Оазис грез

      «Ради всего, что минуло, того чего мне не придется вытерпеть снова. Ты была очаровательной ведьмой, Джасмин, прекрасной, безумной и раковой».
      Разбирая свои бумаги, Луис взглянул на часы. Оставалось менее пяти минут.
      Джасмин делала вид, что слушает только Луиса. Но поскольку речь для него написала она сама, то ее больше интересовала реакция аудитории. Навыки Луиса как оратора не вызывали сомнений. Он обладал неотразимым магнетизмом. Он напоминал редкую вазу или сосуд, которые выглядели красиво, но были бесполезными, если их не заполнить. По мере того как речь Луиса становилась все более страстной, Джасмин размышляла о том, как хорошо она наполнила этого пустого, симпатичного мужчину.
      Позже Джасмин очень живо вспоминала этот момент. Луис простер одну руку в сторону аудитории, пальцы другой руки впились в трибуну. Голова подалась вперед, глаза сверкали правдой и убежденностью. Но тут рванула заложенная в карниз бомба, и как будто сам гнев Божий обрушился на всех, кто находился внизу.
      Когда подсчитали все жертвы, то оказалось, что погибло пятьдесят семь человек. Все сходились на том, что просто чудом не пострадало больше. Некоторые погибли мгновенно, включая Луиса Джабара, Набила Туфайли и некоторых «ответственных» в первом ряду. Другие умерли не сразу, кашляли и истекали кровью, находясь под обломками. Когда появились первые фотографии кровавого побоища, люди просто ужасались, как внутреннюю часть собора разнесло на две части, будто каким-то сверхъестественным мечом. Те, кто сидел с правой стороны, возносили безмолвные молитвы благодарения.
      Трагедий в Бейруте стала сенсацией во всем мире. И одна фотография символизировала весь ужас: вдова возможного нового президента Джасмин Джабар поднимает из-под обломков тело своего мужа, голова отброшена назад, лицо искажено горем.
      Полиция провела быстрое и успешное расследование. Слухи об утечке газа были тут же отброшены. Инспектор Хамзе торжественно заявил, что это политическое убийство. Бомба была заложена прямо над трибуной проповедника. Единственной целью мог быть только Луис Джабар. Хамзе заверил международную прессу, что злоумышленники будут найдены и наказаны.
      Но это оказалось только началом. Взбешенная жестоким убийством своего лидера, маронитская молодежь начала буйствовать в арабских кварталах, бить стекла, грабить, вытаскивать из магазинов продавцов и избивать их. Мусульмане ответили тем же, и скоро по всему городу пошла трескотня выстрелов из автоматического оружия. А поскольку большинство заимов погибли, постольку оказалось невозможным восстановить порядок. Понукаемый Национальной ассамблеей, президент, полномочия которого скоро истекали, объявил о введении чрезвычайного положения и наводнил улицы бригадами национальной полиции, руководство которой тут же объявило о введении комендантского часа.
      Кате сообщили о трагедии через несколько минут после того, как она произошла, но ей удалось увидеть Джасмин в больнице только поздно вечером. Когда она наконец добилась с ней встречи, Джасмин отвернулась от нее.
      – Вы могли бы нам помочь, Катя, – сказала она. – Вам бы следовало поддержать нашу семью и публично выступить на стороне Луиса. Господи Боже, что свалилось на нашу семью! Сначала Арманд, потом похищение Клео, теперь убийство Луиса. Пожалуйста, Катя, не говорите мне ни слова. Если бы только вы послушались нашего совета, были бы с нами заодно в том, чтобы отделаться от этого проклятого казино! А вместо этого враги Арманда превратились в ваших врагов, а кончилось тем, что расплачиваемся мы, а не вы!
      Катя пыталась что-то сказать, но не в свою защиту, а пару слов в утешение. Но потерянное, озлобленное выражение лица Джасмин дало ей понять, что она пришла слишком поздно и может сообщить слишком мало.
