Кружным путем

Затем кто-то слегка похлопал ее по плечу — просто коснулся легкой, словно бабочка, ладонью. Галина узнала прикосновение. Матери не ошибаются. Они чувствуют кровью.

Как выглядела их дочь? В лохмотьях, больной, исхудавшей?

Если бы так, они попытались бы ее уговорить вернуться или просто схватили бы и отнесли домой.

Но Клаудия была не в лохмотьях. Она не показалась им ни исхудавшей, ни тем более больной.

Она выглядела счастливой.

Чего вы сильнее всего желаете своим детям?

Чем каждый вечер заканчиваете молитву на сон грядущий?

Что шепчете, когда вас просят задуть свечи на очередной день рождения, который вы предпочли бы не праздновать?

Чтобы ваши дети были счастливыми.

Это и только это.

Клаудия казалась ослепительно счастливой.

Светящейся от счастья — вот, пожалуй, подходящее слово.

Если раньше она испытывала первую влюбленность, то теперь это было глубокое чувство. Один взгляд, и Галина поняла, что они уйдут домой без дочери.

Клаудия поцеловала мать, затем отца.

Все трое взялись за руки, как в детстве, когда дочь упрашивала их поиграть в собаку и кошку. Кошкой всегда была Клаудия. И каждый раз попадалась.

Галина спросила, как у нее дела.

Но родители заранее знали ответ.

— Хорошо, мамочка.

— Ну, давай рассказывай, — попросила Галина и принялась делать то, что обещала себе ни в коем случае не делать. Плакать и разваливаться на куски.

— Тсс... — шептала ей Клаудия, которая как-то сразу превратилась из дочери в мать. — Перестань. Со мной все в порядке. Но ты же понимаешь, я не имею права рассказывать.

Галина ничего не понимала. Она знала лишь одно: Клаудия — частичка ее сердца. И впредь вся жизнь будет состоять из мимолетных свиданий в барах трансвеститов и из тайных весточек от знакомых.

Клаудия не выдала никаких деталей. Ни где она скрывалась. Ни с кем. В основном спрашивала о доме. Как поживает кот Туло? А ее подруги Тани и Селин?

Все время, пока они оставались вместе, Галина так и не выпустила руку дочери. Какая-то часть разума твердила: если держать крепче, Клаудия не уйдет. И пока они дотрагиваются друг до друга, их невозможно разлучить.

Она, разумеется, ошибалась: часы пролетели быстро — в отличие от тех дней, когда она ждала дочь и время стояло на месте.

Клаудия объявила, что ей пора.

У Галины остался последний вопль, страстная невысказанная мольба. Она формировалась, пока дочь спрашивала о доме, о родных, о школьных приятелях и они, словно связанные на всю жизнь, держались за руки.

— Клаудия, я прошу, чтобы ты меня выслушала, — начала она. — Спокойно посидела и выслушала все, что я скажу. Хорошо?

Дочь кивнула:

— Я понимаю твои чувства.

Да, она понимала, но это не имело никакого значения.

— Ты считаешь меня старой. Неспособной к таким порывам, которые кипят в твоей душе. Но и я когда-то была молода. Была такой же, как ты. И я знаю то, что я знаю. ФАРК ли, USDF ли — не важно. Виновны обе стороны. Обе стороны не безгрешны. В конечном счете они — одно и то же. И не виноваты. И преступны. Но погибнут все. И я как твоя единственная на свете мать прошу: не возвращайся к ним!

С тем же успехом она могла бы говорить на китайском.

Или не говорить вообще.

Клаудия ее не слышала, а если бы и слышала, то не поняла бы ни слова.

Она похлопала Галину по руке и улыбнулась, как улыбаются очень старым людям. Встала и обняла отца и мать, которая словно приросла к стулу. Наклонилась и прижалась головой к ее плечу.

— Я люблю тебя, мама.

И все.

По дороге домой оба старика ошеломленно молчали. Они собирались на встречу, как в церковь. А возвращались, словно с похорон.

