Кружным путем

Он не сразу понял, что на кровати лежало чудовище.

На последний Хэллоуин он наряжался скелетом — во все черное, только на руках и ногах были нарисованы белые кости.

Это был такой же скелет. Во сне он поднял костлявую руку и поманил его к себе.

В этот миг он проснулся. Кино кончилось.

* * *

— Утро, — проговорил парень.

Так он здоровался с ними каждый день, с тех пор как они его научили. Это вышло случайно. Просто он присутствовал в комнате и слышал, как Пол, очнувшись после того, как потерял сознание на полу у Галины, спросил у Джоанны, который час: «Что сейчас — утро?»

Парень повторил слово несколько раз, словно пробуя на вкус. И теперь так здоровался с ними.

В это утро, которое стало их третьим или четвертым в этом месте, парень ждал ответа.

— Доброе утро, — отозвалась Джоанна.

Парень поставил на пол завтрак — колбасу с кукурузными лепешками — и ушел.

Они находились в каком-то доме в Колумбии.

Но где именно в Колумбии, невозможно было узнать, поскольку их наружу не выпускали. Окна были забиты. И не доносилось почти никаких звуков — только отдаленный шум проезжающих машин да долетающие бог знает откуда мелодии и крики попугая. Они понимали одно: это не был дом Галины.

Их куда-то перевезли.

Вызывающая чувство клаустрофобии комната с засаленными матрацами на полу и двумя пластмассовыми стульями. В углу ведро.

Вот и все.

В то утро Джоанна очнулась первой. Ей не удалось привести его в чувство, хотя она перепробовала все — разве что не прыгала на нем. Тогда она попыталась открыть дверь. Не получилось. Зато смогла приоткрыть ставень, но только для того, чтобы убедиться, что окно за ним накрепко забито досками.

Когда Пол пришел в сознание и пьяно огляделся, то увидел, что Джоанна сидит на полу, раскачивается и причитает:

— О Боже... О Боже...

Он, конечно, попытался ее успокоить, а сам старался разобраться в том, что произошло, и сбросить отупение, пеленой обволакивавшее голову. Джоанна казалась удивительно далекой, даже когда он обнимал ее, словно куда-то упрямо отодвигалась. И Пол понимал почему.

— Извини, Джоанна, — проговорил он. — Извини за то, что тебе не поверил.

— Ничего. О'кей. Все в порядке.

— Понимаешь, подменить ребенка... Это казалось настолько смехотворным! Я не мог себе представить...

— Где она, Пол? — прервала его жена. — Чего они хотят?

На этот вопрос было непросто ответить.

В первый день они никого не видели, кроме того парня. Он, как и остальные, был одет в пятнистый камуфляж. Держал винтовку, которая казалась слишком велика для него. Ему было не больше четырнадцати лет. И он ничего не говорил, кроме своих «добрых утр».

На следующий день появился некто более важный: мужчина лет тридцати. Пол, кажется, узнал его лицо — успел увидеть в последний момент, прежде чем выяснилось, что он лежит на полу и пялится в потолок.

— Мы не занимаемся политикой, — начал Пол, как только этот человек вошел и закрыл за собой дверь. — Я работаю в области страхования. — Это напомнило ему кое о чем еще. — Мы не богаты.

— Вы полагаете, мы бандиты? — повернулся к нему незнакомец. Он говорил на сносном английском. На плече у него висела штуковина вроде «Калашникова», но агрессивности он не проявлял, наоборот, вроде бы даже сочувствовал.

— Где мой ребенок? — спросила Джоанна. — Верните моего ребенка. Пожалуйста.

— Вопросы здесь задаю я, — ответил колумбиец. Отнюдь не грубо — просто констатируя факт. — Вас захватила ФАРК. — Он расшифровал аббревиатуру на случай, если его пленники не поняли. — Революционные вооруженные силы Колумбии. Мы — законный глас колумбийского народа. — Пол решил, что эту речь их тюремщик произносил уже сотни раз. — Вы — наши политические заключенные. Ясно?

— Мы ничем вам не можем помочь, — возразил Пол. — Мы не занимаемся политикой. И у нас нет денег...

Его прервал удар прикладом в живот — достаточно сильный и точный, чтобы он согнулся и рухнул на колени.

— Пол! — в ужасе вскрикнула Джоанна. Естественная реакция жены, если на ее глазах избивают мужа.

