Грани - За гранью

      — Простите, а три сантиметра — это сколько?
      Усмехнувшись, Балис развел на правой руке большой и указательный пальцы, демонстрируя примерно рост андерсеновского героя.
      — Так это спрайты были, — объяснил чернокожий эльф. — Вообще-то эльфами их обычно не называют, но они наши дальние родственники.
      — Странновато с вашим ростом таких родственников иметь.
      — Ну, уж какие уродились… Родственников себе не выбирают… Кстати, если я не эльф, то кто я по-вашему?
      — Человек, разумеется…
      — С таким-то ухом?
      Наромарт повернул голову, демонстрируя Балису сохранившееся ухо, которое и впрямь мало походило на человеческое: большое, с вытянутым вверх и заостренным кончиком, без мочки.
      — Убедительно? Или нужно еще доказательство? Чтобы Вы окончательно поверили?
      — Если окончательно, то нужно.
      — Хорошо, подержите, — эльф протянул человеку свой меч.
      Балис принял оружие, невольно залюбовавшись его оформлением: клинок покрыт сложным узором, гарду образовывало переплетение многочисленных посеребрённых дужек, в которые то тут, то там были вкраплены мелкие разноцветные драгоценные камушки, рукоятка обтянута кожей с золотым тиснением, а в серебряный набалдашник на ее навершье был вделан темно-красный камушек размером с крупный фундук.
      — Э, что Вы делаете?
      Увлекшись разглядыванием оружия, Балис на мгновение упустил из виду действия его хозяина. А Наромарт тем временем достал из прикрепленных к поясу ножен кинжал и легонько уколол себя в плечо.
      — Ничего страшного. Зато теперь у Вас не должно быть никаких сомнений.
      Балис смотрел на выступившую капельку крови. Маленькую капельку темно-синей крови. Сомнений действительно не оставалось. Уши — это только уши, мало ли какими они вырасти могут, бывает, люди и хвостатыми рождаются; а вот цвет крови — это сильный аргумент. Можно сказать — сногсшибательный. Так что, придется поверить в существование двухметрового чернокожего эльфа. Правда, какой он там маг, еще неизвестно, зато, несомненно, отличный воин. Хотя, опять же, велик ли толк от меча при наличии огнестрельного оружия? Вслух, однако, Балис сказал только:
      — Да, с Вами связаны сплошные тайны…
      — Не думаю, что у меня больше тайн, чем у Вас, — быстро возразил Наромарт. — Просто, большинство моих тайн лежат на поверхности, а Ваши — скрываются в глубине.
      Убрав кинжал обратно в ножны, эльф взял из рук Гаяускаса меч и направился к кусту, на который повесил свой плащ. Рядом с кустом на земле лежали ножны, обшитые кожей и украшенные тиснением и бисером.
      — Не знаю, о каких моих тайнах Вы говорите, — произнес Балис, — но поверить в Ваши слова мне, прямо скажем, непросто.
      — Со временем будет легче, — Наромарт присел у куста, зажал ножны ступнями и коленями и убрал клинок, а затем надел на себя перевязь. — Честно сказать, меня больше беспокоит другое.
      — Что именно?
      — Вас не смущают мои шрамы?
      — Ах, это… Я — офицер, а среди офицеров не принято обращать внимания на увечья. Все мы рядом с этим ходим.
      — А что Вы думаете об остальных?
      — Лучше спросить их самих. Знаете, мне кажется, что эти шрамы, прежде всего, смущают Вас.
      Наромарт кивнул. Балису показалось, что его собеседник несколько смешался, хотя делать выводы по выражению живой половины лица эльфа было весьма рискованным занятием.
      - Не могу привыкнуть. Мне кажется, что с этими шрамами я стал каким-то чудовищем.
      — Поставьте себя на мое место. Думаете, мне легче было бы поверить в добрые намерения эльфа-волшебника, не будь на нем этих шрамов? Притом, что для меня и эльфы, и волшебники — сказочные существа, не существующие в действительности.
