух-трех секунд: огонь вели из нескольких минометов. Минуты через три раздался писк телефонного зуммера это вызывали с армейского КП.
      - Что случилось? - кричал кто-то на другом конце провода.
      - Минометы накрыли! Дайте артогня!.. - кричу в ответ.
      В это время шагах в десяти от окопа показалась Люба. Она держала в руке полевой провод и, ориентируясь по нему, ползком преодолевала последние метры. Я охватил ее за плечи и стащил вниз. В окоп спрыгнул взволнованный Семенов.
      - Люба, ты ранена!
      - Нет, только запылилась. Подай, пожалуйста, сапог!
      Она села на ящик с ракетами, вынула из кармана гимнастерки расческу, маленькое зеркальце и расчесала волосы, долго и старательно укладывая свой любимый непокорный завиток...
      Командный пункт нам пришлось перенести в другое место. А к концу мая гвардейцы генерала Чуйкова, вконец измотав гитлеровцев, заняли Шерпены и Пугачевы.
      Рядовая связистка Люба и сержант Семенов приказом по дивизии были награждены медалью "За Отвагу".
      Вспоминая все, выпавшие на твою долю, боевые дела, анализируя промахи, удачи, невольно приходишь к выводу, что продуманное применение в боевой обстановке радиосредств в значительной степени решало успех дела.
      Так, радиостанция наведения обеспечила нам управление авиацией над полем боя. Летчики знали, что в любую минуту могут получить с земли необходимые указания, точные ориентиры размещения наземных целей или место нахождения, высоту и количество самолетов противника в воздухе. А сколько раз команды, поданные с помощью радио, спасали летчиков от смертельной опасности!
      Помню, однажды лейтенант Поцыба с ведомым возвращались с боевого задания. Противника в воздухе не было, и пара наших истребителей спокойно, без оглядки подходила к своему аэродрому. В это время из окна между облаков выскочили четыре ФВ-190 и оказались в хвосте нашей пары. Дистанция между самолетами быстро сокращалась. Еще мгновение - и немцы откроют огонь. Но вот с земли поступило предупреждение - Поцыба резко развернулся, и "фоккеры" проскочили мимо. Завязался бой. Через несколько минут один из "фоккеров" свалился вниз, оставляя за собой черный шлейф дыма.
      Или другой случай. После воздушного боя в силу каких-то обстоятельств старший лейтенант Меренков остался в воздухе один, а в километре от него летел "мессер" в сторону нашей территории. Оба не видели друг друга, но, получив необходимые координаты, Меренков атаковал первым. С дистанции не более пятидесяти метров потребовалось всего лишь три снаряда, чтобы на приблудном "мессере" поставить крест.
      Понимая, насколько велико в боевой обстановке назначение радиостанции наведения, я как-то решил потренировать командиров эскадрилий управлению боем с КП. Ведь с земли динамику воздушной схватки видишь несколько иначе, чем из кабины истребителя. Однако мои старания свелись к весьма малым результатам. Присутствующие на передовых позициях летчики, охваченные сильными впечатлениями, никак не могли удержаться от эмоций и выражали их примерно так: "Лешка, Лешка, дурак! Оглянись - поджарят!.." Другой, глядя в небо, кричал: "Куда, куда, лопух, разворачиваешься?!" или с сожалением: "Эх, желторотик... словно на верблюде сидишь!.."
      В другой раз я приказал прибыть на радиостанцию наведения летчикам Панину, Бондарю и Колдунову. И вот вскоре прямо над нами завязался сильный воздушный бой. Смотрят пилоты и, чувствую, места не находят. Первым не выдержал Колдунов:
      - Товарищ командир! Отпустите нас, мы лучше слетаем.
      Бондарь добавил;
      - Тут нервы надо железные иметь! Мы уж как-нибудь без этой школы. Отпустите...
      Только один летчик, капитан Дмитрий Сырцов, нашелся, один только и смог овладеть методикой работы на КП. Что вскоре обернулось на мою же голову: генерал Судец то и дело стал посылать хорошего бойца на вспомогательные радиостанции наведения, которых в армии у нас было немало.
