Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт

      Идя к дому через пустырь, он с ожесточением прокручивал в голове этот разговор и одну и ту же мысль: "Интересно, кому понадобился этот щадящий блиц-гиюр, – чёрт их побери! – и, главное, эта "малина"!.." Как бы в ответ, перед глазами в который раз встало зрелище: Пительман с приторной ухмылкой маячит на фоне пыхающего самовара. В ушах зазвучал пронзительным колокольчиком смех Дарьи.
      Смутно мелькнула мысль, что такая женщина может и вправду притянуть к себе как магнитом, он где-то понимал Ирми и сочувствовал ему. Он впервые подумал о том, что она, конечно же, не в университете английский так классно освоила. Наверняка, это был серьёзнейший спецкурс.
 

***

 
      Дома Максим увидел, что Ирми в пижаме сидит, пригорюнившись, на кухне. Перед ним ополовиненная бутылка водки и полупустой стакан. Лицо красное, воспалённое.
      "Ты что, друг? Решил применить на практике российские традиции? Ты же болен!
      Какая у тебя температура?" – "Надо приходить в норму… Дарьюш говорила, что так у вас в России лечатся. Надо, надо в норму приходить…" – бормотал он, и лицо его краснело с каждым глотком. Максим силой отобрал у него бутылку и стакан и сердито потребовал немедленно лечь в постель: "Я же чувствую: у тебя сильный жар!
      При температуре этого ни в коем случае нельзя, дурья ты башка!" – последние слова Максим в сердцах выкрикнул по-русски. Но Ирми, набычившись, молча качал головой, потом поднял голову и громко, отчётливо выговорил: "Дурья ты башька!
      Дурья – это Дарья? Да? А Башька – это кто?" С большим трудом Максим вывел его из кухни и уложил в кровать, укутал одеялом и включил отопление. Увидев, что тот почти засыпает, он медленно и тихо произнёс:
      "Ирми, нам больше в "Самоваре" даже близко нельзя появляться! Поправляйся, и тогда поговорим… Э-эх! Наломал же ты дров…" – уже по-русски пробормотал он в сердцах.
 