 
      Несмотря на комендантский час, насилие продолжалось в Бейруте в течение нескольких следующих дней, пока враждующие стороны не выдохлись или не были арестованы полицией и посажены в тюрьмы. Лето, которое расцвело такими надеждами, поблекло и побежало к своему завершению.
      Катя закрыла «Казино де Парадиз». Активность за игровыми столами практически замерла, а ресторан «Синяя птица» закрылся на ремонт. Во всем городе сложилось аналогичное положение. Закрылись рестораны, ночные клубы, отменялись спектакли, обслуживающий персонал увольнялся. На набережной и в других местах торговцы сидели возле своих пустых магазинов, витрины которых были залеплены объявлениями об огромном снижении цен. Отдельные охотники за дешевизной делали покупки из чувства мести. Кате представлялось, что город, даже вся страна затаила дыхание. Никто не осмеливался признаться, но всех больше всего пугало то, что со смертью Луиса Бейрут поплыл по течению, опасался дальнейшего развития событий. Традиционные авторитеты, зуамы, к которым могли обратиться рядовые люди в поисках помощи и справедливости, погибли под обломками.
      Большинство бейрутцев совершенно забыли о похищении Клео. Но об этом не забыла Катя. Она ждала со дня на день, что получит хоть какую-нибудь весточку. Звонила Пьеру, но не заставала его ни в банке, ни дома. Когда она отправилась на виллу, то ее не пустили даже во входные ворота. От Джасмин никакой помощи не поступило. Она была в трауре, занята приготовлениями к похоронам мужа. Ходили слухи, что погребение откладывается, потому что правительство боялось, что публичные похороны могут опять спровоцировать насилие.
      Но Катя не сдавалась. Она каждый день звонила инспектору Хамзе, требуя от него сведений о ходе расследования дела Клео. Она посылала на дом Пьера телеграммы, подкупила управляющего его клуба, чтобы тот позвонил ей, когда там покажется Пьер. Но, казалось, что Пьер исчез с лица земли, пока однажды вечером, когда она вяло тыкала вилкой в блюдо своего ужина, в комнату не влетел Балтазар.
      – Месье Фремонт, – выпалил он. – Он здесь… Осунувшийся, с дикими глазами, Пьер протиснулся мимо Балтазара.
      – Вы слышали? – спросил он.
      – Слышали что? Пьер, что стряслось?
      – Меньше часа назад мне позвонил мужчина, который утверждал, что Клео находится у него. Он сказал, что отпустит ее, привезет домой, сюда…
      Пьер дико озирался по сторонам, как будто ждал, что Клео в любой момент предстанет перед ним собственной персоной.
      – Мне об этом ничего не известно. Расскажите мне подробно, что произошло.
      Пьер проглотил большую дозу бренди и передал ей существо короткого разговора.
      – Голоса я не узнал. Он сказал только, что Клео освободят и что я должен ждать ее здесь, у вас.
      – Не понимаю, – удивилась Катя. – Мне никто не звонил.
      – Должны были звонить, – настаивал он на своем. – Может быть, к телефону подходил один из слуг…
      – Я была дома весь день. Повторяю вам: я не получала никакого такого известия.
      – Они отпустят Клео! – вскричал Пьер с отчаянной убежденностью человека, пытающегося ухватиться за то, что почитал за чудо.
      – Сообщили ли вы об этом в полицию?
      – Нет! – крикнул он. – Он сказал, что убьет ее, если увидит полицейских.
      Зазвонил телефон. Глаза Пьера уставились на Катю, которая, поколебавшись, подняла трубку.
      – Посмотрите на дорогу перед вашим домом. Говорили очень холодным тоном. Кате показалось, что голос долетал из склепа. Катя сделала глубокий вдох.
      – Сказали, на улице. На дороге, – прошептала она дрожащим голосом.
      Пьер тут же бросился из комнаты, прежде чем его кто-либо смог остановить.
      – Пьер! – крикнула Катя. – Это может быть ловушкой!
