Кружным путем

* * *

Их звали Маруха и Беатрис.

Маруха была журналисткой — ровно до тех пор, пока ее не вытащили из машины прямо на площади Боливара. А Беатрис занимала ответственный пост в правительстве и предложила применять к бандитам более строгие меры. Она поплатилась тем, что ее похитили на улице средь бела дня, на ее глазах убив телохранителя.

Через несколько минут после того, как привели Джоанну, в комнате появился мрачного вида человек, который назвался доктором. Он объявил, что всякие разговоры между ними запрещены. И при этом погрозил пальцем, словно рассерженная наставница в монастырской школе для девочек.

Другие охранники более снисходительны, сказала Маруха. Или по крайней мере обращают на своих пленниц меньше внимания. По вечерам они главным образом слушают репортажи с футбольных матчей по радио в коридоре или смотрят по телевизору «мыльные оперы».

Джоанна потеряла Пола, затем Джоэль. Теперь ее окружали люди, которые прошли те же испытания, что и она. У них были семьи, дети, родители. И они ее понимали.

Женщины шептались и переговаривались жестами. Маруха и Беатрис поведали Джоанне свои истории, показали фотографии своих супругов, детей и даже домов. Одна из них жила в фешенебельном районе Боготы Ла Калера, другая обосновалась на холмах над городом.

Когда они спросили, есть ли у Джоанны дети, она ответила: «Да. Девочка». Но никаких фотографий у нее нет. Только образ, который она хранит в мыслях. Джоанна рассказала, что произошло с ней и Полом. Маруха и Беатрис вздыхали и сочувственно качали головами.

Все трое спали на одном матраце — валетом. Маруха, в той, прошлой, жизни бывшая неисправимой курильщицей, ужасно храпела. Беатрис, пытаясь ее утихомирить, толкала под ребра. Разумеется, с любовью, по-сестрински.

Они, должно быть, находились в горах, решила Джоанна. Ночью стало безумно холодно, при дыхании изо рта вырывался пар, и они, пытаясь согреться, прижимались друг к другу. А утром доски на окнах покрылись пятнышками инея.

На второй день у Джоанны возникло ощущение, что все это — какая-то нескончаемая вечеринка в пижамах. Они заплетали друг другу волосы. Кто-то из охранников дал Марухе пузырек дешевого лака для ногтей «Алая страсть». И они по очереди делали друг другу маникюр и педикюр.

Мужчина, который щупал груди Джоанны, больше не приближался, и ее страх перед насилием постепенно померк, уступая место другим страхам. Разумеется, страху перед смертью.

И другому, грызущему изнутри, который был едва ли не страшнее: удастся ли когда-нибудь отсюда выйти?

Маруха и Беатрис были похожи на давно сидящих в тюрьме и уже угасающих узниц; их лица посерели. И Джоанна спрашивала себя, как скоро и ее кожа приобретет такой же оттенок.

Иногда, сообщила Беатрис, охранники позволяли им смотреть вместе с ними телевизор. И они с нетерпением ждали выпусков новостей. В этих выпусках время от времени появлялись их мужья и дарили крупицу надежды.

«Мы ведем переговоры. Мы пытаемся вас вытащить. Бодритесь».

Джоанна понимала, что у нее такого утешения не будет. Пол уехал и растворился в эфире так же мгновенно и бесследно, как ее прошлая жизнь.

На третье утро раздался стук в дверь. Это само по себе было необычно: охранники привыкли вваливаться в комнату, когда им заблагорассудится, не обращая внимания на то, что их пленницы могли лежать, шептаться или даже, полураздевшись, протирать себя губкой из ведра с чуть теплой водой. «Купание шлюхи» — кажется, это так называлось?

Но на этот раз все трое сидели одетые в центре комнаты и коротали время, составляя список своих любимых городов. Беатрис выбрала Рим, Рио и Лас-Вегас. Маруха — Сан-Франциско, Буэнос-Айрес и Акапулько. Настала очередь Джоанны. Но она не могла придумать ничего, кроме Нью-Йорка. Города, в котором жила и в который изо всех сил желала вернуться.