***

 
      Ирми рванул на машине в сторону широкой скоростной магистрали, отделяющей Меирию от Эрании. Он опаздывал на свидание, и ему было неловко: он очень не любил неточность и необязательность. Арценская безалаберность так и не стала его привычкой, и он не хотел показаться Дарьюш человеком необязательным. Через пять минут машина лихо подкатила к "Самовару". Дарья уже лениво прогуливалась вдоль здания, поглядывая на часы.
      Усаживаясь в машину рядом с Ирми, Дарья пристально, с лаской, смешанной с упрёком, взглянула на парня и, помолчав, задумчиво протянула: "А у меня, между прочим, крутая идея! Мы с ребятами в "Бокер-Эр" сегодня прочитали интересную вещь – и что важно, все-всё поняли! Представляешь, какой успех?" – И Дарья искоса лукаво и с торжеством глянула на Ирми, который в это время внимательно смотрел на дорогу и только рассеянно улыбался. "Теперь мы знаем, – продолжала Дарья, – Парк закрыли на ремонт, но самые крутые уголки функционируют. "Цедефошрию" ты, конечно же, знаешь: это лицо эранийского Парка. И – по большому секрету – его будущее! Но вот один новый уголок ты точно ещё не знаешь – вот туда мы с тобой нынче и направимся. Нам о нём Офелия рассказала!.. Ты же знаешь – в "Самовар" сейчас приглашают разных важных и интересных персон. Вот и Офелию!.. Так вот, она нам очень тонко намекнула, что там будет после Великой Реконструкции… Ой, Ерёмушка, только никому не говори, что я тебе сказала! Так вот… там будет одно очень элитарное место, куда не все, а только особо посвящённые и приобщённые смогут попасть. А сейчас это… простенько и со вкусом – "Романтические гроты"!" Ирми чуть не врезался в притормозившую перед ним на красный свет машину, но вовремя нажал на тормоз и буркнул: "Чуть аварию не сделал…" Дарья незаметно прижалась к нему, но он осторожно отстранился: "Я же просил не создавать аварийную ситуацию…" – "А я хотела тебе рассказать о том, какие люди приходят к нам! Неужели тебе неинтересно?" – "Мне интересно не сделать аварию. Я бы хотел пригласить тебя в "Шоко-Мамтоко" в центре Эрании, недалеко от ирии и Центрального Торгового Центра. – "Нет, я хочу в "Романтические гроты"! Мы с тобой к Забору уже ходили! Помнишь? – слушали там и "Шук Пишпишим", и "Шавшевет".
      А эти забавные картинки на Заборе! – класс!!! Лучше, чем в телевизоре! Сегодня, говорят, там снова дают "Петек Лаван" – кстати, овечий цирк. Оттуда ближе всего в "Гроты"…" – "Да не хочу я в эти "Гроты"…" – нерешительно пробурчал Ирми; ему уже довелось читать о них в "Бокер-Эр", и он понял, что к этому месту даже приближаться не стоит. – "Но я очень хочу тебя туда сводить!" – решительно заявила Дарья, глянув на Ирми своим особенным взглядом, желая разом отмести все возражения.
      Ирми, вздохнув, свернул в сторону Парковой площади. Через считанные минуты он припаковал машину, и они вышли на вечернюю площадь. Ирми подумал, что если бы не Дарья, он бы не скоро увидел Бесконечно-великий Забор, эту странно мерцающую стену, уходящую далеко ввысь и огибающую площадь. "Хотя бы за это – огромное спасибо Дарьюш… А интересно, что за оптический эффект они используют?.." – подумал Ирми, разглядывая Забор и почти не слушая, что щебетала ему почти прямо в ухо Дарья: "А ещё… нынче в "Цедефошрии" крутое ночное представление… Вот после "Гротов"…" – и она загадочно стрельнула в него блеснувшими стальным клинком глазами. – "Дарьюш, мы в "Цедефошрию" принципиально не ходим! Я тебе об этом уже говорил!" – решительно мотнул головой Ирми, даже не дослушав. – "Что я слышу, Ерёмушка!? Ты не любишь силонокулл!? – воскликнула Дарья. – Ведь это самое крутое в Арцене! То, что так поэтично называют струёй! Не-ет, так нельзя!
      Место современного человека – в струе! Офелия знаешь, как расхваливает силонокулл! Самое модное и прогрессивное музыкальное течение во всём мире! А Клим Мазикин… Знаешь, кто это такой? Между прочим, тоже из России… в смысле – корни. Его тоже к нам в "Самовар" пригласят! Адон Пительман сказал нам, что скоро он пожалует в Арцену – и тогда… – она искоса глянула на закаменевшее лицо Ирми. – Нет, ты просто обязан сводить меня в "Цедефошрию", в ресторан "Таамон-Сабаба".
      Ты ж "американец": на "Цедефошрию" и на "Таамон-Сабаба" с девушкой тебе должно хватить денег!"
 