После этого от Клаудии пришло еще несколько весточек.

Время от времени парень из университета забегал с новостями. Но каждый раз, когда Галина разворачивала газету, у нее замирало в груди...

* * *

Дверь со скрипом отворилась. Галина прервала рассказ.

Один из охранников, Томас, кивнул и дал знак выходить.

Джоэль была вне опасности. Джоанне предстояло отдать девочку и возвратиться в свою комнату.

— Так что с ней случилось? — спросила она Галину, передавая ей дочь. — Вы так и не досказали.

Няня покачала головой, прижала Джоэль к груди. И направилась к двери.

Глава 26

Он еще не осознал, что остался жив, и не сразу понял, что же делает. Брыкается. Изо всех сил колотит ногами, стараясь выбраться из огня, который уже полз по его коже.

Видимо, на какое-то время он потерял сознание от дыма. Запомнил только стену огня, которая обрушилась на них, точно Божья кара. А может быть, и не Божья, поскольку он молился Господу, до того как все погрузилось во тьму. И остался жив.

Так что это их общая удача — его и Всевышнего. Бог, наверное, решил: довольно цифр, уравнений и процентов риска — испытаем для разнообразия слепую судьбу.

Пол не сгорел по-настоящему. Брюки, или то, что от них осталось, дымились. Просвечивающая сквозь дыры кожа покраснела — признак ожога первой степени.

Но они каким-то образом перебрались через рубеж керосина.

Слева от него все почернело и курилось темным дымом. Ветер погнал огонь в одном направлении. Значит, Майлз оказался прав: они повернули в сторону пожара и оказались победителями.

Или победил только он один?

Майлз пропал без вести.

А где теперь те люди?

Пол осторожно поднял голову и осмотрелся. Картина напомнила ему извержение вулкана, которое показывал как-то канал «Дискавери»: когда острова с пышной растительностью в один миг превращаются в месиво дыма и огня. Там и сям еще сохранились очаги пожара и пламя выстреливало свои языки высоко в небо.

Пейзаж был пустынен.

Стрелки исчезли.

Но с этим радостным открытием пришло и другое — пугающее: вместе со стрелками исчезли наркотики. Превратились в черную золу. И он лишился единственного шанса спасти Джоанну. «Когда Бог закрывает перед тобой дверь, Он открывает окно», — говорила его давно покойная мать. Но если следовать вновь обретенной Полом доктрине веры, можно сказать, что все обстоит как раз наоборот: когда Бог открывает тебе окно, Он захлопывает дверь.

Пол жив, но Джоанна и Джоэль умрут.

В самом скором времени.

Он как подкошенный рухнул на все еще дымящуюся землю. Его кто-то окликнул.

Существо, абсолютно черное (кроме глаз) и седое как лунь. Фигуру окутывали завитки дыма.

Ангел? Сошел на землю, чтобы сообщить Полу: мол, извини, парень, ты не выдержал испытания огнем. Но разве, памятуя о судьбе Джоэль и Джоанны, он испугается этой новости?

Однако это оказался не ангел.

Это был Майлз.

* * *

Они нашли автомобиль адвоката там, где оставили.

Обе дверцы были сорваны с петель, ветровое стекло разбито. Но Майлза расстроило не то, что его машину искалечили, а то, что ее видели. Записали номер или сверились с регистрационной карточкой, которая валялась где-то в бардачке. Эйфория от спасения улетучилась, и он начал сознавать, что избавление не надолго.

Это касалось их обоих.

По дороге к машине Пол попросил прощения: мол, извините, что из-за меня вас чуть не угрохали. Майлз снова возразил, что это он отправил его и Джоанну в Колумбию. Но на этот раз его голос звучал не так убедительно.

Они замолчали.

Паутина трещин на ветровом стекле превращала движение в череду загадок. Есть или нет перед ними машины? Красный или зеленый сигнал на светофоре? А о дорожных знаках и говорить не приходилось. Когда они выбрались из болота, им навстречу на шоссе попались четыре ревущие сиренами пожарные машины.