      Эльф хотел что-то ответить, но не успел: по склону лощины спускался к ручью Саша с закопченными котелками в руках. При взгляде на Наромарта на мгновение на его лице отразилось крайнее изумление. А в следующую минуту он как ни в чем ни бывало пожелал спутникам доброго утра и присел у ручья, чтобы набрать воды.

ГЛАВА 12. ВМЕСТЕ.

      Как и предполагал Мирон, детям найти общий язык было куда труднее, чем взрослым. Женя и Анна-Селена вылезли из фургона хмурые и молчаливые, только что пожелали всем доброго утра, почти не притронулись к завтраку и снова забрались обратно в повозку. Серёжка, хоть и уплетал пшенную кашу за обе щеки, по словарному запасу спутников эльфа не опередил. И только Саша время от времени вступал в разговор, впрочем, по сравнению с тем, сколько он говорил, когда они с Мироном были одни, это вполне тянуло на приступ молчаливости.
      После завтрака Наромарт, и поутру не снявший плаща и не откинувший капюшона, уселся на передок повозки править конем. Остальные залезли в фургон. Балис и Мирон присели сзади, свесив ноги наружу, Сашка пристроился рядом, со стороны Мирона, а Сережка забрался глубже, устроившись примерно на равном расстоянии как от их компании, так и от Жени и Анны.
      Нижниченко несколько удивило, что в повозке было почти пусто, если не считать нескольких плотно набитых, но не очень вместительных мешков и четырех мехов с водой примерно по пол ведра каждый. Если эльф и ребята путешествовали налегке, то какой был смысл приобретать повозку? Конечно, Мирон не знал ни благосостояния своих спутников, ни цен в тех краях, откуда они выехали, но все же некоторые общие принципы соотношения цен должны были действовать везде и всегда. Впрочем, бродячий целитель-маг был явно склонен к эксцентричным поступкам, возможно именно этим пустота повозки и объяснялась. К тому же, если его богиня всегда кормит своего священника столь обильно, как и вчера вечером, то необходимость таскать с собой продукты питания отпадает сама собой, а это в любом походе львиная доля груза.
      Когда повозка тронулась, Мирон еще раз взвесил, имеет ли смысл попробовать как-то взломать детское взаимоотчуждение, вызвать ребят на разговор, и решил, что пока не стоит, никакой необходимости в спешке не наблюдается. Пока что он решил дослушать историю Балиса, накануне усталость помешала другу рассказать ее целиком. Впрочем, Гаяускасу оставалось рассказать о себе не так уж и много…

РАДУЖНЫЙ. 13 МАРТА 1992 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.

      — Направо на этом уровне живут гнолли и куа-тоа.
      — Кто?
      — Куа-тоа. Такие лягушки-переростки. Будь внимателен, они стреляют какой-то гадостью.
      — Что значит — стреляют?
      — Ну, атакуют на расстоянии. Попадают в кого-то одного, но от этого не легче.
      — И что же делать?
      — Отступай и поворачивай за угол. Потом быстренько забиваешь эту тварь, пока она не выстрелила во второй раз.
      — Ясненько.
      — Тренируй реакцию, Андрей, — улыбнулся Балис. — По скорости уклониться от этих выстрелов вполне реально… Так, что еще… Карту я набросал. Аккуратнее вот в этом месте, там яма, падаешь на нижний уровень, там какой-то совершенно другой этаж и сразу атакует паук. Что дальше я еще не изучал, если хочешь — можешь попробовать. И еще — вот очень интересное место, называется музей.
      — В каком смысле — музей? — главный компьютерщик закрытого акционерного общества «Аган-нефть» Андрей Коняшкин непонимающе посмотрел на приятеля.
      — Фиг его знает. На стене рядом написано: «музей». Дергаешь за рычаг, дверь открывается — и входишь. Там полно этих гноллей и куа-тоа, но в драку они не лезут, пока ты сам не начнешь их бить.
      — Реально их там вынести?
      — Если встать в дверях, так, чтобы атаковали тебя с одной стороны — проблем нет. Разумеется, идти туда надо после сна, когда магичка целенькая.