      Она кинулась вслед за ним, выбежала на подъездную дорожку. За чугунными воротами, освещенными мертвенно-бледным светом луны, она увидела длинную фигуру, стоявшую посередине дороги. Вместе с Пьером Катя распахнула створки ворот и, спотыкаясь, выскочила на асфальтовое покрытие. То, что открылось их глазам, заставило их содрогнуться. Увиденная ими фигура и была Клео, которая стояла как вкопанная, вытянув вперед руки, держа перед собой большое туалетное зеркало.
      – Клео… – прошептал Пьер.
      Он успел сделать к ней два шага, прежде чем Клео повернула голову. Пьер отшатнулся. Катя впилась глазами в лицо Клео… вернее, в то, что стало с этим лицом. Под каждым глазом пролегли два длинных шрама. Они протянулись по щекам, надо ртом, к скулам. Много мелких порезов, покрытых запекшейся кровью, разрисовали ее нос и лоб. Варварское увечье было сделано так продуманно, что Катя поняла: никакие пластические операции не вернут былой красоты, уничтоженной ножом.
      – Они дали мне зеркало, чтобы я могла взглянуть на себя, – хрипло выдохнула Клео. – Я рассказала им все, но они меня все равно изувечили. Пьер, пожалуйста, помоги мне, спаси меня.
      Клео шагнула вперед негнущимися, как у манекена, ногами, протянула руки к Пьеру. Он вновь отшатнулся от нее.
      Клео замерла. Ее обезображенные губы задрожали, вечерний воздух разорвал дикий вопль, который с ветром отлетел в горы. Катю сотрясли рыдания. Зло и мерзость, выступившие из-за прекрасного фасада Бейрута, болезненно подействовали на нее.
 
      Майкл прохаживался вокруг кровати, на которой возлежала Джасмин, обнажив свои роскошные телеса. Он присел на диван напротив кровати и закурил сигарету. Она перекатилась на бок. Ее голос звучал низко, с возбужденных губ слетали слова.
      – Наконец мы добились всего того, чего хотели. Луис мертв, а вместе с ним и зуамы. Город в состоянии хаоса, и скоро ты станешь президентом Ливана. – Джасмин провела ноготком пальца по ступне Майкла. – И мы соединимся.
      Да, подумал Майкл. Это входило составной частью в сделку. И эту часть уговора он собирался сдержать, потому что Джасмин была фатальной женщиной. Она заподозрила за много месяцев вперед, что Туфайли сочтет недопустимым ее влияние на Луиса. Поэтому она разработала план, чтобы устранить и его, и Луиса. В первом случае она уничтожала угрозу себе, во втором – человека, которого презирала, но который все равно превратится в национальное божество для поклонения, уважение и мистическое отношение к которому неизбежно перейдет и на вдову, а уж она придаст законность кандидату, который появится, чтобы занять место мужа.
      «Однако, – размышлял Майкл, – она бы не смогла сделать это без меня».
      Джасмин разработала превосходный план, но она не могла точно знать, когда нанести удар. Ирония заключалась в том, что именно страсть Набила Туфайли к мальчикам позволила решить эту проблему. Майкл отправился к двум старикам на площадь Мучеников, которые покупали и продавали детей. Он попросил их найти особых двух мальчиков, которые бы очень увлекли Туфайли. Таких мальчиков доставили в Бейрут, обмыли, одели, откормили, объяснили, что от них хотят. Им так вбили в голову поучения, что они могли повторить их даже во сне. Им обещали, что после выполнения этого задания их отправят в дома стариков, похотливость которых ослабла, где они будут выполнять роль, скорее, приживал и помощников, нежели украшения для спальни.
      Эти мальчики стали для Майкла глазами и ушами, следившими за Туфайли на его вилле. Поскольку Туфайли за пределами спальни не замечал их существования, он не принимал никаких предосторожностей в их присутствии. Он гремел во весь голос во время совещаний с заимами и, хотя он блаженно не ведал об этом, разговаривал во сне. Постепенно Майкл узнал обо всех деталях ультиматума Туфайли Луису, как должна была бы умереть Джасмин, где и когда.