***

 
      Они огибали Забор, мимо них сновали толпы эранийцев. Дарья старалась потеснее прижаться к Ирми, обвивала его талию рукой, заглядывая ему в глаза. "Нет, Дарьюш, – неожиданно твёрдо произнёс Ирми и отстранился от неё, стараясь не встречаться с нею глазами. – Не уговаривай! В "Цедефошрию" я не пойду, в "Таамон-Сабаба" – тем более! Даже не проси! И не в деньгах дело!" Они остановились, застыв друг против друга. Ирми проговорил ещё твёрже, в его синих глазах сверкнули молнии: "Я не люблю над-мелодическую и над-ритмическую музыку и рестораны типа "Сабабы" не посещаю, и ты это отлично знаешь! Я мог бы пойти с тобой в "Цлилей Рина", если бы не закрыли на ремонт. Вот туда – с удовольствием, и никаких бы денег не пожалел… Если уж ты решила к нашим традициям приобщиться…" Глаза Дарьи засверкали всеми оттенками стального клинка, когда она повысила голос почти до визга: "Да ты что, к фанатикам? Не-ет! Ни за что!" Ирми резко остановился и выпростал свою руку из-под руки прильнувшей к нему Дарьи. Спохватившись, она сменила тон на проникновенный: "Пойми, Ерёмушка, нам Офелия про них всё рассказала: у них опасный звуковой наркотик… как-то он так называется… шо-фёр, кажется, или… как-то так… С живых барашков – представляешь? – рога обламывают и делают этот жуткий прибор, одурманивающий людей! Такие жуткие садистские приколы не для гойеров!" – "Как-как ты сказала?
      Что это такое – гойеры?" – изумлённо поднял брови Ирми, почему-то проигнорировав бредовые слова Дарьи о "бедных барашках". Дарья захохотала, игриво толкнув его в бок: "Так мы недавно решили себя сами называть. Ведь у нас гиюр особый, экспериментальный. Нам и учителей поменяли, и программу. Вот Вованчик и придумал такое название – гойеры! Он провозгласил: ГОЙЕР – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!" – "Интересно… – ошеломлённо протянул Ирми и замолчал, потом вдруг покачал головой: – Жаль, Дарьюш, что я с самого начала не предложил тебе рвануть к нам в Меирию. Теперь "Хайханим" в "Шоко-Мамтоко" дают концерт: уж раз закрыли "Цлилей-Рина", то где-то людям надо же любимую музыку слушать…" – Ирми уже собирался повернуть обратно к машине. Дарья качнула головой и затараторила: "Нет! Ни за что! Я же сказала, что не хочу этих приколов! И сама не пойду и тебя не пущу! Офелия нам глаза раскрыла на фанатиков "Хайханим"! Погоди! С ними ещё разберутся, с чего это они зубы скалят и над кем смеются!" У Ирми вертелось на языке: "А я-то верил, что ты действительно хочешь приобщиться к еврейству…" Но он ничего не сказал, только слабо и жалко улыбнулся и спросил: "А на каком языке вы с Офелией общались? У неё же очень высокий иврит". – "А мы её поняли! Современные интеллигенты всегда найдут общий язык! И знаешь что? – главное чуть не забыла! Офелия мне предложила очень неплохую работу: вести телепередачу, пока что часовую… по истории мировых религий в свете музыкальной культуры… Уже сейчас! Представляешь? Говорит, что ей редко приходилось видеть такую фотогеничность… Ты рад за меня?" Ирми искоса посмотрел на Дарью: шутит, или всерьёз? – и ничего не сказал; он что-то не помнил, чтобы Дарья говорила ему об изучении журналистики в Москве. Он не заметил, как Дарья увела его от Забора с его цвето-звуковыми изысками, наводящими на Ирми тоску, и они углубились в извилистую аллею. Дарья тараторила:
      "Жаль, что ты не читал последний номер "Бокер-Эр": там статья Офелии про хасидскую музыку и про… этого… шофёра…" – "Про шофар… – автоматически поправил Ирми. – Что ж, почитаю: интересно же, что она ещё нафантазировала!" Неожиданно Ирми впервые за всё время их знакомства почувствовал, что эта, по сути, совершенно чужая ему женщина его начинает раздражать. Но Дарья, не чувствуя внезапно повеявшего между ними холодка, продолжала увлечённо болтать: "Офелия очень интересно пишет про изобретателя силонофона. Мощный мужик, там есть его фотка! Как его зовут… Как-то интересно – Ад-Малек… Оказывается, он и его семья происходят из влиятельного и уважаемого клана в посёлке Аувен-Мирмия.
      Знаешь, почему так назвали их посёлок?" – "За фантазиями твоей Офелии мне не угнаться, но название действительно интересное!" – "Так ты ничего не знаешь?
      Даже не знаешь, что был у них город Ладенийа, очень красивый и большой город… столица государства древнего народа мирмеев?.." – "Мы вообще-то думали, что мирмеи – это арабы, большинство которых хлынуло сюда в последнее столетие…
      Отдельные, богатые хамулы жили в течение последних пятьсот – тысячи лет… уходили… снова возвращались…" – заметил Ирми. Но Дарья не слушала, продолжая увлечённо тараторить: "Да! Это и было около то ли 500, то ли 1500 лет назад, когда этот город, разрушили… то ли крестоносцы, то ли ещё какие-то варвары… и убили их вождя Ладена, который этот город построил – вот потому-то город так и назвали… Короче, не знаю я подробностей, сам прочти в источниках. Главное:
      Ладена зверски убили захватчики. А на месте древней Ладенийи теперь построили эту вашу Неве-Меирию – это совсем недавно учёные обнаружили! Про это ещё в газетах писали!" – "Да неужели? – воскликнул Ирми, снова отстраняясь от Дарьи. – Это что-то новенькое! Я не помню никаких раскопок на этом месте, тем более – недавних! – сбивчиво заговорил Ирми, изумлённо уставившись на свою спутницу. – Сколько нам известно, там была всегда холмистая пустыня, ни деревца, ни травинки… 20 лет назад на совершенно голых холмах молодые ребята основали маленький посёлок – и вот разросся, настоящий зелёный оазис, промзона и прочие прибамбасы…
      А археологического парка – не было! Иначе бы там посёлок не построили…" – "Уж наверно, Офелия лучше тебя знает! Она такая эрудированная – и в истории, и в литературе, и в архитектуре… А уж в музыке как разбирается! Ещё она сказала, что Шалем тоже был мирмейский город… Об этом и архитектура его свидетельствует…" – "Какая архитектура – новая, или старая?" – "Неважно, какая – Офелия не уточняла… Мы сейчас хотим, чтобы нам организовали экскурсию по всем местам, где когда-то жил древний народ мирмеев… Шалем, Аувен-Мирмия, где родился и вырос сахиб Ад-Малек… Мы, Офелия и её друг…" – "Ладно, Дарьюш, на темы сказок "1000 и одной ночи" мы не будем с тобой спорить. Одно Офелия не придумала: мирмеи – действительно очень древняя… вот только не нация, а профессия", – последнюю фразу Ирми пробурчал в сторону.
      "Ладно, проехали… А сейчас свернём-ка мы с тобой вот в эту аллейку! Смотри, как тут загадочно и заманчиво!" – "А что там?" – спросил Ирми, остановившись и опасливо поглядывая во мглу, куда увлекала его Дарья. – "Пойдём, пойдём! Увидишь, как тут классно!" – и она повлекла его в одну из самых тёмных аллей. – "Я не хочу…" – "Никак боишься!.." – усмехнулась Дарья. И Ирми, махнув на всё рукой, пошёл за нею.
 