      — Ясненько, — довольно кивнул Коняшкин, — еще что-нибудь?
      — Больше ничего. Твоя очередь идти в разведку.
      — Не вопрос. Я в выходные на работу выйду: серваку хочу второй диск поставить, побольше. Поразительно, как быстро диски всякой хренью забивают. Иногда думаю, что поставь хоть гигабайт — все равно загрузят под завязку… В общем, поработаю, а потом пару часиков играну. А то, может, сейчас посидим часок? Вдвоем-то проходить легче…
      — Нет, сегодня я пас: хочу отдохнуть. Зайду только к шефу — и к себе.
      — Тогда счастливых выходных.
      Забрав нарисованную на листке клетчатой бумаги карту уровня, Коняшкин покинул кабинет заместителя начальника службы безопасности «Аган-нефти» Балиса Гаяускаса. Хозяин кабинета лениво посмотрел на часы — было без двадцати шесть. Пятница, тринадцатое число, вечер — самое время отправляться домой. Сняв трубку, он набрал номер начальника, но в кабинете Корнеева трубку никто не брал. Наверное, шеф уже уехал. В любом случае, пора было собираться. Выбравшись из объятий мягкого кресла, Балис накинул пальто, погасил свет, захлопнул дверь кабинета и, держа в руке шапку, прошел по коридору в приемную высокого начальства.
      В приемной царила почти абсолютная тишина. Секретарша Ирочка Фиш неслышно возилась с рыбками: она обожала ухаживать за обитателями аквариумов и тратила на это все свое свободное время, которое имела в течение рабочего дня, а это было никак не меньше двух-трех часов. При виде вошедшего Балиса девушка очаровательно улыбнулась:
      — Балис Валдисович, добрый вечер. Что Вы не заходите?
      С того момента, как отставной капитан устроился в «Аган-нефть» на работу, Ирочка оказывала ему всяческие знаки внимания.
      — Работы много. Сергей Дмитриевич у себя?
      — Нет, он уехал домой. Полчаса назад. Так что Вы делаете сегодня вечером?
      При общении с Ирочкой Балис всегда вспоминал старую шутку о том, что женщины бывают либо прелесть какие глупенькие, либо ужас какие дуры. Ирочка была ярким представителем первой категории, и в своё время он с удовольствием бы с ней немного пофлиртовал. Но не теперь: боль от раны, полученной зимой прошлого года на улице Вильнюса, была не такой острой, как в первые дни, но, пусть и саднящая, она не отпускала Балиса ни на минуту. О своем прошлом он в Радужном особо не распространялся, кому нужно — знает что нужно, а остальным — знать незачем. Во всяком случае, Ирочка и не подозревала о Рите, Кристине, о той страшной ночи… И слава богу, что не знала…
      — Сегодня вечером я отправляюсь домой, чтобы хорошенько отоспаться после тяжелой трудовой недели.
      — Неужели она была такой уж тяжелой? — полушутя спросила девушка.
      — Страшно тяжелой, — в тон ей ответил Балис. — Вы же знаете, Ирина Борисовна, что у нас прошли полевые учения, а это здорово выматывает.
      Вообще-то здесь он слегка покривил душой: по меркам его службы эти "полевые учения" были даже ниже средней тяжести. Однако, сейчас он командовал не советскими морскими пехотинцами, а двумя десятками сотрудников спецотдела службы охраны закрытого акционерного общества «Аган-нефть». Правда, все его ребята имели опыт службы в Армии, на Флоте или в МВД, но, до того как они поступили в распоряжение Балиса, особой боеготовностью отряд не отличался из-за отсутствия приличной тренировки. Теперь же, после нескольких месяцев интенсивных занятий, люди Балиса представляли из себя серьезную силу, которая, наряду с покровительством некоторых высокопоставленных чиновников, удерживала местные, как теперь говорили, "криминальные структуры" от попыток установления над «Аган-нефтью» своего контроля. Хотя, глядя на то, что творится в стране, Балис раз за разом задавал себе вопрос: как долго сможет продержаться их фирма в стороне от криминального мира.