— Зарубите себе на носу, — как ни в чем не бывало продолжал колумбиец, — если я задаю вопросы, на них надо отвечать. Итак, вы — политические заключенные Революционных вооруженных сил Колумбии. Ясно?

— Да. — Пол все еще стоял на коленях и разевал рот, не в силах восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение.

— Вы не будете пытаться бежать. Ясно?

— Да. — Пол вновь постарался преодолеть сплошную стену боли и почти сумел разогнуться.

— Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?

— Так. Мы поняли.

— Как вы себя чувствуете? — Этот вопрос он задал Джоанне.

— Тошнит. — Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое-то самообладание, но это плохо удавалось. — Кажется, сейчас вырвет.

Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.

— Escopolamina.

— Что? — Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.

— Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. — Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. — Мы опоздали. Она испугалась.

«Галина, — подумал Пол. — Он говорит о Галине».

— Она что-то подсыпала нам в кофе, — безучастно проговорила Джоанна.

Колумбиец пожал плечами:

— Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. — Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.

Чего он хотел?

— Ах да, — пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.

— Хорошо, — одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.

Вышел и закрыл за собой дверь.

* * *

Большую часть времени они проводили одни со своими воспоминаниями. По очереди говорили о том, что им нравилось в Нью-Йорке. И, как ни странно, даже о том, что их раздражало. Толпы людей на праздники. Массы приезжих на День благодарения и Рождество, которые делали город чужим и заполняли все пространство от Таймс-сквер до Хьюстон-стрит. Пола всегда раздражала людская толкучка, но теперь он тепло вспоминал веселую давку на улицах. Всепроникающий запах неубранного мусора сейчас казался недостающим ароматом, по которому стоило скучать. А мешающие проходу строительные краны, перерытые улицы и приземистые фургоны «Консолидейтед Эдисон»[16] по всему городу, которые таксистам приходилось объезжать, вспоминались словно своеобразные аттракционы городских развлечений.

Все дело в широте кругозора. Теперь их кругозор оказался ограничен крысиной дырой в Колумбии.

Они вспоминали и разные места за городом. Мысленно вернулись во все свои отпуска.

Грубо срубленный домик в Йосемитском национальном парке, куда они отправились, когда еще просто встречались, но уже «положили друг на друга глаз». Мотель на побережье, окна которого выходили на самый белый в мире песок. До ужаса дорогой, но такой милый экстравагантный «Георг V» в Париже: в этот отель они вознеслись, как на небеса, в свой медовый месяц.

Попытались воспроизвести в памяти самые яркие застолья — разнообразие закусок, обилие порций, сладость десерта.

Вспомнили свое знакомство — как судьба свела двух усталых командированных у одного выхода в аэропорту. Рассуждали, каковы были их шансы вот так столкнуться, а затем влюбиться и вступить в брак.

Они делали все, чтобы скоротать время.

Говорили о прошлом, чтобы не думать о будущем. Во всем происходящем было что-то абсолютно нереальное. Какой абсурд! Неужели это правда? Их похитили? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп!», и все прекратится. Это должно произойти, потому что иначе быть не может.

Поэтому лучше всего говорить о прошлом.

* * *

Кажется, на четвертый день плена — точнее сосчитать было трудно — Джоанна сказала:

— Как ты считаешь, почему нам приказали не подходить к окнам?

Пол постепенно скатывался к полному равнодушию и в ответ едва пожал плечами.

— Потому что мы в таком месте, где нас могут увидеть, — ответила на собственный вопрос жена. — Значит, мы все еще в Боготе.

— Отлично.

— И окна выходят прямо на улицу.

Пол боялся, что такие разговоры могут завести не туда, куда следует. Он заметил, какой у Джоанны вид, — вид «меня-так-просто-не-возьмешь». Такой решительный вид она имеет, когда намерена выступить против превосходящих сил противника, который не признает нормальных человеческих отношений. Такой вид был у нее, когда — хоть пожар, хоть потоп! — она во что бы то ни стало решила заиметь ребенка.

— На окнах всего лишь доски, — продолжала Джоанна. — Мы можем их оторвать.

— Чем?

— Не знаю. Руками.

— Не уверен, что мы должны это делать.

— Вот как? А что мы должны делать? Сидеть на заднице и ждать?