***

 
      Мрачная аллея казалась похожей на гигантскую, туго скручивающуюся спираль, затейливо сплетённую из густых ветвей. Тут и там мерцали огоньки – то ослепительно ярко, то чуть заметно, струясь в каком-то странном ритме то змейкой, то спиральной цепочкой. Ирми, парень неробкого десятка, с опасливым интересом поглядывал по сторонам и осторожно поддерживал девицу, которая то отстранялась от него, то неожиданно громко взвизгивала и крепко к нему прижималась. От неожиданности Ирми оступился и чуть не упал, ухватившись за Дарью. Она прыснула и пробормотала: "Надеюсь, ты не уронишь девушку?" – "Как можно, как можно!" – засмеялся и Ирми, почувствовав неловкость. – "Да ты не бойся! Тут волков не водится!" – "А я и не боюсь…" Аллея начала круто петлять, и при каждом крутом повороте от неё то в одну, то в другую сторону отходили крохотные живописные тропки, ведущие в какой-нибудь замшелый таинственный грот в форме крутого завитка ракушки. Мелькающие в апериодическом ритме яркие вспышки света выхватывали то один кусочек живой стены, то другой. Словно бы в согласии с ритмом причудливого узора вьющихся пёстрых растений были едва слышны диссонирующе шелестящие и скребущие звуки струящейся воды и неожиданно – контрапунктом! – звонко шлёпающих о поверхность невидимого водоёма капель. И… более никаких звуков. На Ирми по нарастающей начала накатывать подавленность. Шаги и собственный голос словно бы напрочь поглощал толстый слой мягкого, переливающегося немыслимыми оттенками мха, покрывающего землю и камни, по форме напоминающие низкие удобные креслица и диванчики. "Ты что, испугался?" – демонстративно заботливо прошелестела Дарья, уловив в яркой вспышке света выражение недоумения на лице Ирми. – "Конечно, нет! В Лос-Анджелесе примерно так устроены пещеры страха, так что я и не к таким приколам привык", – отозвался Ирми.
      "Остановись, присядем тут: тихо, спокойно, и никто нам не помешает…" – неожиданно отчётливо и звонко заявила Дарья и погрузилась прямо в мягкий мох, устилающий маленькую полянку в одном из гротов; юбка её задралась высоко. Ирми густо покраснел и украдкой, так, чтобы она не заметила, глянул на открывшиеся выше колен ноги. Дарья поймала его взгляд, но явно не торопилась одёргивать юбку.
      Ирми сам не заметил, как опустился на мягкий мох рядом с Дарьей. При очередной вспышке слепящее-молочного света он вдруг увидел в сверкнувших льдом и сталью глазах Дарьи не столько насмешливое, сколько торжествующе-хищное выражение. С усилием он встал на ноги, стряхнул с брюк веточки и решительно произнёс: "Ну, что ж, Дарьюш! С интересным и таинственным местом ты меня познакомила.
      Представление я получил, впечатлений надолго хватит. Пора двигать обратно. Если хочешь, поехали в "Шоко-Мамтоко" в Эрании-Бет. Если не хочешь, я тебя подброшу домой…" – "А я хочу ещё тут с тобой побыть! Тут твоих приятелей нет, Максим за тобой не следит, никто ничего тебе не скажет!" – "Но я не хочу…" – "А в "Цедефошрию"?" – "И не мечтай! Я тебе уже сказал – силонокулл не для людей с хорошим музыкальным вкусом…" – "Ах-ах! Какой у нас музыкальный вкус… А твои эти ниточки тебе не мешают с женщиной…" – и она легонько схватилась за цицит. – "Перестань!.." Неожиданно она выпрямилась, потянула его вниз, и он не удержался на ногах, снова плюхнулся в мягкий мох. Дарья прижалась к нему всем телом, подняла лицо очень близко к его лицу и крепко поцеловала его в губы. "Ну, Дарьюш! Ты что!.." – пролепетал ошеломлённый Ирми, чувствуя, как его охватывает, словно захлёстывает огромной волной, нарастающее скачками возбуждение, которое он уже не способен был контролировать. "Да брось ты… Никто ведь нас не видит! Полный интим!" Её рука оказалась у него на колене, потом на бедре, медленно и плавно продвигаясь всё выше и выше. Внезапно навалившаяся тишина набивалась в уши и затуманивала сознание. В безмолвии всё быстрее и быстрее мелькали вспышки белого света, тут же сменяемые непроглядной чернотой. От бешеного мелькания, от вязкой тишины, от поцелуев и прикосновений Дарьи, от странно пьянящего запаха её крупного тела у Ирми закружилась голова. Дарья покрывала его лицо влажными поцелуями, и он уже не пытался уклониться…
 