      — А может, напряжение после тяжелой трудовой недели сбросить другим способом? — мило улыбнулась Ирочка.
      — Каким же именно? Наблюдением за рыбками? — он кивнул на аквариум, обитатели которого, не обращая внимания на то, что творилось за стеклом, занимались своими, рыбьими и улиточьими, делами.
      — Между прочим, ученые доказали, что наблюдение за рыбами хорошо снимает нервное напряжение, — охотно подхватила девушка.
      Балис кивнул.
      — Это заметно. Вот у Вас, Ирина Борисовна, всегда хорошее настроение. Наверное, это рыбки на Вас так положительно влияют. Но, к сожалению, должен Вас покинуть. Всего доброго.
      За спиной он услышал тихий огорченный вздох, но оборачиваться не стал. Спустился по лестнице на первый этаж и попросил дежурную вызвать машину. В ожидании, пока автомобиль доберется от гаража до офиса (примерно пять минут), Балис вышел на улицу. Стемнело, на ясном небе ярко горели звезды — здесь, в Сибири, воздух был намного чище и прозрачнее, чем в Вильнюсе или в Севастополе. Днем, вроде как, потеплело чуть ли не до минус десяти, но с заходом Солнца, естественно, температура упала и сейчас, пожалуй, было все минус двадцать пять, а то и меньше.
      На площадку перед офисом с улицы въехало такси — салатовая «Волга» с шашечками на боку и плафончиком на крыше. Машина затормозила перед крыльцом, с переднего сидения вылез пассажир — невысокий мужчина в дубленке и пышной меховой шапке. Он направился, было, ко входу в здание, но, глянув в сторону Балиса, изменил направление движения.
      — Простите, Вы — Балис Гаяускас?
      — Он самый. С кем имею честь?
      — Капитан третьего ранга Дмитрий Ляпин, — усмехнулся незнакомец.
      — Вот как? — Гаяускас не мог сдержать удивления. — И кто же Вас направил ко мне?
      — Слава Огоньков. Но, может, я все расскажу в более теплом месте, а то холодновато тут у Вас… Вы то, я понимаю, сибиряк, а мне вот непривычно.
      — Поедем ко мне, — Балис кивнул на подъехавшие "Жигули". — Садитесь.
      Они оба забрались на заднее сидение. Не то, чтобы Балис чувствовал недоверие к Ляпину, но береженного бог бережет. Услуги наемного убийцы, называемого ныне на английский манер «киллером» (сами англичане, естественно, такого слова в своем языке не имели, по-английски убийца — murderer) были не так и дороги, а желающих при случае отправить на тот свет заместителя начальника службы безопасности «Аган-нефти» за эти полгода набралось уже достаточно. Нет, по серьезному он пока что вроде бы никому дорогу не перешел, но местная «братва» его знала более чем неплохо.
      Легковушка петляла по улицам первого микрорайона. Вот справа мелькнул единственный в городе памятник архитектуры — женщина, положившая руки на плечи своему ребенку неопределенного пола. Ввиду того, что руки ребенка были раскинуты в стороны под прямым углом к туловищу, словно он пытался заслонить женщину от какой-то опасности, местные острословы именовали этот памятник "Папа, не бей маму". Другая шутка утверждала, что памятник — это семья Алеши — монумента покорителям Самотлора, стоящего недалеко от Нижневартовского аэропорта. В советское время перед памятником горел Вечный Огонь, однако, в независимой России решено было память о покорении Самотлора несколько сократить — на величину этого самого Вечного Огня.
      Балису, повидавшему на своем веку немало прекрасных памятников архитектуры и неполная семья, и Алеша, виделись как весьма посредственные произведения искусства. Однако, он понимал любовь к ним местных жителей, многие из которых Ленинград, Москву и Севастополь видели только по телевизору, а Вильнюс — вообще исключительно в прогнозах погоды.