Да, именно так он и думал. До сих пор им ничего не сообщили — почему они здесь, что им уготовано. Сказано было только одно — не приближаться к окнам.

— Стой у двери и слушай, — попросила Джоанна. — Если услышишь, что они идут, я тут же все брошу.

Настал момент, когда ему следовало вызваться самому заняться досками либо сказать «нет», мол, это слишком опасно — будем тихо сидеть и ждать, чем все кончится.

Ладно, можно попробовать. Доски, судя по всему, неплохо прибиты. Он тряхнет посильнее, и, если ничего не получится, это охладит Джоанну. Она вернется на свой матрац, и можно будет продолжить вспоминать былые времена.

— Дай-ка я, — предложил он.

Жена заняла пост у двери. Пол потянул на себя ставни и обнаружил за ними две толстые доски. Ему показалось, что из-за них доносится слабый шум транспорта.

Одну из досок удалось ухватить за край. Пол поднажал.

Дерево слегка подалось.

Поколебалось, прежде чем вернуться на прежнее место. Джоанна это тоже заметила.

— Я тебе говорила, — прошептала она.

Пол сделал новый, более мощный рывок. Доска подалась сильнее. Он оттянул ее на добрые полдюйма.

Да, снаружи определенно слышался шум машин. И достаточно постоянный. Они, должно быть, находились неподалеку от оживленной улицы. Где-то рядом люди жили совершенно обычной жизнью — ходили за покупками, ели, отправлялись на работу, — и все это в пределах слышимости двух похищенных американцев.

Пол вдохнул струйку сладко пахнущего воздуха и с удвоенной энергией возобновил усилия. Он выработал определенный ритм: тянул, отдыхал, тянул, отдыхал. И мало-помалу дерево подалось; теперь он мог видеть серо-голубую плитку — что это, двор?

Джоанна скрючилась у двери — сплошной сгусток нервов — и взглядом подбадривала его.

Внезапно доска треснула и переломилась пополам. Звук был точно ружейный выстрел, даже громче. Пол остался с обломком доски в руках и ждал, что в комнату ворвется вооруженный охранник.

Джоанна замерла, но не оторвала уха от двери. Пол затаил дыхание и ждал.

Прошла целая вечность. Жена помотала головой — ничего.

Только теперь Пол вобрал в себя воздух.

И впервые по-настоящему выглянул из окна.

Да, это точно был двор, окруженный стеной, на которой стояли кривобокие горшки с кактусами. В центре двора находился деревянный стол, без единого стула. Было и еще кое-что — выход; простые деревянные ворота, которые вели наружу. Пол уставился на них. От ворот на него смотрела девочка в школьной форме.

Он едва сдержался, чтобы не крикнуть: «На помощь!»

Не стоило. Они находились в обыкновенной комнате; окно два на два, доска оторвана. Кому придет в голову, что их держат тут взаперти?

Пол заговорил, не оборачиваясь, — он боялся, что если отведет от девочки взгляд, та исчезнет. Как мираж или приятное сновидение.

— Тут кое-кто есть.

Джоанна немедленно покинула свой пост и подбежала к окну.

Несколько мгновений все трое смотрели друг на друга, словно играли в гляделки «кто первый моргнет». Девочке было лет одиннадцать-двенадцать. Она прижимала к себе явно тяжелые для нее учебники и не сводила взгляда с двух доведенных до отчаяния американцев.

— Hola, — сказала ей Джоанна полушепотом.

Девочка не ответила.

— Hola, — повторила Джоанна, просунула руку в окно и махнула, словно не приглашенная на танец девушка, которая в отчаянии хочет привлечь к себе внимание кавалеров, но так и продолжает подпирать стенку танцзала. А девочка продолжала таращиться на них без всякой реакции.

Это необыкновенно нервировало. В ее лице они могли обрести спасение, вот только на этом лице полностью отсутствовало всякое выражение.

Пол старательно копался в мозгу, пытаясь вспомнить, как будет по-испански «помоги». Может быть, «помоги» понятно на всех языках? Может быть, девочка изучает в школе английский? Чем черт не шутит.

— Помоги!

Пол не узнал собственного голоса. Он звучал визгливо и безнадежно.

— Помоги! — снова сказал он. — Пожалуйста... помоги нам.

Девочка подняла голову и отступила на шаг.