      Самая сложная часть операции наступила в конце. Майкл и Джасмин не могли начать действовать, пока бомба не была заложена в соборе святой Софии. Убийца, который действовал по указанию Туфайли, заложил бомбу всего за день до выступления Луиса. Указаний Майкла ждали его собственные эксперты – два палестинца, прошедшие выучку в северокорейской школе терроризма. Ему удалось провести их в собор за каких-нибудь шесть часов до собрания. У палестинцев оказалось как раз впритык времени на то, чтобы нейтрализовать бомбу, предназначавшуюся для убийства Джасмин, и заменить ее своим собственным взрывным устройством, достаточно мощным, чтобы уничтожить все в радиусе сорок футов, но недостаточным, чтобы разрушить весь собор.
      Палестинцы поработали отлично, думал Майкл. Их надо не упускать из вида, они пригодятся для каких-нибудь новых дел… несомненно, понадобятся.
      – Как мы поступим с Катей? Думаю, что проще всего будет аннулировать ее бумаги и вышвырнуть ее из страны.
      Джасмин скользнула своей рукой по его ноге.
      – Самый легкий – это верно, но не самый полезный.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Не считаешь ли ты, что Катя ухватится за возможность помочь обезумевшей от горя вдове, не говоря уже о том, что она считает эту вдову своим другом, если одновременно она сочтет, что приносит Ливану большое благо?
      Глаза Майкла расширились.
      – Уж не думаешь ли ты?..
      – Да, конечно, думаю, – прошептала Джасмин. – Когда мы ей сообщим, что ты выставляешь свою кандидатуру на должность президента, она поймет, что надо продать казино, чтобы оплатить расходы по предвыборной кампании. С ее точки зрения, о чем же здесь думать? По своей наивности она сочтет, что помогает избрать «нужного человека», посадить его в президентский дворец. К тому же появится достаточно денег, чтобы распутать эту кутерьму в «Мэритайм континентале».
      – Такие громадные деньги, – тихо произнес Майкл. – Кажется, стыд и позор…
      – Мне следовало бы сказать, что Катя сочтет, что останутся какие-то деньги, – поправилась Джасмин. – Я позабочусь о том, чтобы Шариф Удай не выкладывал ей всего, что причитается, перевел бы ровно столько, сколько нужно для тебя. Остальное, по соглашению, поступит после выборов.
      – А Катя может и не дожить, чтобы узнать их результаты. Но в таком случае, кому перейдет имущество?
      – Единственными другими держателями акций являемся мы с Пьером, правда, нам известно, как скверно вел себя этот мальчишка Пьер. Думаю, что он не сможет правильно распорядиться своей долей, правда?
      Майкл улыбнулся, но по его коже поползли мурашки. Началось с того, что из-за Александра возникла проблема. Потом в проблему превратился Арманд с его контролем над казино и огромным влиянием в Бейруте. Уже тогда Джасмин поняла, что если она хочет подвести Майкла к президентскому креслу, то надо разделаться с Армандом.
      И с ним разделались.
      Был также Дэвид Кэбот… дело с картами в казино, которое она провернула через ничего не подозревавшего Шульмана… потом Клео… Луис и Туфайли.
      Майкл потушил сигарету, откинулся назад. Джасмин обвилась вокруг него.
      – Это будет очень просто, – произнесла она низким, гортанным голосом. – Всем наплевать на Катю Мейзер. Когда ее не станет, над ней просто сомкнутся воды.
      Похороны Луиса Джабара и зуамов напоминали военную процессию. Полиция оцепила весь маршрут шествия, а грузовики с солдатами были расставлены в стратегических пунктах города. Весь город затаил дыхание в ожидании новых вспышек насилия. Но стало похоже, что враждующие стороны, во всяком случае на этот день, в память о погибших отбросили свои разногласия.