      Выбравшись из лабиринта микрорайонов, «Жигули» устремились к мосту через Аган — именно река дала название организации, в которой теперь работал Балис. Квартиру ему выделили не в новых домах, а в двухэтажном доме на Вертолетке. Раньше, когда автострады между Нижневартовском и Радужным еще не существовало, там находилось вертолетная площадка, где приземлялись транспортные вертолеты, доставлявшие людей и разные грузы в отдаленный поселок. После того, как через болота проложили шоссе, регулярные рейсы вертолетов отменили, но прижившееся название микрорайона сохранилось.
      — Красиво, — нарушил молчание Ляпин.
      — Что? — не понял Балис.
      — Факелы на фоне ночного неба — красиво, — объяснил капитан третьего ранга.
      — А… Я привык уже.
      Особенной красоты в этих факелах действительно не было. Но на тех, кто видел это впервые, зрелище производило очень сильное действие — именно своей необычностью. Хотя, для нефтяного края зрелище было вполне привычным: несколько нефтяных вышек работало прямо в черте города, а зарево от дальних огней при ясной погоде видно километров с десяти, не меньше.
      Еще несколько минут, и машина затормозила у подъезда.
      — Ну, выгружаемся.
      Как не крути, а, выбираясь из «Жигулей», Балис не мог контролировать незнакомца. Однако, как он и ожидал, ничего страшного не случилось, стрелять в него никто не стал. Нет, Ляпин совершенно не походил на наемного убийцу. Но что ему могло понадобиться от незнакомого отставного офицера — это загадка. Разумеется, у Балиса уже имелось несколько версий, однако ни одна из них не была настолько правдоподобной, чтобы на ней остановиться.
      По лестнице Гаяускас поднимался первым — тоже неправильно с точки зрения безопасности, но не показывать же свою недоверчивость так демонстративно.
      — Здесь, значит, и живете?
      — Здесь, значит, и живу.
      Впотьмах Балис нашарил шнур от выключателя, включил в прихожей свет. С недавних пор конструкция со шнуром его стала изрядно раздражать, стоило бы поменять ее на клавишную, но все руки не доходили: слишком многое в его квартире нуждалось в более срочном ремонте. Правда, Корнеев вообще советовал махнуть на благоустройство рукой — совсем скоро «Аган-нефть» получала целый подъезд в новом доме, строительство которого было завершено только благодаря инвестициям компании, и одну квартиру выделяли Балису. Но сам Гаяускас считал, что место жительства надо обустраивать вне зависимости от того, что будет завтра. Иначе всю жизнь можно прожить в конуре в ожидании будущих благ.
      — Тапочки одевайте.
      — Благодарю.
      — Проходите в комнату.
      Присев в кресло, Балис жестом указал Ляпину на стул, всем своим видом давая понять, что готов выслушать. Но, вместо объяснения, тот протянул Гаяускасу листок бумаги. Развернув послание, Балис узнал почерк Огонькова. Помимо типично огоньковского «д» (кавторанг всегда писал его не с загогулькой внизу, как учат в школе, а с завитком сверку, как в курсивных типографских текстах) присутствовали еще несколько менее очевидных деталей. Конечно, это можно подделать, но непонятно, для чего тратить столько усилий.
      "Балис!
      Отнесись серьезно к тому, что тебе расскажет Дмитрий. Можешь ему доверять.
      Вячеслав."
      — Что ж, я слушаю, — он оторвал взгляд от бумаги, поглядел прямо в лицо таинственному посланцу.
      — В общем, все достаточно плохо. Прокуратура Литвы обратилась в Прокуратуру Российской Федерации с запросом о Вашей экстрадиции. Ответа она пока что не получила, но в понедельник, совершенно точно, положительный ответ будет дан. Так что, у Вас есть пара дней, чтобы покинуть Радужный. Потом за Вами придут.
      — А Вас лично как это касается? — внимательно глядя на Ляпина, поинтересовался Балис.
      Тот спокойно выдержал взгляд.
      — Флот своих не сдает, — и без паузы добавил, чтобы снизить пафос момента: — Я могу покурить?
      — Лучше на кухне, я не курю.