Дверь открылась. В комнату вошла Галина.

До какой же степени отчаяния дошла Джоанна, если вид ее похитительницы вызвал у нее прилив... чего же именно? Радости? Облегчения? Или просто удовольствия от вида знакомого лица?

Может быть, такое чувство возникло от того, что Галина выглядела по-другому, чем в прошлый раз, когда мрачно объявила Джоанне, что Полу не удалось выполнить задание. Теперь она была больше похожа на другую Галину — ту, с которой каждый с удовольствием посидел бы на солнышке на скамейке в парке.

Она поманила к себе Джоанну — хотела ей что-то сказать.

— У нас есть вести от вашего мужа. — Галина сжала ей руку. — Подождите, все еще образуется.

Сердце Джоанны, или ее дух, — словом, то, что способно вознести человека на седьмое небо, всколыхнулось в груди. И не потому, что она услышала радостную новость. Нет.

Галина приехала в горы не одна. Следом за ней вошел один из охранников — тот застенчивый паренек, что выглядел лет на тринадцать.

Он нес на руках Джоэль.

Глава 23

Они переехали Уильямсбургский мост, нырнули в тоннель Линкольна и направились куда-то за пределы Джерси-Сити. Было пять часов вечера. Безлюдную дорогу обрамляли поля колышущейся тимофеевки. «Высокой, до глаза слону». Строка была из любимого мюзикла Джоанны — «Оклахомы». Пол сказал Майлзу, что на их последнюю годовщину они с Джоанной ходили на возобновленную постановку спектакля.

Слово «последняя» застряло у него в горле.

Прошло три дня и восемнадцать часов с тех пор, как он оставил жену и дочь.

Болото вибрировало от непрерывного гудения насекомых. Но счет в бейсбольном матче «Большой лиги» был превосходно слышен. Майлз слушал с жадным вниманием.

— Бейсбол — такой спорт, в котором очень трудно выверить шансы на успех. Жестокий.

— Вы имеете в виду тотализатор?

— Да. Тут все дело в пробежках — одной, другой, третьей, и все в конечном итоге зависит от питчера. Худшая на свете команда может выиграть шестьдесят раз в год. Вот и думай тут, на кого ставить.

— Не знал, что вы делаете ставки.

— По крохам. По двадцать, тридцать долларов, чтобы поднять настроение. Знаете, это мой маленький бунт против предписанного традициями образа жизни. У ортодоксального иудея на все есть свои скрупулезные правила. Может вывести из себя.

Пол предположил, что и присутствие Майлза на работе без кипы — тоже маленький бунт против предписываемого образа жизни.

— А вам не приходило когда-нибудь в голову отказаться от своей ортодоксальности?

— Еще как приходило. Но кем я буду в таком случае? Задавать мне подобный вопрос — все равно что спрашивать черного, не желает ли он перестать быть черным. Можно размышлять как угодно, но вы тот, кто вы есть.

— И что, существуют правила по поводу ставок на бейсбольные матчи?

— Безусловно. Правила предписывают сторониться подобных занятий. — Майлз выключил радио.

Пол чуть не сказал, сколько часов во время обеда они с коллегами провели, устанавливая актуарные вероятности выигрышей в бейсболе с разными питчерами и разными бэттерами на разных полях. Он мог бы сообщить Майлзу, что, когда на третьей площадке Комо-парка появляется Барри Бондз, вероятность выигрыша три к одному. Два раза из трех он запускает мяч в стратосферу.

Но промолчал.

Пол понимал: адвокат говорит о спорте, чтобы не говорить о другом. О том, что они делали в данный момент. А в данный момент они предполагали встретиться с наркодельцами на болотах за Джерси-Сити. Если бы они говорили об этом, то вынуждены были бы признать, что безнадежно преступили закон.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— За то, что вы для меня делаете.

Майлз немного помолчал.

— Это я отправил вас в Боготу. Сказал, что там совершенно безопасно. И теперь чувствую определенную ответственность.