Пол высунул из окна руки и, изображая примитивную пантомиму, свел вместе запястья, словно они были связаны.

На лице девочки мелькнуло нечто вроде понимания. Но в этот момент она повернулась влево, как будто ее кто-то окликнул, мило улыбнулась и пошла прочь.

— Нет! — закричал Пол.

Он совершенно позабыл, где находится.

В запертой комнате. Под охраной вооруженных людей.

Вопрос был только во времени.

И через секунду услышал топот шагов по плиткам, скрежет ключа в замке и злой, раздраженный говор.

Пол тщетно пытался приладить доску в окно, воткнуть ее на старое место, чтобы никто не заметил. Вел себя, как карапуз, который разбил вазу и старается склеить ее до прихода родителей. Все было бесполезно.

Первым появился тот самый человек, который учил их правилам. Он сразу заметил, что арестанты нарушили по крайней мере два из них. Не подходить к окнам. Не пытаться убежать. Секунду он стоял и просто смотрел на Пола, а тот сжимал в руке кусок доски и прикрывался им, как щитом. Но проку от него было мало. Колумбиец в три прыжка подскочил к нему и ударил прикладом по лицу. Голова Пола дернулась назад, он почувствовал на губах привкус крови. Доска со стуком упала на пол.

Пол заметил, как посерело лицо Джоанны. Колумбиец снова размахнулся и ударил его под подбородок. Пол прикусил язык и ощутил во рту осколок зуба. Отступил к стене и закрыл лицо руками.

— Опустить руки! — потребовал колумбиец.

Пол почувствовал в нем власть. Ему не требовалось силой отводить пленнику руки от лица силой. Он мог ему просто приказать.

— Нет! — взмолилась Джоанна. — Он не виноват. Это я его заставила. Оставьте его в покое. Пожалуйста.

Колумбиец вздохнул, сжал в кулаке ворот ее платья и приподнял Джоанну над полом.

— Если не уберешь руки, я ударю ее. Если снова закроешься, ударю сильнее.

Пол опустил руки.

Глава 12

Иногда им приносили газеты.

Позволяли такую роскошь. Роскошь бесконечно малую, поскольку они оба не говорили по-испански. Но кое-что Полу стало вспоминаться — сначала самые крохи, затем слова и выражения и наконец целые предложения.

Газеты давали возможность чем-то заняться. А Пол обнаружил, что заниматься хоть чем-нибудь было необходимо, чтобы все время не повторять про себя главный вопрос: «Что с нами будет?»

Парень оставлял им все газеты, которые выбрасывали охранники, — главным образом разнообразные таблоиды.

Последние страницы занимали местные разборки и, как вскоре догадался Пол, первые — тоже. Словно вся Колумбия представляла собой одно большое футбольное поле, и игроки, сражаясь не на жизнь, а на смерть, забивали друг другу голы. Левые ворота защищали их похитители — ФАРК; правые — USDF. А правительство беспомощно пыталось выступать в роли судьи.

Похищения, взрывы, убийства людей — так команды набирали очки.

Сообщения о похищениях не сходили с первых страниц газет. Их сопровождали архивные фотографии украденных людей: сенатор, сотрудник радио, бизнесмен (однако в этой галерее не было лиц Брейдбартов). Обычно сюда же добавляли снимки рыдающих жен, плачущих детей и мрачных семейных адвокатов.

По-испански похищение было «secuestro».

Взрывы случались почти с такой же регулярностью. Например, в городе Фортул десятилетнего Орландо Роперо, который любил футбол и музыку вентелло, какой-то подросток попросил доставить по адресу велосипед и дал за труды сумму, равную тридцати пяти центам. Но когда велосипед вместе с радостным и благодарным Орландо докатился до перекрестка, где дежурили два солдата, он просто-напросто взорвался. Дистанционный взрыв, как объяснили газеты.

Ответственность за него возложили на тех, кто находился прямо за этой дверью. На ФАРК. Эту статью Пол решил сохранить.

На такие взрывы неизменно следовал ответ справа — со стороны полувоенных подразделений Объединенных сил самообороны. Самооборону они понимали исключительно как уничтожение максимального количества людей, независимо от того, виноваты те в чем-то или нет. А генералиссимус этой внушающей священный трепет организации, этого объединения стражей закона и порядка, был препровожден в американскую тюрьму за контрабанду наркотиков.