***

 
      Ирми выскочил на аллею, пошёл быстрым шагом, потом почти побежал. Он не помнил, как выбрался из "Гротов", как нашёл тропку посветлее, без навевающих жуть звуковых и световых эффектов, как эта тропка вывела его прямо на площадь, где раньше находился главный вход в Парк, а теперь возвышался Бесконечно-Великий Забор… Он выскочил на площадь, оглядываясь по сторонам. Звуки, несущиеся от нависшего над площадью Забора и освещавшие окрестности раздражающе-мельтешащие картинки, мешали сосредоточиться и найти стоянку, где он оставил свою машину.
      Наконец, он увидел её и рванул туда.
 

***

 
      Он сидел в машине и долго не мог придти в себя. Лицо мучительно горело, он не знал, как отряхнуться от никогда ранее не испытанного им унижения… В горле застрял комок, болезненно перекатывающийся и поднимающийся к глазам, загоревшимся сухим жаром. Руки дрожали, и он никак не мог вставить ключ зажигания. Он опустил голову на руль, и так сидел некоторое время, пытаясь успокоиться и придти в себя. Постепенно он осознал, что "Гроты" – последняя капля, как бы знак: пришло время покончить с Дарьей и со всей этой самоварной историей…
      Когда он поднял голову, собираясь завести машину, сбоку непонятно откуда возникла она сама. По-хозяйски раскрыла дверцу и, как ни в чём не бывало, уселась рядом с Ирми. Спокойно и буднично, как ни в чём не бывало, она спросила:
      "Ну, куда теперь, трусишка?" – "Не знаю…" – не глядя, на неё, буркнул Ирми.
      Ему снова показалось, что она привычно высасывает из него всю волю, и это его разозлило. Он постарался вложить в голос всю решимость и злость и отрезал: "Времени на развлечения у меня сегодня больше нет – и желания тоже…" Дарья будто не слышала, она деловито рылась в сумке, при этом пыталась как бы случайно прижаться к нему, словно не замечая, что он старается отодвинуться от неё и демонстративно отводит глаза в сторону. Она как бы сама себе бормотала: "Бывают же такие скромники среди "американских" мальчиков… Не ожидала!.. А впрочем, мужик ты… э-э-э… ничего… стоящий… классный! Вернее – не из самых пропащих… э-э-э… есть потенциал… Наверно, тебе помешали твои ниточки, поэтому ты и… э-э-э…" – "Сделай милость, помолчи хотя бы сейчас…" – буркнул Ирми.
      Когда он, после очередной её попытки прижаться, резко отстранился, Дарья выпрямилась, глаза её метали молнии. Она прошипела: "Я думала – я для тебя больше значу, чем твои замшелые дружки… А ты… До чего же ты погряз!.. И ещё смеешь обвинять Офелию во лжи! Ты посмотри на своего Максима – вот уж совершенная серость, и внешне, и внутренне!.. А как вы с ним выглядите: эти неопрятные висящие вдоль портков нитки, эта… э-э-э… тюбетейка… А причёска!..
      Мракобесие аж из ушей кисточками прёт!.. Да сколько тебе лет, что всё играешь в эти глупые игры?!" – "Мне-то 25, – буркнул Ирми, не глядя на неё и затормозив на перекрёстке, перед тем, как свернуть на главный проспект Эрании. – А вот сколько тебе?" – "Вообще-то, у дам такое не спрашивают, но тебе так уж и быть – скажу: за 30! Я взрослая женщина, много чего в жизни повидала и многому тебя могу научить!" – "Спасибо, Дарьюш, уже не надо: научила…" – сухо, срывающимся голосом произнёс Ирми. – "Да? Ты так полагаешь?" – "Да! Твои университеты я окончил!" – "Ну, я надеюсь, у меня будет ещё возможность преподать тебе не один урок…" – "Ладно, со своими возможностями разбирайся сама… без меня и моих… как ты их зовёшь, ниточек! А то будто до сих пор не знаешь, как эти ниточки и эта тюбетейка называются!.. Это многое проясняет…" – не глядя на неё, отрезал Ирми. – "О-кей!.. Как бы не пожалел! – ледяным голосом отчеканила она: – А сейчас… хотя бы отвези меня домой, как это водится у приличных кавалеров! Если уж на "Таамон-Сабаба" денег пожалел… И я ещё хотела с этим человеком… в таком-то прикиде… появиться в приличном месте типа "Цедефошрии"!" Ирми не отвечал и не глядел на Дарью, стараясь даже не слушать, что она говорит.
      Спустя считанные минуты он уже притормаживал у дверей "Самовара". Дарья демонстративно смотрела в окно, но пару раз всё-таки кинула на него украдкой любопытный и привычно жаркий взгляд. Но он уже не смотрел на неё. Дарья медленно выбиралась из машины, долго придерживая дверь, как бы ожидая чего-то, но он и не взглянул на неё, только нетерпеливо дёрнул плечом и что-то пробурчал. Ей ничего не оставалось, как покинуть машину. Тут же, ни на кого не глядя, он дал газ и развернулся в сторону Меирии.
      Он не мог видеть, что к Дарье уже спешил некто и тихо прошипел: "Почему не задержала? Почему вас не оказалось там, на месте, куда ты должна была его привести? Почему хотя бы камеру не включила? А теперь, как я понимаю, и поссорились… Упустила "америкашку с летающей тарелкой"! – на что Дарья, залившись румянцем, виновато кивнула. – Теперь свищи ветра в поле… Как мы его теперь?.. Тоже мне ещё, Далила грёбанная…"
 

***

 
      Возле дома, запирая машину, Ирми сунул руку в карман и наткнулся на клочок бумаги с написанным её почерком номером телефона, скатал его в трубочку и с ожесточением кинул в лужу на тротуаре.
      Сердце тихо ныло, сухие глаза мучительно горели, как и всё лицо, а перед мысленным взором почему-то мелькнуло отчаянное выражение на лице Ренаны, ни намёка на укор, только горечь и отчаяние… Потом лица её братьев-близнецов и лицо Ноама…
 