— Грандиозно! Может, я вас найму, чтобы вы предъявили иск самому себе?

— Я не занимаюсь исками.

— Вы давно работаете адвокатом? — спросил Пол.

— Давно? — повторил за ним Майлз, словно никогда не задавался этим вопросом. — Слишком давно. И недостаточно давно. Зависит от настроения.

— А почему вы захотели стать юристом?

— Я не хотел. Мечтал стать Сэнди Куфаксом[30]. Но Бог был не на моей стороне. И раз не получилось стать вторым Сэнди, оставалось идти в юристы или врачи. Сделаться вождем краснокожих мне не светило, хотя мы — тоже своего рода племя. Но раз нельзя, так нельзя, и я и пошел в адвокаты. Правда, я стал не тем, чего от меня ожидали.

— Кто?

— Старейшины нашего племени — те, кто занимается недвижимостью, налогами и фирмами. Вот так я попал в юридическую помощь. Молодежный отдел.

— И как вам там понравилось?

— Сумасшествие. У меня на руках было по сто пятьдесят дел — десять минут на каждого подростка, мельком взглянуть в бумаги и бегом к судье. Вот что это было такое. И никаких предварительных ходатайств.

— Почему?

— Обвинители не боялись долгих судебных процессов с присяжными, потому что в делах с несовершеннолетними присяжных нет. К тому же подростки, как правило, не располагают никакой ценной информацией, которую можно было бы использовать. Максимум, что я мог для них сделать, — это поместить в больницу в Бронксе.

— Больницу?

— Для душевнобольных. Поверьте, это намного лучше, чем детское исправительное заведение! Пусть уж лучше подростков заставляют глотать лекарства, чем насилуют целой толпой. Больница — рай по сравнению с тюрьмой для несовершеннолетних. Для них она — самое безопасное место на земле. Потом я начал путать в суде Джулио с Хуаном, Марию с Мэгги и понял, что зашиваюсь. Обратился к начальнику, попросил уменьшить количество дел, сказал, что стал халтурить. Начальник ответил: «Размечтался». И я ушел.

— Значит, от малолетних преступников вы обратились к колумбийским младенцам?

— Да. Решил, дай-ка спущусь на более раннюю ступень развития. Она лучше оплачивается. А вы?

— Я?

— Неужели всю жизнь мечтали работать в страховании? Или случайно вляпались в эту профессию?

«Совсем не случайно», — подумал Пол. Он хотел рассказать, как умерла его мама. Как умерла мама и как он испугался. Объяснить Майлзу, что он, подобно Эйнштейну, пытался ввести холодную вселенную в рамки порядка и определенности. Но ответил просто:

— Примерно так.

С правой стороны показался проселок — не дорога, а пробитая в грязи колея. След в никуда.

Майлз снизил скорость, затем прижался к обочине.

— Они сказали: проселочная дорога, и по ней три мили. — Он вгляделся в теряющийся след и свернул с шоссе. Машина подпрыгнула на небольшой кочке.

Трава внезапно сомкнулась по сторонам «бьюика», и им показалось, что машина попала внутрь автомойки. Пол, не любивший в детстве всякие аттракционы, не жаловал и автомобильные мойки. В движениях их жестких щеток, поглаживающих губок и упругих струй воды ему чудилось что-то зловещее.

Теперь он испытывал такое же чувство беззащитности. Салон машины — их островок безопасности. А что там, снаружи, на болотах? Кто знает...

Он вглядывался в даль сквозь ветровое стекло, которое быстро превратилось в братскую могилу мелкой болотной мошки. Майлз попытался его очистить и включил «дворники», но это было все равно что пытаться преодолеть муссон.

Дорога кончилась, и они в полном одиночестве очутились на прогалине в траве. Майлз остановил машину.

— Как будто здесь, — сказал он. Стукнул по рулю раз, другой. Нервно оглянулся. Пусть адвокат и чувствовал себя в какой-то мере ответственным за Пола, но сопровождать человека на такие дела мало кому понравится. — Каков протокол поведения во время сделок с наркотиками? Ждать полчаса? — Он посмотрел на часы. — Мы приехали на пять минут раньше.