      Ну а самому на передовых позициях приходилось бывать очень часто. Без преувеличения можно сказать: там было проведено времени не менее, чем на аэродромах. Приходилось работать и среди красноармейцев первой линии окопов. Ездил туда не ради любопытства - инструктировал, как и когда давать ракеты в сторону противника, чтобы не ошибались наши летчики, не били бы по своим. В окопах то и дело возникали интересные беседы. Чаще всего приходилось рассказывать красноармейцам о том, как воюют летчики-истребители. Многие не могли понять, как это с самолета, летящего на большой скорости, умудряются попадать в танки, машины, паровозы. Приходилось объяснять, рассказывать, как порой самые храбрые ходят и "со штыком наперевес", как однажды выразился генерал Чуйков.
      - Ну и ну, - помню, недоверчиво заметил один из бойцов, - значит, штыка нет, а идет в штыковую. Как же это?
      - А вот так. Подойдет к "юнкерсу" метров на двадцать да как стеганет его из двух пулеметов, да еще из пушки добавит!
      Пехота понимающе кивала, ну а тому, кто полюбопытнее да понедоверчивей, каску на лоб:
      - Эх, Ваня... деревушка ты серая, непроглядная!.. Однажды сидим в окопах, обедаем. Рядом со мной бывалый красноармеец моих лет. Разговорились. Оказалось, он почти мой земляк - из села Троицкое, что в километрах в сорока пяти от Куйбышева, вниз по Волге.
      Вдруг противник начал вести артиллерийский огонь. Смотрю на гвардейцев те не обращают внимания и продолжают есть. А мой сосед приговаривает:
      - Этот с перелетом - поше-ел с перелетом. А вот этот наш!
      Волжанин мгновенно сорвал с головы пилотку и прикрыл котелок. Тут же раздался грохот. Земля вздрогнула. Сверху что-то посыпалось. Снаряд взорвался метрах в пятнадцати от бруствера окопа. Мой котелок улетел, но любезный сосед подсунул тогда свой.
      - Хлебай со мной. Хватит на двоих!
      Меня, однако, заинтересовало, как же это боец угадал, где ляжет тот снаряд.
      - Так ведь каждый снаряд свою песню имеет, - принялись теперь объяснять мне. - Если он летит над нами, то свист ровный, протяжный. С недолетом - его еле слышно. А. вот когда свистит все сильнее и сильнее - тот ляжет рядом...
      Подивился я мудрости солдатской. Сколько за войну таких окопных встреч было...
      Вскоре наступили дни, предвещавшие начало освобождения Молдавии.
      На рубеже Днестра противник создал глубокую и сильно укрепленную систему обороны, сосредоточил группу армий "Южная Украина", насчитывавшую около 900 тысяч человек, более 7600 орудий и минометов, свыше 400 танков и штурмовых орудий и 810 боевых самолетов. В начале августа 1944 года фронты получили директиву Ставки на подготовку и проведение Ясско-Кишиневской операции.
      И вот командующий 17-й воздушной армией генерал Судец собрал всех командиров дивизий и подробно ознакомил нас с положением на фронте и предстоящей задачей. Нам предписывалось действовать согласно планам 2-го и 3-го Украинских фронтов, которым в свою очередь надлежало прорвать оборону противника северо-западнее Ясс и южнее Тирасполя и развивать наступление по сходящимся к району Хуши, Васлуй направлениям с целью окружить и уничтожить основные силы группы армий "Южная Украина", оборонявшиеся в кишиневском выступе.
      Планом операции 3-го Украинского фронта предусматривалось использовать главные силы 17-й воздушной армии в первый и второй день для поддержки 57, 37 и 46-й армий на участке прорыва обороны и обеспечения ввода в прорыв в полосе действий 37-й и 46-й армий 4-го гвардейского и 7-го механизированных корпусов. В дальнейшем главные силы воздушной армии должны были переключиться на поддержку этих механизированных корпусов, которые получили задачу наступать в стремительном темпе, обходя узлы сопротивления противника, выйти к Пруту и Хуши, соединиться с войсками 2-го Украинского фронта и завершить окружение кишиневской группировки.
      С началом отхода главных сил врага с кишиневского выступа на запад, к Пруту, воздушная армия должна была действовать по этой группировке и задержать их выход на Прут до подхода наших наземных войск. Кроме того, воздушная армия должна была обеспечить боевые действия 46-й армии на левом крыле фронта по прорыву обороны, окружению и уничтожению 3-й королевской румынской армии.
      Сказанное командармом было яснее ясного. Но до начала наступления нам предстояло провести огромную работу. Штабу дивизии нужно было подготовить несколько вариантов оперативных планов с учетом обеспечения дивизии горючим и смазочными материалами, боеприпасами, предстоящих перебазирований, налаживания многосторонней полевой связи, составления оперативных групп управления и многих других вопросов.