***

 
      Максим сидел у окна, уткнувшись в книгу. Увидев лихорадочно сухие, словно бы полные слёз синие глаза на горящем лице Ирми, он всё понял и не стал ни о чём спрашивать, решив, что друг ему когда-нибудь сам расскажет, что с ним произошло.
      Не глядя на Максима, Ирми тут же, не переодеваясь в домашнюю одежду, прошёл в душевую комнату и включил воду…
      Выйдя из душевой сорок пять минут спустя, он, не глядя на друга, запинаясь, проговорил: "Через три дня мои родные прилетают, и мы с тобой переезжаем в Неве-Меирию.
      Прости, что я тебе об этом вовремя не сказал, и тебе придётся очень быстро собрать пожитки…" – "Да ничего, Ирми! Главное, что твои приезжают, что мы перебираемся подальше от… Беседер… молчу-молчу… – и, почти без паузы: – А я, между прочим, кое-что тут ухватил. Мы же с Ноамом бились над обратным преобразованием!" Максим молча заваривал чай и накрывал на стол. Когда они уселись за маленький столик на кухне, он медленно и тихо заговорил: "Не хотел тебе раньше говорить…
      Но эта "малина гойеров"…" – "А ты-то откуда это словечко знаешь?" – "Мне Зейфер сказал, пьяный был в стельку, как у нас говорят… – это выражение Максим произнёс по-русски и продолжил: – Он мне фактически признался, что они сюда подосланы и подсажены. Потому-то их и поместили в такие тепличные условия, потому-то их гиюр назвали экспериментальным. Их не к гиюру готовят, как я понял, а приобщают к… борьбе с антистримерами, как они нас назвали… Как видишь, я правильно угадал – неспроста Зейфуллина превратили в Зейфера!.. Вот только зачем ты… их человеку… э-э-э… про руллокат рассказал? Ведь они уже планы строят, как его в Россию поставлять и большие бабки на этом срубать… Надо что-то придумать, чтобы защитить твоего отца от Тумбеля… Опасный тип…" – "Ох, Макси, не надо сейчас об этом, мне и так… противно всё это… Сам себе противен…" – "Выпей стакан крепкого горячего чаю и иди спать… Но с мёдом, обязательно с мёдом!"
 

***

 
      Спустя неделю Ирми сказал Бенци, что только что прибывшие родители и сестра хотят нанести визит Доронам, познакомиться с семьёй друзей их сына и брата, которая приняла в нём большое участие. Бенци, правда, предупредил: "Ты же знаешь, что мы давно перевезли Нехаму и малышей в Неве-Меирию к родителям Нехамы. Там полным ходом идёт ремонт, правда, гостей принять сможем. Только не обессудьте на некоторый беспорядок…" – "О чём вы говорите, Бенци!" – махнул рукою Ирми.
      После произошедшего ему было трудно избавиться от чувства неловкости при беседе с Бенци, даже с Ноамом он чувствовал себя немного скованно.
      В назначенный день в почти готовом салоне дома Ханани в Неве-Меирии появились высокий, представительный мистер Неэман, невысокая, с приятным улыбчивым лицом и такими же яркими синими, как у Ирми, глазами, миссис Неэман. С ними – симпатичная девушка, очень похожая на брата, только черты лица тоньше и мягче, выражение не такое озорное, но и более решительное. За ними застенчиво ступали Ирми и Максим.
      Каким-то образом Ирми удалось быстренько представить своих родных Доронам и зашедшему к ним Гидону Левину. После этого он на негнущихся ногах направился к сидящей нахохлившись в уголке Ренане. Лицо его приняло виноватое выражение, он густо покраснел и смущённо пролепетал: "Ренана, шалом! Я очень по тебе соскучился!.." Ренана попыталась вскочить, убежать. Её пылающее лицо и огромные глаза, полные слёз, были красноречивее слов. Она пыталась что-то сказать, но не смогла и крепко закусила губу, чтобы не разреветься. Ирми сделал ещё шаг к ней и проговорил сдавленным голосом: "Прости, прости меня… Считай, что я был болен…
      А теперь выздоравливаю… Прости… Вот и мои приехали, а твои переезжают, и ты тоже… со временем… и мы будем… рядом…" – быстро забормотал он и робко взял её руку в свою. Подошёл Максим, и Ирми, уже смелее, сказал: "Пошли, я хочу познакомить тебя с моими…" – "Не нужно… Я же маленькая девочка! Зачем меня с кем-то знакомить…" – она пыталась вырвать руку, но Ирми держал нежно, но крепко. – "Ну, Ренана, неужели ты никогда меня не простишь? Ну, пожалуйста…" – "Пошли, Ренана, – проговорил Максим ласково, едва касаясь её плеча. – Я хочу тебя познакомить с Челл… э-э-э… с Хели, это сестрёнка Ирми, очень хорошая девушка, врач-психотерапевт!" – и он покраснел. Ренана упрямо качала головой, стараясь не смотреть на Ирми.
      Бенци через весь салон наблюдал эту сцену и что-то прошептал сыновьям. Близнецы подошли к Ренане и повели её к отцу. Тот тихо беседовал с мистером Неэманом и искоса поглядывал на приближающихся к нему детей. Сзади шёл смущённый Ирми, а Максим что-то тихо ему говорил, успевая поглядывать на Хели, которая сидела на диванчике и беседовала с Нехамой, кормящей грудью маленького сына. Ирми, красный от смущения, представил родителям и сестре Ренану, и девочка тут же убежала на кухню, куда вскоре пришли все трое братьев: "Ренана, мы приготовим к чаю – папа просил нас распорядиться о чае… А тебя он хочет видеть в салоне…"
 