      У могилы Катя стояла рядом с Джасмин, смотрела, как проходили вереницей министры правительства, члены дипломатического корпуса и представители международных компаний, выражая свои соболезнования.
      На взгляд Кати, Джасмин несла траур с достоинством и тактом: Пропала холодная сдержанность, которую она проявляла до сих пор, появилась задумчивая грусть. На какое-то мгновение Катя почувствовала неловкость, когда увидела Джасмин одну у нее дома. Потом обе женщины горячо обнялись.
      – Я очень сожалею о том дне, – извинилась Джасмин. – Я вела себя как настоящая ведьма. Вы ничем не виноваты в том, что случилось с Луисом.
      – Имеются ли у полиции соображения о том, кто это устроил?
      Джасмин пожала плечами:
      – Они подозревают палестинцев. Неприятности идут из их кварталов, от их безумной политики и слепой ненависти. Как можно сладить с такими бузотерами, которые винят в своих бедах кого угодно, только не себя?
      – Думаю, когда у человека ничего нет, то и терять ему нечего.
      – Ах, Катя! Бейрут – это ужасная загадка. Я спрашиваю себя снова и снова: кому надо было убивать Луиса? Кто может преследовать эту цель? Самое ужасное то, что я не нахожу ответа. Луис не был блистательным человеком. Но он любил эту страну, знал ее нужды. Катя, понимаю, что и для вас это тоже ужасно, – продолжала Джасмин. – Если бы дело обстояло иначе, я бы не стала и заводить разговор об этом. Но этот город – да и вся страна – находится на грани катастрофы. Случившееся с Луисом служит предупреждением для всех нас. Только что я сказала, что он любил свою страну и знал ее нужды. Ну что же, я знаю еще одного человека, который придерживается таких же взглядов. Думаю, что он может выставить свою кандидатуру в президенты вместо Луиса. – Она помолчала. – Майкл Саиди.
      Катя побледнела. Вот и убийца вроде Майкла станет во главе государства… Джасмин улыбнулась:
      – Знала, что вы удивитесь.
      – Не думала, что у Майкла могут быть политические амбиции, – выдавила из себя Катя, подыскивая форму выражения правды для Джасмин.
      – У него их и не было. Но страна вопиет о сильном, порядочном человеке. О патриоте.
      Катя чуть не задохнулась. Ей надо сейчас же сказать Джасмин правду!
      – Вспомните, чему вас учили в школе, Катя, – продолжала свою мысль Джасмин. – Природа не терпит пустоты. Если мы не выберем замену Луису, тогда это сделают семьи зуамов. Неужели вы хотите Для Ливана такой судьбы?
      – Что вы, конечно, нет.
      Катю подмывало раскрыть тайное прошлое Майкла, но она не находила слов.
      – Почему вы мне обо всем этом говорите? – поспешно спросила она.
      – Потому что мне нужна ваша поддержка. В финансовых сундуках Луиса почти ничего не осталось, и смею вас заверить, что семьи зуамов не станут сидеть сложа руки. У Майкла будут соперники. Уверена, что он их победит, но только в том случае, если получит необходимую финансовую поддержку.
      – Это будет означать реализацию планов продажи казино, – заметила Катя. – Других путей получить деньги нет.
      – В конечном счете решение за вами, Катя, – отозвалась Джасмин. – Теперь как и прежде. Но речь идет не только о деньгах. И вы являетесь составной частью Ливана. Я сделаю для Майкла все, что смогу. Остальное на ваше усмотрение. Но, пожалуйста, не затягивайте свое решение. Потому что другие делать этого не станут.
      В этот момент Катя отчетливо поняла, что ей надо делать. В голову ей пришла опасная мысль. Все будет зависеть от точного выбора времени. Второй случай не представится. И она начала объяснять Джасмин, что она имеет в виду.
 
      На следующий день Джасмин Джабар связалась с главными редакторами бейрутских газет и пригласила их на встречу в гостинице «Сент-Джордж». Все явились, будучи заинтригованными.