      Дмитрий кивнул, встал и прошел на кухню, на ходу вынимая из кармана брюк помятую пачку сигарет. Балис, прихватив из серванта белую гипсовую пепельницу с ручкой в виде пары вставших на хвост и изогнувшихся дугой рыбок, которую специально держал на случай курящих гостей, прошел вслед за ним.
      — Кофе будете?
      — Отчего нет… Кстати, можно на "ты".
      — Давай на "ты"…
      Ляпину на вид было чуть за тридцать — немного постарше Гаяускаса. Русые волосы на макушке немного поредели, хотя до лысины оставалось еще далеко. Лоб прорезали первые морщины. Треугольное лицо с запавшими щеками производило впечатление худобы, впрочем, обманчивое: Дмитрий был крепок и плотен, только вот ростом не очень велик. Правда, с метр девяносто шестью Балиса, ему большинство людей казались невысокими.
      — Значит, тебя попросили передать, что мне нужно бежать? — Гаяускас не стал уточнять, кто именно попросил — Огоньков или его друзья из Главного Штаба Военно-Морского Флота. Все равно Ляпин ему не скажет, и, кстати говоря, правильно сделает.
      — Именно.
      — Некуда мне бежать, Дмитрий, — вздохнул капитан. — Я и так последний год только и делаю, что бегаю. Из Вильнюса — в Питер, из Питера — в Севастополь, из Севастополя — сюда… Куда уж дальше?
      — Дальше — в Тирасполь, — самым будничным тоном ответил капитан третьего ранга. — Туда сейчас многие из Прибалтики перебрались. Приднестровцы не выдадут, да и им помочь надо — самим румын сдерживать тяжело. А Россия, похоже, не вмешается.
      — Сам придумал или надоумили?
      — Надоумили, конечно, — Ляпин поднялся и выдохнул дым в предусмотрительно открытую Балисом форточку. — Денег просили передать. Немного, правда. Но на авиабилет до Москвы хватит. А там — поездом через Украину. Те границы, которые сейчас между Россией и Украиной и Украиной и Приднестровьем для таких, как ты — не преграда, а так… недоразумение.
      — Да не в границах дело, — устало махнул рукой Гаяускас. — Зачем все это, вот вопрос. У меня все уже в прошлом… Ничего не осталось.
      Лицо капитана третьего ранга исказила гримаса, словно стрельнуло в плохо залеченном зубе.
      — Ну, началось. Вот что, капитан, я тебе не писихотэрапэут, — последнее слово Ляпин произнес, копируя Кашпировского. Получилось не очень похоже, но узнаваемо. — И в комплексах твоих, извини, копаться не намерен. Если здоровый молодой мужик жить не хочет — тут надо либо на Канатчикову Дачу  отправлять, либо по кумполу настучать. Я так понимаю, душу утешать не обучен.
      — Да что ты знаешь…
      — Только то, что в бумагах пишут. Того, что не пишут, мне никто не объяснял, — Дмитрий снова присел и потушил в пепельнице окурок. — А что это меняет?
      — Все, — воскликнул Балис, из последних сил удерживая контроль над собой. — Если ты такой умный, скажи — зачем я живу?
      — А я вообще считаю, что живут не "затем что", а "потому что". Потому что родились. И никаких дополнительных условий.
      — Как у тебя все просто, — отставной капитан снял с плиты закипевший чайник и стал разливать в чашки кипяток.
      — А чего усложнять… Слушай, извини, конечно, а у тебя пожрать ничего не найдется? А то в самолетах нынче паршиво кормят: чашка чая да булочка с маслом и плавленым сыром.
      — Сейчас сообразим… — Гаяускас почувствовал легкий укол совести: мог бы и без напоминания догадаться, что Ляпин прилетел московским рейсом. Да и самому поужинать бы не мешало — неожиданное известие заставило забыть о голоде.
      — Пельмени будешь? — предложил он, заглядывая в недра холодильника.
      — Конечно.
      Кроме двух пачек пельменей Балис извлек на стол начатый батон докторской колбасы, сыр, открытую банку с югославской ветчиной, сметану и кетчуп.