***

 
      Когда Неэманы уже собрались уходить, Хели решила переговорить с Бенци: "Я не хочу излишне тревожить вас, но вы должны знать, что несколько тяжёлых родов не самым лучшим образом сказались на вашей супруге… на её состоянии. Есть ещё какой-то фактор, который на неё действует, но мне пока неясно, какой: я же тут новый человек. Я хочу за нею понаблюдать… А вы, близкие и родные ей люди, постарайтесь никоим образом не волновать её, оберегать от любых стрессовых ситуаций… И пусть постепенно включается в домашние дела, конечно, нетяжёлые, но ей это необходимо… Я не знаю, сможет ли она вернуться на работу медсестрой…
      Но какое-то дело у неё должно быть… Не только дом и семья… Подумайте… Нет, что вы мистер Дорон, никаких денег! И за малышом понаблюдайте: он слишком активен. То, что она его кормит грудью, хорошо – для них обоих… Но никто не знает, сколько она ещё сможет… Я буду к вам захаживать… Это хорошо, что вы перевезли её и малышей в Неве-Меирию, главное – тут более здоровый климат… И я рада, что мы будем соседями! – и вдруг, лукаво улыбнувшись, прибавила: – А мне очень понравились все ваши дети, но Ренана – особенно!" Бенци смущённо улыбнулся и подумал: "Неужели брат ей всё рассказал? А о том, что с ним произошло совсем недавно, тоже – или нет?"
 

3. Блюз первого луча

 
      Снова дома!
      О, до чего же приятно было после долгого-долгого отсутствия вернуться домой! До чего же согрели души семейства Блохов, особенно Ширли, пейзажи Арцены, которые, распахнувшись под крылом самолёта, широко и радостно улыбались Блохам, жадно вглядывающимся из иллюминатора в стремительно приближающуюся землю. Приятно, но и грустно…
      Однако, в конечном итоге, на всю семью возвращение в свой коттедж в Эрании-Далет пало, как холодный душ. Сразу же вернулась и душным туманом повисла в их благоустроенной вилле не лишённая нервной агрессии атмосфера ожесточённых споров на темы силонокулла. И это несмотря на то, что Моти сразу по приезде попросил близнецов не начинать этих никуда не ведущих споров, которые задевают не только Ширли. Но мальчишки, снова окунувшись в знакомую, хотя и очень изменившуюся за время их отсутствия, атмосферу, не могли не доставить себе удовольствия позлить её, а заодно и показать родителям, за кем у них в доме будущее, у кого сила.
      Ширли сразу по приезде свалилась с серьёзной ангиной и высокой температурой. Ещё в самолёте, когда они летели из Австралии, она почувствовала мучительный озноб и жар, и что едва может говорить. Поэтому по приезде домой её тут же уложили в постель, она даже не успела позвонить Ренане и сообщить о том, что они приехали, о том, с каким нетерпением она ждёт встречи с Доронами.
      Несколько недель, пока её трепала тяжёлая ангина, Ширли не покидала своей комнаты, а к врачу отец отвозил её на машине. Почти неделю она с трудом говорила и поэтому не звонила подруге. Нечего было и говорить о том, чтобы встретиться с Доронами, посетить их дом, познакомиться с маленьким Бухи, а тем более – провести у них настоящий шабат, к каким она привыкла в Австралии у тёти Яэль…