В Штатах Пол, конечно, читал о Мануэле Риохасе.

Но как понять, кто он был такой — заправила наркобизнеса, законопослушный политический деятель, главарь USDF или сочинитель песен? И одно, и другое, и третье, а может быть, все, вместе взятое. Но сочинитель песен — это точно. Ему принадлежал хит номер один, который он написал для колумбийской певички Эви; иногда его крутили и в Штатах. Любовный мотивчик под названием «Я пою только для тебя». Ироническое название, если учесть, что эту самую Эви нашли в ее же пентхаусе с вырезанными голосовыми связками. Похоже, любовники поцапались. В итоге Эви решила не выдвигать обвинений и, когда ее попросили объяснить, кто это сделал, нацарапала в блокноте: «Ничего не помню».

Говорили, что убийства и пытки были подлинным призванием Мануэля Риохаса.

Он был из тех людей, чья фамилия постоянно сопровождается словом «подозревается». Например, подозревали, что на одной из своих многочисленных гасиенд он завел зоопарк, где, как говорили, скармливал своих недругов тиграм. Еще подозревали, что ему нравилось сбрасывать людей с вертолета «Черный ястреб» в бассейн с пираньями. И что он приносил человеческие жертвы на странных, кровавых обрядах сантерии[17] — тоже подозревали. Он явно был любимой темой бульварных газет, и те ненасытно выжимали из него все возможное.

Джоанна и Пол мусолили газеты до тех пор, пока их пальцы не темнели от краски, а глаза не начинали слезиться.

* * *

Как-то ночью Джоанна разбудила Пола и попросила присмотреть за ребенком.

Пол не сразу разобрался, что жена забылась.

И не понимает, что они не в гостиничном номере рядом с Джоэль, а в душной, запертой комнате, почти лишенной кислорода.

После второго мордобоя, когда колумбиец бил Пола прикладом, все его лицо саднило. Сама расправа продолжалась минут пять, но боль осталась надолго. Он лишился как минимум одного зуба, губа была расплющена, и ее до сих пор покрывала корка запекшейся крови. А потом они с середины комнаты сокрушенно наблюдали, как два охранника прилаживали на место новые доски и при этом все время на них ворчали.

— Тсс... — прошептал Пол Джоанне. — Ты спишь.

Жена открыла глаза.

— Мне показалось, что я услышала... — И она расплакалась. Тихие, приглушенные рыдания казались еще жалобнее оттого, что их не заглушали никакие звуки вокруг.

Пол обнял жену.

— Успокойся, Джоанна. Мы выберемся отсюда. Они не собираются нас убивать. Если бы хотели, давно бы это сделали — еще когда застали нас у окна. Обязательно выберемся, обещаю тебе. И вернем Джоэль.

Пол не был уверен, стоит ли давать жене такие обещания, но надежда была тем единственным, что у них не отобрали. Пока не отобрали.

А потом она сделала странную вещь: высвободилась из его объятий и дотронулась пальцем до его губ.

— Послушай.

— Что? Я ничего не слышу, — отозвался Пол. Он не различал никаких звуков, кроме их собственного дыхания — ритмичного и удивительно синхронного.

— Послушай, — повторила она.

И тут он услышал.

— Где-то работает телевизор.

— А может, живой голос?

— Скорее всего нет. Да нет же.

— Пол, это она.

Где-то плакал ребенок — как в доме Галины, только теперь было все по-другому, чем там.

— Я чувствую. Я это знаю.

В доме Галины детский плач их напугал. Здесь же он произвел обратный эффект.

Джоанна прижалась к Полу в темноте, положила голову ему на грудь, и они оба прислушивались к плачу, словно это была прекраснейшая рапсодия. Словно это была их песня.

* * *

Утром к ним пришел колумбиец.

На этот раз он был не один.

С ним появился некто важный. Пол это понял по тому почтению, с каким обращался к новому лицу его мучитель: теперь он служил переводчиком.

Новый гость взглянул на Пола и Джоанну и что-то сказал по-испански.

— Он просит вас сесть, — перевел их прежний знакомый. Пол понял, что от них хотят. Но он испытывал жгучую боль после последней трепки и пришел к выводу: прежде чем совершить даже самое простое действие, надо как следует подумать. Человек хотел, чтобы они сели, — хорошо, но лучше убедиться, что он имел в виду именно это. Джоанна осталась стоять по другой причине — из-за чистого упрямства и отважной решимости встретить огонь грудью.