      – С ужасами надо покончить, – заявила вдова звонким голосом, четко донесшимся до ушей слушателей. – За это заплатили кровью и самими жизнями. Я говорю – говорит весь Ливан – довольно.
      Горячо развивая эту тему, Джасмин обрисовала необходимость поиска исключительной личности, которая стала бы у кормила будущего страны. И тут из-за занавеса вышел Майкл Саиди. Сначала воцарилась мертвая тишина. Затем Джасмин взяла его руку и подняла ее вверх.
      – Дамы и господа, – заявила она прерывающимся от волнения голосом. – Представляю вам следующего президента Ливанской республики!
      Потом, как завзятый волшебник, который интригует аудиторию, Джасмин увела Майкла со сцены со словами, что на следующий день состоится большая пресс-конференция.
 
      Пьер бессмысленно улыбался, наблюдая, как Майкл Саиди примеряет мантию кандидата в президенты. Он превратился в тень прежнего Пьера, страшно похудел. Теперь его тошнило от пищи, которая когда-то была для него всепоглощающей страстью. На шее кожа повисла складками, глаза ввалились, покраснели, под ними выступили синяки. Они выражали постоянную, тупую боль. Но, по крайней мере, теперь он понял великий замысел Джасмин, и каким он был круглым дураком, как ловко объегорила его Джасмин. С того самого страшного момента перед домом Кати мир Пьера сузился до размеров больничной палаты. Он жил и спал в комнатке рядом с палатой Клео, а домой ходил только помыться и сменить одежду. Никакие уговоры на него не действовали, даже честные высказывания хирургов по пластическим операциям и других специалистов, приглашенных из Соединенных Штатов, которые констатировали, что никакая медицина мира не вернет Клео ее былую красу. Путем большого числа операций в течение длительного времени шрамы можно будет сделать менее заметными, но они сохранятся.
      Большинство ночей Пьер проводил за тем, что смотрел на спящую Клео. Он гладил ее руку от локтя до пальцев, чтобы успокоить ее, дать ей понять, что она не одна, притрагивался к тугим повязкам на запястьях. На второй день своего пребывания в больнице она разбила стакан для воды. Пьер еле успел схватить ее за руку – она собиралась перерезать себе осколком вену.
      Большую часть дня Пьер просиживал у кровати Клео. Доктора не хотели, чтобы она разговаривала, двигала мышцами лица, давали ей большие дозы успокоительного. Но Пьер все равно разговаривал с ней, убежденный, что она его слышит. Теперь ужасный вид ее лица больше его не отталкивал. От так долго и пристально рассматривал это лицо, что в его память врезались мельчайшие изломы и извилины. Он думал, что оно по-прежнему остается таким прекрасным, что когда он сказал ей, что любит ее, то эти слова в первый раз были произнесены не из-за страха, что она бросит его, а из чувства подлинной любви.
      Проходили дни, и Пьер начал осознавать, что теперь Клео действительно будет его навеки. С момента встречи с ней его терзала мучительная мысль, что однажды она уйдет из его жизни. Теперь это опасение пропало. Весь мир представлялся ему таким же жестоким и изменчивым, как и сама Клео. Он боготворил красоту и юность, но отворачивался от таких богов и богинь, когда судьба поражала их. Нет, мир больше не станет ласкать ее. Наоборот, он от нее отвернется, заставит ее двигаться в тени весь остаток своей жизни.
      «И именно поэтому она станет навсегда моей, – мечтательно раздумывал Пьер. – Я единственный человек, который будет всегда любить ее, как прежде. Я никогда не брошу ее, и она никогда от меня не уйдет. Она утратила свою власть надо мной».
      Теперь он знал виновника. Сначала Пьер не желал для Джасмин ничего, кроме самой страшной смерти. Но даже в припадке гнева он отдавал себе отчет в том, почему они пошли на такой отвратительный поступок. Джасмин никогда ему не доверяла. Джасмин, которая осталась в живых, никогда и ничего не пускала на самотек. Особенно в таком случае, когда Катерина Мейзер могла бы вытянуть из Пьера правду относительно случившегося с ее отцом. Поэтому она организовала похищение Клео, которую пытали и, таким образом, выведали, что ей известно о том, как близок он был к тому, чтобы сломаться.