      — Ну вот, еще бы выпить слеганца — и самое оно, — пошутил Ляпин, и на столе тут же появилась початая бутылка с этикеткой "Спирт Рояль". — Ты что, с ума сошел, этим только крыс морить.
      — Спокойно, ты что, рельсину у подъезда не видел?
      — Какую рельсину? — удивился Дмитрий.
      — Справа от входа в подъезд на столбе кусок рельса висел, — пояснил Гаяускас.
      — Ну и что? Какая связь?
      — Самая простая, — капитан объяснял без отрыва от приготовления пельменей. Собственно, чего их готовить? Мечта холостяка: кастрюлю с водой на плиту, пельмени — в кастрюлю, соль — туда же и просто чуть-чуть подождать. — Берешь бутылку этого, как ты говоришь, крысомора, и льешь на рельсину, а снизу подставляешь емкость. Вся дрянь, которую туда намешали, примерзает к железу, а в емкости остается, как говорится, экологически чистый продукт.
      — Хитер, морпех…
      — Я тут не при чем, — развел руками Балис. — Это местная народная мудрость. Так и называется — "рельсовка".
      — Да уж, народ на выдумку силен, особенно если дело касается выпивки, — согласился Дмитрий. — Ну, так что, будешь еще сомнениями мучаться или как?
      — Не знаю, — честно ответил Гаяускас. Раздражение уже прошло, а вот боль… Эта боль никогда не проходила, она только ушла в глубь и таилась там, ожидая малейшего повода напомнить о себе. Такого, например, как сейчас.
      — Жаль, — с серьезным видом покачал головой Ляпин. — Из меня специалист по вправке мозгов — аховый. Никогда этим не занимался. Я ведь все время в штабах, в штабах. В море в последний раз выходил, стыдно сказать, в восемьдесят девятом, да и то, инспекционная поездка, сам понимаешь, к настоящей боеготовности отношения имеет немного.
      — Ну, в то, что ты у себя в штабе только груши околачиваешь — не очень верится, — усмехнулся Балис.
      — И правильно не веришь, — кивнул Дмитрий. — Не буду хвастать, но штабист я действительно неплохой. Должен же кто-то думать, когда и куда таких горячих парней, как ты, послать в дело, а когда — придержать.
      — А когда — уволить из рядов Вооруженных Сил…
      — Не надо, — лицо капитана третьего ранга снова сморщилось, словно он пытался целиком съесть лимон. — Сам понимаешь, что это решение — абсолютно политическое. Я твое личное дело читал, ни один командир, если он в здравом уме, такого офицера по доброй воле не отпустит.
      — Да понимаю, — устало махнул рукой Гаяускас. — Только мне от этого не легче…
      — А должно быть легче, — убежденно заявил Ляпин. — Ты же офицер, должен понимать, что твоя армия может проиграть войну. А ты должен жить дальше, несмотря ни на что. Исполнять свой долг.
      — Какой у меня теперь долг?
      — Дожидаться, когда твоя армия сможет взять реванш. И, по возможности, приближать этот день.
      — А ты в это веришь?
      — А то… Слушай, давай, наконец, пельмени есть. Голодный я зверски… Да и ненавижу политинформации читать. Любовь к Родине делом надо доказывать, а не трепом. Противно… Тем более, перед тобой распинаться вообще глупо — ты сам все знаешь.
      — Ладно, давай…
      — Так, только пить немного, мне в пять утра нужно быть по любому в Нижневартовске. Хоть с тобой, хоть без тебя…
      — Тогда давай-ка, поработай, раскладывай пельмени, нарезай колбасу, а я позвоню по делам.
      Выйдя в коридор, Балис, набрал номер Корнеева, на том конце трубку сняла жена.
      — Наталья Андреевна? Это Гаяускас. Александр Петрович дома?
      — Дома, а что случилось? — в голосе женщины сразу зазвучали встревоженные нотки: нежданный вечерний звонок ничего хорошего не сулил.
      — Не волнуйтесь, ничего не произошло. У меня личный разговор.
      Небольшая пауза и в трубке зарокотал бас начальника.
      — Что у тебя, Балис?
      — Я должен уехать. Срочно. Насовсем.