Пол высунул из окошка голову и давал указания водителю. А где-то между Джерси-Сити и туннелем Линкольна спросил:

— Кто они были?

Адвокат не ответил, и он предположил:

— Скорее всего те, кто сжег дом. Больше некому.

— Логично, — кивнул Майлз.

— И что дальше?

Майлз или сбился с мысли, или был слишком подавлен, чтобы разговаривать. Перед ними заструилось флуоресцентное мерцание туннеля Линкольна, это поразительное детище высоких технологий.

— Я не знаю, кто они такие, — наконец произнес адвокат. — Противоположная сторона.

— Но что за противоположная сторона? Колумбийское правительство?

— Колумбийское правительство не стало бы расстреливать людей на территории США.

— Тогда кто?

— Те самые правые полувоенные придурки. Мануэль Риохас. — Майлз был вовсе не в восторге от собственной догадки.

— Риохас? Я считал, что он в тюрьме. Его же выдали Штатам. И привезли во Флориду.

— Он-то в тюрьме. Зато другие нет.

— Кто это «другие»?

— Его люди. Его банда. Его пехотинцы. Вы задумывались когда-нибудь, как много колумбийцев в Нью-Йорке? — Майлз попытался очистить руки о подушку между сиденьями, но ладоней не оттер, только испачкал обивку.

— Вы считаете, что они охотятся за наркоторговцами ФАРК? — задавая вопрос, Пол не переставал размышлять. — Сначала сожгли дом в Джерси-Сити, а затем пошли по следу его обитателей?

— Возможно. Почему бы и нет? Они по разные стороны фронта, но расплачиваются одинаковыми деньгами. Наркотики — это деньги. А деньги — это оружие.

«О'кей, — думал Пол. — Но неужели не бывает так, что деньги — это всего лишь деньги?»

— Убили сразу двух зайцев. Завалили несколько ребяток из ФАРК и прикарманили их кокаин. Считайте, что это всего лишь моя теория.

Не слишком обнадеживающая теория, если вспомнить, что писали об этом Риохасе газеты, расстроился Пол.

— И что вы предлагаете делать?

— Если я скажу, что у меня возникла грандиозная идея, вы же мне не поверите...

* * *

Майлз решил заехать к себе в контору.

— Будет нелегко объяснить жене, почему у нас такой вид, словно мы только что вернулись из Багдада. А здесь есть душ. И какая-никакая одежда.

Контора Майлза располагалась в темном кирпичном доме в Вест-Сайде. Три месяца назад Пол и Джоанна явились сюда и услышали, что через два месяца у них появится дочь.

Майлз поставил машину в личный бокс в подвале.

Здесь повсюду ощущался запах гаража — плесени, пыли и моторного масла. «А Джоанна, — с болью подумал Пол, — назвала бы еще несколько составляющих».

Они попали в помещение через боковую дверь, которая вела в коридор с поблескивающими испариной цементными стенами. Единственная лампочка без плафона давала тусклый свет.

Пол и Майлз поднялись по лестнице на первый этаж, где находилась скромная приемная с наваленными на стол старыми журналами. Пол не забыл, как сидел там с Джоанной и листал «Тайм». «Бесплодие — бич нашего времени».

— Ванная наверху, — сказал Майлз. — Хотите пойти первым?

— Спасибо, — ответил Пол. — Но мне нечего надеть.

— Одолжу вам джинсы.

Когда Пол включил душ, к ногам потекла абсолютно черная вода. Кожу на руках и ногах словно ободрали щеткой, и он подумал, не нужно ли обратиться к врачу.

Выйдя из-под душа, он изучил себя в зеркале. Лицо как будто было в порядке — лишь немного краснее, чем обычно, и, разумеется, кислое, но с этим не справился бы никакой доктор.

Майлз оставил у ванны на стуле синие джинсы и белую рубашку на пуговицах. И то и другое оказалось примерно на два размера меньше, чем надо. Пол вышел в коридор, где его терпеливо поджидал адвокат.