      В конечном счете выбора никакого не было, печально раздумывал Пьер. Красоту Клео надо было принести в жертву с тем, чтобы он, Пьер, понял, что люди, которые могут увечить, способны устранить Клео навсегда.
      Да, конечно, тайны находятся в надежных руках тех, кто понимает их ценность, кто заплатил за них, как это всегда и делается. Но теперь они больше не тронут Клео. Теперь она принадлежит ему навечно.
 
      В монастыре ордена Третьего Креста в опочивальне аббата удобно расположились Арманд Фремонт и сам аббат. Вчера Арманд был просто оглушен выступлением Джасмин по радио. Его еще больше ошеломило то, что он услышал, когда Катя набралась духу и в тот же вечер примчалась в монастырь, рассказав ему о том, что намеревается сделать.
      – Безумие! – прогремел Арманд. – Я не позволю тебе так рисковать!
      – У нас нет выбора! – возбужденно возразила Катя. – Такой случай второй раз нам не представится.
      Они спорили часами. Но Арманд не смог придумать лучшего варианта. В конце концов он сдался. С участием аббата, который выступал в роли адвоката дьявола, они отработали детали.
      – Любовь моя, будь очень, очень осторожной, – умолял Арманд Катю, когда она собралась уходить.
      – Можешь не сомневаться, – ответила она, крепко целуя его. – Потому что, куда бы я ни отправлялась, мысленно ты всегда со мной рядом.
      Арманд стряхнул с себя мечтательное настроение и все свое внимание обратил на аббата.
      – Сомнений нет, – заявил аббат с большой убежденностью в голосе. – Центральной фигурой бизнеса с опиумом в долине Бекаа является Майкл Саиди. – Жестом он указал на двух монахов, которые стояли рядом с ним. – Послушайте, что они скажут.
      Первый монах рассказал о фермерах, с которыми он встречался во время своего пребывания в Бекаа, как после ужина и нескольких стаканов араки поздним вечером они рассказали ему о липком цветке, о ядовитой жиже, которую из них извлекали, сколько им за это платят и кто конкретно платит.
      Второй монах, который совершал богослужения у рыбаков и портовых грузчиков в доках, рассказал о больших партиях оружия, которые круглосуточно разгружали с торговых судов, ходивших под дюжиной различных флагов. Он упомянул крупные суммы денег, переходившие из рук в руки, которые, по словам докеров, в конце концов оседали в карманах темной личности, молодого безжалостного убийцы, чье имя они не решались произнести вслух.
      – Как же получилось, что я не знал обо всем этом? – удивился Арманд.
      Он не испытывал ни отвращения, ни гнева. Сердце его наполнилось раскаянием.
      – Этот человек изворотлив и коварен, как змея, – ответил аббат. – Он до поры скрывает свои амбиции и гордыню, действует тайком, исподтишка, пока…
      – Пока достаточно не окрепнет, чтобы заявить о себе открыто! – прошептал Арманд. – Тогда он узаконит свой статус, воспользуется хаосом, который сам же посеял, использует созданные им же средства принуждения, чтобы заставить замолчать, чтобы уничтожить любых своих противников…
      – О Господи!
      Догадка осенила Арманда. Джасмин…
      Да, это должна быть она! До сих пор он был убежден, что речь идет о мужчине как о дирижере, остававшемся в тени. Ему ни разу в голову не пришла мысль, что таким дирижером может быть женщина.
      Джасмин, которая использовала, а потом угробила своего мужа Луиса. Которая организовала убийство своих противников – зуамов. Которая подкосила своего сообщника Пьера. И все это ради того, чтобы расчистить место для своего избранника Майкла Саиди, готовя его к тому дню, когда он выйдет на свет.