— Вы уверены, что протокол именно таков? — спросил Пол.

— Нет.

— Отлично. Заодно и проверим.

Прошло десять минут. Адвокат сказал что-то о погоде, бекнул, мекнул и замолчал. Пол его понимал. Поддержание разговора, когда трясутся поджилки, требует больших усилий. Он потер ладони и попытался проглотить застрявший в горле ком.

И первый услышал машину.

— Кто-то едет.

Минутой позже из зарослей травы вынырнул синий «мерседес-бенц» и замер в двадцати футах.

Обе машины стояли друг к другу носом.

— Так, — проговорил адвокат после изрядной паузы. — Судя по всему, вылезать нам. Он дернул ручку замка багажника, открыл дверцу и осторожно выбрался из «бьюика». Пол последовал его примеру.

Они встретились у заднего бампера.

— Кто понесет? — спросил Майлз. — Вы или я? — Успевший попутешествовать черный пакет выглядывал из-под старого брезента.

— Я возьму, — ответил Пол. — Ведь это я должен был доставить наркотики.

Он вытащил пакет. Из другой машины никто не показывался. Она замерла там, где остановилась, хотя мотор продолжал работать на холостых оборотах. Внутри не ощущалось никакого движения.

— Слышали анекдот, как юрист и страховщик пошли на встречу с торговцами дурью?

— Нет.

— Вот и я тоже.

Они рука об руку приблизились к «мерседесу». Это напомнило Полу вестерн — практически любой когда-либо снятый вестерн: в финале два представителя закона плечом к плечу идут на вооруженных бандитов. Как добросовестный актуарий он не мог не прикинуть, каковы были шансы на успех. Получалось, пятьдесят на пятьдесят — половине храбрецов на экране обычно отрывали головы.

У «мерседеса» открылась водительская дверца. Из машины вылезли два человека. Они вполне могли сойти за торговцев автомобилями: никаких зеркальных очков, тяжелых золотых цепей и кричащих татуировок. Вместо этого хорошо отглаженные комбинезоны и рубашки для гольфа. Один — в зеленовато-голубой, другой — в полосатой поло.

Водитель — тот, что был в рубашке поло, — кивнул.

— Что-то вы, ребята, слишком дергаетесь.

«Пять баллов за сообразительность», — подумал Пол.

— Кто из вас Пол? — спросил приехавший. Он говорил с заметным акцентом. Колумбийским, решил Пол. И настолько пискляво, что его голос можно было принять за женский.

Пол едва сдержался, чтобы не поднять руку.

— Я, — ответил он. — Пол — это я. — Они остановились в пяти футах друг от друга. Черный пакет мгновенно потяжелел.

Колумбиец нагнулся и хлопнул себя по загривку.

— Долбаные москиты! Так и лихорадку недолго заполучить! — Когда он отнял руку, на шее алело яркое кровавое пятно. Он покосился на Майлза. — А ты кто такой, дружок?

— Я его адвокат, — проговорил тот.

— Его адвокат! — рассмеялся колумбиец и повернулся к товарищу. — Мать твою за ногу! А я явился без адвоката. Вы что, — он снова повернулся к американцам, — собрались подписывать бумаги или как?

— Никаких бумаг, — отозвался Майлз. — Просто мы хотим убедиться, что ему вернут его жену и дочь.

— Понятия не имею, о чем ты толкуешь. Не мое это дело. — Колумбиец нарочно, для смеха, начал утрировать акцент, но это никого не развеселило. — Я здесь, милок, чтобы взять порошок. Ясно?

— Ясно, — согласился адвокат.

Пол не проронил ни звука. Вот это да! Да он до такой степени перетрусил, что потерял дар речи!

— Ну так что, босс? — продолжал водитель. — Отдашь мне пакет или предложишь сперва поплясать?

Его товарищ расхохотался.