Человек указал им на два пластмассовых стула. Когда-то они, наверное, стояли во дворе. На секунду открывшуюся Полу перспективу на этот двор теперь загораживала вновь прибитая к окну дубовая доска. Грязь въелась в белый пластик — так бывает, когда мебель проводит на улице несколько зим. Они сели.

Человек заговорил с ними медленным, размеренным тоном. Он смотрел в основном на Пола и между затяжками ароматной сигарой, послав к потолку очередной клуб дыма, старался встретиться с ним глазами. Пол узнал сорт табака — та самая коробка, что стояла на каминной полке в доме Галины. У человека было худое лицо с отметинами от юношеских угрей. Он говорил только по-испански и достаточно медленно, чтобы его лейтенант (так Пол теперь называл про себя своего тюремщика) успевал переводить его слова.

— Вот что вы должны для нас сделать, — сказал человек. Наконец они узнали, почему оказались в этой комнате.

Глава 13

На столе стояли три коробки презервативов.

Французская марка. «Cheval» — написано было на пачке с изображением белого жеребца с огненными глазами и развевающейся на ветру гривой.

Над столом склонилась индейская женщина в бифокальных очках, выглядевших нелепо на ее лице, и один за другим расправляла презервативы. На ней не было блузки, только серый спортивный бюстгальтер с черным значком фирмы «Найк».

На противоположном конце стола другая женщина в черных латексных перчатках и таком же бюстгальтере методично нарезала порции спрессованного белого порошка сверкающим хирургическим скальпелем. Лейтенант прислонился к двери и смотрел на полуголых женщин глазами влюбленного.

Пол сидел у стены и ждал.

Его заставили поставить себе две слабительные клизмы. Он ждал, когда подействует вторая, и, глядя на середину стола, где были собраны тридцать два раздутых презерватива, старался побороть тошноту.

В памяти всплыло одно реалити-телешоу, которое недавно прокатилось по стране. «Фактор страха». Там тоже было нечто подобное: сырые свиные мозги, кровавая требуха, бычьи яйца, и все это разложено на столе перед тремя или четырьмя алчными претендентами на победу. «Начали, — елейно командовал ведущий. — Победит тот, кто проглотит больше других».

И участники телеигры глотали все это с неослабевающим аппетитом. Уминали до последней крошки, предвкушая будущий выигрыш. Мысли о них поддерживали Пола, служили примером: если могли они, значит, и он сможет.

К тому же он боролся не за деньги. Наградой ему станут две жизни.

Жены и дочери.

К тридцати двум презервативам прибавился тридцать третий. Женщина на краю стола подвинула к кучке еще один.

Пол почувствовал знакомый спазм в кишечнике и спросил Ариаса — так звали лейтенанта-колумбийца, — можно ли сходить в туалет.

Тот кивнул и поманил его к себе. Женщины продолжали без устали трудиться, как работницы на конвейере в ожидании свистка на обед.

Ариас открыл дверь и вытолкнул Пола в коридор. Там, в конце, располагалась ванная. Колумбиец проследил, как он вошел и попытался захлопнуть за собой створку. Но дверь не закрылась.

Потому что Ариас, как и в первый раз, вставил в щель ногу.

Наоборот, дверь еще приоткрылась. Пол опустился на грязное сиденье унитаза, стараясь не замечать, что за ним наблюдают. Это оказалось непросто. Он вспомнил свою ванную дома, где справа от унитаза лежал выпуск «Спортивных новостей бейсбольной статистики» с закладками внутри. Не потому, что он так уж любил бейсбол, — отнюдь. Он любил статистику. Так и видел страницу: Дерек Джетер — средние очки в бэттинге[18], круговые пробежки[19], засчитанные пробежки, удары на базу[20]. Цифры всегда о чем-то сообщали — разве не так? И теперь мысли о цифрах поддерживали Пола. Цифры придавали миру упорядоченность, на них можно было положиться. Они ободряли. И никогда не подводили.

Второй раз за этот час Полу показалось, что из него вылилось все содержимое. Он встал и на глазах у Ариаса подтерся.

Пока он отсутствовал, на столе прибавилось еще три презерватива.