      Арманд медленно повернулся к аббату, в его глазах отражался страх.
      – Катя… – прошептал он. – Катя с ними одна Арманд слышал, как в полночь звонили монастырские колокола. Пресс-конференция была назначена на восемь часов утра. Уже не оставалось времени предупредить Катю. Арманд не мог узнать, насколько близко подобралась к Кате Джасмин. Вполне могло быть, что обе женщины отрабатывали детали предстоящего объявления. Если какой-то монах направлялся к Кате и его заметила Джасмин…
      – Теперь это в руках Господа, – спокойно произнес аббат, как бы читая мысли Арманда. – Нам остается лишь положиться на свою веру.

ГЛАВА 25

      Национальный клуб прессы в Бейруте представлял собой импозантное здание в стиле ампир, расположенное в центре города.
      – Это своего рода любимое место «водопоя» – получения информации – для всех репортеров, работающих на Ближнем Востоке, – образно объяснила Джасмин Кате. – Вам пришла блестящая мысль воспользоваться им. После того что я дала им в качестве затравки в гостинице «Сент-Джордж», нам гарантировано международное освещение событий.
      Катя молчаливо согласилась, но по причинам, о которых не подозревала Джасмин. Она ничего не сказала Джасмин о Майкле, не поделилась с ней своими намерениями. Кате было это неприятно, но в игре были сделаны высокие ставки, и надо было проявлять максимальную осторожность. Она знала, что планы Джасмин будут сметены, но надеялась, что позже, когда она все объяснит Джасмин, та поймет.
      Что же касается выбора клуба прессы, то Катя полагала, что он идеально отвечает ее намерениям. Он расположен на противоположной от президентского дворца стороне улицы, что, по ее мнению, придавало всему этому делу ироничный привкус.
      Уже в семь часов утра основной зал с сотней кресел и просторной сценой для президиума был до отказа забит репортерами, кино– и звукооператорами. За несколько минут до начала пресс-конференции Катя установила на столе против сцены проектор для показа слайдов. Когда Джасмин спросила ее об этом, Катя ответила:
      – Сюрприз.
      Точно в восемь часов на сцену поднялся Майкл Саиди, одетый в сшитый по заказу синий костюм, красный с белым галстук. В толпе раздались возгласы «ш-ш-ш», когда он начал говорить.
      – Друзья мои, – обратился к присутствующим Майкл. – Я пришел сегодня сюда на встречу с вами потому, что наша страна оказалась на грани хаоса. Внутренняя вражда грозит поднять брата на брата. Нельзя допустить, чтобы это случилось. В последние дни Ливан лишился многих хороших и справедливых людей. Некоторых, как наш любимый Джабар, невозможно заменить. Несмотря на это, их дело должно продолжаться. Именно с этой целью я смиренно выставляю свою кандидатуру на выборы в президенты нашей великой страны!
      Началось настоящее столпотворение, когда журналисты бросились задавать вопросы. Майкл умело справлялся с толпой, подождал пока уляжется шум, потом начал отвечать на вопросы в первую очередь наиболее влиятельных репортеров.
      В течение получаса Катя наблюдала за этой шарадой с намеками и недомолвками. Майкл поднял руки, прося тишины.
      – А теперь я хочу представить вам двоих людей, которые убедили меня пойти на этот шаг и без чьей поддержки сделать это было бы невозможно.
      Жестом Майкл указал на первый ряд. Первой поднялась со своего места Джасмин и подошла к сцене. Катя подождала, потом с громко бьющимся сердцем последовала за Джасмин. Она встала рядом с ней, изо всех сил старалась улыбаться, слушая объяснения Джасмин, почему та решила поддержать Майкла Саиди. Когда наступил ее черед, Катя наклонилась к микрофону и сказала:
      – Иногда, как мы все хорошо знаем, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
      Катя не обращала внимания на озадаченные взгляды присутствующих и, минуя Майкла, подошла к проектору. Она нажала на кнопку, и на стене появилось гигантское изображение Майкла.