Пол держал пакет на вытянутой руке.

— Открывай! — приказал колумбиец. — Хочу сначала увидеть, что там внутри.

Пол положил пакет на грязную землю и расстегнул молнию. На болотах что-то надсадно загудело, словно запело самое крупное в здешних краях насекомое.

Водитель сделал шаг вперед и заглянул в пакет.

— Ба, да тут у него резинки!

— Они набиты... — начал объяснять Пол.

— Да пошел ты! Сам знаю, чем они набиты. Я тебя подкалываю. Достань-ка штучку. — Пол колебался, и колумбиец поторопил: — Без обид, брат. Сам понимаешь, он был у тебя в заду. Как говорится, с тыла! — Он повернулся товарищу.

Гудение насекомого еще более усилилось — у Пола звенело в ушах. Он полез в пакет, вынул аккуратно завязанный колумбийкой презерватив и положил его на вспотевшую ладонь. Шофер что-то достал из кармана.

Щелк! На волнисто сияющем лезвии сверкнул лучик света. Пол напрягся. Майлз сделал шаг назад.

— Расслабьтесь, muchachos[31]. — Колумбиец направил острие ножа вниз, и Пол спросил себя, не заметил ли тот, как дрожат его руки.

Оказывается, заметил.

— Не бойся, — сказал он Полу, — за свою жизнь я промазал всего пару раз! — И дотронулся лезвием до его ладони. Раз, другой. Пол дернулся. Товарищ шофера — тот, что был в зеленовато-голубой рубашке с вышитым крокодильчиком, — что-то сказал по-испански. Он говорил тихо, почти шепотом.

Шофер сделал в презервативе небольшой надрез и высыпал на палец немного белого порошка. И в этот момент что-то произошло.

Дело было в гудении того гигантского насекомого.

Оно стало невыносимо громким, словно вибрировала сама земля. Так и хотелось крикнуть: «Заткнись!», прихлопнуть нарушителя спокойствия газетой и растереть подошвой.

Нет, ботинком с ним было бы не справиться.

Из зарослей травы одновременно выскочили два автомобиля.

Джипы. Из тех, что снабжены широкими шинами с глубоким протектором и форсированными моторами. Движки изрыгали черный дымок, и машины быстро приближались.

Колумбиец дернул головой и снова шлепнул себя по шее. И опять, как и в первый раз, на ладони осталась кровь.

— Меня задели! — Он выхватил пакет и побежал. Товарищ последовал его примеру. Оба скрылись в тимофеевке. Зеленовато-голубая рубашка и полосатая рубашка.

Пол окаменел. А потом сорвался с места только потому, что услышал, как что-то просвистело у его левого уха и ударило в землю в футе от левой ноги. И еще потому, что Майлз схватил его за правую руку и крикнул:

— Бежим!

Он бросился следом за адвокатом в заросли.

Позади послышались звуки: ворчащие двигатели заглушили, хлопнули дверцы, раздались возгласы, крики, боевой клич. Пол снова вспомнил вестерн: в субботу вечером бандиты налетели на городок — решили выпустить пар и немного пострелять в воздух из своих шестизарядников. «Джиперы в небе».

Только эти стреляли из полуавтоматических пистолетов, и при этом в сторону беглецов.

Пол бежал не разбирая дороги, и тонкие, сухие стебли били его по рукам и лицу. Он старался не отставать от удаляющегося Майлза. Почва под ногами оказалась не самой удобной для пробежек — грязная, топкая, засасывающая. Не прошло и десяти секунд, как его носки промокли насквозь.

Крики сзади не прекращались. И пальба тоже. Головки тимофеевки сносило, как пушинки одуванчиков. И еще было ясно — стрелки пустились в погоню.

Теперь Пол с благодарностью думал о траве высотой «до слоновьева глаза». Замечательно, великолепно высокой траве. Достаточно высокой, чтобы полностью скрыть их. Он едва различал мечущиеся над головой лоскутки голубого неба. Наркоторговцы выбрали место, которое ниоткуда не разглядишь.