И тот, не говоря ни слова, сам отправился под душ.

А когда вышел из ванной, его кожа приобрела более или менее нормальный цвет.

— Пошли ко мне в кабинет, — произнес он без особого энтузиазма.

Они оказались в том месте, откуда Майлз дергал за веревочки и, словно фокусник, добывал клиентам детей. Но это нисколько не улучшило его расположение духа. Майлз сел за стол и растерянно оглянулся, как будто забыл, чем зарабатывал на жизнь.

Пол тоже поднял глаза и в который раз прочитал надпись за его спиной: «Тот, кто спас одного ребенка, спас целый мир».

«Очень верно, господин адвокат, сейчас как раз необходимо спасти одного ребенка. Кстати, и его мать тоже».

Пол обвел глазами кабинет, а Майлз так и сидел, насупившись, и молчал. Между почетным дипломом юридической школы Баруха и благодарностью из больницы Бронкса висел плакат, который Пол раньше не замечал: «Нацистская сборная по бейсболу». На площадке расположились игроки, каждый под своим именем. На питчерской горке стоял Йозеф Геббельс. «Всегда навешивает по кривой», — гласила его характеристика. Герман Геринг — на основной базе: «Великий защитник». Справа — Йозеф Менгеле: «Смертоносная рука». На третьей базе — Альберт Шпеер: «Невероятная сила». Мячи подавали девушки — Ева Браун и Лени Рифеншталь. А менеджер? Конечно, Гитлер: «Великий заводила». Но не такой уж на самом деле великий, поскольку плакат напоминал, что чемпионат мира 1945 года эта команда проиграла.

Ха-ха.

«Интересно, — подумал Пол, — другие евреи, кроме Майлза, тоже находят эту картинку забавной?»

— Полагаю, у вас недостаточно денег, чтобы предложить им выкуп? — Майлз так и не оторвал глаз от сложенных на столе рук. Ногти даже после душа остались черными.

— Два миллиона? — повторил за ним Пол. — Для меня что два миллиона, что два миллиарда...

— Я так, на всякий случай спросил, — пожал плечами адвокат.

Пол принял решение. Оно показалось ему непростым, но было единственным. Теперь не имело значения, что он незаконно провез в страну наркотики. Они сгорели — шкафчик пуст, там ничего нет. А судьба его семьи висела на волоске.

— Я собираюсь обратиться к властям.

— К властям? — Майлз произнес это слово так, словно в нем заключалось странное, доселе неведомое понятие. — К каким властям?

— В полицию, к правительству — куда угодно. В Госдепартамент, к колумбийцам. Ко всем властям, какие только есть. Расскажу всю правду и отдамся на милость суда. Так, кажется, говорят.

— На милость суда? Да, есть такое выражение. Именно. В точку. Только учтите, что милость не пропускают через металлодетекторы. Вы не хотите передумать?

— Передумать? Что вы предлагаете? Пойти к Пабло и сказать: я потерял наркотиков на два миллиона долларов, но вы, будьте так любезны, отдайте мне жену и дочь? Мне необходимо что-то предпринять. Это единственное, что осталось.

— Не скажите, — возразил адвокат.

— Вы о чем?

Майлз встал, окинул взглядом стены и принялся вышагивать вокруг стола. И прямо на глазах благодарного Пола начал капля за каплей обретать прежнюю уверенность: вот ведь я какой — все умею, все могу. Наконец он поднял голову и щелкнул пальцами.

— Есть еще план "Б".

Глава 27

Его звали Моше Школьник.

Он, как сказал Майлз, был российским бизнесменом.

— Каким бизнесом он занимается? — спросил Пол.

— Понятия не имею, — отозвался адвокат. — Но в своем деле он явно преуспевает.

Чем бы ни занимался этот Моше, он имел дело с колумбийцами.

— У него там надежные контакты, — заверил Пола Майлз. — Он по крайней мере трижды в год летает в Боготу.