      Пауза.
      — Старые дела.
      — Именно.
      — Это точно нельзя решить?
      — Увы.
      Гаяускасу и самому было жалко покидать этот маленький сибирский городок. Однако остаться здесь означало вскоре отправиться под арестом в Вильнюс. Без вариантов. Покровительство Корнеева и Щеряги могло прикрыть от многого, но не от сговора двух Государственных Прокуратур на самом высоком уровне.
      — Я могу чем-нибудь помочь? — задал вопрос Корнеев.
      — Да. Нужна машина, чтобы успеть в Нижневартовск к московскому рейсу.
      — Сделаем…
      В Нижневартовск Корнеев отвез их сам, на своей «Волге». Расспрашивать ни о чем не стал, разговор в пути шел о какой-то ерунде. Лучше бы было просто помолчать, но нельзя — ночная трасса убаюкивала, и водитель рисковал заснуть за рулем со всеми вытекающими последствиями. Особенно тяжелой была первая половина пути, до поворота на Мегион. Вскоре после выезда из города, когда заканчивались пригородные кусты , дорога погружалась в непроглядный мрак. Тем, кто привык путешествовать по европейской части Советского Союза, когда где-то на горизонте всегда виднеются огоньки, просто невозможно представить эту кромешную сибирскую тьму. А увидев — невозможно ей не изумится. Единственными источниками света были фары машины Корнеева, да звезды на высоком черном небе. Ну, несколько раз попадались мчащиеся куда-то среди ночи встречные автомобили. И все. Темнота до самого горизонта, такая, что не поймешь: лесом ли едешь или тундрой. Лишь иногда свет от передних фар на мгновение выхватывал из кромешной тьмы совсем близко подступившие к дорогие голые стволы каких-то деревьев, но они тут же снова уходили во тьму: на пустынном ночном шоссе отставной полковник не отказал себе в исконном русском удовольствие — быстрой езде.
      В итоге, к аэропорту приехали за добрых полтора часа до рейса. На прощание Корнеев протянул Балису конверт:
      — Вот, возьми, тебе пригодится.
      — Не надо, Александр Петрович…
      — Бери, давай. Не бойся, не у семьи последнее отрываю, это из бюджета нашего отдела. Считай, премия тебе по итогам работы.
      — Если так… Спасибо…
      — Давай, удачи тебе, Балис… И знай, если что — всегда здесь тебе будем рады…
 
Ну что ж, пора, товарищ капитан.
Мы Родину и смерть не выбираем.
Мы под звездой прошли Афганистан,
Мы на крестах России умираем.
Мы сыновья загадочной страны,
Мы как чужие в собственной отчизне.
И пусть мы ей сегодня не нужны,
Но без нее и нам не надо жизни.
Ну что ж, товарищ капитан, пора,
Ведь мы ни жизнь, ни смерть не выбираем:
Мы за державу гибнем под "ура",
Мы за эпоху молча умираем.
 

ГЕЛЬСИНФОРС-ПЕТРОГРАД. 3-4 МАРТА 1917 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.

      Ужинать в тот вечер Альберт отправился к командиру минной дивизии адмиралу Георгию Карловичу Старку. Близкими друзьями они не были, но приятельствовали еще с конца прошлого века, с гардемаринских времен. Вместе служили на «Авроре», пережили Цусимское сражение. Более решительный Георгий рос по службе несколько быстрее, в девятьсот девятом он был уже старшим офицером крейсера, а в двенадцатом — командовал миноносцем. Склонному к аналитическому мышлению Альберту же кораблем покомандовать так и не удалось, даже в войну. Зато о таком первом помощнике любой командир корабля на Балтике мог только мечтать. А последние полгода капитан первого ранга Альберт фон Лорингер и вовсе проводил больше времени на суше, нежели в море, на службе в штабе нового командующего Балтийским Флотом — вице-адмирала Андриана Ивановича Непенина.
      Ужинали вдвоём: жена Георгия отправилась навестить свою больную подругу, дети же были слишком малы, чтобы сидеть за взрослым столом.