И это был их шанс.

Пол вспомнил, как в детстве они играли в «Камень-ножницы-бумагу». И бумага, самый непрочный на свете материал, постоянно выигрывала. Почему?

Потому что бумага может спрятать камень.

Но эта мысль его почему-то не успокоила.

Пол бежал, запыхавшись, за Майлзом, как верная гончая на утиной охоте. И старался не думать о том, что утки — именно они. Из-под ног летели комья грязи, кровь молотками стучала в ушах.

Преследователи бежали за ними и настигали.

Пол не мог сказать, кому из них первому пришло в голову остановиться, но застыли они почти одновременно. Переглянулись и бросились плашмя на землю.

Если они слышали своих преследователей, то и те могли их слышать.

«Лежи и не шевелись!»

Пол попытался произвести расчеты. Представить ситуацию как актуарную проблему, словно сидел у себя за столом. Площадь двух тел разделить на площадь болота и на шесть или семь преследователей. Если тимофеевку считать сеном, то они с Майлзом — пресловутые иголки из поговорки.

Оба приникли к земле.

Вскоре стало очевидно, что у зеленовато-голубой и полосатой рубашек были другие соображения. Они продолжали бежать где-то слева, потому что оттуда слышалось, как два не очень сильных урагана пронизывали гущу травы.

А следом неслось нечто вроде торнадо.

«Бежать, — думал Пол. — Бежать, скорее бежать».

Судьба Джоанны в их руках. Надо спасать ее из этого болота.

Топот множества ног превратился в единый гром. Затем внезапно раздался крик, и все замерло. Казалось, даже мошки затихли.

Но прошло не больше минуты и топот возобновился, словно игла на пластинке соскользнула со звуковой дорожки и ее опять водрузили на место.

Что случилось?

Ответ на этот вопрос прозвучал почти сразу.

— Эй! — крикнул кто-то. — Твой партнер по танцам у нас. Ему без тебя одиноко!

Значит, они поймали одного из этих, в рубашках. Но только одного. А другой был пока на свободе. Наверное, как и они, лежал и притворялся иголкой.

Звуки погони то усиливались, то затихали, как нестойкая радиоволна. Был момент, когда в десяти футах от головы Пола мелькнула красная кроссовка «пума». Ожидая пули в спину, он закрыл глаза. А когда открыл, кроссовка исчезла.

И Пол вернулся к вопросам, которые обычно решал за своим письменным столом. Процент риска следовало сформулировать, категоризировать и выделить в применении к определенному потенциально опасному действию.

Полет на самолете. Путешествие.

Управление автомобилем.

Строительные работы.

Лежание в траве, в то время как за тобой гонятся убийцы.

— Слушай, bollo! — крикнул один из преследователей. — Мы можем договориться! Если вылезешь сейчас, мы тебя не убьем.

Bollo. Слово, которому старшеклассники учили друг друга на переменках.

Хорошо, думал Пол. Но почему они обращаются только к удравшему в траву торговцу наркотиками? Может быть, тогда, на поляне, их с Майлзом вообще не заметили? Возможно такое или нет?

За Пола на этот вопрос ответил Майлз:

— Пакет у него. Им нужен кокаин.

Человек в полосатой рубашке с ленивым взглядом. Это он выхватил у Пола пакет перед тем, как началась стрельба.

Преследователь требовал, чтобы он вышел, обзывая bollo, abadesa, culo и другими непристойными словами. Повторял свое требование: выйди, отдай наркотик и можешь уносить с болота ноги подобру-поздорову. Честное слово!

Однако ответа не было.

Пол понял, что человек в полосатой рубашке не верил ни единому слову.

Его уже подстрелили в шею. И если ему не выпала судьба скопытиться от лихорадки, он мог запросто погибнуть от пули.