План "Б", который предусматривал привлечение Моше, был предпочтительнее плана "В", то есть обращения к властям. Потому что, как утверждал Майлз, Полу требовался человек, который знал бы на месте правильных людей. Или, точнее сказать, совершенно неправильных людей.

— Тех, кто пользуется доверием у той и у другой стороны.

Пол согласился сделать еще одну попытку. Если им двигала обыкновенная паника, то Майлзом — дикое упрямство, словно отказ от дела он считал личным оскорблением. Некогда он пообещал Полу и его жене ребенка, но выполнил работу только наполовину. И вот теперь вбил себе в голову, что должен довести дело до конца.

Они ехали в Малую Одессу.

— Как вы с ним познакомились?

— Это специфика моей работы. Приходится встречаться с разными людьми, которых иначе никогда не узнал бы.

— Он был вашим клиентом?

— Скорее, клиентом клиента.

— А не приятелем?

— Такого человека мало кто захочет иметь в приятелях. Но и в недругах тоже. Он мне кое-чем обязан.

Но прежде адвокат завез Пола домой. Требовалось переодеться. Похоже, что брюки Майлза окончательно нарушили его кровообращение. И еще он хотел очутиться в знакомом окружении, в знакомой жизни. Перспектива откровенной лжи больше не пугала. Они с Майлзом решили, что если Пол наткнется на Джона и Лизу, то свалит задержку жены на неразбериху с визами. Скажет, что теперь придется утрясать этот вопрос отсюда. Но если повезет, он вообще не встретится с ними.

Чтобы уменьшить возможность столкнуться нос к носу со знакомыми, Пол не стал пользоваться лифтом и благополучно, никого не встретив, поднялся в свою квартиру по лестнице.

Осторожно закрыл за собой дверь — чтобы Джон или Лиза не услышали — и наткнулся взглядом на стоявшую в гостиной колыбельку. У нее было ограждение из красных планок и украшенная оборками постелька с вышитыми на ней медвежатами. Прицепленный к ней красный бант непомерной величины казался оранжерейным цветком. Кроватка зияла пустотой.

Пол подошел и снял открытку, прилепленную скотчем к изголовью:

«Поздравляем с нашей новорожденной внучкой. Мы подумали, что вам это пригодится. Мэтт и Барбара».

Родители Джоанны внесли первый вклад в воспитание внучки.

Заныло под сердцем. Если это просто так говорится, а чувство на самом деле гнездится не там, а где-то в мозгу, то почему же болит именно в груди?

К этому времени они должны были приехать домой. Все трое.

К ним заглядывали бы друзья, приносили бы сладости, бутылки шампанского и крохотную розовую детскую одежду. В гостевой комнате на целую неделю поселились бы родители Джоанны. Квартира пульсировала бы жизнью.

А теперешняя ее пустота словно укоряла. И Пол понимал в чем.

Ему стоило только взглянуть на часы, стоявшие в гостиной на телевизоре, — цифры цвета крови на их дисплее показывали сегодняшнее число.

Майлз обещал вернуться за ним через пятнадцать минут. Пол надел хлопчатобумажные брюки и майку, сунул в карман сотовый телефон. Он уже повернулся к двери, когда заметил, что на автоответчике мигает зеленая лампочка.

Ну хорошо, хорошо.

И нажал на кнопку прослушивания.

«Здравствуйте, мистер Брейдбарт. Звоню вам от имени „Хоум Эквити плюс“. Предлагаем вам специальную скидку, которая действует только в этом месяце...»

«Привет, Пол. Это Ральф. Как приедешь, позвони. Хорошо? Не могу найти твоих таблиц по Маккензи. Кстати, поздравляю с ребенком. Сигары за мной».

«Здравствуй, дорогая. Это мама. Получили твое письмо, но не поняли, когда вы вернетесь назад. В отеле ответили, что вы выписались и переехали в другую гостиницу. Пожалуйста, позвони. Кроватка понравилась?»

«Здравствуйте, мистер и миссис Брейдбарт. Это Мария. Звоню, чтобы убедиться, что все в порядке».