— Si. — Не сводя с Пола глаз, Ариас остановил женщин. — Начинай глотать.

* * *

«Мы — революционная армия. Участвуем в долгой борьбе против угнетения. Эта борьба требует денег, поэтому нам приходится добывать их всеми возможными способами», — сказал им командир ФАРК.

«Все возможные способы» оказались доставкой чистого колумбийского кокаина на восточное побережье США.

Так это началось. Казалось, он искал у них поддержки. Пытался оправдать неприглядную сущность наркоторговли, объявляя ее необходимым злом и последним средством.

Когда человек прервался, Пол кивнул и даже нервно улыбнулся, будто отпуская ему грехи. А тому, вероятно, только этого и надо было.

— Да, — продолжал он, — мы занимаемся наркоторговлей, но только ради того, чтобы продолжать наше дело.

Полная чушь. Стоило ли их красть только для того, чтобы принести извинения? Но Пол все-таки на что-то надеялся. До той минуты, пока не узнал, что ему предстоит проглотить тридцать шесть презервативов, набитых кокаином на общую сумму два миллиона долларов, и переправить в некий дом в Джерси-Сити.

Это придется сделать, если он хочет увидеть живыми жену и недавно обретенную дочь.

Только тогда Пол понял, в какую передрягу они угодили.

Но кое-чего до конца пока не сознавал.

Колумбиец спросил, кто знал, что Пол и Джоанна находятся в его стране, — не все подряд, только близкие люди. Кто мог ожидать их возвращения к определенному сроку? Пол назвал своего босса Рона Сэмюэлса, главу актуарной службы их фирмы, в чей дом он был вхож последние одиннадцать лет. Разумеется, упомянул Мэтта и Барбару, тестя и тещу, которые жили в Миннесоте и собирались приехать с подарками посмотреть на свою первую внучку. И наконец их соседей и лучших друзей Джона и Лизу.

Пола заставили написать всем примерно одно и то же.

«Процедура заняла немного больше времени, чем мы предполагали. Сумеем вернуться с нашей приемной дочерью только через несколько недель».

Таково было содержание всех трех посланий. И еще приписка, что звонить не надо, поскольку они все время переезжают с место на место и времени на телефонные разговоры совершенно не остается.

Неужели их тюремщики ничего не упустили из виду?

— Из «Эспланады» Пабло вас выписал, — сообщил Полу Ариас. — Там считают, что вы переехали в другой отель. Вот и все.

Значит, не упустили. Ни один человек не заподозрит, что они пропали.

По крайней мере в течение нескольких недель.

Полу дали три листа бумаги и синюю шариковую ручку, у которой кто-то отгрыз кончик. Он писал, а Ариас заглядывал через плечо и следил, чтобы в письма не попал скрытый крик о помощи.

Когда Пол закончил, колумбиец прочитал тексты вслух.

Позже, когда они с Джоанной сидели на матраце, прижавшись спинами к стене, Пол сказал:

— Кажется, я знаю, почему они ее подменили.

— Что?

Он все обдумал. И, судя по всему, теперь все понял.

— Почему подменили детей. Почему не дождались удобного случая и не сцапали всех троих.

— И почему же?

— Помнишь, как вернулась Галина с градусником? Ты тогда сказала, что у нас совсем не паранойя, просто мы в чужой стране. Чужая страна и есть паранойя.

— Не понимаю.

— Галина специально унесла Джоэль, чтобы мы вернулись, не нашли ее в номере и вызвали полицию. Мы вызвали полицию. Никакой записки не было, но Галина пошла в ванную и принесла ее оттуда.

— Почему они хотели, чтобы мы вызвали полицию?

— Чтобы полиция оказалась рядом, когда вернулась Галина.

— Не вижу в этом никакого смысла.

— А между тем он есть. Не забывай — мы в стране паранойи. Взгляни на вещи глазами ее жителя. От нас хотели, чтобы мы проявили себя как сумасшедшие.

— Зачем?

— Затем, что к психам нет никакого доверия. А к спятившим иностранцам и подавно.

— Я все равно не понимаю...

— Мы вызываем полицию и заявляем, что нашу дочь украли. Но оказывается, что ее вовсе не украли. Затем утверждаем, что нашу девочку подменили, что и случилось на самом деле. Во второй раз мы выглядим еще глупее, чем в первый. Они хотели, чтобы мы заметили подмену.