— Ну хорошо! — крикнул один из преследователей. — Давай не дергайся. Подумай хорошенько, а пока послушай музыку. Тебе понравится. — Он вернулся к джипу и включил си-ди-проигрыватель. Или, может быть, это было обыкновенное радио? Над зарослями тимофеевки вспорхнула латиноамериканская самба. Пронзительно взвизгнула труба, ударник отбил ритм. Музыка — это, конечно, хорошо. Только с этой музыкой было что-то не так. Что-то в ней слишком сильно выбивалось из общей тональности.

Пол не сразу понял, в чем дело.

Оказалось, визжал товарищ того, кому предлагали отдать пакет. Сначала Пол решил, что ему мерещится, что густые заросли травы и сгустившаяся жара обманывают слух. Но тут же отказался от этой мысли.

Стрелки пытали пленника в такт мелодии.

Чтобы заглушить крик. Ради смеха. Или потому, что просто любили самбу.

Раз, два, три... визг.

Так продолжалось, пока не кончилась песня — самая долгая в мире.

«Американский пирог» длится девятнадцать с половиной минут. А эта оказалась еще длиннее.

Наконец все стихло.

— Понравилось? — крикнул стрелок. — Селия Круз. Mi Mami[32]. Скажи, неплохо подтягивает?

Пол повернулся к Майлзу.

— Кто они такие?

Когда джипы ворвались в заросли травы, из них выскочили вооруженные люди и открыли огонь, он решил, что это полиция. Отдел по борьбе с наркотиками.

Но теперь ясно было: это не так.

Майлз не ответил. Может быть, потому, что заткнул ладонями уши и закрыл глаза, словно не хотел видеть ничего вокруг. Его лоб пересекала кровавая ссадина. Он оказал Полу услугу сверх всякого долга и теперь рисковал погибнуть.

— Хулио! — раздался чей-то тонкий, шепелявый голос. — Хулио-о-о...

В нем чувствовалось нечто очень жалостливое.

— Хулио, мне сломали пальцы! Хулио, мне сломали всю руку... Мою руку. Ты меня слышишь? Я не выдержу. Выходи! Им нужен порошок, вот и все. Выходи, мать твою!

Но товарищ пытаемого оказался глух к его мольбам, и зеленовато-голубая рубашка продолжала вести свою партию.

— У меня все пальцы сломаны. Все до единого. Хулио, отдай им дурь! Иначе они меня убьют!

Товарищ не отвечал.

Стрелки опять завели музыку.

Зазвучала другая самба, но на этот раз звук приглушили, чтобы человеческие крики перекрывали буханье ударников и вопли труб.

Иногда пытаемый выкрикивал членораздельные слова:

— Ayudi a mi madre! Помоги мне, Матерь Божья!

Затем раздались сопение и отвратительный мяукающий звук.

— Хулио-о! Мое ухо... Они отрезали мне ухо! Мне больно! Хулио, выходи! Пожалуйста, выходи. Ты должен! Понимаешь, они отрезали мне ухо!

Хулио, наверное, понимал. Чтобы не понять, надо было оглохнуть, вконец отупеть или умереть. Но он все равно не вышел.

Пол ткнулся лицом в землю — она воняла, как загнившие овощи. Был бы страусом, вообще бы закопался в нее головой и ни на что бы не смотрел.

Невыносимо было слушать, как пытали человека. Пусть даже незнакомого. Пол достаточно его знал, чтобы живо представить: тщательно отглаженные брюки комбинезона и покрасневшая от крови зеленовато-голубая рубашка. А на месте, где у людей обычно бывает ухо, черная дыра.

— Нет! Пожалуйста, не надо! Не надо! Только не яйца! Нет! Хулио, не дай им это сделать! Не-е-ет!

Душераздирающий вопль.

Настолько громкий, что палач приказал ему заткнуться. Жертве, которой только что отрезал яйца.

И человек в самом деле заткнулся. Несколько мгновений Пол слышал только насекомых да легкий шелест ветерка в траве.

— Можно мне воды? — Это снова был он. — Пожалуйста, я хотел бы воды... Немного воды...

Он просил вежливо и тихо, словно обращался к официанту в ресторане.

Словно ждал, что у него так же вежливо поинтересуются: «Простой или газированной?»