Мария Консуэло позвонила, как и обещала. За этим последовали еще два ее звонка. Потом уникальное предложение от магазина ковров. Автоматический текст с призывом поддержать члена ассамблеи на перевыборах. И снова звонок от Консуэло.

В четвертый раз ее голос звучал явно раздраженно. Она звонила им четыре раза — целых четыре! — и не дождалась ответа. Мария говорила, что будет весьма признательна, если ей окажут честь и в конце концов позвонят и сообщат, как дела.

«Привет, Мария. Сказать по правде, дела не очень. Ребенка, которого вы нам дали, похитили няня и шофер. Чтобы вызволить девочку и жену, я согласился незаконно провезти в США наркотики. Но на нас напали и чуть не сожгли. В общем и целом вот так. Спасибо, что интересуетесь».

Малая Одесса полностью соответствовала своему имени. Они словно оказались в другой стране.

К вечеру небо нахмурилось и посерело, с океана дул сильный ветер. На волнах появились белые гребешки пены, и у воды плясали крохотные смерчики песка.

Половина вывесок здесь была на русском языке. Улица на набережной изобиловала ночными клубами, большинство из которых были названы как российские города: «Киев», «Санкт-Петербург», «Москва».

Недосыпание наконец дало о себе знать — на Уильямбургском мосту Пол уронил голову на грудь и задремал. И только благодаря металлическим решеткам на дороге и изношенным амортизаторам машины вернулся к черно-белой без прикрас действительности. Краткий сон показался сладостным. Но вот он открыл глаза, и прежний страх тут же вернулся.

Моше работал в каком-то неказисто-длинном складе.

Майлз завернул на стоянку позади здания. Там стояла единственная машина — коричневый «бьюик». Двое мужчин облокотились на него, курили и что-то говорили по-русски. Майлз помахал им рукой, но они не ответили.

— Дружелюбные ребята, — проворчал адвокат. — А меня просто обожают.

На эту же стоянку выходили полуоткрытые погрузочные ворота, и Майлз с Полом поднырнули под полуопущенную створку. Внутреннее помещение оказалось на удивление большим — что-то вроде ангара «Хоум дипоу»[38] — и вмещало почти столько же товаров.

Перед ними стояли ряды стиральных машин, сушилок, холодильников, телевизоров, компьютеров, стереосистем. Здесь же находились велосипеды, баскетбольные мячи, клюшки для гольфа, одежда и покрышки. Видеоигры, мебель для дачи, книги и газовые грили.

Несколько мужчин собрались у секции с домашней утварью. Один из них обернулся и помахал рукой.

— Это и есть Моше, — объявил Майлз.

А Пол подумал, что для складского работника он шикарно одет. На нем был костюм ценой в тысячу долларов, синий шелковый галстук и отлично начищенные ботинки. Это что-то да значило. Он носил эспаньолку, а густые брови придавали его лицу выражение постоянного удивления.

Моше подошел к Майлзу, сгреб его в медвежьи объятия и расцеловал в обе щеки.

— Привет, Майлз, мой самый любимый еврейский адвокат! — У него был хриплый, басовитый голос курильщика, сдобренный русским акцентом.

Моше вернул Майлза на землю — в своем воодушевлении он оторвал его от настила на добрый дюйм — и повернулся к Полу.

— А вы и есть Пол?

Тот кивнул.

— Здравствуйте. Рад познакомиться.

— Какая уж тут радость, — покачал головой Моше. — Майлз обрисовал мне вашу ситуацию. Просто катастрофа! Сочувствую. Жена и дочь? Ох уж эти партизаны... — Он произнес какую-то фразу, наверное, русское ругательство. — Знаете, как мы поступаем с такими ублюдками в России? Помните театр в Москве, который захватили чеченцы? Бум-бум! Пустили газ — и всех к такой-то матери!

Насколько помнил Пол, русские власти вместе с террористами отравили «к такой-то матери» две сотни ни в чем не повинных заложников. Но счел за лучшее об этом при Моше не упоминать. А только спросил, может ли тот помочь.

Моше обнял его своей огромной лапой.

— Я знаю кое-кого из этих негодяев. Посмотрим, что можно сделать. Иногда удается вести с ними переговоры. Они примерно такие же марксисты, какими недавно были мы, — исключительно ради своей выгоды. Успокойтесь, они ваших не убьют. Не похоже. А я пока сделаю несколько звоночков.

— Спасибо. Очень вам благодарен.

— Пока не за что. Я еще ни хрена не сделал! — Моше улыбнулся. Затем выглянул в полуоткрытые ворота и покачал головой. — Ай-ай-ай, Майлз, мой гениальный юрист, сколько раз я говорил, чтобы ты не ставил здесь машину? Ты загородил мне весь подъезд.

— Извините, — всполошился адвокат. — Сейчас передвину.

— Зачем же самому? Дай ключи одному из моих парней. А мы пойдем поговорим ко мне в кабинет.

— Нет уж, спасибо, в прошлый раз ваши парни помяли мне бампер, когда переставляли машину.

Мимо, кряхтя под весом стоявшего на плече огромного ящика, прошел человек. Ящик качался, грозя свалиться и расколоться на куски. На руке у человека красовалась татуировка «СССР». Аббревиатура бывшей советской федерации спорта[39].

— Идите, — повернулся Майлз к Полу. — Я через минуту догоню.

— Паркуйтесь у «Ростова», — посоветовал Моше. — Если поставите у «Океана», обязательно оштрафуют.

— Хорошо. — Майлз нырнул под створку ворот.

— Пойдемте, Пол, — пригласил Моше.

Они прошли через боковую дверь и попали в коридор, стены которого были обиты дешевой подделкой под дерево. Кабинет Моше располагался в самом конце. На табличке рифленого стекла значилось: «El Presidente»[40]. Пол решил, что это шутка.

— Подождем Майлза, хорошо? — предложил хозяин. Перед кабинетом находилась небольшая приемная с двумя диванами. — Прошу вас. — Он указал на один из диванов, а сам прошел в кабинет.

Пол опустился на диван.

* * *

Бип.

Бип.

Он задремал и, как от толчка, проснулся от звонка своего сотового.

На сколько он вырубился?

Телефон перестал звонить, но сигнал продолжал эхом звучать в его голове. Пол достал его из кармана брюк, открыл крышку и посмотрел на дисплей. Региональный код был ему незнаком.

Куда подевался Майлз?

Дверь кабинета открылась. На пороге стоял улыбающийся Моше. Он опустил глаза на часы — настоящий калейдоскоп из бриллиантов и золота.

— Что за черт? Пора начинать. — Он вернулся к себе за стол.

Снова зазвонил сотовый телефон Пола.

— Мистер Брейдбарт?

— Да.

— Это Мария Консуэло.

— Здравствуйте, Мария.

— Я звоню вам третий день. Вы знаете?

— Да. Мы были...

— Я всегда стараюсь узнать, как дела у новых родителей. Вы же с миссис Брейдбарт в курсе.

— Мы... останавливались у родственников.

— Я начала беспокоиться. Мы должны убедиться, что дети нормально устроились в новых семьях. Все в порядке? Как девочка?

— С ней все хорошо.

Через полуоткрытую дверь был виден Моше. Он показывал пальцем на циферблат часов.

— Минутку, — попросил Пол, но хозяин кабинета не слышал. Он скособочил голову и, как развлекающий публику клоун, оттопырил ладонью левое ухо.

— Что? — не поняла Мария.

— Это я не вам. Поверьте, девочка хорошо себя чувствует. А теперь извините, мне, правда, надо бежать.

— Могу я поговорить с миссис Брейдбарт?

Несколько секунд Пол никак не мог себя заставить ответить.

— Ее нет.

— Вот как... Она здорова?

— Да. Только в данный момент жены нет рядом.