И вдруг перестал говорить. Во всяком случае, членораздельные слова. Теперь вместо человеческой речи слышалось мычание.

«Его язык!»

Пол больше не мог слушать.

Надо было как-то отвлечься.

Шансы погибнуть от случайного удара молнии в течение средней продолжительности жизни равняются 1 к 71 601. Шансы умереть от укуса неядовитого насекомого — 1 к 397 000.

Шансы утонуть в домашней ванне — 1 к 10 499. Шансы...

— Видишь, придурок, что ты нас заставил сделать? Кровь из твоего приятеля хлещет, как из хорошего борова. Измазал мне все ботинки. Ну, мать твою, пеняй на себя, дурак, — мы дали тебе шанс!

Их пленник умер.

Кто-то из стрелков вернулся к джипам. Пол слышал, как открылись, затем захлопнулись дверцы.

— Что они собираются делать? — прошептал Пол Майлзу, но тот по-прежнему затыкал уши. Его кожа была бледной, словно молоко.

Стрелки двинулись прочь от машин — то ли один, то ли двое осторожно шли через поле.

Пол первым различил запах.

Если бы здесь была Джоанна, она почувствовала бы его на несколько минут раньше. Поводила бы носом и сказала: «Как странно, ты чувствуешь?»

Запах разносился над полем травы. Пол поднял голову, стараясь понять, что происходит, и услышал плеск жидкости.

— Формируют линию, — прошептал Майлз первые слова за полчаса. Он наконец отнял ладони от ушей и теперь весь превратился в слух.

Линию? Что он имел в виду? Какую линию?

— Ветер дует в том направлении.

Сначала загадочная реплика про какую-то линию. Теперь — прогноз погоды.

— Собираются его выкурить, — продолжал адвокат до странности безразличным тоном. — Хотят заставить выбежать на них.

Так вот что это за запах.

Керосин.

Пол наконец понял. Хотя предпочел бы оставаться в неведении и ничего не знать. Стрелки поливали траву керосином, образуя линию с подветренной стороны. Ветер дул как раз от них в сторону керосиновой дорожки. Пол ярко представил мощную стену огня. И еще тот дом в Джерси-Сити. Вернее, то, что некогда было домом в Джерси-Сити. Где он должен был встретиться с двумя парнями из синего «мерседеса». Зеленовато-голубой рубашкой и полосатой. Но не встретился, потому что кто-то спалил дом — превратил его в черный мертвый провал.

Кто?

Те же самые люди, которые теперь замыкали их в керосиновый круг? Это был логичный вывод, и его подтверждали эмпирические наблюдения.

Пол дважды пытался передать наркотики, и дважды этому препятствовала банда поджигателей.

Пол повернулся к Майлзу, собираясь его о чем-то спросить, но при виде адвоката вопрос вылетел из головы. Майлз опирался на локти и колени и выглядел... очень странно. Как белый, который пытается подражать танцам черных. Или как червяк. Но полз он с удвоенной скоростью — его подгоняла паника.

И Пол понимал почему.

Шансы задохнуться от дыма при пожаре составляли 1 к 13 561.

Пламя взметнулось в воздух примерно в пятидесяти футах справа от них. Оно выглядело по-библейски — огромным столпом огня. Стебли вспыхнули, как фитиль, пропитанный воспламеняющейся жидкостью. А затем, подгоняемый ветром, пожар понесся по полю. Вздумай они убегать от огня, попали бы под другой огонь — из полуавтоматических пистолетов. И Майлз, который любил делать ставки на бейсболе, решил сыграть и тут — повернуть на пламя и попробовать проскочить, пока не загорелась вся линия. Обогнать пожар и сорвать куш.

Не успел Пол подобраться к нему, как адвокат перевернулся и рванул в другую сторону. Они ползли на животах в нескольких футах друг от друга, уткнувшись носами в едкую болотную жижу, но ее запах был все-таки лучше другого.

Сожженной плоти. Пол не мог не чувствовать этого навязчивого сладковатого привкуса.