— Пожалуйста, передайте, чтобы она мне позвонила. Мне необходимо с ней поговорить.

— Обязательно. Она вам позвонит.

— Так вы уверены, что все в порядке?

— Абсолютно. Лучше быть не может.

— Ну, тогда отлично.

Пол уже собирался разъединиться, но не смог удержаться, чтобы не задать со своей стороны вопроса:

— Мария?..

— Слушаю.

— Мне просто любопытно: как давно вы пользуетесь услугами Пабло? Вы хорошо его знаете?

— Пабло?

— Шофера, которого вы нам дали. Вы давно с ним сотрудничаете?

— Я не давала вам никакого шофера.

— Как же так? Я говорю о Пабло, которого вы наняли, чтобы он возил нас в Боготе.

— Я его не нанимала.

— Хорошо, не вы. Кто-то из ваших сотрудников, кто занимается этим вопросом.

— Условия договора ясно определяют: размещением и транспортом наших клиентов мы не занимаемся.

— Тогда кто же этим занимается?

— Как кто? Ваш адвокат. Мистер Гольдштейн. Ведь так его фамилия?

«Ваш адвокат мистер Гольдштейн».

— Да. Майлз.

— Вот именно, Майлз. Это его обязанность — обеспечивать вас жильем...

— И транспортом.

— Совершенно верно.

Моше все еще сидел в кабинете, все еще улыбался и ждал.

— Мария, мистер Гольдштейн звонил вам два дня назад. — Пол понизил голос: — Спрашивал номер телефона Пабло.

— Почему вы говорите, что он мне звонил? Нет, он мне не звонил.

— Не звонил? Не спрашивал номер? Два дня назад — в среду вечером?

— Нет.

Перед глазами Пола снова возникла картина: Майлз говорит по телефону, улыбается, кивает — играет перед кем-то, кого перед ним нет. Но человек, для которого он играл, как раз находился перед ним.

Этим человеком был он — Пол.

— О'кей, спасибо.

— А что, с шофером возникли какие-то проблемы?

— Нет, никаких проблем.

— Не забудьте передать миссис Брейдбарт, чтобы она мне позвонила.

— Непременно передам. До свидания.

Пол действовал механически. Так ведут машину на автопилоте: поворачивают направо, налево, останавливаются на красный свет, в то время как мысли витают где-то далеко. Вот и его мысли были очень-очень далеко, в некоей точке между страхом и отчаянием.

— Так вы идете? — Моше неожиданно появился прямо перед ним.

Он по-прежнему улыбался, но Пол видел, что у него точно такая же улыбка, какая была у Галины, когда она открыла им дверь и пригласила войти в дом.

— У вас есть туалет? — спросил он. — Мне необходимо в туалет.

Удивительно, как инстинкт выживания берет свое.

Человек буквально оцепенел, онемел от страха и вот надо же — открывает рот и спрашивает, где здесь туалет, готов спросить о чем угодно, только бы не переступать порога этого кабинета. Потому что с предельной ясностью понимает: стоит туда войти, и обратно уже не выйдешь.

Моше несколько секунд обдумывал просьбу. Затем ткнул большим пальцем за спину.

— Выйдете из двери — и сразу налево.

Пол встал. Его ноги подкашивались, как в кабинете у Марии. Он старался не показать, что разгадал страшную тайну, понял, что в этом действе он — всего лишь бессловесный статист.

— Дальше по коридору, — продолжал Моше, но Пол заметил, что он больше не улыбался.

— Сейчас вернусь, — пообещал он.

Моше положил руку ему на плечо, и Пол почувствовал, как впиваются в кожу его острые ногти.

— Поспешите. — На расстоянии Пол не разобрал, какие у него желтые и уродливые зубы. А теперь разглядел и решил, что это физическое наследие бедного российского детства.

— Конечно. Мне только в туалет. Туда и сразу назад. — Зря он так. Не надо слишком много говорить.

— Ладно, — не обратил внимания Моше. — Нам предстоит большая работа. Так?

— Да, большая работа.